Далеко от Сталинграда

Штаб Калининского фронта стоял в Кувшиново, а командный пункт фронта был оборудован в лесу, в 10 километрах севернее города.

Генерал-полковник Конев встретил меня очень тепло, сразу же ввел в боевую обстановку, вкратце обрисовал круг новых моих обязанностей. Они были весьма обширны и разнообразны. На фронте, в преддверии большого наступления, сосредоточивались крупные массы артиллерии. Впервые с начала войны мне придется управлять многими десятками артиллерийских и минометных полков, решать целый ряд сложных вопросов фронтового значения, связанных не только с использованием этой техники на поле боя, но и с ее снабжением, ремонтом и т. д.

Во время беседы Иван Степанович вспомнил о предвоенных войсковых учениях, которые он проводил в Северо-Кавказском военном округе, о двойном огневом вале, доставившем мне немало хлопот и волнений.

— Вот и пригодилась нам эта наука, — заключил он. — Покажите, на что способны артиллеристы. Дело за вами.

Начальник штаба фронта генерал-лейтенант М. В. Захаров в деталях ознакомил меня с состоянием артиллерии фронта и ее нуждами. Матвей Васильевич говорил об этом с глубоким знанием дела — в прошлом он сам был артиллеристом. Таким образом, в новой должности я попадал под двойной артиллерийский контроль: ведь и Конев в молодости, в годы первой мировой войны, был артиллеристом. Ближайшее же будущее показало, что этот контроль пошел делу на пользу.

Войска Калининского фронта готовились к Ржевской операции. Нам предстояло совместно с правофланговыми соединениями Западного фронта ликвидировать глубокий выступ в районе Ржева, занимаемый немецко-фашистскими войсками. Из этого выступа противник мог при удобном случае развить наступление в обход Москвы с северо-запада.

Помимо конкретной оперативной цели, поставленной перед нами Верховным Главнокомандованием, была и другая — не менее, а может, и более важная. Особенно остро она встала летом, когда на южном крыле советско-германского [170] фронта развернулась невиданная по своей ожесточенности битва за Сталинград. Мы на нашем участке должны были сковать резервы противника, не допустить их переброски на юг.

Что же касается непосредственно артиллеристов, боевого применения нашего рода войск, то в Ржевской операции мы впервые в больших масштабах осуществляли директиву Ставки об артиллерийском наступлении. Сам термин «артиллерийское наступление» отражал сущность требований этого важнейшего документа. Они сводились к тому, чтобы максимально использовать огневую мощь артиллерии, увеличить ее подвижность, усилить ее взаимодействие с пехотой во всех стадиях наступательного боя.

В директиве указывалось, что пехота часто лишалась артиллерийской поддержки в самый напряженный момент боя. Если перед наступлением артиллерийская подготовка проводилась в течение часа и более, то затем, когда пехота переходила в наступление, огонь нашей артиллерии ослабевал, а затем и совсем прекращался. Артиллерия перемещалась вперед, вслед за пехотой, и этим пользовался противник. Его ожившие огневые точки поражали пехоту, атака срывалась.

Отметив эти характерные недостатки, директива требовала, чтобы артиллерия не ограничивалась артподготовкой и другими разовыми действиями. Артиллерия должна наступать с пехотой огнем и колесами, должна поддерживать ее при бое в глубине обороны противника — вплоть до полного прорыва всей оборонительной полосы.

Как говорилось в директиве, пехота должна наступать «под гром артиллерийского огня, под звуки артиллерийской музыки»{18}. А чтобы выполнить это, артиллерию надо сосредоточивать на главном направлении, в ударной группе войск.

Требования директивы были требованиями дня, и в подтверждение этого каждый из нас, участников боев сорок первого года, мог привести много конкретных примеров.

В полосе Калининского фронта ударную группировку составляли 30-я армия генерал-майора Д. Д. Лелюшенко [171] и 29-я армия генерал-майора В. И. Швецова. Для усиления и поддержки этих армий сосредоточивалась и основная масса артиллерии фронта. К началу наступления мы располагали 20 артиллерийскими полками РГК, 18 дивизионами гвардейских реактивных минометов, 7 зенитно-артиллерийскими полками и 8 отдельными зенитно-артиллерийскими дивизионами, 3 отдельными разведывательными артиллерийскими дивизионами, корректировочной авиационной эскадрильей и рядом других подразделений и частей.

В районе Торопца формировались 5 минометных полков и 43-я минометная бригада полковника Павла Родионовича Павлюченко. Они были вооружены 120-мм минометами — системой достаточно дальнобойной (более 5 километров) и в то же время маневренной, что особенно важно для огневой поддержки пехоты в условиях лесисто-болотистой местности и бездорожья.

Доформировывалась и 17-я истребительно-противотанковая бригада полковника Виктора Леонтьевича Недоговорова, вскоре прославившаяся в боях с танками противника.

Потребности контрбатарейной борьбы требовали создания крупных, специально для такой цели предназначенных артиллерийских соединений. С разрешения начальника артиллерии Красной Армии Н. Н. Воронова мы начали формировать 8-ю пушечную артиллерийскую дивизию, которую возглавил полковник Петр Григорьевич Степаненко.

Всеми формированиями руководил опытный артиллерист начальник отдела укомплектования полковник С. С. Луковкин.

Удельный вес артиллерии в войсках все возрастал. Управлять ею гибко и оперативно существовавшие тогда небольшие артиллерийские штабы уже не могли. Поэтому их аппараты также развертывались, пополнялись квалифицированными специалистами.

Командующему артиллерией непосредственно подчинялось и управление артиллерийского снабжения. Начальником управления был у нас генерал-майор А. П. Бойков. Отдел планирования возглавлял полковник Н. Ф. Балабушевич, отдел материальной части артиллерии и стрелкового оружия — подполковник М. С. Голубев, отдел боеприпасов — инженер-подполковник А. Э. Приставко. [172]

Об Антонине Эдуардовне Приставко скажу особо. Эту исключительно энергичную женщину, отличного специалиста хорошо знали в войсках фронта. В ее ведении находилось снабжение боеприпасами — дело трудное и хлопотное. Тут мало иметь технические знания, нужен еще талант организатора, нужно знать людей. Много ли на складах снарядов или мало, но каждый начальник стремится заполучить их как можно больше. Его легко понять, он печется не о себе — о боевом успехе части или соединения. Он хочет иметь запас, который, как известно, карман не тянет. Однако, если суммировать все подобные требования, получится цифра, значительно превышающая те возможности, которыми располагает артснабжение фронта. Отсеять в заявках лишнее, распределить снаряды, как должно, учитывая не только частные задачи, но и главную, подать боеприпасы своевременно на участок, где в них самая острая нужда, — все это помогает вам сделать хороший артснабженец. Ему не положено гадать, он все обязан знать до мелочей.

Именно таким человеком была инженер-подполковник Антонина Эдуардовна Приставко. Дочь питерского рабочего, работница фабрики «Скороход», она в шестнадцать лет ушла добровольцем на гражданскую войну. Потом закончила Военно-техническую академию, накануне Великой Отечественной войны участвовала в испытаниях первых советских реактивных минометов — знаменитых «катюш». С осени сорок первого года — на фронте. Воевала и вся ее семья — муж и сын. Наш коллектив с большим сожалением расстался с Антониной Эдуардовной, когда она получила новое назначение.

Еще три отдела управления снабжения наряду с другими вопросами занимались ремонтом и восстановлением техники: артстрелковым вооружением — отдел инженер-полковника Я. И. Урецкого; тракторами и артиллерийскими тягачами — полковника Я. Я. Синяева; гвардейскими минометами — подполковника П. М. Худякова.

Наши снабженцы и ремонтники имели большое и разветвленное хозяйство. В него входили и полевые артиллерийские склады, и армейские, и подвижные артиллерийские мастерские, часть которых передвигалась по железным дорогам, другая часть — на автомашинах. В городе Калинине для нужд фронта работали два завода — один ремонтировал вооружение, другой — тракторы, тягачи. [173]

В тот период, когда советская промышленность, заводы и фабрики, эвакуированные на восток страны, еще только наращивали свои производственные мощности, фронтовые ремонтники работали исключительно самоотверженно. Недостаток в разного рода оружии, неизбежные потери военной техники они стремились хоть частично восполнить быстрым ее ремонтом и восстановлением. Эти товарищи в своих оснащенных необходимым оборудованием и инструментом автомашинах передвигались непосредственно за войсками, часто под огнем противника собирали и восстанавливали поврежденное оружие. Наблюдая за смелой и спорой их работой, я невольно вспоминал далекие годы гражданской войны, Чапаевскую дивизию, Сидора Артемьевича Ковпака — тогда молодого и энергичного начальника команды по сбору оружия. Каждая винтовка была, как говорят, на вес золота. Принимая добровольцев, а они шли к нам тысячами, Чапаев обычно предупреждал: «Будешь воевать на коне с шашкой — пока сам не добудешь себе винтовку». Бывало, бой еще не закончился, а Ковпак со своей командой уже тут как тут. Собирает оружие, поврежденное немедленно отправляет в ремонт. Очень смело действовал Ковпак, который впоследствии, уже в годы Великой Отечественной войны, стал прославленным командиром партизанского соединения, дважды Героем Советского Союза.

* * *

В середине июля генерал-полковник Конев ознакомил меня с предварительным решением на предстоящую операцию. Штаб артиллерии фронта тотчас занялся артиллерийским обеспечением операции. Готовилась она в обстановке строгой секретности, посвящено в нее было только высшее командование. Подключать к работе штабы разрешалось за два дня до начала наступления. Все это создавало для нас значительные трудности.

Совместно с начальником штаба артиллерии фронта генерал-майором И. М. Балтийским, начальником группы РС генералом В. Д. Сибирцевым, командующими артиллерией 30-й и 29-й армий полковниками Л. А. Мазановым и В. А. Галецким, их заместителями и начальниками штабов полковниками И. А. Аникиным, Т. А. Найденковым и С. С. Михалевым мы выработали план, в котором были учтены требования директивы об артиллерийском наступлении. [174]

Большое число батарей и отдельных орудий выделялось для непосредственного сопровождения пехоты. Много орудий — вплоть до тяжелых калибров — ставилось для стрельбы прямой наводкой по огневым точкам и укрытиям противника на переднем крае. Были созданы артиллерийские группы поддержки пехоты (ПП), а для борьбы с артиллерией и дальними целями — группы дальнего действия (ДД).

Когда этот план был отработан, мы доложили его командующему фронтом.

— Два часа на артподготовку — это много, — заметил он. — Противник успеет перегруппировать резервы в глубине обороны.

Иван Степанович привел несколько подобных примеров из своей практики. В конце концов решили ограничить время артподготовки одним часом, но при этом соответственно усилить режим огня, во-первых, и еще большее число орудий поставить на прямую наводку, во-вторых. Командующий сделал еще ряд замечаний, которые нам предстояло учесть при оформлении плана.

В это же время штаб артиллерии фронта, артиллерийские штабы 30-й и 29-й армий продолжали свою будничную, кропотливую, очень трудную работу по выявлению огневой системы противника — от его переднего края и в глубину обороны на 10–15 километров.

Все средства разведки были централизованы, ими руководил начальник разведывательного отдела штаба артиллерии фронта майор П. Н. Видуецкий. Он постоянно находился на моем командном пункте, в полосе обороны 30-й армии. Спокойный, выдержанный, изучивший все тонкости контрбатарейной борьбы, внимательный к любой мелочи, умеющий разглядеть за ней крупный факт — таким знал я Павла Наумовича еще до войны, по службе в 108-м Коломенском артиллерийском полку, таким остался он и на войне.

Сейчас на переднем крае — тишина. Полдень, но солнце едва проглянет в разрыве облаков и опять спрячется. Не по-июльски хмуро, сыро, слякотно. Северо-западный ветер который уже день гонит дождевые тучи с далекой Балтики.

Вот со стороны противника, низко над лесом, вынырнул наш самолет-разведчик. Дымя простреленным мотором, он все-таки перетянул через передний край и тяжело [175] сел на первую же поляну. А час спустя Видуедкий уже рассматривает аэрофотоснимки. Летчик лейтенант И. Е. Теса еще очень молод, но уже успел зарекомендовать себя с самой лучшей стороны. Его фотоуколы всегда точны, он умеет сфотографировать цель под прямым углом, без искажения окружающих ее ориентиров.

На снимке явственно видна батарея противника. Странно только, что она плохо замаскирована. Как будто сама напрашивается на карту целей. К тому же к ней нет проторенных подъездных путей. Ложная батарея? Макеты? Деревяшки? Возможно, и так. Правда, вчера звукометристы засекли в этом районе шесть орудийных выстрелов. Точно также, как и три дня, и неделю назад. Видуецкому отлично известно, что фашисты, как и мы, широко применяют «кочующие» орудия. Постреляет такое орудие в одном месте, переезжает в другое, потом — в третье. Создает видимость, толкает нашу разведку к ложным целям, а проще говоря, пытается втереть очки. Однако Видуецкий все-таки вынимает чистый бланк и записывает координаты и прочие данные, характеризующие поведение этой батареи. С течением времени, с получением все новых и новых сведений такая карточка позволит с большой точностью определить цель — истинная она или ложная. Эти карточки, а их — сотни, разведчики между собой называют «паспортом» или даже «историей болезни».

Но это — только начало работы. Удалось, например, установить, что батарея, фигурирующая под номером шесть, — истинная, 105-мм гаубицы. Есть ее снимок, сделанный с самолета и в виде точки нанесенный на карту. Есть ее координаты, засеченные звукометрическими постами. Есть, наконец, данные общевойсковой и агентурной разведки. Одним словом, на карте появляются более или менее сгруппированные точки. Их обводят кружком. Где-то здесь, внутри, и находятся огневые позиции «шестой» батареи. Но для того чтобы подавить ее, нашим артиллеристам мало этого где-то. Ведь даже небольшая ошибка в определении координат цели, огонь по которой ведется на дальности 7–10 и более километров, приведет к тому, что снаряды будут рваться на пустом месте, в стороне от батареи.

Значит, надо опять проверять и перепроверять цель всеми видами разведки, привлекать к решению задачи [176] весь свой опыт, знания, интуицию. Так и делают Видуецкий и его разведчики. И в результате я получаю от них карту, на которой как на ладони видна вся огневая система обороны противника. Выражаясь языком военным, оборона вскрыта.

Теперь в дело вступают другие факторы. Целей (отбрасывая, разумеется, ложные) слишком много. Подавить их все сразу мы не в состоянии, нас лимитирует и количество нашей артиллерии, считая нормой для подавления дивизион — на батарею, и запас снарядов. Значит, из всех этих целей надо выбрать первоочередные — самые опасные для наступающей пехоты и танков. Такая задача неизбежно встает перед каждым артиллерийским начальником, и от того, насколько умело она решена, во многом зависит успех наступления.

Противник, оборонявшийся перед 30-й и 29-й армиями нашего фронта, располагал восемью пехотными и тремя танковыми дивизиями. Оборона была глубокой, строилась по системе опорных пунктов с окопами полного профиля, прикрытых минными полями и проволочными заграждениями. Нам предстояло разрушить во время артподготовки 90 дзотов, 120 блиндажей, подавить 53 артиллерийские и 47 минометных батарей, более 90 отдельных орудий и минометов.

Наши артиллерийские группировки имели достаточно высокую плотность. Так, на 10-километровом участке прорыва 30-й армии было сосредоточено 1323 орудия и миномета и 80 установок гвардейских реактивных минометов; на 8-километровом участке 29-й армии — 936 орудий и минометов. То есть в первом случае — 140 стволов на километр фронта, во втором — 117. Кроме того, на период артподготовки привлекались танки второго эшелона. Они должны были вести стрельбу с закрытых огневых позиций, для ее организации мы выделили артиллерийских командиров (в последующих операциях стрельба из танков с закрытых ОП не практиковалась, так как не оправдала себя).

Предварительная пристрелка по целям во вражеской обороне проводилась очень осторожно и растягивалась на несколько дней, чтобы не демаскировать подготовку наступления. Пристрелку вели орудия только тех калибров, о присутствии которых на данном участке знал противник. В день наступления, за час до артподготовки, мы [177] повсеместно проверили стрельбой наземные и воздушные реперы{19}, определяли так называемый прицел дня и вносили соответствующие поправки на изменения в атмосферном давлении, на скорость и направление ветра, на температуру воздуха, снарядов и зарядов.

Все эти дни меня беспокоил недостаток боеприпасов. Они имелись на армейских и фронтовых складах, но доставка их в войска была связана с огромными трудностями. Дня за три до наступления хлынул проливной дождь. Он продолжался без перерыва несколько суток. Низкие, заболоченные места сразу же стали непроходимыми. Грунтовые дороги раскисли, в непролазной грязи застревал и конный, и гусеничный транспорт. Приходилось доставлять боеприпасы в буквальном смысле на руках. С большим трудом удалось к началу наступления накопить в войсках два боекомплекта мин и снарядов, то есть около 14 тысяч тонн.

Такого бездорожья, такой тяжелой местности мне не случалось видеть за всю войну. Приезжавший к нам тогда на фронт вице-президент США Уилки только ахал да головой качал, удивляясь выносливости и мужеству наших солдат.

Весь этот подготовительный период член Военного совета фронта корпусной комиссар Д. С. Леонов, начальник политуправления фронта дивизионный комиссар М. Ф. Дребеднев неотлучно находились в войсках, руководя политической работой. Боевое слово армейской печати, беседы, митинги, партийные и комсомольские собрания — все было нацелено на выполнение предстоящей боевой задачи, на разъяснение роли нашего наступления в связи с тяжелыми боями на юге — под Сталинградом и на кавказском направлении.

Член Военного совета Дмитрий Сергеевич Леонов был подлинной душой всех этих дел. На своем вездеходе он добирался до переднего края и бывал в самых мелких подразделениях. Человек большого ума и воли, он был немногословен, но уж если говорил, его слушали с огромным вниманием — будь то на командирском совещании или в окопе, в кружке солдат. Он умел заботиться о людях. Что-то пообещав, даже мелочь, обязательно выполнял. [178] Любил солдат, и солдаты его любили, называли между собой «дедушкой», как, помню, называли и одного из лучших комиссаров Чапаевской дивизии Федора Прохоровича Антонова.

Дмитрий Сергеевич Леонов всегда делом помогал командующему фронтом, и взаимные их отношения были примером отношений между командиром и политработником.

Накануне наступления 29 июля произошел у нас неприятный случай. Я доложил генерал-полковнику Коневу о готовности артиллерии, он захотел убедиться в этом лично. Поехали в 30-ю армию к командующему артиллерией полковнику Мазанову. Дело свое Мазанов знал, и я не сомневался, что проверку он выдержит. Когда приехали на его наблюдательный пункт, генерал Конев приказал мне для проверки поставить артиллеристам боевую задачу. Говорю Мазанову:

— Видите церковь? Справа от церкви высота с отдельным деревом.

— Вижу.

— Сосредоточьте по высоте огонь любых двух полков — по одному выстрелу от каждого дивизиона!

Поставив полковнику Мазанову эту задачу, я засек время. Для сосредоточения внепланового огня артиллерийской группе требовалось по норме восемь минут. Мазанов поднял трубку телефона, передал задачу в штаб, оттуда — тоже быстро — ее передали на огневые позиции.

Проходит пять, потом десять и пятнадцать минут, а доклада о готовности открыть огонь все нет. Лишь двадцать минут спустя Мазанову доложили, что артполки готовы. Он подал команду, разрывы легли далеко от цели.

— В чем дело? — спрашивает Конев.

Мазанов несколько растерялся, потом взял себя в руки, проверил, кто и как передал его команду. Оказалось, что один из телефонистов перепутал целеуказание. Конев, сам артиллерист, понял, что готовности нет. И дело не только в телефонисте. Задержка на десять минут говорила об организационных слабостях в управлении артиллерией.

Прошу командующего фронтом поставить еще одну задачу. Он согласился. На этот раз доклад о готовности поступил с огневых позиций на наблюдательный пункт через пять минут, разрывы легли в районе цели. [179]

Все мы вздохнули с облегчением, но командующий, уезжая, сказал:

— Времени у вас — только до завтра. Смотрите, товарищи артиллеристы!

Я остался на НП у Мазанова. Еще раз тщательно проверил готовность артиллерии 30-й армии. Вскрыл ряд недостатков, и все они упирались в одно — в малый организационный опыт артиллерийских командиров и начальников. Стреляли хорошо, а вот организовать четкое управление крупными массами артиллерии, отладить все звенья удавалось еще не всегда.

По мере того как тыл страны давал фронту все больше орудий, по мере того как фронт насыщался все новыми и новыми артиллерийскими частями и соединениями, рос и наш опыт управления массированным огнем. Вскоре приобрел такой опыт и полковник Л. А. Мазанов. Он хорошо воевал, а в 1944 году в трудных обстоятельствах показал себя истинным патриотом. Тогда он был уже генерал-лейтенантом. Близ линии фронта машина, на которой он ехал, попала в гитлеровскую засаду. Огнем в упор машина была повреждена, сопровождавшие и шофер убиты, Мазанов тяжело ранен и взят в плен. Им заинтересовался небезызвестный предатель Власов, предложил крупный пост в своей так называемой «армии». Выли использованы все самые изощренные методы воздействия, но сломить дух советского патриота врагу не удалось.

Возможно, подробности мужественного поведения в плену советского генерала остались бы неизвестными, если бы о них не сообщили наши разведчики, работавшие в глубоком вражеском тылу. Эти донесения прочитал Верховный Главнокомандующий И. В. Сталин. Он вызвал Главного маршала артиллерии Н. Н. Воронова, подробно расспросил о Мазанове. Воронов дал Мазанову характеристику — и как специалисту, и как человеку.

— Вы правы, — сказал Иосиф Виссарионович. — Молодец он, ваш Мазанов. Вот почитайте-ка!

Он протянул Николаю Николаевичу листок с текстом разведдонесеиия. Там сообщалось о неимоверно тяжелых условиях тюремного заключения, которому подвергли фашистские палачи раненого генерала за его категорический отказ сотрудничать с ними.

После окончания войны и освобождения из плена генерал [180] Л. А. Мазанов был назначен старшим преподавателем артиллерии в Академии Генерального штаба.

Но вернемся к событиям лета 1942 года, к Ржевской операции. Подготовка к ней была закончена. Наступило 30 июля. Погода оставалась ненастной. Дождь то превращался в ливень, то слегка накрапывал, то опять припускал. Серые облака ползли низко над землей, вернее, над тем непролазным месивом, в которое она превратилась. Авиация действовать в полную силу не могла, и часть ее задач пришлось взят на себя артиллерии.

В 6.30 утра грянули первые артиллерийские залпы, началась артподготовка. Мощь огневого удара была столь велика, что немецкая артиллерия после нескольких неуверенных попыток ответить огнем на огонь замолчала. Две первые позиции главной полосы обороны противника были разрушены, войска, их занимавшие, — почти полностью уничтожены. Только жалкие остатки фашистских частей отошли на вторую полосу обороны.

Наша пехота, почти не встречая сопротивления, пробираясь в страшной грязи, прошла 6–7 километров и здесь, перед второй полосой вражеской обороны, встреченная организованным огнем, была вынуждена остановиться. Поддержать ее было нечем — артиллерия и даже танки безнадежно отстали.

Кто наступал тогда, в низинах и болотах под Ржевом, вряд ли забудет эти дни. Вода льет потоками сверху, вода пробивается снизу, моментально заполняя свежевырытые окопы. Во влажных испарениях, в тумане, идет пехота. Ноги вязнут в черном жидком месиве так прочно, что кирзовые сапоги прихватывает, как клещами. Артиллеристы впрягают десяток лошадей, чтобы вытащить легкую 76-мм пушку, но и это не помогает. Лошади садятся в грязь едва ли не по брюхо, их приходится вытаскивать веревками.

Грязь была нашим главным врагом, она заставила нас терять массу времени на преодоление каждого километра. Фашистское командование успело перебросить к участку прорыва две свежие дивизии, наше наступление застопорилось. Завязались тяжелые, изнурительные бои.

Операцию пришлось прервать, чтобы провести необходимую перегруппировку и пополнить войска боеприпасами. [181]

Дня за три до возобновления наступления я получил очень печальное известие — в Иванове в возрасте 78 лет скончался мой отец. Это была уже вторая горькая для меня утрата в нынешнем году. В начале июня, в последние дни обороны Севастополя, погиб мой младший брат полковник Александр Хлебников. Он командовал там сектором противовоздушной обороны. Товарищи вывезли его тело в Туапсе и там похоронили. Правительство посмертно наградило Александра орденом Красного Знамени.

И вот теперь — отец. В телеграмме из Иванова первый секретарь обкома партии Г. Н. Пальцев просил меня приехать на похороны «Вашего отца и славного гражданина города Иванова». Конечно же, в любых других обстоятельствах я бы поехал, чтобы проводить его в последний путь. Отца, как и Александра, я не видел уже много лет. Даже при переезде из Северо-Кавказского округа на новое место службы, в Прибалтику, не имел возможности его навестить. Многому хорошему научил нас отец, был он большой труженик. Помню, как в ночь и заполночь, в суровые морозы и зимние метели ехал он, фельдшер, за десятки километров по вызовам больных, никому не отказывал. Недаром его перевели работать на пункт «Скорой помощи». И когда мне, уже в возрасте и чинах, приходилось бывать в своих краях, с большой гордостью я слушал добрые отзывы об отце. Меня при встречах спрашивали:

— А ты, батюшка, не сынок Михаила Мелетеевича, нашего дохтура? Хороший человек.

В некоторой нерешительности пошел я к командующему фронтом. Он прочитал телеграмму, сказал: «Против вашей поездки не возражаю. Решайте сами».

Я не поехал. Нельзя было уезжать в такое время. Ведь наступление наше захлебнулось, и до его возобновления остались считанные дни. На следующий день, встретив меня, Конев ничего не сказал, только крепко пожал мне руку.

17 августа мне довелось побывать в 16-й гвардейской стрелковой дивизии, той самой, которая до преобразования в гвардейскую под номером 249-й стрелковой была главной нашей ударной силой в Торопецкой и Велижской операциях. Сейчас дивизия входила в 30-ю армию, командовал ею полковник С. А. Князьков.

Начав наступление, 16-я гвардейская успешно преодолела главную полосу обороны противника, но затем, как [182] и другие соединения 29-й и 30-й армий, была остановлена организованным огнем и контратаками немецко-фашистских войск. Восемь дней дивизия дралась под селом Полунино. Неоднократные ее попытки овладеть этим мощным узлом сопротивления успехом не увенчались.

Я находился на командном пункте 30-й армии генерала Лелюшенко, когда из дивизии поступил доклад об очередной неудаче. В это время сюда приехал командующий фронтом генерал Конев. Кто-то сказал ему, что затяжка со взятием Полунина вызвана плохой работой артиллерии. Конев приказал мне выехать в дивизию и выяснить, в чем дело.

На армейском узле связи я застал обычную для тех дней картину. Корпусные штабы, как известно, были у нас расформированы вскоре после начала войны, в период отступления. Практически в них тогда и не было особой нужды, поскольку армии зачастую состояли из трех-четырех дивизий, к тому же малочисленных, слабо оснащенных военной техникой. Теперь, когда армии мало-помалу превращались в мощный боевой организм, насчитывавший десять и более стрелковых дивизий, имевший многочисленные средства усиления, отсутствие корпусного звена становилось уже тормозом, мешавшим управлению войсками.

На узле связи 30-й армии сидело более десяти телефонистов, каждый из которых держал прямую связь со своей дивизией. Я попросил 16-ю гвардейскую.

— Я, товарищ генерал! — откликнулся один из телефонистов. — Но связь прервалась. Только что. Сейчас иду искать порыв.

Была уже ночь, дождь все лил. Ни на лошади, ни даже на вездеходе в дивизию по этим болотам не проедешь. А приказ командующего, давшего мне санкцию на любые меры, нужные для исправления положения, надо было выполнять немедленно.

Я пошел вместе с телефонистом. Тьма кромешная, изредка ее прорезает блеск молний, и после этого совсем ничего не видно. Идем, держась за телефонный провод, то лесом, то болотом. Проваливаемся по пояс в наполненные водой глинистые ямы и воронки от снарядов, спотыкаемся о бурелом. На первых же шагах пришлось сбросить плащи — они пропитались влагой, стали коробом и мешали движению. [183]

Нелегко дались нам эти два-три километра, пока мы не дошли до порыва телефонного провода. Впереди кто-то посвечивал карманными фонариками. Это связисты из 16-й гвардейской дивизии. Они тоже искали порыв. Нашли, срастили телефонный провод. Вместе с ними во втором часу ночи я пришел на командный пункт дивизии.

Командир дивизии полковник Князьков был тяжело болен, но все надеялся, что вот-вот ему станет лучше. Боевой офицер, ставший вскоре заместителем командующего 3-й ударной армией, сейчас он по состоянию здоровья просто не мог руководить наступлением дивизии. Разобравшись в обстановке, я связался с командующим фронтом, доложил план взятия Полунина.

Инициатор этого плана начальник артиллерии дивизии полковник П. Г. Шафранов был тут же назначен командиром 16-й гвардейской стрелковой дивизии, а Сергея Алексеевича Князькова направили в тыл.

План полковника Шафранова был прост и в то же время солидно обоснован. До этого все атаки на оборону противника в селе Полунино велись только с севера. Это направление считалось единственно доступным для атакующей пехоты и танков, так как с запада село окружало болото, которое на топографической карте было помечено как непроходимое.

Однако вездесущие разведчики уже побывали там. Когда они притащили «языка», Шафранов спросил их:

— Как пробрались в Полунино?

— Болотом, товарищ полковник.

— Но ведь оно непроходимое!

— Пройти можно, — ответили разведчики. — Трудно, но можно.

Шафранов сам пошел разведать, проходимо ли болото. Взял с собой командиров полков и батальонов и шестерых солдат. Они должны были ознакомиться с маршрутами, по которым поведут потом стрелковые роты.

Болото как болото. Вода, грязь, но топких мест не обнаружили. Мало того — оказалось, что и конные упряжки 45-мм орудий смогут здесь пройти. Видимо, с течением времени непроходимое болото подсохло и затянулось травой и грунтом так, что даже проливные дожди не могли обратить его в трясину.

За несколько дней затяжных боев под Полунином противник привык, что все атаки на его оборону идут с севера. [184] Поэтому Шафранов и приказал провести обычную артиллерийскую подготовку, командирам 35-й танковой бригады и 46-го гвардейского стрелкового полка «обозначить» атаку в этом направлении. 43-й и 49-й гвардейские стрелковые полки должны были ударить в обход, через болото.

21 августа, на рассвете, 29-я и 30-я армии возобновили наступление. 16-я дивизия атаковала Полунино. Часть ее сил совместно с танкистами завязала бой на северной окраине села, а два стрелковых полка быстро и скрытно для врага вышли через болота к южной окраине Полунина.

Атака обходивших полков была стремительной и для противника совершенно неожиданной. Крупный опорный пункт, так долго сдерживавший наше продвижение, удалось взять в течение двух-трех часов. Противник оставил на месте боя всю боевую технику и тяжелое оружие. Гвардейцы потеряли лишь одно орудие подбитым да еще одну сорокапятку, поглощенную все-таки болотом.

Через несколько дней дивизия получила новую боевую задачу и опять блестяще с ней справилась. Вместе с 35-й танковой бригадой она прорвалась к берегам Волги и овладела деревней Поволжье. Потери были незначительные, а трофеи — большие, в том числе семь исправных гаубиц.

На совещании у командующего фронтом, когда зашла речь о боях за Полунино, кто-то из присутствовавших усомнился в правильности решения полковника Шафранова. Дескать, танки полагается пускать с главными силами, а они только демонстрировали атаку. Но Иван Степанович Конев резонно ответил на это:

— Кроме буквы устава, есть еще и его дух. Полковник Шафранов действовал так, как должно было действовать в конкретных условиях.

Я искренне радовался за Петра Григорьевича Шафранова. Отличный артиллерист, он, став общевойсковым командиром, проявил себя и весьма искусным организатором наступательного боя стрелковой дивизии. За Ржевскую операцию Петр Григорьевич был награжден орденом Ленина. Впоследствии Шафранов с успехом командовал корпусом и общевойсковой армией.

Начиная с июня 1942 года мы все шире использовали авиацию для разведки и корректирования артиллерийского [185] огня. Сначала в распоряжении штаба артиллерии фронта имелась лишь одна корректировочно-разведывательная эскадрилья. Вскоре она выросла в целый полк. Среди летчиков-наблюдателей были замечательные мастера своего дела. Помню лейтенанта Кирилла Васильевича Грязнова, моего земляка-ивановца. На своем Р-5 корректируя огонь дальнобойной артиллерии, он обнаружил семь батарей противника, которые вскоре были подавлены или частично уничтожены нашей артиллерией. Однажды Грязнов пролетал над лугом, уставленным копнами сена. Они показались ему подозрительными. Бомбой небольшого калибра он ковырнул одну копну. Она загорелась, зашевелилась. Из нее выскочил фашистский средний танк. Тогда Грязнов ковырнул другую копну, и опять та же картина. Лейтенант сразу радировал на позиции нашей дальнобойной артиллерии. После первых же залпов весь луг зашевелился. Танки, сбрасывая копны сена, расползались по сторонам. А Грязнов все летал над лугом, корректируя огонь. Несколько танков уже горело, остальные — всего здесь было до тридцати машин — спешили к укрытиям, как жуки от лесного пожара. Так была сорвана танковая контратака, которую готовили гитлеровцы.

За доблесть и высокое воинское мастерство Кирилл Грязнов был награжден несколькими боевыми орденами, а позже удостоен звания Героя Советского Союза.

К началу сентября войска Калининского фронта, взаимодействуя с правофланговыми соединениями Западного фронта, (командующий фронтом генерал армии Г. К. Жуков) ликвидировали плацдарм гитлеровцев на северном берегу Волги и вышли на подступы к Ржеву. Однако овладеть городом и разгромить врага южнее города не смогли.

Маршал Советского Союза Г. К. Жуков пишет в своих воспоминаниях: «Если бы в нашем распоряжении были одна-две армии, можно было бы во взаимодействии с Калининским фронтом под командованием генерала И. С. Конева не только разгромить ржевскую группировку, но и всю ржевско-вяземскую группу немецких войск и значительно улучшить оперативное положение на всем западном стратегическом направлении»{20}. [186]

Немецко-фашистское командование бросило под Ржев резервы, предназначавшиеся для усиления группировок под Сталинградом и на кавказском направлении. Это подтверждает и гитлеровский генерал Типпельскирх. «Прорыв удалось предотвратить только тем, — пишет он, — что три танковые и несколько пехотных дивизий, которые готовились к переброске на южный фронт, были задержаны и введены сначала для локализации прорыва, а затем и для контрудара»{21}.

Пять вражеских дивизий были полностью разгромлены, другие понесли серьезные потери. Таким образом, задача, поставленная перед нами Ставкой, была решена успешно: противнику не удалось высвободить ни одной дивизии для переброски на юг. Мало того, он был вынужден усиливать свою центральную группировку за счет переброски ряда новых соединений из группы армий «Север».

Благодаря этому маневру гитлеровцы быстро укрепили свою оборону. Успешно осуществить это противнику удалось потому, что он владел железнодорожной сетью, проходившей близ линии фронта и соединявшей его северную группу войск с центральной. Переброска войск производилась через Новосокольники и Великие Луки.

Город Великие Луки противник превратил в мощный узел сопротивления. Он стал своеобразным плацдармом, нависшим над правым крылом Калининского фронта. Оперативное значение этого плацдарма состояло еще и в том, что он закрывал нам дорогу к крупному железнодорожному узлу Новосокольники и далее — к операционному направлению на Прибалтику. Поэтому исходя из дальнейших перспектив борьбы на нашем участке фронта нам надо было как можно скорее разгромить великолукскую группировку противника.

Все эти соображения не могло не принять в расчет командование Калининского фронта. Была подготовлена частная наступательная операция по освобождению Великих Лук. Главную в ней роль по приказу командующего фронтом генерал-полковника М. А. Пуркаева (генерал И. С. Конев был в конце августа назначен командующим [187] Западным фронтом) предстояло сыграть войскам 3-й ударной армии генерал-майора К. Н. Галицкого.

В общих чертах замысел операции сводился к следующему. Основной удар южнее Великих Лук в обход города на северо-запад наносил 5-й гвардейский стрелковый корпус генерал-майора А. П. Белобородова двумя дивизиями — 9-й гвардейской стрелковой и 357-й стрелковой. Навстречу этим соединениям, также обходя город, но с севера на юг и замыкая кольцо окружения великолукской группировки противника, наступала 381-я стрелковая дивизия. С фронта на Великие Луки наступала 257-я стрелковая дивизия.

В полосе прорыва главных сил 5-го гвардейского стрелкового корпуса вводился 2-й механизированный корпус генерала И. П. Корчагина с задачей овладеть железнодорожным узлом Новосокольники (30 километров западнее Великих Лук).

Южнее 5-го гвардейского корпуса вспомогательные удары наносили 21-я гвардейская стрелковая и 28-я стрелковая дивизии 3-й ударной армии и правофланговая 360-я дивизия 4-й ударной армии.

Для обеспечения операции к нам дополнительно прибыло восемь пушечных и гаубичных полков РГК, бригада и восемь отдельных дивизионов гвардейских минометов, что вместе с войсковой артиллерией и минометами составило 1288 стволов.

Три пушечных полка РГК вошли в армейскую артиллерийскую группу. Как и в предыдущей операции, значительное число орудий и минометов (более 500) должно было сопровождать пехоту в ее боевых порядках. Много орудий выставлялось также для ведения огня прямой наводкой в период артподготовки. Превосходство, которое мы имели над противником в артиллерии, позволило ограничить время артподготовки 30 минутами. Подавление глубинных целей взяла на себя авиация.

Наступление было назначено на 24 ноября. Когда сосредоточение войск уже заканчивалось, мы получили радостное известие: наши боевые товарищи — сталинградцы, в тяжелой, героической борьбе отстоявшие город на Волге, 19 ноября перешли в контрнаступление и 23 ноября окружили сталинградскую группировку фашистских войск. [188]

С большим подъемом войска Калининского фронта заканчивали последние приготовления к наступлению. Люди рвались в бой, стремясь поддержать удар сталинградцев своим ударом по ненавистному врагу.

Перед фронтом 3-й ударной армии оборонялись соединения 59-го немецкого армейского корпуса. Город Великие Луки и прилегающие к нему участки обороняла 83-я немецкая пехотная дивизия со средствами усиления, в числе которых было несколько артиллерийских полков. Гарнизон самого города, по данным нашей разведки, состоял из одного пехотного, трех артиллерийских полков, нескольких охранных, запасного пехотного и саперного батальонов и других специальных подразделений.

Противник превратил Великие Луки в мощный, подготовленный к круговой обороне узел сопротивления, насыщенный огневыми средствами. Старая крепость в юго-западной части города, каменные железнодорожные пакгаузы в районе вокзала, более десятка церквей и монастырских зданий, множество старинных домов с их толстыми стенами и крепкими фундаментами были превращены в долговременные огневые точки, взаимодействующие друг с другом и перекрывшие огнем улицы и перекрестки. Вдоль реки Ловать, пересекающей город, также была подготовлена оборона. Передний край обороны противника проходил в 5 километрах от городских окраин.

В 11 часов утра 24 ноября ударила наша артиллерия. После получасовой артподготовки пошли вперед танки и пехота. Сопровождаемые огневым валом, они с боем заняли первые, а на некоторых участках и вторые позиции, углубившись в оборону противника на 3–4 километра. Достичь большего в первый день наступления не удалось, так как гитлеровское командование, подтянув резервы, предприняло ряд сильных контратак.

С утра 25 ноября наступление возобновилось. Бои были исключительно напряженными. Дивизии 5-го гвардейского корпуса — 9-я гвардейская стрелковая генерал-майора И. В. Простякова и 357-я стрелковая полковника А. Л. Кроника, обходя Великие Луки с юга, а 381-я стрелковая дивизия полковника Б. С. Маслова — с севера, — медленно продвигались вперед. Только к исходу 26 ноября дивизия Маслова одним полком вышла к западной окраине Великих Лук, а двумя полками продолжала развивать наступление на Новосокольники. [189]

27 ноября дивизия Кронина вышла с юга к железной и шоссейной дорогам Великие Луки — Новосокольники и, успешно атаковав ключевой пункт обороны противника — высоту Воробецкая (названа так по близлежащей железнодорожной станции), отрезала гитлеровцам пути отхода из Великих Лук на запад. Сосед 357-й дивизии — 9-я гвардейская дивизия Простякова на следующий день захватила станцию Остриянь на той же железной дороге.

Одновременно 357-я дивизия частью своих сил вышла на юго-западную окраину Великих Лук, а наступавшая с фронта 257-я дивизия — на восточную окраину.

29 ноября эти соединения, установив контакт с наступавшей с севера 381-й дивизией, завершили окружение великолукской группировки противника.

Действия 5-го гвардейского корпуса, а также 357-й и 381-й дивизий по окружению Великих Лук обеспечили с юга левофланговые соединения 3-й ударной армии. Большого успеха добилась 28-я стрелковая дивизия генерала С. А. Князькова. Еще 25 ноября, в самый трудный для нас момент, ее 88-й полк под командованием подполковника И. С. Лихобабина при поддержке 112-го артиллерийского полка штурмом овладел высотой Ступинская. Эта господствующая над местностью высота была сильно укреплена и являлась стержнем всей обороны противника на правом фланге его великолукской группировки. Неоднократные попытки гитлеровцев вернуть высоту не увенчались успехом. Полк Лихобабина отбил все атаки. Во взаимодействии с другими полками 28-й дивизии и соседней 360-й дивизией генерала В. Г. Поздняка он прочно прикрыл от ударов противника наши главные силы, окружавшие Великие Луки.

Введенный в прорыв на участке Заворово, Отрепки 2-й механизированный корпус генерала Корчагина, продвинувшись к западу от Великих Лук, 29 ноября вышел к железнодорожному узлу Новосокольники, где вступил в напряженные бои с контратаковавшим противником.

Таким образом, первая часть задачи — окружить великолукскую группировку противника — была выполнена. Однако борьба за ее ликвидацию была еще впереди. Наше положение осложнялось тем, что в тылу 5-го гвардейского корпуса все еще продолжали сопротивляться блокированные в своих опорных пунктах части 83-й немецкой пехотной дивизии. Например, только ширипинская [190] группировка состояла из 277-го пехотного полка, двух охранных батальонов и других подразделений. А главное — гитлеровское командование, пытаясь немедленно деблокировать гарнизон Великих Лук, спешно перебрасывало сюда подкрепления с других участков фронта.

Уже 28 ноября перед левым флангом 3-й ударной армии появилась подошедшая из Невеля 291-я пехотная немецкая дивизия. Ее передовой полк — 506-й пехотный — был разгромлен еще на марше подразделениями 28-й стрелковой дивизии и 184-й танковой бригады. С подходом главных сил противника здесь начались упорные бои.

Затем, в ходе борьбы за Великие Луки, вражеское командование перебросило сюда еще пять пехотных дивизий, 8-ю танковую дивизию, бригаду СС и несколько отдельных полков. Вся эта масса войск день за днем наращивала удар, пытаясь прорвать наш внешний фронт окружения и деблокировать свою великолукскую группировку.

В таких условиях, когда мы должны были, с одной стороны, отражать сильные контратаки противника на внешнем фронте окружения, а с другой — заниматься ликвидацией гарнизона Великих Лук, другие группы противника, блокированные в наших тылах, представляли немалую опасность. Главной из них была ширипинская группировка, действовавшая в тылу 5-го гвардейского стрелкового корпуса.

В последних числах ноября представитель Ставки Верховного Главнокомандования генерал армии Г. К. Жуков выехал из штаба 3-й ударной армии в 357-ю стрелковую дивизию. Я его сопровождал.

Георгий Константинович прибыл к нам из Москвы дня за три до начала Великолукской операции. Мне впервые пришлось видеть его в боевой обстановке. С первых же минут знакомства он произвел на меня сильное впечатление. Очень серьезен, немногословен, категоричен в каждом суждении и оценке. Помню, как при обсуждении плана операции он сказал одному товарищу, поторопившемуся высказать свое мнение: «Если вы чего-то не поняли, если сомневаетесь, сперва взвесьте свои сомнения, обдумайте их и тогда возражайте. Блистать академической терминологией сейчас не время. Война не терпит схоластики и верхоглядства». [191]

Эта черта характера Г. К. Жукова заставляла каждого, кто имел с ним дело, быть предельно собранным, четко излагать свои мысли и не тратить драгоценное время попусту. Георгий Константинович помог уточнить план наступления 3-й ударной армии и утвердил его.

А сейчас мы с ним ехали в 357-ю дивизию, которая, выйдя на железную дорогу Великие Луки — Новосокольники, вела бои на западных подступах к Великим Лукам, а частью сил совместно с 9-й гвардейской дивизией — с блокированным под Ширипино противником. Командный пункт дивизии располагался на высоте Воробецкая, в 3 километрах западнее Великих Лук.

Когда мы приехали на КП, командир дивизии полковник Кроник был в частях и генералу Жукову толково доложил его заместитель полковник М. Ф. Букштынович. Поседел мой старый друг Михаил Фомич, пополнел, очень изменился за двадцать с лишним лет, что мы не виделись. Лишь бравая выправка старого солдата напоминала в нем того Мишу Букштыновича, которого я знал как отличного командира 222-го Интернационального полка 25-й Чапаевской дивизии.

С высоты Воробецкая генерал Жуков связался со штабом 9-й гвардейской стрелковой дивизии, приказал генералу Простякову в первую очередь разделаться с ширипинской группировкой гитлеровцев. Для поддержки пехоты мне надлежало выделить сильную артиллерийскую группу.

Такая группа была создана в количестве пяти артиллерийских полков. Руководил ею командующий артиллерией 3-й ударной армии генерал И. С. Стрельбицкий со своими помощниками — начальником штаба полковником В. И. Недзвецким и подполковником Ф. И. Паульманом. Паульман тоже был мой старый сослуживец по 108-му Коломенскому полку. Знал я его еще лейтенантом, командиром взвода. Затем, когда на базе 108-го полка были сформированы три полка артиллерии большой мощности, Паульман служил в одном из них — 402-м. С этим полком вступил он в Великую Отечественную войну, был назначен его командиром вместо погибшего под Старой Руссой М. А. Гусева.

Когда в тылу страны начали формироваться эстонские национальные полки и дивизия, Паульману, как и другим эстонцам, предложили поехать в эти соединения, к местам [192] их формирования. Но он отказался ехать в тыл, остался на фронте. Паульман был отличный специалист своего дела и вскоре, после включения в состав 3-й ударной армии 8-го эстонского корпуса, был назначен начальником штаба артиллерии этого корпуса.

3 декабря части 9-й гвардейской дивизии при поддержке армейской артиллерийской группы сломили сопротивление ширипинской группировки гитлеровцев. Понеся большие потери, 277-й фашистский пехотный полк, два охранных батальона и подразделения 1-го химического полка сдались в плен. Нами были захвачены 24 орудия и много другого вооружения.

А в это же время на внешнем фронте окружения великолукской группировки наши части продолжали веста ожесточенные бои с контратаковавшим противником. Переброшенная из-под Холма 8-я немецкая танковая дивизия пыталась прорваться к Великим Лукам с северо-запада. Частью сил ей удалось выйти в районе Глазыри, Тимохня. Здесь танки были остановлены и уничтожены совместными действиями 1263-го полка 381-й дивизии и подразделений 26-й и 31-й стрелковых бригад, поддержанных огнем 699-го истребительно-противотанкового полка. В этих боях противотанкисты подбили 26 танков гитлеровцев.

Несколько позже с рубежа Разинки, Сурагино нанесла контрудар 20-я немецкая моторизованная дивизия и пехотные части. Противнику удалось продвинуться в район Алексейково, Демя и создать угрозу полного окружения 300-й стрелковой дивизии генерала Поздняка. Узнав об этом, командующий фронтом приказал мне отправиться к Поздняку — надо было отвести дивизию и всю артиллерию, пока окружение не стало еще фактом.

Виктора Генриховича Поздняка я нашел в Алексейково, на его командном пункте. Обстановка действительно сложная, но командир дивизии сохранял полнейшее хладнокровие. Передал ему приказ командования.

— Я подготовил контратаку, — ответил Поздняк. — Надеюсь сам окружить окружающего нас противника. Давайте немного подождем.

Он рассказал мне о своем замысле, я согласился с ним и оставался на КП до исхода контратаки. Она была успешной. Неожиданным ударом два стрелковых батальона отбросили противника, окружив часть его подразделений. [193]

Наши взяли около сотни пленных, положение дивизии было восстановлено.

Я еще раз смог убедиться в огромном влиянии на войска личного примера командира, который в самых критических моментах боя оставался спокоен, сохранял твердое управление частями, искал у противника слабые места, находил и в конце концов, перехватив боевую инициативу, наносил ему поражение.

Впоследствии мне не раз доводилось видеть Виктора Генрихевича в бою. Ситуации были различными, но его стиль руководства войсками — неизменным.

Большую роль в отражении контрудара противника на левом фланге внешнего фронта окружения великолукской группировки сыграла и наша артиллерия. Это вынужден был признать и противник. В разведбюллетене 20-й немецкой моторизованной дивизии есть, например, такие строки: «Русская артиллерия работает отлично, имеет множество наблюдательных пунктов и находится под строгим контролем и руководством».

Поскольку противник продолжал с различных направлений рваться к Великим Лукам, к окруженному нами гарнизону, мы усилили 3-ю ударную армию еще пятью артиллерийскими полками, в том числе одним гаубичным большой мощности (1198-м гап БМ) и двумя истребительно-противотанковыми (141-м и 483-м иптап). 10 декабря в сражение был введен включенный в состав 3-й ударной армии 8-й эстонский корпус генерала Л. А. Пэрна. Одна из его дивизий — 249-я стрелковая — развернулась на внешнем фронте окружения, во втором эшелоне 5-го гвардейского корпуса, другая — 7-я стрелковая — на восточной и южной окраинах города.

Войска 3-й ударной армии, отражая контрудары противника, пытавшегося извне пробиться к городу, готовились одновременно к освобождению Великих Лук. Присутствовать при начале штурма мне не довелось. Еще 6 декабря я получил приказ командующего фронтом срочно вылететь самолетом на другое операционное направление — в район города Белый, в 41-ю армию генерала Г. Ф. Тарасова. На этом участке создалась трудная для наших войск обстановка.

Для того чтобы объяснить ее, надо вернуться назад, к двадцатым числам ноября, когда 3-я ударная армия только еще начинала Великолукскую операцию. [194]

Одновременно с 3-й ударной армией, но в другом направлении — на город Белый — предприняла наступление наша 41-я армия. Она была нацелена на левый фланг вражеской группировки, занимавшей ржевский выступ. В дальнейшем предполагалось, взаимодействуя с войсками Западного фронта, срезать этот выступ, окружить и разгромить немецко-фашистские войска.

Ударная группа 41-й армии — 6-й сибирский стрелковый корпус генерала С. И. Поветкина и 1-й механизированный корпус генерала М. Д. Соломатина, — начав наступление 25 ноября, успешно прорвали оборону противника. К концу ноября наши подвижные части — танки и мотопехота — глубоко вклинились в левый фланг ржевской группировки гитлеровцев. Вражеское командование спешно перебрасывало на этот участок свои оперативные резервы. К концу ноября здесь действовали уже четыре немецкие танковые дивизии — 1, 9, 12 и 20-я.

1 декабря соединения 41-й армии были остановлены сильными контратаками танковых дивизий противника, а затем перешли к обороне.

Прибыв в штаб 41-й армии, я получил достаточно полную информацию от ее командующего генерала Г. Ф. Тарасова — того самого, что отлично командовал 249-й стрелковой (потом — 16-й гвардейской) дивизией в Торопецко-Велижской операции. Герман Федорович рассказал, что опасается за фланги клина, который его войска вбили в оборону противника. По данным разведки, гитлеровцы непрерывно подтягивали сюда свежие силы. Об этом же говорил мне и представителю командования бронетанковых и механизированных войск генералу И. А. Куркину командир 1-го мехкорпуса генерал М. Д. Соломатин. По мнению Соломатина, над его корпусом нависла реальная угроза окружения. Он уже приказал вывести в тыл строевой автотранспорт. В боевых порядках войск остались только танки, тягачи с орудиями, машины с боеприпасами и санитарные машины.

Надо было срочно перегруппировывать артиллерию на фланги, чем я и решил заняться в первую очередь. Однако не успел. Вскоре после полудня 7 декабря до 50 немецких танков прорвались на правом фланге и одновременно повели сильные танковые атаки с левого фланга, от города Белый, подрубая основание нашего клина. К исходу дня танковые и пехотные дивизии противника [195] соединились в районе Шипарево, Цыцыно, Дубровка. Часть сил 1-го механизированного и 6-го сибирского стрелкового корпусов была окружена юго-восточнее этих пунктов.

Поскольку наши части после первых успехов вели уже несколько дней тяжелые оборонительные бои и теперь попали в окружение, обстановка стала неясной: продолжать ли обороняться на занятых рубежах и ждать помощи остальных соединений 41-й армии? Или прорываться из окружения? Соломатин попросил нас с Куркиным вернуться в штаб армии, пока кольцо вражеских войск еще не уплотнилось, и выяснить все эти вопросы. Так и порешили. С помощью танкистов нам уже под огнем удалось проскочить на машине через линию окружения.

На командном пункте 41-й армии, в деревне Клемятин, мы увидели генерала армии Г. К. Жукова. Его выдержка в этой тяжелой обстановке меня поразила. Безусловно, и командарм Г. Ф. Тарасов, и командующий артиллерией армии генерал Э. В. Тойко допустили крупный просчет, не усилив своевременно фланги ударной группировки. И вот результат: ударная группировка окружена. Однако слушая их объяснения, задавая вопросы, уточняя тот или иной факт, генерал Жуков, обычно жесткий и суровый, даже не повысил ни разу голоса. Никаких лишних эмоций не было в этом разговоре — только дело, а ведь и сам он, как представитель Ставки на Калининском фронте, чувствовал свою ответственность за тяжелую обстановку, создавшуюся в 41-й армии.

Выяснив все до мелочей, спросив мнение у каждого из нас, он кратко и точно поставил задачу. Окруженные войска оставались на местах. Генералу Соломатину по радио был отдан приказ принять под свое командование все четыре механизированные и две стрелковые бригады, оказавшиеся в кольце. Была организована доставка им боеприпасов и продовольствия на самолетах, стягивались резервы для прорыва внешнего фронта окружения. Все эти меры предпринимались с целью удержать плацдарм, занятый танкистами Соломатина и сибирскими стрелками Поветкина в глубине вражеской обороны, чтобы затем продолжить наступление.

Директива Ставки Верховного Главнокомандования от 8 декабря 1942 года, подписанная И. В. Сталиным и [196] Г. К. Жуковым, с которой я познакомился много позже, требовала от войск Калининского и Западного фронтов совместными усилиями к 1 января 1943 года разгромить группировку противника в районе Ржев, Сычевка, Оленино, Белый. 39-й и 22-й армиям Калининского фронта предстояло развить удар в общем направлении на Оленине. Что же касается 41-й армии, то, учитывая ситуацию, создавшуюся на ее участке, директива первой задачей ставила войскам 41-й армии «к 10.XII. разгромить прорвавшуюся группировку противника в районе Цыцыно», а затем не позже 20 декабря овладеть городом Белый {22}.

Выполнить эти задачи 41-я армия не смогла. Противник уже стянул в район, где он замкнул окружение ее ударной группировки, четыре танковые и несколько пехотных дивизий. Перевес сил был явно не в нашу пользу. Командование Калининского фронта оказать 41-й армии сколько-нибудь существенную помощь не имело возможности — ведь в эти же дни войска фронта кроме трудных боев под городом Белый вели наступательные действия еще в двух далеко друг от друга расположенных направлениях — на Оленино и на Великие Луки.

Вместе с тем группа войск Западного фронта, которая должна была, прорвав оборону противника, двинуться навстречу 41-й армии, успеха не имела.

С 8 по 15 декабря сибиряки и танкисты Соломатина стойко сражались в окружении. Я постоянно поддерживал радиосвязь с командующим артиллерией мехкорпуса полковником Б. С. Трахтенбергом. Он информировал нас о действиях артиллерии, давал целеуказания для огневых налетов армейской артиллерийской группы. Таким образом удавалось координировать наши действия с окруженными войсками. Доставка им боеприпасов и продовольствия воздухом, на самолетах, была крайне затруднена нелетной погодой. Постоянная низкая облачность, бушевавшие метели снижали видимость, ухудшали ориентацию, поэтому часть грузов, сбрасываемых с воздуха, не попадала в расположение наших войск. Отбивая все нараставшие атаки противника, они были вынуждены считать каждый снаряд и пулеметную ленту. Неоднократные попытки прорваться к ним извне также не имели успеха. [197]

Все это время, почти безотлучно, генерал Г. К. Жуков находился вместе с нами — в штабе 41-й армии или на ее командном пункте. Когда прорваться к окруженной группе Соломатина не удалось и положение ее стало очень трудным, Георгий Константинович приказал вывести группу из кольца.

По радио генерал Соломатин доложил нам свое решение на прорыв. Были скоординированы место и время прорыва. Мы с командующим артиллерией армии генералом Тойко подготовили артиллерийское обеспечение прорыва, поставили задачу полковнику Трахтенбергу. Спланировали 20-минутную артподготовку по переднему краю противника на внешнем фронте окружения. Это отвлечет внимание немцев от окруженных войск, позволит генералу Соломатину нанести неожиданный удар изнутри кольца. Затем наша артиллерия поставит отсечный огонь по флангам полосы прорыва, создаст как бы коридор со стенками из орудийно-минометного огня. По этому коридору будут выходить из окружения части 6-го сибирского стрелкового и 1-го механизированного корпусов. Поскольку прорыв намечено осуществить ночью, для ориентации прорывающихся войск около деревни Клемятин будут разложены большие костры.

В ночь на 16 декабря загремела наша артиллерия. По огневому коридору войска двинулись на прорыв. Генерал Соломатин отлично справился с задачей. Атаку он подготовил скрытно, ее внезапность ошеломила противника, дезорганизовала его оборону. Наши части, понеся незначительные потери и вывезя всех своих раненых, вышли из окружения.

Большую роль в успешном завершении этой операции сыграли войска, атаковавшие врага со стороны внешнего фронта. Особенно отличилась 154-я отдельная танковая бригада полковника Ф. Д. Артамонова, переброшенная в этот район из 4-й ударной армии. В трудных условиях пришлось вести бой танкистам. Численное превосходство противника в боевых машинах было очень значительным. Однако благодаря самоотверженному труду ремонтников во главе с заместителем командира бригады по технической части инженер-капитаном П. И. Кашиным большинство подбитых машин быстро возвращалось в строй. В одну из ночей отремонтировали 18 танков. Бригада осталась боеспособной и продолжала вести бои, пробиваясь [198] навстречу окруженной группе войск генерала Соломатина.

Она отвлекла на себя внимание противника и способствовала этим прорыву группы генерала Соломатина.

Выйдя из окружения, части 1-го механизированного и 6-го сибирского корпусов заняли оборону на отведенных им участках.

За мужество и отвагу, за высокую дисциплину и организованность, проявленные в окружении и при выходе из него (противник потерял в этих боях до девяти тысяч солдат и офицеров и свыше 180 танков), около тысячи воинов этих славных корпусов были отмечены правительственными наградами.

От товарищей из 1-го мехкорпуса я узнал о гибели командующего артиллерией полковника Трахтенберга и заместителя командира корпуса полковника А. М. Горяинова. Аристарха Михайловича Горяинова я запомнил по боям лета сорок первого года на Западной Двине, под Даугавпилсом.

В начале наступления, когда корпус вместе со стрелками сибирских полков прорвал немецкую оборону, Горяинов, как всегда, был впереди. Он возглавил действия 37-й механизированной бригады и приданных ей корпусных частей. Бригада вырвалась далеко вперед, захватила станцию Матренино, оседлала железную дорогу. Здесь в бою Горяинов был смертельно ранен.

* * *

Как только положение на фронте 41-й армии стабилизовалось, генерал Жуков вылетел самолетом под Великие Луки. Я отправился вместе с ним, и 16 декабря мы были уже в штабе 3-й ударной армии генерала К. Н. Галицкого.

Еще 13 декабря соединения этой армии начали атаку окруженной в Великих Луках фашистской группировки. Как рассказали мне товарищи, перед штурмом в войсках стал ощущаться недостаток боеприпасов. Предшествующие напряженные бои вызвали их большой перерасход. И тут как раз вовремя прибыл из тыла целый эшелон с артиллерийскими снарядами. Его привел мой заместитель по артиллерийскому вооружению генерал А. П. Байков. Алексей Павлович всегда и всюду очень тонко чувствовал боевую обстановку, перспективы ее развития на том или [199] ином участке фронта, что очень помогало нам поддерживать постоянную боевую готовность артиллерии.

Еще до войны Байков приобрел большой и разносторонний опыт артиллериста-вооруженца, будучи одним из ответственных руководителей Главного артиллерийского управления Красной Армии. Свой опыт он умело использовал во фронтовой обстановке. Алексей Павлович никогда не ждал подсказки. Наоборот — сам всегда предлагал решить загодя какой-либо вопрос с вооружением и боеприпасами, не ожидая, пока он встанет как нож к горлу.

Так случилось и на этот раз перед штурмом Великих Лук. Байков сам выехал в Москву и добился боеприпасов для 3-й ударной армии. Они были сверх положенного фронту лимита отпущены из резервов Ставки по личному указанию Верховного Главнокомандующего И. В. Сталина.

Итак, когда мы вернулись под Великие Луки, шел уже четвертый день после начала штурма. К этому времени воины 257-й и 357-й дивизий после ожесточенных уличных боев уже очистили от противника западную часть города, кроме района, прилегающего к старой крепости. 7-я эстонская дивизия, усиленная полком 249-й эстонской дивизии, вела бои на юго-восточной окраине Великих Лук.

Бой шел за каждый дом и двор, за каждый лестничный пролет, за каждый этаж. Штурмовые группы при поддержке танков и орудий буквально вгрызались в оборону отчаянно сопротивляющегося противника. При атаке некоторых опорных пунктов приходилось выставлять на прямую наводку тяжелые 152-мм орудия. Только таким путем удавалось уничтожать огневые точки гитлеровцев, укрытые за мощными стенами старинных домов и подвалов.

Тяжелую артиллерию в уличных боях применить пришлось впервые и надо сказать, что опыт этот себя оправдал и получил широкое распространение в дальнейшем.

В борьбе за Великие Луки, сопровождая пехоту и расчищая ей путь, мастерски работали на прямой наводке воины 270, 613 и 1194-го артполков РГК. Среди особенно отличившихся артиллеристов были командир 3-го дивизиона 613-го полка капитан И. С. Кулиш, командир батареи капитан Ф. М. Виноградов, командиры взводов лейтенанты Г. А. Лиходовский и Г. К. Суслюк. Смертью героя пал заместитель командира дивизиона 270-го полка капитан [200] А. М. Прибыльский. Он корректировал огонь, находясь в боевых порядках пехоты, и погиб в рукопашной схватке с гитлеровцами.

В составе штурмовых групп хорошо действовала и войсковая артиллерия 5-го гвардейского стрелкового корпуса (командующий артиллерией полковник В. В. Царьков), его 257-й и 357-й стрелковых дивизий (командующие артиллерией полковники Н. Д. Засовский в Г. И. Мельничук).

За массовый героизм, проявленный при штурме Великих Лук, 257-я стрелковая дивизия впоследствии была переименована в 91-ю гвардейскую. Эту высокую честь заслуженно разделили со всеми воинами дивизии и ее артиллеристы.

Младший лейтенант Алтмухамедов, командовавший орудием сопровождения, увидел, что командир штурмовой группы убит. Возглавив эту группу, Алтмухамедов повел ее в атаку. Воины захватили штаб вражеского батальона. В завязавшейся рукопашной схватке отважный младший лейтенант обезоружил и пленил фашистского офицера.

Артиллеристы противотанкового дивизиона 257-й дивизии уничтожили и подбили 14 танков противника. Смертью храбрых пали в бою командир орудия сержант Цинников и его бойцы Тугушев, Панкратов и Алиев, но бронированные чудовища 8-й немецкой танковой Дивизии не прошли. Командир орудия сержант Палаус и наводчик Кочетков уничтожили два танка и до взвода гитлеровцев. Орудийный расчет старшины Присяжного записал на свой боевой счет четыре подбитых орудия, более десятка пулеметных гнезд, около сотни истребленных солдат и офицеров противника.

Отлично сражались артиллеристы-политработники. Личным примером они вдохновляли на подвиги воинов в самых горячих схватках на улицах города. Заместитель по политчасти командира 3-го дивизиона артиллерийского 793-го полка майор Новоселов, увидев, что наводчик и заряжающий орудия сопровождения пехоты убиты, сам встал за прицел и метким огнем помог отразить контратаку фашистов. Заместитель по политчасти командира батареи артиллерийского полка 257-й дивизии старший лейтенант Гурин возглавил атаку штурмовой группы, захватил у врага 150-мм орудие с боеприпасами и тут же открыл из него огонь. [201]

Высокими правительственными наградами были отмечены многие артиллеристы 357-й дивизии, и среди них — заместитель командира 1-го дивизиона старший лейтенант Пузов, командиры батарей старшие лейтенанты Горовков и Харламов, разведчик Аксенов, телефонист Османткулов.

Для многих воинов 8-го эстонского корпуса Великолукская операция была первым боевым крещением. Под руководством своих старших товарищей, опытных фронтовиков, таких, как сам командир корпуса генерал Л. А. Пэрн, сражавшийся за Советскую власть еще в годы гражданской войны, молодые солдаты и офицеры хорошо выдержали испытание огнем.

Все три командира артиллерийских полков — 85-го корпусного — полковник Д. С. Михайличенко, 23-го и 779-го дивизионных — полковники К. Ару и А. Пайс — были отмечены правительственными наградами. Награждены были также старший лейтенант А. Ленк, про которого говорили, что никакая пуля его не берет, капитаны В. Ханнула, А. Поолус, В. Яковлев, командиры орудий О. Калдма, Ф. Вильберг, Э. Тамм, О. Мяги, наводчики А. Райдла, А. Пыльд. Среди награжденных был и связист Я. Рохла. В жестоком бою он получил четыре ранения, но все-таки восстановил прервавшуюся связь с наблюдательным пунктом и, кроме того, вынес из-под огня тяжело раненного товарища.

Особо хочется сказать о командующем артиллерией 7-й эстонской дивизии полковнике И. Мяэ. Старый солдат, воевавший еще в первую мировую и гражданскую войну, человек больших знаний и замечательной храбрости, он всегда появлялся на самых опасных участках боя. Вместе с ним в корпусе воевала и его дочь — комсомолка сержант Валерия Мяэ. Вскоре, уже в должности командующего артиллерией 8-го эстонского корпуса, полковник Мяэ погиб в бою. Валерия прошла с нами всю войну, ныне она работник ЦК Компартии Эстонии...

К 15 декабря положение немецко-фашистского гарнизона Великих Лук стало безнадежным. Военный совет фронта, чтобы избежать ненужного кровопролития, решил послать к коменданту гарнизона парламентеров с требованием капитуляции. Вместе с членом Военного совета фронта генералом Леоновым и командующим 3-й ударной армией генералом Галицким мы обсудили, [202] сколько человек и кого персонально направить в качество парламентеров. Решили, что двоих будет вполне достаточно. Галицкий предложил работника политотдела армии старшего лейтенанта М. Д. Шишкина, который в совершенстве владел немецким языком. Вторым парламентером я рекомендовал лейтенанта И. В. Смирнова, командира огневого взвода из 28-й стрелковой дивизии. Это был молодой, хорошо зарекомендовавший себя офицер. Впервые о нем я услышал от командира 28-й дивизии Букштыновича. Перечисляя отличившихся в очередном бою артиллеристов, Михаил Фомич упомянул и Смирнова — Смирнова-младшего, как он его назвал.

— А кто Смирнов-старший? Отец? Тоже у нас воюет?

— Воевал, — со вздохом сказал Букштынович. — Помнишь, в девятнадцатом году под Уфой геройски погиб Василий Смирнов? Он был отец нашего лейтенанта...

Через громкоговоритель противник был извещен о посылке к нему парламентеров. Одетые в белые добротные полушубки, с белым флагом в руках, Шишкин и Смирнов перешли по льду реку Ловать и добрались до немецких передовых позиций. Их встретили, завязали глаза и отвели в штаб коменданта гарнизона фон Засса. Последний даже не вскрыл врученный ему пакет, и как мы узнали позже, немедленно отправил радиограмму на имя командующего группой армий «Север»: «Прибыли парламентеры. Переговоры отклоняю. Секретные документы уничтожаются».

Нашим парламентерам фашистский комендант заявил, что всякие переговоры о капитуляции он отклоняет, что гарнизон Великих Лук будет сражаться до последнего солдата. Он еще верил, что заявление фюрера о деблокаде Великих Лук осуществится в ближайшие дни.

Парламентеры вернулись на командный пункт фронта (он располагался в сосновом бору, неподалеку от командного пункта 3-й ударной армии) и сообщили нам ответ фон Засса.

За образцовое выполнение нелегкой и весьма опасной миссии оба парламентера были награждены орденом Красного Знамени.

Нам не оставалось ничего другого, как продолжить штурм города и ликвидировать вражеский гарнизон. По противнику был нанесен сильный огневой удар. Один из гитлеровцев в своем дневнике так описывал нашу артподготовку: [203] «Вскоре земля содрогнулась от тысяч взрывов. Казалось, она вот-вот расколется пополам».

С 16 по 25 декабря наши части продолжали продвигаться от окраин к центру Великих Лук, ликвидируя один за другим опорные пункты противника. 257-я дивизия овладела северной частью города; 7-я эстонская — юго-восточной окраиной, прорвавшись передовыми подразделениями в район городского театра; 357-я — вплотную подошла к старой крепости.

Противник оказывал отчаянное сопротивление. Он все еще наделся на выручку, на помощь со стороны внешнего фронта окружения. И действительно, гитлеровское командование, понукаемое категорическими требованиями самого фюрера, делало все возможное для деблокады великолукской группировки. Пренебрегая тяжелыми потерями, оно снова и снова бросало танки и пехоту в наступление. 8-я танковая, 20-я моторизованная и несколько пехотных дивизий рвались к Великим Лукам с севера и юго-запада. Продвижение их было чрезвычайно медленным, за каждый метр земли они платили большой кровью, но все-таки лезли вперед. Дальнобойная артиллерия гитлеровцев вела огонь по Великим Лукам, поддерживая окруженный гарнизон.

В этих условиях от нас требовались самые решительные действия по ликвидации противника в Великих Луках. На южную окраину города были выдвинуты 249-я эстонская дивизия и 47-я механизированная бригада, и 26 декабря штурм возобновился с новой силой. К концу декабря почти весь город оказался в наших руках. Продолжали сопротивляться только две расчлененные группы гитлеровцев — в старой крепости и в районе вокзала. Наше командование предъявило ультиматум окруженным с требованием сдаться. Комендант гитлеровского гарнизона ультиматум отклонил, бои продолжались.

Между тем обстановка на внешнем фронте окружения все более осложнялась. Гитлеровцы продолжали вводить в бой новые резервы. Прибыли с запада, из Франции, 331-я и 708-я пехотные дивизии, охранный и мотоциклетный полки. Вместе с уже наступавшими от Новосокольников и южнее дивизиями они с тяжелыми боями пробивались к высоте Воробецкая, что в 3 километрах западнее Великих Лук. Одновременно с севера предприняла попытку прорваться к городу 8-я танковая дивизия. [204]

На высоте Воробецкая находился наблюдательный пункт командующего артиллерией 3-й ударной армии генерала И. С. Стрельбицкого. В эти напряженные боевые дни я, помогая Стрельбицкому управлять артиллерийским огнем, большую часть времени проводил на его НП.

Не помню точно числа (в конце первой или начале второй декады января), но отчетливо помню все обстоятельства того дня, когда казалось, что прорыв противника к Великим Лукам мог стать реальностью.

С высоты Воробецкая хорошо просматривалась местность и к западу, и к югу, и к северу. Справа, вдали, — лес. А ближе — холмистая заснеженная равнина, редкий кустарник. Метрах в трехстах от подножья высоты — залегшие под нашим огнем цепи противника, зеленоватые шинели на белом снегу. По высоте, по нашим окопам бьет немецкая артиллерия.

Рядом со мною — полковник Георгий Александрович Александров. Его я знаю еще с сорок первого года, когда он был начальником артиллерии славной 33-й стрелковой дивизии. Сейчас он — заместитель командующего артиллерией 3-й ударной армии. Боевой, отлично зарекомендовавший себя офицер. Не обращая внимания на близкие разрывы снарядов, на пулеметные очереди, вспарывающие снег и обдающие нас снежной пылью, он ровным голосом отдает по телефону приказы в артиллерийские полки — руководит огнем армейской артиллерийской группы.

Левее нас, на своем командном пункте, — командир 357-й стрелковой дивизии полковник Л. А. Кроник. Вижу его характерную подвижную фигуру, долетают в промежутках между разрывами обрывки команд — Кроник организует контратаку.

Слышу за спиной негромкое: «Трудно, товарищи артиллеристы?» Оборачиваюсь. Это генерал армии Г. К. Жуков. Докладываю обстановку, он поднимает к глазам бинокль. Долго смотрит, потом так же негромко роняет: «Выдохлись немцы. Все!»

Фраза эта врезалась мне в память. Впоследствии, когда в кругу товарищей мы заводили разговор о такой важной проблеме, как интуиция, о ее значении на войне, о материальных и психологических факторах, на которых она строится, об умении почувствовать переломный момент боя или сражения, я всегда вспоминал январь сорок [205] третьего года, высоту Воробецкая, негромкую, уверенную фразу: «Выдохлись немцы. Все!»

Разумеется, фраза эта никак не являлась следствием одного лишь наблюдения за противником, остановленным под высотой Воробецкая. В ней верно и лаконично отразился анализ всей боевой обстановки на фронте 3-й ударной армии, анализ боевых возможностей наступающих на этом направлении вражеских дивизий.

А что возможности их были исчерпаны, подтверждает ныне и сам противник. «С величайшим трудом и ценой огромных потерь, — пишет генерал Типпельскирх, — две немецкие дивизии сумели вбить клин глубиною 10 км и шириною 3 км в оборону русских прикрывающих сил. 12 января их (т. е. немецких дивизий. — Прим. авт.) главные силы, совершенно истощенные и обескровленные, остановились, не дойдя всего 3 км до западной границы города»{23}.

И полчаса не прошло после прибытия генерала Жукова на высоту, как обозначилась новая для нас опасность. В бинокль было видно, как через боевые порядки нашей пехоты прорвались к городу фашистские танки — восемь машин. Обходя высоту стороной, то ныряя в низины, то взбираясь на холмы, бронированные коробки быстро проскочили к окраине Великих Лук и потерялись среди городских строений.

Я позвонил в штаб армии, ответили, что танки прорвались в город, к крепости, и вошли в ее ворота. Блокированная в крепости группа противника получила существенную поддержку. Я доложил об этом Георгию Константиновичу.

— Не надо волноваться, — ответил он. — Пусть их сидят там до капитуляции. В крепости, кажется, только одни ворота? Забейте их артиллерийским молотом.

Связавшись с командиром 270-го пушечного артполка полковником Н. И. Осокиным, я приказал ему поставить на прямую наводку тяжелые орудия и взять под прицел крепостную арку с воротами. Осокин немедленно выполнил приказ. Несколько дней спустя гарнизон крепости, потеряв надежду на избавление извне, попытался прорваться из города своими силами. Гитлеровцы пустили [206] вперед танки. Однако первый же из них был подбит огнем наших 152-мм орудий и закупорил выход из крепости.

Уже после капитуляции великолукской группировки я узнал, почему удалось вражеским танкам сравнительно легко пройти через оборону 357-й стрелковой дивизии. Гитлеровцы пошли на хитрость. Собрав в кулак почти все исправные боевые машины 8-й танковой дивизии, а их оказалось 22, заметив перегруппировку наших танков на внешнем фронте окружения, они как бы включились в эту перегруппировку. Пустили впереди своей колонны три наши отремонтированные тридцатьчетверки. Благодаря такой маскировке, танковая колонна прошла в глубину нашей обороны, где натолкнулась на истребительно-противотанковый артиллерийский дивизион 357-й стрелковой дивизии. Противотанкисты сожгли и подбили 14 машин, остальные 8 проскочили в крепость.

Группы гитлеровцев, блокированные в крепости и в районе вокзала, все еще продолжали сопротивляться, но это была уже агония обреченных. Мы ввели в дело 1198-й артиллерийский полк большой мощности. Огонь 203-мм гаубиц (они выпустили около 1400 снарядов) и авиационные бомбардировки сломили сопротивление противника. 17 января остатки великолукской группировки — около 6 тысяч солдат и офицеров — сдались в плен. Таким образом, мы ликвидировали этот первый, хоть и небольшой котел.

В ходе Великолукской операции войска 3-й ударной армии полностью разгромили танковую, моторизованную и две пехотные дивизии противника, а также около десятка отдельных полков и батальонов. Враг потерял в боях на внешнем и внутреннем фронтах окружения свыше 60 тысяч солдат и офицеров, более 200 танков и 250 орудий. Среди трофеев 3-й ударной армии насчитывалось 190 орудий и минометов, 22 танка и бронемашины, 155 автомашин, десятки паровозов, сотни вагонов, военные склады с различным имуществом.

Здесь, как и в других операциях фронта, большую помощь войскам оказывали партизаны. Из великолукских партизан особенно известными стали В. И. Марго, Т. Е. Борщаго, Я. В. Васильев и др.

После полного очищения Великих Лук от противника вся артиллерия была переброшена для борьбы с гитлеровскими [207] соединениями, вклинившимися в наши боевые порядки. К 20 января войска 3-й ударной армии в упорных боях разгромили и отбросили противника, выйдя на рубеж Гороватка, Пекалово, Демя, Бурцево, Креплянка, Минино. На этом Великолукская операция была закончена.

Генерал Жуков уехал от нас несколько ранее. Мы знали, что он был направлен Ставкой для организации прорыва блокады Ленинграда. Операция была успешно осуществлена. 18 января войска Ленинградского и Волховского фронтов соединились в районе Рабочих поселков № 1 и № 5, город на Неве был деблокирован.

Мы послали две поздравительные телеграммы. Одну — нашим боевым товарищам с Ленинградского и Волховского фронтов, другую — лично Георгию Константиновичу Жукову. 18 января, в день прорыва ленинградской блокады, Советское правительство присвоило ему высокое звание Маршала Советского Союза.

25 января Верховный Главнокомандующий И. В. Сталин своим приказом объявил благодарность за успешное освобождение города Великие Луки воинам 3-й ударной армии.

Великолукская операция, как и Ржевско-Вяземская, проводившаяся Калининским фронтом совместно с армиями Западного фронта, сковала противостоящие нам вражеские группировки, вынудила немецкое командование ввести в бой оперативные резервы. А ведь именно в этот период оно остро нуждалось в них на юге, под Сталинградом, на решающем участке советско-германского фронта. И когда несколько дней спустя после завершения Великолукской операции мы услышали радостную весть о ликвидации окруженной под Сталинградом 300-тысячной группировки противника, то тоже почувствовали себя именинниками. Здесь, далеко от Сталинграда, воины Калининского фронта, не щадя крови и самой жизни, сделали все, чтобы приблизить час этой исторической победы.

После освобождения Великих Лук армии Калининского фронта провели несколько частных операций. В ходе одной из них совершил бессмертный подвиг боец 91-й стрелковой бригады комсомолец Александр Матросов.

22-я армия, в состав которой входила 91-я бригада, получила задачу перерезать железную дорогу Локня — [208] Насьва с целью обеспечить более выгодное построение войск фронта для дальнейшего наступления в Прибалтику.

Наступление началось 23 февраля 1943 года, в день 25-летия Красной Армии. Батальон капитана Афанасьева атаковал опорный пункт противника у деревни Чернушки, но был остановлен сильным огнем. Особенно мешал продвижению пехоты один пулеметный дзот.

Быстро оценив обстановку, Александр Матросов, маскируясь в снегу, пополз к дзоту. Бросил гранату, другую, но противник продолжал вести огонь. Гранат больше не было. Юноша вскочил на ноги и, пробежав разделявшее его от дзота расстояние, телом закрыл пулеметную амбразуру. Огонь прекратился, пехотинцы поднялись в атаку и выбили врага из опорного пункта. «Когда мы подбежали к дзоту, — вспоминал командир полка П. Тарабеев, — Матросов был еще жив, но уже потерял сознание».

За этот подвиг Александру Матросову было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза. О нем сразу узнали во всех войсках Калининского фронта. Читая короткую биографию этого «орленка» Великой Отечественной войны, который так мало прожил и так много сделал, который, не задумываясь отдал свою жизнь во имя нашей победы, я невольно вспомнил иные, давние времена.

Вспомнил июнь девятнадцатого года, чапаевскую дивизию, Уфу, только что отбитую нами у колчаковцев. Мы заняли под свой штаб бывший барский особняк, но Фурманов приказал освободить его. Мы, конечно, в спор, но Дмитрий Андреевич был непреклонен.

— Зачем, — спрашиваю, — тебе именно наш особняк понадобился?

— Не только ваш, — отвечает он. — Все лучшие дома понадобились.

— Кому?

— Детям.

— Каким детям?

— Беспризорным. Мы организуем здесь детские трудовые колонии. Надо помочь мальчишкам и девчонкам, которых обездолила война. Они должны вырасти настоящими людьми, понимаешь? [209]

Теперь, более полувека спустя, мы с вами знаем, сколько замечательных людей — ученых, воинов, педагогов, работников самых разных областей науки, искусства, производства воспитала Советская власть из бывших беспризорников. Участвовал в этом важнейшем деле и боевой комиссар чапаевской дивизии Д. А. Фурманов. В одной из уфимских детских трудовых колоний, созданных по его почину, воспитывался мальчик Саша Матросов. Он вырос настоящим человеком. [210]