Народ побеждает

На переломе войны

Вскоре после завершения Великолукской операции войска Калининского фронта начали подготовку к новому наступлению, на этот раз в районе ржевского выступа. Выступ этот, как я уже писал, образовался в ходе нашего зимнего наступления 1941–1942 годов, и с той поры бои здесь не прекращались. Они лишь затихали на какой-то срок, чтобы затем вспыхнуть с прежней силой и ожесточением. В результате конфигурация выступа неоднократно менялась. Однако изменения были частичными, и в оперативном отношении этот выступ к марту 1943 года оставался все тем же опасным вклинением в нашу оборону на стыке флангов Калининского и Западного фронтов. А если рассматривать его с точки зрения наших будущих наступательных действий, то он закрывал нам с северо-востока выход на одно из важнейших операционных направлений — смоленское, к так называемым «смоленским воротам».

Термин «смоленские ворота» давно уже утвердился в военной литературе. Он обозначает местность в районе Смоленска. Она довольно открытая, с хорошей дорожной сетью, доступная для движения и широкого маневра крупных войсковых масс, а главное — лежит на кратчайшем пути от западных наших границ к Москве.

Исстари иноземные завоеватели рвались к Москве через «смоленские ворота». Шли на восток с развернутыми знаменами, под грохот барабанов и рев медных труб. А спустя короткое время по той же дороге жалкими толпами бежали на запад, сжигая второпях знамена, бросая обозы и артиллерию, тысячами сдаваясь в плен.

Так было с польскими интервентами в 1612 году, так было с армией Наполеона двести лет спустя. Как мы [211] знаем, подобная ситуация — только в более значительном и катастрофическом для противника масштабе — повторилась и во время Великой Отечественной войны.

В начале 1943 года признаки этой ситуации уже были налицо, мы чувствовали, что час изгнания фашистов с нашей земли недалек. Но гитлеровская клика не хотела признаться в провале своих завоевательных планов и лелеяла надежду на успех в летней кампании сорок третьего года. Гитлер подгонял генералов, готовивших операцию «Цитадель», рассчитывая разгромить войска Центрального и Воронежского фронтов, оборонявших Курский выступ, выровнять линию фронта и нанести удар в тыл Юго-Западного фронта. Затем планировалось развитие успеха в северо-восточном направлении с выходом в глубокий тыл центральной группировке советских войск и создание угрозы Москве. Если бы противнику удалось развить наступление на Москву с юга, он, несомненно, попытался бы протянуть к нашей столице и вторую клешню. Весьма подходящим для этой цели плацдармом был ржевский выступ.

Ржевско-Вяземскую операцию Калининский фронт, как и в минувшем году, готовил совместно с войсками Западного фронта. Снова мы перебрасывали артиллерию от Великих Лук к ржевскому выступу, разрабатывали план артиллерийского наступления.

В конце февраля в штаб артиллерии фронта приехал командующий артиллерией Западного фронта генерал И. П. Камера, мой старый друг еще по довоенным временам.

Приезд Ивана Павловича в такое горячее время, когда и его артиллеристы на Западном фронте тоже готовились к наступлению, несколько меня удивил. Но Иван Павлович все объяснил. Он прибыл на Калининский фронт по приказу Ставки, чтобы помочь нам и поделиться опытом, накопленным артиллерией Западного фронта.

Здесь я хочу сделать некоторое отступление — небольшой экскурс в историю. Испокон веков боевая подготовка и боевая деятельность войск регулировалась более или менее стройной системой правил. Мало-помалу, по мере развития военного искусства, создания постоянных армий, развития военной техники, правила эти были узаконены в специальных документах — уставах и наставлениях. [212]

Однако, как показывает все тот же многолетний опыт, далеко не все аспекты военного дела укладываются в строгие параграфы письменных документов. Именно поэтому боеспособность любой армии находится в тесной связи и зависимости от правил неписаных, от традиций, которые переходят из поколения в поколение.

Некоторые из этих традиций, относящиеся, как правило, к поведению воина в бою, к его патриотизму и воинскому мастерству, — всегда и везде на виду, их помнят и пропагандируют и в мирное время, и, разумеется, на войне. Но есть другой вид традиций, тоже очень важный, но имеющий более ограниченный характер. О них мы иногда склонны забывать.

В первую мировую войну в русской армии, среди ее артиллеристов, был особенно известен и популярен полковник Кирей. Он прославился как блестящий мастер артиллерийских атак на укрепленные полосы. Это он организовал артиллерийскую подготовку наступления Юго-Западного фронта — знаменитого Брусиловского прорыва, когда впервые в этой войне фронт неприятеля был прорван на таком широком участке и на такую глубину.

Но заслуги Кирея и его боевая деятельность не ограничились только этой операцией. Обычно его командировали на тот участок фронта, где предполагалось широкое использование артиллерийских средств, где требовались его помощь и разносторонний организаторский опыт.

Мне, тогда прапорщику-артиллеристу, не довелось лично познакомиться с полковником Киреем, однако слышать о нем приходилось часто. А в феврале 1943 года я вспомнил о нем именно в связи с приездом к нам Ивана Павловича Камеры. Ведь он выполнял на нашем фронте примерно такое же поручение, что и Кирей на фронтах первой мировой войны.

Не берусь утверждать, что командировка генерала Камеры на Калининский фронт как-то связана с традиционным опытом, воспринятым нами от старых русских артиллеристов. Хотя не исключено, что мысль эту подал в Ставке Николай Николаевич Воронов, который великолепно, в деталях знал историю отечественной артиллерии. Когда возникла насущная потребность распространить опыт артиллеристов Западного фронта, Воронов мог вспомнить и о полковнике Кирее, о его деятельности в годы первой мировой войны. [213]

Потребность в передаче такого опыта была весьма актуальной. Дело в том, что Западный фронт и по оперативному своему значению, и по насыщенности войсками и артиллерией являлся одним из ведущих фронтов. Поэтому, естественно, и опыт использования артиллерийских масс был у Западного фронта более широким и разносторонним.

Впоследствии такая соседская помощь вошла у нас в обычай и принесла артиллеристам очень большую пользу. Мне и самому пришлось выезжать на другие фронты в подобные же командировки. Они были связаны не только с тем, что более квалифицированный (в чисто артиллерийском смысле этого слова) товарищ оказывал помощь менее квалифицированному. Были и другие мотивы.

Советско-германский фронт растянулся от Заполярья до Черного моря. Естественно, что на различных его участках условия ведения боевых действий тоже резко различались. Громадная протяженность театра военных действий по фронту дополнялась и его глубиной. Крупные войсковые объединения, наступая, продвигались иногда на сотни километров. Сегодня они сражались на высокой, холмистой равнине, а месяц спустя — в лесисто-болотистой местности. Специфику использования артиллерии в новых условиях они знали в общих чертах, и, чтобы освоить ее на практике, требовалось какое-то время. С целью сократить это время до минимума, передать опыт, уже приобретенный другими войсковыми объединениями, и организовывались подобные командировки. Личное общение старших артиллерийских начальников, оперативный обмен опытом оказывали войскам весомую помощь.

Генерал Камера пробыл у нас, на Калининском фронте, вплоть до начала наступления. Несколько слов о нем самом. Венгр по национальности, он в первую мировую войну был унтер-офицером австро-венгерской императорской армии. Попав в русский плен, участвовал в Великой Октябрьской революции, стал коммунистом, воевал за Советскую власть, вырос в крупного артиллерийского командира. В конце 1940 года, когда я уезжал в Прибалтику, Иван Павлович был назначен начальником артиллерии Северо-Кавказского военного округа.

Это был человек атлетического сложения, обаятельный, простой и добрый. Память у него была феноменальная [214] — помнил каждого бойца и командира, с которым хоть раз, хоть на ходу поговорил. Камера пользовался всеобщим уважением и любовью. К большому нашему горю, еще в годы Великой Отечественной войны этого богатыря сразила тяжелая болезнь, от которой он уже не оправился.

К началу марта войска Калининского фронта завершили подготовку к Ржевско-Вяземской наступательной операции. На главном направлении, на Оленино, должна была наступать 39-я армия генерал-лейтенанта А. И. Зыгина, правее — 43-я армия генерал-майора К. Д. Голубева. Местность, по которой нам предстояло наступать, являла собой тяжелое зрелище. С наблюдательного пункта куда ни кинь взгляд — всюду картины разрушения. Поля, перепаханные бомбами и снарядами, покрытые воронками, изрытые траншеями и ходами сообщения; леса и рощи, догола ободранные осколками; церковные колокольни со сбитыми куполами да торчащие кое-где остовы русских печей. И ни единой более или менее целой деревеньки. Многомесячные ожесточенные бои превратили эту местность в пустыню, по которой, взвевая снег и серый пепел, бродил ветер. Населенные пункты Зубцов, Полунино, Погорелое Городище были стерты с лица земли. В руинах лежали Ржев и Вязьма.

Противник создал на этом направлении, перед фронтом 39-й и 43-й армий, мощную оборону, и мы провели тщательную подготовку артиллерийского наступления. Однако прорывать эту оборону нам не пришлось. Немецко-фашистские войска начали отход как раз в тот момент, когда наши передовые батальоны проводили разведку боем.

К сожалению, мне не удалось разыскать документы противника, как-то объясняющие этот отход. Возможно, командование вермахта решило сократить линию фронта в районе ржевского выступа; возможно, ему стало известно о нашем наступлении, и гитлеровцы опасались попасть в окружение под концентрическими ударами войск Калининского и Западного фронтов. Во всяком случае, время для отхода они выбрали явно неудачное.

2 марта командиры передовых батальонов, начав разведку боем, донесли, что противник повсеместно отходит. Тотчас были двинуты вперед наши первые эшелоны, и [215] колонны гитлеровцев попали под удар наступающих танков и пехоты. Противник понес большие потери.

Та же картина наблюдалась и в полосе наступления Западного фронта. В результате Ржевско-Вяземская операция с первых же ее часов превратилась в преследование отходящего противника. Уже к исходу первого дня войска Западного фронта генерал-полковника В. Д. Соколовского овладели Ржевом, захватив 112 исправных танков и другие трофеи. Войска Калининского фронта 4 марта освободили город и железнодорожную станцию Оленино, полностью очистив таким образом железную дорогу Москва — Ржев — Великие Луки.

Дальнейшие события развивались в достаточно высоком темпе. К 31 марта войска Западного фронта, овладев Сычевкой и Вязьмой, вышли на подступы к Дорогобужу и Спас-Деменску, а войска Калининского фронта, заняв город Белый, подошли к Ярцево и Духовщине. За месяц мы продвинулись на 150 километров. Ржевский выступ оказался далеко в нашем тылу.

В конце марта наступила распутица, дороги развезло. Противник, подтянув резервы, оказывал нам все более упорное сопротивление. Последние дни перед выходом на рубеж Ярцево, Духовщина ознаменовались тяжелыми боями. Темпы нашего продвижения заметно снизились и в полосе 39-й, и в полосе 43-й армий.

В двадцатых числах марта по поручению командующего фронтом я выехал в расположение войск 43-й армии, в 9-ю гвардейскую стрелковую дивизию генерал-майора И. В. Простякова.

Дивизии была поставлена задача прорвать оборону немцев на участке между озерами Баклановское и Рытое. Для выполнения этой задачи дивизии придавались артполк РГК, 143-я отдельная танковая бригада и другие средства усиления. Ее наступление поддерживала фронтовая авиация.

Прорыв был успешно осуществлен. Дивизия продвинулась на 10 километров, нанесла противнику большой урон. Отлично действовали танкисты 143-й бригады под командованием полковника А. С. Подковского. Слаженный штаб, из работников которого мне особенно запомнились капитаны С. П. Беднов и В. Г. Куликов (ныне — генерал армии, начальник Генерального штаба), исключительно высокой квалификации ремонтники во главе с [216] помощником командира бригады по технической части инженер-подполковником А. И. Бабановым, инициативные строевые командиры — капитан В. М. Редькин, старший лейтенант Н. В. Ильюшин и многие другие товарищи составляли костяк этой боевой бригады.

Отважно сражались в этих боях танкисты полковника Подковского!

Танк лейтенанта Ковбасы подорвался на мине, получил семнадцать пробоин и вмятин. Пока экипаж ремонтировал машину, лейтенант, стреляя из пушки и пулемета, держал круговую оборону. Исправив повреждение, опять двинулись вперед, подавляя вражеские огневые точки. Танк младшего лейтенанта Короткова также подорвался на мине. Механик-водитель быстро заменил поврежденные гусеничные траки новыми, снятыми с подбитого танка, и экипаж продолжал бой. Танк командира роты 259-го танкового батальона старшего лейтенанта Ильюшина был подбит в глубине обороны противника. Однако танкисты не бросили машину. Дрались в окружении, пока не подоспели на помощь товарищи.

При первом же знакомстве с бригадой меня поразил низкий процент потерь, которые понесла она в ожесточенных боях с 20-го по 23 марта. Танкисты истребили до тысячи гитлеровцев, сожгли девять танков, разбили огнем и гусеницами около двадцати орудий, а сами потеряли безвозвратно только два танка — тяжелый КИ и средний Т-34. Правда, подбито было еще восемь танков, но все они были своевременно эвакуированы с поля боя группой капитана Анашкина, отремонтированы и снова пущены в бой. Инженер-подполковник Бабанов был ранен, но не ушел в медсанбат, пока не закончили эвакуацию последнего танка.

143-я отдельная танковая бригада сражалась в составе войск нашего фронта почти до конца войны. И замечательную свою традицию — хранить боевые машины как зеницу ока — тоже сохранила до Дня Победы.

Бывало в ходе того или иного тяжелого боя или сразу после него свяжешься по поручению командующего с этой бригадой, спросишь:

— Сколько танков в строю?

Отвечают:

— Сорок, товарищ генерал. [217]

Знаю, что и до боя у них тоже было сорок машин или немногим более. Спрашиваю:

— Уже отремонтировали подбитые?

— Так точно!

Вот какой это был замечательный воинский коллектив. Его я всегда ставил в пример артиллеристам, когда заходила речь о сбережении вверенной нам боевой техники. По окончании Ржевско-Вяземской операции я доложил о боевых делах этой бригады командующему фронтом. Андрей Иванович Еременко заинтересовался, поехал в 143-ю бригаду вместе с начальником бронетанковых и механизированных войск фронта генералом Ф. Т. Ремизовым и мною. Проверил боевую готовность бригады, дал ей высокую оценку, тут же наградил многих бойцов и командиров. Мне, артиллеристу, особенно запомнился один из них — сержант Попов, командир орудия из противотанковой батареи бригады. Он поразил без промаха все мишени.

Итак, Ржевско-Вяземская операция закончилась, на фронте наступило относительное затишье. Суммируя особенности минувших боев, надо сказать, что крупных артиллерийских группировок мы не создавали. Не было такой необходимости. Противник все время отступал, пытаясь задержать нас силами прикрытия с единственной целью оторваться от наших войск и занять заранее подготовленную оборону. Наши танки и пехота, естественно, стремились не допустить этого, не позволить гитлеровцам выйти из боевого соприкосновения с нами. Короче говоря, это было преследование с характерными для него вспышками боев на отдельных рубежах. Поэтому почти вся артиллерия передвигалась в боевых порядках войск, и все наши заботы сводились к тому, чтобы она не отставала от пехоты, чтобы своевременно решала поставленные ей боевые задачи, получала бесперебойно боеприпасы, чтобы ремонтные подразделения быстро вводили в строй поврежденную материальную часть, автомашины и тягачи.

Артиллеристы Калининского фронта со всеми этими делами справились успешно. Претензий со стороны общевойсковых командиров не было, и это мы рассматривали как самую лучшую награду. Особенно надо выделить отличную боевую и организационную работу командующего артиллерией 39-й армии генерала А. Е. Брейдо. [218]

Командующий войсками этой армии генерал А. И. Зыгин неоднократно с похвалой отзывался об этом искусном артиллеристе. А Зыгин хорошо разбирался в людях, его оценки поражали меня своей точностью — все равно, шла ли речь о рядовом бойце или крупном командире.

Война лишь на короткий срок свела меня с Алексеем Ивановичем Зыгиным, но ведь известно, что за месяц-другой на фронте узнаешь человека иной раз лучше, чем за годы совместной службы в мирное время. Командуя 39-й армией Калининского фронта, Зыгин сразу же зарекомендовал себя с самой лучшей стороны. Сильный был командир — с хорошей оперативной подготовкой, с богатым боевым опытом. Товарищи, близко его знавшие, рассказывали, что еще до войны его 174-я дивизия считалась в Уральском военном округе одной из передовых по всем показателям. С этой дивизией Зыгин начал войну в июне сорок первого года, дважды прорывался с ней из окружения.

Как-то в начале Ржевско-Вяземской операции, когда противник поспешно отступал под ударами наших войск, мы с Зыгиным летели на самолете в расположение одной из дивизий 39-й армии. Линия фронта меняла свои очертания очень быстро, и, только когда близ самолета вспухли мячики разрывов, мы поняли, что летим над территорией, занятой гитлеровцами.

Самолет набрал высоту, под крылом были видны заснеженные поля, пепелища сожженных деревень, черные ленты дорог, а на дорогах — длинные колонны вражеской пехоты. Они двигались на юго-запад. Обочины дорог усеяны брошенной техникой — автомашинами, орудиями, танками. Отступают! Да еще как ретиво! А услышав гул авиационного мотора, колонны рассыпаются, отдельные фигурки плашмя замирают на снегу, другие мечутся в поисках укрытий.

— Поскучнел немец, явно поскучнел, — говорил мне Зыгин. — Паникует. Помните, каков был он в сорок первом?

Мы разговорились. Оказалось, Алексей Иванович в то трудное лето воевал по соседству с нашей 27-й армией — в 22-й армии Западного фронта. И отступали наши армии тоже рядом, соприкасаясь флангами. Сейчас наш Калининский фронт наступает правофланговыми армиями как раз в этом направлении. [219]

— Скоро вернемся, — убежденно говорил Зыгин. — Обратная дорога короче. Возьмем Полоцк, обязательно разыщу свой первый на войне командный пункт...

Не удалось Алексею Ивановичу вернуться в места, где начал войну. Невель и Полоцк мы брали уже без него. Он уехал от нас на юг. Был назначен командующим 4-й гвардейской армией и там, на украинской земле, на подходе к Днепру погиб.

Апрель 1943 года войска Калининского и Западного фронтов встретили на подступах к «смоленским воротам». Древний русский город Смоленск лежал перед нами. Путь к нему преграждала сильно развитая оборона гитлеровцев. Здесь противник после беспорядочного отступления решил дать нам бой, и мы были вынуждены остановиться, чтобы подтянуть тылы, пополнить понесшие потери войска, произвести необходимую перегруппировку.

Прежде чем перейти к событиям, развернувшимся на Калининском фронте летом третьего военного года, хочу остановиться на вопросах дальнейшего развития советской артиллерии. Я имею в виду ее количественный и качественный рост, те резкие изменения в организационной структуре и боевом использовании ее возможностей, которыми характерен был 1943 год на советско-германском фронте вообще и в войсках Калининского фронта в частности.

Еще летом сорок второго года, когда мы дрались под Ржевом, стало ясно, что существовавшая тогда организация управления войсками затрудняет ведение боевых действий. В 30-й армии насчитывалось до десяти дивизий, и все они подчинялись непосредственно штабу армии. Руководить таким количеством соединений, не имея промежуточного звена — корпусных штабов, было очень трудно. То же самое можно сказать и об артиллерии. 30-я армия была усилена двадцатью полками артиллерии РГК, и, когда требовалось сгруппировать часть этих полков на каком-то направлении, тотчас вставал вопрос: а кто, какой штаб возглавит, спланирует и будет руководить действиями артиллерийской группы? Вот и приходилось командующему артиллерией армии, а зачастую и командующему артиллерией фронта то и дело переключаться на решение частных задач, самому возглавлять подобные артиллерийские группы. А ведь на это время никто не снимал с нас обязанностей и ответственности [220] за руководство всей артиллерией армии или фронта. Таким образом, вопрос об укреплении организационной структуры, о создании промежуточных звеньев управления войсками стал очень актуальным.

Ставка Верховного Главнокомандования сразу же учла это положение и приняла соответствующие меры. Уже зимой 1942/43 года, проводя наступательные операции на великолукском и ржевском направлениях, Калининский фронт имел в своем составе несколько стрелковых корпусов. Началось формирование и крупных артиллерийских соединений — полки сводились в бригады, бригады — в артиллерийские дивизии.

Летом 1943 года Калининский фронт помимо отдельных артиллерийских и минометных полков и бригад усиления располагал уже двумя артиллерийскими дивизиями — 8-й пушечной (заканчивалось формирование) и 21-й дивизией прорыва РГК.

8-я дивизия формировалась силами фронта, разрешение на ее формирование я получил от командующего артиллерией Красной Армии Н. Н. Воронова еще во время его приезда к нам в 1942 году. Дивизия предназначалась для борьбы с глубинными целями, главным образом — с артиллерией противника. Она состояла из трех бригад, по четыре дивизиона в каждой, была вооружена в основном 152-мм пушками-гаубицами и 122-мм пушками. Общее число стволов — 144.

21-я артиллерийская дивизия прорыва РГК, прибывшая на наш фронт в 1943 году, предназначалась, как видно уже из ее названия, для иных целей. Другим был и ее состав. В дивизию входило шесть бригад: 25-я минометная (120-мм минометы), 66-я легкая пушечная (76-мм пушки), 55-я легкая гаубичная (122-мм гаубицы), 94-я тяжелая гаубичная (152-мм гаубицы), 64-я тяжелая пушечная (152-мм пушки-гаубицы), 103-я большой мощности (203-мм гаубицы Б-4). Общее число стволов — 356.

Когда я познакомился с ее составом, меня несколько озадачило разнообразие видов и калибров орудий. Было ясно, что применять ее компактно нельзя, ибо 120-мм миномет, к примеру, по дальности стрельбы, весу снаряда и прочим боевым качествам предназначен для решения иных задач, чем 203-мм гаубица большой мощности.

Я высказал свои сомнения Николаю Николаевичу Воронову. Он ответил: [221]

— Для прорыва обороны противника требуются все эти калибры, включая легкие. А уж ваше дело использовать их с наибольшей эффективностью. Более легкие средства можете использовать для создания полковых и дивизионных артиллерийских групп, более тяжелые — для армейских. Главное — это то, что дивизия — хорошо управляемый боевой организм, имеет не только сильный дивизионный штаб, но также штабы бригад и полков. Вы сетовали на трудности в управлении артиллерией, на то, что некому управлять отдельными артиллерийскими группировками... Ставка дает вам эти штабы. Распоряжайтесь ими так, как вам потребуется...

Действительно, первые же бои убедили нас в мощности и гибкости подобных соединений. 21-я артиллерийская дивизия прорыва полностью оправдала свое предназначение и структуру. Тяжелые пушечные бригады мы с успехом использовали в контрбатарейной борьбе, в создаваемых для этой цели артиллерийских группах; бригаду орудий большой мощности — для разрушения особо прочных оборонительных сооружений; легкую пушечную бригаду — в полковых артиллерийских группах, а также для борьбы с танками; гаубицы и минометы — для количественного и качественного усиления групп, решавших соответствующие их назначению задачи. Теперь мы уже не испытывали затруднений в управлении, так как и штабы артиллерийских дивизий, и штабы бригад при необходимости возглавляли ту или иную группу артиллерии.

Примерно тот же процесс улучшения в организации и управлении проходил и в реактивной артиллерии — в гвардейских минометных частях. Если ранее эти части, прибывая на какой-то фронт, в какую-то армию, не входили в подчинение командующего артиллерией, а лишь получали от него боевую задачу, которую выполняли самостоятельно, то теперь положение изменилось. С апреля 1943 года они были подчинены командующим артиллерией фронтов — либо им непосредственно, либо их заместителям по реактивной артиллерии (такая должность была введена в этот же период).

На создании бригад и дивизий дело укрупнения структуры нашей артиллерии не остановилось. Впоследствии были созданы артиллерийские корпуса прорыва, состоящие из двух артиллерийских дивизий прорыва и одной дивизии реактивных установок. Это были мощнейшие [222] соединения (до тысячи стволов в каждом). Такой быстрый количественный и качественный рост артиллерии, создание крупных артиллерийских штабов, располагавших хорошо поставленной артиллерийской инструментальной разведкой, позволило нам создавать большие плотности на направлениях главных ударов и значительно повысить эффективность действий артиллерии в наступательных операциях.

Правда, в первое время не обошлось без недоразумений. Некоторые командиры крупных артиллерийских соединений, в том числе гвардейских минометов, проявляли самостоятельность, граничащую с самостийностью. Один из них, например, заявил старшему начальнику, под руководством которого он должен был спланировать огонь гвардейских минометов: «Спланируем мы сами. Покажите мне полосу прорыва, поставьте боевую задачу — остальное наше дело. Я беру на себя всю ответственность».

Конечно, чувство ответственности за порученное дело — вещь неоспоримо нужная. Однако в данном случае, в конкретных условиях подобное заявление было просто фанфаронством. В прорыве обороны противника участвовали крупные группировки артиллерии, и выделять из общего плана артиллерийского наступления какой-то особый план использования реактивной артиллерии, план, не скоординированный с другими огневыми средствами, — это могло повлечь за собой последствия самые печальные.

К счастью, подобные явления, когда жажда показать себя, свое мастерство, инициативу и самостоятельность превалировала над деловыми соображениями, были редкостью. Ну а если они все-таки случались, приходилось применять к «самостийникам» строгие меры. Никакие послабления к людям, которые «якают», недопустимы, коли речь идет о войне, о жизнях тысяч и тысяч наших солдат...

В 1943 году значительно выросла и мощь нашей противотанковой артиллерии. Теперь, когда страна во все возрастающем количестве давала фронту противотанковые орудия — усовершенствованную 45-мм пушку, новую, еще более мощную 76-мм пушку (обе — с подкалиберными снарядами), когда полковая артиллерия получила новое сильное средство борьбы с танками — бронепрожигающий [223] (кумулятивный) снаряд, появилась возможность широко использовать опыт, полученный нами в предыдущие годы. И на фронте и в тылу формируются истребительно-противотанковые бригады, по 60–70 стволов в каждой.

Сводится в дивизии и зенитная артиллерия. Если летом сорок второго года в Ржевской операции у нас участвовали лишь полки (семь) и отдельные дивизионы (восемь) зенитной артиллерии, то во второй половине 1943 года 39-я и 43-я армии Калининского фронта располагали уже армейскими группами ПВО: 39-я армия — 46-й зенитно-артиллерийской дивизией, 43-я армия — 1626-й зенитно-артиллерийской дивизией (около 130 стволов в каждой, в том числе часть орудий среднего калибра). Развитие противовоздушной обороны шло быстрыми темпами. Вскоре были созданы корпуса и армии ПВО, а затем и округа.

Материальная часть нашей артиллерии превосходила немецко-фашистскую по всем показателям еще до войны. Большие потери, которые мы понесли в сорок первом году, не позволили сразу сказаться этому превосходству. Но уже в сорок третьем году оно стало явным. Кроме того, в наши войска начали поступать усовершенствованные и новые артиллерийские системы, в числе которых была 152-мм гаубица, а также тяжелые реактивные минометы.

Между тем противник, потерпев крах в «молниеносной войне», в своем стремлении решить ее исход за счет мощных танковых соединений и авиации перестраивался чрезвычайно медленно. Его артиллерия по-прежнему была «пасынком» в общем балансе вооруженных сил. Правда, к сорок третьему году у немцев появилось новое 88-мм противотанковое орудие, в широком ходу были подкалиберные и бронепрожигающие (кумулятивные) снаряды.

Однако эти частности не изменили общей картины. Артиллерия фашистской Германии отставала от тех требований, которые предъявляла война, и чем дальше, тем больше. Важнейшая сторона артиллерийского дела — контрбатарейная борьба — по-прежнему оставалась на низком уровне. Инструментальная разведка была слаба, звукометрические установки значительно уступали нашим в точности определения координат цели. Поэтому [224] борьбу с нашими батареями, корректировку огня по ним противник вел в основном с помощью самолетов-корректировщиков — «хеншелей» («рама» — на фронтовом языке) и «фокке-вульфов» («горбыль»). Этот вид корректировки орудийного огня был у противника на довольно высоком уровне. Но теперь, когда наша авиация вела успешную борьбу за господство в воздухе, «хеншели» и «фокке-вульфы» уже не могли разгуливать над нами, как в сорок первом году.

В организационной структуре артиллерии немецко-фашистской армии тоже мало что изменилось. Крупные артиллерийские группировки не создавались, видимо потому, что не было соответствующих артиллерийских штабов, которые могли бы ими управлять. Огонь велся в основном дивизионами или группой дивизионов — не выше.

* * *

Наступило третье лето Великой Отечественной войны. Войска Калининского фронта вели бои местного значения от Велижа до Духовщины и далее к Ярцево. Среди организационных мероприятий, проведенных в этот период относительного затишья, отмечу два. Оба они касаются использования минометов, повышения эффективности их огневого воздействия на противника.

Опыт показал, что ведение контрбатарейной борьбы требует определенной корректировки, когда речь идет о подавлении вражеских минометных батарей. Засечь миномет по звуку выстрела трудно, поскольку звук этот весьма слабый вообще, а кроме того, он поглощается укрытиями, например стенами оврагов, или лощин, или просто глубоких ям, в которых можно установить эти огневые средства. Поэтому для обнаружения и определения точных координат вражеских минометов нам приходилось развертывать посты звуковой разведки непосредственно на переднем крае. База, с которой производилась засечка такой цели по звуку выстрела, имела заранее выбранное направление.

Пушечным батареям довольно сложно вести борьбу с минометами. Траектория полета снаряда у пушки — отлогая, а позицию минометов, как правило, располагают за укрытиями, в так называемом «мертвом пространстве» для пушечных батарей. Подавить минометы значительно проще [225] навесным огнем, то есть огнем гаубиц или тех же минометов.

Все эти особенности контрминометной борьбы вызвали к жизни создание особых контрминометных групп со своими специфическими задачами, с подразделениями артиллерийской инструментальной разведки.

В описываемый период нам удалось также повысить боевую эффективность наших минометов при стрельбе по пехоте противника, находящейся в траншеях и укрытиях легкого типа.

Штаб артиллерии Калининского фронта обратил внимание, что после очередной операции расход боеприпасов разных калибров являл собой резкую диспропорцию. Артиллерия усиления, как правило, использовала отпущенную ей норму снарядов полностью и даже, если была такая возможность, перерасходовала ее. Вместе с тем штатная артиллерия частей и соединений (т. е. более легкие калибры орудий) расходовала свою норму далеко не полностью. Причина была одна: многие общевойсковые командиры, имея под рукой тяжелую артиллерию усиления и уповая на мощность ее огня, зачастую ставили перед ней задачи, с которыми вполне справились бы орудия и минометы более легких калибров. Особенно слабо использовались 82-мм минометы.

Мне пришлось обратить внимание командующего фронтом на недостатки в использовании массированного минометного огня. По приказу командующего были проведены сборы общевойсковых командиров, во время которых минометчики продемонстрировали на специально подготовленном полигоне возможности своего оружия.

Мы рассчитали норму — по 5 мин на 10 погонных метров окопов, создали группу из 82-мм и 120-мм минометов. Массированный огонь этой группы (27 минометов) поразил все мишени, обозначавшие живую силу противника, а 120-мм мины произвели значительные разрушения и в самих окопах.

После этих сборов общевойсковые командиры стали использовать на полную мощность возможности полковых и батальонных минометов. Кстати говоря, 120-мм миномет впоследствии появился и у противника. Он был скопирован с нашего до деталей. А более мощному, с отличными данными нашему 160-мм миномету соперника так и не нашлось до конца войны. [226]

В июле — начале августа операция «Цитадель», предпринятая немецко-фашистским командованием с целью изменить в свою пользу всю обстановку на советско-германском фронте, завершилась полным разгромом ударных группировок противника. Стратегическая инициатива перешла в руки советского командования. Главная ударная сила вермахта — его танковые соединения потерпели такое сокрушительное поражение, от которого они не смогли оправиться до конца войны. Курская битва, по выражению Ивана Степановича Конева, стала последней, лебединой песней немецких танковых войск.

Во втором периоде Курской битвы, когда советские армии перешли в контрнаступление, активизировали свои действия и другие фронты, в том числе наш Калининский фронт.

Ставка Верховного Главнокомандования поставила перед войсками Калининского и Западного фронтов задачу разгромить северное крыло вражеской группы армий «Центр», овладеть рубежом Смоленск, Рославль и в дальнейшем развивать наступление на Витебск, Оршу, Могилев.

На этом направлении, на подступах к «смоленским воротам», противник создал мощную оборону. Она состояла из четырех-пяти оборонительных полос. В группировке гитлеровцев, противостоящей правофланговым армиям Западного и армиям Калининского фронтов, насчитывалось до 40 дивизий 4-й и 3-й танковой немецких армий.

В наступательной операции, которая получила название Духовщинской, Калининский фронт главный удар наносил на левом своем крыле на Духовщину силами 39-й и 43-й армий, вспомогательный — 4-й ударной армией на велижском направлении.

В полосах 39-й и 43-й армий оборонялось шесть пехотных дивизий противника (15, 52, 129, 197, 246 и 256-я) со средствами усиления. Еще несколько дивизий имелось в ближайших резервах.

Наступление готовилось в крайне сжатые сроки — с 7-го по 13 августа. Все мы понимали, почему на подготовку столь сложной операции нам дали всего шесть суток. Мы знали, что Курская битва вступила в решающую свою фазу и наше наступление — самая лучшая помощь, которую мы можем оказать своим боевым товарищам, перешедшим в контрнаступление в районе Курской дуги. [227]

В войсках Калининского фронта царил огромный подъем. Наступательный порыв, высокое морально-политическое состояние личного состава отмечали все политдонесения. Член Военного совета 39-й армии генерал В. Р. Бойко, например, писал, что за август в члены и кандидаты партии было принято 12 335 человек, а в комсомол — 3756 человек.

Во всех ротах и батареях политработники проводили беседы, в которых рассказывали об успехах советских войск на других фронтах, о наступлении на Курской дуге, разбирали недостатки, обнаружившиеся в том или ином подразделении в предыдущих боях, читали документы с описанием злодеяний, творимых гитлеровцами на оккупированных территориях.

После одной из таких бесед снайпер младший сержант И. Волощук сказал: «На моем боевом счету шестьдесят уничтоженных фашистов. Это мой личный счет мести проклятому зверью, и я даю вам, товарищи, слово, что буду и дальше биться, не щадя жизни, пока фашизм не будет искоренен».

Артиллеристы Калининского фронта принимали все меры, чтобы в отведенный нам сжатый до предела срок подготовиться к наступлению. Правда, мешал целый ряд технических причин, от нас не зависящих. Во-первых, ограниченное число боеприпасов, имевшихся в войсках. Во-вторых, большие расстояния, слабо развитая сеть дорог вообще, недостаточная пропускная способность железных дорог в частности, по которым перебрасывались артиллерия и боеприпасы. Некоторые артиллерийские части усиления прибывали в назначенные районы буквально за считанные часы до начала операции и поэтому не могли как следует к ней подготовиться. Аналогичная ситуация сложилась и с общевойсковыми соединениями.

Все это, разумеется, повлияло на темпы продвижения, когда 13 августа наступление началось. До 23 августа наши армии продвигались не более чем по три километра в сутки. Противник непрерывно подбрасывал подкрепления. Затяжные бои не приносили решительного успеха, они только изматывали войска, поэтому наступление временно пришлось приостановить.

В августовских боях противник неоднократно предпринимал сильные танковые контратаки. Особенно упорными были они в полосе 39-й армии, в районе Рытвино, [228] Плющево, Кривцы. Навстречу танкам была выдвинута 17-я истребительно-противотанковая бригада полковника В. Л. Недоговорова — боевое, испытанное в огне сражений соединение.

...Вечером 13 августа разведка донесла, что лежащая впереди деревня Рытвино занята незначительными силами противника — до двух взводов пехоты, несколько пулеметов, два-три орудия. Однако из вражеских тылов к этому опорному пункту выдвигается колонна танков.

Полковник Недоговоров принимает решение упредить противника и отдает соответствующий приказ командиру 712-го истребительно-противотанкового полка подполковнику А. М. Теплинскому. Наша наступающая пехота отстала, но медлить нельзя ни минуты. Задача ответственная. Выполнить ее Теплинский поручил своему заместителю по политчасти подполковнику С. П. Ковтуненко. И вот перед рассветом 14 августа, совершив марш-бросок по ночным дорогам, подполковник Ковтуненко с батареей лейтенанта Плешакова врывается с ходу в Рытвино. Завязался короткий, но ожесточенный бой. Командиры орудий и наводчики вели огонь прямой наводкой, остальные номера орудийных расчетов действовали стрелковым оружием и гранатами. Сраженный пулей, упал командир орудия узбек сержант Юзбашев. Тяжело раненный наводчик казах рядовой Тиштибаев продолжал вести огонь один. Так он и погиб у панорамы прицела. Бой шел за каждый дом и двор. Час спустя деревня была очищена от противника, батарея заняла тактически выгодные огневые позиции на возвышенности за околицей. Фашисты опомнились и бросились в контратаку. Шесть танков устремились на батарею. Орудие сержанта Гаева (наводчик старший сержант Манжос) с первого выстрела подбило вражеский танк. Батарея поджигает вторую, третью боевую машину, фашисты отходят. Потом следует еще несколько контратак, но батарея лейтенанта Плешакова их отбивает и прочно удерживает Рытвино до подхода нашей пехоты.

Примерно та же картина и во всем районе, обороняемом 17-й истребительно-противотанковой бригадой. 389-й полк сражался под деревнями Кривцы и Плющево. Только за один день под Кривцами уничтожено пять танков и два орудия фашистов. В бою за Плющево 4-я батарея старшего лейтенанта К. М. Федоркова метким огнем истребила [229] до роты гитлеровцев, подавила семь орудий ПТО и восемь пулеметных точек. Командир полка подполковник Н. Н. Беляев — кадровый офицер, участник боев с японцами у озера Хасан, несмотря на серьезное ранение, продолжал лично руководить боем, пока его не заменил его заместитель подполковник П. И. Бондарев — ветеран гражданской войны. В сложной обстановке Бондарев проявил себя с самой лучшей стороны. Все атаки противника были отбиты с большими для него потерями.

В упорных этих боях, когда выбывали из строя командиры взводов и батарей, их место тотчас занимали политработники и штабные офицеры. Был дважды ранен секретарь парткомиссии бригады капитан Б. Д. Айнагулов. Начальник штаба бригады майор А. Н. Новоминский под деревней Малеевка руководил действиями двух батарей, которые подбили восемь танков противника.

Поскольку мне пришлось быть свидетелем боевых действий 17-й истребительно-противотанковой бригады, отмечу еще одну характерную деталь. В тяжелых этих боях в бригаде было подбито 20 орудий. Однако ни одно из них не было потеряно безвозвратно. 14 орудий отремонтировали своими силами, остальные отправили для ремонта в тыл. Поэтому бригада, несмотря на значительные потери, сохранила полную боеспособность. Большая здесь заслуга помощников комбрига: по технической части — майора А. Д. Антропова, по материально-техническому обеспечению — капитана Н. А. Никифорова-Денисова. Под личным их руководством поврежденные орудия и автомашины немедленно эвакуировались с поля боя в ближний тыл и сразу же ставились на ремонт.

Никифорова-Денисова я знал еще с довоенных времен как ветерана отечественного спорта, известного в прошлом боксера. Он пользовался у противотанкистов большой любовью и уважением. Сам не раз участвовал в бою, в том числе в рукопашных схватках, когда противник врывался на огневые позиции. Был ранен. Ныне Николай Александрович является председателем Всесоюзной федерации бокса и президентом Европейской федерации бокса. В успехах наших боксеров на мировом ринге есть большая доля его труда.

В описанных выше боях 17-я истребительно-противотанковая бригада полковника Недоговорова сожгла и подбила десятки фашистских танков, уничтожила 45 противотанковых [230] орудий, три артиллерийские и две минометные батареи, много другой военной техники и тысячи гитлеровских солдат и офицеров.

В конце августа мне довелось вручать противотанкистам заслуженные награды. И первого я поздравил с награждением орденом Красного Знамени командира бригады полковника В. Л. Недоговорова. Подлинный ас-противотанкист, он своим воинским талантом, волей, решительностью и личным мужеством обеспечил успешные действия бригады в ходе всей Духовщинской наступательной операции. Бойцы, командиры и политработники этого соединения всегда и всюду с честью оправдывали звание истребителей танков.

Этот вид артиллерийской боевой работы в силу своей специфики накладывает особый отпечаток на ее исполнителей. Стрельба по танкам прямой наводкой, зачастую в упор, зачастую без пехотного прикрытия, уменье быстро маневрировать огнем и колесами, вступать в бой с ходу, принимать мгновенно единственно правильное решение — все это требует от противотанкиста большой внутренней собранности, отличной реакции, громадного напряжения физической и нервной энергии.

Внутренний склад типичного командира-противотанкиста, естественно, отражается и на внешнем его облике, на всей его повадке. Таким был и полковник Недоговоров — волевой, резкий, энергичный офицер. Чрезвычайно быстр и подвижен, а взгляд серых глаз внимательный, пытливый, изучающий. «Поспешай, да не суетись!» — внушал он подчиненным. И еще: «В нашем деле главное — скорость, скорость, скорость». Действительно, в противоборстве орудия, открывающего огонь прямой наводкой с 600–700 метров, и танка, мчащегося на это орудие, успех часто решают секунды. Остановить бронированную махину, подбить или поджечь ее с первых выстрелов удается далеко не всегда. Чтобы выйти победителем из этой схватки, противотанкисту надо иметь не только верный глаз, не только слаженную до автоматизма работу всего орудийного расчета, но и стальные нервы. Горячее сердце и трезвый, холодный расчет в бою — этими качествами в полной мере обладал сам Недоговоров, этому учил он и воинов бригады. Учил и многому другому.

Представьте себе закат августовского дня, опушку вечереющего леса, замаскированные орудия и тягачи, шалашик, [231] близ которого по-домашнему гудит старенький тульский самовар. Вокруг самовара — кто на пеньке, кто прямо на траве — сидят командиры. Лица их бронзовеют в лучах заходящего солнца, выгоревшие гимнастерки обтягивают плечи. Сила и энергия юности видна в каждом движении. Лейтенанты в восемнадцать лет, капитаны и майоры в двадцать — двадцать два, сегодня они мирно пьют вечерний чай. В центре кружка — полковник в кожаной тужурке, туго перепоясанной широким ремнем. Худощав, рыжеволос, лет ему уже за сорок. Неторопливо тянет чай с блюдечка, обращаясь к юным собеседникам, называет их по имени-отчеству, расспрашивает о самом сокровенном. Это и есть Виктор Леонтьевич Недоговоров. Простой, сердечный человек — батя, как любят называть солдаты таких командиров. И если бы не четкая, лаконичная речь, в которой и в минуты отдыха чувствуется железный характер, трудно узнать в нем того орла, что известен всему Калининскому фронту.

Так они сидят у самовара, пьют чай, беседуют о самых будничных вещах, и вдруг, без всякого перехода, Недоговоров говорит:

— Встречный бой есть как раз тот вид боя, где решающую роль играет инициатива командира. Кто опередит, тот выиграет, не так ли? Третьего дня батарея Плешакова выскочила вперед без пехоты, захватила Рытвино и удержала его до подхода пехоты. Успех? Да, успех. Но давайте разберемся в нем основательно. Давайте подумаем, почему артиллерия в том или другом случае может и должна брать на себя функции, в общем-то традиционно ей не свойственные.

И начинается большой разговор. Не просто разговор — учеба. Виктор Леонтьевич Недоговоров не только великолепный практик своего дела. Он отлично знает историю военного искусства. Он рассказывает об артиллеристах князя Дмитрия Пожарского, о русской артиллерии в Полтавской и Бородинской битвах и в Брусиловском прорыве 1916 года, о той эволюции, которую претерпела артиллерия за сотни минувших лет, о возможностях, открывшихся перед ней ныне, и об умении использовать эти возможности...

В августовских боях в отражении контратак танков и пехоты противника участвовала, разумеется, не только противотанковая артиллерия. Эффективно действовали, [232] например, тяжелые реактивные кинометы в бою под деревней Котово. Обстановка здесь сложилась весьма острая, в мне пришлось немедленно выехать на этот участок фронта.

Я уже говорил, что на фронте иногда складываются ситуации, когда присутствие старшего начальника в боевых порядках войск не просто желательно, но необходимо. В августе сорок третьего года подобные ситуации возникали на Калининском фронте очень часто. Противник непрерывно контратаковал крупными силами, то и дело меняя направление ударов. Чтобы парировать эти удары, в которых основную роль играли танки, мы должны были маневрировать артиллерийскими средствами. Но маневр артиллерией вдоль линии фронта был затруднен, а иногда и невозможен из-за плохого состояния дорог. Большие их участки, особенно проложенные по низинам, разбитые танками и размытые проливными августовскими дождями, превратились в трясину, в которой увязала тяжелая артиллерийская техника. Вот почему при отражении танковых атак противника мы зачастую могли использовать только ту артиллерию, которая находилась в непосредственной близости от атакованных участков. С целью как-то сгруппировать ее, скоординировать действия отдельных артиллерийских частей в боевые порядки войск приходилось выезжать и офицерам артиллерийских штабов армий и фронта, и командующему артиллерией.

Когда мы подъехали к деревне Котово, то увидели на дороге привычную для тех дней картину — машины с тяжелыми реактивными установками, плотно засевшие в грязи. Солдаты споро орудовали лопатами, подкладывали под колеса нарубленные ветви и молодые деревца. Потом дружное: «Раз-два — взяли!» Машина, разбрасывая фонтаны жидкой грязи, проходила десяток-другой метров а снова садилась на брюхо. А объезда нет — кругом зыбкая луговина да болота. Я вызвал по радио гусеничные тягачи (мы обычно держали такой резерв на самых труднопроходимых участках) и поехал дальше.

В Котово прибыли в разгар боя. Меня провели на наблюдательный пункт командира 39-го гвардейского минометного полка. Отсюда, с разрушенного прямым попаданием снаряда деревенского чердака, открылась панорама боя. Под нами, метрах в ста, — речушка с крутыми берегами, за ней — широкое, всхолмленное поле, еще дальше [233] — большой лес. По полю били реактивные минометы 39-го полка. Дыбилась земля, в огненно-дымных разрывах метались фашистские танки, мелькали фигурки удирающих автоматчиков.

Подполковник П. В. Шутов кратко доложил обстановку. Из его доклада я понял, что, едва наши стрелковые подразделения заняли Котово, до полка гитлеровской пехоты с танками контратаковало со стороны леса. Стрелки запросили огневой поддержки, а первый дивизион 39-го полка (тот, который мы видели на дороге) еще не успел занять огневые позиции. Шутову пришлось с соседнего участка срочно ввести в дело второй дивизион капитана Абайдулина. Абайдулин быстро и хорошо справился с задачей. Это его боевую работу наблюдали мы с чердака. Петра Васильевича Шутова я знал еще по довоенным временам, когда он прямо из училища прибыл к нам в Коломну, в 108-й артполк. За участие в советско-финляндской войне Шутов был удостоен звания Героя Советского Союза. Но сейчас нам с ним не до воспоминаний. Атака противника на центр обороны стрелковой дивизии, которую поддерживал полк Шутова, отбита, однако на левом фланге фашисты снова полезли вперед, их танки приблизились к речке. С НП Шутова я связался с ближайшей артиллерийской частью — тяжелым пушечным полком, передал координаты целей. В этот момент и первый дивизион капитана Козлова из 39-го полка уже занял огневые позиции. Его залп был исключительно удачным — разрывы реактивных мин накрыли танки и пехоту фашистов. По врагу ударили и орудия артполка стрелковой дивизии и тяжелого пушечного полка. Гитлеровцы не выдержали и в панике бежали к лесу.

28 августа, после некоторой перегруппировки, наступление войск Калининского фронта возобновилось. Оборона противника была прорвана, наши соединения в первый же день продвинулись на отдельных участках до десяти километров, но развить успех не удалось. Такая же картина повторилась и в начале сентября.

Думаю, что эти неудачи были результатом прежде всего поспешности, стремления решить задачу без учета всех факторов, на нее влияющих. Каждый раз мы начинали наступление, не успев сосредоточить войска. Поэтому, даже прорвав первую оборонительную полосу, останавливались перед второй — на развитие успеха не было [234] сил. Так случалось дважды в августе, так случилось и в начале сентября.

Поспешность, с которой предпринимались эти попытки наступать без должной подготовки, сказывалась, разумеется, и на действиях артиллерии фронта. Несмотря на имевшиеся в нашем распоряжении значительные силы, мы ни разу не смогли как следует сгруппировать артиллерию, произвести разведку глубинных целей и в соответствии с этим спланировать артиллерийское наступление. Возможности артиллерии резко ограничивались недостатком средств связи. Проводная связь, которой мы располагали, едва покрывала десять процентов потребностей, а радиостанций было очень мало. Приходилось пользоваться общевойсковой связью, что создавало большие трудности в оперативном использовании артиллерии.

Ставка разрешила войскам Калининского фронта сделать короткую паузу в операции, но сковать частными боями противника. Новое наступление было назначено на 7 сентября, но этот срок был затем отодвинут на более поздний, и вот почему.

Фронт 39-й армии тянулся вдоль реки Царевич с юга на север, а на правом фланге резко поворачивал на северо-запад, к стыку с 43-й армией, которая, таким образом, нависала над группировкой противника, оборонявшейся по рубежу реки. Ожидая наш главный удар на этом рубеже, вражеское командование сосредоточило здесь 25-ю танковую и 18-ю моторизованную дивизии, бригаду СС и несколько полков артиллерии усиления. Вместе с тем наиболее для себя опасное направление, выходящее на тылы этой группировки, гитлеровцы прикрыли лишь одной пехотной дивизией — 256-й. Оборона противника здесь, на участке Спас-Углы, Рибшево, была ослаблена, чем и решило воспользоваться командование Калининского фронта.

Главный удар 39-я армия должна была нанести своим правым флангом на участке Вересково, Починок, вспомогательный — левофланговыми соединениями на участке Афанасьево, Узволье, Крестовка. А чтобы расшатать здесь, на роке Царевич, оборону противника, 43-я армия на сутки раньше начинала наступление на Рибшево, на более слабом участке обороны противника. Этот маневр, нацеленный глубоко в охват левого фланга гитлеровцев, должен был принести успех.

Общая задача наступления — разгромить духовщинскую [235] группировку противника, окружить две его дивизии в районе Волошня, Приютово, Спас-Углы, на третий день наступления овладеть городом Духовщина.

Новый план фронтового командования требовал соответствующей перегруппировки артиллерии. Когда к нам прибыл представитель Ставки маршал артиллерии Н. Н. Воронов, я доложил ему свои соображения. По самым оптимистическим расчетам перебросить артиллерию в назначенные районы к 7 сентября мы не успели бы, и наступление опять началось бы без необходимой подготовки. Я представил Н. Н. Воронову эти расчеты, которые, конечно, предварительно согласовал с командующим фронтом генералом А. И. Еременко.

Николай Николаевич внимательно меня выслушал, затем еще раз переговорил с Еременко. Наши доводы его убедили. Он связался со Ставкой, доложил И. В. Сталину в получил разрешение перенести начало наступления на 14 сентября.

Итак, мы получили необходимое для подготовки артнаступления время, и работа закипела. Создавалась мощная артиллерийская группировка в составе 21-й артиллерийской дивизии прорыва генерала Кирилла Никитовича Самборского, 8-й пушечной (заканчивавшей формирование) артиллерийской дивизии полковника Петра Григорьевича Степаненко, а также нескольких бригад и полков гвардейских минометов. Плотность артиллерии на каждый километр полосы главного удара превышала 150 стволов.

План артиллерийского наступления, утвержденный военным советом фронта и представителем Ставки маршалом артиллерии Н. Н. Вороновым, имел две главные особенности. Впервые была создана мощная фронтовая артиллерийская группа для контрбатарейной борьбы. В ее составе — 308 орудий (122-мм пушки и 152-мм пушки-гаубицы), а также солидные средства артиллерийской инструментальной разведки.

Также впервые была создана контрминометная группа в составе нескольких гаубичных и минометных полков.

Основу артиллерийской мощи Калининского фронта в ту пору составляли две артиллерийские дивизии — 8-я и 21-я. 8-ю дивизию, ее бригады и дивизионы, их командный состав я знал хорошо, так как соединение это формировалось у нас на фронте, из наших армейских частей. [236]

Знакомясь с 21-й дивизией, я тоже встретил в ней старых сослуживцев. Это были полковник П. И. Чайковский — командир 103-й артиллерийской бригады большой мощности и майор Л. С. Лещинский — командир 1-го дивизиона той же бригады. И Петра Чайковского, и Леонида Лещинского я знал еще лейтенантами 108-го Коломенского полка. Оба были отличные строевые командиры, оба в составе этого полка начали Великую Отечественную войну на Северо-Западном фронте. Впоследствии, и в Духовщинской, и в других операциях, я имел возможность лично наблюдать боевую работу этих командиров, огнем своих 203-мм гаубиц разрушавших особо прочные долговременные сооружения. И Чайковский, и Лещинский хорошо справлялись с поставленными им задачами.

Получив необходимое для подготовительной работы время, мы развернули широкую разведку целей в обороне противника. В полосе главного удара ее осуществляли 830-й и 827-й отдельные разведывательные артиллерийские дивизионы фронтового подчинения и 629-й отдельный артиллерийский разведдивизион, организационно входивший в состав 21-й артиллерийской дивизии. Кроме того, активно действовал фронтовой корректировочно-разведывательный авиационный полк и воздухоплавательный дивизион аэростатов наблюдения.

Начальник разведотдела штаба артиллерии фронта полковник П. Н. Видуецкий вместе с начальником разведотделения штаба артиллерии 39-й армии майором С. А. Жуктовым до деталей вскрыли оборону противника. Майор Жуктов предложил устроить в полосе всей армии систему сопряженного наблюдения, так чтобы участок каждого поста несколько перекрывал участок соседнего. Это предложение дало хорошие результаты. Все цели засекались многократно, с разных точек наблюдения. Ежедневно по вечерам, собрав данные наземного наблюдения, авиаразведки, звуковой разведки и т. д., Видуецкий и Жуктов тщательно их анализировали, и белые пятна в обороне противника скоро исчезли.

Общими усилиями всех своих средств наша разведка засекла 85 вражеских батарей. Однако лишь о 36 из них можно было с уверенностью сказать, что они — настоящие, постоянно действующие, что координаты их огневых позиций определены нами достаточно точно. Остальные батареи, по крайней мере подавляющее из них большинство, [237] образно говоря, не внушали к себе доверия. Скорее всего, они были ложными или кочующими, с помощью которых противник пытался нас дезориентировать, раздробить и ослабить огневое воздействие нашей артиллерии на свою оборону.

Разумеется, для полной уверенности нам в период артподготовки следовало бы накрыть и эти батареи. Но сделать этого мы не могли, наши возможности были ограничены и числом орудий, которыми мы располагали, и, главное, нормой расхода боеприпасов.

Большинство батарей противника расположено на значительном удалении от его переднего края. Даже при самом точном определении координат такой батареи подавление ее требует значительного расхода снарядов. Огонь ведется по невидимой цели, корректировать его ты не можешь, так как во время артподготовки у тебя нет возможности «повесить» самолет-корректировщик над каждой из нескольких десятков подавляемых батарей. Кроме того, на точность стрельбы влияет естественное рассеивание снарядов (а оно тем больше, чем дальше цель) и другие факторы.

Ну а если ты захочешь подавить не только точно определенные разведкой цели, но и все сомнительные, расход боеприпасов возрастет до астрономических цифр.

Вот почему выбор, точнее отбор целей для подавления (в данном случае 36 батарей из 85), является весьма трудоемкой, требующей больших знаний и опыта работой. Наши товарищи — в первую очередь хочу назвать офицеров-разведчиков штаба артиллерии фронта полковников Павла Видуецкого и Карима Рафимбекова — таким опытом и знаниями обладали. Аналитический склад ума, интуиция помогали им решать задачи со многими неизвестными.

Так было и в дни подготовки наступления на рубеже реки Царевич. Поставленные им задачи они решили на «пять с плюсом». Из 36 батарей, предназначенных к подавлению, 27 батарей решено было подавлять полной нормой боеприпасов, а остальные 9 — половинной нормой (засечь их точно не удалось). Одновременно готовились данные для стрельбы по тем батареям, которые могут в ходе нашего наступления из разряда сомнительных перейти в разряд действующих и открыть огонь по атакующей пехоте и танкам. [238]

Цели были определены, и, хотя работа по уточнению огновой системы вражеской обороны продолжалась, можно было приступить к планированию артиллерийской подготовки. Обычно она складывалась из следующих компонентов. Начиналась она внезапным огневым налетом по артиллерийским и минометным батареям противника, по первой его позиции и всем важным целям главной полосы обороны. Далее следовал главный период артподготовки — те 50 минут, в течение которых вся мощь орудийного огня обрушивалась на оборонительные сооружения, на огневые точки, разрушая их, загоняя противника в укрытия, истребляя физически и подавляя морально. Одновременно группа контрбатарейной борьбы производила повторный огневой налет по вражеским батареям, если они пытались отвечать огнем на огонь. После этого вступали в дело орудия, установленные для стрельбы прямой наводкой. Они 20 минут уничтожали огневые точки и другие цели на переднем крае обороны противника. Огонь прямой наводкой всегда дает большой и зримый эффект, и мы привлекали к этому виду стрельбы много орудий. За 5–10 минут до начала атаки следовал еще один огневой налет по первой и второй позициям и по ожившим батареям. За 3–4 минуты до атаки массированный орудийный огонь — огневой вал — начинал медленно продвигаться в глубину обороны противника. Под прикрытием огневого вала переходили в атаку танки и пехота.

Таким образом, на артподготовку отводилось обычно до полутора-двух часов. Но и этот срок, и вся приведенная выше схема артподготовки зачастую претерпевали значительные изменения. Все зависело от конкретной обстановки, ибо шаблон тут так же опасен и чреват нежелательными последствиями, как и шаблон в любом деле. Поэтому мы варьировали систему артподготовки, часто практиковали ложные переносы огня, да не один, а два-три таких переноса в короткий период. Это далеко не новый, но проверенный способ запутать противника и нанести ему большие потери. Ведь перенос огня в глубину его обороны противник воспринимает как сигнал, обозначающий начало нашей атаки. Он покидает укрытия, солдаты и офицеры бросаются в траншеи и окопы, готовясь встретить огнем атакующую пехоту. А в этот момент на них опять обрушивается орудийный смерч. Так повторяется [239] два-три раза, противник мечется, несет потери, теряет способность к организованному сопротивлению.

Об эффективности огня нашей артиллерии в разные периоды Духовщинской операции говорят показания пленных гитлеровцев. Вот некоторые из них.

Пленный из 481-го полка показал: «Несмотря на то, что мы ожидали наступления русских, первый их огневой налет произвел громадные опустошения. Большая часть оборонительных сооружений оказалась разрушенной. Много убитых и раненых».

Пленный из 163-го полка 52-й пехотной дивизии: «Русские открыли внезапно такой сильный артиллерийский огонь, что наша рота понесла большие потери. Только в первом взводе 10 человек было убито, много ранено. Солдаты второго и третьего взвода бросили оружие и убежали в тыл».

Пленный офицер этого же полка: «163-й понес большие потери. Моя рота сразу же потеряла около сорока человек. После артподготовки русская пехота заняла наши окопы. Огонь артиллерии был точен».

Планируя артподготовку, нам каждый раз приходилось учитывать не только характер обороны противника на данном участке, ее насыщенность огневыми средствами, но и многие так называемые мелочи, в частности специфику фронтового быта врага. Когда он бодрствует, когда отдыхает, когда справляет какой-то праздник, когда ему подвозят из тыла горячую пищу — все эти и масса других фактов, доставляемых разведкой, в той или иной мере учитываются при разработке плана операции, ибо вкупе позволяют добиться внезапности удара. А внезапность, как мы знаем, является в военном деле элементом весьма серьезным.

Напомню, что и в Курской битве, в самом ее начале, элемент внезапности сыграл большую роль. Когда немецко-фашистские войска уже сосредоточились в исходных районах, советские артиллеристы открыли по ним внезапный массированный огонь, провели артиллерийскую контрподготовку. В результате войска противника понесли потери, была частично нарушена связь, фашистское командование было вынуждено отложить на несколько часов начало наступления.

В той же Курской битве, но уже в период, когда враг был остановлен и наши войска готовились к контрнаступлению, [240] был другой случай, также характеризующий значение элемента внезапности. Маршал Советского Союза Г. К. Жуков вспоминает, как во время доклада командующего артиллерией 11-й гвардейской армии генерала П. С. Семенова родилась мысль начать атаку не после окончания артиллерийской подготовки, а в момент усиления ее темпа и мощности. Мысль осуществили на практике, атака увенчалась успехом.

Все эти факты весьма показательны для переломного сорок третьего года. Наша артиллерия стремительно развивалась не только в техническом отношении — количественно и качественно. По сравнению с началом войны резко возрос и уровень подготовки ее командного состава, умение мыслить крупномасштабно, умение анализировать и обобщать факты, искать и находить новые, все более аффективные методы борьбы с противником, методы, выходящие за рамки очевидного и проверенного. Живая, творческая мысль советских артиллеристов во много раз усиливала то превосходство над артиллерией противника, которого мы уже добились, имея лучшую, чем он, материальную часть, лучшую организацию артиллерии и ее разведывательных средств, лучшую, наконец, подготовку в контрбатарейной борьбе.

Не отставали от своих товарищей по оружию и артиллеристы Калининского фронта. Я уже говорил о различных новшествах, которые мы применили в период подготовки последнего наступления. Скажу еще об одном.

Специализация артиллерийских задач, которой мы одно время чрезмерно увлеклись, как и всякая узкая специализация, имеет теневую сторону. Группа контрбатарейной борьбы должна подавлять артиллерию противника. Это ее назначение. Но дело в том, что часть артиллерии противника (иногда до 30 процентов) находится в опорных пунктах, поблизости от своей пехоты, которую мы подавляем орудиями более легких калибров — полковыми и дивизионными артиллерийскими группами. Значит, и тяжелая наша артиллерия, и легкая будут бить практически по одному району, хотя и выполняют при этом разные задачи.

Греха тут нет. Наоборот. Если и та и другая группы положат на одну и ту же площадь свою норму снарядов, эта двойная уже норма еще надежнее подавит оборону противника. Однако есть тут весьма существенное «но». [241]

Боеприпасов у нас всегда было ограниченное количество, а целей — более чем достаточно. Значит, боеприпасы приходилось расходовать экономно.

Из этих соображений мы решили подавление батарей, расположенных в опорных пунктах, в зоне огневого воздействия нашей дивизионной артиллерии, передать этой артиллерии. А за счет сэкономленных боеприпасов тяжелой артиллерии подавлять дальние цели.

Сейчас все кажется просто: подумали, решили, сделали. Тогда, в сорок третьем, это было много сложнее. Существовала привычка, сильна была инерция мышления. А что будет, если легкая артиллерия не справится с задачей? Если не сможет подавить батареи в опорных пунктах противника? Если атака нашей пехоты захлебнется под огнем этих батарей? Отвечать ведь придется нам, старшим артиллерийским командирам. Нам удалось преодолеть инерцию старых привычек. Первый же опыт показал, что новый метод полностью себя оправдывает.

За день-два до начала наступления вместе с командующим фронтом генералом А. И. Еременко мы проверяли готовность войск. Близ переднего края на наших глазах огнем 37-мм пушек был сбит «мессершмитт». Андрей Иванович решил пройти на батарею. Пошли по ходу сообщения. На огневой позиции командующему четко доложил обстановку командир батареи старший лейтенант Якиманский. Я сразу узнал в нем Юру Якиманского, моего племянника, хотя видел его последний раз в Иваново еще мальчиком. За отличную стрельбу по самолету противника командующий тут же объявил старшему лейтенанту Ю. Е. Якиманскому благодарность. Юра рассказал мне, что прибыл на наш фронт недавно, что другой мой племянник, его старший брат Игорь, был недавно убит под Ржевом. Он также служил в артиллерии.

* * *

14 сентября в 9.00 утра началось наше наступление. После мощной артиллерийской подготовки фронт противника повсеместно был прорван. Войска 39-й армии под командованием генерал-лейтенанта Берзарина (он сменил генерал-лейтенанта Зыгина, получившего новое назначение) в первый же день продвинулись на 4–7 километров; войска 43-й армии генерал-майора Голубева — на 6–8 километров. [242]

Артиллерия противника была полностью подавлена, а значительная часть его батарей уничтожена. При атаке нашей пехоты лишь три-четыре батареи открыли огонь, но их тут же заставила замолчать наша контрбатарейная группа.

Все это время маршал артиллерии Воронов находился на моем наблюдательном пункте, который располагался напротив занятого противником села Спас-Углы. Отсюда хорошо просматривалась вражеская оборона, и мы могли видеть боевую работу наших артиллеристов, атаку пехоты и танков, поспешное, неорганизованное отступление больших и малых групп гитлеровцев.

На этом НП Воронов получил первое донесение от офицера его оперативной группы подполковника Котелкина. Котелкин проехал вслед за наступающей пехотой на огневые позиции вражеских батарей, подавленных 545-м армейским артиллерийским полком (полк входил в группу контрбатарейной борьбы). Котелкин сфотографировал разрушения, произведенные на вражеских батареях. Он писал в донесении: «Полк отлично работал по подавлению батарей в районе Лабрево, Грязноки, Степаново вместе со звукобатареей лейтенанта Моспаненко. Все батареи были подавлены, хотя расход снарядов не превышал 30–35 на каждую батарею. Воронки разрывов, обнаруженные на подавленных батареях, давали среднее отклонение от центра огневой позиции — 10–15 метров. Разбиты орудия, на позициях трупы фашистов».

545-м артполком командовал полковник Г. Г. Бажутов. Еще недавно он был комиссаром управления артиллерии фронта, но так настойчиво просился в строй, что отказать ему я не мог и ходатайствовал о переводе его в строй. Григорий Григорьевич и комиссаром был отличным, и командиром артполка тоже стал отличным.

Николай Николаевич Воронов сам захотел посмотреть работу наших контрбатарейных групп. Мы проехали по огневым позициям нескольких вражеских батарей. Картина была та же, что нарисовал в своем донесении полковник Котелкин: везде разбитые орудия, развороченные укрытия, разбросанные взрывом боеприпасы, трупы орудийной прислуги.

Впоследствии Н. Н. Воронов в своих воспоминаниях высоко оценил действия артиллеристов нашего фронта. «В боях под Духовщиной, — писал он, — были применены [243] новые эффективные приемы борьбы с артиллерией противника»{24}. Рассказывая далее об этих приемах, он особо отмечает подавление батарей в узлах обороны противника и в заключение говорит, что этот метод контрбатарейной борьбы надо ввести повсеместно, что «контрбатарейную борьбу всегда надо планировать в тесной связи с подавлением всей огневой системы противника»{25}.

Хорошо работали и недавно созданные артиллерийские группы ПВО 39-й и 43-й армий. В сентябрьских боях они сбили 105 самолетов противника, в том числе 621-й зенитный полк 46-й зенитной артиллерийской дивизии сбил 33 самолета, 490-й отдельный зенитный дивизион — 15 самолетов.

На второй день наступления войска Калининского фронта прорвались в глубину обороны противника до 13 километров, расширив прорыв до 30 километров, а 16 сентября вышли на подступы к Духовщине. Прорыв достиг уже 50 километров по фронту и 25–27 километров в глубину.

Противник попытался задержать нас под Духовщиной, чтобы успеть занять заранее подготовленную оборону по реке Хмость. 113-я пехотная дивизия и бригада эсэсовцев оказали упорное сопротивление. Однако наши войска, отбросив гитлеровцев, с ходу форсировали Хмость и захватили плацдарм. 39-я армия вышла на рубеж Труфаново, Кошевая, 43-я армия — на рубеж озеро Чепли, Скугрево, Панково.

Ведущую роль в боях за Духовщину сыграла 39-я армия генерала Берзарина. Она наступала на главном направлении, имела сильную группировку войск. Воины 39-й армии дрались мужественно и умело. В первый же день наступления совершил подвиг артиллерист сержант Бондаренко. Поддерживая пехоту огнем своего орудия, стреляя прямой наводкой, он отбил контратаку гитлеровцев. Бойцы орудийного расчета выбыли из строя, Бондаренко тоже был ранен. Оставшись один, он продолжал вести огонь из своей пушки, пока осколок вражеского снаряда не оборвал его жизнь.

Только что принятый в члены партии гвардии рядовой Васильев в первом же бою оправдал высокое звание коммуниста. [244] Имея четыре ранения, он подполз к фашистскому пулеметному дзоту, взорвал его гранатами. Путь стрелковой роте был открыт.

В этих боях отличился и мой однополчанин по Чапаевской дивизии, командир отделения ефрейтор Иван Авдеев. Со своими бойцами он первым ворвался во вражескую траншею, заколол штыком пулеметчика и, развернув захваченный пулемет, открыл меткий огонь по фашистам.

В ходе Духовщинской наступательной операции снова отличилась 17-я истребительно-противотанковая бригада полковника Недоговорова. Артиллеристы бригады наступали в боевых порядках танкистов, поддерживая их атаки огнем, уничтожая и подавляя противотанковые средства противника.

16 сентября в районе деревень Браклицы, Починок фашисты предприняли сильную контратаку. Десять тяжелых самоходных орудий «фердинанд» двинулись на позиции наших войск. Недоговоров сам вывел на прямую наводку 478-й и 712-й полки своей бригады. В ожесточенном бою противотанкисты сожгли три самоходки, уничтожили до 400 гитлеровцев. Контратака была отбита.

18 сентября, уже на подступах к городу Духовщина, 712-й и 389-й истребительно-противотанковые полки, взаимодействуя с танкистами, отбили еще две сильных контратаки противника. А накануне огневой взвод младшего лейтенанта Н. П. Бобрика первым ворвался в предместье Духовщины, в район кирпичного завода. Меткий огонь двух его орудий проложил дорогу наступающим на город танкам. Но отважный командир взвода, которому я совсем недавно вручил орден за отличие в августовских боях, геройски погиб.

Танкисты по достоинству оценили помощь, оказанную им 17-й истребительно-противотанковой бригадой. У меня сохранилась копия документа, в котором командир подвижной танковой группы подполковник Чупров так характеризует действия противотанкистов:

«В боях с 14 по 18 сентября 1943 года по овладению городом Духовщина артиллеристы 17-й истребительно-противотанковой бригады показали себя мужественными в стойкими воинами, стремительными в наступлении и непреодолимыми в обороне. Их отличал массовый героизм в борьбе с танками и самоходными орудиями противника, [245] с его артиллерией и пехотой. Особенно отмечаю мужество, личную храбрость и талантливое руководство командира бригады полковника Недоговорова Виктора Леонтьевича».

Далее подполковник Чупров приводит цифры потерь, нанесенных противнику воинами бригады за четыре дня боев, с 14 по 18 сентября: три уничтоженных «фердинанда», один «тигр», около 20 легких и противотанковых орудий, до трех батальонов пехоты и т. п., отмечает четкую работу штаба бригады.

В 1943 году документ этот, включенный в «Историю боевого пути 17-й ИПТАБр», был через штаб артиллерии фронта направлен в Москву, Главному маршалу артиллерии Н. Н. Воронову. Николай Николаевич сам потребовал прислать ему описание боевого пути бригады, что мы и сделали. Как видите, о славных делах 17-й бригады стало известно не только воинам Калининского фронта.

В боевые успехи этого соединения большой вклад внесли его политработники во главе с начальником политотдела подполковником И. А. Шарыгиным. Я уже рассказывал о замполите 712-го полка подполковнике С. П. Ковтуненко, о секретаре парткомиссии бригады капитане Б. Д. Айнагулове, которые в трудные моменты боя личным мужеством и самоотверженностью воодушевляли бойцов. Это же можно сказать и о многих других коммунистах бригады. Показательно, что только за 36 дней августовско-сентябрьских боев 203 воина бригады стали кандидатами и членами партии.

Хорошо была поставлена у противотанкистов и печатная пропаганда. Политотдел бригады регулярно выпускал листовки, звавшие бойцов не щадить крови и самой жизни для победы над фашизмом. «Товарищи! Боевые друзья! — писалось в одной из листовок в разгар наступления. — Под напором нашего бронекулака отступает проклятый фашист. Бойцы и командиры полков товарищей Теплинского и Розина видели этих струсивших бандитов и садистов, с мольбой поднявших руки перед грозными пушками товарищей Безуглого, Беляева, Горшкова, Шабасова и других командиров орудий. Враг сейчас отступает по всему фронту. Надо использовать подавленное его состояние, добить его, вырвать все его ядовитые зубы... Да здравствует победа! Да здравствуют товарищи, которые сегодня стали героями. Завтрашний день родит новых. Вперед, боевые друзья!» [246]

20 сентября, сломив сопротивление противника, войска главной группировки Калининского фронта овладели городом Духовщина. На следующий день вся страна уже слушала у радиоприемников приказ Верховного Главнокомандующего: «Войска Калининского фронта в результате четырехдневных ожесточенных боев прорвали сильно укрепленную долговременную полосу врага... и штурмом овладели важнейшим опорным пунктом обороны немцев на путях к Смоленску — городом Духовщина».

Далее следовал перечень отличившихся частей и соединений, в том числе артиллерийских. 21-я артиллерийская дивизия прорыва получила почетное наименование Духовщинской.

Воодушевленные высокой оценкой, которую дала Ставка нашему ратному труду, мы продолжали развивать наступление. 4-я ударная армия, наносившая вспомогательный удар на велижском направлении, 20 сентября освободила Велиж, а через два дня — Демидов.

На этом участке фронта хорошо действовала 332-я Ивановская имени М. В. Фрунзе стрелковая дивизия. За два года войны состав ее значительно изменился, многие ивановцы пали в боях, другие убыли по ранению. Однако оставшийся костяк свято берег боевые и революционные традиции иваново-вознесенских ткачей и прививал эти традиции новому пополнению.

В бою за Велиж самоотверженно сражались артиллеристы дивизии. Когда гитлеровцы предприняли ряд сильных контратак, поддержанных танками, артиллеристы встретили их метким огнем прямой наводки. Полковая батарея 1115-го стрелкового полка уничтожила более роты пехоты противника.

В жестокой схватке геройски погибли командиры взводов этой батареи старшие лейтенанты Бурмистров и Кирилловский, но враг был отброшен.

Насмерть стояли в воины 7-й батареи 891-го артполка во главе с лейтенантом Д. А. Красницким. Они подбили восемь немецких танков. Красницкий также погиб, но батарея не пропустила врага.

В этом же артполку, в дивизионе майора Н. И. Герасимова служил старший лейтенант П. И. Витушкин. Он был начальником разведки дивизиона. На второй день наступления Витушкин с отделением разведчиков и двумя радистами двигался в головной походной заставе стрелкового [247] полка. Шли по дороге, преследуя отступавшего противника. Шли всю ночь. Под утро нагнали гитлеровцев. Под сильным пулеметным огнем походная застава развернулась в боевой порядок перед деревушкой, где укрепились фашисты. Витушкин по радио доложил командиру дивизиона обстановку и начал разведку вражеских огневых точек. В это время неподалеку открыла огонь немецкая пушка. Она била прямой наводкой, ее снаряды накрыли наших бойцов. Надо было немедленно ее ликвидировать. С четырьмя разведчиками старший лейтенант Витушкин по глубокой канаве пополз на выстрелы. Подобравшись к орудию вплотную, забросали гранатами орудийный расчет и, развернув пушку, открыли огонь по гитлеровской пехоте, оборонявшейся в деревне. Пехотинцы, увидев рвущиеся близ вражеских окопов снаряды, поднялись в атаку и выбили противника из деревни.

Петр Иванович Витушкин еще долго и славно воевал в составе 332-й дивизии, заслужив тринадцать правительственных наград. Ныне он старший инженер Ульяновского производственно-технического управления связи.

Вскоре после описанных событий воины 891-го артполка опять отличились в боях под деревней Михалево. Орудийные расчеты сержантов Александрова и Соловьева отбили две контратаки противника, подбив при этом шесть немецких танков. За мужество и воинское мастерство, проявленные в этом бою, все бойцы и командиры обоих расчетов были награждены знаком солдатской доблести — орденом Славы.

В наступательных боях второй половины сентября — начала октября отличились и многие артиллеристы из других частей и соединений Калининского фронта. Зачастую им приходилось вступать в рукопашные схватки и действовать личным оружием. Так, разведчик из 170-го минометного полка рядовой Здор, будучи на передовом НП, был окружен гитлеровцами. Здор из автомата уничтожил пятерых врагов и вырвался из окружения. В рукопашной схватке на передовом наблюдательном пункте старшина Кулонин своим телом закрыл от штыкового удара командира дивизиона капитана Залужного. Герой погиб, исполняя главнейшую солдатскую заповедь — беречь командира. [248]

Артиллеристы-разведчики из 43-й армии под командованием старшего лейтенанта Б. С. Либермана отбили у гитлеровцев тяжело раненного командира 114-й отдельной стрелковой бригады полковника Т. Ф. Егошина и вынесли его из боя. Вскоре Б. С. Либерман стал капитаном, командиром дивизиона 26-го гвардейского артполка.

Я особо останавливаюсь на этих случаях потому, что артиллерист, корректирующий огонь с передового наблюдательного пункта, из боевых порядков своей пехоты, всегда должен быть готов ко всяким случайностям. Часто в ходе контратак противника он, передавая команды по телефону и радио на огневые позиции, одновременно вынужден оборонять свой НП личным оружием. Работа на передовом наблюдательном пункте требует большого мужества, хладнокровия и собранности.

Все эти качества проявил в Духовщинской операции командир дивизиона капитан А. П. Иванов из 195-го гвардейского артполка 91-й гвардейской стрелковой дивизии. Будучи окружен на передовом НП, он со своими разведчиками и связистами занял круговую оборону, а затем вызвал огонь дивизиона на себя. Гитлеровцы были отброшены, а офицер продолжал руководить огнем.

Так же поступили и офицеры 1-го дивизиона 64-го артполка капитан В. И. Дорофеев и старший лейтенант В. Н. Беспалов. Скомандовав по радио: «Огонь на меня!» — и корректируя этот огонь, они отбили атаку врага на высоту близ деревни Трошки.

Среди артиллеристов, особенно отличившихся в этих боях, назову еще командира взвода 7-й батареи 26-го гвардейского артполка лейтенанта Н. С. Дорошенко, командира батареи из 1126-го стрелкового полка старшего лейтенанта Н. Н. Боровченко, телефониста 423-го артполка рядового Потряхина. Потряхин, восстанавливая прерванную связь с наблюдательным пунктом дивизиона, был серьезно ранен. Превозмогая боль, под жестоким огнем он в пятнадцати местах срастил прорывы телефонного провода. Близким разрывом снаряда отважный связист был контужен и засыпан землей. Боевые товарищи не оставили его в беде. Они отыскали Потряхина, откопали и доставили на перевязочный пункт. После излечения Потряхин опять вернулся в свою часть и в последующих боях заслужил несколько правительственных наград. [249]

В ходе этого наступления мы испытали на практике новые кумулятивные снаряды для 122-мм гаубиц. Испытание прошло успешно. Гаубицы, предназначенные для иных целей, чем борьба с танками, теперь получили отличное средство для поражения брони. Это сейчас же доказал на практике командир орудия младший сержант Виноградов (195-й гвардейский артполк). Стреляя из 122-мм гаубицы прямой наводкой, он сжег кумулятивными снарядами восемь вражеских танков.

* * *

К началу октября войска Калининского фронта, продолжая успешное наступление, полностью овладели первым рубежом обороны противника и вышли в район Рудни — место активных действий партизан. При помощи партизанских отрядов наши части 4 октября прорвали второй рубеж вражеской обороны, а 7 октября — и третий.

Когда части 43-й армии освободили поселок Каспля, мне пришлось побывать там. Я уже рассказывал читателю о касплянской трагедии. От поселка теперь остались лишь обгоревшие руины. Вышедшие из лесов партизаны рассказали мне подробности произошедшего. Фашистские палачи не щадили ни стариков, ни детей. Они зверски убили всех жителей Каспли и соседних поселков. Остались в живых лишь те, кто ушел в леса, в партизанские отряды. Геройски погибли здесь и подпольщики — коммунист Д. Ф. Калентинков, директор школы М. С. Исайченков, комсомолки Шура Соенская, Дуся и Катя Помазкины.

Я видел, как сжимали зубы наши солдаты, слушая эти рассказы. Каждый из них думал о священной мести фашизму, счет которой он должен умножать, не щадя крови и самой жизни.

Духощинская наступательная операция закончилась, войска Калининского фронта прошли с боями свыше 150 километров и вышли на подступы к Витебску. Одновременно наш сосед слева — Западный фронт, освободив Смоленск, продвинулся к Орше и Могилеву. А еще южнее советские войска других фронтов, преследуя отступавшего под их мощным натиском противника, освобождая Левобережную Украину, приближались к Днепру. [250]