Последний мирный день

Одно из популярнейших в стране Чугуевское авиационное училище, воспитавшее целую плеяду первоклассных военных летчиков, славилось отличными преподавательскими кадрами. Капитан Чурилов, в эскадрилью которого зачислили нас — четырех вчерашних солдат авиабазы, подтверждал справедливость этой оценки. Образованный, теоретически всесторонне подготовленный командир, он в равной мере служил примером высокой летной, технической и методической культуры. Именно таким воспитателем летных кадров, как Чурилов, училище обязано тем, что многие его выпускники [67] стали безупречными воздушными бойцами, героями сражений на стороне республиканской Испании и последующих жарких боев с японскими милитаристами в районе озера Хасан и реки Халхин-Гол, в войне с белофиннами.

В бытность мою курсантом аэроклуба я успел налетать в общей сложности около ста часов. По тогдашним моим представлениям, это было немало, в душе я считал себя чуть ли не летчиком-профессионалом гражданской авиации. Но уже в первые дни пребывания в училище мой пыл порядком поостыл. В эскадрилье капитана Чурилова мне по существу довелось начинать все заново, ибо училище в отличие от гражданского аэроклуба, готовило не любителей, а высококвалифицированных военных летчиков, для которых авиация должна была стать делом всей жизни. Я снова занялся изучением материальной части самолета, теорией полета, аэродинамикой, топографией и другими предметами. Однако это не было повторением пройденного. Обучение в училище велось по иным, более основательным, расширенным и углубленным программам.

В связи с ускоренным развитием военной авиации, возросшей потребностью Вооруженных Сил в молодых летных кадрах прежние сроки подготовки курсантов были уплотнены. К воспитанникам училища предъявлялись исключительно серьезные требования. Учебный день, не считая самоподготовки, продолжался двенадцать часов. Кроме того, мы ходили в наряд, несли внутреннюю и караульную службу.

Уставал я, однако, меньше, чем некогда на летной практике в аэроклубе. Этим я был обязан армейской службе, серьезным занятиям спортом, пребыванию на фронте, закалившему меня и морально и физически. Если в аэроклубовские времена строгая дисциплина порой бывала мне в тягость и, случалось, я задумывался над тем, как бы половчее ее обойти, то с самого начала [68] пребывания в училище дисциплина стала для меня первейшей необходимостью. Сама жизнь убеждала меня в том, что суровая дисциплина укрепляет волю, помогает успешно преодолевать трудности, воспитывает в человеке такие черты характера, как целеустремленность, стойкость, упорство в достижении поставленной цели, без которых летчику, тем более военному, не обойтись.

Обучение не ограничивалось теорией и практикой военного дела. Оно было направлено также на то, чтобы привить курсантам высокую общую культуру, вкус к литературе и искусству. В училище был хороший клуб с просторным кинозалом и сценой. Выступали на ней не только приглашенные из Харькова профессиональные театральные коллективы, актеры филармонии, но и самодеятельные певцы, музыканты, танцоры, любители художественного чтения.

В библиотеке устраивались литературные вечера, коллективные обсуждения прочитанных книг, просмотренных спектаклей. В гости к курсантам приезжали замечательные лекторы, которые выступали перед нами с докладами на политические, естественно-научные и атеистические темы. Встречались с нами передовики промышленности и сельского хозяйства, известные летчики, военачальники.

В стенах Чугуевского авиаучилища я проучился более года, на «отлично» сдал выпускные экзамены по теоретическим предметам и технике пилотирования. Теперь мне только и оставалось, что прикрепить к петлитам по два треугольника, — свидетельство того, что я произведен в младшие командиры, и спокойно ждать, пока откомандируют для прохождения дальнейшей службы в одну из частей Военно-Воздушных Сил.

Находясь в самом лучшем расположении духа, я обратился к командиру эскадрильи с просьбой предоставить однодневный отпуск для поездки к семье в недалекий [69] Коротич. Отпуск я получил без промедления и не на день, а на двое суток.

В новом парадном обмундировании, с широким командирским ремнем и добела надраенной медной пряжкой, опоясанный двумя хрустящими портупеями, источавшими запах свежей кожи, я предстал перед моими близкими.

— Вот и наступает конец нашей раздельной жизни, — весело сказал я жене. — Надеюсь, что в полку меня обеспечат жильем. В крайнем случае снимем комнату где-нибудь неподалеку от части. Одним словом, готовьтесь со Светланой в скорую дорогу.

Но пока я находился в Коротиче и, мечтая о службе в истребительной авиации, обдумывал с женой планы нашей дальнейшей жизни, комиссия по распределению выпускников уготовила мне как отличнику боевой и политической подготовки место инструктора в Черниговском военном авиационном училище.

Добровольцев на должность инструктора найти было нелегко. Все хотели служить в авиационных полках. В беседе со мной мое начальство расписывало уютный зеленый город на Десне, прелести тамошних пляжей. Однако попытки соблазнить меня красотами черниговской природы, как, впрочем, и широкими перспективами преподавательской работы, не увенчались успехом.

Я упорно стоял на своем — только в полк. И когда на следующий день меня вторично вызвали для разговора, я снова ответил решительным отказом.

— Вы военный человек, товарищ Исаев, — строго напомнил мне один из командиров. — Служить вам, как и каждому из нас, придется там, где это наиболее целесообразно. Вы это понимаете?

Дальнейшие возражения лишены были всякого смысла, и я коротко ответил:

— Понимаю.

— Весьма рад, Исаев, что вы уразумели наконец необходимость [70] и важность вашего назначения, — примирительно улыбнувшись, пожал мне руку капитан Чурилов. — Поверьте, вас увлечет преподавательская работа.

Я кисло улыбался, не зная, что сказать.

В тот же день мне вручили документы, выписали железнодорожный литер. Я распрощался с однокашниками, пообещав друзьям поддерживать с ними переписку, и отбыл в Чернигов.

Город на Десне встретил меня удивительно чистыми улицами и сладким ароматом цветущих акаций. В военной комендатуре мне сообщили адрес училища, объяснили, как до него добраться. В общей сложности предстояло пройти добрых пять-шесть километров, и я высказал сожаление о том, что в Чернигове, в отличие от Харькова, нет ни трамвая, ни троллейбуса.

— Со временем будут и трамвай и троллейбус, — оптимистично заметил прибывший за каким-то неотложным делом в комендатуру голубоглазый лейтенант с черными танкистскими петлицами. — А пока можете воспользоваться моей полуторкой. На ней я и командир, и водитель, так что располагайтесь в «кабине». Поедем мимо авиаучилища.

Лейтенанту было девятнадцать лет. Мы оказались земляками, жили в Харькове чуть ли не на соседних улицах. Лейтенант рассказал, что в Чернигове он служит недавно, подобно мне, прибыл сюда после окончания военного училища, командует взводом в отдельном танковом батальоне, расквартированном в пригородном поселке.

Жизнью и службой лейтенант в общем был доволен. Пожаловался лишь на то, что батальон вооружен устаревшими танками Т-26, которые, по мнению лейтенанта, вскоре будут заменены новыми машинами.

* * *

Командование училища встретило меня с распростертыми объятиями и, как показалось мне, с чувством некоторого [71] облегчения. Причина этого стала ясна из беседы с командиром эскадрильи, в которую меня направили. Дело в том, что курсанты, принятые три месяца назад в училище, успели освоить материальную часть самолета, приобрели необходимые начальные знания по военно-теоретическим дисциплинам, и теперь наступила пора приступить к практическим занятиям, а инструкторов не хватает. Мой приезд был кстати.

Меня поставили во главе отделения из двенадцати человек. Это были смышленые, грамотные парни, почти все успевшие до призыва в армию закончить среднюю школу. В авиацию пришли по призванию, работать с ними с первого дня было легко и интересно.

Еще год назад, в бытность курсантом Чугуевского училища, мне приходилось слышать, что на авиационных заводах запущены в серийное производство новые истребители. Это были «миги», «лагги» и Яки-1, которые шли на смену созданным в начале тридцатых годов поликарповским машинам И-15 и И-16. Однако не только иметь с ними дело, но и видеть новые истребители мне, к сожалению, не приходилось. Представление о них у меня было самое смутное. Не без смущения я подумывал о том положении, в котором окажусь как инструктор, если Черниговское училище располагает этими машинами и именно на них мне предстоит обучать курсантов летному делу.

Вскоре выяснилось, что курсанты будут практиковаться на хорошо мне известных самолетах Ут-2, УТИ-4, И-15, И-16. Пилотирование их было для меня обычным, повседневным делом. Это уже облегчало мою предстоящую преподавательскую работу. Но, вместе с тем, я испытывал чувство неудовлетворенности. Конечно, легче обучать людей на машинах, которые известны тебе до последнего винтика, но может ли летчик, особенно инструктор, не мечтать о знакомстве с новинками авиационной техники! [72]

Наш интерес к новым самолетам особенно возрос в связи с тем, что биплан И-15 и более совершенный моноплан И-16, отживали свой век. Но надо отдать должное этим машинам. Отличаясь на определенном этапе развития истребительной авиации превосходными тактико-техническими качествами, они в свое время занимали достойное место в ВВС.

Как показал боевой опыт советских летчиков-добровольцев, сражавшихся в небе Испании с фашистскими самолетами, поликарповские машины, не уступая истребителю Ме-109В в скорости и вооружении, превосходили его по маневренности. Преимущество И-15 и И-16 над «мессершмиттом» встревожило фашистов. Они спешно его модернизировали, увеличили скорость до 570 километров в час, оснастили 20-миллиметровой пушкой. Наладив производство модифицированных истребителей Ме-109Б, гитлеровское военное командование немедленно бросило их на фронты гражданской войны в Испании. Воздушные схватки истребителей И-15 и И-16, максимальная скорость которых соответственно составляла 360 и 460 километров в час, с Ме-109Б свидетельствовали о серьезных преимуществах последнего над Поликарповскими машинами.

Для личного состава училища все это не являлось секретом. С нетерпением ожидая той, судя по всему, недалекой поры, когда на нашем аэродроме появятся новые, совершенные истребители, курсанты упорно овладевали навыками пилотирования учебно-тренировочных самолетов Ут-2 и УТИ-4. Будущие летчики-истребители хорошо понимали, что чем значительнее их успехи в этом деле, тем быстрее освоят они впоследствии боевые машины И-16, а затем и новейшую технику.

* * *

Перед курсантами была поставлена задача в непостижимо короткое, по прежним представлениям, время пройти полный курс обучения, подготовиться к сдаче [73] экзаменов государственной комиссии наркомата обороны. Это выдвигало повышенные требования не только перед обучающимися, но и перед теми, кто их обучал.

По целым дням я не расставался с инструкторской кабиной. Отличная солнечная погода, безветрие способствовали напряженной учебе.

Выходные дни в училище были отменены. Лишь изредка командование предоставляло курсантам недолгий отдых, тогда полными хозяевами положения на аэродроме становились военные техники. Пока они копались в едва остывших моторах, проверяли и отлаживали машины, готовили их к очередным полетам, мы купались в Десне, загорали на ее зеленом берегу.

Однажды в субботу у реки меня кто-то окликнул. В длинноногом, худощавом парне в синих плавках я узнал земляка-танкиста. Мы обменялись крепкими рукопожатиями. Молодой лейтенант был чем-то расстроен. Отойдя в сторону, мы спустились к реке.

— Сегодня собирался ехать в отпуск, но в последнюю минуту его отменили, — пожаловался танкист. — А ведь я уже дал телеграмму маме, чтобы встречала. Мама у меня учительница.

Я, как мог, старался утешить лейтенанта, посоветовал отправить домой еще одну телеграмму и сообщить матери, что временно отпуск задерживается, пусть не волнуется.

Не раздумывая долго, мы направились в город. Я проводил лейтенанта до почты — белого здания напротив сквера, где под присмотром мам и бабушек играли дети. На скамьях, уткнувшись в газеты, сидели благообразные старики в парусиновых костюмах. Порой они отрывались от чтения, задумчиво глядели на детей, вполголоса о чем-то рассуждали.

Была последняя мирная суббота, 21 июня 1941 года. [74]