Тучи над Одессой

С запиской командующего фронтом

План оборонительного строительства на подступах к Одессе и Николаеву, в районах Первомайска, Вознесенска, Кривого Рога, Днепропетровска, Никополя и на перекопско-чонгарском направлении я докладывал Военному совету уже в Вознесенске. Несколько дней и ночей, проведенных работниками Инженерного управления без сна и отдыха, не пропали даром: 12 июля план был утвержден Военным советом и вступил в силу.

Поскольку дальнейший мой рассказ будет связан с Одессой, я остановлюсь на том, как планировалось инженерное оборудование местности на подступах к городу и как эти планы претворялись в жизнь. Но сначала несколько слов о том, что представляет собой местность, окружающая Одессу, иначе читателю, не вооруженному картой, многое в моем рассказе останется непонятным.

Черноморское побережье в этом районе протянулось в общем направлении с юго-запада на северо-восток. Берег здесь степной, равнинный, слегка всхолмленный, понижающийся в сторону моря. И в то же время у самой береговой черты земля вздымается крутыми, обрывистыми валами. Тому, кто наступает с суши к морю, удобно: хороший обзор местности, благоприятные условия для маскировки. [85] Те, кто обороняется, этих преимуществ лишены. Затруднена для них и огневая поддержка кораблей: с моря из-за береговых круч не видно прибрежной суши.

Другая особенность здешних мест — обилие лиманов. В тридцати — сорока километрах к юго-западу от Одессы находится большой Днестровский лиман. К самому городу тянутся с севера и с северо-запада Малый и Большой Аджалыкские, Хаджибейский и Куяльницкий лиманы, не считая более мелких лиманов и балок. И эта особенность с точки зрения обороны не сулила ничего хорошего, затрудняя маневренность сил по фронту вокруг города.

Вот на такой местности и проектировалось строить оборонительные рубежи вокруг Одессы в виде концентрических полуокружностей, упирающихся в берег. Это сравнение очень приблизительное, ибо мы руководствовались не соображениями геометрии, а рельефом местности, учитывая естественные преграды, развитие дорожной сети и другие факторы оперативно-тактического свойства. Поэтому полуокружности были весьма далеки от идеала.

Итак, если остановиться на этом геометрическом уподоблении, то первый рубеж имел радиус в среднем 60 километров. Второй рубеж отстоял от города на 40 километров, третий — на 25 — 30. Наконец, предусматривалось строительство и четвертого рубежа, отстоящего на 12 — 14 километров от городской черты.

В инженерном отношении рубежи должны были представлять собой систему батальонных районов обороны и опорных пунктов. Перед ними намечалось отрыть по всему фронту противотанковые рвы с эскарпами и контрэскарпами, то есть крутыми откосами, обращенными в сторону наступающих или обороняющихся войск.

В ту пору не у всех военачальников было одинаковое отношение к рвам. Некоторые считали, что рвы больше мешают действиям своих сил, чем танкам противника, что в них может найти удобное укрытие вражеская пехота. Конечно, любую идею можно довести до абсурда. Если проложить ров без учета рельефа местности, направления, откуда будет наступать противник, пренебречь тактическими интересами обороны, то действительно это получится на руку неприятелю. Если не предусмотреть постановки заграждений и возможностей обстрела рва, то он поможет накапливаться и укрываться наступающей пехоте. Мы в своих планах старались не допустить подобных просчетов, предусмотреть тактическую обстановку, [86] учесть рекогносцировочные данные. Одним словом, старались обеспечить грамотное выполнение работы.

Так, во рвах, которые собирались проложить в 150 — 300 метрах перед опорными пунктами передового рубежа, планировалось устройство орудийных и пулеметных капониров, позволявших держать под обстрелом любую точку рва. На втором, главном, рубеже рвы предполагалось не выносить вперед, а включать непосредственно в систему батальонных районов. Опорные пункты как бы сходились на ров, ставя его под обстрел противотанковых орудий и ружейно-пулеметный огонь.

Таков в общих чертах был план инженерного обеспечения обороны на подступах к Одессе. Как только его приняли, сразу потребовалось распорядиться силами, призванными воплотить наши решения в дело. Чибисов уже заканчивал формировать два управления военно-полевого строительства, в которые входил инженерно-командный состав свернутых УРов. Управлениям были присвоены номера 83 и 84. Начиналось формирование и третьего по счету УВПС, которое получило номер 5. Никандр Евлампиевич свои обязательства выполнял исправно.

Мое обещание Чибисову оказать помощь тоже было не пустым звуком. К этому времени из Молдавии отошло 2-е УВПС. Оно-то и получило приказ направиться на юг и приступить к оборудованию одесских рубежей. Переброску этой довольно многочисленной строительной организации (она состояла из четырнадцати батальонов) мы, к сожалению, не смогли совершить так быстро, как хотелось. И все же работы на трех первых рубежах начались 17 июля.

В Вознесенске фронтовое управление разместилось в каком-то общественном здании, кажется в школе. В один из первых вечеров в дверь комнаты, служившей мне и рабочим кабинетом и местом отдыха, раздался стук. Я оторвался от карт и таблиц, над которыми собирался просидеть еще несколько часов. Вошел подтянутый молодой мужчина с открытым приветливым лицом. Ладно сидел на нем гражданский пиджак, брюки были заправлены в высокие сапоги.

— Здравствуйте, товарищ генерал. Брежнев Леонид Ильич, — представился он. — Назначен заместителем начальника [87] политуправления фронта. Я разместился рядом, через стенку. Вот и зашел познакомиться по-соседски.

Я предложил гостю стул, поинтересовался, издалека ли он прибыл.

— Да нет, почти что местный, — ответил он. — Работал в Днепропетровске секретарем обкома, занимался промышленностью. Так что ваши инженерные дела мне достаточно близки. Если со стороны политуправления нужна какая-нибудь помощь — пожалуйста, поддержу.

Весь облик моего нового знакомого вызывал доверие, располагал к откровенности.

— Спасибо, — ответил я. — Вниманием политуправления мы не обижены. А вот вы лично, товарищ бригадный комиссар, наверное, смогли бы мне помочь.

— С большим удовольствием. А в чем именно?

— Вы ведь знакомы с партийными руководителями южных областей?

— Конечно. Как можно не знать соседей! А на юге Украины — все мы соседи.

— Так вот, Леонид Ильич, у меня с партийным и советским руководством областей, которые находятся в полосе фронта, еще не установлено личных контактов. Руки, как говорится, не доходили, да и посредника подходящего не было. А без таких связей работать трудно. Нужно привлекать население к инженерному оборудованию местности. Нужно выявить возможности местных предприятий в отношении ремонта боевой техники, узнать, что могли бы они выпускать для фронта, и быстро перестроить производственные процессы. Все это и требует хороших личных связей и взаимопонимания.

— Затруднения ваши мне понятны. Устранить их просто. С чего вы хотели бы начать? С Николаева?

— Лучше с Одессы. Я был там на днях, но работал только с командующим округа. А дела там могут развернуться горячие, и не исключено, что довольно скоро. Так что в ближайшие дни, видимо, снова придется поехать туда.

— Что ж, составлю вам компанию...

В конце нашей встречи я рассказал о себе, о наших задачах и планах оборонительного строительства, ознакомил товарища Л. И. Брежнева с общей обстановкой на фронте и в тылу, поведал о наших трудностях, о помощи со стороны прифронтовых обкомов и горкомов партии и комсомольских организаций.

Леонид Ильич поблагодарил за информацию.

На этом и закончилось наше первое знакомство. И когда через несколько дней я действительно собрался в Одессу, то не было у меня полной уверенности, что новый заместитель начальника политуправления сумеет совершить эту поездку — дел у каждого было невпроворот, и текучка быстро захлестывала людей. Но оказалось, что Л. И. Брежнев все помнит и обо всем договорился со своим начальником.

Так и отправились мы в уже знакомый путь на нашей эмке. С Чибисовым на этот раз повидаться не удалось — он не сидел на месте, с головой уйдя в новые обязанности: сколачивал полевое управление Приморской группы войск. Зато повидался с инженерным начальником округа полковником С. А. Андреевым, узнал у него, как включаются в дело 83-е и 84-е военно-полевые строительства, как идет формирование 5-го УВПС. Главное же, чем мы занялись, — это, как и намечалось, обсуждением положения с местными властями, выяснением их возможностей в оказании помощи войскам.

Результативными были наши деловые разговоры с секретарем Одесского обкома КП(б)У А. Г. Колыбановым секретарем горкома Н. П. Гуревичем, председателем Одесского облисполкома Н. Т. Кальченко, председателем горисполкома Б. И. Давиденко. Кальченко показал постановление бюро обкома от 13 июля, обязывавшее секретарей райкомов и председателей райисполкомов направить на фортификационные работы в черте города не менее трех тысяч человек. Окончание этих работ предусматривалось 14 августа. Секретарям первичных парторганизаций и директорам предприятий вменялось в обязанность лично вместе с аппаратом горкома и райкомов руководить работами на всех участках.

— Это только начало, — сказал Кальченко. — Будем изыскивать возможности помогать вам в еще больших масштабах.

— Может быть, скажем так: в значительно масштабах? — заметил Брежнев. — Все-таки шестьсот тысяч населения.

— Прав, Леонид Ильич, принимаю твое уточнение, — согласился Кальченко, — хотя населения у нас стало значительно меньше.

Потом Кальченко достал список одесских предприятий. Мы вместе обсудили, где и какую военную продукцию можно выпускать. Речь шла о противотанковых и противопехотных минах, которых у нас, к сожалению, не хватало, а также о ручных гранатах и проволочных заграждениях. Кое-что одесситы уже освоили. Нам показали бутылки с горючей смесью, предназначенные для поражения танков. Понравился нам и “чеснок” — стальные ежики для разбрасывания на дорогах, которые безотказно прокалывали автомобильные шины, выводили из строя лошадей.

Объехали мы несколько заводов, посмотрели, как налаживают там выпуск военной продукции. В заводоуправлениях и цехах Леонид Ильич Брежнев чувствовал себя в своей стихии, с полуслова понимал и инженеров и рабочих. Вопросы он задавал конкретные. И отвечали ему подробно, с охотой и заинтересованностью.

Это было 19 июля. Именно в тот день, когда по радио объявили о назначении И. В. Сталина наркомом обороны. Авторитет его был очень высок, поэтому сообщение встретили с радостью и надеждой. В тот же день штаб фронта известил округ, что Приморская группа войск преобразована в Отдельную Приморскую армию, хотя это и не сказывалось на ее составе и численности.

Произошло и еще одно событие. Поздно вечером в Одесскую гавань вошли корабли Дунайской военной флотилии. Нам, представителям командования фронта, так же как партийным и советским работникам, этот факт показался тревожным. Он означал, что и на самом южном крыле фронта госграница больше не сдерживает врага. А от нее до Одессы меньше двухсот километров. И единственным заслоном на пути гитлеровцев становилась Приморская армия, еще малочисленная, не развернутая в мощное объединение. А опыт подсказывал, что такое расстояние противник, если ему удалось создать значительное превосходство в силах, может преодолеть довольно быстро.

Тучи нависли над Одессой. Угроза стала реальной, близкой.

На следующий день мы отправились назад. Я от души поблагодарил бригадного комиссара Брежнева за большую помощь, без которой мне бы пришлось трудно.

— Да какая помощь, товарищ генерал! — улыбнулся он. — Просто я, как и вы, выполнял свое задание. А оно у нас было общим, только и всего...

На обратном пути завернули в Тирасполь, посмотрели, [90] как обстоят дела в тамошнем укрепрайоне и как идет подготовка к взрыву моста через Днестр. Обстановка в городе тревоги не вызывала. Тираспольский УР, которым командовал полковник Г. М. Коченов, представлял собой вполне боеспособный, хорошо оборудованный в инженерном отношении рубеж. Гарнизон достигал штатной численности. В пульбатах насчитывалось от 1600 до 1840 человек. Из вооружения имелось 610 станковых пулеметов, 321 ручной и 47 капонирных орудий.

Через несколько дней я опять собрался в поездку. Это было в те дни обычным делом — мало кто из состава Инженерного управления сидел тогда в штабе. План оборонительного строительства приняли и утвердили, и теперь необходимо было наблюдать за его выполнением на местах, помогать комсоставу строительных организаций и подразделений. А. Ш. Шифрин, например, выехал под Днепропетровск, где начали создавать оборонительный плацдарм. Я же намеревался побывать в Одессе, заглянуть в Николаев, посмотреть, как разворачиваются работы по линии Южного Буга. В эту поездку снова направился Л. И. Брежнев.

Помню, в степи мы издали увидели скопление людей и подвод, окутанных клубами рыжеватой пыли. Это 2-е управление военно-полевого строительства разворачивало работы на четвертом оборонительном рубеже.

С тоской вспомнил я о землеройных машинах — и тех, что не выдержали строгого испытания во время лютых финских морозов, и тех, что демонстрировались на подмосковном полигоне в последнем предвоенном году... Здесь не было вообще землеройных машин — ни старых, ни усовершенствованных образцов. Ни одной. Да, если бы у нас в запасе был хотя бы еще год... Сейчас единственными помощниками людей были лошади. Но, несмотря на это, дело, судя по всему, шло довольно споро.

Разыскав начальника управления подполковника Т. А. Золотухина, я принялся уточнять интересовавшие меня детали. А Леонид Ильич, как только раздалась команда на перекур, направился к людям, которые, отложив лопаты и носилки, отдыхали на пожухлой траве. Я не слышал, о чем говорил с рабочими бригадный комиссар, только видел, с какой заинтересованностью слушали его. [91]

Побывали мы и на остальных рубежах. Всюду, как правило, работали местные жители, в основном женщины. Проехали в Одессу, зашли в горком; Н. П. Гуревич рассказал, что на земляные работы теперь ежедневно выходит втрое больше горожан, чем раньше, что сформировано 12 фортификационно-строительных батальонов. Я сердечно поблагодарил секретаря горкома. С нашего предыдущего визита прошло меньше недели, а изменилось очень многое. Работы велись и на улицах — возводились баррикады, приспосабливались под огневые точки наиболее крепкие здания.

— Люди с большой охотой идут в фортификационные батальоны, — сказал Гуревич.

И я подумал, что мы не промахнулись, присвоив этим подразделениям такое наименование. Можно было в назвать их и более привычно: стройотрядами. Но слова “фортификационный” да еще “батальон” обладали притягательной силой. Люди чувствовали себя бойцами, приобщенными к важному военному делу — фортификации.

Под Николаевом, куда мы прибыли после Одессы, работы разворачивались неплохо. Леонид Ильич и здесь познакомил меня с местными руководителями. Его хорошо знали, и прием нам оказали самый радушный. Мы даже получили неожиданный подарок.

— Забирайте-ка мой ЗИС, — сказал секретарь обкома, — а мне оставьте эмку. Вам он нужнее. Мне сейчас много ездить не приходится, да и с бензином туго.

Свой путь мы продолжили на ЗИС-101 — машине по тем временам самой мощной и комфортабельной. От Николаева поднялись вверх вдоль Южного Буга, осмотрели позиции у Вознесенска и Первомайска, добрались до Умани. Там работали комсомольцы-допризывники и женщины. Организация их снабжения инструментом и продовольствием оставляла желать лучшего. Пришлось вмешаться в эти дела, навести порядок.

Обстановка на фронте продолжала ухудшаться, 9 июля пал Кишинев. В тот же день противник форсировал Прут у населенного пункта Цыганка. Удары наносились в стык 9-й армии и Приморской группы войск, ставшей через три дня Приморской армией. Синие стрелы на штабных картах нацелились на переправы в нижнем течении Днестра. Их захват отрезал Приморскую армию [92] от остальных войск Южного фронта. Никандр Евлампиевич Чибисов не мог не видеть этой угрозы и принял единственно возможное в этом случае решение: отходить на восточный днестровский берег. К такому же решению пришел и командарм 9. Командующий фронтом эти решения утвердил. Приморской армии предписывалось начать отход 18 июля и завершить 25 июля. 9-й армии ставилась задача завершить отход 21 июля и, опираясь на Рыбницкий и Тираспольский УРы, остановить на этом рубеже дальнейшее продвижение неприятеля.

Когда наши войска отошли от госграницы в нижнем течении Прута и Дуная, Дунайская военная флотилия вынуждена была перейти в Одессу, чему я оказался невольным свидетелем.

Приморская армия отходила, не испытывая особого нажима со стороны противника. На обеспечение и содержание переправ в нижнем течении Днестра были брошены внушительные по нашим возможностям силы: три отдельных понтонно-мостовых батальона, один мостоинженерный, по одному отдельному инженерному и саперному батальону. Фашисты пытались разрушить переправы с воздуха, но их надежно прикрывал 69-й истребительный авиаполк. В это же время, 22 июля, неприятельская авиация совершила первый массированный воздушный налет на Одессу.

К исходу дня 25 июля на восточный берег Днестра вышли главные силы Приморской. Армия заняла оборону от Тирасполя до устья Днестровского лимана. Однако у правого ее соседа дела обстояли хуже: противник рвался вперед крупными силами. Командующий фронтом был вынужден передать из состава Приморской в 9-ю армию 51-ю Перекопскую и 150-ю дивизии. Взамен приморцы получили 95-ю Молдавскую дивизию из 9-й армии. Кроме того, в Одессе заканчивали формировать для Приморской кавдивизию. И наконец, в подчинение армии был передан Тираспольский УР, оказавшийся в ее полосе.

Анализ обстановки говорил, что противник вот-вот нацелит острие своих ударов непосредственно на Одессу. Это заставляло форсировать инженерные работы, усиливать всестороннюю подготовку города к обороне. Но судьба Одессы волновала не только фронтовое командование и городские власти. Как стало известно у нас в штабе, 26 июля нарком Военно-Морского Флота Н. Г. Кузнецов поставил перед Военным советом Черноморского флота [93] задачу:

“... связаться с сухопутным командованием по вопросу обороны Одессы с использованием кораблей и особенно батарей на суше, детально разработать вопросы взаимодействия. Если по обстановке сухопутных частей не окажется, решать задачу самостоятельно. Кораблям базы поддерживать войска до последнего снаряда... В случае окружения Одессы организовать поддержку и питание с моря. Для обороны базы и поддержки сухопутных войск по обстановке использовать корабли и авиацию основного ядра Черноморского флота”.

На следующий день эта директива была передана Одесской военно-морской базе.

Да, большое значение придавали моряки этой базе, поддерживавшей благоприятный оперативный режим в западной части Черного моря. С получением директивы наркома они стали теснее увязывать свои инженерно-оборонительные мероприятия с действиями инженерных войск Приморской.

Не обходила своим вниманием Одессу и Ставка

В конце июля был назначен уже не временный, а постоянный командарм Приморской — генерал-лейтенант Г. П. Софронов, являвшийся до этого заместителем командующего войсками Прибалтийского округа. Членами Военного совета были утверждены дивизионный комиссар Ф. Н. Воронин, бывший у нас начальником политуправления фронта, и бригадный комиссар М. Г. Кузнецов, в прошлом секретарь Измаильского обкома партии. Политотдел возглавил полковой комиссар Л. П. Бочаров из фронтового политуправления. Начинжем стал служивший ранее в 9-й армии Г. П. Кедринский, опытнейший специалист, мой давний сослуживец еще по Ленинградскому округу. Все это воспринималось как стремление укрепить командование армии, которой выпала задача защищать Одессу.

Мало того, позже я узнал, что Ставкой уже тогда предусматривалась возможность окружения Приморской армии в районе Одессы. И в этом случае планировалась стойкая оборона, ибо еще не была потеряна надежда остановить в скором времени продвижение гитлеровских войск и самим перейти в наступление. Тогда одесский плацдарм в тылу врага мог бы оказаться очень полезным.

Поскольку Одесский военный округ прекращал свое существование, генерал-лейтенанта Н. Е. Чибисова назначили [94] командующим резервной армией, формируемой в тылу Южного фронта. Бригадный комиссар Н. Л. Осин, на место которого пришел Ф. Н. Воронин, переводился в эту армию членом Военного совета...

А бои не утихали. Если Приморская отошла за Днестр в относительном порядке, то в этом была немалая заслуга Тираспольского УРа. Начиная с 25 июля он решительно отражал одну за другой неприятельские атаки. Двенадцать суток укрепрайон держался — держался до конца, пока противник не стал обходить его с правого фланга, тесня войска 9-й армии.

Теперь уже явственно обозначилось намерение врага: обойти Тирасполь и по кратчайшему пути прорваться к Одессе. 3 августа был захвачен Первомайск. Но Приморская армия все еще прочно удерживала позиции в нижнем течении Днестра. 5 августа в бой с ней вступили войска 4-й румынской армии. Начиная с этого рубежа, как выявила фронтовая разведка, у противника произошло разделение оперативных задач и операционных направлений. Из трех действовавших здесь армий две — 11-я немецкая и 3-я румынская — нацелили свои удары на Вознесенск, Николаев. Перед 4-й румынской была поставлена задача наступать на Одессу.

Военные историки стали считать 5 августа днем начала второго этапа Одесской оборонительной операции или, проще говоря, днем начала обороны Одессы.

Но ничего этого я не знал в те дни. С 26 июля мне пришлось разъезжать по районам, где строились тыловые оборонительные рубежи.

У читателя может возникнуть вопрос: почему начальнику инженерных войск фронта не сиделось на месте, почему он то и дело выезжал на строительство оборонительных объектов? Дело в том, что инженерным войскам, в частности военно-строительным организациям, в первые месяцы войны, как и полевым войскам, недоставало четкости управления, организованности и согласованности. Больше того, командиры военно-строительных организаций и инженерные специалисты имели менее высокую подготовку, чем командиры в строевых частях, среди них был больший процент людей, только что призванных из запаса. И руководили они либо полугражданскими формированиями, либо местным населением, мобилизованным на оборонительные работы.

Ясно, что управлять таким “войском”, не спаянным [95] привычкой к дисциплине и совместным обучением, было намного труднее. Возникало немало организационных неурядиц, неразбериха. Местные органы власти, озабоченные своими нелегкими проблемами, связанными с войной, не всегда оперативно откликались на запросы представителей армии, требовавших людей и всего необходимого для их снабжения, А строить нужно было безотлагательно, быстро. Война торопила. И никто не знал, где окажется тот последний рубеж, на котором будет остановлен враг.

Словом, организация полевых фортификационных работ оказалась у нас наиболее узким местом, и многие вопросы удавалось решать лишь на местах, пользуясь властью и авторитетом начальника инженерных войск фронта. Потому-то я и проявлял такую заинтересованность в установлении контактов с партийными и советскими руководителями областей прифронтовой зоны, потому столь ценной в тех условиях оказалась помощь Л. И. Брежнева.

Тыловые рубежи, на которых приходилось налаживать работы, располагались на речке Ингулец в районе Кривого Рога, на Днепре — от Никополя до Кременчуга. Большой размах обрело строительство на оборонительном обводе у Днепропетровска. Побывал я и в самом городе, посетил первого секретаря обкома партии К. С. Грушевого, с которым еще недавно рука об руку работал Л. И. Брежнев. Впрочем, на войне это “недавно” было уже достаточно далеким прошлым. Узнав, что нас с Леонидом Ильичом связывали совместные дела, Константин Степанович Грушевой отнесся ко мне как к хорошо знакомому человеку. Все касавшиеся оборонительных работ вопросы мы решили быстро и ко взаимному удовлетворению.

Больше недели прошло с того дня, как я покинул штаб, а конца-краю делам не было видно. И вдруг 5 августа меня настигла телефонограмма, требовавшая немедленно возвратиться на КП фронта. Я дал необходимые распоряжения Шифрину, возглавлявшему общий ход строительства на днепропетровском направлении, и выехал в Николаев, где к тому времени расположилось полевое управление. [96]

Принял меня новый начальник штаба фронта генерал-майор Ф. Н. Романов, прибывший из Москвы на место Г. Д. Шишенина. Я ознакомился с директивами и приказами Ставки и главкома Юго-Западного направления (эта должность была учреждена с 10 июля), вышедшими за время моего отсутствия, с обстановкой на фронте.

В штабе узнал, что оперативная обстановка резко ухудшилась по всему фронту. 9-я армия продолжала отходить, торопясь успеть к переправам через Южный Буг. Враг занял Первомайск. Назавтра он мог вступить в Вознесенск. На юге Ставка разрешила отвести войска на рубеж Днестровского лимана. Приморская армия держалась, но дело шло к тому, что она могла оказаться в окружении.

— Сегодня у нас шестое, — сказал Романов, — а вчера, пятого августа, Ставка передала в адрес комфронта и главкома Юго-Западного направления: “Одессу не сдавать и оборонять до последней возможности, привлекая к делу Черноморский флот”. Видите, что получается? Эту задачу предстоит решать Приморской армии. А между тем поступили сведения, что ее госпитали, медсанбаты, продовольственные и вещевые склады появились на восточном берегу Южного Буга. Более того, Софронов как будто собирается переносить свой КП из Одессы в Нечаянное. К сожалению, связи с ним нет. Но сегодня мы ожидаем Чибисова: он сдал дела и поедет через Николаев. Тогда и узнаем подробности... А вас, Аркадий Федорович, прошу подготовиться к поездке в Одессу в качестве представителя Военного совета фронта, — заключил начальник штаба. — Шифрина мы уже вызвали в Николаев. Кстати, здесь мы долго не задержимся, по всей вероятности, переберемся в Запорожье.

Никандр Евлампиевич Чибисов прибыл с бригадным комиссаром Осиным и полковником Андреевым ночью. Его приезда ждали с нетерпением. Тотчас собрался Военный совет с участием начальников управлений фронта. Был на заседании и Леонид Ильич Брежнев.

Чибисов обстоятельно доложил об обстановке в районе Одессы, о состоянии сил гарнизона и Приморской армии. Затем сообщил о намерениях командарма:

— Генерал Софронов решил возложить оборону города на командира военно-морской базы контр-адмирала Жукова. Для этого он собирается передать ему одну дивизию. А основные силы армии, судя по его наметке дальнейших [97] боевых действий, будут прикрывать николаевское направление, чтобы не дать противнику переправиться через Южный Буг. Командарм считает, что прорыв неприятеля на Николаев более” опасен и чреват большими осложнениями, чем потеря Одессы. Ее оборону он расценивает как частную задачу армии, а главную задачу видит в прикрытии николаевского направления.

Далее Никандр Евлампиевич сказал, что обком и горком партии, советские органы и командование военно-морской базы с таким решением генерала Софронова не согласны, о чем и направили соответствующие донесения каждый по своей линии,

Все мы были озадачены: намерения командарма противоречили прямой и недвусмысленной директиве Ставки. Его оценка обстановки явно расходилась с оценкой Военного совета фронта. Эфемерная вероятность успеха под Николаевом ни в коей мере не могла компенсировать потери такого важного стратегического центра, каким являлась Одесса.

И. В. Тюленев и Ф. Н. Романов не скрывали своей тревоги. Тут же было окончательно решено послать в Приморскую армию представителя командования фронта с задачей подтвердить приказ Ставки и обеспечить его выполнение, оказать помощь в организации обороны города. Этим представителем был назван я.

Особенно удивляться этому не приходилось. Речь шла о создании стойкой и упорной обороны силами весьма немногочисленных войск, и поэтому успех дела в особенно значительной степени зависел от инженерного обеспечения, от возможности превратить большой мирный город в крепость. Ведь без надежной системы заграждений и укреплений, без полной мобилизации внутренних производственных ресурсов нечего было и думать остановить врага, имевшего многократное превосходство в силах. Именно поэтому в качестве представителя Военного совета выбрали инженерного начальника.

Внутренне я уже был подготовлен к этой роли после разговора с генералом Романовым. Хорошо, что он своевременно сориентировал меня.

Тут же, на ночном заседании Военного совета, Тюленев записал в своем полевом блокноте:

“Командующему Приморской армией генерал-лейтенанту Софронову Г. П. Одессу не сдавать и оборонять до последней возможности”.

Подписался сам. Дал подписаться Запорожцу. Вырвал листок из блокнота, сложил и протянул его мне:

— Сразу собирайтесь в путь, Аркадий Федорович, время не терпит. Задачи ясны?

— Ясны, товарищ командующий.

— Вот и хорошо. Проявите максимум настойчивости в проведении линии Военного совета. Действуйте решительно от его имени.

Перед отъездом ко мне подошел Леонид Ильич:

— Итак, Аркадий Федорович, вам дан приказ на запад, в Одессу, а мне — в другую сторону, на восток, в Днепропетровск. Но задача у нас единая... Счастливого вам пути.

Я тоже пожелал успехов бригадному комиссару и сердечно поблагодарил его за помощь в налаживании деловых контактов с советскими и партийными органами прифронтовых городов и областей.

Я простился со всеми. Вызвал полкового комиссара А. Д. Притулу, временно, до приезда Шифрина, передал ему дела.

Сборы были недолгими. Занималось раннее утро 7 августа, когда мы с Фришманом и Артамоновым выехали на фронтовом газике в направлении Одессы.