Содержание
«Военная Литература»
Мемуары

8. Переговоры в Лондоне

Советско-английские переговоры, начатые Иденом в Москве в декабре 1941 года и, нo существу, прерванные изза существенных разногласий сторон, должны были быть продолжены. И. М. Майский довольно часто беседовал по этому поводу с А. Иденом. Шла активная переписка и между главами правительств.

Наконец 8 апреля Иден предложил, чтобы в Лондон для завершения переюворов и подписания совместного договора прибыл нарком иностранных дел СССР. Однако по ряду причин он в то время не мог покинуть Москву и поручил вести переговоры И. М. Майскому. В Лондоне ответ советского наркома явно пришелся не по вкусу, особенно Идену: он считал себя лично уязвленным. И вдруг совершенно неожиданно из Москвы пришла телеграмма, сообщавшая, что предложение английского правительства принимается.

Приезд наркома назначался на май. Мотивы столь неожиданной перемены в планах наркома нам с Майским были не совсем ясны. Они прояснились только после его приезда в Лондон.

Оказывается, к этому времени между Рузвельтом и Сталиным завязалась личная переписка. В одном из писем американский президент выразил желание лично встретиться с И. В. Сталиным и урегулировать все спорные вопросы. Но глава Советскою правительства ответил, что из-за напряженного положения на фронтах он не может покинуть страну, и предложил встретиться в Архангельске или Астрахани.

Американская сторона предложила район Берингова пролива. Но это место не устраивало И. В. Сталина. Встреча двух глав правительств на сей раз так и не состоялась.

В послании от 12 апреля Рузвельт высказал пожелание о том, чтобы советская сторона обдумала вопрос «о возможности направить в самое ближайшее время в Вашингтон г-на Молоюва и доверенного генерала».

Тогда-то и было решено, что В. М. Молотов отправшся с визитом в Вашингтон, а заодно сделает остановку в Лондоне.

Мы понимали, что предстоящие переговоры будут трудными, поскольку между нами и англичанами имелись расхождения по содержанию договора. Дело в том, что И. В. Сталин настаивал, чтобы Англия признала западные границы Советского Союза, существовавшие к моменту нападения Германии на СССР. Англичане же предлагали вопрос о границах отложить до конца войны. Этот пункт был камнем преткновения.

Мы стали готовиться к приезду наркома.

В канун Первого мая у нас состоялось торжественное заседание. Обычно все праздничные мероприятия мы приводили вместе с посольством, в его большом конференц-зале.

На сей раз настроение у всех было особенно приподнятое:

зимнее наступление нашей армии вселяло уверенность, что в войне наступает резкий перелом. Об этом говорили в своей речи посол Майский и другие выступавшие.

Торжественное заседание подходило к концу, когда ктото из сотрудников военной миссии подошел ко мне и шепотом сообщил, что в холле меня ожидают представители министерства авиации Великобритании. Они прибыли по неотложному делу.

Я спустился вниз и увидел двух офицеров-англичан. По их скорбно-замкнутым лицам понял, что они прибыли с неприятным известием. И не ошибся.

— Господин адмирал, — сказал прибывший офицер, — случилось большое несчастье.

— В чем дело?

— Самолет, на котором летели ваши и наши люди, потерпел катастрофу.

— Не может этого быть!

— К сожалению, это так, господин адмирал. Самолет упал и сгорел.

— А как люди? — спросил я, чувствуя, как внутри у меня все похолодело.

— Мы не располагаем точными сведениями. Но кажется, все погибли.

Несколько мгновений я стоял как ошарашенный. Так уж устроен человеческий мозг, что он отказывается сразу воспринять трагическое. А известие было действительно ужасным. На этом самолете летели сотрудники миссии: мой помощник по вопросам авиации полковник Н. Н. Пугачев, помощник военного атташе майор Б. Ф. Швецов, секретарь миссии военный инженер 2 ранга П. И. Баранов, майор Асямов... И хотя я проработал с этими людьми всего месяцев девять, во уже успел привязаться к ним. Это были обаятельные люди и блестящие специалисты.

Группа находилась на военно-воздушной базе Инвенгорн, где знакомилась с боевой техникой. А в Лондон возвращалась на попутном английском самолете «Фламинг».

На борту машины вместе с экипажем находились шестеро англичан, в том числе вице-маршал авиации Скотт.

Вместе с советником посольства К. В. Новиковым я тут жо выехал к месту катастрофы. Первой мыслью было — перед нами диверсия, организованная или гитлеровскими агентами, или противниками англо-советского сотрудничества. Ведь «Фламинг» считался королевским самолетом и находился под особым техническим контролем.

Сразу же после катастрофы была создана совместная англо-советская комиссия. Она пришла к заключению, что самолет разбился в результате технической неисправности.

Дело в том, что во время полета выбило один из цилиндров двигателя. Он сбил хвостовые рули, самолет перевернулся и начал падать фюзеляжем вверх. Пилот ничего не мог поделать с вышедшей из повиновения машиной, и она врезалась в землю.

В военное время поездки членов правительства совершались, как правило, в условиях секретности. Соответствующие службы проводили большую работу по обеспечению безопасности визита. Так было и с визитом наркома иностранных дел СССР. О его поездке знал узкий круг лиц.

11 юлько тогда, когда стала известна точная дата прибытия наркома, были оповещены лица, которые должны были Щ) протоколу присутствовать при встрече. Нам с Майским было известно, что В. М. Молотов прилетит в Англию на военном самолете, который приземлится на аэродроме в Данди. Мы выехали туда специальным поездом. В поезде я встретил советского посла А. Е. Богомолова, аккредитование! о при эмигрантских правительствах в Лондоне, торгового представителя Борисенко; английскую сторону представляли А. Кадоган и несколько гражданских и военных лиц.

В Данди наш поезд поставили на запасный путь. Прибыли мы вечером, рассчитывая, что самолет наркома прилетит утром. Но вылет задерживался: в Москве была нелетная погода. На следующий день по метеоусловиям вылет задержали опять. Наконец погода в Москве установилась, но...

испортилась в Лондоне. Таким образом, наше многочисленное общество прожило в Дапдц целую педелю. Мы ездили осматривать город и его окрестности.

Разумеется, наше недельное пребывание в специальном поезде не могло остаться незамеченным. Сначала мы привлекли внимание железнодорожного персонала, а потом и всех местных жителей. Тем более что Дяиди город небольшой и слухи здесь разносятся молниеносно. В один из дней у наших вагонов появился мэр в черном костюме, грудь его украшала большая медаль на цепи. Его сопровождали отцы города — солидные пожилые люди. Прослышав, что через Данди должно проследовать какое-то важное лицо союзной державы, мэр и его спутники пришли засвидетельствовать свое почтение.

После этого случая мы решпли выехать из города. Перед отъездом распустили слух, что визит советского наркома отменяется. На месте остались только два человека:

В. Н. Павлов — переводчик, прибывший в Англию заранее, и чиновник из Форин оффиса.

Молотов прилетел в Англию 20 мая. Мы с Майским встретили его на середине пути между Лондоном и Данди.

В Лондоне советскую делегацию встречали Иден и Кадоган и тут же повезли в загородную резиденцию Черчилля — Чекере. По традиции там останавливались только особо почетные гости.

До этого я видел Черчилля редко, главным образом на официальных приемах. А здесь столкнулся вплотную, можно сказать в домашней обстановке. Грузный, сильный, немного сутуловатый, Черчилль производил впечатление быстротой своих ответов, остроумием и решительными манерами.

Знакомясь с человеком, он по привычке долго жал ему руку и пристально глядел в лицо, пока тот не отводил глаза. То же самое Черчилль решил проделать и со мной. Но я спокойно выдержал его твердый, пристальный взгляд.

В тот же вечер в Чекерсе в честь советской делегации был устроен обед с участием многих членов правительства.

За столом говорил главным образом Черчилль. Он был явно в ударе. После обеда Черчилль увел Молотова и Майского в свой кабинет.

На следующий день начались переговоры наркома иностранных дел СССР с Идепом в Форин оффисе. Кроме Майского на переговорах были заместитель посла Соболев и переводчик Павлов. Идена сопровождала группа работников министерства во главе с Кадоганом.

Между сторонами по-прежнему имелись разногласия.

Правительство Великобритании хотя в принципе и соглашалось признать советские довоенные границы, однако сохраняло оговорки относительно урегулирования вопроса о границе с Польшей. В конце концов Иден предложил новый проект договора, в котором основное внимание сосредоточивалось на уже согласованных положениях.

26 мая в торжественной обстановке, в кабинете Идена, в присутствии Черчилля, Эттли и Синклера (лидеры трех партий, составлявших правительственную коалицию), при огромном стечении фотографов и кинооператоров, договор был подписан Молотовым и Иденом.

Содержание договора сводилось к следующему.

В первой части, заменившей собой соглашение 12 июля 1941 года о совместных действиях в войне против Германии, говорилось о том, что обе стороны на протяжении войны оказывают друг другу военную и всяческую иную помощь в борьбе против гитлеровской Германии и ее европейских сообщников, а также обязываются не вести с ними переговоров иначе, как по общему согласию.

Во второй части, которая должна была оставаться в силе 20 лет, устанавливались основные принципы послевоенного сотрудничества СССР и Англии. В статье 3 обе стороны заявляли о своем желании объединиться с другими государствами-единомышленниками в принятии общих мер в целях обеспечения мира и сопротивления агрессии. В статье 4 они гарантировали взаимную помощь в случае, если одна из сторон будет вновь вовлечена в войну с Германией или ее союзниками. В статьях 5–7 стороны обязывались не участвовать в коалициях, направленных против одной из нпх, а также не стремиться к территориальным приобретениям для самих себя и не вмешиваться во внутренние дела других государств.

Договор имел в тогдашней обстановке очень большую ценность — военную и политическую. Он был ратифицирован Советским Союзом 18-го и Англией 24 июня и вошел в силу после обмена ратификационными грамотами.

По соображениям скрытности специальный поезд уходил не из Лондона, а с небольшой пригородной станции. Мы условились, что я приеду проводить наркома и получу от него необходимые указания.

Поздно вечером отправился на станцию. Вез меня шофер-англичанин. Я-то полагал, что он хорошо знает дорогу и доставит меня быстрее. Но вышло как — раз наоборот. Машина долго кружила вокруг каких-то пакгаузов, кирпичных домов, по глухим улочкам станционного поселка. Время шло, а мы все петляли вокруг да около станции.

— В чем дело? Почему мы до сих пор не приехали? — спросил я у водителя.

— Извините, сэр. Не могу найти дорогу...

Машина с визгом продолжала мчаться по затемненным переулкам. Я взглянул на часы: мы уже опаздывали минут на пятнадцать. И тут мне пришло в голову, что шофер попросту водит меня за нос. Неужели он получил инструкции воспрепятствовать нашей встрече с наркомом? Но зачем, с какой целью?

— Остановите машину, — сердито приказал я шоферу. — Пойду пешком!

— Что вы, сэр! Это невозможно, сэр! Одну минуту, сэр!

Видимо, мое вмешательство подействовало. Миновав шлагбаум, мы подъехали к составу, и я, запыхавшись, ворвался в вагон наркома. В ярко освещенном зашторенном салоне сидела вся делегация. Я поспешил извиниться за опоздание.

— Можете не извиняться, Николай Михайлович. Все ясно: противники англо-советского сближения пытались устроить свою очередную каверзу. Но я заявил, что не уеду, пока не повидаюсь с вами.

В гот же вечер нарком иностранных дел отбыл самолетом в США.

Как известно, во время посещения наркомом Лондона п Вашингтона был предрешен вопрос о создании в 1942 году второго фронта в Европе. И это нашло отражение в англосоветском коммюнике. Впрочем, Черчилль вскоре заявил, что он не связывает себя определенным обязательствами в отношении даты открытия второго фронта.

Здесь уместно сказать, забегая несколько вперед, что на очередном совещании, сосюявшемся 20–25 июля в Лондоне, представители США и Ашлии приняли окончательное решение: вместо высадки в Северной Франции осуществить десантную операцию в Северной Африке. Это решение принималось в одностороннем порядке, без ведома Советского Союза. Понятно, что наше правительство не могло примириться с откладыванием открытия второго фронта на 1943 год. Проволочки с высадкой десанта во Францию всколыхнули страсти и на самих Британских островах. Во многих городах состоялись митинги.

И. М. Майский решил выступить на собрании англорусского парламентского комитета. Это был довольно смелый шаг для посла, поскольку в данном случае он обращался через голову премьера к английскому народу в лице его парламентских представителей.

Предстоящее выступление советского посла вызвало огромный интерес парламентариев. 30 июля в зале палаты общин собралось 300 человек — больше, чем на обпчиых заседаниях. Присутствовали видные деятели всех партий.

Мне довелось присутствовать на этом собрании. Минский говорил ярко, горячо, убедительно. В зале стояла почтительная тишина.

Иван Михайлович рассказал о положении в Советском Союзе, о той героической борьбе, которую ведет наша страна. И, конечно же, призывал депутатов ратовать за немедленное открытие второго фронта.

Речь советского посла произвела огромное впечатление на аудиторию. Но главное было не только в этом. В тот же вечер, точнее, в половине первого ночи, его пригласил Черчилль и передал послание, адресованное Сталину. В послании были такие слова: «Я хотел бы, чтобы Вы пригласили меня встретиться с Вами лично... Мы могли бы совместно обсудить вопросы, связанные с войной...»{29}.

И. М. Майский связался с Москвой, и вопрос о поездке Черчилля в Советский Союз был решен{30}.

Дальше