В академии

Военно-воздушная академия имени профессора Н.Е.Жуковского – старейшее военно-учебное заведение ВВС – Аlmа mаtеr многих инженеров строевых частей, профессорско-преподавательского состава вузов ВВС, научных сотрудников НИИ, руководителей различных военных учреждений.

Академия дала нам, ее выпускникам, глубокие знания по общенаучным, общеинженерным, военно-техническим и общевоенным дисциплинам. С глубоким уважением и большой благодарностью всегда вспоминаю командование, преподавателей, инструкторский состав лабораторий академии, которую я окончил в первые дни войны. Особенно запомнились продуманностью методики, глубиной раскрытия физической сущности явлений, умением предвидеть основные направления развития науки и техники лекции академиков Н.Г.Бруевича, В.С. Кулебакина, Б.Н.Юрьева, профессоров Н.Н.Бухгольца, Г.Г.Баранова, Д.А.Вентцеля, Г.И.Покровского, доцентов И.И.Ануреева, М. Л.Соловьева, молодого в то время преподавателя, а в последствии видного ученого академика В.С.Пугачева. Преподаватели всячески старались развивать у слушателей самостоятельность мышления. Для положительной опенки на экзамене запомнить излагаемый на лекциях материал было далеко недостаточно. Его надо было глубоко осмыслить. Получив от преподавателя на экзамене задание, мы готовились к ответу сразу у доски (в аудитории устанавливались дополнительно 3...4 доски. [6] При этом, естественно, все ошибки в логике рассуждений и математических выкладках экзаменатору сразу были видны. Такая методика приема экзаменов вырабатывала у слушателей самостоятельность и находчивость, приучала к умению выступать без конспекта.

Обучение проводилось индивидуальное, хотя определенный минимум знаний существовал. При оценке преподаватель учитывал потенциальные возможности каждого слушателя. Даже самым способным лентяйничать было нельзя. Как-то на встрече с выпускниками генерал Д. А. Вентцель сказал: «...Да, конечно, хорошо помню воентехника Н., способный был слушатель, и хорошим инженером стал, я ему по внутренней баллистике на экзамене двойку поставил».

Инструкторский состав лабораторий в совершенстве знал боевую технику. Пулеметы и пушки разбирал и собирал с завязанными глазами. Неоценимую помощь в освоении отечественного и иностранного авиационного оружия в учебное и вне учебное время, нам оказывая инженер практического обучения Н.П.Гонтарчук. Этого знатока своего дела наряду с маститыми педагогами выпускники факультета авиационного вооружения всегда вспоминали с большим уважением.

К сожалению, учебные программы того времени не предусматривали изучения организационной структуры инженерно-авиационной службы, организации эксплуатации техники. Не уделялось должного внимания и разработке эксплуатационных вопросов в дипломных проектах, которые часто мало чем отличались от дипломных проектов соответствующих гражданских ВУЗов. Должностных стажировок в войсках мы не проходили. В полк на стажировку выезжали в составе всей учебной группы. Знакомились с работой вооруженцев в авиаэскэдрильях и принимали в ней посильное участие, совершали по несколько полетов в качестве стрелков-радистов, но, естественно, в должной мере ознакомиться и, тем более, глубоко вникнуть в обязанности ни инженера полка, ни старшего техника авиаэскадрильи не могли. Все это существенно затрудняло становление выпускников академии как военных инженеров строевых частей.

Война застала наш курс во время завершения обучения в академии. Дипломные проекты были защищены, сдан госэкзамен по иностранному языку. До сдачи второго госэкзамена оставалось два-три дня. Все рвались на фронт. [7] Но перед нами была поставлена новая задача – в кратчайший срок изучить досконально вооружение самолетов, запущенных в последние предвоенные месяцы в серийное производство и только что начавших поступать в части; Як-1, МиГ-1, МиГ-3, ЛаГГ-3, Су-2, Ил-2, Пе-2. Естественно, многие образцы вооружения и отдельные агрегаты, устанавливаемые на эти самолеты, мы знали, но надо было изучить комплексы вооружения, ознакомиться с самолетами в целом. До этого большинство новых самолетов мы видели только в воздухе во время тренировок к параду на Центральном аэродроме. В классах, лабораториях, учебном ангаре работали допоздна. Вечером слушали сводки Совинформбюро. Немецкая авиация уже совершила первые налеты ни Москву. Считали дни и часы, когда же нас, наконец, направят на фронт. Но не всем довелось принять участие в боевых действиях. Инженеры требовались на самые различные должности. Некоторым повезло сразу попасть в действующую армию. Путь других в боевые части проходил через запасные полки, учебные полки летных училищ, военную приемку на оборонных заводах. Рапорты по команде, обращения к наркому обороны, письма в ЦК ВКП (б)...

Поставь себя, читатель, на место выпускника инженерной академии, получившего в тех условиях назначение в боевой полк. Комплекс первоочередных задач предельно ясен: срочно освоить должностные обязанности, изучить опыт эксплуатации и боевого применения состоящих на вооружении полка самолетов, перенять опыт старших товарищей по организации эксплуатации и войскового ремонте техники, обучению летного и технического состава. Примерно так это делается и ныне. Но принципиальная разница в том, что в военной обстановке времени на постепенный ввод в строй не было.

С прибытием в часть сразу же в полном объеме пришлось исполнять должностные обязанности в боевых условиях. Страшная угроза, нависшая над нашей Родиной, заставила мобилизовать все силы, знания, ускорила профессиональное становление молодых военных инженеров. О трудностях ввода в строй, которых могло бы быть значительно меньше при должном внимании к эксплуатационной подготовке во время обучения, в то время задумываться было некогда. Тяжело было всем воинам, всей стране. Все наши помыслы были направлены на то, как обеспечить подготовку вооружения в кратчайшие сроки, добиться эффективного поражения летчиками воздушных, наземных и морских целей.

Большинство выпускников, не служивших до поступления в академию в армии (взятых на обучение во спецнабору со старших курсов гражданских вузов), начинали службу в частях с должностей техников, а некоторые – даже с должностей механиков по вооружению. [8] Но за должностями никто не гнался – главным было непосредственное участие в военных действиях. Боевая обстановка заставила быстро исправить пробелы в обучении, и ошибки кадровиков. Выпускники академии достойно выполняли свой воинский долг. К концу войны многие стали инженерами авиационных соединений и объединений, удостоены высоких государственных наград. На встречах однокурсников мы в первую очередь с болью вспоминаем товарищей, погибших при выполнении служебных обязанностей.

В послевоенные годы фронтовой опыт павших и живых скрупулёзно обобщён. Он используется в учебном процессе. Значит, дела и подвиги, умение и мастерство фронтовиков послужат примером для молодых военных инженеров. [9]

Первые шаги в должности инженера

Лично для меня ввод в строй в определенной степени был облегчен тем, что после окончания академии, около месяца я проходил службу на самолетостроительном заводе по приемке боевой техники. Не только в соответствии с возложенными обязанностями принимал установку на самолет МиГ-3 агрегатов вооружения, но старался как можно больше сам выполнять регулировочных и отладочных работ, проводил пристрелку и отстрел оружия вместе с рабочими или самостоятельно под руководством опытных механиков. Правда, в дальнейшем в строевых частях, в которых мне довелось служить, на вооружении были другие типы самолетов, но месяц работы на заводе, выпускавшем истребители МиГ-3, научил меня многому.

Получить назначение в действующую армию из военной приемки было непросто, мне помог случай. На одном из подмосковных аэродромов НИИ ВВС срочно понадобилось собрать группу инженеров и техников по вооружению для изучения и освоения самолета ЛаГГ-3 с 37 мм пушками{4}. Вот и вспомнили обо мне – служу рядом, разыскивать и вызывать откуда-то издалека не надо. В то время большинство самолетов-истребителей были вооружены пулеметами нормального калибра 7,62 мм{5} и крупнокалиберными 12,7 мм{6}. Лишь на некоторых истребителях накануне войны стали устанавливаться 20 мм пушки{7}. О разработке 37 мм авиационных пушек мы, слушатели академии, даже не предполагали.

Распоряжение пришло откомандировать немедленно. На получение командировочного предписания и продовольственного аттестата много времени не потребовалось. [10] Но надо было ещё сдать на центральный склад личное оружие. И тут выяснились непредвиденные обстоятельства.

При назначении в военную приёмку мне выдали из-за недостатка личного оружия нештатный для армии пистолет системы Коровина. Этот пистолет уменьшенного калибра был настолько мал, что легко мог поместиться в дамской сумочке. Для каких целей он был спроектирован, я не знаю. Остряки присвоили ему наименование «мухобойка». Как вооруженца, меня заинтересовало, а какова его убойная сила. В тире для пристрелки самолётов, я отсчитал 15 метров и установил 20 мм сосновую доску. Пуля доску не пробила.

При сдаче оружия возник вопрос, а куда делся один патрон из выданного мне боекомплекта? Строгости с сохранением боеприпасов к личному оружию были очень большие. Спасло то, что я сохранил гильзу и были свидетели, которые подтвердили мои необдуманные «исследования эффективности оружия». Однако, выехать к новому месту службы я сумел только на другой день.

На аэродроме НИИ мы долго изучали конструкцию 37 мм пушки Ш-3, установки ее на самолёте, возможные отказы, методы их предотвращения и устранения; ремонт в условиях части. Проводили пристрелку и отстрел оружия в тире. Убедились, что весьма высокая начальная скорость бронебойно-зажигательного снаряда более 900 м/с обеспечивает хорошую пробиваемость танковой брони и надежное зажигание бензина. Попадание одного же осколочно-фугасного снаряда в самолёт выводит его из строя.

Самолеты с новым вооружением включенные в боевой расчёт ПВО, готовились к вылетам на перехват бомбардировщиков противника, прорывавшихся к Москве. А это налагало особую ответственность на весь личный состав части.

Через две недели, после освоения новой техники и сдачи зачета, я получил назначение на должность инженера полка по вооружению, но не конкретной части, а одного из полков, который будет укомплектован самолетами с новым вооружением.

Во время войны многие авиационные полки формировались или переформировывались, получали новые самолеты в ЗАП (запасных авиационных полках). В один из таких полков был направлен и я. В полку из штаба ВВС пришла телеграмма:

«Воентехник I ранга Иконников С. Н., подлежит назначению инженером по вооружению полка истребителей ЛаГГ-3 с 37 мм пушками, с ним два техника, имеющие боевой опыт».

Вот мы и ждем день, два, неделю, две недели. [11] С надеждой смотрим на каждый приземляющийся самолет. Но издалека видно, что это «не наши» – стволы пушек не выступают за контур носовой части самолёта. В ЗАП прибывают из частей, школ, госпиталей летчики, техники, другие специалиста. Заводские лётчики-испытатели перегоняют на аэродром самолеты. Укомплектованные полки убывают на фронт.

Выполняю отдельные поручения – провожу занятия по технике, воздушной стрельбе, бомбометанию, выступаю с политинформациями. Ежедневно по нескольку раз захожу в штаб с одним и тем же вопросом – когда прилетят самолета с чудом вооружения? Наконец, разрешили поехать на завод и выяснить у военпреда причины задержки. В сборочном цехе встретил офицера, у которого на шее прикрепленная толстым проводом, висела ТХП{8}. Ба! Да это мой бывший однокурсник по академии Б.Шарко. Наш диалог был примерно таким:

– Володя, ты же себе шею в кровь натрешь!

– Зато оружие будет в сохранности. Я два раза выстрелил из пулемета, забывая своевременно вынуть ТХП из ствола. Два ствола разорвало, две трубки списали. Выговор получил, на гауптвахте 5 суток отсидел. Вот старший военпред и приказал мне ТХП на шее носить.

– С ТХП ясно. А почему с 37 мм пушками самолеты не поступает? Мы в ЗАП их дождаться не можем. Я был на сборах, видел эффективность снарядов, это мощное оружие должно себя прекрасно показать.

– Не в оружии дело. Мотор самолета не выдерживает силы отдачи пушки, установленной в развале двигателя. Несколько десятков выстрелов и из под всех прокладок начинает бить моторное масло. Такие самолеты принимать и отправлять на фронт, было бы преступлением. На скорое устранение дефекта рассчитывать не приходится.

Возвратившись в ЗАП с безрадостными вестями, продолжал выполнять отдельные поручения, помогал инженеру-практику (т. е. офицеру без высшего образования) в проведении различных расчетов, старался анализировать боевой опыт, о котором узнавал от прибывающих с фронта летчиков, инженеров, техников. [12]

Однажды, проводя на аэродроме тренажи летчиков в визуальном распознавании самолетов, определении до них дальности и ракурса, услышал характерный завывавший звук моторов вражеского самолета. Увеличивающаяся в размерах точка вскоре превратилась в ясно различаемый силуэт самолета. Бомбардировщик Не-111 с черными крестами на плоскостях шел на высоте около 400 метров прямо на аэродром. На аэродроме, на открытых стоянках, без всякой маскировки находилось не менее 100 самолетов. Видимо, фашист начнет сейчас бомбить, подумали все. Никаких укрытий для личного состава на нашем тыловом аэродроме не было. От растерянности никто никуда не бежал, все стояли, задрав головы, думая, что же будет. Но вражеский самолет, к нашему удивлению, бомбы не сбросил и пролетел в направлении станции железной дороги, откуда послышались взрывы. На перехват взлетел дежурный истребитель. Через несколько минут бомбардировщик, следуя обратным курсом, снова появился над аэродромом, его настигал наш истребитель. Расстояние между ними уменьшалось. Обучая летный состав воздушной стрельбе, я научился безошибочно определять расстояние между воздушными целями. Дистанция между самолетами 280, 200, 150 метров. Надо было истребителю уже открывать огонь, ведь стрелок бомбардировщика тоже бездействовать не будет. Но истребитель почему-то огня не открывает. Вот уже осталось менее 100 метров и самолеты соединила пунктирная трасса пулеметной очереди. Сейчас должно быть поражение цели. Но почему же трасса голубая, ведь у наших боеприпасов трассеры красного цвета, да и пулеметная очередь дана из одного, а не из четырех пулеметов истребителя. Значит, огонь ведет не летчик-истребитель, как нам хотелось бы, а стрелок бомбардировщика. Вражеский самолёт успевает скрыться в облаках, а истребитель разворачивается на посадку.

К зарулившему на стоянку истребителю подъехал командир палка. Здесь находились старший инженер, инженер по вооружению, техник, механик. На перехват самолета противника вылетел старший лейтенант, командир звена запасного полка, опытный летчик-инструктор.

Командир полка: Почему не стрелял и упустил фашиста? Раззява! [13]

Летчик: Отказало оружие.

Инженер по вооружению: Оружие утром проверяли, все было в порядке.

Офицер СМЕРШ{9}: Видимо, здесь какая-то вражеская рука действовала. Могли патроны вынуть или троса перерезать.

Командир полка: Ну и помощничков бог послал. Один оружие готовил и проверял, у другого оно не стреляет, третьему диверсанты мерещатся. Как это немец вам еще на голову не ... Что же мне из-за таких ... под трибунал идти? А где у нас инженер-академик?

– Товарищ подполковник, воентехник 1-го ранга Иконников здесь.

– Вот в моем присутствии проверишь вооружение и посмотрим, будут ли пулеметы стрелять или нет, а всем остальным к самолету не подходить.

Проверил исправность оружия, наличие боекомплекта, доложил.

– Раз исправно, то запускай мотор и открывай огонь.

Что же мне делать? Никогда мотор самолета я не запускал. Моторы всегда запускали летчики и техники самолетов. Проверял и запускал старший инженер полка, но не инженер по вооружению. Однако запустить мотор это еще пол-дела. Надо вывести его на достаточно большие обороты, только тогда пули не повредят лопасти воздушного винта. При большой тяге двигателя необходимо удерживать самолет и не допустить его срыва со стояночных колодок, иначе можно порубить воздушным винтом стоящих поблизости людей. Командир взбешен случившимся. Признаться в своей беспомощности выполнить его распоряжение – позор не только лично для меня, но и академии, которая меня учила.

Вскакиваю в кабину. Даю команду техсоставу развернуть самолет в безопасное для стрельбы направление. Прошу механика помочь мне запустить двигатель. Осторожно увеличиваю обороты воздушного винта, а у самого дрожат руки. Обороты достаточные, снимаю оружие с предохранителей и нажимаю на гашетки. Красные трассы всех четырех пулеметов рассекают воздух.

– Товарищ подполковник, оружие исправно. Летчик просто забыл снять пулеметы с предохранителей. [14]

Этот пример стал еще одним подтверждением, что огневой подготовке в ЗАП уделялось крайне мало внимания. Для летчиков, отправляемых на фронт, предусматривалось знакомство с самолетом, его вооружением и оборудованием, до десятка взлётов и посадок, несколько полетов в зону. И ни одной воздушной стрельбы. Считалось достаточным стрельб, которые он когда-то выполнял в школе, a при получении нового самолета главным было, чтобы летчик мог на нем взлетать и сесть, а боевое мастерство должно к нему прийти потом, на фронте. Это вело к неоправданным потерям, многие лётчики гибли в первых 4...5 боях.

Как-то, находясь на командном пункте, услышал распоряжение: полёты прекратить, все самолеты, находящиеся в воздухе вернуть на аэродром. У нас совершит посадку «особо важный». Через полчаса приземлился транспортный Дуглас. Вскоре стало известно, что один из пассажиров является капитан В.Сталин. Время было уже позднее. Выяснилось, что самолет продолжит полет в Москву завтра. Сразу возникла мысль – вот случай передать напрямую мою просьбу об отправке на фронт. Бегом в общежитие. Написал строчек пять на имя Верховного Главнокомандующего, заклеил конверт и скорей к самолету. Но на месте был только летный экипаж. Выяснилось, что пассажиры будут ночевать в штабе части, а возле штаба выставлены часовые и кроме командования полка туда никого не пускают. Ну что ж пораньше буду ждать, когда капитан пойдет к самолету. Встал до рассвета. Время ожидания тянулось долго. Но вот из штаба выходит не ожидаемый военный, а три гражданских лица в сопровождении охранника. Одного из них я встречал в Москве и знал, что несомненно доступ в секретариат Верховного Главнокомандующего он имел. Письмо мне удалось передать. А что будет дальше...

Нa другой день вo время обеда а столовую влетает дежурный пo полку и кричит: Иконникова немедленно к начальнику штаба. Бросаю обед, на ходу застегиваю шинель, скорее в штаб.

– Товарищ майор, по вашему приказанию прибыл...

– Иконников, вот из Москвы пришла телеграмма назначить тебя в боевую часть. Говори, в какой полк хочешь?

– В тот, который раньше других будет улетать.

– Хорошо, назначим в 721 ИАП, он через три дня убывает на Западный фронт. [15]

Назначение я получил, а вот в каком направлении полку предстояло лететь – на запад, к фронту или на восток, в тыл – определила сложившейся обстановка. Через день после налёта вражеской авиации на г. Горький вместо направления на фронт полк был включен в состав ПВО. На него возлагалась охрана промышленных объектов и железнодорожных коммуникаций г. Горького, а потом г. Рыбинска. Параллельно с несением в дневное время всем летным составом, и в ночное время наиболее подготовленными летчиками боевого дежурства, полк занимался подготовкой молодого летного состава.

Боевая обстановка, особенно в начальный период войны, крайне затрудняла, а зачастую и полностью исключала возможность советоваться с вышестоящим начальником по специальности. Поэтому инженер полка вынужден был решать неотложные технические вопросы самостоятельно, используя, если представлялось возможным, знания и опыт подчиненных. Естественно, что всю ответственность за принятие решения приходилось брать на себя. В любых условиях боевой обстановки инженер должен был обеспечить постоянную исправность вооружения, надежную его работу, эффективное его использование летным составом.

Уход за техникой осложнялся тем, что большинстве младших авиаспециалистов были призваны из запаса и к самостоятельной работе на новой технике были не подготовлены.

Вследствие различного уровня подготовки как летного, так и технического состава наряду с групповыми, большее внимание уделялось индивидуальным занятиям. Оружие и съемные агрегаты изучались с вооруженцами в «тепляках» и землянках. Наибольшие трудности возникали при освоении работ по подготовке вооружения к полету, регулировке установок оружии, устранении задержек пушек и пулемётов. Работы приходилось выполнять при 25...30° мороза. Естественно, что без навыков эксплуатации вооружения в простых условиях освоить безошибочные действия в усложнённой обстановке было весьма затруднительно. Нельзя не учитывать и того, что время для проведения занятий у инженера полка и техников по вооружению эскадрилий было весьма ограниченным. Как уже отмечалось, учеба проводилась параллельно с выполнением боевой задачи. Необходимость поддержания постоянной высокой боеготовности позволяла проводить практические работы о малоопытными специалистами только на одном-двух самолетах одновременно с устранением на них каких-либо неисправностей или выполнением профилактических работ. [16]

Молодежь, недавно закончившая десятилетку, успешно осваивала вооружение. Необходимости ежедневного напоминания об особой тщательности подготовки техники к каждому полёту не было. Вскоре многие из них были допущены к самостоятельному выполнении своих обязанностей.

Сложнее было ввести в строй специалистов старшего возраста. И дело не только в недостаточной общеобразовательной подготовке. Большое значение имели их привычки прежней производственной деятельности. Многие никак не могли свыкнуться с необходимостью выполнения особых правил эксплуатации авиационной техники. Часто можно было слышать, например, такие высказывания:

– Какой хороший клин запирания пулемета – ни трещинки, ни забоинки и металл, видно, дорогой, а Вы приказываете его заменить (замена по настрелу). У меня на комбайне он служил бы еще и служил…

– Пулемет стреляет, летчик не жалуется, не было ни одного отказа. Зачем же изменять отверстие газового регулятора (уменьшение отверстия газового регулятора в связи с приработкой частей).

– Летчик не стрелял, а пушки и пулеметы надо снимать, разбирать и чистить (профилактическая чистка и замена смазки). Это сколько же времени тратится впустую!

Подобные настроения приводили к нарушениям инструкций и, как следствие, к отказам и поломкам вооружения.

Большое число отказов возникало во 2-й авиаэскадрилье, где должность техника по вооружению исполнял механик. Посоветовался с комиссаром полка. Было признано необходимым провести в авиаэскадрилье собрание личного состава с моим докладом «Отказ оружия ведет к невыполнению боевого задания». Выступления инженера авиаэскадрильи А.Власенко, механика по вооружению Г.Гайнового, летчиков, имевших боевой опыт, всколыхнули весь личный состав. Критике подверглись не только непосредственные виновники отказов, но и ряд командиров экипажей за слабый контроль состояния вооружения своих самолётов. Через несколько дней, собрания личного состава с аналогичной повесткой дня были проведены и в других эскадрильях.

Опыт лучших вооруженцев, а также имевшиеся упущения в подготовке оружия и боеприпасов нашли более широкое отражение в боевых листках. [17] Замечу попутно, выпуск боевых листков практикуется и в настоящее время. Но стали они какими-то формальными, не конкретными, безликими. А вот в годы войны они были действительно боевыми, и похвала, и товарищеская критика в боевом листке действовали в одном направлении – повышения качества боевой работы.

Тогда, на первых шагах своей инженерной деятельности, я на собственном опыте убедился в действенности личного примера коммунистов – командиров экипажей. После названых выше партсобраний коммунисты-летчики стали конкретнее руководить работой своих технических экипажей. Уход за вооружением, своевременность проведения профилактических работ, качество осмотров заметно улучшилось, что обусловило уменьшение числа отказов и неисправностей. [18]

Предполётный фейерверк

В годы Великой Отечественной войны, особенно в ее первоначальный период, многие летчики, штурманы, воздушные стрелки перед вылетом на боевое задание практиковали опробование оружия своего самолета. Не составлял исключения и наш полк. Командир полка опробования оружия не требовал, но и не запрещал: все же у летчиков будет больше уверенности в надежности работы пушек и пулеметов, говорил он. Каждый день перед первым вылетом на задание над аэродромом взвивался фейерверк трассирующих снарядов к пуль.

Пытаюсь доказать летчикам, что никакой пользы в опробовании оружия перед вылетом нет. Но все приводят один контрдовод – ведь двигатель мы опробуем. Да, двигатель перед полетом необходимо прогреть, проверить его работу на различных режимах. На непрогретом двигателе взлететь нельзя, плохо прогретый двигатель на взлете откажет.

Но зачем же проводить перед вылетом отстрел оружия, какой в этом смысл? При стрельбе смазка загрязняется пороховым нагаром, а нагар, особенно замерзший, ухудшает условия работы подвижных частей оружия; боекомплект уменьшается; аэродром демаскируется. Да и безопасность не гарантируется (хотя самолет и разворачивался перед стрельбой в направлении безопасной зоны, но при массовой стрельбе поражение случайно оказавшихся в ней людей исключить было нельзя). При определённых сомнениях летчика в надежности оружия своего самолете всегда можно своевременно провести отстрел в тире. Однако мои доводы никого не убедили.

Что же делать? Ведь эти отстрелы могут стать традицией и привести к самым нежелательным последствиям. Беседую с наиболее опытным летчиком – командиром 2-й авиаэскадрильи майором Г.А. Троицким. Но поддержки также не нахожу. Пробую привести последний довод:

– Геннадий Александрович, ну а если у Вас при опробовании оружие откажет частично (что гораздо вероятнее, чем все огневые точки одновременно), скажем, один из пулеметов, Вы не полетите на задание?

– Конечно, полечу.

– Тогда какой же смысл в этой стрельбе? [19]

Командир эскадрильи молчит.

Через несколько дней встречаемся снова.

– Знаешь, – говорит он, – ты, пожалуй, прав. Перед вылетом я опробовать оружие не буду, но от летчиков потребовать этого не могу.

Вооруженцы постепенно приобретали опыт работы, число отказов по вине технического состава непрерывно уменьшилось. На одном из партсобраний мне пришлось выступить не только о бесцельности, но и о вредности отстрела оружия перед вылетом. Меня поддержал командир 1-й эскадрильи капитан П.Шалунов, штурман полка старший лейтенант В. Вальков. Число желающих производить отстрел перед вылетом стало уменьшаться.

Предложил командиру полка оборудовать в поле, вблизи аэродрома, несколько наземных мишеней и каждому летчику запланировать по две-три стрельбы с пикирования. С целью экономии моторесурса стрельбы производить при возвращении на аэродром после выполнения основного задания. Это предложение было поддержано. Стрельбы прошли удачно. Ни одного отказа оружия по вине технического состава не было. Только у двух летчиков не стреляли пулеметы ШКАС, так как они забыли снять их с предохранителя. Летчики убедились в надёжности вооружения. С порочной практикой опробования оружия перед вылетом в нашем полку было покончено. [20]

Зимней ночью

Первая военная зима ведалась на редкость суровой. В районе Рыбинского водохранилища, где базировался наш полк, морозы усугублялись большой влажностью воздуха и сильными ветрами. Такие климатические условия значительно усложняли работу инженерно-технического состава, увеличивали время на подготовку авиационной техники к боевым полетам.

Однажды, когда короткий январский день подходил к концу, командир полка с упреком отметил, что на одном из самолетов, третьи сутки вооруженцы не могут отрегулировать оружие. На самолете необходимо было отрегулировать синхронный привод{10} после замены двигателя и воздушного винта. Опыта у технического состава в проведении таких работ было мало, а у меня никакого. Но не может же боевой самолет простаивать из-за неотрегулированности вооружения. Видимо надо за дело приниматься самому и выполнять эти работы ночью. Вызвал механика самолета и механика по вооружению звена управления Я.Черкасова. С самолета сняли моторные капоты, для обеспечения светомаскировки носовую часть прикрыли брезентом. Принесли переносную лампу, аккумулятор, инструмент. Температура ниже -35°. Лётный зимний комбинезон, свитер, валенки, шапка-ушанка в условиях малой подвижности при выполнении регулировочных работ от пронизывающего ветра не спасали. Поработаешь минут 20...25 и вынужден бегать вокруг самолета или идти отогреваться в землянку. Детали мелкие. Самые важные операции регулировки необходимо было выполнять без перчаток. Рукавицы использовал только для отогревания пальцев. Металлические детали примерзали к пальцам, сдирали кожу. С пальцев сочилась кровь. При попытке переставить наружную кулачковую шайбу синхронизатора, одновременно смещалась прилипавшая к ней внутренняя кулачковая шайба. Регулировка уже отлаженного пулемета нарушалась и все надо было начинать сначала. [21] А предстояло отрегулировать два синхронизатора (самолет был одной из первых серий, с пятью огневыми точками). Механики в процессе работы находились в несколько лучших условиях – были больше в движении, проворачивали воздушный винт, взбирались на стремянку или плоскость самолёта, чтобы подать мне тот или иной инструмент, подсветить переносной лампой. К утру синхронный привод был отрегулирован и самолет введен в строй. Но несколько пальцев я отморозил. Эта, ночная работа по регулировке синхронного привода послужила мне уроком на всю жизнь.

Нелегкой была работа технического состава авиации в боевых условиях, особенно зимой, не говоря уже о тех из них, кто только осваивал свои обязанности. Вдохновляла нас высокая оценка нашего труда летчиками.

Конечно, инженер не «мастеровой» и нельзя в процессе его обучения в ВВУЗе в ущерб глубокой общенаучной подготовке перегружать учебные программы выполнением регламентных и регулировочных работ на многих образцах техники, часто мало отличающихся друг от друга. Однако, по моему глубокому убеждению, проводимые в частях регулировочные работы на типовых образцах техники по своей специальности выпускник ВВУЗа должен знать и уметь самостоятельно выполнять.

Будучи инженером части, а затем инженером соединений различных родов авиации, все работы по регулировке и юстировке агрегатов и систем вооружения периодически выполнял сам, не стесняясь использовать опыт лучших механиков. Переходя после окончания войны с должности инженера истребительной авиадивизии на должность инженера штурмового авиакорпуса, я попросил разрешения у главного инженера воздушной армии генерала В.И.Реброва поработать десять дней в армейских ремонтных мастерских. Пройдя практику на всех основных рабочих местах по ремонту вооружения Ил-2 и ознакомившись в необходимой степени с самолетом в целом, прибыв к месту назначения, сразу в полном объеме смог приступить к выполнению своих служебных обязанностей.

Опыт показывает, что от инженера строевой части требуется не только знание и умение доходчиво объяснить техническому составу правила выполнения различных работ по своей специальности, умение обосновать их необходимость и технологию. Инженер должен сам уметь показать выполнение наиболее сложных работ, особенно с применением стендов, специальных приспособлений и аппаратуры. [22]

Почему произошел пуск реактивного снаряда на стоянке

Весной 1942 года на одном из самолетов самопроизвольно произошел пуск реактивного снаряда РС-82. Снаряд с дистанционным взрывателем разорвался над аэродромом. Выяснилось, что в это время в кабине самолета работал механик по приборам. По его словам, он переключателей вооружения не трогал, электросбрасыватель РС не включал, боевой кнопки не касался. Техник по вооружению, расследуя происшествие, проверил исправность электропроводки с помощью тестера, побеседовал с механиком самолета, механиками по приборам и вооружению. Причина самопроизвольного пуска РС выяснена не была. Решили временно реактивные снаряды на самолет не вешать, а установить только пиропатроны для их пуска. Рассчитывали, что, возможно, при рулежке самолета или в процессе полета при возникающих вибрациях выявится замыкание где-то в электроцепи вооружения и пиропатрон сработает. Прошел месяц, но срабатывание пиропатрона не повторилось. Пришли к выводу, что пуск РС на стоянке произошел, по всей видимости, по вине механика по приборам, который из любопытства включил тумблеры вооружения, сбрасыватель, а затем случайно нажал на боевую кнопку. На самолёт повесили РС, боевое дежурство он стал нести с полным комплексом вооружения. Но, через несколько дней, на этом самолете с того же пускового устройства вновь произошел самопроизвольный пуск реактивного снаряда. В чем же причина? Опрашиваю механика самолета и электрика, работавшего во время происшествия в кабине самолета. Конечно, заниматься, ремонтом электрооборудования на самолёте с подвешенными РС было нельзя. Это грубое нарушение наставления. Но всё же надо было выяснить, что конкретно сделал электрик, почему произошел пуск снаряда с того же РО?{11} К самолёту после случившегося никто не подходил. Все агрегаты вооружения были выключены, индекс электросбрасывателя находился в нулевом положении. При пуске РС от боевой кнопки индекс должен был бы переместится. [23] Вместе с инженером по электроспецоборудованию А. Стоеченковым стали тщательно осматривать и позванивать электропроводку, некоторые жгуты пришлось снимать. И только тогда нашли причину. При монтаже электропроводки на заводе были повреждены электрожгут, идущий к третьему РО, и жгут АНО{12}. Но постоянного касания повреждённых проводов не было. Замыкание происходило периодически. Невыявление истинной причины первого самопроизвольного пуска РС, было, конечно, грубой оплошностью. По счастливому стечению обстоятельств, все обошлось без тяжелых последствий. Этот случай убедил меня в необходимости тщательного анализа инженером каждого случая неисправности вооружения. [24]

Самолет сбит, но чей?

Нелегка была служба в авиации противовоздушной обороны. Хотя некоторые авиационные остряки, призыв с фронта на аэродром ПВО расшифровывали это наименование, а, следовательно, и нашу деятельность таким образом: пока война – отдохнем. Это, конечно, были дружеские шутки. Нас не бомбили и не обстреливали, это верно. Но дежурство несли днем и ночью. При этом часть экипажей была в готовности № 1, т.е. в готовности немедленного вылета. Летчики находились в кабинах истребителей, пристегнутые ремнями к сидениям. Практически, летчик ни повернуться, ни расслабиться во время дежурства не мог. Пошевелит ногами, поднимет одну, другую руку, покрутит головой – вот и вся разминка. По сигналу ракетой с КП, механик помогал летчику запустить двигатель, отсоединял трубку наземного воздушного баллона. Пилот одевал кислородную маску, сдвигал со лба летные очки, закрывал фонарь кабины и выруливал на старт. Взлет, и, набирая высоту, истребитель ищет воздушного врага. Иногда дежурная пара стояла непосредственно на взлетной полосе. Тогда летчик запускал двигатель без помощи механика и опробовав его, сразу взлетал. Это, естественно, сокращало до минимума время вылета на боевое задание.

Готовность № 1 очень тяжела. Час-два дежурства в этой готовности и на дежурство заступала другая пара, звено, эскадрилья. Летчик на дежурстве в готовности № 1 прикован к самолету. Готовность № 2 характерна тем, что самолеты к вылету подготовлены, парашют каждого летчика, как правило, лежит на крыле самолета, летный состав находится на аэродроме в расположении эскадрильи. Проводятся занятия, читка газет, тренажи летного состава. По команде летчики бегут к закрепленным самолетам, механики помогают им надеть парашюты, летчики занимают места в кабинах самолетов и пристегиваются к сидениям. Подразделение перешло в готовность № 1, готовое к немедленному вылету на боевое задание.

Подойдешь к самолету дежурного подразделения в готовности № 1, вскочишь на плоскость и, удерживаясь одной рукой за борт кабины, напомнишь летчику о правилах прицеливания, управления огнем и перезарядкой оружия, о дистанции стрельбы, особенно, если подвешены «эресы», пожелаешь успеха. Отвлечешь его немного от напряженного ожидания вылета, вот он и заулыбался. [25] А сам, разговаривая с пилотом, все время косишь глаза в сторону КП, откуда каждую секунду может быть дана зеленая ракета на вылет.

Полк несет боевое дежурство, охраняя военно-промышленные объекты г. Рыбинска, плотину водохранилища, железнодорожные коммуникации, препятствует стратегической воздушной разведке противника. Боевое дежурство, вылеты по тревоге и на патрулирование чередуются с усиленной наземной подготовкой пилотов. Из установленного не треноге авиационного пулемета они выполняют стрельбы по воздушным шарам. Летчики совершенствуют технику пилотирования, выполняют учебные стрельбы по воздушным мишеням (конусам{13}) и наземным целям.

Перехват самолетов противника истребителями ПВО был крайне затруднен вследствие несовершенства системы оповещения. Нередко, командир полка принимал решение на вылет самолетов по данным поста ВНОС (с фиксированием места обнаружения, времени, курса и высоты полета), когда летчику обеспечивалось определенное время на набор необходимой высоты, а иногда «по зрячему», т.е. когда противник уже находился в зоне визуальной видимости. Следует отметить, что для выполнения разведывательных полетов в тыл Москвы немецко-фашистское командование посылало наиболее подготовленных летчиков. Самолеты были последних выпусков со специальным оборудованием и проектированными баками.

Вражеские разведчики летали, как правило, на высоте 7… 9 тыс. метров. Для набора такой высоты истребителю требовалось значительное время. На большинстве получаемых с завода истребителях, первое время не только радиопередатчиков, но и радиоприемников ещё не было. Посла взлёта летчик был предоставлен сам себе, помочь ему найти вражеский самолет в бескрайнем небе с земли никто не мог. [26] Правда, иногда практиковалась в определенных местах выкладывать на земле из полотнищ стрелу, указывающую направление полета самолета противника, а рядом и знака высоты (летом знаки белые, зимой черные). Однако толку от этого целеуказания было мало.

На большой высоте мы не раз с земли видели инверсионные следы вражеских самолетов, разрывы снарядов зенитной артиллерии в направлении воздушного разведчика. Дежурные летчики вылетели на перехват, в нескольких случаях самолеты противника удавалось обстрелять с большой дистанции. Вражеские самолеты иногда уходили с дымом, но это чаще всего было следствием форсирования двигателей, а не попадания пуль и снарядов. После обстрела нескольких разведчиков ракетами и пулеметно-пушечным огнем с более близкого расстояния они стали действовать осторожнее.

Февраль 1942 года. Звездная ночь прошла спокойно. К утру появились отдельные облака, а затем на высоте 2000 и образовалась сплошная облачность. Надо ждать «гостей». Действительно, с одного из дальних постов воздушного наблюдения поступило донесение – на высоте 5000 м замечен самолет противника. Дежурное звено в готовности, двигатели прогревались всю ночь. Еще одно донесение – противник следует прежним курсом. На перехват взлетело дежурное звено. Техники 1-й авиаэскадрильи расчехляют все самолеты и приступают к прогреву двигателей, летчики возле самолетов. Разведчик. Противника, маскируясь облачностью, подходит все ближе. Командир поднимает в воздух еще одно звено. А вот получено донесение с охраняемого объекта – вблизи одного из заводов отмечен взрыв бомбы. Вражеский самолет не только ведет разведку{15} но и бомбит. Это первая бомба, сброшенная на город. Поднимается третье звено. Два звена барражируют под нижней кромкой облачности, одно над слоем облаков. Разведчик вынырнул из облачности, сбросил бомбу и снова ушел в облака. Истребители его видели, но атаковать не успели. Наводя самолёты на цель, командир полка подполковник Ф.А.Погрешаев подает по радио команду: «Как только вывалится из облаков, бей гада сразу, сразу бей!» [27] И вот сообщение ведущего одной пары: «Атакуем!», я затем: «Противник сбит!». Летчики возвратились. Ведущий докладывает о выполнения задания. А как работало оружие? Отлично. Действительно, израсходовали по трети боекомплекта, задержек нет.

Начальник штаба тут же на стоянке готовит донесение. Подробно опрашивает обоих летчиков, рассказывают, как производили атаку, указывают, что стрелок разведчика вел огонь, трасса была хорошо видна. Правда, ведомый между прочим отмечает, что при падении самолета противника на его крыле вроде мелькнуло что-то красное.

– Ерунда, – перебивает его ведущий.

В штаб дивизии о сбитом самолете по телефону доложено. Письменное донесение отпечатано и подготовлено к отправке. Но тут звонок с близлежащего аэродрома. Запрашивают: не сел ли у нас бомбардировщик, не возвратившийся на свой аэродром после тренировочного полета. Это настораживает. Летчиков вызывают к командиру. Вскоре поступает сообщение, что невозвратившийся самолет сбит истребителями. Стрелок погиб, штурман ранен.

Случай тяжелейший – сбили свой самолет. Сбитых самолётов противника на счету полка еще нет. Срочно начинается расследование. На месте падения самолета все оружие найдено, но люкового пулемета нет. Инженер бомбардировочного полка докладывает, что перед учебным полетом этот пулемет был снят, т.е. огонь стрелком не мог вестись. Смягчающее вину истребителей обстоятельство, что их дезориентировал огонь воздушного стрелка, отпадает. Никаких оправданий безответственности нет и дело должно быть передано в военный трибунал и приговор, разумеется, самый суровый.

Неужели наши летчики говорят неправду? Получается, что стрелок не стрелял, никакой трассы не было. Нет, это честные ребята. Свои ошибки в эксплуатации техники всегда признавали, ничего не скрывали. Спим часто на одних нарах. Не будут они мне-то врать. Да ведь и о трассе доложили с самого начала, а не тогда, когда выяснилось, что сбили свой самолет и стали, скажем, искать оправдание. Надо установить все как было в действительности.

Беру двух лучших механиков и в который уже раз осматриваю оба истребителя. Но не только возможных пробоин, но даже царапин от пуль пулемета воздушного стрелка бомбардировщика нет. Выезжаю снова на место падения сбитого самолета. Привлекая местных жителей, расширяем зону поиска оружия. [28] Однако люкового пулемета найти не удалось. А найдя пулемет или хотя бы его ствол, сразу можно было бы установить, вел огонь стрелок или нет.

Но тот вспомнился обрывок случайно услышанного месяц назад в столовой разговора, вернее, шуточной перепалки между кем-то из наших летчиков со стрелками бомбардировочного полка, выполняющего дальние разведывательные полеты (в то время полки базировались на одном аэродроме).

– Эх вы, истребители, зря вас кормят, только самолеты ломаете.

– Мы себя на фронте покажем.

– Подошел бы ко мне такой вояка, я бы его быстро из пулемета чесанул.

Может быть, стрелок дал по истребителям отпугивающую очередь? Правда, утверждают, что люковый пулемет на самолет поставлен не был. Надо проверить. Номера оружия должны быть записаны в самолетном формуляре. Уточняю номер пулемета по самолетному формуляру и прошу инженера по вооружению бомбардировочного полка его предъявить. Этого пулемета не оказалось. Приходим к выводу, что из люкового пулемета стрелок дал в шутку отпугивающую очередь, а потом, испугавшись последствий, пулемет с самолета выбросил.

Учтя все обстоятельства, командование приняло решение ограничиться дисциплинарным взысканием. Оба летчика-истребителя впоследствии отважно сражались на фронте.

Конечно, из этого трагического случая во всех полках дивизии были сделаны соответствующие выводы. В дополнение к плакатам силуэтов самолетов противника изготовили рисунки отечественных самолетов, ввели систематический тренаж летного состава в опознавания самолетов, особое внимание обращали на схожие силуэты. [29]