Враг на пороге
В середине июля в Днепропетровск все чаще стали прибывать поезда с тяжелоранеными. В рассказах раненых иногда проскальзывали названия городов, еще не упоминавшихся в сводках Совинформбюро. Мы догадывались, что, несмотря на героизм Красной Армии, противник продолжает рваться вперед.
Раненые, привезенные в город, нуждались, как правило, в серьезном лечении. Поначалу мы рассчитывали обойтись городскими больницами, развернутыми в госпитали. Но за несколько дней все оказалось переполненным. Размещать новые партии раненых пришлось в школах.
Заведующий облздравом Л. Г. Лекарев и другие работники отдела здравоохранения облисполкома сбивались с ног.
Многие врачи уже ушли по мобилизации в армию. Не хватало опытных хирургов, фельдшеров, медсестер. Тем, кто оставался на посту, было вменено в обязанность не только проводить санобработку эвакуированных, предотвращать возникновение эпидемий, но и переоборудовать под госпитали больницы и школы. А когда оказались заполненными и эти помещения, самый [104] большой городской госпиталь разместили во Дворце труда. Для удобства транспортировки раненых от вокзала к Дворцу труда провели специальную трамвайную ветку. Вагоны с ранеными подходили прямо к подъездам здания.
От раненых, которые стали прибывать после 16 июля, все чаще можно было услышать названия Белая Церковь, Киев, Фастов, Тараща...
Мы еще не знали, что 1-я немецкая танковая группа, обойдя правый фланг советской группировки в районе Бердичева, 16 июля заняла Белую Церковь.
Не знали, что одновременно войска Юго-Западного и Южного фронтов вели ожесточенные бои с прорвавшейся в стыке фронтов 17-й немецкой армией.
Но мы чувствовали, что фронт приближается, что положение опять обострилось. Понимали это и рабочие на заводах, и колхозники, убирающие урожай, и служащие. Словом, понимали все днепропетровцы. И делали все от них зависящее, чтобы помочь стране и Красной Армии.
Не было предела трудовому энтузиазму патриотов.
Помню одну из своих поездок в Днепродзержинск на завод имени Ф. Э. Дзержинского.
С этим городом, с этим заводом связаны моя юность и начало трудового пути. Студентом я проходил здесь практику. Здесь впервые начал работать на прокатном стане. Было это в 1931 году. С товарищами по группе, студентами-практикантами, выходил я как-то вечером после смены из среднесортного цеха. Вдруг навстречу — секретарь парткома и кто-то из инженеров.
— Товарищи студенты, на минутку!
Мы остановились. Секретарь, усталый, встревоженный, объяснил: нужны несколько рабочих в рельсо-балочный цех для работы на циркулярной пиле. Иначе, мол, зарез: цех не выполнит суточный план по важному спецзаказу... Я был старшим в группе. Сказал товарищам:
— Пошли, ребята!
Циркулярная пила находилась в самом конце цеха. С ее помощью прокатанную стальную заготовку разрезали на несколько болванок нужной длины. Сбрасывающего устройства возле пилы не существовало. Заготовки [105] приходилось снимать и откидывать вручную. Вот на эту работу и поставили нас.
Визг пилы. Нежно-розовый, словно прозрачный металл, выбрасывающий снопы искр при одном прикосновении зубьев пилы. Обжигающая жара. Тяжесть клещей и чудовищная, увеличивающаяся с каждым разом тяжесть заготовок, которые я поднимал вместе с напарником — студентом Е. М. Афтором. Напряжение всех мускулов, тяжелое дыхание — бросок. И снова прожигающие одежду искры, невыносимая жара, тяжесть... Сколько потов сошло с нас за ту ночь, уж и не знаю. Выйдя из цеха на заводской двор, я жадно вдыхал утренний воздух. А когда шагал по железно дорожной ветке, почудилось, будто разбегающиеся в разные стороны подъездные железнодорожные пути норовят стать дыбом, упереться в серое утреннее небо.
Потом я стал на этом заводе начальником прокатного цеха. Отсюда ушел на партийную работу...
17 июля сорок первого года я приехал на родной для меня завод вместе с секретарем Днепродзержинского горкома партии А. Е. Сидориным.
В первую очередь нас интересовала работа цехов по производству снарядов. Сразу пошли в бессемеровский цех, где была установлена работавшая на полную проектную мощность машина для отливки стаканов снарядов из бессемеровской стали. Возле машины колдовали слесари-наладчики, мастер А. Трофимов и инженер Г. Цуканов.
Осмотрев оригинальную установку, поговорив с Цукановым и Трофимовым, мы зашли в рельсо-балочный цех. Он совершенно не походил на тот цех, где мы, студенты-практиканты, ворочали вручную раскаленные заготовки. Возле запомнившейся мне циркулярной пилы не было никаких подсобных рабочих. Разрезанные пилой заготовки подхватывало специальное устройство и бережно отправляло по назначению.
Цех также успешно выполнял и теперь, в дни войны, задания не только по выпуску рельсов и балок, но и по выпуску заготовок для артиллерийских снарядов.
Начальник цеха П. М. Чепелев подробно рассказал, как идут дела, какие есть трудности и как их преодолевают. [106]
Рабочие, многие из которых хорошо меня знали, спрашивали: «Как дела на фронте, товарищ секретарь? Когда погоним фашистов?»
Зашли на блюминг, где в свое время я работал начальником. Тут было еще больше знакомых, и у всех тот же взволнованный вопрос: «Как дела на фронте? Скоро ли погоним гитлеровцев?»
Начальник блюминга инженер Я. К. Шафран заметно нервничал, так как знал, что я неплохо разбираюсь в работе блюминга. Но волновался он зря: по ритму чувствовалось — все идет в цехе нормально. Я поблагодарил людей за самоотверженный труд и рассказал им все, что знал о положении на фронте.
Начальника универсального цеха инженера Н. М. Фоменко мы нашли возле прокатного стана: цех осваивал новый профиль полосы, шла опытная прокатка.
Поздоровались.
Николай Михайлович, наблюдая за действиями прокатчиков, нервно покусывал губы. Завод и его цех первыми в области досрочно выполнили полугодовую программу, а теперь на место старых, опытных рабочих, ушедших в армию, ставили безусую молодежь и женщин. Начальника цеха явно беспокоило, справятся ли они с делом.
— Кто-кто, а ты, Константин Степанович, знаешь: чтобы на универсальном стане работать, надо большой производственный опыт иметь! — сказал Фоменко.
— Как тебя понять? Подведете, что ли?
— Зачем подводить? Не подведем. Только людей надо учить, а это нелегко сейчас. Где брать время на учебу-то?
— Но сам ты его где-то берешь, Николай Михайлович?
— Беру. За счет отдыха. А хватит ли сил у женщин, подростков?
Все вместе вышли на заводской двор. Нас тотчас окружили свободные от смены рабочие. Получилось что-то вроде летучего митинга. Я рассказал о положении на фронте, о героизме бойцов и командиров Красной Армии, напомнил, что от нашей работы в тылу многое зависит. [107]
— Ты не сомневайся, Константин Степанович! — сказал один из старых рабочих. — Мы же понимаем.
— А как новички? — спросил я, глядя на группу женщин.
— А что новички? — начал тот же рабочий.
Он хотел продолжать, но одна из женщин перебила:
— Мы не отстанем! У каждой кто-нибудь на фронте.
— Трудно, наверное, новые профессии осваивать? — спросил я.
— Нелегко! — отозвалась другая женщина. — Только мы освоим. Ничего. Недоспим, а научимся... Верно, подруги?
Вокруг одобрительно зашумели.
Я встретился глазами с Фоменко...
Помню и поездки на завод имени Коминтерна, где директором был А. М. Минаев. Работники обкома часто посещали этот завод, стали первыми советчиками и помощниками коминтерновцев в период освоения ими производства минометов. День, когда завод выпустил первую партию минометов, стал для нас настоящим праздником, а первый миномет, доставленный с завода в обком партии, каждый гладил рукой, словно живое существо.
На заводе имени Коминтерна не хватало опытных рабочих. Так же, как и на заводе имени Дзержинского, здесь было много женщин и молодежи и тоже царил небывалый трудовой подъем, и здесь выполняли план несмотря ни на что.
Поддерживая тесные контакты с заводом имени Г. И. Петровского и его директором И. И. Коробовым, с трубным заводом имени В. И. Ленина, где директором был С. Е. Василенко, с Днепропетровским заводом металлургического оборудования, где директором был С. Д. Гусаров, с заводом имени К. Либкнехта, где директором был И. О. Ямпольский, мы видели — темп работ, невзирая на трудности военного времени, не спадает. Люди не щадили себя, лишь бы прожитый день принес реальную помощь советским войскам, которые мужественно сражались с фашистскими полчищами.
Не секрет, что производство качественных сталей накануне войны было сосредоточено преимущественно [108] в южных районах страны, в частности на заводах нашей области.
Качественные стали требовались в условиях войны, как воздух. И, несмотря на тяжелейшие условия, их выпуск вырос. Днепродзержинские сталелитейщики, например, все задания по выпуску спецсталей выполняли досрочно. Не отставали от них и прокатчики. В начале июля завод имени Дзержинского, помнится, получил задание: освоить новые профили проката в кратчайший срок — за тридцать дней. Дзержинцы совершили невозможное, казавшееся по тем временам фантастичным — освоили новые профили проката в... три дня!
Трубопрокатчики и металлисты других наших заводов также опрокидывали прежние представления о возможном. За первые два месяца войны днепропетровцы и днепродзержинцы изготовили для авиационного завода 125 единиц стандартного и нестандартного оборудования 45 наименований, выполнили множество заказов на производство мостовых ферм и опорных частей к ним, понтонов и других конструкций для наведения мостов и переправ, выпускали бронеколпаки для дотов, противотанковые ежи, надолбы и т. д.
Использовались все резервы — лучшая организация работ, совершенствование технологии производства, интенсификация труда, более полное использование мощностей доменных и мартеновских печей, сокращение их простоев на горячем и холодном ремонте, переход все большего числа металлургов на скоростные методы плавки.
Рабочие завода имени К. Либкнехта успешно осваивали выпуск огнеметов, а завод имени Петровского, когда понадобилось, построил бронепоезд. Для бронепоезда и командира нашли из своих — участника гражданской войны Петра Михайловича Бойко, а комиссаром к нему назначили Павла Яковлевича Силинского. Бронепоезд построил и коллектив Днепропетровского завода металлургического оборудования (ДЗМО).
Успешной работе металлургов способствовали горняки Кривого Рога, Никополя и Марганца. На весь бассейн прозвучали тогда слова знатного шахтера А. И. Семиволоса: «Руда — это танки, самолеты, снаряды, винтовки, пушки!» [109]
Немало сил укреплению обороноспособности страны, помощи фронту отдавали наши научные работники. Так, сотрудники Днепропетровского металлургического института академики АН УССР В. Н. Свечников, А. П. Чекмарев и П. Т. Емельяненко успешно вели работу по механизации и повышению производительности сортопрокатных и трубопрокатных станов. Заведующий кафедрой трубопрокатного производства П. Т. Емельяненко вместе с доцентом А. А. Шевченко оказали неоценимую помощь коллективу одного из заводов в выпуске труб нового сортамента, крайне необходимых оборонной промышленности. Доцент того же института А. Е. Кривошеев предложил новый метод изготовления высокостойких прокатных валков. Валки А. Е. Кривошеева показывали стойкость в 3–5 раз большую, чем применявшиеся прежде.
Хотелось верить — самоотверженная борьба с противником на фронте, трудовой героизм в тылу скоро изменят соотношение сил в нашу пользу.
Мы надеялись, что до границ Днепропетровщины противник все же не дойдет, что Красная Армия не пустит его дальше. Но в те месяцы гитлеровцы были еще очень сильны. Они располагали огромными ресурсами, имели превосходство в танках и авиации, владели стратегической инициативой.
Я уже говорил, что об изменении обстановки на Южном фронте мы в ту пору часто узнавали от Л. И. Брежнева. Его позывные хорошо знали в обкоме.
20 июля, в воскресенье, Л. И. Брежнев сам позвонил в обком и сообщил, что Военный совет Южного фронта принял решение о строительстве оборонительных рубежей в полосе фронта.
— С этим постановлением к вам выехал заместитель начальника инженерных войск фронта подполковник Шифрин{9}, — сказал Леонид Ильич. — Он объяснит подробности. Позаботьтесь о Днепропетровске!
Подполковник А. Ш. Шифрин с группой военных инженеров, которым предстояло провести рекогносцировку местности и руководить строительными работами, [110] прибыл в обком 23 июля. Он сразу изложил суть дела и ознакомил нас с постановлением Военного совета Южного фронта.
Возводить оборонительные рубежи намечалось с таким расчетом, чтобы прикрыть Днепропетровск и Запорожье.
Подполковник Шифрин показал схему и чертежи оборонительных рубежей, попросил немедленно их размножить и выдать будущим руководителям работ. Он просил также выделить в его распоряжение гражданских инженеров для строительства оборонительных сооружений. Все просьбы подполковника А. Ш. Шифрина мы немедленно выполнили.
В тот же день обком партии и облисполком приняли решение о возведении оборонительных рубежей и о создании для этой цели специальных отрядов по 500 человек каждый. Горкомы и райкомы правобережья области совместно с органами Советской власти немедленно приступили к формированию строительных отрядов и оснащению их необходимым имуществом.
Возведение оборонительных линий требовалось завершить к 1 августа. Персональная ответственность за организацию и проведение работ в установленный срок возлагалась на председателей исполкомов городских и районных Советов депутатов трудящихся и на первых секретарей горкомов и райкомов КП(б)У: в городе Днепропетровске — на тт. Щелокова и Манзюка, в Днепродзержинске — на тт. Гришу и Сидорина, в Кривом Роге — на тт. Федорова и Сиренко, в Солонянском районе — на тт. Коваленко и Волобуева, в Криничанском районе — на тт. Быкова и Барковского, в Широковском районе — на тт. Тимченко и Потураева, в Криворожском сельском — на тт. Лебедева и Тимофеева, в Синельниковском районе — на тт. Шмигальского и Вакуленко, в Петриковском — на тт. Бабенко и Филиппова, в Днепропетровском пригородном — на тт. Кириченко и Путия.
Бюро обкома поручило тт. Найденову и Дементьеву направить в районы и города области, где начинаются работы по строительству оборонительных рубежей, группу работников обкома и облисполкома для оказания практической помощи на местах. [111]
По всей линии намеченного строительства началась напряженная работа. К ней были привлечены жители городов и сел правобережной части области, в основном женщины и молодежь, а также люди пожилого возраста. Для нужд строительства пришлось мобилизовать часть колхозного и заводского транспорта.
Строить укрепления на подступах к самому Днепропетровску вышли по призыву обкома свыше 100 тысяч человек. Не менее трети их были комсомольцами.
Вооруженные лопатами, ломами, кирками, носилками, днепропетровцы рыли противотанковые рвы и эскарпы, окопы и траншеи, строили блиндажи для наблюдательных и командных пунктов, устанавливали проволочные заграждения.
31 июля в Днепропетровск прибыл начальник инженерных войск Южного фронта Герой Советского Союза генерал-майор А. Ф. Хренов. Вместе с ним и подполковником Шифриным мы объехали «обвод», как называли военные инженеры пояс оборонительных сооружений на подступах к городу, убедились, что работы ведутся интенсивно и близки к завершению, а оборонительные рубежи «применены к местности».
Начальник инженерных войск Южного фронта осмотром остался доволен, но дал подполковнику Шифрину указание построить дополнительные огневые точки. Затем А. Ф. Хренов выехал в штаб фронта.
А днепропетровцы работали. Работали днем и ночью. Без смены. Ночуя там, где трудились. Зачастую люди не получали вовремя пищи, но терпеливо переносили не только житейские невзгоды, а и налеты вражеской авиации.
Наши соседи — запорожцы — тоже приступили к строительству оборонительных сооружений. Мы соединились с ними на границе Томаковского района, где первым секретарем РК партии был А. Р. Блинов. За короткий срок местность на правобережье стала неузнаваемой.
Спустя два года, в сорок третьем, уже на Волховском фронте, куда меня привели военные дороги, генерал-лейтенант А. Ф. Хренов, являвшийся начальником инженерных войск Волховского фронта, вспоминая июль сорок первого, сказал: [112]
— Честно признаться, днепропетровцы поработали тогда очень здорово.
Да, днепропетровцы самоотверженно трудились на оборонительных рубежах. Но укрепления возводились по всему правобережью и даже вокруг Днепропетровска, и это не могло не беспокоить жителей. Они прекрасно понимали, что угроза фашистского нашествия приблизилась вплотную.
В начале августа тревога усилилась. Помню, рано утром 3-го числа в обком партии приехал взволнованный начальник областного управления НКВД Сурков{10}:
— Летчики полковника Судца видели в районе Помошной немецкие ганки!
— Это точно? — усомнился я. — Ведь от Помошной до Кривого Рога не больше ста километров... Вы понимаете, что это значит?
— Так докладывают.
Мы тут же позвонили в Кировоград секретарю обкома партии Ф. С. Горенкову.
— Как у вас дела? — осторожно спросил я.
— Ничего дела. Нормально. А почему ты спрашиваешь? — удивился Горенков.
— Из Помошной ничего не слышно?
— А что может быть слышно из Помошной?
— Ты знаешь, что там немецкие танки?
— Ты що? — перешел на украинский Горенков. — Ты що, Грушовый?
— Мне сейчас доложили, что летчики полковника Судца обнаружили в районе Помошной немецкие танки.
— Не может быть. Это же наш район. Оттуда таких данных не поступало!
— Федор Степанович, я не шучу! Летчики уверяют, что видели немецкие танки, двигавшиеся к Помошной. Проверь, пожалуйста, и позвони мне. Нас это очень беспокоит.
— Хорошо. Конечно, позвоню. Но что-то не верится!..
Прошло шесть часов. Горенков не звонил. Не поступало сведений и от работников городского отдела [113] НКВД Кривого Рога, срочно выехавших в район Помошной для проверки тревожных сигналов. Я вторично связался с Кировоградом.
— Обожди! — сказал Горенков. — Там и впрямь что-то неладное. Как только уточню обстановку, немедленно сообщу.
Он вызвал меня через три часа. Голос его звучал необычно. Горенков сообщил, что немецкие танки действительно появлялись вблизи Помошной. Пришли они, видимо, из района Умани.
— Наверное, разведывательный отряд! — высказал предположение Горенков. — Но сейчас их нет. Повернули обратно!
Мы тогда не знали, что в районе Умани уже развернулись кровопролитные бои, крайне неблагоприятно складывающиеся для советских войск. Тем не менее тревожные сведения о появлении фашистских танков вблизи Криворожского рудного бассейна заставили нас немедленно сообщить об этом в Москву.
Ранним утром меня разбудил в обкомовском кабинете телефонный звонок:
— Секретарь обкома товарищ Грушевой?
— Да.
— Шверник говорит. Бумага есть под рукой? Бери карандаш и записывай постановление ГКО.
— Одну минуту... О чем постановление, Николай Михайлович?
— Об эвакуации.
Под диктовку Н. М. Шверника я дословно записал постановление ГКО о немедленной эвакуации Днепропетровска, Кривого Рога, Днепродзержинска, Никополя, Марганца и других крупных промышленных центров Днепропетровской области.
Каждое новое название города, произносимое твердым голосом Шверника, болью отзывалось в сердце. Сомнений не оставалось — война вторгалась на территорию нашей родной области. Она уже здесь. Уже пришла...
5 августа в десять часов утра бюро обкома созвало расширенное совещание. Зал заседаний еле вместил [114] всех вызванных товарищей. Я зачитал постановление ГКО об эвакуации. Выслушали его в тягостном молчании. Многие сидели, низко опустив голову.
Бюро потребовало от руководителей предприятий и секретарей комитетов партии названных в постановлении городов немедленно приступить к вывозу готовой продукции и к демонтажу оборудования заводов и фабрик. В самый короткий срок предлагалось представить в обком хотя бы приблизительный расчет количества платформ и вагонов, необходимых для эвакуации людей и промышленных предприятий. Партийным и хозяйственным руководителям эвакуированных городов вменялось в обязанность определить, что подлежит эвакуации в первую очередь.
Сведения о потребностях в железнодорожном транспорте мы получили по всему правобережью уже через день. Цифра необходимого количества железнодорожных платформ и вагонов оказалась фантастической. У меня сохранилась сводка об эвакуации промышленности области от 19 августа. К этому дню на восток, в глубокий тыл страны, нами было отправлено 28 тысяч вагонов с промышленным оборудованием, различными товарами и зерном. Это только за две недели, и только с правобережной части области!
— Вот ведь как бывает, оказывается, — говорили товарищи. — Перед войной мы, как правило, частенько жаловались на нехватку то того, то другого. А во время эвакуации вдруг выяснилось, что всего у нас — дай бог! И неизвестно, как все это добро вывозить...
Очень остро встал вопрос об эвакуации архивов, в первую очередь — партийных. Секретарь ЦК КП(б)У по кадрам М. С. Спивак разъяснил, что в случае невозможности вывоза архивы подлежат уничтожению.
Заведующий архивом обкома партии П. А. Халин, услышав, что архив может быть сожжен, схватился за голову:
— Нет! Это невозможно! Не дам! Это же Екатеринославский архив, товарищи! Не дам! Что хотите со мной делайте, не могу сжигать — и все тут!
Петр Алексеевич проявил кипучую энергию и добился своего: областной партийный архив был вывезен в тыл страны, сохранен для истории. [115]
Чтобы наладить эвакуацию, работники обкома сразу после заседания 5 августа стали разъезжаться по городам правобережья.
Наладить эвакуацию... Эпически спокойно звучат эти слова сейчас. Они не могут передать ни горечи, ни боли, переполнявших тогда наши души, не могут передать ощущения грозной опасности, нависшей тогда надо всем, что было дорого и любимо.
Все, что не подлежало вывозу и перебазированию, мы должны были взорвать, сжечь, затопить, чтобы не оставить врагу ни единого колоска созревшей пшеницы, ни единого станка, ни одного действующего завода.
Мы уже видели эвакуацию и эвакуированных. Через Днепропетровск уже давно шли железнодорожные составы с оборудованием увозимых из западных областей страны предприятий; тянулись бесконечные обозы. И мы замечали — взгляды людей, сопровождавших эти эшелоны и обозы, перегонявших гурты скота и табуны коней, были какие-то странные, необычные.
Теперь мы поняли: так смотрели на мир люди, которым пришлось уничтожать созданное своими руками, взлелеянное и дорогое сердцу.
Нам предстояло проделать то же самое. Но мозг и сердце не в состоянии были смириться с тем, что будет взорвана плотина Днепрогэса, остановлен уникальный прокатный стан на Днепродзержинском металлургическом заводе, выведены из строя так дорого доставшиеся нам цехи металлургического завода в Кривом Роге.
В связи с наступлением противника на Одессу штаб Одесского военного округа перебрался в Днепропетровск. Командующий военным округом генерал-лейтенант Никандр Евлампиевич Чибисов по прибытии в наш город получил из Ставки Верховного Главнокомандования новое назначение — был поставлен во главе Резервной армии.
Членом Военного совета Резервной армии назначили бригадного комиссара Н. Л. Осина.
Секретари Днепропетровского обкома партии установили с командованием Резервной армии тесный контакт. Часто встречались с Н. Е. Чибисовым и Н. Л. Осиным, [116] оказывали им всевозможную помощь и поддержку.
Конечно, мы старались узнать у военных их мнение о ходе дел на фронте. Генерал-лейтенант Чибисов во время этих разговоров вел себя сдержанно, а Н. Л. Осин, хотя и старался вселить в окружающих оптимизм, никакими конкретными данными, как мы стали догадываться, тоже не располагал. Во всяком случае, он знал не больше нас.
Между тем со второй половины июля, в связи с тем, что железные дороги занимались главным образом военными перевозками, а также в связи с участившимися налетами авиации, появились серьезные трудности в работе промышленности нашей области. А затем началась эвакуация и последовало вторжение немецко-фашистских войск на территорию Днепропетровщины...
В условиях эвакуации лишь ценой огромного напряжения, лишь благодаря самоотверженному труду рабочих, инженеров и руководителей предприятий, благодаря решительности партийных организаций удавалось еще выискивать резервы, чтобы обеспечивать соответствующий уровень производства, выполнять заказы для фронта и оборонной промышленности.
Как бы ни было тяжело, мы, случалось, даже помогали соседям. В те дни, например, позвонил в Днепропетровский обком секретарь Харьковского горкома партии В. М. Чураев и попросил прислать трубы соответствующих диаметров, чтобы помочь харьковчанам, приступившим к выпуску минометов.
Приехавший в Днепропетровск несколько позднее тогдашний нарком коммунального хозяйства УССР В. С. Черновол напомнил о просьбе Чураева.
— Трубы в Харькове будут, — заверил я Черновола.
Через несколько дней работник облисполкома Н. А. Бушнев, которому мы поручили это дело, доложил, что трубы погружены в товарные вагоны и будут отправлены в Харьков. А надо сказать, что как раз в это время немецкие самолеты дважды жестоко бомбили наш железнодорожный узел. В результате бомбежки, вызвавшей повреждения пути и подвижного состава, все наши вагоны с трубами застряли в одном из тупиков. [117] Но как только путь был восстановлен, Н. А. Бушнев доставил ценный груз харьковчанам.
В те дни мне довелось самому выезжать на железнодорожный узел в связи с внезапно распространившимся слухом, будто во время очередной бомбежки из одного эшелона разбежались пленные. На всякий случай прилегающий к станции район был оцеплен бойцами истребительного батальона. Выяснилось, что пленные действительно покинули во время бомбежки загоревшийся вагон, охрана которого была ранена. Но они и не думали разбегаться: укрылись возле железнодорожной насыпи и молили бога, чтобы свои же летчики не отправили их к праотцам...
Днепропетровские железнодорожники, чувствуя, как напряженно бьется пульс наших магистралей, отдавали много сил, чтобы в условиях частых бомбардировок держать пути и подвижной состав в полном порядке. В день общесоюзного воскресника железнодорожников — 3 августа — рабочие и служащие Сталинской дороги вышли на погрузочные площадки, в дистанции пути, паровозные и вагонные депо вместе с женами и детьми. Три тысячи человек приняли участие в воскреснике. И все показывали образцы высочайшей производительности труда!
Смена старшего осмотрщика вагонов депо Днепропетровск Курочкина произвела годовой осмотр двум вагонам, выполнив норму на 160 процентов. Токарь Днепропетровского депо Малютин выполнил норму на 260 процентов, а токарь Ковалько — на 200 процентов. Рабочие товарного цеха Днепропетровского вагонного участка полностью отремонтировали подсобные пути. На станции Илларионовое дорожный мастер Немец и помогавшие ему бригадиры Макуха и Григорьев в кратчайший срок выполнили задание по смене стрелочных переводов, не задержав ни одного эшелона. Труженики Чаплинской дистанции отремонтировали пути, сменили два стрелочных перевода. Паровозники станции Нижнеднепровск-Узел выпустили из капитального ремонта один вагон и 11 вагонов — из текущего ремонта. Ремонтники паровозного депо Синельниково-1 за смену промыли три паровоза, а вагонники отремонтировали три вагона. Примеры такого упорного, [118] самоотверженного труда можно было бы умножить. Но даже единичные факты, мною приведенные, показывают, как был велик патриотический подъем наших железнодорожников, делавших каждый день все от них зависящее, чтобы железные дороги работали бесперебойно...
Эвакуация днепропетровских заводов началась 6 августа. Подвижного состава не хватало, первоначальный распорядок эвакуации пришлось на ходу изменить, но все же мы вывезли в тыл страны все, что требовалось вывезти.
9 августа ушли в тыл первые эшелоны заводов имени В. И. Ленина и имени Г. И. Петровского. Всего с завода имени В. И. Ленина ушло девять эшелонов, а с завода имени Г. И. Петровского — восемнадцать. Последний — 16 августа.
Эшелоны трубопрокатного завода имени В. И. Ленина шли в Первоуральск, 6 сентября все оборудование было доставлено к месту назначения, а уже 24 декабря цех тонкостенных труб дал первую продукцию в Первоуральске.
В ночь на 16 августа ушел на восток и последний эшелон крупнейшего на Украине металлургического завода имени Ф. Э. Дзержинского, расположенного в Днепродзержинске.
В глубинные районы перебазировались заводы имени К. Либкнехта, Никопольский южнотрубный, Днепропетровский завод горного оборудования, коксохимические заводы. На Урал и в Сибирь из области было отправлено в общей сложности 99 тысяч вагонов разных грузов, из них свыше 10 200 вагонов с оборудованием предприятий.
На новых местах эвакуированные предприятия развернулись и дали продукцию примерно в то же время, что и завод имени В. И. Ленина — в двадцатых числах декабря.
Конечно, в этом огромная заслуга тех, кто в условиях суровой уральской и сибирской зимы сумел построить и пустить в ход новые цехи заводов. Но велика заслуга и тех, кто обеспечил своевременную перевозку ценнейшего оборудования заводов к местам нового назначения, [119] хотя грузить и вести эшелоны приходилось под обстрелом противника.
Эвакуация днепропетровских заводов была в разгаре, когда стало известно, что в крайней опасности находится Кривой Рог. По сведениям, полученным из штаба Южного фронта, немецко-фашистские войска могли со дня на день перерезать коммуникации, связывающие этот город с областью и со всей страной.
Надо было немедленно оказать помощь товарищам из Кривого Рога в вывозе остатков оборудования и сырья, а главное — в эвакуации людей.
С этой целью следовало послать в Кривой Рог кого-либо из авторитетных и наиболее энергичных работников обкома. Посоветовавшись, направили туда хорошо знакомого читателю Г. Г. Дементьева и заведующего сектором отдела кадров обкома Н. И. Сташкова.
Н. И. Сташков работал в обкоме недавно. До этого он служил на Дальнем Востоке, имел звание старшего политрука и был демобилизован по болезни. Вернувшись в родной город, Н. И. Сташков, едва подлечившись, стал рваться на фронт.
Утром 23 июня Николай Иванович Сташков отправил в Москву, в адрес наркома обороны и начальника Главного политического управления Красной Армии, телеграмму:
«Работал заместителем командира 14-го отдельного горнострелкового батальона. Вашим приказом двенадцатого апреля уволен по болезни снятием учета. Прошу назначить действующую армию. Назначение телеграфируйте: Днепропетровск, Двенадцатая Переможная, три. Сташкову».
— Вот подходящий случай, чтобы Сташков проявил себя в обстановке, близкой к фронтовой, — сказал кто-то, и мы единодушно согласились, тем более что на Н. И. Сташкова обком имел особые виды.
Дементьев и Сташков уехали.
Отсутствовали они больше недели. Вернувшись, сразу доложили, что задание выполнено, все основные предприятия Кривого Рога, в частности, «Дзержинскруда» и «Ленруда» эвакуированы или полностью подготовлены к эвакуации, а самые важные объекты, не подлежащие вывозу, будут своевременно уничтожены. [120]
Они рассказали о варварских бомбардировках города, железнодорожной станции и даже шоссейных дорог.
— Как с людьми? Людей вывезли? — спросил я у Н. И. Сташкова.
Н. И. Сташков знал, что обком беспокоила судьба наших знатных горняков, металлургов.
— Да, «золотой фонд» Криворожья вывезен, — сказал Николай Иванович. — Не беспокойтесь.
Как известно, тысячи вывезенных из Криворожья рудокопов работали потом на Урале, на шахтах Высокогорска, Бакала и на горе Благодать. Трое из них — Алексей Семиволос, Степан Еременко и Иван Завертайло — совершили в годы войны на уральских рудниках небывалый трудовой подвиг, повысив производительность труда в десятки раз!
Так, коммунист, знатный бурильщик страны Алексей Семиволос, прибыв с одним из наших эшелонов в октябре 1941 года на Бакальский рудник Урала, столкнулся с отсталыми представлениями о работе в сложных геологических условиях, с отсталыми методами труда, оправдание которым искали в «особом строении залежей Баландихи». Алексей Семиволос не согласился с такими взглядами. Он и на новом месте применил свой, проверенный в Кривом Роге многозабойный метод бурения. И уже в начале января 1942 года выполнил за смену более трех норм — случай в истории Бакальского рудника небывалый! Но казавшееся фантастикой на самом-то деле являлось лишь началом, «пробой пера»: в марте Алексей Семиволос рапортовал, что прошел за смену 15 забоев и выполнил норму на 1200 процентов!
Пример криворожского мастера взбудоражил уральцев, всколыхнул рабочие массы, убедил, что небывало высокие выработки могут быть достигнуты в любых условиях, если к делу подходить с умом, творчески, учитывая и соображения науки, и передовой опыт рабочих. У Алексея Семиволоса появилась масса последователей. По его методу стали работать более 500 забойщиков. Среди них особенно отличился знатный бурильщик Урала Василий Кривоносов: в 1943 году он выполнил четыре годовые нормы!
В то время Алексей Семиволос писал: «На далеком [121] Урале мы слышим голос нашей Украины. Мы, криворожские шахтеры, прислушиваемся к нему и отвечаем: «Не жить немцу на нашей земле!» Опускаясь в шахту, мы крепче нажимаем на перфораторный молоток и даем все больше руды на-гора. Ибо для того чтобы скорее освободить Украину и всю советскую землю от немецких оккупантов, Красной Армии нужно больше вооружения и боеприпасов. А руда — это танки, самолеты, снаряды, винтовки, штыки!
Криворожские шахтеры применили на Урале передовые методы труда — многозабойное бурение. Каждый криворожец и уралец осверливает 7–8 забоев за смену. По всему Уралу летит слава о криворожских бурильщиках и проходчиках — Иване Завертайло, Степане Еременко, Кириленко, Власенко, Онуфриенко и многих других. Мы сообща, в тесной дружбе с русскими братьями, ежедневно, ежемесячно повышаем производительность труда, увеличиваем добычу руды, Шахта — это линия фронта, забой — это передовая позиция. И каждый из нас знает, что здесь, в шахте, и там, на фронте, куется наша победа над заклятым врагом.
В прошлом году я установил 9 рекордов. Последний мой рекорд — 4940 процентов. В среднем за месяц я выполняю норму на 766 процентов».
На шахту «Жуковская» в Высокогорске приехал осенью сорок первого года криворожский комсомолец Иван Завертайло. Глубокое понимание гражданского долга, острое чувство ответственности за судьбу социалистической Родины удесятерили силы молодого рабочего. Передо мной отрывок из одного письма И. Завертайло:
«...Начали с многозабойного бурения по методу Семиволоса. В марте мне посчастливилось выполнить норму на 415 процентов. Внедрил еще одно усовершенствование. Пневматический молоток пристроил к так называемой шведской колонке. Результат скоро сказался: 6 апреля пробурил 6 забоев, выполнив норму на 1660 процентов. Но необходимо было больше отваливать руды. Проникая в структуры породы, применил вместо клинового расположения шпуров пирамидальное. Это позволило поднять производительность вдвое. [122]
В среднем в мае дал 5736 процентов, в июне — 6756 процентов, а всего за пять месяцев — двухгодовую норму. Руднику в июне было присуждено знамя Государственного Комитета Обороны.
Мы далеко от фронта. Но Гитлер на спине своей хорошо почувствовал тяжелую горняцкую руку.
...Пролетит время, и мы возвратимся в родной Кривбасс. Мы восстановим шахты, восстановим наши города и поселки и вновь будем жить счастливо. Во имя этого я работаю за десятерых».
На Урале и в Сибири росла, приумножалась трудовая слава и других «днепропетровцев»: криворожского мастера Никиты Горбулева, сталеплавильщика Дзержинки Ф. Д. Воронова, молодых металлургов из Днепропетровска Виктора и Николая Тутовых...
Думая об этом, перечитывая строки писем А. Семиволоса и И. Завертайло, я вновь и вновь вижу обкомовский кабинет, сидящего на краешке кресла усталого, в измятом костюме (только что с дороги!) Николая Ивановича Сташкова, вижу его открытое, с крепкими скулами лицо и вновь слышу его голос:
— «Золотой фонд» вывезен...
Фашисты ворвались в Кривой Рог 15 августа. Три дня спустя в Днепропетровск прибыли секретарь Криворожского горкома партии И. М. Сиренко и председатель горсовета Л. К. Федоров. Они рассказали, что в критический момент боев за Кривой Рог в город приехал Л. И. Брежнев, оказал горкому и горсовету помощь в отправке на восток последних эшелонов и автоколонн.
— Обкому тоже большое спасибо, — говорили криворожцы. — Товарищи Дементьев и Сташков буквально не щадили себя, часто жизнью рисковали, не покидая заводы и рудники, пока все не вывезут, а шахты не затопят. Мы с ними душа в душу...
У обоих были черные лица, глубоко запавшие глаза. [123]