Первая рекогносцировка
Начали мы, конечно, с наиболее угрожаемого участка — с перешейка перед черным хребтом Муста-Тунтури. Еще с мостика катера я видел слева на кромке материка над губой Кутовая этот мрачный хребет и порадовался словам командира катера, что наши, мол, «крепко держатся на Тунтурях». Полковник Жуков тоже сказал, что поедем к «Тунтурям», где оборону держит 135-й стрелковый полк, отстоявший позиции на хребте. Значит, Муста-Тунтури, естественная горная крепость, господствующая над округой, в наших руках. Добро бы так, да все на деле выглядело по-иному.
12 километров до высоты 342,0 на Среднем, где был командный пункт 135-го стрелкового полка, мы на автомашине одолевали без малого час — по сквернейшей грунтовой дороге, усыпанной галькой, щебнем и крупными камнями. У подножия высоты нас встретили командир полка подполковник Савелий Александрович Косатый — молодой, но уже успевший располнеть здоровяк, и его начальник штаба майор Андрей Леонидович Кильдяшев, тоже молодой, с хорошей строевой выправкой командир. Оба, как я уже знал от Жукова, здешние старожилы, участники первых боев за Муста-Тунтури. Пешком поднялись на северо-восточный склон высоты, называемой, оказывается, гора Иеровайни, к командному пункту, проще говоря, к сухой и теплой, но плохо укрепленной землянке с двумя телефонами полевой связи. Для обзора местности, особенно на юг и восток, лучшей позиции, пожалуй, не пожелаешь. Несколько, правда, ограничен обзор на запад. Поэтому, используя преимущества раннего солнечного утра, я решил прежде всего осмотреть отсюда общую панораму переднего края.
Командир полка дал мне карту с нанесенной на нее обстановкой. Сличая ее с местностью, я тут же понял, что [20] моя радость по поводу «Тунтурей» была преждевременной.
Полк действительно держался за Муста-Тунтури, но лишь тремя ротами — двумя стрелковыми из батальонов, занимающих районы обороны на переднем крае, и одной пулеметной. На северных склонах хребта, крутых в центральной части и менее крутых в западной и восточной, располагалось в семи опорных пунктах наше боевое охранение. На южных склонах, более отлогих и выгодных, — противник. Между ним и нашими опорными пунктами — ничейная полоса шириной всего 50–60, а кое-где и 25–30 метров — расстояние броска ручной гранаты из положения «лежа»! Гранатные бои шли ежедневно. Слышно все, что делается у нас и у фашистов, отлично.
Передний же край нашей обороны не на хребте, а на Среднем, он отнесен на 3–3,5 километра назад к северу, на очередную гряду сопок. Между ним и опорными пунктами боевого охранения пролегла долина, ровная как стол и крепкая как гранит: в ней ни укрыться, ни закопаться — нет больших валунов, нет растительности для маскировки, все как на ладони, под огнем. Ее и прозвали бойцы «долиной смерти». В светлое время года или при ясной луне долину безнаказанно не пересечешь, а снабжать боевое охранение надо. Подносчики, навьюченные боезапасом, продуктами и всякой иной ношей, с опасностью для жизни пересекали долину в темное время или в туман. Я узнал, что их прозвали здесь морским именем «ботики» — очевидно, по аналогии с мотоботами флота, бесстрашно доставляющими с начала войны на блокированные полуострова по бурному Баренцевому морю различные грузы. «Ботики» не носят только пресную воду — ее достаточно в глубоких озерах на северных склонах Муста-Тунтури, зато они вытаскивают из опорных пунктов убитых, несут и ведут к Среднему раненых. И все это под огнем.
Разглядывая с КП полка сопки переднего края на Среднем, перешеек Кутовая — Казармы Ивари между губой Кутовая и Матти-вуоно (так по-фински называли тогда губу Малая Волоковая), всматриваясь в контуры хребта, оседланного противником на самых выгодных рубежах, я пытался представить себе наше положение в случае удара немцев с суши. Что произойдет, если противник с решительной целью атакует и собьет наше боевое [21] охранение в светлое время, ну хотя бы завтра?.. А произойдет вот что: во-первых, никто живым из опорных пунктов не выйдет, а мы не сможем существенно помочь боевому охранению через долину; во-вторых, если противник, и без того господствующий над местностью, захватит наши опорные пункты, то нанести ответный удар будет необычайно трудно. Не так-то просто пройти долину под артиллерийским и минометным огнем, и не только пройти, но еще атаковать те отвесные скалы, на которых, выбив наше охранение, засядет, допустим, враг. Много мы тогда понесем потерь...
Как же случилось, что мы занимаем столь неудачные и неудобные позиции? Почему хребет Муста-Тунтури не весь наш? Как его оставили?
Рассказ подполковника Косатого и его помощников о событиях лета сорок первого года помог мне найти позже сверенный и с документами ответ на вопросы, столь существенные для понимания обстановки на правом фланге советско-германского фронта к моменту организации СОР.
Вся оборона полуостровов перед войной была нацелена на отражение противника с моря. Несмотря на близость сухопутной границы с Финляндией, только что проигравшей так называемую «зимнюю войну», почему-то считалось, что нападения на полуострова через перешеек ожидать не следует.
В западной части Среднего стоял в обороне только 15-й отдельный пулеметный батальон. Здесь же были 221-я береговая батарея и три батареи 104-го пушечного полка. Остальные батареи этого полка размещались на Рыбачьем, где в противодесантной обороне находился и 135-й стрелковый полк 14-й дивизии. На северо-западе Рыбачьего стоял еще 7-й отдельный пулеметный батальон. То есть все было обращено к морю.
В шесть утра 22 июня 1941 года на полуостровах получили приказ открывать огонь по германским кораблям, входящим или пытающимся войти в наши воды, а также в Петсамо. В тот же день из Мурманска морем был отправлен на полуострова штаб 23-го УР. Через три дня комендант 23-го УР полковник Д. Е. Красильников распорядился переразвернуть силы боевого участка и поставил им боевые задачи: первому батальону 135-го стрелкового полка перейти на Средний и упорно оборонять [22] перешеек между полуостровом и материком; второму батальону этого полка тоже переместиться на Средний и оборонять его западную часть; только третий батальон полка он оставил для обороны Рыбачьего.
Ночью 29 июня дивизии немецкого горнострелкового корпуса «Норвегия» перешли нашу границу на материке, сбили отчаянно сопротивлявшиеся три заставы 100-го погранполка, штаб которого размещался на полуостровах в становище Озерко, затем, продвигаясь по материку, наткнулись на оборону 95-го стрелкового полка 14-й стрелковой дивизии. Полк этот, плохо укомплектованный, упорно дрался и, как свидетельствовали участники событий, задержал на какой-то срок лавину войск противника, что позволило частям УР на полуостровах выиграть время.
К 95-му полку присоединились две из тех трех пограничных застав, что приняли на себя первый удар у границы. Это было малочисленное, но ценное пополнение, однако и с его помощью обескровленный полк не мог выдержать напор многократно превосходящего противника. Фашисты заняли поселок Титовка, мост через реку Титовку и, продолжая наступление, отрезали полуострова от фронта. Одновременно они ударили на Муста-Тунтури, рассчитывая с ходу овладеть хребтом и прорваться на Средний.
На западных склонах хребта сражалась только 7-я рота 95-го стрелкового полка. К ней присоединились пограничники третьей из сбитых с границы застав — это была шестая застава 100-го погранотряда. Силы, конечно, неравные, натиск врага велик, и защитники хребта постепенно отходили на север, в сторону Среднего. Им удалось зацепиться за скалы северо-западного склона, на какое-то время задержать наступающих. Шансов удержать эти скалы почти не было, пока с перешейка не подоспели роты 1-го батальона 135-го стрелкового полка и сборный отряд пограничников, стянутых с различных линейных застав побережья.
Положение на хребте создалось критическое. На пологой части Муста-Тунтури противник накапливал свежие силы для прорыва.
К исходу ночи 30 июня в Мотовский залив пришел эсминец «Куйбышев», один из первых кораблей, приведенных с Балтики на Север через Беломорканал. Став [23] на рейде губы Кутовая, он открыл огонь по скоплениям егерей на Муста-Тунтури. Огонь был точный, уничтожающий. Его корректировали артиллеристы 104-го артполка, сумевшие вместе с моряками эсминца быстро создать на суше корректировочный пост. Обязанности главного корректировщика взял на себя помощник начальника штаба этого полка Яков Дмитриевич Скробов, в то время старший лейтенант. Снаряды эсминца рвались в гуще наступающих егерей. Это решило дело: противнику не удалось смять наши заслоны и прорваться на Средний.
В ночь на 1 июля штаб 104-го артполка, сняв по одному орудию с позиций разных батарей, находящихся в противодесантной обороне, — четыре 152-мм и два 122-мм, спешно перебросил их на высокий юго-западный берег Рыбачьего, к горе Рока-Пахта, сформировал там сводную батарею, назначив ее командиром Я. Д. Скробова. В тот же день она открыла огонь по скоплениям машин на Титовской дороге и по фашистским войскам, продвигающимся к Муста-Тунтури. Трое суток сводная батарея Я. Д. Скробова успешно помогала 1-му батальону 135-го стрелкового полка и остаткам других подразделений отбивать яростные атаки противника на северных склонах до подхода к перешейку остальных батальонов.
— Значит, боевое охранение осталось там, где в сорок первом шли бои? — спросил я С. А. Косатого, выслушав его рассказ.
— Да, у нас не хватило сил сразу сбить егерей с хребта, — ответил он. — Батальоны были еще на подходе. А потом немцы укрепились, и мы уже не могли их оттуда сбросить.
— Каковы же сейчас их силы?
Подполковник Косатый доложил, что против вверенной ему части противник держит на своем левом фланге один батальон 137-го горнострелкового полка, дальше по фронту — два батальона 388-го пехотного полка, а во втором эшелоне за правым флангом у него еще один батальон. Засечено 8–9 четырехорудийных батарей, то есть до 36 орудий. Большего калибра, чем 150-мм, не отмечено.
Что же противостоит фашистам у нас? В первом эшелоне два стрелковых батальона и три отдельные пулеметные роты укрепрайона, во втором эшелоне, на южных скатах высот 342,0 и 240,0, еще один стрелковый батальон; [24] резервов у командира полка почти нет. Артиллерии мало, кроме шести 76-мм пушек. Косатого поддерживают всего 11 орудий от артполков.
Косатый тут же расшифровал, что это за 11 орудий и откуда они взялись. В начале войны немцы отрезали от 241-го гаубичного артполка 14-й армии 1-й дивизион. Две батареи вместе с командованием этого дивизиона прорвались на Средний, заняли огневые позиции, участвовали в борьбе за Муста-Тунтури и остались здесь для поддержки полка Косатого. Это восемь 122-мм гаубиц. КП неполного гаубичного дивизиона — на южном скате высоты 342,0. Третья гаубичная батарея прорваться через хребет не сумела и погибла. А на юго-восточном скате той же высоты был КП 1-го дивизиона здешнего 104-го артполка. В дивизионе две батареи: трехорудийная 152-мм батарея поддерживает полк Косатого, а трехорудийная 122-мм батарея стоит на другом участке, потому она в счет не идет. Вот и получается 11 орудий. 104-й артполк по-прежнему остается, по существу, в противодесантной обороне и к переднему краю Среднего отношения не имеет...
Выслушав все эти подсчеты, я подумал: не густо — 11 орудий против 36. К тому же я не был уверен в правильности данных о противнике. Не устарели ли?.. Надо бы своими глазами увидеть боевое охранение. Но туда пока никто не ходит. Опорные пункты живут запасами, созданными в полярную ночь. Придется ограничиться посещением боевых порядков переднего края.
Осматривая огневые точки, почти все открытые, насыпанные из камня окопы, примитивные КП и НП, я невольно сравнивал их с подобными сооружениями на Ханко. Те же четыре километра сухопутной обороны, но разница огромная. На Ханко было сколько угодно леса, иногда его приходилось вырубать, чтобы расчистить секторы обстрела. И камня на Ханко сколько угодно для крепких блиндажей и огневых точек. Здесь же голая каменистая земля, лишь в долинах да на южных склонах иных сопок встречаешь карликовые березки, и то редко. Камня сколько угодно, а леса нет. Камень, уложенный в стенки и проконопаченный торфом, — основа всего.
Строить оборону надо немедленно, но где достать лес для строительства не только дзотов, но и жилых землянок?.. Скоро зима, на полуостровах две новые бригады, [25] надо ожидать, что придут и другие части. Как размещать их в необжитых местах? Было о чем задуматься.
После осмотра боевых порядков мы вернулись на КП, в землянку командира полка. Я спросил Косатого, когда в последний раз брали пленных или подбирали документы убитых солдат и офицеров противника и откуда он взял данные о силах немцев на этом участке. Смутившись, он сказал, что данные получены 1 июля от штаба 14-й армии, а пленных не брали давно — круглые сутки светло и невозможно взять «языка».
Такое откровение меня ошеломило. Похоже, что данные о противнике устарели. Еще в июне, почти месяц назад, корабли флота перевезли на виду у немцев по Мотовскому заливу в губу Эйна целую бригаду — 12-ю отдельную морскую стрелковую с артиллерией, автомобилями, кухнями, повозками, лошадьми. В начале июля тем же путем при свете дня перевезли 63-ю. Видел противник эти массовые перевозки? Несомненно, обязан был обнаружить. Значит, он может предположить, что мы к чему-то готовимся, например к удару по его переднему краю, чтобы улучшить положение своих войск. Уж гитлеровцы-то знают, каковы наши позиции. Одна «долина смерти» чего стоит! Кроме потерь эта долина обрекает нас на пассивность, и противник, конечно, все учитывает. А раз так, то и нам следует предположить, что фашисты либо сменили свои части, либо усилили их. Кроме того, не надо забывать, что мы находимся в положении стороны, ожидающей удара. Стало быть, нам надо как следует наладить постоянную разведку.
И хотя я еще не принял формально командование СОР, я приказал подполковнику Косатому:
— Немедленно начинайте готовить своих разведчиков и организуйте тщательное наблюдение за противником. Сегодня это ваша боевая задача...
После короткого отдыха решили ехать дальше — на западный берег Среднего, туда, где стояла прославленная 221-я береговая батарея. О ней я слышал с первых дней войны, она стала за минувший год самой активной во всей береговой обороне ВМФ СССР. Со слов полковника Жукова, сказанных еще в пути на передовую, уяснил, что 10 июля гитлеровцы нанесли по ней сильный удар: несколько групп «юнкерсов», а в каждой группе было по двадцать самолетов, волнами бомбили ее позиции. [26]
Я не помнил случая, чтобы столько самолетов в один день бомбило какую-нибудь батарею. Похожая бомбежка, пожалуй, была в сорок первом году на острове Сааремаа, на мысе Сворбе, где фашисты навалились на только что введенную в строй башенную 180-мм батарею капитана Стебеля. Но тот удар не сравнить по мощи и ожесточенности с ударом по 221-й батарее на Среднем. Чем же она привлекла к себе противника?
Как только наша эмка перевалила через сопку, следуя по дороге вдоль ручья Корабельного, открылась удивительная панорама пологого склона западной части Среднего, покрытого густым, но низкорослым кустарником. Спуск вел к Варангер-фиорду. Почти на самой оконечности полуострова, неожиданно голой, расцвеченной лишь мхом и камнями, стояли хорошо видные сверху три орудия. Слева просматривалась губа Малая Волоковая — Матти-вуоно. Северный берег материка на всем видимом пространстве горист и крут, а километрах в девяти-десяти — вход в какой-то залив. Это и был, оказывается, Петсамо-вуоно. Справа от дороги резко вверх поднимались склоны высоты 213,0.
Мы спустились вниз, к Варангер-фиорду, где машину уже встречали командир 113-го отдельного артиллерийского дивизиона майор Павел Федорович Космачев и командир 221-й батареи старший лейтенант Федор Мефодьевич Поночевный. Оба крепыши, но Космачев пожилой, бритый наголо, с лицом энергичным и волевым, а Поночевный молоденький, краснощекий, с озорными прищуренными глазами. Оба служили вместе еще до войны. Космачев командовал этой батареей со дня ее постройки, и в первые месяцы войны в газетах писали: «космачевская батарея». Поночевный пришел к нему помощником после училища, а командиром стал, когда Космачена назначили на дивизион, и теперь 221-ю называют батареей Поночевного. Слава обоих вышла за пределы Северного флота, и она заслуженная.
Но что это оказалась за батарея! Три старые стотридцатки, бывшие на вооружении флота еще в первую мировую войну, значительно уступавшие нашим новым системам Б-13–2-С, стояли на деревянных основаниях в двориках с низкими земляными брустверами. Дворики сзади открытые, нет защиты ни людям, ни самим системам, разносы между орудиями не превышают 50 метров. [27] Сама по себе позиция неудачно выбрана. Приборов управления стрельбой не было, вся техника — один оптический дальномер и один незащищенный прожектор.
Поставленная в конце марта 1940 года против выхода из Петсамо-вуоно в Варангер-фиорд, 221-я батарея открыла огонь по морской цели на второй день войны, потопила вражеский корабль на пятый день, а на седьмой ее уже зверски бомбили 24 фашистских пикировщика. Выйдя с потерями из первой бомбежки, но быстро залечив раны, батарея стала так активно блокировать залив Петсамо-вуоно, топя выходящие оттуда и идущие туда транспорты и корабли, что противник для прикрытия своих конвоев и подавления трех старых стотридцаток установил на мысах Нумеропиеми и Ристаниеми у выхода из Петсамо-вуоно две 105-мм батареи, а в глубине этого залива одну 150-мм и одну 210-мм. Четыре сильные батареи против нашей одной! Эту батарею от бомбежек и авиаштурмовок поначалу прикрывала счетверенная пулеметная установка М-4, единственная и настолько бессильная, что фашистские летчики безнаказанно гонялись за людьми на берегу, за лошадьми, перебили даже всех свиней, выкормленных краснофлотцами для камбуза перед войной. Наконец, поставили для ее прикрытия еще и 222-ю зенитную батарею из четырех сорокапяток, включив ее в состав 113-го дивизиона.
Сам факт примечателен для практики береговой обороны страны. На Балтике я еще не видел, чтобы зенитную батарею специально придавали береговой. Зенитная защита, конечно, облегчила жизнь 221-й батареи, но при сложившейся обстановке этого было мало. За год войны штаб укрепрайона смог убедиться, что враг направляет самые мощные удары с воздуха именно сюда, значит, здесь нужна и защита посолиднее. Месяца за полтора до моего приезда полковник Жуков сам, своей властью и на свою ответственность, распорядился перебросить к Поночевному из зенитных батарей, расположенных в Вайтолахти и Цыпнаволоке, по одному 37-мм скорострельному зенитному автомату, и Поночевный с восторгом докладывал мне про боевую работу этих двух зениток в недавних боях. Гитлеровцы, почувствовав их силу, при последнем налете 10 июля обрушили на зенитчиков значительную часть ударов, предназначенных береговикам. Впервые я видел такие совершенные скорострельные [28] пушки и порадовался успеху нашей промышленности. Но тут же огорчился: зенитки стояли в наспех сооруженных мелких двориках, во время бомбежки их попросту завалило камнями, песком и землей; кое-где в станинах лафетов и приборах наведения остались пробоины и вмятины. Были раненые, так как позиция зенитчиков почти не защищена даже от осколков.
Достаточно было взглянуть на буквально изрытое воронками пространство вокруг береговых и зенитных орудий, чтобы понять, в каких тяжелых условиях сражаются артиллеристы. Только КП 221-й батареи был построен правильно. Видно, Космачев и Поночевный не пожалели труда, чтобы обеспечить нормальное управление боем.
Космачев и Поночевный рассказывали, что в трудную минуту им всегда приходят на помощь 4-я и 5-я батареи 2-го дивизиона 104-го артполка. Огневые позиции этих полевых батарей в двух-трех километрах северо-восточнее, рядом с командным пунктом отдельного пулеметного батальона, стоящего здесь в противодесантной обороне.
Потом я побывал на этих батареях, прекрасно взаимодействующих с береговиками. Их командиры капитан В. В. Кокорев и старший лейтенант Г. В. Замятин, хорошие артиллеристы, научились самостоятельно бить по морской цели. Они выручали Поночевного, когда ему приходилось на какое-то время прекращать огонь. Но и у них — горе, а не техника. Впервые я видел такие пушки в девятнадцатом году, попав после курсантской учебы на подобную батарею. В то время эти пушки считались лучшими в молодой Красной Армии. Но теперь же не девятнадцатый, а сорок второй год, и пушки образца 1910 года, изношенные до предела, явно устарели. Ствол одного из четырех орудий был насквозь пробит крупным ножевидным осколком тяжелого немецкого снаряда, и просто не верилось, что техники дивизиона сумели заделать такую пробоину и ввести орудие в строй. Невероятно, но это факт. Отличные воины, отличные артиллеристы, а пушки у них, как назло, самые, пожалуй, слабые в мощном 104-м артиллерийском полку.
Да, соотношение сил на столь важном участке сложилось не в нашу пользу и никак не отвечало важности решаемой задачи.
Я спросил Поночевного, какие задачи поставлены его [29] батарее. Он назвал две: первая — во взаимодействии с 15-м отдельным пулеметным батальоном и 107-мм батареями Кокорева и Замятина не допустить высадки противника на западный берег полуострова Средний, вторая — блокировать огнем залив Петсамо-вуоно.
Похоже, мы сами еще в полной мере не понимали значения этого залива для гитлеровцев. Их войска, сосредоточенные в Заполярье, нуждались в огромном количестве грузов, доставляемых именно морем. Железных дорог в северной Финляндии не было. Почти не было и шоссейных дорог: единственная стратегическая магистраль связывала Петсамо через Рованиеми с Хельсинки и Турку, а небольшое шоссе вело в Киркенес. Для финнов Турку давал выход через Або-Аландские шхеры в Балтику, Петсамо — через порт Лиинахамари и Варангер-фиорд в Баренцево море. Но для фашистов главным стал именно путь в Баренцево море. Петсамо был их главным, ключевым пунктом. Не только потому, что там располагались штабы и части горнострелкового корпуса «Норвегия», а Лиинахамари стал основным портом для снабжения войск и всех перевозок, но и по другой, более серьезной причине.
Петсамо, Лиинахамари и Киркенес имели для гитлеровской Германии в ходе второй мировой войны исключительно важное стратегическое значение из-за никеля. В 70–80 километрах от Лиинахамари и Петсамо находились самые богатые в Европе медно-никелевые разработки — 90 процентов всех европейских запасов никеля. Весь добываемый здесь металл шел с начала сорок первого года только в Германию. А никель — это легированные стали для брони кораблей, танков, для артиллерийских орудий, снарядов, для моторов и прочих военных изделий.
Забегая вперед, приведу более поздние данные о значении северного никеля для фашистской Германии: к середине сорок третьего года добыча чистого никеля здесь составляла более 6 тысяч тонн, что покрывало на 60 процентов потребность военной промышленности не только Германии, но и захваченных ею стран{1}. Тогда мы всех этих цифр, конечно, не знали, но о разработках медно-никелевой руды возле Петсамо и вывозе ее в Германию [30] было известно. Значит, жесткая блокада Петсамо-вуоно диктовалась стратегической необходимостью. По силам ли такая задача слабосильной и технически устаревшей батарее Поночевного?..
Если из разговора с командующим флотом я усвоил, что обладание Рыбачьим гарантирует безопасность подходов к Кольскому заливу, а следовательно, обеспечивает и боевую деятельность флота, то теперь, в первые часы пребывания на 221-й батарее, я понял и другое: обладание Средним позволяет нам всерьез заблокировать Петсамо.
Майор Космачев, едва мы заговорили об этом, доложил, что командующий флотом принял решение установить на Среднем еще одну трехорудийную береговую батарею стотридцаток, но пока нет сведений, когда ее доставят, даже не выбрана позиция для нее. Значит, надо торопить штаб флота.
Выяснив, что на КП дивизиона есть средства скрытой связи, я предложил Космачеву отправиться к нему в штаб пешком. Полковник Жуков еще не сдал мне командования и потому вынужден был вернуться в Озерко к своим делам. Я же решил не прерывать изучения этой части полуострова Средний.
Думал, дивизионный КП близок. А до него пришлось пройти не менее 12 километров, да еще по сильно пересеченной местности. Но нет, говорят, худа без добра. Хоть и вымотала меня прогулка, но пользу она принесла: получилась хорошая рекогносцировка западного берега Среднего. Берег высокий, обрывистый, к морю круто спадали склоны высоты 213,0, мимо которой мы раньше ехали к Поночевному. Десантоопасным такой берег не назовешь. Пока мы карабкались, пробираясь к КП Космачева, я и понял и прочувствовал: высадка на западное побережье полуострова Средний маловероятна — не только не за что зацепиться десанту, но нет и перспективы развить успех, если б даже ценой невероятных усилий он был достигнут. Нет смысла тут держать противодесантные силы, достаточно и патрулей, наблюдающих за побережьем.
Километров через шесть, карабкаясь по крутизне, мы вышли наконец к распадку между двумя высотами. С трудом одолели этот распадок с безымянным ручьем, вытекающим из топи, пересекли, увязая по колено в грязи, [31] заболоченную низину и поднялись на высоту 200,0, тоже крутую, господствующую над северо-западной оконечностью Среднего. А до космачевского КП еще идти и идти.
На ровной террасе этой высоты стояла 6-я батарея все того же 104-го артполка — два 152-мм орудия, которыми командовал капитан И. А. Лоскутов. Батарея хорошая. Материальная часть почти новая, орудия в правильно построенных двориках, надежно защищены от осколков, землянки сухие. Бойцы по-армейски подтянуты, но кроме командира, участника боев за Муста-Тунтури, никто еще не воевал. Как поставили в сороковом году здесь эти пушки, так они и стоят без дела. А зачем? Не переместить ли их к переднему краю, а сюда поставить береговую батарею? Лучше всего три или четыре сотки. Они тут нужнее.
Прежде чем воспользоваться скрытой связью, я попросил Космачева, когда мы пришли на его КП, показать мне планшет дивизиона. Взглянув на карту полуостровов и акватории с нанесенными на ней секторами обстрела для береговых батарей, я даже присвистнул от удивления: вот это дивизион, таких я раньше не видел! Три батареи расположены на огромном удалении друг от друга. От 221-й у Матти-вуоно до 147-й на Вайтолахти — 25 километров по прямой, а в объезд, по дорогам, вдвое, если не втрое, дальше; от 147-й до 231-й на Цыпнаволоке — около 80 километров. Против Петсамо, оказывается, поставлена самая слабая из батарей космачевского дивизиона, значительно уступающая другим в дальности стрельбы. Как же штабу дивизиона, да еще при такой разбросанности и здешних дорогах, управлять этими батареями?!
Здесь же на КП я составил первый доклад Военному совету флота по вопросам, которые считал неотложными. Прежде всего, просил поскорее доставить к нам батарею стотридцаток, обещанную для Среднего, и прислать для выбора огневой позиции комиссию специалистов из главной базы. Затем обосновал в докладе свою просьбу об установке на западных склонах высоты 200,0 новой трехорудийной батареи 100-мм пушек с задачей создать артиллерийскую оборону губы Большая Волоковая, отделяющей полуостров Средний от полуострова Рыбачий.
Отправив свой первый доклад Военному совету, я поехал к этой губе с КП дивизиона Космачева на автомашине. [32] Трясучая дорога вдоль южного берега оказалась хуже других дорог на полуостровах. Она упиралась в покинутый жителями рыбачий поселок Пумманки, где в нескольких сохранившихся красно-бурых финских домиках круглосуточно действовал знаменитый здесь банно-прачечный отряд, обрабатывая 10 тысяч пар нательного белья за каждые 10–15 дней.
В иное время уж никак не миновал бы я столь жизненно необходимое для фронта, особенно для зафронтового плацдарма, учреждение. Но день был на исходе, я торопился в главное соединение этого района — в только что доставленную сюда 63-ю отдельную морскую стрелковую бригаду. Ее штаб устроился близ перекрестка дорог, ведущих из Пумманок на передовую, к батарее Поночевного, в дивизион Космачева и Западное Озерко. Как и полагалось головному штабу, он оказался почти в центре западной половины Среднего.
Командир бригады полковник Алексей Максимович Крылов доложил, что командование укрепрайона, направив сюда его соединение, поставило перед ним задачу не допустить высадки морских и воздушных десантов в районах Пумманки, высоты 200,0 и Матти-вуоно. Бригаде подчинены все три батареи 104-го артполка и 15-й отдельный пулеметный батальон, растянутый в обороне Среднего на 30 километров побережья от Пумманки до Казарм Ивари — так назывался пункт правого фланга переднего края на перешейке перед Муста-Тунтури, у стыка с батальонами 135-го полка.
— Не ясно только, подчинена ли мне, хотя бы оперативно, батарея Поночевного, — сказал командир бригады. — Четких указаний на этот счет не получено...
Оно и понятно: бригада прибыла на полуострова в промежуток, когда 23-й УР упразднялся, а СОР флота еще не создан. Такие организационные паузы, когда идет война, опасны, и я остро почувствовал, что времени у меня действительно в обрез.
Не стесняясь, я сказал Крылову, что останусь у него ночевать, и мы проговорили с ним, с его военкомом старшим батальонным комиссаром Б. А. Михайловичем и начальником штаба подполковником В. С. Середницким допоздна.
Бригада как соединение в боях еще не участвовала. Но почти весь ее 5-тысячный состав знал, что такое война. [33] Большинство бойцов и командиров прошло через ранения и госпитали. Вооружена бригада хорошо, особенно противотанковым оружием, хотя, к слову сказать, позже я мечтал обменять это оружие на зенитки. И по составу бригада большая и сильная: четыре стрелковых и один минометный батальоны, противотанковый, минометный и артиллерийский дивизионы, отдельные роты разведчиков, автоматчиков и саперов — любо-дорого было слушать рассказ командира.
Рано утром 17 июля мы выехали с Крыловым в подчиненный ему 15-й отдельный пулеметный батальон капитана Никитина. Батальон этот, как и полк Косатого, воевал с первых дней войны и крещение получил в тяжелых боях на Муста-Тунтури.
Никитин, видимо очень толковый боевой офицер, достал свой огневой планшет, а проще говоря, обычную топографическую карту, наклеенную на лист толстой фанеры с аккуратно обрезанными краями, и показал расположение своих четырех рот, всех боевых средств батальона и секторов обстрела пулеметов и артиллерийских орудий. Я не верил глазам своим: в батальоне четыре роты, а в каждой роте 11 взводов.
— Так точно, — подтвердил Никитин, заметив мое недоумение. — В каждой роте пять пулеметных и пять артиллерийско-пулеметных взводов да еще один артвзвод. Всего в моем батальоне тысяча человек.
— Ваша задача?
— Подчинен командиру шестьдесят третьей бригады. Боевая задача: не допустить высадку вражеских десантов на линии от перешейка у Казарм Ивари до Пумманок включительно.
— А как у вас с оборонительными сооружениями?
— Пулеметы — станковые и ручные — большей частью в открытых гнездах и окопах, лишь некоторые в дзотах. Впереди только проволока на рогатках в один ряд и спираль Бруно.
— А доты есть?
— Нет, товарищ генерал. К постройке намечены, но пока их нет.
Внимательнее посмотрел на планшет: у вытянутых в линию рот тактической глубины не было. Хорошо, что кроме батальона есть еще и морская стрелковая бригада.
Познакомиться с ротами не удалось: меня разыскал [34] по телефону полковник Жуков и доложил, что в Озерко прибыли начальник штаба и начальник политотдела будущего СОР, а также какая-то комиссия из штаба флота. Пришлось прервать эту полуторасуточную рекогносцировку Среднего и вернуться на Рыбачий, где меня ждали.
Все они оказались, как это часто тогда случалось на наших флотах, старыми знакомыми. С начальником штаба капитаном 2 ранга Даниилом Андреевичем Тузом мы служили вместе несколько лет на Балтике, по политуправлению Балтийского флота знал я и бригадного комиссара Кирилла Петровича Добролюбова, начальника политотдела. С ними был и старший батальонный комиссар М. Г. Васютин, бывший комиссар 23-го УР. Оказывается, он уже получил назначение военным комиссаром в 135-й стрелковый полк, который вскоре был переформирован в 254-ю отдельную морскую стрелковую бригаду. Комиссию флота, назначенную приказом вице-адмирала Головко для приема частей укрепрайона, а также для составления акта по расположению частей, состоянию обороны и тыла полуостровов, возглавлял знающий артиллерист, очень хорошо известный мне еще с курсантских лет полковник И. И. Швечков.
Больше всего меня, признаться, порадовало появление комиссии. Хоть и всего двое суток прошло с момента моего приезда, но мне было очень трудно, знакомясь с частями, сдерживать себя и не вмешиваться в текущие дела. Между тем Жуков еще не сдал командование, и формально я не имел права активно вмешиваться в его действия. Я сказал полковнику Швечкову, что, чем скорее комиссия составит все акты, тем лучше — в конце концов не столь уж важно все зафиксировать в деталях, когда надо воевать. Швечков все понял и согласился закончить работу за пять суток. А я решил продолжить рекогносцировку.
Но до того как я снова отправился в путь, Д. А. Туз сообщил некоторые важные для меня подробности истории возникновения СОР — Туз в последнее время служил в Москве в Главном морском штабе и был причастен к подготовке решения Ставки.
Командующий Карельским фронтом генерал-лейтенант В. А. Фролов стал после Пикшуевской операции, как я уже говорил, перебрасывать на полуострова 12-ю морскую стрелковую бригаду. Узнав об этом, народный комиссар [35] ВМФ СССР Н. Г. Кузнецов распорядился, чтобы и 63-ю бригаду Крылова, которая в это время формировалась в Архангельске для Северного флота, передали 23-му УР. Возможно, тут сыграла свою роль судьба Севастополя. Командующий флотом А. Г. Головко по этим действиям понял, что опасность грозит не только полуостровам, но и всему Кольскому заливу, то есть и Мурманску, и главной базе флота. Арсений Григорьевич, человек отлично ориентирующийся в военной обстановке, энергичный и настойчивый, счел себя в праве заинтересоваться состоянием и организацией противодесантной обороны полуостровов. Он добился, чтобы немедленно было назначено совместное командно-штабное учение под его руководством и со средствами связи флота и 23-го УР. Учение показало полную целесообразность объединить все силы, способные отразить десант на полуострова, — авиацию флота и армии, подводные лодки, надводные корабли и сухопутные войска в гарнизонах Рыбачьего и Среднего — под общим командованием. Но под чьим?
24 июня на разборе учения был сделан вывод: под единым командованием флота. А раз так, то и 23-й УР следует подчинить командующему Северным флотом.
Нарком Военно-Морского Флота поддержал этот вывод. Работнику оперативного управления Главморштаба капитану 2 ранга Тузу приказали подготовить решение Ставки о передаче обороны полуостровов Северному флоту.
Ставка к тому времени располагала сведениями разведки о сосредоточении гитлеровских войск и плавсредств для комбинированного удара с суши и с моря по Рыбачьему и Среднему с целью захвата полуостровов. Опыт соподчинения армейских и морских сил в обороняемых военно-морских базах и городах у флота был — Одесский оборонительный район и Севастопольский входили в состав Черноморского флота. 12 июля состоялось известное читателю решение Ставки, по которому я и был трое суток спустя переброшен в Заполярье, а Даниила Андреевича Туза направили начальником штаба на полуострова. Так быстро и решительно Ставка приняла меры против возможного удара гитлеровцев на полуострова и Кольский залив: было решено создать на правом фланге советско-германского фронта надежный заслон — наш будущий СОР. [36]
Подробности, рассказанные Д. А. Тузом, укрепляли мое стремление действовать решительно и быстро, не дожидаясь, когда комиссия флота формально введет меня в должность. Пока составят приемно-сдаточные акты и предложения, успею, пожалуй, посмотреть оборону Рыбачьего. Я отлично помнил, с какой тревогой говорил адмирал Головко об оперативно-тактическом значении этого полуострова для судьбы всего Заполярья. [37]