В резерве

После освобождения Крыма наш 42-й гвардейский истребительный авиаполк отозвали в резерв, и мы перелетели на один из подмосковных полевых аэродромов. По тому, как основательно устраивали нас на новом месте, было видно, что полк прибыл сюда надолго. Мы отдыхали, отсыпались после бессонных фронтовых ночей, любовались Красной площадью и, случалось, посещали столичные театры и музеи.

Фронт уходил все дальше, на запад, в небе столицы и Подмосковья было спокойно. Ничто не нарушало ритма жизни огромного города. По утрам москвичи торопились на работу, и я в роли отдыхающего человека рядом с людьми, которые неустанно трудятся во имя победы, чувствовал себя крайне неловко. Это же чувство испытывали и мои друзья, привыкшие к напряженной боевой жизни. Вот почему всех так обрадовало известие о том, что с понедельника мы займемся наконец долгожданным делом. В чем конкретно оно будет заключаться, никто из летчиков не знал, поскольку в разговорах с подчиненными вопрос о предстоящей боевой работе командир части, замполит, начальник штаба обходили молчанием.

Полное неведение на этот счет порождало различные догадки. Некоторые летчики высказывали предположение, что нас перебросят на один из центральных фронтов; другие утверждали, что отныне мы будем воевать на севере; третьи же — таких было немного — поговаривали, что в полк прибудет необстрелянная молодежь, а боевые его эскадрильи будут откомандированы во фронтовые истребительные авиачасти.

Впрочем, последнюю версию почти никто не принимал всерьез, настолько нелепой была мысль будто наш кадровый, гвардейский полк, прославившийся в битвах [204] на Кубани и в Крыму, будет, по сути дела, расформирован. И хотя я полностью исключал такую возможность, мое настроение было вконец испорчено, когда в понедельник перед строем эскадрилий командир полка в присутствии незнакомого пожилого полковника приказал летчикам-истребителям совместно с инженерно-техническим составом подготовить «яки» к сдаче специальной комиссии.

— То есть как это сдать матчасть? — непроизвольно вырвалось у меня. — А воевать на чем будем?

— Выполняйте, Исаев, приказ, — несвойственным ему сухим официальным тоном сказал замполит Щербак, стоявший перед строем личного состава нашей эскадрильи.

Сказал и заулыбался. Я знал, что ничем на свете он не дорожит так, как своим полком, и поведение Щербака было по меньшей мере странным. Но еще больше удивляло то, что не только замполит, но и сам командир полка, которого в разговорах между собой мы называли «батей», пребывает в самом лучшем расположении духа, хотя приказ о сдаче материальной части едва ли мог служить поводом для этого.

Вскоре все выяснилось, и дальнейшие события показали, что тревожился я напрасно. С боевыми, израненными в воздушных сражениях истребителями ЯК-1, на которых полк прошел ратный путь от предгорий Кавказа до Севастополя, мы и в самом деле расстались. Их приняли представители запасной авиачасти, готовящей в глубоком тылу кадры военных летчиков для действующей армии.

Отрываясь один за другим от взлетной полосы, самолеты, верой и правдой служившие нам в битвах с фашистской авиацией, ложились на курс, уходили на восток. Мы не без грусти провожали их в дальнюю дорогу. Вот поднялся в воздух и мой истребитель. Я пожелал «яку» счастливого пути; как надежному, доброму [205] другу помахал ему вслед фуражкой. В скольких боях мы вдвоем побывали, сколько тысяч километров налетали под огнем противника! Передавая истребитель новому владельцу, я взял с него слово, что он не забудет истории алых звездочек на фюзеляже «яка».

После того, как в голубую высь ушел последний истребитель, на аэродроме воцарилась непривычная тишина. Лишь за чертой летного поля, у врытых в землю баков, урчал двигатель автоцистерны, пополнявшей полковой запас горючего.

Но пустовал аэродром недолго. Выехав поездом на один из недалеких авиационных заводов, мы перегнали в полк 60 новейших яковлевских машин Як-9У. Эти первоклассные скоростные истребители дальнего действия, вооруженные 37-миллиметровой пушкой и двумя крупнокалиберными пулеметами, успешно прошли государственные испытания, и теперь дело было за нами, летчиками-фронтовиками. Осваивая Як-9У, показавший себя в полетах с самой лучшей стороны, мы вместе с тем высказали представителям завода, безотлучно находившимся на нашем аэродроме, несколько замечаний. Наиболее существенные из них были учтены в процессе производства последующих партий новых истребителей.

Наступил декабрь. Считанные недели оставались до Нового, 1945 года, а полк наш все еще находился в глубоком тылу, и это волновало летчиков-истребителей, мечтавших поскорее возвратиться на фронт.

Но мечты — мечтами, а служба — службой. Однажды после обычных ежедневных полетов в зоне я проводил с личным составом эскадрильи итоговые занятия по тактике взаимодействия истребительной авиации с наступающими наземными войсками. Я был доволен прочными знаниями летчиков, их умением зрело подходить к решению сложных боевых задач.

Зачеты подходили к концу, когда в эскадрилью прибыли командир полка, замполит и начальник штаба. [206]

Командир полка, уделявший много внимания теоретической подготовке личного состава подразделений, поинтересовался, насколько основательно мои слушатели усвоили материал. Я доложил, что летчики успешно сдают зачеты, но добавил, что главный экзамен военные летчики держат в бою.

— В самом ближайшем будущем вам представится такая возможность, — заметил подполковник. — Получен приказ. Вылетаем на фронт.

— Разрешите, товарищ подполковник, обратиться с вопросом...

— Предугадываю, Исаев, ваш вопрос. Есть основания предполагать, что полк возвращается в отчий дом. В армию генерала Вершинина. На 2-й Белорусский.

— Значит, не забыл нас командующий!

— Значит, не забыл.