В предгорьях Кавказа
Нам приходилось действовать в сложных и трудных условиях, драться с превосходящими силами противника. Вражеская авиация наращивала удары по коммуникациям советских войск, подвергала ожесточенным бомбежкам железные дороги, аэродромы, мосты, переправы.
В неравной борьбе с немецко-фашистскими захватчиками наши летчики проявляли массовый героизм [96] демонстрировали беззаветную преданность советской Родине, своему народу.
Великолепным мастером воздушного боя показал себя заместитель командира эскадрильи, летчик-истребитель Филипп Степанович Яровой, впоследствии удостоенный звания Героя Советского Союза. На примере Ярового многие из нас учились суворовской науке побеждать, бить врага не числом, а умением.
В один из дней, когда гитлеровские молодчики особенно активно действовали в воздухе, Яровой во главе шестерки «лаггов» сопровождал на боевое задание группу бомбардировщиков. На обратном пути наши самолеты были атакованы дюжиной «мессеров», которые разделились на две группы. Первая вступила в схватку с «лаггами» и отсекла их от бомбардировщиков. Вторая, уверенная в скорой и легкой победе, бросилась в атаку на бомбардировщиков, вблизи которых в эти критические секунды оставался единственный советский истребитель, пилотированный Яровым. Имея многократное численное превосходство, фашисты не предполагали, что советский летчик примет навязанный ему неравный бой.
Но не тут-то было! Развернув свою машину, Яровой смело бросил ее на противника, открыл огонь и первыми же очередями сбил истребитель. Все произошло так неожиданно для немцев, что поначалу они растерялись. Но быстро опомнившись, яростно набросились на Ярового. Хладнокровно отбиваясь от наседавших фашистов, летчик не терял из виду своих бомбардировщиков, не подпуская к ним «мессеров». Тем временем остальные «лагги» связывали боем вторую группу вражеских истребителей.
Наши бомбардировщики не замедлили воспользоваться создавшейся благоприятной ситуацией и сомкнутым строем уверенно уходили к своему аэродрому. [97]
А позади них продолжалась ожесточенная схватка советских истребителей с вражескими машинами.
Бой шел с переменным успехом. Стремясь во что бы то ни стало уничтожить дерзкого летчика-истребителя, фашисты упорно наседали на Ярового. Совершая эволюцию за эволюцией, умело уходя из под огня вражеских самолетов, он сбил второй «мессер».
Бомбардировщики, невредимые под надежным прикрытием истребителей, достигли аэродрома и стали заходить на посадку. Однако немцы продолжали преследовать наши самолеты, снова и снова предпринимали отчаянные усилия сбить истребитель Ярового, который по-прежнему, прикрывая бомбардировщиков, лишал фашистов последней возможности атаковать их.
В разгар одной из самых горячих, напряженных схваток у отважного заместителя командира эскадрильи полностью иссякли боеприпасы. Чтобы отвлечь внимание немцев от бомбардировщиков и дать им благополучно приземлиться, Яровой стал имитировать ложные атаки на «мессеров». Во время одной из таких «атак» в мотор угодил осколок фашистского снаряда. Самолет вышел из повиновения. Однако Яровой выровнял машину и с большим трудом посадил ее невдалеке от аэродрома.
Фашистские стервятники атаковали стоящий в поле советский самолет, но уничтожить его не смогли. Уверенные, что летчик погиб, они прекратили преследование.
В ожесточенных сражениях с фашистской авиацией прославился замечательный сын Дагестана Владимир Аллахиярович Эмиров.
Комсомолец, студент авиационного техникума, курсант спортивного аэроклуба, в 1935 году он поступает в Сталинградскую школу военных летчиков и успешно ее заканчивает. [98]
По прибытии в одну из частей Ленинградского особого военного округа лейтенант Эмиров продолжал упорно учиться. Он в совершенстве овладел техникой пилотирования, искусством меткой стрельбы. Когда речь заходила об отличниках боевой и политической подготовки части, командир истребительного авиационного полка в числе первых называл имя Владимира Эмирова, двадцатичетырехлетнего парня, родившегося в семье рыбака в далеком прикаспийском ауле Ахты. Он был не только замечательным летчиком, но и общительным, душевным человеком. Внимательный к людям, весельчак, Владимир Аллахиярович пользовался среди однополчан глубоким уважением и любовью.
Боевой путь отважного сокола начался зимой 1939–1940 года во время войны с белофиннами. В разведывательном полете он шел над вражеской территорией, густо покрытой непроходимыми лесами, пестревшей бесчисленными озерами, когда вдруг его атаковали три финских истребителя. Один из них Эмиров сбил, но в бою получил тяжелое ранение. От потери крови кружилась голова, тяжелой, словно чугунной, стала рука, лежавшая на штурвале. Нестерпимо болела рана, перед глазами мельтешили черные точки. Эмиров чувствовал, что вот-вот он впадет в беспамятство, а это было равносильно гибели. Раненый летчик собрал всю свою волю. И мужество победило: Эмиров дотянул до своего аэродрома. Друзья насчитали в его машине около сотни пробоин. Родина высоко оценила отвагу Эмирова, грудь смелого летчика украсил орден Красного Знамени.
Началась Великая Отечественная война, и снова Владимир Эмиров в рядах защитников Отчизны. Эскадрилья истребителей-штурмовиков, которой он командовал, громила врага на Крымском участке фронта. Однажды на рассвете дальнобойная артиллерия гитлеровцев открыла ураганный огонь по переднему краю наших наземных войск. Эскадрилья Эмирова получила приказ [99] подавить артиллерийские точки противника, сорвать готовящуюся атаку наших позиций.
Прорвавшись невредимой сквозь плотную огневую завесу немцев, эмировская девятка обрушила сокрушительный удар на вражеские огневые позиции. Замолчала артиллерия, пылали фашистские танки, взрывались цистерны с горючим. А эскадрилья Эмирова, делая крутые развороты, снова и снова атаковала гитлеровцев.
В разгар боя захлопали зенитные батареи немцев. Уходя вверх, в очередной разворот, машина Эмирова вдруг резко вздрогнула, и в то же мгновение летчик до крови закусил губу от нестерпимой боли, пронзившей все тело. Едкий, удушливый дым, заполнивший кабину, жег глаза. Нечем было дышать, и, казалось, теперь — конец. Но не впервые смотрел в глаза смерти отважный воин. С огромным трудом выровняв самолет, он сверил курс и, приземлившись через пятнадцать минут на своем аэродроме, тут же потерял сознание.
Хирург обнаружил в теле Эмирова семнадцать ран. Многие из них были тяжелыми, и, по заключению медиков, состояние командира эскадрильи не оставляло почти никаких надежд на благополучный исход. Около трех недель врачи не отходили от его койки, и богатырский организм Владимира Эмирова, его стремление во что бы то ни стало выжить, чтобы и дальше бить врага, победили смерть.
После выздоровления летчик возвратился в строй, и боевые друзья поздравили вчерашнего комэска с назначением на должность командира истребительного авиационного полка.
К сожалению, мне больше не пришлось встречаться с Владимиром Аллахияровичем. Но вот что рассказывает о дальнейшем ратном пути героя его однополчанин, бывший техник авиаполка капитан И. Е. Прокофьев:
— Шли упорные кровавые бои с гитлеровскими полчищами, подошедшими к предгорьям Северного Кавказа. [100]
Капитан Эмиров тяжело переживал временные неудачи наших войск. Сердце его клокотало жгучей ненавистью к врагу.
На антифашистском митинге молодежи Северного Кавказа Владимир Эмиров сказал: «Молодые джигиты! Нас ждут жестокие кровавые бои, Буйный Терек не потечет вспять, злая туча не погасит солнца, горцы не будут рабами Гитлера. Мы победим. Залог нашего торжества — в сплоченности братских народов, в могуществе партии Ленина!»
Сотни глаз всматривались в суровое, уставшее лицо Эмирова, согласно кивали головами. Возвратился Эмиров с митинга в свою часть — и снова в бой.
В тот же день он мастерски отразил атаки семи «мессершмиттов» и трех «Макки-200», напавших на наших бомбардировщиков, одного пирата сбил.
В конце августа, сопровождая группу самолетов на бомбометание, Эмиров обнаружил в воздухе вражеского разведчика, догнал его, атаковал и сбил.
10 сентября 1942 года Эмиров вступил в жаркую схватку с шестью самолетами врага. После первой атаки задымил и упал на землю фашистский истребитель. Судьбу его разделил и второй воздушный пират. Но слишком неравными были силы. Немцам удалось поджечь самолет Эмирова. Летчик пытался сбить пламя с горящего самолета, круто бросал его из стороны в сторону, но ничто не помогало. Огненные языки проникли в кабину, подожгли на Эмирове одежду, стали лизать его лицо и руки. Когда летчик решил оставить гибнущий самолет, горящая машина уже шла чуть ли не на бреющем полете, и парашют не успел раскрыться. Так трагически оборвалась жизнь отважного рыцаря неба, который совершил свыше двухсот боевых вылетов, сбил лично восемь немецких самолетов, уничтожил сотни вражеских солдат и офицеров, большое количество фашистской боевой техники. [101]
В декабре 1942 года Президиум Верховного Совета СССР посмертно присвоил Владимиру Аллахияровичу Эмирову звание Героя Советского Союза. Прошли десятилетия, но не померк в памяти народной, в памяти друзей-однополчан благородный образ мужественного летчика, до последнего дыхания сражавшегося за свою Родину.
Ежедневно каждый из нас совершал несколько боевых вылетов, и нередко, возвратившись с задания, мы тут же заправляли баки горючим и снова поднимались в небо навстречу ненавистному врагу. Отражая атаки фашистской авиации, прикрывая в полетах наши бомбардировщики, уничтожая военную технику и живую силу противника, мы также вели разведку, изучали быстро менявшуюся фронтовую обстановку.
Летчики уточняли дислокацию наших наземных частей, доставляли им свежие данные о «поведении» противника и, если в этом возникала необходимость, обеспечивали связь с вышестоящим командованием.
Все это было нелегким делом. Для получения точных данных о своих войсках приходилось летать на малых высотах, что в условиях предгорной местности уже само по себе небезопасно. Приземляя с риском свои машины на первых же более менее подходящих «пятачках», мы вступали в непосредственный контакт с командирами наземных частей, которые информировали нас о действиях вверенных им подразделений и противостоящего противника.
Во время таких полетов нам нередко приходилось попадать в самые сложные, неожиданные ситуации. Вспоминается такой случай. Облетая территорию вблизи линии фронта, Герой Советского Союза капитан Петр Селиверстович Середа увидел под крылом машины пехотную колонну. Кто это? Свои? Немцы? Чтобы получить ответ на этот вопрос, летчик сбавил высоту. По [102] обмундированию солдат, по цвету гимнастерок он определил, что по дороге движутся советские бойцы. Солдаты приветственно замахали летчику руками и пилотками, и он решил выяснить, какую они выполняют задачу.
Рядом с дорогой, по которой устало шагали бойцы, зеленела поросшая травой небольшая, но пригодная для приземления истребителя луговина, и капитан Середа посадил самолет. Не выключая мотора, он вылез из кабины, поспешил к колонне. На полпути его остановили тревожные, предостерегающие крики солдат:
— Товарищ летчик, назад! Спасайтесь! Мы пленные.
Середа бросился к истребителю. Солдаты, конвоировавшие пленных вскинули автоматы... Одна из пуль ранила Середу, но он успел добежать до своей машины и влезть в кабину. Когда гитлеровцы были уже в нескольких метрах от машины, летчик дал газ. Истребитель круто развернулся и, обдав преследователей густой пылью, поднялся в воздух.
Напряжение битвы, развернувшейся на юге, с каждым днем нарастало. Не останавливаясь ни перед какими потерями, немцы стремились форсировать Дон. Фашистские саперы предпринимали попытки навести переправы то на одних, то на других участках западного берега реки.
Небо над переправами превратилось в арену ожесточеннейших воздушных схваток. Выжженная дотла земля сотрясалась от взрывов фугасных бомб и артиллерийских снарядов. Свистели мины, трещали пулеметы и автоматы. Вода у переправ кипела и клокотала, словно в гигантском котле, и никак нельзя было назвать в то горькое трудное лето 1942 года величавую русскую реку, преграждавшую гитлеровцам путь в глубь нашей Родины, «тихим» Доном. За несколько дней боев наша дивизия произвела сотни самолето-вылетов. Мы неоднократно уничтожали подготовленные противником переправы, [103] сожгли десятки немецких танков, вывели из строя немало живой силы противника.
В этих сражениях умножила свою боевую славу и эскадрилья капитана Наумчика. Прикрывая штурмовики и бомбардировщики, которые неустанно наносили удары по вражеским переправам, держа под беспощадным огнем фашистских саперов, мы ежедневно совершали по пять-шесть самолето-вылетов. Летчики нашей эскадрильи, как и других подразделений полка, не жалели ни сил, ни крови, ни самой жизни для того, чтобы задержать гитлеровцев, не дать им возможности форсировать Дон, прорваться в Сальские степи.
Однако наседающему противнику удалось расширить протяженность фронта, по которому он вышел непосредственно к правому берегу реки, и форсировать ее.
Намереваясь захватить Кавказ, фашистское командование надеялось не только на значительное ослабление Советского Союза, но и предполагало одновременно усилить экономический потенциал Германии, обеспечить ее, прежде всего, нефтепродуктами, в которых Немецкая армия испытывала все более серьезную нехватку. Вместе с тем гитлеровская клика отводила Кавказу особую роль в осуществлении своей бредовой идеи завоевания мирового господства, поскольку в случае оккупации кавказских территорий оно рассчитывало выйти на операционное направление, открывавшее немецким войскам кратчайший путь для захватнического похода на Ближний Восток и в Индию.
Благодаря огромной работе проводимой Коммунистической партией в действующей армии, мы понимали, что значение битвы на юге выходит далеко за рамки нашего фронта, что оно во многом предопределяет исход всей священной, освободительной борьбы советского народа против гитлеровской Германии, в целом судьбу второй мировой войны. Прозвучавший в те дни призыв Коммунистической партии «Ни шагу назад!» [104] нашел горячий отклик в сердцах советских солдат и офицеров, умножал наши силы, вдохновлял на новые подвиги в кровопролитных сражениях с ненавистным врагом.
В середине августа фронт стабилизировался на берегах рек Терек и Баксан. Гитлеровцы стремились любой ценой прорваться к Грозному, Орджоникидзе, захватить Баку и Тбилиси, выйти в районе Сухуми на побережье Черного моря. Но все усилия фашистских войск неизменно разбивались о несокрушимую стойкость, отвагу, массовый героизм и самопожертвование советских солдат и офицеров.
Во взаимодействии с бомбардировщиками и штурмовиками мы не только наносили сокрушительные удары по противнику, но и держали под своим контролем важнейшие объекты в ближнем тылу врага.
Не проходило дня, чтобы на счету у каждого из нас не прибавлялось по четыре-пять боевых вылетов. Каждый из них, какую бы задачу мы ни выполняли, не обходился без ожесточенных схваток с фашистскими самолетами.
Вспоминается один из августовских дней. Стояла сухая, жаркая погода. Самолеты нашей эскадрильи, в очередной раз сопровождавшие штурмовики на бомбежку переднего края гитлеровцев, после успешного выполнения боевой задачи возвратились на полевой аэродром.
На землю спускались сумерки, которые на юге наступают особенно рано. В небе на некоторое время воцарилось относительное спокойствие. Воспользовавшись недолгим отдыхом, мы приводили себя в порядок: умывались прозрачной, будто слеза, родниковой водой, брились, подшивали к гимнастеркам белоснежные подворотнички, чистили одежду и обувь. Управившись со всем этим, занялись свежими газетами. Многие писали письма. [105]
Мне писать было некуда. С тех пор, как в конце октября 1941 года гитлеровцы оккупировали Харьков, я потерял связь со своей семьей, ничего не знал о ее судьбе, и тревога, щемящая тоска не давали мне ни минуты покоя.
Не проходило дня, чтобы печать, радио не сообщали о злодеяниях гитлеровцев на временно захваченной советской земле. Виселицами, трупами замученных и расстрелянных женщин, детей, стариков покрылись и улицы истерзанного врагом Харькова. С болью в сердце я думал о том, не разделила ли моя семья трагической участи многих харьковчан.
Военная гроза разлучила меня и со старыми друзьями по службе в батальоне аэродромного обслуживания, и с однокашниками по Чугуевскому училищу Василием Белецким, Александром Сукачевым и Петром Васильевым. Постоянно перебазируясь со своими полками и эскадрильями с места на место, меняя номера полевых почт, мы еще в начале 1942 года потеряли всякую связь, ничего не ведали друг о друге. Единственное, что мне было известно о моих друзьях, это то, что они воюют где-то на центральных фронтах.
Погрузившись в свои невеселые думы, я прилег отдохнуть на траву у капонира. Тревожные, неспокойные мысли мои были далеко за линией фронта, на оккупированной гитлеровцами Украине.
Голос дежурного по эскадрилье заставил меня быстро подняться, застегнуть на все пуговицы гимнастерку, оправить складки у поясного ремня:
— Срочно к командиру полка!
Подполковник Курбатов вызвал командиров и политработников, чтобы сообща с нами подвести итоги дня, проанализировать ход состоявшихся воздушных сражений, наметить план боевой работы на следующий день.
Совещание подходило к концу. Командир полка пожелал нам успехов, и мы собрались было в столовую. [106]
После напряженной боевой работы хотелось быстрее поужинать и предаться недолгому фронтовому сну.
Но тут на командный пункт полка поступил приказ произвести еще один боевой вылет. Быстро надеваем парашюты, заводим моторы своих «яков», постоянно находившихся в полной боевой готовности, ждем сигнала на взлет.
В темнеющем небе ярко вспыхивает красная ракета. Ведущий, командир эскадрильи капитан Наумчик поднимает в воздух свой самолет. Вторым взлетаю я. Вслед за нашими «яками» взмывают в небо остальные истребители. Достигнув нужной высоты, ложимся на боевой курс.
Как всегда, наблюдаем друг за другом, бдительно следим за воздухом. В небе спокойно. Фашистских самолетов не видно. В заданном квадрате принимаем под свою опеку группу «ильюшиных», пристраиваемся им в хвосты, слева и справа. Сообща идем на штурмовку автомашин с фашистскими войсками, которые спешно подтягиваются к линии фронта.
А в это время наши товарищи, оставшиеся на аэродроме, увидели в небе разведчик-корректировщик «Фокке-Вульф-189», окрещенный летчиками за двойной фюзеляж «рамой». Крадучись, «фоккер» шел с запада на высоте двух тысяч метров курсом на Моздок. Дай «раме» благополучно уйти, и серьезных неприятностей не оберешься: жди после нее появления в воздухе вражеских самолетов, имеющих уточненные «фоккером» данные для бомбометания.
Вблизи города немецкий самолет развернулся вправо. Пользуясь отсутствием в воздухе советских истребителей, он начал петлять над нашим аэродромом. Все ясно: «рама» решила произвести обстоятельную воздушную разведку. В воздухе над аэродромом патрулировал единственный «як», остальные ушли громить фашистскую мотопехоту. Да и на этом самолете лейтенант Калугин [107] проверял новый мотор. В довершение всего, на машине не было рации. Но «раму» ни в коем случае нельзя было отпустить подобру-поздорову.
Калугин пилотировал свой самолет на высоте трех тысяч метров. «Фоккер» шел тысячью метрами ниже. Это создавало «яку» выигрышное положение для атаки. Однако Калугин, увлекшись испытанием машины, все еще не видел противника. По тому, как нагло вел себя гитлеровец, продолжавший летать над нашим аэродромом, можно было предположить, что и фашист не замечает Калугина.
Задрав головы, все, кто был на аэродроме, не жалея глоток, взволнованно кричали в небо, будто Калугин мог их услышать:
— Да атакуй же, наконец, Калугин, эту чертову «раму». Уйдет же, проклятая!
Подполковник Курбатов недолго наблюдал за этой картиной. Бросив сквозь зубы несколько крепких слов в адрес ничего не ведавшего Феди Калугина, он приказал поднять в воздух второй «як», оказавшийся у капонира.
— Разрешите, товарищ подполковник, выполнять боевую задачу? — буквально взмолился один из опытнейших летчиков полка Герой Советского Союза Михаил Михайлович Осипов, в группе с которым мне много раз доводилось сражаться с фашистскими истребителями. — Позвольте показать этой самой «раме», где раки зимуют!
Курбатов поощрительно кивнул головой:
— Давай, Миша, показывай!
Не успел Осипов запустить мотор и устремиться ввысь, как на аэродроме послышались дружные аплодисменты и восторженные возгласы:
— Молодец, Калугин! Врежь ему, Федя, чтоб знал наших! [108]
Показавшись из-за жидкого облачка, «як» Калугина стремительно шел на сближение с немцем. Фашист уклонился от боя, отвернув в сторону, стал уходить на запад. Пушки и пулеметы «яка» ударили по «раме». Разведчик продолжал удирать. Калугин молниеносно развернул машину для новой атаки. Пытаясь оторваться от советского истребителя, фашистский летчик до отказа выжал сектор газа. Но уйти от возмездия ему не удалось. К месту боя подоспел Михаил Осипов. Объятый огнем и дымом «фоккер» врезался в землю неподалеку от нашего аэродрома.