Верность

Больше всего Виктор Иванов любил музыку. С ним, молодым летчиком-истребителем, мы стали летать в паре еще во время финской войны.

Помню, в те немногие мирные дни, которые после этого выпали на нашу долю, он часто приходил ко мне. И всегда с новой пластинкой. «Ты только послушай!» — говорил он, заводя патефон, и глаза его сияли. «Славный парнишечка...» — говорили о нем. Но те, кто летал с ним, знали, как этот «парнишечка» преображался в воздухе, особенно в минуту опасности. Как начисто отключался он от благодушной расслабленности, каким грозным становился для врагов.

...Как-то группа наших самолетов получила задание штурмовать гитлеровцев на берегу Днепра. Когда шли к цели, нас обстреляла вражеская зенитка и подбила самолет Васи Прохорова. Тот неуклюже пошел к земле, а там — гитлеровцы. Я помахал крыльями Виктору (он был моим ведомым), и мы вдвоем, оторвавшись от группы, стали снижаться, чтобы узнать, что с Прохоровым. Он все же сумел посадить подбитую машину среди поля и выбраться из нее. Жив! Но вдруг невдалеке показались гитлеровские солдаты. Бросаем самолеты вниз, короткими очередями прижимаем их к земле. Только бы Прохоров успел уйти! А горючее уже на исходе... С тяжелым сердцем возвращаемся на аэродром, докладываем командиру полка и, заправившись, снова вылетаем на помощь Прохорову. Кружим над полем, над разбитым самолетом, разгоняем собравшихся вокруг него гитлеровцев, но Василия нигде не видно. Что с ним? Жив ли он?

Прохоров пришел на следующий день, неузнаваемый, почерневший. Он рассказал, что видел нас, но не обнаруживал себя, потому что еще до подхода фашистов успел отбежать далеко в поле. Гитлеровцы прочесывали рожь, но летчика не нашли. Крестьяне переодели его и переправили на левый берег Днепра. И вот он снова в полку, среди своих.

На следующий день наша девятка опять поднялась в небо. На этот раз подбили мой самолет. Один снаряд попал прямо в ручку управления. Мне раздробило кисть. Как вел самолет назад, через Днепр, — не знаю. Помню только, что Виктор и Василий сопровождали меня, буквально касаясь крыльями своих машин моей кабины. Возможно, именно эта дружеская преданность и помогла мне тогда.

...После госпиталя я снова вернулся в свой родной 131-й истребительный авиационный полк.

Осенью сорок первого года наши войска, ведущие бои на [23] юге, предприняли контрнаступление в районе Ростова-на-Дону. Летчики получили приказ нанести удар по сосредоточению танковой группировки противника в районе Большие и Малые Салы и тем самым помочь наземным войскам прорвать вражескую оборону. Это была нелегкая задача.

Самолетов оставалось мало, да и те были устаревших конструкций, многие нуждались в ремонте. Не хватало бомбардировщиков. Выход был один — создавать объединенные авиагруппы. Одна из них была сформирована и в нашем авиационном соединении. В нее вошли 12 бомбардировщиков СБ, 14 истребителей И-16, и три МиГ-1. Мы уничтожали резервы противника, изнуряли его непрерывными налетами, штурмовали вражеские укрепления.

Особенно запомнился один из таких вылетов.

В синеву неба взвилась зеленая ракета — сигнал на взлет. Выруливаю на старт, за мной ведомые — Виктор Иванов и Василий Прохоров... Наша шестерка истребителей сопровождения пристраивается к бомбардировщикам. Теперь, что бы ни произошло, мы не имеем права отрываться от них. Так же, как и шестерка общего прикрытия. Набрав высоту, берем курс на заданный район.

Подходим к цели. Вот они — танки Манштейна, дивизия СС «Викинг». Словно огромная прожорливая нечисть ползет по нашей земле... Нас заметили вражеские зенитчики, открыли огонь. Прямо по курсу небо почернело и содрогнулось от взрывов. Нам надо прорваться сквозь эту завесу смертельного огня. Вижу, как с таганрогского аэродрома, занятого гитлеровцами, один за другим взлетают «мессершмитты». Будет жаркий бой. Самое главное — не дрогнуть, не свернуть, пока наши бомбардировщики не накроют цель. Но нервы есть нервы. Кто-то из летчиков на СБ не выдержал и сошел с боевого курса. Значит, надо заходить вторично. Вдруг смолкли зенитки. Значит, «мессеры» уже на подходе. Так оно и есть. Вражеских самолетов намного больше наших. Они лезут вверх, чтобы оттуда атаковать наши бомбардировщики.

Навстречу гитлеровцам устремляется шестерка Федорова. Молодец Аркадий! Закружилась карусель... Бомбардировщики сбрасывают бомбы точно на цель, туда, где сосредоточены вражеские танки. Приказ выполнен.

Теперь необходимо искусно выйти из боя. «Мессеры» не собираются нас оставлять и все еще пытаются прорваться к бомбардировщикам. Продолжая отражать атаки, мы в который раз с горечью убеждаемся, что и скорость у вражеских машин больше, и маневренность лучше. Но тем сильнее наше желание одолеть их. [24]

Горят падающие самолеты. Прочертил черную дугу «мессер». Вот вспыхнул факелом самолет Прохорова. Василий не успел воспользоваться парашютом. Удар о землю. Взрыв...

Вдруг замечаю, что к бомбардировщикам несется свеженькая четверка «мессеров». Не сговариваясь, бросаемся с Виктором Ивановым им наперерез. На каждого из нас теперь приходится по два вражеских самолета. Внезапно огневая трасса прошивает мою машину. Продырявлены плоскости, хвостовое оперение, разбита приборная доска, вывалилось правое шасси. Самолет перешел в пике. Странно, что он вообще еще не распался на части. Ну вот, говорю себе, кажется, отвоевался. Собравшись с силами, все же пытаюсь выровнять самолет. Почти у самой земли выхожу из пикирования. Машина идет вяло, но слушается. Спешу к бомбардировщикам, и уже сам становлюсь под прикрытие воздушных стрелков. Виктор Иванов упорно продолжает отбивать атаки преследующих нас «мессеров».

Наконец заговорила наша зенитная артиллерия. Вражеские истребители мгновенно исчезли. Под нами уже своя территория. Вот и аэродром. Надо решать — садиться с поврежденным шасси или бросать разбитый самолет и прыгать с парашютом. Но поскольку снаряд разорвался подо мной, нет уверенности, что парашют цел. Достаточно небольшого разрыва, и он может не выдержать напора воздуха. На аэродроме уже заметили вывалившуюся «ногу», неуверенное движение самолета и выложили мне крест, запрещающий посадку. Они правы: ведь в случае неудачи разбитая машина может закрыть полосу для посадки остальных самолетов. Решаю садиться рядом, в поле, надеясь все-таки спасти машину.

Кое-как приземляюсь, вернее, плюхаюсь на брюхо, проползаю фюзеляжем несколько метров и, услыхав голоса подбегающих товарищей, теряю сознание...

Пришел в себя уже в медсанбате. Первое, что увидел, — довольную физиономию Виктора, который, по его словам, «забежал проведать».

Мы никогда не говорили о дружбе, о верности, о высоком чувстве товарищества. Среди настоящих, испытанных в сражениях друзей не принято об этом говорить. Но сейчас, когда пишу эти строки, от всей души, каждому, кто вступает в жизнь, желаю такого друга.

Вскоре до меня дошла радостная весть: Родина высоко оценила мужество участников боев под Ростовом. Я был награжден орденом Ленина. Друзья поздравляли меня и радовались вместе со мной. Но многих уже не было среди нас.

Не стало Василия Прохорова. Мы начинали с ним еще [25] во время финской кампании. Никогда не забуду, как, сбитый над Днепром, он все же прорвался к своим...

Погиб командир эскадрильи капитан Черников. Тот самый Саша Черников, который одним из первых в полку поднялся в ночное небо. Его сбили на глазах у товарищей над западной окраиной Ростова.

В воздушном бою у города Шахты погиб наш «батя», подполковник Леонид Антонович Гончаров...

Контрнаступление в районе Ростова-на-Дону, как сообщило Совинформбюро, закончилось крупной победой над гитлеровцами. Войска Южного фронта прорвали вражеские укрепления, ворвались в город и после упорных уличных боев освободили Ростов от немецко-фашистских захватчиков, которые в беспорядке отступили... Наши летчики только за двадцать дней боевых действий сбили 82 немецких самолета, уничтожили 147 танков, 86 орудий, 34 зенитные установки, более 2600 автомашин.

А 12 декабря из сообщения Совинформбюро вся страна узнала о разгроме фашистских войск под Москвой. Рухнул гитлеровский план «молниеносной войны», развеялся миф о непобедимости германской армии. Завоевав почти всю Западную Европу, она впервые потерпела такое крупное поражение. Эта победа вызвала огромный подъем у советского народа и стала новым источником массового героизма советских людей. Но до полного разгрома врага было еще далеко.

Закончился сорок первый, самый трудный год войны. В нашем 131-м истребительном авиаполку осталось всего восемь самолетов И-16, наших верных «ишачков», выдержавших не одну схватку с «мессерами» и не один шквал зенитного огня... Летчики переучивались и осваивали новые машины. А третью эскадрилью перевели в 55-й истребительный авиаполк, который вскоре за проявленную отвагу в боях, доблесть и мужество личного состава был преобразован в 16-й гвардейский истребительный авиационный полк.

...Эскадрилья снова шла в бой. Но Виктора Иванова уже не было рядом с нами. Когда я вернулся из госпиталя, узнал, что сражался он храбро, как всегда, и остался верен своему воинскому долгу до конца.

Эти горестные строки поэт Павел Антокольский посвятил своему сыну, погибшему в начале войны.

«Самолеты туда не летают...» А я и теперь, услышав знакомый гул, поднимаю голову и провожаю взглядом проносящиеся [26] в вышине стальные стрелы. Какие красавцы! Увидел бы Виктор эти машины, тоже залюбовался бы ими и слушал бы их торжествующий гул, как слушал музыку.