Шестнадцатый гвардейский

Двадцать второго мая 1942 года 16-й гвардейский полк был включен в состав вновь созданной 216-й истребительной дивизии, командование которой приняли Герой Советского Союза генерал-майор Владимир Илларионович Шевченко и бригадный комиссар Дмитрий Константинович Мачнев. Гвардейцы полка — двадцать восемь обстрелянных и закаленных в боях летчиков — должны были стать ударной силой дивизии.

Самый старший из них — тридцатисемилетний командир эскадрильи капитан Крюков, которого молодежь звала Пал Палычем, воевал еще на Халхин-Голе и уже тогда был награжден орденом Красного Знамени. Коренастый, невысокого роста, добродушный, он приветливо встречал новичков, охотно делился с ними своим боевым опытом.

Вообще, молодым летчикам было у кого поучиться. Так, немногословный и несколько замкнутый Александр Покрышкин преображался, когда, окруженный товарищами, рассказывал им о недавно проведенном бое. Движениями рук он показывал, как маневрировали самолеты в воздухе, и тут же, на земле, чертил прутиком схему боя.

Но долговечен ли такой чертеж? И как важно было этот опыт, накопленный под рев моторов и разрывы снарядов, передать другим летчикам. Капитан Покрышкин сшил из плотных листов бумаги специальную тетрадь тактических приемов истребителя. Что необходимо суворовскому умению побеждать? Мужество! Да, но не только. Нужно еще и мастерство.

В самом Александре прочно сплавились такие черты человеческого характера, как безудержная храбрость и холодный расчет, умение быстро и трезво проанализировать обстановку и найти лучшее решение для того, чтобы поразить врага.

Сибиряк, воспитанник фабрично-заводского училища, он вырос среди рабочего люда и хорошо знал цену тяжелого труда. Он мечтал летать, но и эту мечту ему пришлось завоевывать. Когда стал курсантом, оказалось, что летное отделение перевели в другое училище, пришлось осваивать специальность техника. Правда, в будущем это сослужило ему [27] добрую службу: окончив затем летную школу, Александр отлично разбирался в авиационных моторах. Пожалуй, не было такого самолета, на котором бы он не летал. Летал даже на захваченном у фашистов «Мессершмитте-109», чтобы лучше изучить машину противника.

Практика боев показала, что многие приемы, казавшиеся совершенными на учениях и маневрах, требовали изменений.

Принятый ранее боевой порядок звена — клин, когда один самолет сопровождают двое ведомых, распыляет внимание ведущего. А во время боя, когда двое прикрывают друг друга, третий остается предоставленным самому себе.

Покрышкин в своей тетради в схемах и рисунках показывает, как должны взаимодействовать ведущий и ведомый, летая уже в паре.

Новые скоростные машины МиГ-3 быстро набирали необходимую высоту, и это давало истребителям возможность уверенно маневрировать по вертикали. Так родился знаменитый «соколиный удар», когда, круто пикируя, истребитель обрушивался сверху на вражеский самолет, расстреливая его с кратчайшего расстояния. Был предложен также новый боевой порядок — «этажерка», при котором самолеты шли на разной высоте, прикрывая друг друга.

Истребители ни при каких обстоятельствах не должны лишаться своего главного качества — скорости. Но как быть, если бомбардировщики и штурмовики, которые приходилось сопровождать, шли на гораздо меньшей скорости? В таком случае истребители разбивались на две группы и летали вокруг штурмовиков как бы по спирали, что давало им возможность не только вовремя отразить атаку, но и обезопасить себя от нападения врага. Этот прием был назван летчиками «ножницами».

Как-то Александр Покрышкин вместе с лейтенантом Николаем Искриным наблюдали за полетом молодых летчиков над аэродромом. Один из них пытался сделать бочку. Но скорость при этом потерял, неловко нырнул вниз, а в это время следующий за ним напарник проскочил вперед, и незадачливый акробат оказался у него прямо на хвосте.

— Не бочка, а «кадушка», — засмеялись вокруг.

— А ведь интересная фигура, — заметил Покрышкин, — как ты думаешь, Коля? Так можно и фрица обвести вокруг пальца, если он погонится за тобой. Сделать такую «кадушку» и сесть к нему на хвост. Тут ему и конец. Попробуем вдвоем, а?

Они взлетели, потренировались. И в дальнейшем этот новый тактический прием очень пригодился.

А вскоре классическую формулу воздушного боя «высота [28] — скорость — маневр — огонь» стали называть формулой Покрышкина, потому что он не только в совершенстве овладел ею, но и творчески развил искусство борьбы в воздухе.

5 июля 1942 года командующий 4-й воздушной армией генерал-майор К. А. Вершинин торжественно вручил полку гвардейское знамя. Преклонив колени, мы дали клятву не жалея сил бить врага до полной победы.

В то лето фашисты стянули на советско-германский фронт 240 дивизий. Причем более половины всех танковых и моторизованных соединений было сосредоточено на его южном крыле. Гитлеровское командование планировало захват Сталинграда, находящегося на перекрестке важнейших железнодорожных и водных путей. Враг рвался к богатой хлебом Кубани, к грозненской и бакинской нефти.

Упорно, до последней капли крови защищали воины каждый клочок родной земли.

День за днем, с невероятным напряжением сил вели свою боевую работу и летчики-истребители. Каждый из них был готов в любую минуту подняться в воздух и приступить к выполнению боевого задания.

Здесь же, на аэродроме, молодые летчики перед вылетом выводили на белом листке: «Прошу принять меня в ряды партии... Еще крепче и беспощаднее буду громить фашистских гадов до полного их уничтожения...» У боевого самолета получил партийный билет Александр Покрышкин. Комиссар полка Михаил Акимович Погребной пожал ему руку, поздравил и пожелал новых боевых успехов. Позднее, вспоминая об этом событии в своих записках «Крылья истребителя», трижды Герой Советского Союза маршал авиации А. И. Покрышкин напишет: «Свою роль коммуниста я понимал так: быть во всем впереди — в боях и в учебе. Моя преданность партии и советскому народу должна выражаться не только в личной отваге. Без этого, конечно, я бы не мог считать себя коммунистом. Мой партийный долг — не только быть храбрым и умелым, не только показывать личный пример в бою, но и вести за собой других, воспитывать в них то боевое мастерство, которое в сочетании с жгучей ненавистью к врагу в конечном счете должно было принести победу...»

У боевого самолета был вручен партбилет и уральцу Григорию Речкалову. Будучи тяжело раненным в сорок первом, после госпиталя, несмотря на запреты врачей, он настоял на своем возвращении в авиацию, разыскал родной полк и храбро сражался, закончив свой боевой путь в Берлине дважды Героем Советского Союза.

С первого дня войны в полку добросовестно, с полной [29] отдачей воевали «старички», которым было-то 23–25 лет: выполнявший самые ответственные задания Аркадий Федоров, скромный и безотказный Николай Искрин, отчаянный Валентин Фигичев, всеобщий любимец и весельчак Андрей Труд. Старались не отставать от них прибывшие в полк позднее Степан Вербицкий, Александр Науменко, Степан Супрун, Александр Молчанов. Больше всего боялись они во время разбора очередного полета услышать из уст Покрышкина пренебрежительное: «Э-э, слабак!..» Ни один промах не ускользал от его внимательных глаз. Но зато когда после всяческих придирок он вдруг спрашивал: «В паре со мной пойдешь?» — счастью новичка не было предела.

Как-то Саша Науменко, Покрышкин и еще один летчик сопровождали две эскадрильи штурмовиков Ил-2, которые должны были разбомбить скопление гитлеровских танков в районе города Изюма.

Новый самолет, созданный конструктором С. Ильюшиным, был способен наносить сокрушительные удары по любым наземным целям: танкам, артиллерии, дотам, блиндажам. Помнится, когда Ил-2 впервые прибыл на наш аэродром, все мы с уважением рассматривали его внушительный бронированный фюзеляж и мощное вооружение — две пушки, три пулемета и восемь ракетных снарядов под крыльями. Равного ему не было тогда ни у одной воюющей страны. Вскоре этот штурмовик стал самым массовым самолетом в нашей военной авиации. А гитлеровцы, испытав на себе его сокрушительную силу, называли Ил-2 «черной смертью».

В этот раз штурмовики, сопровождаемые нашими истребителями, посеяли во вражеских войсках панику и ужас, сбросив на танки ампулы с зажигательной смесью. Горели танки, горела земля... «Илы» легли на обратный курс. Но их еще надо было довести домой. И тут Покрышкин увидел, что остался прикрывать «илы» только со своим ведомым Науменко. Третий истребитель уже ушел. «Не поторопился ли?» — подумал Покрышкин. И словно в ответ сверху свалилась на них шестерка «мессершмиттов». Двое из них устремились к истребителям, а остальные хищно набросились на штурмовиков. Вот когда узнал Науменко, что такое неравный бой. Одновременно надо было согласовывать свои действия с маневром командира, отгонять «мессеров» от наших «илов» и обороняться самому. Спасла их тогда только находчивость Покрышкина: во вражеской стае он сумел распознать ведущего и сбил его. Остальные фашистские самолеты тут же рассеялись. На аэродром вернулись без потерь. Но Покрышкина не оставляла мысль: почему третий вернулся раньше? Почему оставил своих товарищей? [30]

В полку надолго запомнили эту историю. Согласованность действий, взаимовыручка необходимы в бою, который и есть самым настоящим экзаменом, проверкой человеческих отношений, испытанием на прочность таких понятий, как совесть, честность, воинский долг.

Спустя 25 лет после Победы Герой Советского Союза Николай Искрин с горечью напишет мне о ведомом, который оставил его в бою. Речь идет о другом случае, но и тогда его напарник объяснил свой поступок неисправностью в самолете. (По словам тех, кто впоследствии обследовал машину, так оно и было). Но Николай не поверил ему. Не поверил! И четверть века спустя упрекал меня, принявшего в то время командование полком, почему поверил я. И столько было страдания в этом письме, столько острой боли, что я понял — никогда не заживут душевные раны, нанесенные теми, кого мы считали своими товарищами.

Но такие случаи были единичными, и реакция на них была одна — действовать еще сплоченнее, организованнее, думая прежде всего о других, а не о себе.

Именно этим правилом руководствовался молодой летчик Степан Супрун. Увидев во время неравной схватки с группой «мессершмиттов», что самолет Андрея Труда подбит, не раздумывая заслонил его своей машиной и, приняв атаку на себя, дал товарищу возможность уйти.

Гитлеровцы снова подступали к Ростову. Город горел. День и ночь пылали и рушились здания. Сотни фашистских бомбардировщиков, сменяя друг друга, непрерывно бомбили жилые кварталы, окраины, аэродром. Но, несмотря на это, до последнего дня наши гвардейцы продолжали вести разведку, штурмовать врага. И только получив приказ о перебазировании, эскадрилья за эскадрильей стали покидать аэродром, блокированный гитлеровцами. Мы с инженером Копыловым вылетели последними, когда на аэродром уже въезжали вражеские мотоциклисты...

Батайск, куда мы взяли курс, тоже бомбят. Но деваться некуда, надо садиться. Самолет приземляется среди грохота и взрывов, и мы скатываемся в ближайшую, еще дымящую воронку... Через три дня покидаем горящий Батайск. Осталось всего девять машин. Но когда поступило распоряжение передать их соседнему истребительному авиаполку и отбыть на переформирование, летчики обиделись. Такое горячее время, а нас снимают с фронта!..

Предстояло освоить новый скоростной истребитель, обучить молодежь. Тыловой аэродром был построен на берегу Каспия. Дни, заполненные тренировочными полетами, учебой, летели быстро. [31]

Вечером 19 ноября начальник связи полка Григорий Тимофеевич Масленников принял по радио и прочел нам экстренное сообщение Совинформбюро о наступлении наших войск в районе Владикавказа (ныне Орджоникидзе). Это было начало великой битвы за Сталинград.

Скорее на фронт! Скорее в бой! Мы уже отчетливо ощущали в воздухе дыхание Победы.