Меч «Багратиона»

...На фотографии фронтовых лет четверо улыбающихся офицеров.

Старшему из них, с погонами подполковника, нет и тридцати. Это командир 67-го гвардейского истребительного авиаполка Алексей Борисович Панов. Рядом — Вадим Лойко, Николай Кузнецов, Павел Шевелев. Летнее солнце щедро освещает их открытые лица, ордена на гимнастерках и Золотую Звезду Героя на груди Николая Кузнецова.

Такими я и увидел их, гвардейцев Панова, летом сорок четвертого, когда прибыл на место нового назначения командиром 273-й Гомельской истребительной авиадивизии, в которую входил этот полк. Это были испытанные и закаленные [67] в боях летчики, безукоризненно владеющие техникой пилотажа на любых самолетах. Я сразу же заметил их бережное и заботливое отношение друг к другу, особенно к Николаю Кузнецову, вернувшемуся в полк после тяжелого ранения. Тогда же услышал я удивительную историю об этом храбром летчике, который одолел самую смерть.

В первую военную зиму группа ленинградских летчиков получила английские истребители «Харрикейны». После пробных полетов они с горечью убедились, что машины эти совершенно непригодны для нашего сурового климата и намного уступают «мессерам» и в скорости, и в маневре, и, что досаднее всего, в вооружении. Их пулеметы с калибром винтовочного патрона не причиняли вражеским самолетам существенного вреда. Гитлеровцы это знали и не боялись их.

И тогда Кузнецов предложил снять с наших старых «ястребков» пушки и вместе с эрэсами — реактивными снарядами, которые неплохо зарекомендовали себя на «илах», установить их на «Харрикейнах». Летчикам идея понравилась, и они не мешкая взялись за дело. В первом же бою переоборудованный «Харрикейн», которого техники между собой окрестили «харитоном», мощным залпом буквально разнес «юнкерса» на части. Сколько было ликования! Вот она, воинская смекалка!

Однополчане гордились Николаем, незаурядные способности которого сочетались со скромностью, храбрость с добротой. Техники помнили, как он возвратился после одного из первых боевых вылетов. На его истребителе И-16 они насчитали тогда сто пятьдесят шесть пробоин. Старательно латая «ишачка», они покачивали головами, хорошо представляя себе, каким был этот бой.

Боевая жизнь Николая была щедра на подобные ситуации, а порой и удивительные совпадения. Но вскоре друзья поняли, что случай во всех этих историях играл самую малую роль. Все дело было в характере Николая, в его постоянной жажде боя. И они от души поздравили его, когда 26 декабря сорок второго, в день своего рождения (ему исполнилось тогда двадцать шесть), Николай Кузнецов сбил двадцать шестой фашистский самолет.

И вот однажды, в неравном бою над территорией, занятой гитлеровцами, он оказался один против пятерых. «Мессеры» зажали самолет Кузнецова в клещи. Они пытались было посадить его на свой аэродром, но когда поняли, что это не удастся, стали бить по машине в упор. Николая ранило в грудь... Плетью повисла левая рука. Из-под капота вырвалось пламя... Казалось, еще несколько секунд — и все будет кончено. Но вдруг Кузнецов резко рванул самолет вверх, [68] и уже сам атаковал врага. Подбитый «мессер» врезался в землю. Этот неожиданный маневр советского летчика в обреченно пылающем самолете настолько потряс гитлеровцев, что они прекратили преследование. Николай не стал прыгать с парашютом, теряя силы, он тянул горящий самолет за линию фронта, к своим. Кузнецову удалось посадить машину, не выпуская шасси. От удара его выбросило из открытой кабины в снег. Но он пополз обратно, в огонь, чтобы достать лыжи, которые были в самолете. Став на них, зажимая рану, прикладывая снег к обожженному лицу, Николай шел, пока не потерял сознание.

Его уже искали. На станции наведения заметили горящий самолет, идущий к земле. Через несколько часов Кузнецова нашли санитары и отвезли его в госпиталь. Ранение было опасное, осколки снаряда не дошли до сердца всего несколько миллиметров. Спасли летчика партбилет и ордена — они ослабили удар смертоносного металла.

Через несколько дней друзья принесли Николаю его партбилет. Пробитый осколком, залитый кровью, он стал летчику еще дороже. Николай понимал, конечно, что спас его хирург, спасли товарищи, отыскавшие его в заснеженном поле и потом ночи напролет дежурившие у больничной койки. Все это так.

Но ведь у его друзей на груди тоже хранится эта дорогая для них книжечка. И не в ней ли заключена та великая сила, которая может творить чудеса...

Когда я встретился с майором Кузнецовым, он снова летал на боевых самолетах, и лишь очень близкие друзья знали, ценой каких усилий и нескончаемых тренировок Николай одолел еще одного своего врага — физическую боль. Его настойчивость вызывала уважение, но сам он не находил в своих действиях ничего особенного, просто хотел снова вернуться в строй.

Он и сегодня в строю. Генерал-майор авиации, Герой Советского Союза Николай Федорович Кузнецов ~ автор искренней и волнующей книги «Фронт над замлей», в которой он рассказывает о боях с гитлеровскими захватчиками в первые годы войны, о своих товарищах — летчиках-истребителях.

Вот что напомнило мне фронтовое фото. Однополчане Николая, славные гвардейцы Панова, пройдя сквозь горнило сражений, закалились в боях, готовы были и дальше громить врага до полной победы. Такими и заснял их фотограф июньским днем сорок четвертого, накануне одного из самых грандиозных сражений Великой Отечественной войны — битвы за Белоруссию. [69]

Эта операция под кодовым наименованием «Багратион» была подготовлена Ставкой Верховного Главнокомандования и осуществлялась под ее непосредственным руководством.

Даже теперь трудно охватить мысленным взором размах сражения, в котором участвовали войска четырех фронтов, пять воздушных армий, Днепровская военная флотилия и отряд белорусских партизан. Только за одну ночь с 19 на 20 июня народные мстители подорвали 40 тысяч рельсов. Поистине это был разящий меч в руках карающего «Багратиона».

К операции готовились тщательно, продумывая все детали. На 1-й Белорусский фронт, где находилась наша авиадивизия, прибыл из Ставки маршал Г. К. Жуков.

Перед началом наступления во всех воинских частях политработники зачитали письмо от белорусского народа, безмерно страдающего под игом гитлеровских оккупантов. Летчики ответили клятвой: «Мы слышим тебя, наша родная, многострадальная Белоруссия. Твой зов для нас дороже жизни.

Твой зов для нас — это мольба и надежды наших братьев и сестер, это голос нашей совести и чести. Сотни километров прошли мы с жестокими и кровопролитными боями, пока вступили на твою священную землю. Но мы всегда думали о тебе, Беларусь!.. Мы клянемся тебе, что не уцелеет броня фашистских «тигров» и «фердинандов» от огня наших пушек и взрывов бомб...

За муки и слезы, за кровь и смерть лучших твоих сынов и дочерей противник жестоко поплатится».

Первыми поднялись в небо тяжелые самолеты дальней авиации. Они бомбили вражескую оборону всю ночь. А на рассвете заговорили «катюши», артиллерия, пошла пехота. Двинулся в направлении Бобруйска 1-й гвардейский танковый корпус генерала М. Ф. Панова. 9-й танковый корпус генерала Б. С. Бахарова, с ходу форсировав реку Друть и заняв при поддержке авиации Титовку, тоже спешил к городу. Оба танковых корпуса встретились юго-восточнее Бобруйска. Образовался котел, в котором оказались 40 тысяч гитлеровских солдат и офицеров.

Летавшие в разведку летчики заметили, что фашисты подтягивают силы к дороге, идущей на Титовку и судя но всему готовятся к прорыву. Стрелковые части подойти в этот район еще не успели. Необходимо было немедленно сорвать планы противника. Сотни истребителей, бомбардировщиков стояли на аэродромах, готовые взмыть в воздух по первому же сигналу. И вот получен приказ генерала армии К. К. Рокоссовского: [70] «Нанести удар по окруженной группировке до наступления темноты. О времени удара и количестве самолетов доложить».

Вылетали группами по 20–30 самолетов. Истребители прикрывали штурмовики Ил-2 и бомбардировщики Пе-2.

Вот что рассказал немецкий фельдфебель, сдавшийся в плен:

«Наша 20-я танковая дивизия выступила из Бобруйска по шоссе на Рогачев, чтобы остановить наступление русских, но, пройдя тридцать километров, мы получили уведомление, что русские танки в нашем тылу заняли село Титовка. Мы свернули с шоссе на проселочные дороги и пошли к северу, чтобы избежать окружения, но угодили в болото, где увязли не только пушки, но и танки, а те, что не увязли, попали под артогонь и бомбежку авиации. У нас началась паника, экипажи стали бросать танки, а расчеты разбегаться по кустам, бросая пушки. В этот день мы потеряли до половины личного состава и техники».

Всему личному составу 16-й воздушной дивизии, принимавшему участие в этом массированном налете, была объявлена благодарность. Маршал Г. К. Жуков, который видел, как осуществлялся разгром немцев, окруженных юго-восточнее Бобруйска, впоследствии писал в своих воспоминаниях:

«Сотни бомбардировщиков 16-й армии С. И. Руденко, взаимодействуя с 48-й армией, наносили удар за ударом по группе противника. На поле боя возникли пожары: горели многие десятки машин, танков, горюче-смазочные материалы. Все поле боя было озарено зловещим огнем. Ориентируясь по нему, подходили все новые и новые эшелоны наших бомбардировщиков, сбрасывавших бомбы разных калибров.

Немецкие солдаты, как обезумевшие, бросались во все стороны, и те, кто не желал сдаться в плен, тут же гибли. Гибли сотни и тысячи немецких солдат, обманутых Гитлером, обещавшим им молниеносную победу над Советским Союзом».

29 июня был освобожден Бобруйск. Три года оккупации оставили здесь неизгладимый след. В каждой семье — двое убитых. В каждой! И мы хорошо понимали чувства партизан, которые пополняли ряды армии, чтобы добить фашистского зверя, отомстить за горе и страдания.

Наступление продолжалось. Подпольщики, действующие в Минске, сообщили, что гитлеровцы поспешно минируют сохранившиеся в городе крупные здания. Надо было как можно скорее освободить столицу Белоруссии, спасти ее от разрушения.

На рассвете 3 июля гвардейцы 2-го танкового корпуса [71] генерала А. С. Бурдейного ворвались в Минск с востока. Затем на юго-восточную окраину города вступил танковый корпус М. Ф. Панова, подошла 3-я армия генерала А. В. Горбатова. Здания удалось разминировать. Но от большинства кварталов остались руины. Фашисты разрушали город долго, методически. Театр, поликлиники, школы, детские сады — все было превращено в груды кирпичей.

В ходе боев восточнее Минска наши войска окружили более ста тысяч гитлеровских солдат и офицеров. Они пытались прорваться сквозь плотное кольцо, но потерпели сокрушительное поражение. Многие попали в плен. В том числе и один из генералов, которому были предложены условия капитуляции. Приняв их, он обратился к оставшимся в живых солдатам с приказом немедленно прекратить борьбу. Началась массовая сдача в плен.

Летчики, сменяя друг друга, непрерывно находились в воздухе, сообщая командованию о местонахождении вражеских групп, которые все же пытались пробраться к своим. Их тут же блокировали наземные войска, партизаны и заставляли сложить оружие.

В это время в английской и американской печати стали появляться сообщения о том, что гитлеровцы якобы «планомерно отходят из Белоруссии», а основные свои силы давно перебросили во Францию, чтобы задержать наступление союзников. Этот миф был развеян, когда по центральным улицам Москвы под конвоем советских солдат прошли 57 600 пленных, захваченных в Белоруссии. А вскоре документальные кадры этого шествия «завоевателей» увидел весь мир. Увидел, как впереди колонны, понурив головы, шли гитлеровские генералы, как за последними рядами пленных двигались моющие машины, поливая асфальт. Символическая это была картина очищения от фашистской скверны, от коричневой чумы, которая пыталась погубить нашу Родину.

Думаю, что не ошибусь, если скажу, что в те дни всеми советскими людьми владело одно чувство, одно желание — сделать все, чтобы как можно быстрее приблизить долгожданный День Победы. Всем сердцем стремились к этому и летчики нашей истребительной авиадивизии. Многие из нас. все еще летали тогда на «аэрокобрах». Бомбометание с этих машин никакими инструкциями не предусматривалось. Но почему бы подвесные баки с горючим не заменить бомбами? Гвардейцы Алексея Борисовича Панова решили попробовать. Николай Кузнецов установил специальный сброс, кнопка которого находилась на ручке управления. Испытали новинку на полигоне. Летчики плавно переводили машину в пикирование [72] под углом примерно в сорок пять градусов и поражали цель. Получалось. После всего этого я не без волнения отправился с докладом к командиру нашего корпуса И. М. Дзусову. Кто знает, как отнесется к новшеству генерал, может, отмахнется, скажет, время горячее, а вы тут экспериментируете... Но Ибрагим Магометович загорелся: «Молодцы ребята! Здорово придумали!»

Теперь истребители могли выполнять сразу две задачи — штурмовать врага на земле и сражаться с ним в воздухе. Точными бомбовыми ударами они поражали огневые точки противника, поддерживали наземные войска во время стремительных и внезапных рейдов по тылам противника. Один из таких бросков совершила конно-механизированная группа И. А. Плиева во время наступления наших войск на Слуцк — Барановичи.

Мне приходилось и раньше встречать этого храброго генерала. На Южном и Юго-Западном фронтах его конники взаимодействовали с нашей авиадивизией, которой командовал тогда И. М. Дзусов. Они подружились. Да и могло ли быть иначе? Ведь их судьбы очень схожи. Оба родом из Северной Осетии. Оба начинали военную биографию с красной кавалерии и посвятили свою жизнь воинскому делу. Исса Александрович Плиев закончил Ленинградскую школу кавалеристов, военную академию имени М. В. Фрунзе, был советником в Монгольской Народно-революционной армии. С первых же дней войны сражался на самых горячих участках фронта — на Смоленщине, под Москвой, принимал участие в Сталинградской битве, в боях за Мелитополь.

В тот рейд Дзусов не стал посылать авианаводчика, как это делалось обычно, а сопровождал Плиева сам. Гитлеровцам удалось заметить продвижение группы. Они подтянули крупные силы и стали готовить операцию по уничтожению кавалерийского корпуса. В глухой деревушке, затерявшейся в глубоком тылу врага, два генерала в сельской хате развернули на столе свои карты и долго советовались, как перехитрить врага. Решили при помощи партизан тщательно замаскировать корпус, укрыть орудия, спрятать в сараях лошадей. Прекратили выходить на связь. Но в штабе заволновались, и командующий С. И. Руденко послал на По-2 экипаж с заданием отыскать конницу и наладить связь. Выполнить его оказалось не так уж просто, но снова помогли партизаны. «Возвращайтесь назад, — сказал летчикам Плиев. — Передайте командованию, что мы будем продолжать движение на Брест».

«Маневр коннице удался блестяще, — вспоминал позднее этот эпизод С. И. Руденко в своей книге «Крылья Победы». — [73] Гитлеровцы действительно потеряли корпус. Через сутки Дзусов вышел в эфир и сообщил, что его летчики наносят удары с воздуха, поддерживая наступающий корпус Плиева».

В те дни благодаря четкой работе штаба 1-го Белорусского фронта все виды наших войск, действующих на земле и в воздухе, на передовой и во вражеском тылу, постоянно взаимодействовали, ощущали поддержку друг друга. Меч «Багратиона» был в надежных руках.

Наша Гомельская авиадивизия имела своих представителей в двух танковых армиях и конно-механизированных группах. Командующий 2-й гвардейской танковой армии генерал С. И. Богданов выделил для нашего авианаводчика специальный танк, откуда тот сообщал мне или начальнику штаба дивизии о продвижении армии.

За танками не всегда поспевали идущие следом войска. Могла возникнуть опасность окружения. Так произошло во время наступления ударной группы левого крыла 1-го Белорусского фронта, которое началось 18 июля из района Ковеля на Люблин. Танкисты 2-й армии, уйдя вперед, оторвались и попали в трудное положение. Но с ними был подполковник М. С. Разумов, мой заместитель, который поддерживал связь со штабом нашей дивизии. В воздух немедленно поднялись наши самолеты, которые нанесли массированный удар по гитлеровцам, пытавшимся отрезать наступающие части.

За умелое руководство боевыми действиями в сложных условиях и личную отвагу, проявленную в боях, Михаил Семенович Разумов был награжден орденом Красного Знамени.

Удары авиации помогли нашим войскам форсировать Западный Буг и вступить на территорию Польши. Они с ходу овладели Люблином и вышли к Висле. Здесь наши войска освободили узников лагеря смерти — Майданека, в котором нацисты истребили около полутора миллиона человек. Я и теперь не могу спокойно вспоминать раскрытый зев печи, где лежали обгоревшие трупы. Я видел горы обуви, человеческие волосы, аккуратно упакованные в мешки, а вокруг лагеря — поля, усыпанные пеплом сожженных, на которых, высаженная аккуратными рядами, росла капуста. Меня и моих товарищей потрясла эта тупая деловитость и обстоятельность, с которой эти изверги гнали на смерть беззащитных стариков, женщин, детей... А ведь кто-то все это обдумал, конструировал, строил...

Невольно думалось: что стало бы с миром, с человечеством, если бы Советский Союз не сломал хребет гитлеровскому фашизму? Во что превратилась бы наша планета? [74]