Под Царицын к Сталину!
Станция Гашун была местом сбора всех партизанских отрядов Сальского округа.
Собрать конные партизанские отряды и объединить их в полки регулярной Красной Армии — такое решение принял товарищ Сталин, находившийся с 6 июня 1918 года в Царицыне.
Товарищ Сталин прибыл сюда по поручению Владимира Ильича Ленина и ЦК большевистской партии в очень тяжелое для Советской республики время.
Царицыну угрожали смертельной опасностью белые полчища Краснова.
Если бы Краснову удалось захватить Царицын в 1918 году, — контрреволюционные силы Юга и Востока соединились [36] бы, образовав сплошной фронт белых, замышлявших поход на Москву. Рабочие центры оказались бы отрезанными от районов, богатых хлебом и продовольствием.
Таким образом, от исхода борьбы за Царицын зависела судьба всей Советской республики.
Несокрушимой сталинской волей Царицын был в короткий срок превращен в неприступную крепость пролетарской революции.
Сплачивая коммунистов и рабочих Царицына, мобилизуя их на разгром врага, товарищ Сталин железной рукой наводил большевистский порядок в тылу и на фронте, беспощадно уничтожая змеиные гнезда белогвардейских заговорщиков, ставленников подлого предателя Троцкого.
Ближайшим помощником товарища Сталина во всей его кипучей работе по укреплению обороны Царицына был товарищ Ворошилов, пробившийся с боями из Украины в Царицын с доблестной армией донецких шахтеров, металлистов и казачьей бедноты. Эта армия и послужила костяком несокрушимой обороны Царицына.
Приняв решение об объединении конных партизанских отрядов в крупное соединение, товарищ Сталин направил на станцию Гашун своего боевого соратника Климента Ефремовича Ворошилова, командующего 10-й армией, отважно защищавшей Царицын.
Гашун — становище партизанских отрядов
Как услышали бабы, что партизаны уходят из Платовской, заголосили, запричитали:
— Без мужиков не останемся!
— На издевку белякам оставаться, что ли?
— От мужиков не отстанем!
Бабы и ребятишки окружили нас плотным кольцом.
Буденный подумал и решил: ребятишек и женщин не оставлять, взять с собой.
Когда день стал клониться к вечеру, из Платовской потянулся [37] отряд с обозом. Ехали с семьями, с ребятишками. Скрипели колеса. Степь наполнилась говором.
На ночлег располагались табором. Кругом расставляли посты и дозоры. У каждой телеги разжигали костер. Хозяйки готовили ужин, как будто и не воевали мы, а так, всей станицей в ночное собрались.
Станция Гашун превратилась в огромное становище. Здесь собралось больше трех тысяч кавалеристов, тысяч десять пехоты, несколько батарей. Куда ни глянь — везде любопытные картины. Вот группа ребятишек играет на зарядных ящиках. На повозке, рядом с приготовленным к бою пулеметом, мать кормит грудью ребенка.
Командиры партизанских отрядов собрались на совещание, созванное командующим 10-й армией товарищем Ворошиловым.
Мы впервые увидели Ворошилова. Говорил он ясно, просто. Из одиннадцати партизанских отрядов-сотен надо создать полк. Это неизмеримо поднимет боеспособность отрядов.
— Вы служите без жалования, без обмундирования, — говорил товарищ Ворошилов. — Мы снабдим вас всем, что вам нужно.
Некоторые командиры отрядов ворчали, их пугал переход от «вольной» партизанщины к железной дисциплине, четкой организованности регулярной армии.
Ворошилов терпеливо разъяснил командирам вред партизанщины. Говорил он так убедительно, что партизаны постепенно угомонились и согласились объединиться под командованием Буденного.
Я был назначен командиром эскадрона.
Не теряя времени, сразу же приступил к учебе. Многие конники хорошо управлялись с конем, но не умели действовать шашкой, в сабельном бою робели.
Они с большим старанием обучались искусству владения клинком, каждый старался усвоить, как обрушить сильный удар с потягом на противника, как выбить у него неуловимым движением клинка оружие. Но не пробовали [38] еще конники шашку на живой цели, не было у них поэтому веры в холодное оружие.
Вскоре им пришлось держать боевой экзамен.
На помощь мартыновцам
В начале августа 1918 года однажды прискакал всадник на золотистом коне. Склонившись к шее лошади, он еле держался в седле.
За ним скакала белогвардейская погоня.
— На выручку, товарищи, вперед! — крикнул я.
Мои бойцы вылетели вперед. Всадник на золотистом жеребце оказался матросом Хохулиным. Он прорвался через кольцо белогвардейцев, его преследовал белогвардейский разъезд. Хохулин прискакал к нам за помощью.
Мы отвели гонца к Ворошилову и Буденному. Они выслушали матроса.
Вот что он рассказал: «Село Мартыновка уже тридцать пять дней окружено белогвардейцами со всех сторон. Село расположено на реке Сал, в шестидесяти километрах от железной дороги, в ста километрах от станции Гашун. Мартыновцы очутились в тылу у белогвардейцев. В Мартыновке стоит три тысячи красных пехотинцев, отступивших из Украины, и триста конников. У них есть орудия, но нет снарядов. У них есть винтовки, но иссякли патроны. Патроны делают самодельные.
Белогвардейцы бомбят осажденных из пяти орудий. В селе нечего есть. Осажденные вырыли несколько рядов окопов в человеческий рост и отчаянно обороняются. Уже, тридцать пять дней длится осада. Женщины и ребятишки помогают братьям и отцам. Белым, несмотря на бешеные атаки, до сих пор не удалось прорвать оборону. Но сейчас положение безвыходное. Оборонять больше нечем. Появились паникеры, которые поговаривают о сдаче».
Выслушав матроса Хохулина, Ворошилов приказал немедленно выступить кавалерийскому полку Буденного на помощь мартыновцам. [39]
Ночью мы двинулись в путь. На рассвете мы встретились с противником и вступили в бой. Вот здесь и держали боевой экзамен мои ученики.
Я стоял на пригорке и наблюдал за ходом боя. Вижу, по лощине передвигаются белогвардейские сотни. Навстречу им пошел мой эскадрон. Вместе с пятеркой старых рубак я остался в резерве. Ой, и не любили же партизаны сидеть в резерве! Как же это без дела сидеть, когда другие бьются?!
Лавиной выскочила белая сотня. Низко пригнувшись к шее коня, ведет ее офицер. Глянул я на своих партизан и ужаснулся. Идут вразброс. Если ударят белогвардейцы по эскадрону, — разом сомнут, изрубят.
Мгновенно подал команду резерву:
— За мной, в атаку!
И, приподняв поводья, на полном карьере ринулась моя пятерка. Я наметил себе целью головного офицера. Взмах клинка — и тот, качнувшись, упал с коня.
Неожиданный удар с фланга внес смятение в белую сотню. Партизаны осмелели и перешли в атаку. Некоторые бойцы впервые пробовали шашку на живой цели. После этого вера в холодное оружие укрепилась. Экзамен был выдержан.
Противник упорно и ожесточенно оборонялся. Под вечер мы перешли в атаку по всему фронту. Семен Михайлович скакал впереди эскадронов.
В тыл к белым геройски проскочила пулеметная тачанка. Это решило исход боя, — белоказаки в панике завернули лошадей и стали удирать. Мы гнались за ними не отставая. Пятнадцать километров продолжалась бешеная скачка. Великолепные англо-донские кони после дневного марша и боя все время шли полевым галопом. Много белогвардейцев порубили мы в этом бою!
Сумерки застали нас в семи километрах от Мартыновки. К ночи мы вступили в село.
Мартыновцы были спасены. Не было предела ликованию [40] и радости, когда они увидели собственными глазами товарищей Ворошилова, Буденного и красных бойцов.
Не теряя времени, все жители Мартыновки с семьями и обозами под охраной боевого отряда двинулись из Мартыновки к станции Куберле. Ворошилов телеграфировал в Царицын: «Мартыновцы вышли бодрыми и свежими после тридцатипятидневной осады. Они готовы продолжать борьбу».
Мост через Сал
6 августа утром вместе с защитниками Мартыновки мы двинулись на станцию Куберле для соединения с главными силами.
Мы торопились отойти за реку Сал. Иначе нам грозила опасность быть отрезанными от Царицына.
С боями мы продвигались вперед. Обозы с семьями шли в середине, как бы конвоируемые нашими отрядами; отряды, отражал белогвардейские атаки, организовали своеобразную круговую подвижную оборону.
Вот и река Сал. Хоть и близко до другого берега, но не переправишься: белогвардейцы взорвали мост. С шипеньем затормозил колеса паровоз нашего бронепоезда, дохнул в небо черным дымом и остановился.
Кроме бронепоезда с нами было около десяти составов, взятых на станции Великокняжеской. Двигались они живой мускульной силой. Паровоз был только у бронепоезда. К вагонам припрягались лошади, быки, сзади подталкивали люди. Такие составы плелись со скоростью двух километров в час.
Река остановила многотысячный поток сальских партизан и беженцев.
Буденный приказал строить мост.
По широкой степи раскинулись становища. Перекликаются беженцы платовские, орловские, мартыновские, великокняжеские. На далеких курганах вдруг вспыхнули белые пушистые облачка выстрелов. С визгом и грохотом [41] полетели снаряды в становище, разбивая повозки в щепки, убивая и калеча людей.
Под огнем приступили к наводке моста. Она велась по способу времен Тамерлана или Александра Македонского. На подводах подвозили песок и щебень. Сотни женщин в подолах, в мешках, в корытах таскали землю. Им помогали ребятишки. Все чаще и чаще рвались снаряды. Белые хотели задержать нашу переправу через Сал.
Простая, но остроумная мысль родилась в голове одного из партизан. В сторону казачьих батарей наметали стога соломы, подожгли, и едкий желтый дым прикрыл строительство моста. Единственный раз в жизни я видел такую дымовую завесу!
Через двое суток огромная земляная насыпь высотой в тридцать метров была готова. На насыпь уложили шпалы, рельсы и легонько, вагон за вагоном, перекатили составы. По мосту на телегах перебрались беженцы: старики, женщины и ребятишки. Насыпь сползает, размывается. Едва все успели переправиться, как бурливая вода размыла наше сооружение. Это хорошо: белогвардейцам не переправиться через реку!
Несостоявшийся парад
Перейдя Сал, конники, обессиленные непрерывными боями, остановились на отдых в станицах Ремонтной и Ильинке.
По указанию товарища Ворошилова надо было приступить к созданию кавалерийской бригады. После долгих митингов была организована бригада под командой товарища Буденного. Меня произвели в помощники командира колка.
Вновь сформированной бригаде назначили парад. Приказ, подписанный Буденным, еще с вечера был прочитан в эскадронах. [42]
Едва забрезжил рассвет, командиры уже расталкивали спящих на возах, на земле, в палатках партизан — отныне бойцов кавалерийской бригады.
Протирая заспанные глаза, бойцы шли к своим коням. Лагерь ожил, как во время тревоги. Незнакомое слово «парад» больше всех волновало детвору. Ребятишки, проснувшись раньше взрослых, изрядно мешали взрослым чистить коней и приводить себя в праздничный вид.
Эскадроны построились по полкам, в каждом до двух тысяч сабель. Разношерстно одетые, вооруженные кто винтовкой, кто обрезом, кто пиками, кто шашками, красноармейцы гордо сидели на конях.
Смотреть парад собрался весь лагерь. Ждали Буденного.
Вдруг подскакал всадник. Взволнованный, он отыскал командование и сообщил о том, что белогвардейцы окружили в Котельникове партизанский гарнизон. Гарнизон дерется третий день, просит помощи...
Эскадроны загудели:
— Выручить!
Буденный приказал: парад отставить, бригаде выступить на выручку партизанам.
Зацокали копыта о твердую землю. Бригада выступила в поход. Парад не состоялся.
Под Котельниковом смелым ударом с тыла мы разнесли в клочья белогвардейский отряд. В станице встречали нас восторженно и радостно. Полки лихо гарцовали по улицам. Сзади вели пленных белогвардейцев — около тысячи пехотинцев и триста кавалеристов. Конвоиры ворчали, зло поглядывая на белых:
— Моду придумали — белогвардейцев в плен забирать!
— Рубить их на месте, а не цацкаться!
Бойцы были озлоблены. Жестокость белогвардейцев с пленными партизанами была известна. Обычно красноармейцы в плен не сдавались: белые все равно расстреляют или изрубят в капусту. А у нас приказ по бригаде категорически запрещал расстрел и рубку пленных. [44]
Соединение с 10-й армией
Мы стояли в Котельникове около трех дней. Котельниковский отряд был включен в нашу бригаду. За эти три дня белые успели нас окружить. Мы прорвали окружение и с боями двинулись к Царицыну. До Царицына остались сотни километров. Патроны были на исходе. Среди беженцев появились болезни; истощенные долгими переходами лошади еле тянули повозки. Многие стали говорить:
— Войну затеяла не по плечу!
— С белыми не совладать.
— Белых силища. Им буржуи всего света помогают!
Сильнейшим оружием в борьбе с подавленностью и унынием были простые, яркие, доходившие до сердца слова Ленина. Ильич вселял в нас бодрость, смелость, отвагу и веру в победу. О выступлениях его, мобилизовавших на беспощадную борьбу с контрреволюцией, мы узнавали различными путями.
Мы пробивались к Царицыну. До нас доходили сведения, что Царицын вторично окружен белогвардейцами. Части под руководством Климента Ефремовича Ворошилова отбивают натиск белых. Мы стремились на помощь защитникам героического города. По жаре и безводью с упорными непрерывными боями шло вперед ядро будущей Конной армии.
21 октября мы встретились с частями 10-й армии и снова увидели Климента Ефремовича Ворошилова. Воспрянули духом бойцы, облегченно вздохнули семьи.
2 ноября мы наголову разбили пять белогвардейских полков. 13 ноября мы изрубили большой офицерский отряд князя Тундотова. А 26 ноября совершили налет на Аксай, захватив большие трофеи, разгромив крупные белогвардейские части.
За эту победу нас благодарил Климент Ефремович Ворошилов. Он сообщил, что ходатайствует о награждении [45] Семена Михайловича Буденного орденом Красного Знамени.
Красная конница выросла в сводную кавалерийскую дивизию.
В начале 1919 года белые начали третье окружение Царицына.
Конница под Царицыном
11 января 1919 года белогвардейцы повели стремительное наступление и начали оттеснять нашу бригаду.
Слышу, ночью меня кто-то будит. Спросонок отчаянно ругаюсь, норовлю, повернувшись на другой бок, снова уснуть. Сказалась усталость: двое суток не слезал с седла. Чувствую, кто-то настойчиво тормошит:
— Городовиков! Да вставай же! Ехать надо, быстро...
Это был Буденный.
По дороге Семен Михайлович рассказал мне, что бригаду потрепали. Комбриг Тимошенко сильно заболел.
Затем Буденный сказал:
— Так вот, Городовиков. Придется тебе командовать бригадой.
— То есть как это — командовать бригадой? — удивился я.
— Очень просто. Принимай и командуй. Партия тебе доверяет.
Мы приехали в большое село на Волге, Гайгород, где стояла вторая бригада.
Нам отвели квартиру в поповском доме. Буденный собрал командиров.
А утром я вступил в командование 2-й бригадой. Сейчас легко сказать: «вступил в командование», а тогда — сколько волнений мной было пережито! Ведь я почти не умел писать, а тут — полки, артиллерия, обоз, люди доверены. Думаю, партия доверила, она и поможет. 12 января я повел бригаду в бой.
Бой длился до темноты, наши части перемешались с противником. Трудно было понять, кто и куда стреляет. [46]
Мы расположились вместе с Семеном Михайловичем в селе, во дворе, недалеко от церкви. Вдруг, слышим, скачет кто-то. Буденный окликает:
— Кто идет?
— Свои! Штаб ищем.
— Штаб здесь, — спокойно говорит Семен Михайлович, — заезжайте.
Во двор въехали всадники. Оказались белогвардейцами, которые везли донесение в штаб полка. За ночь мы перехватили около тридцати ординарцев противника. Коноводы встречали их на улице, затем приводили к нам. Мы их разоружали...
13 января первая бригада под командой товарища Буденного вышла на правый фланг армии в район Котлубани, разгромила донские части белых, захватив трофеи: четыре орудия, двенадцать пулеметов и шестьсот человек пленных. 2-я бригада оставалась в районе Дубового Оврага.
19 января создалось тяжелое положение. Сгруппировав крупные силы, белые обрушились на 2-ю бригаду, нажимая на Сарепту со стороны озера Сарпа. Они начали перебрасывать свои части на левый берег Волги, грозя отрезать пути отхода на единственную в этом районе переправу через Волгу. Видя поспешный отход 37-й стрелковой дивизии, я послал ординарца к командиру Крымского полка с приказом немедленно отходить на переправу Сарепты. Не зная общей обстановки, командир полка ответил, что силы белых перед ним незначительны и отходить он не станет. Я послал ординарца вторично, с категорическим приказом немедленно отходить. Полк поэскадронно, на быстрых аллюрах двинулся к переправе. Наш броневик — звали его буденновцы «Жгучий» — находился у переправы. Броневик сдерживал огнем белых, наступавших на восточную окраину Сарепты.
Под градом пуль и снарядов проскакал Крымский полк через Волгу. За ним двинулся броневик. Лед трещал. Броневик дал полный газ и проскочил основное русло Волги. [47]
Однако лед не выдержал — машина провалилась. К счастью, это случилось недалеко от берега.
Переправу закончили в темноте. Вышли на незнакомый берег.
Морозило...
Тактика буденновцев
По замыслу командования мы должны были нанести мощный удар противнику, чтобы предотвратить продвижение его к Царицыну.
Через несколько дней наша дивизия повела наступление, стремясь выйти в тыл белым. Через своих разведчиков и путем опроса пленных удалось установить, что в районе хутора Прямая Балка генерал Мамонтов сосредоточил пять конных и один пехотный полк.
Оценив обстановку, Буденный принял решение немедленно разгромить эту группировку противника. 23 января, накануне решающего наступления белых на Царицын, дивизия неожиданно для противника ворвалась в хутор. Застигнутые врасплох мамонтовцы не смогли организовать сколько-нибудь серьезное сопротивление. Приданные дивизии броневики в упор расстреливали белогвардейцев, выскакивавших в панике из домов на улицу.
Вражеская конница не пыталась сопротивляться. Белые стали удирать из хутора. Но спастись удалось немногим. Части буденновской дивизии бросились преследовать противника. Много беляков полегло под острыми клинками конноармейцев.
В этом бою мы захватили несколько тысяч пленных, пять орудий, тридцать пулеметов, множество лошадей, обозы, снаряды.
Подготавливаемое белогвардейцами наступление на Царицын было сорвано.
Боевая мощь нашей конницы, росла с каждым днем. Излюбленным тактическим приемом, приносившим нам неизменный успех, были ночные набеги в тыл противника и поиски противника всей бригадой. Обычно на дневки и [48] ночлеги мы располагались километрах в тридцати от белых, высылали разведку и охранение. В полночь, соблюдая полную тишину, бригада снималась с места.
Двигались мы без шума. При обнаружении белых мгновенно всей бригадой обрушивались на противника, который, как правило, ночью спал.
Действуя в поле, в открытом встречном бою, мы также применяли свои излюбленные приемы. Мы подпускали противника на дистанцию действительного пулеметного огня. Орудия и тачанки вихрем вылетали на открытые позиции, обрушивая на врага огненный шквал. Огонь ошеломлял его. В это время конные группы немедленно переходили в атаку. Буденный всегда лично водил части в атаку. В момент атаки, которая всегда была стремительной, пулеметчики и артиллеристы — у них были прекрасные лошади — не отставали от атакующих эскадронов. Часто, бывало, орудийный расчет врубался вместе с нами в ряды белых.
27 января у села Лозное мы целиком забрали в плен 9-й белоказачий пехотный полк и большую часть 15-го конного полка. 6 февраля заняли станцию Иловля. Здесь трофеями были вагоны с продовольствием и снарядами. 18 февраля, зайдя противнику в тыл у станции Ляпичев, дивизия разгромила части 7-го Донского корпуса, захватив девятнадцать орудий, пятьдесят пулеметов, броневик, штаб 41-го полка вместе с обозом и до двух тысяч пленных.
Используя успешные действия нашей дивизии, на правый берег Волги вышел 10 февраля заволжский отряд и 16 февраля после ожесточенных боев взял Сарепту.
Удачные действия буденновской дивизии сорвали третье наступление белых на Царицын. Долго белые держали Царицын в кольце, но с 16 февраля 1919 года под натиском буденновской конницы и частей 10-й армии донская армия белых начала откатываться во-свояси.
За беспримерно героический четырехсотверстный рейд дивизия награждается красным знаменем, а ее командир [49] Семен Михайлович Буденный — первым орденом Красного Знамени.
Налет на хутор Эльмута
В марте 1919 года наша кавалерийская дивизия продвигалась по родным местам. Снова я видел родные Сальские степи, станицы, которые знал и любил с детских лет. Степи были изрыты снарядами, станицы разорены и пожжены белыми, степные дороги истоптаны конскими копытами и изъезжены артиллерией.
Дивизия шла берегом Дона. Ей поручалось зайти во фланг противнику и разбить его тыл, чтобы облегчить наступление для нашей армии.
И вот мы снова в Платовской, родной станице моей и Буденного. Мы легко выбили из нее мелкие белогвардейские части: это не те времена, когда Буденному приходилось с небольшой группой бойцов драться в станице против четырехсот вооруженных белогвардейцев! Мы взяли в плен много солдат, офицеров и, не останавливаясь, продолжали марш на Великокняжескую.
Дорога туда проходила недалеко от хутора Мокрая Эльмута. На этом хуторе я жил еще до военной службы. В степях вокруг этого хутора я когда-то пас скот богатых коннозаводчиков. В Мокрой Эльмуте все было знакомо да и не только мне одному. Целый эскадрон нашей кавдивизии состоял из уроженцев Мокрой Эльмуты!
Хутор был занят белогвардейцами. «Наверное, измываются над близкими и родными, наверное, творят всякие бесчинства, — думали бойцы. — Неужели мы пройдем мимо родного хутора сторонкой?»
Бойцы просили разрешить им выбить белогвардейцев из родного хутора.
Буденный приказал мне:
— Возьми с собой эскадрон, захвати хутор. После будешь прикрывать мой левый фланг, я пойду прямо на Великокняжескую.
Взяв один эскадрон, я двинулся на хутор. Когда начало [50] светать, мы очутились, в двух километрах от хутора. Навстречу нам ехал всадник. Мы остановили его:
— Куда едешь?
— В Платовскую.
— Зачем?
— Полковник послал за папиросами и за водкой, — ответил белогвардеец, очевидно полковничий денщик.
— Сколько вас на хуторе?
— Обоз второго разряда двух кавалерийских полков. Да около тысячи человек пехоты.
— Пулеметы есть?
— Восемь станковых.
— А конница?
— Пол-эскадрона.
— Что делают?
— Моются, собираются завтракать. Никак вас не ожидают.
В морозном рассвете был ясно виден весь хутор — большой, растянутый на три четверти километра по реке Эльмут. Я приказал бойцам:
— Пойдем в атаку с трех сторон. Залетайте по два-три на каждый двор и командуйте, что есть силы: «Здесь большевики, без оружия бегом на плац, живо!» Я же вместе с коноводом буду ожидать на плацу.
Хутор стоял на ровном месте, в широкой степи — никаких прикрытий не было. Я вместе с эскадроном понесся карьером на хутор. Через пару минут мы были уже на огромном, пустом плацу.
Со всех дворов уже слышались команды:
— Здесь большевики, без оружия бегом на плац, живо!
Это мои орлы брали на испуг белогвардейцев.
И вот со всех сторон на плац хлынули ошеломленные беляки. Они бежали со всех ног, без фуражек, с сапогами под мышкой, без штанов, в одних кальсонах. Их было так много и они так здорово бежали прямо на меня, что мне стало не по себе: а чорт их знает, как разберутся, что нас с коноводом всего двое, да как окажется у кого-нибудь [51] оружие, да как пальнет кто-нибудь по мне? А белогвардейцев набегало все больше и больше. Уже совсем рассвело, наступило морозное тихое утро. На плац собралась целая толпа поеживающихся от холода раздетых людей.
«Что мне с ними делать?» — подумал я. На мое счастье из толпы вдруг вышел знакомый по царской армии, донской казак-урядник Кузнецов. Он тоже в испуге выбежал откуда-то вместе со всеми. А увидел меня — осмелел...
— Городовиков, ты помнишь меня?
— Еще бы не помнить, — отвечаю, — разговаривать только некогда. Построй, Кузнецов, живо отряд в две шеренги.
Кузнецов стал строить беляков в две шеренги. А моих бойцов все нет и нет. На плацу только я да коновод, да почти целая тысяча белых. Я понял, что бойцы мои уже разбежались по родным, наверное, завтракают и делятся новостями. Опять думаю: как бы кто не опомнился да меня не ухлопал?
А Кузнецов докладывает совсем как бывало в казачьей сотне:
— Приказание выполнено, люди построены, в строю девятьсот девяносто пять человек.
— Оружия ни у кого нет? — спрашиваю.
— Нету, — отвечает, — какое оружие. Покидали.
Смотрю на них, — посинели и от холода зубами стучат. Тут уж стали подходить мои бойцы. Приводят пленных, раздетых и разутых, перепуганных. Пулеметы белогвардейские тащат за собой. Докладывают, что семь офицеров, услышав команду: «здесь большевики!», покончили жизнь самоубийством. А один боец привел человека без сапог, без фуражки, в тонком плаще, надетом поверх нижнего белья.
— Товарищ командир, я вам самого полковника приволок. [52]
Полковник до того перепугался, что руку к голове без головного убора прикладывает, честь отдает, лепечет:
— Бывший учитель мирного времени, ныне полковник такой-то.
— Как же вы, учитель мирного времени, полковника заслужили? — удивился я.
— Произвели. У нас это быстро. Сегодня — прапорщик, завтра — полковник. Извините...
А мои бойцы все приводили и приводили пленных.
Привели восемнадцать офицеров. Многих отыскали зарывшимися в солому, спрятавшимися в погребах. Всех обезоружили начисто. А когда подсчитали трофеи, — оказалось: забрали мы тысячу повозок с имуществом и пять мешков деникинских бумажных денег, которые назывались «колокольчиками». «Колокольчики» я решил раздать крестьянам. Поставили на плацу стол, крестьяне встали в очередь, а мои бойцы вынимали из мешков деньги целыми пачками и раздавали.
Через несколько часов мы двинулись дальше — на прикрытие левого фланга дивизии. Буденный готовился неожиданным ударом разбить тыл противника. На эти дела он был большой мастер.
Вступаю в партию
Ставшая легендарной конница Буденного вырастала в несокрушимую силу.
В боях воспитывались лихая отвага, невиданный героизм, беспредельная преданность партии Ленина — Сталина и неугасимая ненависть к врагам революции. Миллионы людей, которых царский режим держал вдали от «политики», по-новому стали смотреть на жизнь. Неразрывные узы отныне связывали их с большевистской партией.
Толчком для моего вступления в партию послужил, казалось бы, совершенно незначительный случай.
В марте 1919 года, когда мы разгромили под Царицыном [53] армию генерала Краснова и, преследуя, добивали ее остатки, я задумал организовать технический эскадрон. Название по меньшей мере странное. Никакой техники в этом эскадроне не было. Это был просто эскадрой связи, причем связи живой. В то время обычно все управление боем и связь с частями осуществлялись исключительно посредством конных ординарцев.
Проходя по Дону до Сальских степей, я набрал в эскадрон связи около двухсот добровольцев. Народ прямо на подбор: грамотный, развитой, исполнительный. Любуюсь своим эскадроном, сердце радуется. Золото, думаю, а не народ.
Подходит однажды ко мне военком дивизии и говорит:
— Ока Иванович, а ты заметил, что эскадрон связи у нас здорово засорен?
Я посмотрел на комиссара с удивлением: — Как это засорен?
— Да так вот. Чужого народу много.
— Кто это тебе набрехал?
— Особый отдел...
Я снова в недоумении.
— Скажи, пожалуйста, — говорю военкому — что это за особый отдел?
— Ну, как тебе сказать? Особый отдел, это товарищи, которые наблюдают за всем.
— Как это наблюдают?
— Да так. Изучают людей, следят за контрой...
Военком тут же преподал мне элементарный урок политграмоты. Он сказал, что в эскадрон просочились белые офицеры, урядники, прапорщики и исподтишка ведут подрывную работу, пытаясь внести разложение в ряды бойцов.
Беседа с военкомом показала, что в политике в ту пору я был младенцем. После этого я стал пристально изучать людей, чаще беседовать со своим комиссаром.
Однажды он сказал:
— Как это так, Городовиков, воюешь ты против белых [54] с первых дней революции, командиром большим стал, а в партию не вступил?
Такой оборот речи для меня был неожиданным, да, признаться, в те дни и непонятным.
Я подумал немного и говорю:
— А скажи, товарищ комиссар, какая мне разница? Воюю я за советскую власть и за свободу. Разве я не большевик?
Комиссар отвечает:
— Большевик-то большевик, да не совсем.
— Почему?
— Да вот, Ока Иванович, с политикой у тебя слабовато.
— Ну, что ж? Я, братец мой, человек малограмотный. А политика — дело трудное...
После этого комиссар стал все чаще и чаще беседовать со мной о политике. Однажды я ему говорю:
— Комиссар, я вступаю в партию. Только, смотри, насчет политики помощь оказывай.
Комиссар обрадовался.
— Ну, вот и хорошо, Ока Иванович.
В партию большевиков вступали многие бойцы и командиры.
Вот одно из многих заявлений о приеме в партию, поданных в разгар боев:
«Прошу вас принять меня как сочувствующего в рабоче-крестьянскую партию коммунистов-большевиков. Желаю вступить в эту партию, так как я понял, что это есть действительно наша святая рабоче-крестьянская партия, в которой я, простой красноармеец, могу научиться жить партийной жизнью и научиться доброму делу помогать друг другу в нужде и горе, будем делиться друг с другом знанием и научимся новому знанию, и поэтому, товарищи, прошу принять меня в партию...»
Комиссары буденновской конницы наравне с командирами участвовали в боях, вызывая восхищение бойцов своим поведением. Надо было видеть, с какой трогательной [55] заботой бойцы оберегали жизнь любимого комиссара. Они говорили ему:
— Ты вперед нас не лезь. Убьют тебя, жалко будет, парень ты свой, хороший.
Невозможно перечислить случаи, когда бойцы с риском для жизни, буквально из огня, спасали раненых политработников.
Чувство взаимной выручки вообще было сильно развито среди красных конников. Оно воспитывалось всей системой политработы, а также примерами личной самоотверженности комиссаров. Многие комиссары отдали жизнь в боях за дело Ленина — Сталина.
Комиссары проводили митинги, спектакли, читали неграмотным бойцам газеты и обучали их грамоте.
Комиссары были всегда с бойцами — и на походе, и на отдыхе, и в бою.
Конный корпус Буденного
Продолжая преследование противника, 10-я красная армия к началу апреля 1919 года подошла к реке Маныч.
В апреле мы столкнулись с значительно превосходившими нас частями деникинской армии.
В одной из атак я действовал во главе эскадрона, подобранного из лихих бойцов — отличных рубак. Как увижу, что прорывается где-нибудь противник, — сейчас скачу туда со своими бойцами.
Семен Михайлович также во главе отличных бойцов появлялся на самых опасных участках, отбивая белогвардейцев, помогая своим, вдохновляя своих бойцов. Первая атака, вторая, третья, четвертая...
Во время шестой атаки моя кобыла «Маруся» вырвалась вперед. Рубя налево и направо, я вклинился в самую середину схватки и очутился далеко от своих. Один офицер подскочил ко мне и, видя, что я не могу достать его шашкой, выстрелил. Пуля пробила мне навылет бедро. [56]
Я пустил свою «Марусю» карьером. Она неслась, как вихрь. К ухватился за гриву, чтобы не упасть. Верная «Маруся» вынесла меня к своим. Бойцы уложили меня на тачанку. На тачанке я продолжал ездить, пока не выздоровел. К 1 мая 10-я армия заняла уже станцию Торговая, готовясь наступать на Ростов.
Однако положение 10-й армии было тяжелое. Вклинившись глубоко в расположение противника, растянув свой фронт больше, чем на триста километров, армия оказалась без резервов.
В это время при активной поддержке Антанты контрреволюционные армии — донская и «добровольческая» — объединились и под общим командованием генерала Деникина предприняли новое наступление.
Против 10-й красной армии Деникин выставил свои лучшие кавалерийские части под командой генералов Врангеля и Улагая.
Прорвав фронт, белые начали теснить 10-ю армию к Царицыну.
Прикрывая отход своих частей, конница Буденного наносила молниеносные удары противнику, уничтожая его по частям. Например, в бою 30 мая Буденный разгромил пехотную дивизию белых, захватив сорок два орудия, сто шестьдесят пулеметов и обозы.
В середине июня части 10-й армии заняли снова позиции вокруг Царицына. Белые предприняли четвертое окружение Царицына.
Во время четвертого наступления белых на Царицын наша конница парировала фланговыми ударами энергичное наседание врага на отходящие части красной пехоты.
Характер войны был маневренный. Обширный театр военных действий имел слабо развитую сеть железных дорог. Белые располагали крупными кавалерийскими соединениями. Борьба с ними была не под силу нашей, в то время слабо вооруженной и плохо обученной пехоте. Корпус Мамонтова зашел нам в тыл. Необходимо было противопоставить белогвардейской коннице крупные силы [57] красной конницы. С одобрения Ленина Сталин решил сформировать Первый конный корпус.
Я слышал, как товарищ Сталин 26 июня 1919 года по телефону поздравил Буденного с назначением на должность командира корпуса. Он предложил Семену Михайловичу действовать немедленно, чтобы разбить зарвавшийся белогвардейский корпус Мамонтова.
В состав Первого конного корпуса входили к этому времени две кавалерийские дивизии: 4-я и 6-я. 4-я дивизия, командование которой было поручено мне, состояла из шести полков, конноартиллерийского дивизиона (двенадцать орудий) и имела до двухсот станковых пулеметов; 6-я дивизия (начдив товарищ Тимошенко) была слабее и имела в своем составе только четыре полка и конноартиллерийский дивизион. Общая численность корпуса достигала шести с половиной тысяч сабель. Конский состав был вполне удовлетворительный и притом непрерывно пополнялся. В районе немецких колоний в Поволжье оказалось много вполне пригодного высококачественного конского поголовья. Таким образом, ведя непрерывные бои, корпус пополнялся и усиливался.
В составе нашей 10-й армии были 2-я, 37-я и 32-я стрелковые дивизии, бойцами ее были выходцы из Сальских степей, Донской области, Кубани, Ставрополя. Многие из них хорошо умели ездить верхом и по своему желанию тли в конный корпус, частенько являлись они со своими седлами и оружием. Обилие коней давало возможность немедленно ставить добровольцев в строй.
За корпусом тянулась масса беженцев. Мужчины-беженцы пополняли ряды бойцов, женщины несли санитарную службу, а нередко принимали участие в боях. Обоз с беженцами, несмотря на свою громоздкость, представлял некоторую ценность: он выполнял роль службы снабжения. Для того времени это было важно, так как регулярного снабжения не было, а сбор фуража и продовольствия непосредственно самими бойцами отвлек бы их от боевой работы. [58]
Буденный взял у меня для штаба корпуса всех сотрудников штаба дивизии. Пришлось мне искать штабников среди бойцов дивизии.
Стрелковые части 10-й армии отходили по шоссе на север вдоль Волги, примыкая левым флангом к самой реке. На правом же фланге находился наш корпус; прикрывая отход пехоты, он двигался от Царицына по маршруту Котлубань — Большая Ивановка — Ольховка — Верхний Кабаюковский.
Конница Деникина, преследуя слабые части отступающей пехоты, упивалась легким успехом, грабя население.
Нашему корпусу противник уделял слабое внимание, избегая ввязываться в бой, вероятно, желая сначала покончить с. пехотой. Это развязывало нам руки и давало возможность выбрать удобный момент для нанесения чувствительных ударов с фланга.
Кроме наступающего противника с фронта, мы имели в своем тылу несколько белоказачьих отрядов, с которыми нам пришлось выдержать несколько ожесточенных боев.
За двумя зайцами...
Белоказачья дивизия полковника Голубинцева, состоявшая из четырех кавалерийских полков, орудовала у нас в тылу и творила там много бед.
Товарищ Сталин дал указание ликвидировать Голубинцева.
И вот, когда я появился со своей дивизией в Островской, в станицу приехал Семен Михайлович. Он сказал:
— Городовиков, ты должен достать «языка». Надо точно узнать, где же эта чортова дивизия Голубинцева. Мы шлепнем ее, только мокрое место останется...
Я выслушал приказание Буденного и, взяв с собой эскадрон, поехал на разведку за «языками». [59]
Выехал на восточную окраину Островской, вдруг вижу вытягивается какая-то конная колонна... Выскочил вперед узнать — кто. Оказывается, голубинцы. Смотрю: влево группа всадников. Я скачу на них. Они повернули. Я догнал одного и ударил шашкой по голове.
— Бросай, — говорю, — оружие, сукин сын, и не отставай, скачи за мной.
Я поскакал за другим всадником: уж очень хотелось привезти Буденному двух «языков», оглянулся, смотрю: мой пленный повернул и удирает в станицу, а тот, за которым я гнался, ускакал.
Я повернул обратно, нещадно ругая себя вслух:
— Погнался за двумя зайцами, ни одного не поймал...
Да, собственно говоря, «зайцы» были уже не особенно нужны. Дивизия Голубинцева была найдена. Оставалось только ее ликвидировать. Я сообщил Буденному о встрече с белыми. Буденный приказал атаковать Голубинцева.
Уходя от преследования, Голубинцев сделал было попытку проскочить в стык между нашими бригадами, но неудачно. Белая дивизия была ликвидирована.
Ряд сильных фланговых ударов, сопровождавшихся большим уроном для белых, заставил их убедиться в том, что они напрасно увлеклись преследованием нашей отступающей пехоты. Белогвардейское командование не обращало должного внимания на наш конный корпус, действовавший все время на фланге и причинявший белым немало неприятностей. Белые признали свою ошибку, повидимому, только после вскоре понесенного крупного поражения. Они создали сильную кавалерийскую группу в составе трех кавалерийских корпусов: Улагая, Покровского и Шатилова.
Первая схватка с этой конной группой произошла у села Грязноватка, примерно в восьмидесяти километрах севернее Камышина. Здесь энергичное содействие оказала нам пехота, в особенности два батальона моряков.
Конница белых наседала на наш правый фланг, стремясь прорваться в тыл. Непрерывно отбивая атаки, мы [60] продолжали медленно отходить, тем самым оттягивая на себя все конные массы белых. Это дало возможность отступавшей пехоте восстановить свое положение. При подходе конницы к реке Карамышка фронт уже был прочно занят нашими стрелковыми частями от села Верховья до колонии Карамышская и далее на восток, где упирался в село Бабановка у самого берега Волга.
В районе села Верховье-Топовка наш корпус выдержал десятидневный бой с конной группой белых. Этот бой сыграл решающую роль в действиях 10-й армии. Разгромленные корпуса генерала Улагая, Шатилова начали отступать, сея панику среди белогвардейцев.
Матерые генералы, командовавшие конными соединениями в империалистическую войну, диву давались: как это так? Неучи колотят превосходные силы белогвардейской конницы!..
Сколачивая в боях конный корпус, Буденный своей личной храбростью, чутким, заботливым отношением к бойцам и командирам сумел так поставить дело, что боеспособность буденновцев возрастала с каждым днем.
Мне вспоминается случай, когда Семен Михайлович был страшно возмущен, узнав, что бойцы и кони одного из полков целые сутки оставались без пищи и корма по вине командира. Не пожелал бы я врагу своему попасть в такую «баню», какую устроил Буденный провинившемуся.