Боевое крещение

Мое знакомство с Николаем Кузьмичем Наумчиком состоялось утром. А в полдень мы вылетели в паре на разведку войск противника в районы Котельниково, Морозовской и Цымлянской. Это был первый мой боевой вылет.

Перед тем, как занять место в кабине, Николай Кузьмич сказал:

— После взлета набираем высоту и — к линии фронта.

Я понял мысль командира эскадрильи: будет высота, — будет и скорость, а это и есть тактическое преимущество над противником в случае встречи с фашистскими истребителями. Такая встреча возможна в любую секунду, особенно во время разведывательного полета во вражеском тылу, и она не должна застать нас врасплох. Бить «мессеров», находясь над ними, не только вернее, надежнее, но и безопаснее, поскольку решительная атака сверху в сочетании с повышенной скоростью позволяет предельно сократить время пребывания машины под огнем пулеметов и пушек врага. И, напротив, тот, кто атакует противника снизу, на малой скорости ставит себя в неравное, проигрышное положение перед неприятелем, совершает грубейшую, порой непоправимую ошибку, за которую молодые, неосмотрительные летчики зачастую расплачиваются не только ценой своего самолета, но и собственной жизнью.

Не теряя ни минуты, прямо из капониров{1}, надежно маскирующих наши самолеты от фашистских воздушных разведчиков, идем на взлет. Подняв густую серую пыль, отрываемся от земли. Вслед за ведущим делаю [92] доворот в левую сторону, поближе пристраиваюсь к его крылу. Стрелка на шкале высотомера быстро уходит вправо, словно и она торопится на боевое задание. Высота — около двух тысяч метров. Летим под густыми облаками. Сквозь назойливый писк морзянок, резкий треск электрических разрядов, обрывки симфонической и джазовой музыки, чьи-то хриплые команды, брань, гортанные выкрики на немецком языке слышу в наушниках шлемофона спокойный голос Наумчика:

— Держись поближе, не отрывайся.

Подходим к линии фронта. Ее нетрудно обнаружить по частым огненным сполохам, вырывающимся из жерл артиллерийских орудий, по причудливо извивающимся линиям окопов, которые темнеют среди затянутой дымом, выгоревшей степи.

В воздухе, слева и справа, появляются безобидные на вид белесые облачка. Это открыла огонь по «якам» расположенная у переднего края фашистская зенитная артиллерия. Снаряды ложатся кучно, любой из них может обернуться для нас смертельной бедой. Но я не думаю об опасности; все мои мысли направлены на то, чтобы успешно выполнить первое боевое задание, оправдать доверие Курбатова и Наумчика.

Уходя от зенитного огня, круто пикируем, бросаем машины влево и вверх, продолжаем полет строго по заданному курсу. Линия фронта остается позади. Огонь зениток становится слабее, а затем полностью прекращается.

Под крылом самолета чернеют выжженные до последней мазанки безлюдные деревни и хутора. Кажется, что мы пролетаем не над плодородной землей — еще недавно цветущим, обильным краем, а над пустыней.

Земля словно вымерла, движение заметно лишь на дорогах. В недавних боях фашисты понесли серьезные потери в людях и технике, и теперь они подтягивают к фронту свежие танковые части и мотопехоту. Отмечаю [93] на карте пути следования войск, делаю краткие заметки об их численности, одновременно слежу за воздухом. Надо мной голубеет знойное небо, солнце сзади, и все у меня, как на ладони. Пока не видно никакой опасности.

И вдруг в наушниках слышится все тот же спокойный голос Николая Кузьмича:

— По курсу девяносто вижу три девятки «юнкерсов» и «хейнкелей» под прикрытием восьми «мессеров».

В первый момент я растерялся. Уж слишком неравными были силы. Да и встреча с врагом над территорией, временно оккупированной немецко-фашистскими войсками, вдвойне усиливала опасность. Гитлеровцы шли примерно на одной с нами высоте. Если не разогнать, не разметать вражеские бомбардировщики, то на позиции наших войск, фронтовые тылы неминуемо обрушится мощный бомбовой удар.

Нас маскировало ослепительно яркое солнце. Этим не преминул воспользоваться мой ведущий, и я услышал его команду:

— Набираем высоту!

Несколько «мессершмиттов», отвалив от своих бомбардировщиков, на полном газу бросаются нам навстречу. Но фашисты заметили нас слишком поздно, когда мы находились уже над немецкими истребителями. Явное тактическое преимущество было на нашей стороне, хотя их в воздухе было вчетверо больше. К тому же «мессеров» связывали собственные бомбардировщики, которые, лишившись прикрытия, немедленно превратились бы в верную мишень для наших пушек и пулеметов.

В эфире все тот же хаос, все то же столпотворение звуков. Я напрягаю слух, сквозь горячую словесную перепалку немцев улавливаю басок Николая Кузьмича. Оценив обстановку, он принимает смелое решение:

— Атакую головного «мессера». Прикрывай. [94]

«Як» моего ведущего на полном газу идет на сближение с фашистом, и я мысленно представляю, как сейчас, искусно действуя ручкой и педалями, Наумчик выносит перекрестье прицела в нужную точку и с короткой дистанции открывает огонь. Прикрывая ведущего, жму на гашетку и я. Гитлеровский летчик, собравшийся, было, атаковать в хвост Наумчика, отворачивает в сторону. Завязывается жаркий бой. Атакованный моим командиром «мессер» маневрирует, увертывается от огня советского истребителя, и первая очередь, прошив небо, не причиняет вреда противнику. Мой ведущий снова ловит фашиста в прицел, но удержать его в перекрестье, взять упреждение не удается. Тем временем второй и третий «мессеры» пытаются сзади атаковать Наумчика, все еще связанного боем с первым «мессершмиттом». Я отгоняю их пулеметным огнем.

Эволюции немецкого истребителя однообразны, как движение маятника: «мессер» маневрирует слева направо, затем справа налево и снова слева направо, однообразная тактика противника не остается не замеченной наблюдательным и хладнокровным Наумчиком. Бросив свой самолет в очередной раз на фашиста, он не стал открывать огня, выжидал, пока тот, продолжая действовать по прежней системе, не отвернет вправо, а когда «мессер» взял влево, стремительно его атаковал. Неожиданный маневр советского летчика оказался роковым для фашиста. Сразу же потеряв скорость и управление, крутнувшись через крыло, в последний раз сверкнув черным крестом в белой окантовке, «мессер» задымил и, объятый пламенем, камнем понесся к земле.

Не испытывая желания разделить участь своего ведущего, остальные фашисты, несмотря на численное превосходство, не стали продолжать бой. Ободренный маневром Наумчика, я бросил самолет в сторону вражеских бомбардировщиков, и те, должно быть, не особенно надеясь на прикрывавших их «мессеров», стали уходить [95] кто куда. Трудно было устоять против соблазна атаковать «юнкерсы», но нам предстояло еще выполнить боевое задание. Командованию советских войск требовались уточненные, свежие данные о действиях противника в его прифронтовом тылу, и после того, как Наумчик, как бы между делом, сбил очередной «мессер», мы продолжали разведывательный полет.

Чем дальше «яки» уходили в тыл противника, тем более интенсивным, насыщенным становилось движение гитлеровских войск. Окутанные пылью, словно в тумане, направлялись к фронту танковые колонны, артиллерийские части, автомашины с пехотой и грузами. В районе Цимлянской мы обнаружили несколько железнодорожных эшелонов, с небольшими интервалами проследовавшими на юго-восток.

Выполнив задание, мы благополучно пересекли линию фронта. Вот и наш аэродром. Приземлившись, зарулили к стоянке, укрыли машины в капонирах. Только теперь я увидел на своем истребителе следы фашистских пуль: в пылу воздушного боя я не заметил, что одному из «мессеров», пытавшихся отсечь меня от ведущего, удалось всадить в мой «як» пулеметную очередь.