По боевой тревоге

Кажется, ни один автор военных мемуаров не избежал соблазна хотя бы коротко рассказать о первом дне войны. Почему он всем так врезался в память — даже тем, кому не пришлось сразу вступить в бой с врагом? Почти у каждого военного человека были потом и более драматичные моменты, когда решались вопросы жизни и смерти. И все же эти моменты наивысшего духовного напряжения и наивысших потрясений не вытеснили из памяти даже малозначительных подробностей первого военного дня.

Почему? Да, видно, потому, что отсюда начался отсчет времени, определившего качественно иное существование и всей страны и каждого из нас в отдельности. Этот день, ставший рубежом, принес такое пронзительное ощущение всеобщей беды, какого никогда не приходилось испытывать ни до, ни после. Оно и стало стойким [73] фиксатором всего, что запечатлело тогда обостренное сознание.

Не обойду и я в своем рассказе день 22 июня.

На понедельник в штабе планировалась поездка для отработки организации и взаимодействия в составе полевого управления фронта. Поэтому в субботу, отпустив пораньше всех командиров инженерного управления, я задержался на службе: готовил документы и карты к предстоящей поездке. Домой вернулся далеко за полночь. Собрал все необходимое, что могло понадобиться в поле, и быстро улегся спать. С утра пораньше я собирался отправиться за город, в Жуковку, — там, на даче у родственников, жила семья.

Едва уснул, затрезвонил телефон.

— Товарищ генерал, — послышался возбужденный голос оперативного дежурного штаба округа, — вас вызывает командующий. Приказано не задерживаться. Машина сейчас выезжает.

Проверил укладку походного багажа. Взял с ночного столика недочитанный томик Куприна и сунул его в рюкзак. Обошел комнаты. Тут как раз и позвонил в дверь водитель эмки Сергей Алексеевич Артамонов.

Машина покатила по Большой Калужской (теперь это Ленинский проспект), пустынной и тихой в этот час. Утро занималось дивное. В небе ни облачка. Москвичи еще спали, предвкушая воскресный отдых.

Быстро добрались мы до Лефортова, въехали во двор штаба округа. Здесь уже чувствовалось необычное оживление.

В приемной командующего я застал начальника штаба генерал-майора Г. Д. Шишенина, начальника политуправления дивизионного комиссара Ф. Н. Воронина, начальника тыла генерал-майора А. И. Шебунина и еще нескольких товарищей. Генералы стояли группками, негромко переговаривались. В слитном жужжании голосов я уловил отдельные слова: “Кажется, началось... ”, “Да, по всей границе... ”. Значит, война...

Подошли еще несколько человек. Никаких подробностей никто не знал.

Вскоре появился командующий и пригласил нас в зал заседаний Военного совета. Коренастый, подтянутый, с [74] короткой щеточкой усов, Иван Владимирович Тюленев выглядел очень встревоженным. Войдя в зал и приняв доклад начальника штаба, он не сел, как обычно, застоя, а остался стоять.

— Товарищи, — обратился он к нам, — в четыре часа с минутами я был вызван в Кремль. Климент Ефремович Ворошилов и Семен Константинович Тимошенко сообщили мне, что фашистская Германия вероломно напала на нашу Родину. Немецко-фашистские войска атаковали наши границы во многих местах и подвергли бомбардировке с воздуха Житомир, Киев, Севастополь, Каунас и другие города. Воздушные и артиллерийские налеты были совершены не только с территории, принадлежащей Германии, но и с территории Румынии и Финляндии. Более подробно обо всем мы узнаем сегодня в двенадцать часов. По радио будет передано важное сообщение. А сейчас немедля вызывайте своих подчиненных и приступайте к выполнению плана мобилизационного развертывания.

Далее Иван Владимирович сообщил, что он назначен командующим войсками Южного фронта, членом Военного совета — армейский комиссар 1 ранга А. И. Запорожец, начальником штаба — генерал-майор Г. Д. Шишенин. Начальниками родов войск и служб фронта назначаются соответствующие начальники из округа. Полевое управление отбывает на фронт двумя эшелонами. Место назначения — Винница. Состав первого эшелона должен быть готов к отправке сегодня, состав второго — завтра.

Затем он объявил, кто выезжает первым эшелоном, определил время сбора на Киевском вокзале к 15 часам и приказал мне приступить к обязанностям начальника первого спецпоезда.

Далее все пошло в стремительном темпе. Вызов и инструктаж подчиненных, указания полковнику А. Ш. Шифрину, возглавлявшему второй эшелон инженерного управления фронта, напутствия подполковнику З. К. Колесникову, принимавшему должность начальника инженерных войск округа... Колесников представил мне младшего лейтенанта И. И. Фришмана — только что призванного из запаса молодого архитектора в новенькой форме. Он назначался моим адъютантом.

В полдень по радио выступил заместитель Председателя Совнаркома, нарком иностранных дел В. М. Молотов. Выслушали его молча и разошлись по рабочим местам. [75] Время не ждало. К 13 часам все дела были завершены. Прежде чем отправиться на вокзал, я заскочил домой, рассчитывая попрощаться с родными. Как и ожидал, жена с детьми успела приехать с дачи. Обнялись, расцеловались, пожелали друг другу дожить до победы и все вместе спустились во двор, к машине.

Большая Калужская ничуть не походила на ту тихую утреннюю улицу, по которой я проезжал несколько часов назад. На автобусных и трамвайных остановках, у столбов с репродукторами толпился народ. Ждали последних известий. Многие мужчины шли с рюкзаками в окружении провожающих, — видно, торопились в райвоенкоматах или на сборные пункты. Лица мужчин будто окаменели, в глазах у женщин стояли слезы...

В половине третьего мы уже были на вокзале, Фришман и Артамонов занялись погрузкой автомобиля и вещей, а я пошел осмотреть спецпоезд, сверяясь с имевшейся схемой.

Погрузку закончили к 15 часам. Все начальники я командиры заняли свои места. В 15. 20 прибыли И. В. Тюленев и А. И. Запорожец. Я подошел к ним с докладом о готовности к отправлению.

— Отправляйте не задерживаясь, — распорядился Тюленев.

Через пять минут паровоз плавно сдвинул с места наш состав, и поезд, набирая ход, пополз вдоль непривычно пустого перрона.

До Киева мы ехали почти без остановок. В пути несколько раз собирались в салон-вагоне командующего. Тюленев и Шишенин сообщили то немногое, что знали об обстановке, познакомили нас с составом войск Южного фронта. Фронт включал в себя прежде всего 18-ю и 9-ю армии. Полевое управление 18-й формировалось в Харькове, на базе Харьковского военного округа, командующий которым генерал-лейтенант А. К. Смирнов был назначен командармом. Армия состояла из 17-го и 55-го стрелковых и 16-го механизированного корпусов, передававшихся из Киевскою Особого военного округа. Штаб Одесского военного округа сформировал полевое управление 9-й армии под командованием генерал-полковника Я. Т. Черевиченко. В нее вошли 14, 35 и 48-й стрелковые, 2-й и 18-й механизированные и 2-й кавалерийский корпуса. В оперативное подчинение Южного фронта поступали также Дунайская военная флотилия, Одесская военно-морская [76] база и Одесский военный округ, 26-й и 79-й погранотряды войск НКВД. Кроме того, в Крыму для нас формировался 9-й стрелковый корпус генерал-лейтенанта П. И. Батова.

Командующий и начальник штаба рекомендовали нам сразу по прибытии получить документы, характеризующие состояние передаваемых фронту соединений, и все ” имеющиеся данные о театре военных действий.

В Киев мы прибыли вечером 23 июня. У вокзала нас ожидала машина из штаба округа. Я оказался в числе тех, кто отправился в штаб. Принял нас заместитель командующего войсками округа генерал-лейтенант В. Ф. Яковлев. Он сообщил о весьма тяжелом положении, в котором оказался Юго-Западный фронт, отражая нападение немцев. Противник достиг оперативной внезапности и, развивая успех, наносит мощные удары. Предпринимаются попытки организовать контрудары, но управление войсками затруднено, связь с ними ненадежна. Более полными данными генерал не располагал. Командующий войсками округа генерал-полковник М. П. Кирпонос возглавил Юго-Западный фронт и находился на КП в Тернополе. Там же были и другие командиры, составившие полевое управление фронта.

Я отправился по отделам и управлениям штаба добывать справки, топографические карты и прочие документы, касавшиеся укрепрайонов, а также дорожной и аэродромной сети в полосе Южного фронта. Обстановка в штабе несколько озадачила меня. Служебные кабинеты обезлюдели — их хозяева, что было вполне естественно, оказались в Тернополе. Но те, кто оставался, не были наделены достаточными полномочиями и не имели доступа к интересующим меня документам. У нас в МВО переход на военное положение был отработан четче.

Выручили меня оказавшиеся на месте работники Инженерного управления. Они по памяти охарактеризовали мне состояние УРов, дорог и аэродромов. Набросали примерную схему расположения железобетонного командного пункта в Виннице, на берегу Южного Буга, — именно там и должно было разместиться наше фронтовое управление. Они же предупредили, что на КП может не оказаться необходимых средств связи и полного расчета обслуживающей команды.

Все эти сведения представляли для меня практическую ценность. Большего в штабе округа я почерпнуть не [77] смог. Спасибо и на этом. Теперь можно было возвращаться на вокзал.

Назад мы ехали по затемненным улицам. Отрывисто рявкали зенитки. Небо над черными силуэтами домов озаряли вспышки разрывов. Метались лучи прожекторов. Противовоздушная оборона города отражала воздушный налет...

Поезд шел без остановок, то убыстряя, то замедляя ход. В пути собрались у Г. Д. Шишенина. Обменялись сведениями, полученными в Киеве. Я доложил неутешительные вести: инженерных и строительных частей, непосредственно подчиненных фронту, нет. О том, чем располагали армии и Одесский округ, данных не было. Отсутствовали данные и о состоянии укрепрайонов. Не все было ясно и в отношении возможностей местных строительных, монтажных и ремонтно-восстановительных предприятий во фронтовой полосе. Вывод напрашивался такой: завтра же нашему управлению нужно начинать изыскивать и собирать инженерные, строительные, технические силы и материальные средства, чтобы обеспечить боевую деятельность командования, штаба, войск и тыла.

В Винницу мы прибыли на рассвете 24 июня. Быстро разгрузились на железнодорожной ветке, вклинившейся в пригородную рощу. Полученная в Киеве схема позволила без труда отыскать КП. Отправились туда на машинах.

Дыхание войны здесь ощущалось сильнее. Дороги и улицы запрудили войска, машины, подводы. Все это двигалось на запад. А навстречу пробивался другой поток — грузовики с оборудованием эвакуируемых предприятий, с женщинами и детьми, отправляемыми в тыл...

Вечером следующего дня благополучно прибыл и второй эшелон полевого управления фронта.

День 24 июня стал, по существу, днем рождения Южного фронта. Несмотря на то что в Киеве не удалось получить ни топографических карт, ни оперативно-тактических справок, в цейтнот мы не попали. Государственная граница во фронтовой полосе проходила по таким крупным водным преградам, как Прут и Дунай. Это позволяло войскам прикрытия успешно отражать попытки [78] противника вторгнуться на советскую землю. Да и боевая активность гитлеровцев была не столь высокой, как на Юго-Западном фронте. Благодаря этому мы получили возможность осмотреться, наладить управление, осуществить развертывание основных сил, организовать оборону.

В подземном командном пункте средств связи, как и предполагалось, не оказалось. К счастью, у нас имелись свои, которые и развернули незамедлительно. Перспектива жить в подземелье никого не прельщала — там было мрачно и душно. Пришлось нашим инженерам сразу заняться усовершенствованием вентиляционной системы. А управление фронта разместилось в находившемся неподалеку здании школы. Там и работали и жили. А под землю спускались только во время воздушных налетов.

В первый же день мне удалось добыть в облисполкоме запас земельных карт области. На этих картах, естественно, не были обозначены ни укрепрайоны, ни другие военные объекты, но расположение населенных пунктов, рек, а главное, дорог они передавали точно.

Какие практические шаги требовалось предпринять прежде всего нам, работникам управления инженерных войск фронта? Опыт подсказывал: нужен организационный документ, четко определяющий, что и с какой целью следует сделать, в какие сроки и кто назначается ответственным.

Этим документом явилось “Обязательное постановление Военного совета Южного фронта об инженерной подготовке прифронтовой полосы”, представленное на утверждение 28 июня. “Обязательное постановление” предписывало местным партийным и советским органам заняться приведением в порядок дорожной сети, обеспечить маскировку, водо- и энергоснабжение крупных городов и промышленных центров, развернуть инженерно-оборонительные работы на угрожаемых направлениях, в частности под Винницей, Кишиневом, Измаилом. С принятием “Обязательного постановления” вносилась ясность: кому, где и что делать, кто и за что отвечает. И выполняться оно начало с того самого дня, как было подписано.

Взгляд в масштабах фронтовой полосы не мешал, однако, Инженерному управлению осмотреться и у себя на месте. В Виннице мы почерпнули очень обстоятельные сведения о состоянии дорог в области. Получили на складах изрядное количество динамита и бертолетовой соли... [79]

Сдерживая неприятеля в ходе приграничного сражения, войска фронта завершали развертывание своих сил. Но... 1 июля противник, создав двойной перевес в людях и технике в районе Ясс, форсировал Прут и захватил плацдармы на нашем берегу. А на другой день перешел крупными силами в наступление, нанося главный удар в стык 18-й и 9-й армий. Напряженные бои одновременно разгорелись по всей линии Южного фронта. Согласно директиве Ставки Военный совет приказал командованию 18-й армии отвести правофланговые части, стыковавшиеся с левым крылом Юго-Западного фронта, на линию старых укрепленных районов. Оба командарма получили приказ “привести в полную боевую готовность как главный рубеж обороны” УРы, расположенные по Днестру.

Наши войска оказывали противнику ожесточенное сопротивление, проявляя высокие образцы героизма. И все-таки нам приходилось отступать. Сказывалось численное превосходство, созданное противником на направлениях наносимых ударов. Строительство оборонительных рубежей на этих направлениях было только начато, и они не могли надолго задержать продвижение гитлеровцев. Однако то, что было сделано, помогало нашим частям сдерживать неприятельский напор, причинять фашистам больший урон и самим нести минимальные потери. А главное, мы уже располагали сформированными стройбатами, которые удалось своевременно отвести в тыл и использовать для создания новых рубежей обороны.

Намерения противника были ясны командованию фронта. И. В. Тюленев показал мне разведсводку за 4 июля, где отмечалось: “Главный удар противника на Южном фронте определяется направлением Бельцы, Сороки на участке Стефанешти, Яссы. Свое наступление... противник, видимо, согласовывает с действиями на тернопольском направлении с целью отрезать львовскую группу наших войск”. Острие этого удара угрожающе нацеливалось в сторону Винницы. Фронт к тому моменту располагал 25 стрелковыми, моторизованными, танковыми и кавалерийскими дивизиями. Против них, как считала разведка (и жизнь показала, что разведка не ошиблась), действовали 7 немецких и 14 румынских дивизий, 10 румынских и 4 венгерские бригады. Но если число противостоящих соединений было примерно равным, то по общей численности людей и техники враг превосходил нас в полтора, а на направлении главного удара даже в два [80] раза — неприятельские дивизии, в отличие от наших, были полностью укомплектованы по штатам военного времени.

В таких условиях оставлять полевое управление фронта в Виннице становилось опасно, и Военный совет принял решение срочно передислоцироваться в Первомайск.

Я выезжал первым из начальников фронтового управления, чтобы на месте проследить за развертыванием нового КП. Фришман погрузил в эмку наш нехитрый багаж, и машина, быстро миновав пригород, выскочила на степную дорогу. У первого же перекрестка Сергей Артамонов, неизменный водитель моего служебного автомобиля, резко затормозил.

— В чем дело, Сережа? — поинтересовался я.

— С указателями что-то непонятное, товарищ генерал.

Я вышел из машины. Действительно, на столбике дорожного указателя стрелка с надписью “Умань” смотрела куда-то на север, а с надписью “Духовщина” — на юго-восток. Что-то тут было не так. Тем временем к нам приблизилась немолодая женщина с красной повязкой на рукаве.

— Скажите, гражданочка, — спросил я, — тут у вас с указателями не путаница ли вышла?

— А как же, товарищ генерал, — охотно ответила женщина, опознав в нас своих. — От властей приказ вышел, насчет этой, как ее... маскировки. Вот мы стрелки и повертали не в те стороны. А вам куда? Так это прямо, сворачивать не надо...

Я был доволен: “Обязательное постановление” выполнялось и в части маскировочных мер.

Непривычной для нас была поездка по степным дорогам. И водитель и я привыкли к среднерусской полосе, к пересеченной местности, где хватало всевозможных естественных ориентиров и заблудиться с топографической картой в руках было трудно. Здесь же, на плоской, как стол, равнине, не было ни единого ориентира. Куда сворачивать на развилках? Без компаса не определишь. Несколько раз мы сбивались с пути. А когда добрались наконец до Первомайска, я сказал Фришману:

— Запомните, в каждой поездке при вас должен быть компас...

Штаб фронта расположился на новом месте. Кажется, тогда впервые в полный голос было произнесено слово [81] “Одесса”. Гавриил Данилович Шишенин спросил меня:

— Как у нас обстоит дело со строительством оборонительных рубежей под Одессой?

— Чибисов там старается своими силами, — ответил я начальнику штаба, — но фронт еще к строительству не приступал.

— Вот что, Аркадий Федорович, — устало произнес Шишенин, — надо немедля готовить планы строительства для прикрытия Одессы, Николаева, плацдармов на Ингульце и Днепре. Через пять дней доложите свои соображения на Военном совете.

Мы подошли к карте. Шишенин заговорил снова:

— На юге, в устье Дуная, мы пока стоим прочно. А на севере правый фланг восемнадцатой уже за Днестром. Естественно, Юго-Западный отступает, двенадцатая армия отошла, открыла наш фланг. А в центре, на бельцинском направлении, какой уж выступ? Если и здесь противник форсирует Днестр, то, скорее всего, повернет на юг, к морю.

— Вполне вероятно, — согласился я. — Одесса — стратегически важный порт, база, взаимодействующая с Севастополем. В ней, насколько мне известно, дозаправляются бомбардировщики, летающие на Плоешти. Лакомый для немцев кусок. А Николаев — это судостроение. Но на Днестре мы еще подержимся. Да и про Тираспольский УР не стоит забывать. Времени у нас мало, и все же оно еще есть. Поеду-ка я завтра в Одессу, посмотрю, как обстоят дела там.

— В добрый час, — отозвался Гавриил Данилович.

Аппарат управления инженерных войск фронта в тот же день принялся за разработку плана строительства оборонительных рубежей под Одессой и Николаевом, А я с Артамоновым и Фришманом следующим утром, 6 июля, выехал в Одессу.

Сердечной была встреча с Никандром Евлампиевичем Чибисовым. Но обоим было не до воспоминаний. Я сразу рассказал о непорядках, которые заметил на железнодорожной станции Пересыпь, находившейся на окраине города. Напомнил, что именно через нее будут следовать грузы из оставляемых нами районов. Чибисов тут же отдал необходимые распоряжения подчиненным, доложил секретарю обкома. В тот же день пропускная способность станции была восстановлена. [82]

Никандр Евлампиевич подробно ознакомил меня с обстановкой. Уже десятый день как в Одессе было введено военное положение. На предприятиях готовили к демонтажу наиболее ценное оборудование. Городские власти формировали истребительные батальоны и роты местной противовоздушной обороны — МПВО для ликвидации последствий авианалетов, создавали аварийно-восстановительные команды и стройотряды.

— Руководство города охотно, с пониманием откликается на все наши запросы, — говорил Чибисов. — И все же с фортификационным строительством у нас дело дрянь. Военно-морская база старается по своей линии — укрепляет позиции береговых батарей, противодесантную оборону. А вот на строительство оборонительных рубежей вокруг города сил у меня нет. Действуем как-то врастопырку. Нужна хорошая строительная организация. Да не одна. Но где их взять? Фронту, понимаю, не до нас. Эх, брат Аркадий, — вдруг мечтательно произнес он, — помнишь, как у нас в Ленинграде ладно все получалось?

— Помню, Никандр Евлампиевич, помню, — отозвался я. — Но так ли уж мизерны твои возможности со строительством? Скажи, куда ты подевал инженеров, которые прибыли в твое распоряжение из Верхнепрутского и Нижнепрутского УРов? Кого куда, говоришь? Собери их вместе, вот тебе два управления военно-полевого строительства. Штаты утвердим, с людьми город поможет. Стройотдел округа у тебя чем занят? Командные пункты строит? Дело. Ты собери под его начало все разрозненные инженерные подразделения — вот тебе и третье УВПС.

— А что, идеи неплохие!

— И помощь я тебе обещаю. Но ты не медли с организацией управлений. Открою тебе секрет: через несколько дней будет директивно объявлен план оборонительного строительства, и Одессу там не обделят вниманием. Так вот учти: три твоих УВПС будут фигурировать в плане. И еще: в нем конкретно будут названы оборонительные рубежи, на которых развернется строительство. Вот я и отправлюсь сейчас на рекогносцировку.

— Ладно, спасибо тебе за совет и информацию. Поехали вместе...

Этот и весь следующий день ушли на то, чтобы уточнить, как расположатся линии обороны вокруг Одессы, [83] чтобы создать единую и прочную систему, приспособленную к здешнему равнинному ландшафту.

8 июля я вернулся в Первомайск. И сразу познакомился с последней директивой Военного совета. В ней отмечалось, что “армии Южного фронта, сдерживая активными действиями натиск противника, переходят к упорной обороне, опираясь на линию укрепленных районов по восточному берегу р. Днестр... и далее по р. Прут и Дунай, в готовности активными совместными действиями 18-й и 9-й армий уничтожить бельцинскую группировку противника”. Войскам 9-й армии предписывалось привести в боевую готовность Рыбницкий и Тираспольский УРы. И еще директива объявляла о создании Приморской группы войск Южного фронта. В ее задачу входило прикрывать восточный берег Прута, северный берег Дуная и побережье Черного моря вплоть до Николаева, увязывая свои действия с Черноморским флотом.

Я узнал, что созданию Приморской группы большое значение придала Ставка. Г. К. Жуков решил, что в дальнейшем ее удастся развернуть в сильную армию. Внимательно рассматривался вопрос о подборе командования. Начальником штаба Жуков предложил назначить Г. Д. Шишенина, считая, что ему по плечу организовать надежное взаимодействие с флотом. На должность командующего кандидатуры не было, и он согласился с предложением Военного совета временно назначить Н. Е. Чибисова, не освобождая его от командования округом. Членом Военного совета группы утвердили бригадного комиссара Н. Л. Осина.

В состав Приморской группы вошли штаб, управления и отделы Одесского военного округа, 14-й стрелковый корпус, состоявший из 25-й Чапаевской, 51-й Перекопской и 150-й стрелковых дивизий, 79-й и 26-й пограничные отряды НКВД, Дунайская военная флотилия, Одесская военно-морская база, специальные части и 69-й авиационный истребительный полк.

С этого момента — с момента создания Приморской группы войск — военные историки начали потом вести отсчет первого этапа совместной с флотом Одесской оборонительной операции...

В тот же день ЦК КП(в)У дал указание об эвакуации из Одессы ценного промышленного оборудования, научных и культурных учреждений и части населения. [84] Но тут все наше внимание заняли другие события. 9 июля немецко-румынские войска возобновили временно приостановленное наступление из района Бельцов, стремясь охватить соединения двух корпусов 9-й армии. Из Ставки пришел приказ: отводить войска фронта за Днестр и создавать там устойчивую оборону, опирающуюся на укрепрайоны.

В этих условиях Первомайск становился небезопасным местом. Штаб и управления Южного фронта начали переправляться в Вознесенск.