В решительное наступление
В 1944 году перед Красной Армией была поставлена задача полностью очистить от фашистских захватчиков советскую землю, а затем помочь народам Восточной Европы освободиться от гитлеровского рабства.
Генеральным штабом была разработана операция «Багратион». Главный удар Ставка Верховного Главнокомандования планировала нанести на западном направлении, кратчайшем пути к границам гитлеровской Германии. Охватывающее положение наших войск в Белоруссии по отношению к немецко-фашистской группе армий «Центр» способствовало успешному проведению этой наступательной операции.
К этому времени были созданы три Белорусских фронта. Существовавший до этого Белорусский фронт был переименован в 1-й; на базе штаба 10-й армии сформирован штаб 2-го, а Западный фронт переименован в 3-й Белорусский фронт.
Наша 290-я стрелковая дивизия вошла в состав 70-го стрелкового корпуса, которым командовал генерал-майор В. Г. Терентьев.
Как уже говорилось в предыдущей главе, в течение марта части дивизии доукомплектовывались личным составом и вооружением. А с первых чисел апреля приступили к плановым занятиям по боевой подготовке. С каждой ротой и батальоном было проведено по нескольку тактико-строевых занятий и тактических учений, в том числе и с боевой стрельбой. В июне же началось боевое слаживание полков, которое закончилось проведением полковых учений с боевой стрельбой артиллерии, танков и стрелкового оружия. [157]
Наш полк укомплектовали и хорошими командирами батальонного и ротного звена. Так, комбатами у нас были капитан И. П. Хирный, М. И. Пятириков и Ю. М. Двужильный. Не могу не вспомнить добрым словом и таких командиров, как Л. К. Миронов, М. М. Загайнов, И. М. Терентюк, М. И. Корсунский, П. С. Грищенко, А. С. Маякин, А. Б. Гольдберг.
В основном комсостав полка был уже закален в предыдущих боях. И только небольшая часть командиров взводного звена прибыла к нам недавно, по окончании курсов младших лейтенантов. Но многие из них, как выяснилось при беседах, до поступления на эти курсы тоже успели повоевать на должностях командиров отделений и помкомвзводов. Словом, понюхали пороху.
Да, личный состав полка готовился к предстоящим боям упорно и настойчиво. Ведь все отлично понимали, что бить врага можно лишь тогда, когда в совершенстве овладеешь наукой побеждать. И учились, учились. Саперы, например, без устали трудились на ими же оборудованном инженерном городке, вновь и вновь отрабатывая приемы в проделывании проходов в минных полях и проволочных заграждениях противника, установке фугасов, завалов. Батальонные и полковые артиллеристы тренировались в разведке целей и поражении их огнем прямой наводкой. Стрелковые роты занимались в поле, производили развертывание и свертывание, двигались по проходам в минновзрывных и проволочных заграждениях, дружно атаковывали условного противника, учась вести огонь из автоматов и ручных пулеметов на ходу. Радисты тренировались на быстроту вхождения в связь и в переходе на новые волны. А завершилась вся эта подготовка, как уже говорилось выше, батальонными и полковыми тактическими учениями с боевой стрельбой.
Полковые учения, проводившиеся с 1 по 10 июня, были односторонними. Каждое из них длилось трое суток. Мишенная обстановка создавалась на глубину до трех километров. На период учений полку придавались два артиллерийских дивизиона, для которых также была создана мишенная обстановка. В полку стрелял один стрелковый батальон, приданная артиллерия, минроты батальонов и минометная батарея полка. Артиллерия вела огонь прямой наводкой.
Для проведения учения был подобран участок местности в тылу, на удалении 18–20 километров от переднего [158] края. По своему характеру местность была похожа на ту, где занимал оборону противник. Здесь протекала речка, правда, не столь широкая, как Проня, но позволяющая отработать и вопросы форсирования.
Проводились и командно-штабные учения, которыми руководил лично комдив генерал-майор И. Г. Гаспарян.
Утром 14 июня командиры полков были приглашены к комдиву за получением боевой задачи. Целый день генерал Гаспарян работал с нами, а начальники родов войск и служб — с нашими помощниками.
Решение на прорыв вражеской обороны командир дивизии объявил в середине дня. Местность, на которой предстояло действовать, совпадала с той, где проходили и наши занятия по командирской подготовке. Только правая граница моего полка, она же и дивизии, включила в полосу наступления квадратную рощу на удалении полутора километров от переднего края обороны противника. Справа непосредственных соседей не было. Слева наступал 885-й стрелковый полк при поддержке роты танков.
На усиление наш полк получил артиллерийскую бригаду прорыва РГК без одного дивизиона и 1-й дивизион артиллерийского полка дивизии. Командовал артбригадой подполковник Б. К. Войцеховский. Это был грамотный и довольно опытный артиллерист, уже не раз участвовавший со своей бригадой в прорыве вражеской обороны.
Нам выделили и две саперные роты, в задачу которых входило проделывание проходов в заграждениях, пропуск через них войск и последующее сопровождение пехоты и артиллерии в наступлении.
И последнее. На период артиллерийской подготовки полку придавалась батарея самоходно-артиллерийских установок для разрушения дзотов на переднем крае обороны противника. В ее составе насчитывалось пять САУ-152.
На утро 15 июня командир дивизии назначил рекогносцировку местности и предупредил, что на ней будут присутствовать командующий армией генерал-лейтенант И. Т. Гришин и командир корпуса генерал-майор В. Г. Терентьев.
Так как комдив намечал начать работу в 10.00 с участка нашего полка, то мне со своими офицерами следовало провести рекогносцировку еще раньше, с рассвета, [159] чтобы успеть получить данные о противнике на участке прорыва от штаба той части, что стояла здесь в обороне. Да и лично изучить местность, начертание переднего края, определить опорные пункты в обороне врага, подступы к реке и места выхода на ее противоположный берег.
Хорошо еще, что во второй половине июня самая короткая ночь и самый длинный день! Иначе бы до 10.00 не успеть. Ведь для решения всех названных вопросов нужно как минимум 6–8 часов светлого времени...
Когда мы подъехали к опушке леса, что юго-западнее населенного пункта Рясна, нас остановил комендантский патруль. Ко мне подошел офицер, представился и сказал:
— Дальше на лошадях проезд запрещен. Прошу вас, товарищ подполковник (в первых числах июня мне было присвоено это звание), спешиться, лошадей отвести в глубь леса, а самим следовать по ходу сообщения. Я укажу его вам.
Это была одна из мер штаба армии, строжайше следившего за соблюдением всех его указаний по маскировке и скрытности подготовки к наступлению.
...Начальник разведки обороняющегося полка подробно изложил нам имеющиеся у него сведения о противнике, показал разведсхему его опорных пунктов и целей в них. А полковой инженер предоставил схему инженерного оборудования местности и заграждения перед передним краем своей и вражеской обороны. Все это намного облегчило нам проведение рекогносцировки.
К десяти часам утра решение на наступление полка с соответствующими расчетами и выкладками для его обоснования было в основном готово. Теперь можно встречать и высокое начальство, докладывать ему.
Ровно в 10.00 из-за изгиба траншеи быстрым шагом вышел щеголеватый подтянутый капитан. За ним появилась группа военных. На их несколько грузноватых фигурах — простое красноармейское обмундирование. Это тоже элемент маскировки.
Впереди шел командарм генерал-лейтенант И. Т. Гришин. Следом — командир 70-го стрелкового корпуса генерал-майор В. Г. Терентьев. Затем наш комдив и человек пять старших офицеров. [160]
Поздоровавшись с нами, командарм взял бинокль и начал осматривать местность перед обороной противника. Одновременно слушал пояснения начальника разведки корпуса.
О порядке артподготовки командарму доложил командующий артиллерией дивизии полковник А. И. Зорькин. Она, как я расслышал, должна будет длиться девяносто минут и состоять из четырех огневых налетов и одного ложного переноса огня.
Командующий, выслушав полковника Зорькина, повернулся к комдиву, спросил:
— Какой полк наступает здесь?
— 878-й стрелковый, — ответил ему Гаспарян.
— Готовы доложить решение? — обратился уже ко мне командарм.
— Готов, товарищ командующий, — ответил я и начал свой доклад с характеристики противника.
— Не будем терять времени, — мягко остановил меня И. Т. Гришин. — Я уже слушал начальника разведки. Если у вас есть что добавить или что-нибудь он упустил, тогда, конечно, докладывайте. А так...
Спокойный тон командарма располагал к нему, снимал скованность. Докладывать было легко, тем более что И. Т. Гришин слушал внимательно, уже не перебивая. А выслушав мое решение и последовательность его выполнения, даже похвалил меня. Спросил комкора и комдива, есть ли у них какие-нибудь вопросы ко мне. Те ответили, что вопросов не имеют.
— А у вас ко мне? — спросил меня командарм.
— Есть просьба, товарищ командующий. Прошу надежно подавить противника вон в той роще. — И изложил ему свои опасения за нес.
Генерал-лейтенант посмотрел сначала на карту, затем поднял к глазам бинокль, навел его на рощу и долго рассматривал ее.
— Да, действительно эти сосеночки могут таить под своими кронами неприятности, — проговорил он вполголоса. — А может, ее лучше обойти? Вон там, слева? — поворачиваясь ко всем стоящим, спросил командарм.
Я же настаивал: очистить рощу от противника нужно сразу, не оставляя на потом. Потом может быть и поздно.
— Ну хорошо... Что у нас есть в резерве? — обратился [161] Гришин к одному из сопровождавших его полковников.
— Авиация вся задействована, товарищ командующий, — ответил тот. — Осталось лишь два полковых залпа реактивной артиллерии.
— Хорошо, — сказал командарм. — Товарищ Терентьев, спланируйте в конце артподготовки один полковой залп реактивной артиллерии по роще. — Повернувшись ко мне, добавил: — Это все, чем я могу вам помочь. Дальше решайте сами.
— Спасибо и за это, товарищ командующий. Но у меня...
— Что еще?
— Последняя просьба: спланировать огневой вал перед моим левофланговым батальоном на такую же глубину, как и перед соседним полком. Это поможет ему в короткий срок овладеть гребнем вон тех высот. Затем, введя второй эшелон в обход рощи с запада, я легко отрежу все пути отхода противнику, обороняющемуся в ней.
— Что ж, мысль верная, подполковник. А что скажет нам на это бог войны? — Командарм посмотрел на полковника Зорькина.
— Боеприпасов маловато, товарищ командующий, — ответил тот.
— А артиллерии достаточно? Сколько у вас стволов на километр фронта прорыва?
— На направлении главного удара сто шестьдесят, товарищ командующий, а здесь сто двадцать.
— И все-таки подумайте над просьбой командира полка. Что же касается боеприпасов, то вам их еще подвезут, я распоряжусь, — сказал Гришин. И уже командиру дивизии: — Подсчитайте все это вместе и доложите мне.
На этом работа на местности и закончилась.
На следующий день я до позднего вечера снова работал с командирами батальонов на местности. Здесь мы определили каждой роте исходный рубеж атаки, ее направление, места сборки плотов и порядок форсирования реки. С командирами батарей уточнили цели, последовательность их поражения как в период общей огневой подготовки, так и во время атаки, места наблюдательных пунктов, районы огневых позиций. Вернулись в расположение полка где-то к полуночи. Не успели стряхнуть с себя [162] пыль и умыться, как позвонил начальник штаба дивизии и предупредил о том, что завтра к 10.00 (считай, уже сегодня) мне и замполиту быть на совещании. Спросил его, что нужно иметь с собой. «Только карту», — ответил начштаба и положил трубку.
Народу на совещание собралось много. В большой палатке, куда мы зашли вместе с майором Г. Т. Петушковым (он недавно сменил выбывшего по ранению бывшего замполита майора И. И. Загорного), на стене, от потолка и до самого пола, висела огромная карта. На ней нанесены оборона противника, оперативное построение армии, задачи корпусам, дивизиям и полкам.
У карты толпились командиры частей и соединений, сверяя с ней свои задачи и уточняя другие вопросы.
Номер своего полка я нашел сверху шестым. Оказывается, справа от нас, на удалении десяти километров, на отдельном направлении прорывал оборону противника еще один корпус армии.
В 10.00, когда все уже сидели на своих местах, в палатку вошли командующий 2-м Белорусским фронтом генерал-полковник Г. Ф. Захаров, член Военного совета фронта генерал-лейтенант Л. З. Мехлис, начальник штаба фронта генерал-лейтенант Н. Н. Боголюбов, наш командарм.
После рапорта командующий фронтом поздоровался с аудиторией, затем сказал, что хочет послушать командиров полков о готовности их частей к наступлению, решения на наступление, знание противостоящего противника, доклады об обеспеченности всем необходимым для выполнения боевых задач. Из каждой дивизии будет заслушан один командир полка.
Из нашей 290-й стрелковой этот жребий пал на меня.
...Командующий фронтом слушал доклады молча, не перебивая. А вот член Военного совета фронта генерал-лейтенант Л. З. Мехлис то и дело задавал наводящие вопросы. Причем таким резким тоном, что командиры полков терялись, начинали путаться.
Настала и моя очередь идти к карте. Учитывая замечания, высказанные Мехлисом в адрес выступавших до меня, я уже прикинул в уме более или менее последовательное изложение необходимого материала, обоснования для спорных мест. Начал доклад в том же порядке, что и на рекогносцировке. [163]
Генерал Г. Ф. Захаров внимательно слушал и все время следил за указкой, которой я оперировал на висящей карте. Когда же я сказал, что доклад окончен, он посмотрел на Л. З. Мехлиса и сказал:
— У меня вопросов к командиру полка нет. А у вас?
— У меня есть! — резко ответил Мехлис. И, обращаясь ко мне, спросил: — Скажите, когда сходит туман с Прони?
Я доложил, что вчера, например, тумана не было. В прошлые дни стоял лишь один раз утром, но незначительный. А сегодня был или нет, доложить не могу, так как уехал на совещание затемно.
— Вы ехали на Военный совет фронта, поэтому обязаны были знать все, что вас здесь спросят! Когда будете начинать артиллерийскую подготовку? Как вы можете ответить на этот вопрос, если не знаете, когда сходит с реки туман? — Мехлис встал, начал ходить взад и вперед вдоль стола, жестикулируя.
— Такой туман, какой был три дня назад, началу артподготовки не помешает, товарищ член Военного совета, — ответил я с некоторой запальчивостью. — Наоборот, если он ляжет утром в день наступления, то будет не мешать, а способствовать нам.
Мехлис подошел ко мне вплотную, вперил в меня свой сверлящий взгляд, затем сказал с усмешкой:
— Так, так, так! Значит, способствовать? Вы слышите? — сделав обводной жест рукой, обратился он к собравшимся. — Он говорит, что туман будет ему даже способствовать! Когда же это было, чтобы туман способствовал артподготовке? — снова повернулся он ко мне.
— Полку, прежде чем атаковать оборону противника, предстоит еще форсировать реку, товарищ член Военного совета, — стоял я на своем. — А для этого нужно собрать плоты, на которых будем ее форсировать. Вот тут-то туман и будет нам помощником. Что же касается артподготовки, то и здесь он не помеха. Ведь первая траншея противника находится всего в двухстах — двухстах пятидесяти метрах от уреза воды. Берега крутые, и туман не закрывает ее.
— Что ж, логично... А почему у вас такое обмундирование? — вдруг резко сменил тему разговора Мехлис, щупая пальцами рукав моей хлопчатобумажной гимнастерки.
— Такое выдают, товарищ член Военного совета... [164]
— Не может быть! Командирам полков — и хлопчатобумажное?! — с удивлением произнес Мехлис, ища глазами кого-то среди сидящих. Но, не найдя того, кого искал, обратился к аудитории: — Что ж вы, командиры полков, все получаете такое обмундирование?
— Все! — послышалось в палатке.
— А ну, командиры полков, встаньте! — скомандовал Мехлис.
Те поднялись. Член Военного совета фронта подошел сперва к одному, потом к другому, третьему. И, убедившись в правильности ответа, вернулся к столу.
— Хорошо. Всем командирам полков еще до наступления сошьем хорошее обмундирование. Командующему армией, начальнику тыла фронта завтра же выслать в части портных и снять с командиров полков мерку! А вам, — обратился он уже ко мне, — я пришлю своего портного.
— Спасибо, товарищ член Военного совета, за заботу, — ответил я.
В палатке послышались голоса одобрения. Но вызваны они были, думается, не столько решением члена Военного совета, сколько вообще сменой темы разговора. Ведь до этого, честно говоря, в палатке была какая-то гнетущая обстановка.
Кстати, Л. З. Мехлис вскоре был отозван Ставкой в Москву, и вместо него членом Военного совета 2-го Белорусского фронта стал генерал-лейтенант Н. Е. Субботин, прекрасной души человек, отличный воспитатель и старший товарищ, с которым мне позже, уже далеко за пределами Белоруссии, еще предстояла встреча.
Через несколько дней после Военного совета фронта у нас в полку состоялось партийное собрание. Доклад о задачах коммунистов части в предстоящем наступлении, о роли партийных организаций в мобилизации личного состава на качественное выполнение боевой задачи был поручен мне.
Партсобрание прошло с большим подъемом. На нем выступили шестнадцать человек. Среди них были и командиры батальонов и рот, и заместители по политчасти, и просто бойцы-коммунисты. Все взволнованно говорили о священном долге каждого члена и кандидата в [165] члены ВКП(б) быть всегда впереди, на линии огня, личным примером вдохновлять воинов полка на подвиги во имя освобождения Родины от фашистских захватчиков.
Затем состоялись и батальонные собрания личного состава. Доклады на них делали руководящие работники полка. На собраниях выступило немало бойцов и младших командиров. Из всех выступлений было видно, что настрой у личного состава боевой. И это радовало.
В ночь на 23 июня полк занял исходное положение для перехода в наступление. Представители штаба и управления полка направились в подразделения, чтобы там оказать помощь командирам в организации боя. Мы с командиром бригады прорыва подполковником Б. К. Войцеховским после выхода батальонов на свои направления заняли подготовленный полковыми саперами наблюдательный пункт в первой траншее ранее обороняющейся здесь части.
Еще раз уточнили выявленные у противника нашими разведчиками цели, обговорили порядок и время их подавления. Но больше всего меня конечно же волновало то новшество, которое наше командование спланировало применять при атаке переднего края обороны противника: движение стрелковых подразделений непосредственно за артиллерийским огневым валом.
Нельзя сказать, что раньше я об этом ничего не слышал. Слышал и знал. Но теоретически. А теперь все это мои батальоны должны проделать практически. Как тут не волноваться?
То и дело обращался к Войцеховскому с одним и тем же вопросом: а не напутают что-нибудь его артиллеристы? Не ударят ли по своим? Но тот заверял: все будет хорошо. Ведь не впервой же, не раз приходилось осуществлять этот способ ведения огня и на других направлениях.
...Разговоры по радио и даже по телефонам с целью сохранения в тайне нашей подготовки к наступлению категорически запрещены. Все заслушиваю только устно. Комбаты присылают ко мне связных с докладами о занятии исходных рубежей и о готовности к переходу в атаку.
Командиру дивизии о готовности полка сообщил условным сигналом. И наконец-то по телефону. Но... Позывные до начала артиллерийской подготовки нами взяты [166] те, которыми пользовались еще командиры обороняющихся здесь войск. У командира дивизии, например, позывной командира оборонявшегося полка, а мы, командиры полков, получили позывные его комбатов. Если даже кто-то и подслушает нас, то сделает вывод: на этом участке все по-старому, новых войск нет.
В ночь перед наступлением в полку никто не мог уснуть. Все с нетерпением ждали утра следующего дня.
Первыми наступательную операцию «Багратион» начала летчики. С наступлением темноты и до самого рассвета высоко в небе не смолкал гул моторов сотен бомбардировщиков. Они шли с востока на запад, и глухие разрывы сброшенных ими глубоко в тылу вражеской стороны бомб сотрясали землю.
Бомбардировке подвергались и железнодорожные узлы, склады с оружием и боеприпасами, оперативные резервы противника в районах их сосредоточения и на тыловых оборонительных рубежах. Налеты совершались и на построенные гитлеровцами переправы через реки Днепр и Бася, а также на штабы оперативных объединений.
Тактическую оборону челночным способом обрабатывали наши легкие ночные бомбардировщики По-2. Мы слышали, как стрекочущие звуки их моторов то затихали с подходом к целям, то резко усиливались после сбрасывания бомб. Это действовали отважные летчицы женского авиационного полка.
Быстро шла к концу короткая июньская ночь. И с зарей по всей линии вражеской обороны наступила тишина. Умолкли пулеметные очереди, прекратился методический артобстрел местности по квадратам и нашего тыла. Неужели гитлеровцы действительно ни о чем не догадываются?
Над поймой Прони стоит небольшая дымка. Это не туман, но все же. Под ее покровом через полтора часа батальоны первого эшелона начнут форсировать водную преграду и накапливаться для атаки на противоположном берегу.
В 6.00 сверили часы по московскому времени. До начала артиллерийской подготовки осталось еще тридцать семь минут. А атака назначена на 9.00. Об этом меня письменно уведомил командир дивизии. И не загодя, а всего лишь два часа назад, в 4.00. До командиров же батальонов [167] время «Ч» доведено мною через представителей штаба полка в 5.00.
За пять минут до начала артподготовки подполковник Войцеховский тоже впервые вышел на связь со своими дивизионами и приказал: «Зарядить и доложить!» В свою очередь я, вызвав комбатов поочередно к телефону, еще раз спросил их о готовности, напомнил о начале выдвижения к реке одновременно с появлением первых разрывов снарядов в полосе обороны противника. Сказал, что артподготовка начнется и закончится залпом «катюш». Это сигнал и артиллеристам о конце общей артподготовки и переходу непосредственно к поддержке стрелковых подразделений, и нам для начала атаки.
Комбаты доложили: поняли.
Сначала, как и было задумано, над нами с шипением пронеслись огненные кометы. И тут же воздух потрясли залпы сотен орудий ствольной артиллерии.
Вражеская оборона вмиг окуталась клубами дыма и пыли. Там все грохочет, кипит в огне. Вижу, как наши батальоны спускают на воду плоты и паромы. К реке бегут и минометчики, неся на плечах стволы и плиты, катят орудия артиллерийские расчеты. Связисты группами по два-три человека спешат от НП к своим батальонам, разматывая следом провод.
Прошло всего лишь тридцать минут артиллерийской подготовки, а батальоны первого эшелона уже заканчивают форсирование Прони. На том берегу находятся все стрелковые роты, часть противотанковых взводов батальонной артиллерии и минометных рот. Ну, еще минут десять, и...
Вижу в бинокль, как 3-й батальон капитана Двужильного пошел вперед, вслед за огневым валом. Дивизионы Войцеховского ведут огонь ювелирно, кладут снаряды буквально в трехстах — трехстах пятидесяти метрах впереди батальонов. Под прикрытием этого вала наши цепи уже приблизились к первой вражеской траншее, забрасывают ее гранатами. И, не задерживаясь здесь долго, с криками «ура» спешат ко второй.
А вот и третья траншея гитлеровцев. 3-й батальон атакует ее, а впереди — та самая злополучная роща, по которой запланирован полковой залп «катюш». Но что же Двужильный, почему не останавливает роты? Увлекся [168] боем или... Пытаюсь связаться с ним по рации — не отвечает. Ранен, убит? Что делать? Доложить командиру дивизии и просить его снять удар «катюш» по роще? Успею ли? Нет, нужно самому останавливать батальон. Благо, что через Проню уже есть понтонный мостик.
— Машину, скорей машину! — кричу адъютанту. И — уже начальнику штаба: — Майор Гладкий, остаетесь здесь, управляйте первым батальоном. Я еду в третий.
За считанные минуты мы уже на другом берегу. Водитель выжимает из мотора «виллиса» все, на что тот способен. Но мешают встречающиеся на пути воронки, траншеи, ходы сообщения...
И все-таки успел, догнал, остановил. Капитан Двужильный пытается что-то объяснить, оправдаться. Но мне все ясно и без объяснений. Увлекся преследованием бегущего врага, думал до залпа проскочить и рощу, но успел ли бы?
На часах восемь часов пятьдесят шесть минут. И тут страшной силы грохот потряс землю впереди нас. «Катюши»! Да, это они. Ударили по роще. Та сразу же окуталась огнем и дымом. Вот тебе и «успел бы».
Двужильный молчит. Да и что отвечать? Вон ведь, побелел как снег от увиденного.
Теперь снова вперед, только вперед. За рощей — деревня Сусловка. Ее надо брать немедленно, пока гитлеровцы не пришли в себя.
Отдаю соответствующий приказ комбату. А сам подзываю к себе бойца с рацией. Связываюсь с начальником штаба полка, говорю:
— Доложите первому, что у нас все в порядке. Двужильный дерется за Сусловку, я с ним, потерь в батальоне почти нет.
— Вас понял, — ответил начальник штаба. — Сейчас все доложу.
— Как идут дела у Хирного?
— Прошел вторую траншею, все в порядке.
— Хирный пусть атакует, как ему и было приказано. А вот батальон Пятирикова отправь немедленно сюда, к Двужильному. Он здесь очень нужен.
Убедившись, что начальник штаба понял меня правильно, переговоры с ним закончил. Да, второй эшелон полка нужен сейчас именно здесь. Вместо того чтобы вводить его в бой за 1-м батальоном, который наступает за огневым валом все же медленно, лучше выдвинуть его [169] здесь, через рощу, где несколько минут назад уже прошел 3-й батальон капитана Двужильного.
И еще. Деревня Сусловка — рубеж выполнения полком ближайшей задачи. Но в ней, как видно из докладов, фашисты закрепились, и батальону Двужильного взять ее в лоб не так-то просто. Нужно Сусловку обойти с двух сторон, а для этого требуется свежий батальон второго эшелона.
Пока так думаю, гитлеровцы предпринимают довольно сильную контратаку. Острие ее направлено на правый фланг 3-го батальона. Этого еще не хватало!
Итак, контратака. До двух рот вражеской пехоты с тремя танками уже развертываются в боевой порядок. А несколько батарей противника ведут пристрелку по участку, что восточнее Сусловки. Все это говорит о том, что фашисты будут стремиться выйти в тыл 3-му батальону, попытаются отрезать его от главных сил полка, а затем совместно с обороняющимися в деревне силами смять его и уничтожить.
Роты же Двужильного тем временем втянуты в бой за Сусловку. Две из них уже достигли восточной, а левофланговая, обойдя деревню, вышла даже на юго-западную окраину. Но здесь противник сковал ее плотным огнем.
Выходит, отражать контратаку почти что нечем. Вся надежда на быстрейший подход 2-го батальона капитана М. И. Пятирикова.
— Организуй пока силами ячейки управления круговую оборону, — приказываю капитану Двужильному. — Всех к бою, кто есть с тобой, кроме радиста. А ротам прикажи держаться там, где они есть, и ни шагу назад! Скоро подойдет второй батальон.
А сам снова сажусь к радиостанции. Нужно связаться с командиром 2-го батальона и перенацелить его на разгром контратакующей группы противника.
Комбат два почему-то не отвечает. А тем временем левофланговая рота противника начинает разворачиваться вправо и заходить батальону в тыл.
А мы... Нас всего-то, со мной, командиром дивизиона и капитаном Двужильным, здесь двенадцать человек. Роты же батальона впереди. Их из боя не выведешь, завязли в нем крепко. Значит, вражескую роту, совершающую маневр, придется встречать нам. [170]
Подпустили фашистов поближе, ударили. Правый фланг роты залег, ответил нам автоматным огнем. Левый же по-прежнему движется к восточной окраине. Что же молчит Пятириков?!
— Товарищ подполковник, — кричит в это время радист, — второй батальон!
Слышу в наушниках звонкий голос капитана Пятирикова, спрашиваю:
— Доложите, где ваш батальон?
— Подхожу к западной опушке рощи.
— Слушайте меня внимательно. Я нахожусь с третьим батальоном у деревни Сусловка. Между батальоном Двужильного и вами — контратакующая группа фашистов. Она как раз подставила вам свой левый фланг. Разворачивайте батальон и атакуйте в направлении деревни. Поняли?
— Понял, атаковать в направлении деревни! Выполняю!
— Командира дивизиона ко мне| — приказал я адъютанту, который, лежа в нескольких метрах от меня за согнувшейся старой ивой, вел из автомата огонь по вражеской цепи.
Подполз командир артиллерийского дивизиона капитан М. А. Балавас.
— Второй батальон через несколько минут ударит по противнику с тыла. Сможете поддержать его огнем? — спросил я у него.
— Смогу, — уверенно ответил Балавас. — Сейчас свяжусь с подполковником Войцеховским и скорректирую огонь одного-двух дивизионов.
— Тогда действуйте. Только быстро!
Правофланговая рота фашистов перебежками накапливается метрах в четырехстах от нас. Танки остановились, поддерживают огнем с места левофланговую. Да и в самой деревне усиливаются звуки боя. Строчат пулеметы, частую дробь выбивают наши ППШ, рвутся ручные гранаты. Выходит, что сусловский гарнизон тоже пытается контратаковать 3-й батальон с фронта.
— Быстрее, быстрее, Балавас! — кричу я командиру артдивизиона. — Давайте огонь!
— Даю! — отвечает капитан. И что-то передает на далекие от нас огневые позиции.
Впереди, за боевыми порядками гитлеровцев, разорвалось несколько снарядов. Перелет! Балавас снова передает [171] по рации какие-то цифры. Второй залп накрывает правофланговую роту. Теперь надо ударить по левофланговой роте. Так... Что, не нравится?!
Фашисты действительно заметались между разрывами. Большая группа их кинулась было в направлении рощи, но здесь их встретили бойцы батальона капитана Пятирикова.
— Смотрите, Балавас, второй батальон атакует! — крикнул я артиллеристу. — Остановите стрельбу. Теперь Пятириков расправится с ними сам.
Да, теперь гитлеровцам было несладко. Дело в том, что в это время откуда-то слева появились наши тридцатьчетверки, приданные 885-му стрелковому полку. А справа, тоже почти от рощи, с громким «ура» стремительно двигались роты 1-го батальона капитана Хирного.
Очень хорошо! Все три батальона полка сошлись у деревни Сусловка!
Я снова взял у радиста микрофон. Вызвал командира 1-го батальона.
Приказал:
— Хирный, перед вами деревня Сусловка. Но в ней уже люди Двужильного. Обходите ее слева. Пятириков обойдет справа. Не останавливайтесь, быстрее продвигайтесь на северную окраину Ханьковичей.
— Вас понял, — ответил комбат. — Наступать на Ханьковичи.
— Теперь дайте мне Пятирикова, — сказал я радисту. В это время к нам подошел капитан Двужильный. Пришлось его отчитать: — Не дело комбата самому бегать в атаки. Видел ведь, как вы сейчас увлеклись. А вам нужно управлять батальоном. — И уже мирно сказал: — Слушайте задачу. Слева деревню обходит первый батальон. Пятириков обогнет ее справа. Ваш батальон выйдет во второй эшелон. Задача ясна?
— Но как же так, товарищ подполковник! Ведь у меня к фашистам еще должок...
— Все мы с них в свое время спросим, — перебил я комбата. — А пока выполняйте приказ!
Капитан Двужильный после моих слов как-то весь съежился, опустил голову. На его скулах заходили желваки. И не знал я тогда, что кроется под высказанным им [172] словом «должок». Об этом я узнаю уже после войны, где-то в шестидесятые годы. Узнаю из письма писателя Г. Н. Фролова, автора книги о славной дочери советского народа — партизанке Вере Волошиной. Вера, как и Зоя Космодемьянская, будучи разведчицей, была схвачена и казнена фашистами. И вот Георгий Николаевич, узнав о том, что в школьные годы его героиня дружила с Юрием Двужильным, написал мне, его бывшему командиру, письмо. И вспомнилась мне белорусская деревушка Сусловка, бой, комбат три капитан Двужильный, его протест против отвода батальона во второй эшелон полка. Ведь в его груди негасимо пылала жажда мести к фашистским палачам, замучившим его первую любовь — Веру.
Но тогда, повторяю, я этого не знал. А если бы и знал? Ведь отвода во второй эшелон потрепанного батальона капитана Двужильного требовала сама обстановка.
...К вечеру 23 июня полк достиг северной окраины деревни Ханьковичи и леса южнее ее. И здесь был встречен сильным огнем врага.
Наступили сумерки. А нужно еще собрать полк, батальоны которого растянулись по фронту на целых пять километров. Кроме того, 1-й батальон даже оказался в полосе 885-го стрелкового полка, наступавшего слева. Так уж случилось в динамике боя.
Доложил по рации командиру дивизии о выполнении полком задачи дня. Он тут же поставил мне новую, на следующий день. Из нее я уяснил, что полку с утра предстояло развивать наступление дальше, южнее деревни Ханьковичи, форсировать реку Бася, захватить на ее западном берегу плацдарм и в середине дня обеспечить ввод в бой второго эшелона дивизии — 882-го стрелкового полка.
Река Бася является притоком Прони. Ширина ее достигает 15–20 метров. Форсировать ее придется с ходу. Табельных переправочных средств, кроме нескольких лодок, в полку нет. Заготавливать же подручные средства и делать из них плоты, как это было при форсировании Прони, нет времени.
По западному берегу Баси проходит второй оборонительный рубеж гитлеровцев на подступах к Могилеву. И он наверняка к утру будет занят отходящими отсюда и подошедшими из глубины частями противника. Следовательно, форсировать реку предстоит под огнем. [173]
Вывод напрашивался один: отыскать мелкие места, вывести к ним батальоны и форсировать Басю вброд.
Эту задачу я и поставил начальнику разведки, полковому инженеру.
Разведчики вернулись на рассвете. Капитан М. М. Загайнов доложил, что найдены два брода, глубиной чуть более одного метра, показал на карте пути подхода к ним.
— Оборону по западному берегу реки, — сказал капитан, — занимают отходящие части гитлеровцев. Захватить пленного, чтобы уточнить наличие свежих частей, не удалось. Ночь уж больно короткая.
Доклад начальника разведки вносил некоторые коррективы в принятое вечером решение. 3-й батальон пришлось сразу же перенацелить влево — двигаться к реке по лесу, где фашисты еще не заняли обороны. К тому же этот путь и ближе к одному из двух бродов. А захват его отрежет путь отхода вражеским подразделениям, прикрывающим подступы к реке Бася.
Да и 1-й батальон лучше всего провести скрытно, по лесу, вслед за 3-м батальоном.
Задача 2-му батальону не менялась. Он должен был атаковать противника на безымянной высоте, прикрывающей подступы к правому броду, и своими активными действиями отвлечь внимание гитлеровцев от 3-го и 1-го батальонов.
С вечера атака намечалась на 7.00. Но из-за внесенных поправок в обстановку ее начало следовало перенести на 8.00.
Свое решение я доложил командиру дивизии. Генерал Гаспарян внимательно выслушал меня, но с переносом времени начала атаки долго не соглашался.
— А ты гарантируешь успех полка? — то и дело спрашивал меня комдив. — Не сорвешь ввод в бой второго эшелона на том берегу?
Я отвечал, что другого выхода просто нет. Если не будет захвачен хотя бы один брод, реку придется форсировать с подготовкой, а это вообще затянется на целый день.
После долгих колебаний командир дивизии все же дал свое согласие.
В 7.43 артиллеристы подполковника Войцеховского открыли огонь. Для 3-го батальона это был сигнал начать [174] скрытное, по балке и кустарникам, выдвижение к лесу с последующим выходом на свое направление для выполнения поставленной задачи. 2-й батальон изготовился к атаке безымянной высоты. А 1-й вместе с саперной ротой полка и повозками, нагруженными лесоматериалами и деревянными лодками, сосредоточился в глубокой балке в готовности вслед за 3-м батальоном двигаться к реке.
С чердака полуразрушенного сарайчика, в прошлом, видимо, служившего для полевого стана, мы с Войцеховским наблюдали за всеми передвижениями подразделений полка. В бинокль было хорошо видно, как 3-й батальон начал втягиваться в лес, а через минуту-другую 2-й пошел в атаку на высоту. Артиллерия тут же усилила огонь по ее восточным скатам. Но вскоре, увидев серию красных ракет в сторону противника, выпущенную командиром 2-го батальона, что означало перенос артиллерийского огня в глубину, Войцеховский сосредоточил его уже по гребню высоты.
Вдруг слева в лесу, куда ушел 3-й батальон, вспыхнула ожесточенная автоматная перестрелка. Это насторожило. Неужели гитлеровцы разгадали наш замысел?
А бой в лесу тем временем разгорался. Рвались ручные гранаты, вступили в дело пулеметы, еще чаще застрекотали автоматы. Что же там случилось?
— Комбат три просит вас, товарищ подполковник, — доложил радист.
Я надел наушники. Докладывал капитан Двужильный:
— Встретил в лесу до роты автоматчиков, веду бой, прошу помочь артиллерией.
— Командир дивизиона с вами?
— Со мной.
— Давайте координаты для артиллерии.
Вот тебе и свободный от противника лес! Допущена ошибка! Нужно было оставить там разведчиков и до утра вести наблюдение.
Но это уже запоздалые мысли. По доносящимся звукам боя чувствуется, что противник перед 3-м батальоном сильный. И вряд ли там всего-навсего рота. Что же предпринять? Сплошной обороны у гитлеровцев в лесу, конечно, нет, автоматчики, видимо, выдвинуты сюда недавно. Ведь после того, как там побывали разведчики, возвращаясь от реки, прошло немногим больше двух часов... [175]
Да, надо отыскать у противника открытый фланг и выйти ему в тыл. Но сумеет ли это сделать сам Двужильный или лучше послать к нему тех, кто там уже был, — разведчиков? А ведь это мысль.
Приказываю вызвать ко мне командира разведвзвода.
2-й батальон в это время по-прежнему ведет ожесточенный бой за безымянную высоту. Только теперь отражает контратаку до полусотни фашистских автоматчиков на своем правом фланге. Левофланговые же роты хотя и медленно, но все-таки продвигаются к гребню высоты.
Обстановка для полка складывается не совсем благоприятная. Батальоны наступают на самостоятельных направлениях, не поддерживая между собой ни тактического, ни огневого взаимодействия. Кроме того, лесистая местность не позволяет артиллеристам более эффективно использовать свой огонь для их поддержки.
И все-таки нужно продолжать выполнение первоначального замысла. Иного выхода пока не видно...
Прибежал командир разведвзвода полка старший лейтенант Маякин. Я спросил его, по какому направлению он на рассвете возвращался с реки. Маякин показал на карте. Да, именно здесь теперь кипел в лесу бой. Выходит, мои предположения верны — фашисты выдвинули сюда своих автоматчиков недавно, каких-нибудь час-полтора назад. А за это время как следует не закрепишься. Значит, есть и открытые фланги.
— Надо помочь третьему батальону, Алексей, — сказал я командиру разведвзвода. — Берите своих людей, обойдите гитлеровцев и ударьте по ним с тыла. Затем выдвиньтесь к броду, займите там оборону и отрежьте противнику пути отхода на ту сторону реки. Задача ясна?
— Все будет сделано, товарищ подполковник, — ответил Маякин.
...А за высоту бой все усиливается. 2-й батальон залег уже на самом гребне высоты. Капитан Пятириков докладывает, что фашисты оказывают ему упорное сопротивление с обратных скатов. А ни ему, ни артиллеристам за скатами не видно, где же у противника там пулеметы. Правда, наша артиллерия ведет сейчас огонь по площадям, а это не дает нужного эффекта.
— Что будем делать, комбриг? — спросил я у подполковника Войцеховского.
— Надо выдвигать корректировщиков вперед, — ответил он. — Дай комбату команду прикрыть моих разведчиков. [176] А я уж поставлю нужную задачу командиру дивизиона. Может, что и получится...
Переговорил по рации с капитаном Пятириковым. Тот ответил, что сейчас они с Балавасом примут меры.
Пока мы с Войцеховским уточняли обстановку и отдавали соответствующие распоряжения и командиру 2-го батальона и командиру артдивизиона, полковые разведчики уже втянулись в лес.
Я предупредил комбата три о полученной разведчиками задаче, сказал, чтобы он тоже следил за их действиями. Как только в тылу у фашистов вспыхнет стрельба, пусть немедленно поднимает батальон, и вперед к реке...
Время шло, а разведчики не подавали о себе никаких вестей. 3-й батальон по-прежнему продолжал вести упорный бой в лесу.
— Товарищ подполковник, старший лейтенант Маякин докладывает, — наконец сообщил мне начальник штаба полка.
— Где он и что делает?
— Вышел к фашистам в тыл, просит разрешения начинать.
— Молодец, Алексей! — вырвалось у меня радостно. — Пусть начинает. Передайте об этом и капитану Двужильному.
Начальник штаба снова пошел к радиостанция, а мы с подполковником Войцеховским начали в бинокли наблюдать за результатами пристрелки целей на обратных скатах высоты. Первых разрывов мы просто не видели. Снаряды ложились далеко за гребнем высоты. Затем столбы темного дыма появились ближе.
— В вилку берут мои хлопцы, — сказал Войцеховский. — Значит, корректировщики видят цели. Потерпи немного, Михаил, — он хлопнул меня по плечу, — скоро накроем!
— Уж скорее бы. Надо хоть один батальон сдвинуть с места.
— Сейчас, сейчас...
Войцеховский крикнул своим вычислителям, чтобы те приготовились принимать данные от Балаваса для других дивизионов.
В это время глубоко в лесу послышались глухие разрывы гранат и сильная автоматная стрельба. [177]
— Маякин! Маякин! — закричало на наблюдательном пункте одновременно несколько человек.
Верно, он. Вон ведь противотанковые рвутся...
Вспомнилось, как еще зимой начальник штаба полка майор Т. Г. Гладкий говорил, что Маякин не признает никаких других гранат, кроме противотанковых. Они особенно хороши, утверждал командир разведвзвода, при взятии «языков», когда нужно наделать как можно больше шума и нагнать страху на врага. И вот сейчас он тоже нагоняет на фашистов страху.
— Передайте Двужильному, пусть поднимает людей в атаку, — приказал я начальнику штаба.
— А мои артиллеристы готовы к огневому налету, — доложил в это время подполковник Войцеховский.
К радиостанции вызвали и командира 2-го батальона.
— Огневой налет, Пятириков, — сказал я ему, — начнем через две минуты. Продолжительность — пять минут. С его началом поднимайте батальон в атаку, действуйте энергично, атакуйте безостановочно и быстрее выходите к реке.
— Вас понял, — ответил комбат. — Начинаю действовать.
Наступили мучительные минуты ожидания. Сломают ли хотя бы сейчас батальоны сопротивление гитлеровцев? И кто первый, Пятириков или Двужильный? Ведь кто первым выйдет к реке, за тем и направится батальон второго эшелона.
А если снова будет осечка у обоих? Что тогда? Нет, нет, подальше от этой мысли!
Вот уже за гребнем появились первые всполохи огневого налета. За ними легла вторая очередь снарядов. Всю высоту окутало дымом. Поднялись роты капитана Пятирикова. Первая группа бойцов уже выскочила на гребень высоты, а за ней стеной и вся цепь... А вот она начала скрываться за гребнем, втягиваясь на обратные скаты...
В бинокль видно, как артиллерийские расчеты полковой батареи лейтенанта А. Г. Гладышева выкатывают и устанавливают на гребне свои пушки.
— Молодцы, артиллеристы! — вырывается вздох облегчения. — Теперь-то высота наша... Что у Двужильного? — кричу начальнику штаба.
— Пошел вперед, фашисты пятятся.
Звоню по телефону командиру дивизии и докладываю, что полк на правом фланге овладел высотой, на левом [178] очищает лес от автоматчиков противника. Генерал Гаспарян совсем не сердито ворчит, что мне давно пора бы уже находиться на западном берегу Баси, требует через час быть на той стороне реки и оттуда доложить ему.
Сейчас самое бы время выдвигать второй эшелон. Но за кем? Как было решено раньше? Но на правом фланге батальон Пятирикова, сломив сопротивление противника на высоте, довольно быстро продвигается к реке. Но здесь подступы к ней фашисты просматривают и наверняка простреливают. А слева Двужильный все еще медленно теснит гитлеровцев из леса. И все же его опушка близко подходит к реке у брода. Здесь батальонам можно скрытно изготовиться и начать форсирование... Так за кем же?
Принятие решения командиром, особенно в ходе боя, — это трудный процесс. Сколько раз до конца войны приходилось взвешивать все эти «за» и «против», сколько минут, мучительных до боли, пришлось пережить нашему брату командиру от мала до велика! Но на то ты и командир. Ты обязан думать и взвешивать, переживать и мучиться, искать и находить, потому что тебе вверено самое ценное — судьбы и жизни людей. И ты обязан всегда принять самое лучшее решение, чтобы победить. И победить по возможности малой кровью.
1-й батальон тем временем по-прежнему стоял в балке за 3-м в готовности к вводу в дело, а его командир капитан И. П. Хирный находился со мной на наблюдательном пункте и ждал приказа. Да, нужно спросить его, что он думает, где и как лучше действовать его батальону. Ведь ему первому форсировать реку, первому захватывать плацдарм, отбивать вражеские контратаки.
Капитан Хирный, командир рассудительный, опрометчивых решений никогда не принимает. И на мой вопрос сейчас он тоже ответил мудро:
— Мне нужно подвести к реке боеспособный, а не потрепанный батальон. Двинуть его за вторым, на правом фланге, это к реке, конечно, ближе. Но вести-то на глазах у противника, под его огнем. С потерями еще до главного дела. Стоит ли?
Комбат был прав. И, уточнив с ним еще несколько вопросов, я приказал двигаться все же за 3-м батальоном.
Хирный ушел к своим ротам. [179]
Получили радиограмму от старшего лейтенанта Маякина. Он, оказывается, уже вышел к реке и занял оборону у брода. Молодец! Теперь темп, темп!
И все-таки мы начали форсирование реки только в 15.00. До этого добивали фашистов на нашем, восточном, берегу.
Перед началом форсирования произвели восемнадцатиминутную артподготовку по обороне противника. Огонь по ту сторону бродов был сосредоточен с хорошей плотностью, поэтому оба наших батальона без особых трудностей преодолели реку. И за какой-то час продвинулись в глубину вражеской обороны до полутора километров. Но здесь были остановлены сильным ружейно-пулеметным и минометным огнем, к тому же в 16.00 их контратаковало до двух батальонов фашистской пехоты с шестью танками.
К этому времени на плацдарм подоспел и 2-й батальон капитана Пятирикова. И, развернувшись из-за левого фланга, он ударом с ходу смял один из контратакующих вражеских батальонов и оттеснил его в лес.
Другой же батальон противника с шестью танками, нацеленный в основном на 3-й батальон, сумел-таки несколько потеснить 7-ю роту, но был тоже остановлен. А танки, пройдя боевые порядки батальона Двужильного, метров за 200–300 до реки наткнулись на батарею лейтенанта Гладышева. Два из них наши артиллеристы тут же подбили, остальные поспешно отошли за боевые порядки своей залегшей пехоты.
К вечеру, когда вражеская контратака была уже отбита полностью, на плацдарм прибыли командир дивизии генерал-майор И. Г. Гаспарян и начальник политотдела полковник И. М. Поляков.
Комдив снова высказал свое неудовольствие тем, что мы все-таки медленно форсировали реку и не обеспечили своевременного ввода в бой второго эшелона дивизии. Затем вынул свою карту и показал мне, куда должен выйти полк к утру 25 июня.
Я в свою очередь спросил Гаспаряна, где все-таки наш сосед слева, 885-й стрелковый полк. В течение прошедшего дня у нас с ним не было не только локтевой, но и вообще никакой связи. Правда, где-то в лесу, сзади, был слышен бой. Но кто его вел, неизвестно.
— А ты не оглядывайся на соседей, выполняй свою задачу, — ответил мне на это генерал Гаспарян. [180]
Обеспечив за ночь подразделения полка боеприпасами и всем другим необходимым для боя, мы утром возобновили движение вперед, в направлении населенных пунктов Хорошки и Кисельки.
Слева теперь вступил в бой и второй эшелон дивизии — 882-й стрелковый полк. Дружной атакой двух полков на узком, всего четыре километра шириной, участке дивизия легко сбила вражеские части прикрытия и, преодолев лесной массив, к одиннадцати часам дня была уже на подступах к реке Реста.
Как и предполагалось, противник своими главными силами успел за ночь занять довольно прочную оборону по противоположному берегу реки. Это подтвердила наша разведка. Старший лейтенант Маякин, побывавший со своими людьми у Ресты, вернулся с немецкой картой, на которой виделась вся обстановка. Карта, как оказалось, принадлежала гитлеровскому офицеру, который наткнулся на бронетранспортере на взвод нашей разведки. Разведчики подбили бронетранспортер, уничтожили несколько фашистов, в том числе и лейтенанта. И вот теперь эта карта у нас. Она-то и помогла нам изучить оборону врага, принять правильное решение для ввода в бой батальонов, спланировать огонь артиллерии.
Речка Реста большого препятствия для нас не представляла. Но по ней проходил предпоследний промежуточный рубеж обороны врага перед Днепром. Поэтому следовало ожидать, что гитлеровцы будут драться здесь с большим упорством.
Наблюдая за обороной противника, мы с подполковником Войцеховским довольно быстро набросали на свои карты схему огней для подавления целей противника, рубежи развертывания и атаки полка. Кстати, между лесом и рекой Реста лежала ровная открытая равнина, которая была пристреляна артиллерией врага. Даже сегодня несколько его батарей обстреляли опушку леса и разведчиков, которые подбирались к реке.
Противоположный берег реки тоже был пологий, с постепенным повышением к западу. Поэтому оборона гитлеровцев создавалась наподобие террас. Вторая траншея как бы нависала над первой, что позволяло вести огонь одновременно из них обеих.
Для преодоления реки и сближения с противником полку требовалось как минимум двадцать — двадцать пять минут времени. Поэтому возник вопрос о продолжительности [181] артиллерийской подготовки. Я настаивал спланировать ее по времени на тридцать минут, но подполковник Войцеховский сообщил, что ему на весь день боя отпущено всего половина боекомплекта, то есть такое количество снарядов, которое вообще можно выпустить за полчаса. А дальше, в течение всего дня? Оставаться без артиллерийской поддержки?
Доложив о сложившейся ситуации командиру дивизии, я попросил его добавить нам на день хотя бы еще 0,2 боекомплекта снарядов. Гаспарян по своему обычаю поворчал в трубку, упрекнул меня в том, что слишком уж много и часто я у него прошу, что надо уметь воевать не количеством, а умением. Но в конце разговора все же пообещал добавить снарядов.
В минометную батарею полка и минроты батальонов боеприпасов за ночь подвезли достаточно. Но использовать эти подразделения в огневой подготовке не представлялось возможным, потому как расстояние от опушки леса, где можно было оборудовать огневые позиции для минометов, и до первой траншеи противника оказалось большим и 82-миллиметровые минометы просто бы не доставали до них. А выдвинуть минроты еще вперед не позволяла ровная как ладонь местность.
Поэтому-то и было принято решение привлечь для артподготовки все шесть дивизионов Войцеховского и лишь минометную батарею полка. Минроты же батальонов во время артподготовки должны непосредственно в боевых порядках стрелковых подразделений сближаться с противником и, достигнув рубежа, с которого уже можно будет поражать врага, развертываться и открывать огонь но указанию командиров батальонов.
Артиллерийская подготовка началась ровно в 9.00. И сразу же поднялись и пошли вперед 2-й и 3-й батальоны. Их задача — под прикрытием огня артиллерии как можно быстрее преодолеть открытую равнину и с ходу форсировать реку.
В боевых порядках батальонов двигались и противотанковые взводы 45-мм пушек, минометные роты. Артиллеристы, обогнав стрелковые цепи, первыми достигли берега реки, с ходу развернулись и, заняв позиции для стрельбы прямой наводкой, открыли огонь. Ездовые на полном галопе тут же угнали лошадей назад, в лес, так как укрыть их было негде. [182]
Минроты тоже выдвинулись на повозках ближе к реке, здесь расчеты сняли минометы, установили их и открыли огонь.
До конца артподготовки оставалось еще семь или восемь минут, когда сначала 3-й, а за ним и 2-й батальоны начали преодолевать реку. Артиллеристы усилили огонь по первой траншее противника, а также по восточной окраине деревни Хороший, куда после форсирования должен был атаковать 3-й батальон.
Преодолев реку, роты обоих батальонов, рассыпавшие в цепь, пошли в атаку. 2-й батальон сравнительно легко взял первую траншею и дружно стал продвигаться ко второй.
У 3-го же батальона произошла заминка. Его роты, не добежав до первой вражеской траншей всего несколько метров, вдруг резко остановились. В бинокль видно, как падают бойцы, скошенные пулеметными очередями почти в упор. Другие залегли. И только небольшая группа из 9-й роты младшего лейтенанта С.П. Струмевтова все-таки ворвалась в траншею.
Подмечаю: два фашистских пулемета бьют из-за крайних домов, а во второй траншее, что проходит почти у самых домов, по огороду, скапливаются гитлеровцы. Указываю на это подполковнику Войцеховскому. Тот корректирует огонь своих дивизионов. Пулеметы смолкли, вражеские автоматчики из второй траншеи разогнаны. Но какой-то пулемет все же прижал к земле кинжальным огнем две роты батальона Двужильного.
Неужели атака 3-го батальона захлебнется?
Но что это? От речки к залегшим ротам бежит группа бойцов. Посередине — рослая фигура комбата. Вот капитан Двужильный поравнялся с ротами, на секунду остановился, что-то крикнул и первым бросился к деревне. Поднялись и роты. От души отлегло — идут вперед. Но... перед самыми домами бойцы опять залегли. Снова промелькнула фигура комбата и скрылась. А вражеские пулеметы уже строчат где-то за домами.
Вдали, справа, тоже гремит канонада. Это главные силы 49-й армии развивают наступление севернее нас. А из образовавшегося между ними и нашим корпусом огненного мешка противник спешит вывести свои части, чтобы они не попали в окружение. В частности, через деревню Сухари, что километрах в полутора северо-западнее Хорошек, проходит шоссейная дорога на Могилев. И, как [183] донесла наша разведка, по ней непрерывным потоком отступают вражеские войска. Вполне поэтому понятно, что Хорошки гитлеровцы тоже попытаются не сдать нам до тех пор, пока не отведут полностью свои части за Днепр. Отсюда и такое упорство.
А нам надо наращивать удар и если не взять, то обойти деревню с юга, чтобы перерезать шоссейную дорогу на Могилев. Но лучше все-таки взять Хорошки.
— Будем вводить в бой первый батальон из-за левого фланга второго, — сказал я подполковнику Войцеховскому.
На связь по радио вышел Двужильный. Доложил, что в деревне до батальона пехоты противника. В каждом доме, в сараях, в подвалах и погребах сидят фашисты и Дерутся отчаянно.
Я передал Двужильному, что Пятириков одной своей ротой сейчас поможет ему в овладении деревней Хорошки. Предупредил, чтобы действовал осторожно, попусту не рисковал собой и берег людей.
Двужильный к тому же сообщил, что к нему прибыл капитан Чудов, исполняющий обязанности начальника артиллерии полка. Я это знал. Знал и другое: как начальнику артиллерии, ему, может быть, и не следовало бы идти в стрелковый батальон. Но А. С. Чудов долгое время командовал в 3-м батальоне минротой и в трудный момент хотел быть со своими людьми. Да и обстановка требовала, чтобы в этот трудный момент там был еще один опытный командир. Так что я четверть часа назад удовлетворил просьбу Чудова, отпустил его в батальон. И, как доложил Двужильный, тот сразу же начал умело выкуривать минометным огнем гитлеровцев из домов и сараев.
К великому сожалению, мне не пришлось больше увидеться с этими двумя замечательными командирами. Капитаны Двужильный и Чудов в деревне Хорошки были сражены осколками разорвавшейся рядом мины...
Капитану Ю. М. Двужильному за проявленный им героизм и мужество было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.
Введенный в бой 1-й батальон сразу же стал стремительно продвигаться к шоссе, а вместе с ним и левый фланг 2-го батальона. Правофланговая же рота лейтенанта М. Т. Чинтенкова, пытавшаяся овладеть западной окраиной [184] деревни Хорошки, была встречена огнем нескольких фашистских пулеметов и залегла. И только сосредоточив весь огонь артиллерии по деревне, а также выдвинув на прямую наводку полковую батарею лейтенанта А. Г. Гладышева, мы смогли очистить к вечеру деревню Хорошки от противника.
К этому времени я с главными силами полка уже находился на подступах к Днепру. С 3-м же батальоном оставался начальник штаба, который и доложил мне о взятии деревни и о гибели капитанов Двужильного и Чудова.
Тем временем гитлеровцы пытались использовать буквально каждую преграду, каждую высоту и населенный пункт, чтобы организовать оборону и хоть на час-два задержать продвижение наших частей к Днепру.
В восьми километрах восточнее излучины Днепра протекает небольшая речка Рудея — приток Ресты. Здесь полк, как и другие части дивизии, был снова остановлен огнем противника с подготовленного рубежа обороны. Прорвать его было не так-то просто, требовалось вначале подтянуть артиллерию и 3-й батальон, а затем уже сосредоточить все эти силы на довольно узком участке. Наступать на более широком фронте сил бы все равно не хватило. Ведь за четыре дня тяжелых боев полк понес значительные потери. Особенно много выбыло из строя командного состава.
И все-таки к полудню противник с рубежа реки Рудея был сбит и начал отход. К этому времени главные силы 49-й армии севернее Могилева, а 50-й армии южнее его начали форсировать Днепр и развивать наступление в сторону Минска, создавая тем самым для могилевской группировки войск врага угрозу окружения.
290-й стрелковой дивизии было приказано форсировать Днепр и овладеть Могилевом во взаимодействии с соединениями 121-го стрелкового корпуса 50-й армии, наступавшими с юга.
К вечеру наш полк подошел к Днепру. Форсировать ; эту крупную реку предстояло на подручных средствах. В ход снова пошли пилы, топоры...
Как ни торопил нас командир дивизии, форсирование Днепра мы смогли начать лишь в час ночи. К этому времени разведчики уже определили места высадки подразделений на западном берегу, скрытые выходы от уреза воды на высокий обрывистый берег, к траншеям противника. [185]
С 1-м батальоном направился я, со 2-м — заместитель по политчасти майор Г. Т. Петушков. Подполковник Б. К. Войцеховский остался на восточном берегу в готовности по нашему вызову дать огонь своих дивизионов.
Первой форсировала Днепр рота лейтенанта Страхова. Организованность была высокой, бойцы действовали бесшумно. Поэтому наша атака и застала противника врасплох; Две траншеи были взяты легко, почти без потерь. Противник же оставил на поле боя до сотни убитыми и шестьдесят человек пленными.
Исключительное мужество и отвагу проявили при этом младшие сержанты Азовцев и Блинцов, а также парторг роты Томиловский. Они первыми ворвались во вражескую траншею, гранатами уничтожили более десятка фашистов, захватили дзот.
Когда начал переправляться 3-й батальон, минометные и артиллерийские подразделения полка, стало уже светать. Вот тут-то противник и пришел в себя, открыл довольно плотный огонь. Мы тоже не оставались в долгу. Артиллеристы подполковника Войцеховского тут же засекали вражеские батареи и надежно их подавляли.
К восьми утра батальоны первого эшелона, продвинувшись вперед на три-четыре километра, были остановлены противником. 1-й батальон — у небольших высот огнем пехоты, 2-й — контратакой с юга, из деревни Боровка, силами до батальона с шестью танками.
882-й стрелковый полк форсировал реку чуть правее нас и сразу же отклонился в сторону. Между ним и нашим полком образовался разрыв в два с половиной-три километра.
А впереди — Могилев, большой город, областной, политический и административно-промышленный центр. И несмотря на то что войска двух советских армий уже обошли его, продвинулись далеко на запад, он продолжал оставаться у врага. Правда, оборона гитлеровцев трещала здесь по всем швам. Трещала, но не была еще сломлена. И чтобы это сделать, нам нужно было наращивать силы, подтягивать к себе артиллерию, другие средства усиления. А моста через Днепр, по которому можно было бы их переправить, пока еще не было.
Противник же тем временем активизировался, снова контратаковал наш 2-й батальон. Станковые пулеметы и [186] автоматы хороши против пехоты, но что они могут сделать с танками? Именно они-то ворвались в боевой порядок батальона, почти смяли 6-ю роту. Почти, но не полностью. В самый критический момент боя из траншеи во весь рост поднялся комсорг роты сержант Иванишин, за ним — несколько других бойцов-комсомольцев. Они остановили пятившихся, организовали огонь по противнику. А сам комсорг с противотанковой гранатой пополз навстречу надвигающемуся на него фашистскому танку. И когда тот подошел к нему поближе, метнул гранату под гусеницу. Почти сразу же загорелся и еще один вражеский танк. Его подбили уже ободренные примером комсорга другие бойцы роты.
Разящие очереди посылал во врага и пулеметчик Д. Б. Мамонтов. Его дважды ранило, но он продолжал вести огонь. Уничтожил более сорока фашистов. И лишь третья пуля оторвала храбреца от пулемета.
За этот подвиг красноармеец Мамонтов был посмертно удостоен высокого звания Героя Советского Союза.
В этот день 2-й батальон отразил шесть контратак противника. И не отступил.
А вот на левом фланге полка дела обстояли похуже. Здесь до роты вражеской пехоты сумело прорваться к реке. Создалась угроза срыва наводки понтонного моста, у которого уже хлопотали дивизионные саперы. Но переправившийся к тому времени на западный берег 3-й батальон с ходу смял эту группу и очистил от противника берег.
Мужественно сражался у высот и 1-й батальон. Он тоже отбил несколько вражеских контратак.
На рассвете 29 июня 1-й и 2-й батальоны снова попытались продвинуться вперед, к Могилеву. Но и эта попытка успеха не имела. Ощущалась острая нехватка артиллерии и вообще тяжелого оружия, которое находилось на восточном берегу Днепра, а моста через него, как уже говорилось, еще не было.
А тут новая неожиданность: вышел на связь командир артиллерийской бригады подполковник Б. К. Войцеховский, который оставался на восточном берегу, и сообщил, что убывает на другое направление. Час от часу не легче! С чем же мне теперь воевать?
Говорят, чудес не бывает. Нет, бывают! Иначе чем же объяснить тот факт, что 2-й батальон в конце концов ворвался на восточную окраину Могилева и закрепился [187] там на одной из улиц? И еще одно чудо: нежданно-негаданно на плацдарм переправился артиллерийский дивизион артполка дивизии во главе с его командиром майором И. А. Ларионовым. Да к тому же — четыре танка Т-34! Дышать, образно выражаясь, стало легче.
Больше всего нас беспокоил район железнодорожной станции, превращенный противником в довольно сильный укрепленный узел. Здесь было сосредоточено несколько его артиллерийских и минометных батарей. А с водокачки, со здания полуразрушенного вокзала и других каменных строений хорошо просматривались в простреливались из пулеметов все подступы. Выкурить оттуда врага можно было лишь огнем орудий, поставленных на прямую наводку.
Вернулись из города разведчики. Старший лейтенант Маякин доложил, что оперный театр тоже усиленно охраняется. А в сквере, за театром, стоят замаскированные легковые автомашины. Видимо, здесь разместился какой-то штаб.
Сразу же возникла идея: а что, если нам создать две штурмовые группы? Одну — для выхода гитлеровцам, оборонявшим железнодорожную станцию, в тыл, а другую — для захвата театра и ликвидации в нем предполагаемого штаба. На том и порешили.
Задачу овладеть железнодорожной станцией подучил 1-й батальон Хирного. Лично возглавив одну из своих рот, капитан подошел с ней к станции с западной стороны, попутно разгромив минометную батарею противника. К 15.00 его батальон ударами с двух направлений овладел станцией. При этом было уничтожено до сотни гитлеровцев, а около двухсот взято в плен. Богатыми были и трофеи батальона — две самоходные установки «фердинанд», восемнадцать орудий, двенадцать минометов, более двух десятков пулеметов и несколько сот автоматов. Плененный фашистский офицер, возглавлявший оборону станции, показал на допросе, что имел задачу обороняться до тех пор, пока не будет отправлен железнодорожный эшелон со штабом коменданта могилевского гарнизона. Но эшелон на станцию подан не был, а по какой причине, он не знает.
Мужество и завидную смекалку проявил в этом бою парторг 1-го батальона старший лейтенант И. Е. Мошков. [188]
С десантом автоматчиков, посаженным на два танка, он прорвался по одной из улиц в центр города, захватил здания обкома и облисполкома. Затем развернулся и зашел с тыла к железнодорожной станции. Танкисты в упор расстреляли из орудий несколько пулеметных гнезд, а автоматчики под прикрытием этого огня ворвались в само здание станции. Это-то и решило исход боя.
Позже Мотков с теми же танками и десантниками захватил на рыночной площади артиллерийский гаубичный дивизион противника.
Вторую штурмовую группу, тоже в составе двух танков, взвода разведки и стрелкового взвода, возглавил старший лейтенант Маякин. Этой группе была поставлена задача пробиться к театру и разгромить там вражеский штаб.
Маякинцы действовали дерзко и стремительно. Уже через полчаса старший лейтенант сообщил по рации, что его группа находится в театре, захвачены пленные, в том числе два порядочных «гуся». Я знал, что Маякин называл «гусями» фашистских генералов.
Одновременно старший лейтенант сообщил, что театр его группа брала не одна, а в содружестве с разведчиками из 121-го стрелкового корпуса. Значит, подоспели и соседи слева. Теперь фашистам долго не продержаться.
И действительно, к 16.00 28 июня гитлеровцы прекратили сопротивление. В результате двухдневных ожесточенных боев Могилев был освобожден.
За мужество и отвагу, проявленные личным составом при прорыве обороны противника на реке Проня, за умелое форсирование Днепра и участие в боях за освобождение города Могилева Указом Президиума Верховного Совета СССР 290-я стрелковая дивизия была награждена орденом Красного Знамени. А приказом Верховного Главнокомандующего ей присвоили почетное наименование Могилевской.
290-я стрелковая дивизия после боев за Могилев оказалась как бы в тылу главных сил армии, которые, обойдя город, продолжали наступление на запад.
Следуя за ушедшими вперед войсками, части дивизии одновременно пополнялись личным составом, вооружением, боеприпасами. И нередко вступали в бои, уничтожая разрозненные группы фашистов, бродившие в нашем тылу. [189]
Но однажды из штаба дивизии сообщили, что большая колонна гитлеровцев с танками движется по дороге от деревни Эсмоны на Корытницу.
— Разгром ее поручаю твоему полку, — сказал в трубку комдив. — На усиление придаю гаубичный и противотанковый дивизионы.
Уже одно это свидетельствовало о том, что силы у противника немалые.
Оцениваю обстановку и принимаю решение. Противник от нас в 8–10 километрах. Значит, успеем частью сил перехватить его колонну еще до ее выхода на перекресток шоссейных дорог Белыничи — Березино. Главными же силами полка ударим с тыла, зайдя туда по лесным просекам.
Перехватит и задержит противника 1-й батальон. Его следует усилить дивизионом артиллерийского полка и противотанковым дивизионом. А чтобы раньше противника выйти к шоссе и успеть занять там оборону, личный состав батальона следует посадить десантом на арттягачи обоих дивизионов.
...По нашим расчетам, 1-й батальон прошел еще не более 4–5 километров, когда впереди послышались раскаты орудийных выстрелов и ружейно-пулеметная трескотня. Сомнений не было — он завязал бой. По его интенсивности чувствовалось, что батальон имеет дело с организованным противником.
С группой офицеров поскакал на шум боя. Капитан Хирный удачно выбрал позицию, закрыл выход из леса, по которому колонна противника двигалась на деревню Корытница. Правофланговая рота батальона заняла оборону на опушке рощи юго-восточнее деревни, фронтом на северо-запад, перерезав проселочную дорогу на деревню Заболотье, а также две просеки, пересекающие лес с севера на юг.
В центре боевого порядка, непосредственно у Корытницы, находилась 2-я рота, охватывая линией своей обороны северную окраину деревни, а левым флангом оседлав дорогу, идущую на Верхлевку. 3-я рота занимала оборону слева и чуть впереди. В ее боевых порядках был развернут 335-й противотанковый дивизион, которым командовал майор В. К. Кузнецов. Здесь же находился со своей ячейкой управления и командир 1-го батальона.
В тот самый момент, когда мы появились на наблюдательном пункте у Хирного, до роты фашистов с четырьмя [190] танками попыталось прорваться к деревне. Но, встретив организованный ружейно-пулеметный и орудийный огонь, потеряв почти сразу же два танка, гитлеровцы откатились.
Затем противник решил обойти Корытницы с востока. Но этим маневром подставил свой правый фланг под удар 2-й роты, а с фронта его встретила огнем 1-я. Потеряв еще несколько десятков человек, вражеский авангард отошел в лес.
Теперь на опушке начала скапливаться в большом количестве пехота противника с танками. А в глубине леса гудели и гудели моторы других машин. Эх, самое бы время нанести по фашистам удар главными силами с тыла! Только где сейчас 2-й и 3-й батальоны? Успеют ли зайти?
На опушке появилась группа офицеров противника. Они долго рассматривали в бинокли местность и нашу оборону. Да, положение у них тяжелое. Справа протекает речушка с сильно заболоченной поймой, а слева две просеки прочно обороняют наши подразделения. Колонна же стоит в лесу в плотном походном порядке. Развернуть ее назад невозможно. Значит, иного выхода, кроме как снова попытаться прорваться через деревню, у врага нет.
Наши минометы открыли огонь по опушке, и вражеские офицеры поспешно скрылись в лесу. А на их место расчеты стали выкатывать на прямую наводку орудия, выдвигались танки и пехота. Назревала новая атака.
Командиры 2-го и 3-го батальонов радировали, что прошли всего лишь половину пути. Медленно, очень медленно!
Спросил командира противотанкового дивизиона, есть ли у него осколочные снаряды. Майор Кузнецов ответил, что есть, но немного, всего по десять на орудие. Тогда я поинтересовался, умеют ли его расчеты стрелять на рикошет. Кузнецов внимательно посмотрел на меня, сказал одобрительно:
— Ишь ты! А я-то думал, что пехота ничего не понимает в нашем деле. А она — гляди-ко ты! — кое-что разумеет. Хорошо, сможем и на рикошет.
Двенадцать 76-миллиметровых орудий дивизиона, и на каждое по десять снарядов. Сто двадцать штук, да еще при стрельбе на рикошет, — это что-нибудь да значит! [191]
Командир 3-го батальона доложил, что встретил на пути болото и обходит его. В лесу очень вязко. Особенно тяжело минометчикам и станковым пулеметчикам. Лошади выбились из сил, и людям приходится помогать им.
2-й батальон к этому времени достиг деревни Кулаково, от которой идет дорога как раз фашистам в тыл. Но нужно еще преодолеть километров восемь — десять, на что потребуется минимум два часа.
Все это, вместе взятое, усугубляло положение. Ведь с минуты на минуту может начаться вражеская атака, а соотношение сил явно не в нашу пользу. В резерве осталась лишь рота автоматчиков. Но этого мало.
Отдаю по рации приказ командиру 3-го батальона: оставить с небольшой охраной в лесу минометы и станковые пулеметы и налегке заходить в тыл противнику. И темп, темп! Поторопил и 2-й батальон.
Через несколько минут гитлеровцы ринулись на прорыв, открыв огонь по 1-му батальону из всех видов оружия. Атаковали на фронте не более одного километра и на таком участке сосредоточили 8 танков, до полутора десятков бронетранспортеров, а также до двух батальонов пехоты. Замысел врага заключался в том, чтобы на узком участке протаранить боевой порядок нашего батальона, вырваться из ловушки и, продвигаясь по лесам на юго-запад, выйти к реке Березина.
Четыре танка противника уже приближались к позициям 3-й роты, а два катили на 2-ю. Я посмотрел в сторону командира противотанкового дивизиона. Он спокойно стоял в промежутке между двумя своими батареями и наблюдал в бинокль за этими танками врага. Чего же он медлит?!
Угловатые T-IV уже почти накатились на окопы 3-й роты, когда раздались залпы правофланговой батареи дивизиона. Было видно, как брызнула огненная вспышка на одном из танков и из его кормы повалили черные клубы дыма. Прогремело еще несколько выстрелов, и второй танк закружился на месте.
С двумя танками, нацелившимися на стык между 2-й и 3-й ротами, вступила в борьбу следующая артбатарея. Но в это время еще два танка, шедшие чуть в сторонке, прибавили скорость и начали заходить к ней с фланга. По-прежнему тяжело было и 3-й роте.
Наступил критический момент боя. Фашисты шли в атаку как ошалелые, не считаясь с потерями. Пора, кажется, [192] вводить в дело и свой единственный резерв — роту автоматчиков.
Только подумал об этом, как находившийся рядом радист обрадованно крикнул:
— Третий батальон! Товарищ подполковник, на связи третий батальон! Он уже подошел!
Что подошел и ударил с тыла 3-й батальон, было видно и по поведению гитлеровцев. Они заметались по полю боя, устремляясь то к лесу, то снова на нас. Я крикнул капитану Хирному:
— Поднимай свои роты! Бей навстречу третьему батальону!
...Немногим гитлеровцам удалось ускользнуть от нас и рассеяться по лесу. В этом бою они потеряли до двухсот человек убитыми, а около восьмисот сдались в плен. Нами было подбито шесть танков, а два захвачены целехонькими, в качестве трофеев. У них кончилось горючее.
Захватили мы и много стрелкового вооружения, большой обоз.
Но пока полк громил эту колонну, другие части дивизии ушли далеко на запад. Пришлось их догонять. К реке Березина мы подошли сутками позже остальных полков.
С 30 июня 290-я стрелковая дивизия вошла в состав 50-й армии. Преследуя противника вдоль шоссе Могилев — Минск, она к исходу 1 июля вышла на подступы к Замостыо и Червеню, где фашисты оказали ей довольно сильное сопротивление.
Наш полк, соединившись с главными силами дивизии, сосредоточился в лесу северо-западнее населенного пункта Червень и составил ее второй эшелон.
В ночь на 2 июля начальник штаба дивизии подполковник П. К. Кузьмин сообщил мне, что полки первого эшелона втянуты в бой с крупной группировкой врага, прорывающейся на юго-запад в районе населенных пунктов Правда, Гребенка, Черногрядь и Дыя. И передал приказ комдива поднимать полк и форсированным маршем двигаться в район Драчково, Грива, Ляды, оседлать там все дороги, идущие на юг, чтобы не допустить прорыва противника на Смиловичи. Выступать немедленно.
Когда я вернулся в расположение полка, было около двух часов ночи. В палатке начальника штаба горела свеча, [193] и я заглянул к нему. Увидел, как, склонившись над; картой, майор Гладкий с оператором наносили на нее обстановку, передаваемую им кем-то по телефону.
— Кузьмин, — закрыв ладонью микрофон, пояснил Гладкий полушепотом. И кивнул на трубку.
Мой начштаба не только готовил карту. Он успел уже дать команду поднимать полк и для марша.
Через час мы выступили. Вперед ушли полковые разведчики во главе со своим командиром взвода старшим лейтенантом Маякиным. На рассвете они вернулись, и Маякин доложил, что по дороге из Гребенок на Смиловичи движется большая колонна вражеской пехоты с артиллерией. Голова ее уже подходит к деревне Грива.
Я измерил расстояние по карте. До Смиловичей от противника семь с половиной километров, от нашего авангардного батальона — девять. Да, нужно перехватить противника, не дать ему перерезать шоссейную дорогу Могилев — Минск.
1-й батальон с полковой батареей сразу же устремились на перехват колонны, а главные силы полка — на рубеж развертывания вправо от шоссе.
Свое решение доложил по радио командиру дивизии. Генерал Гаспарян одобрил его, но предупредил, что на Смиловичи рвется все-таки довольно большая колонна противника.
— Действуй энергично, но в то же время осмотрительно, — заключил свои указания комдив.
В 6.30 батальон капитана Хирного развернулся на высотах южнее деревни Ляды и организованным огнем встретил колонну врага. Завязался жаркий бой. Фашисты с остервенением наседали на 1-й батальон. Первые две их атаки, силой до двух батальонов пехоты при поддержке двух батарей, батальон отбил, нанеся врагу ощутимые потери. После же получасовой паузы гитлеровцы, подтянув из глубины еще один батальон, начали третью атаку. Три батальона врага на один наш!
Но завидную выдержку и умение проявили в этом бою комбат капитан Хирный, парторг батальона старший лейтенант Мошков, пропагандист полка капитан Даботкин, командиры рот лейтенант Малкин и старший лейтенант Гаврилов. Своими смелыми действиями они воодушевляли весь личный состав батальона. И атака снова была отбита. Больше того, 1-й батальон предпринял даже контратаку, уничтожив во время нее до ста пятидесяти [194] вражеских солдат и офицеров, а более трехсот взял в плен. Только нескольким разрозненным группкам гитлеровцев удалось прорваться в направлении деревни Заполье и тем самым избежать гибели или пленения.
Всего же за 2 июля полк уничтожил до четырехсот и взял в плен около полутора тысяч фашистов. Было захвачено девять орудий, около двух десятков минометов, много пулеметов и другого стрелкового оружия.
А 3 июля мы узнали, что войсками 3-го и 1-го Белорусских фронтов освобожден от немецко-фашистских захватчиков город Минск! Эта весть мгновенно облетела весь полк. В батальонах состоялись митинги. Радости нашей не было предела. [195]