На запад, к победе
Осенью 1943 года Полесье было объято огнем — горели подожженные гитлеровцами деревни.
Перед боем фашисты выгоняли жителей из домов, а отступая, сжигали все, до последнего сарая. Сиротливо торчали на пепелищах печные трубы, обуглившиеся стволы деревьев, да кое-где одинокий колодезный журавль. Близился декабрь с морозами и метелями, а тысячи людей остались без крова.
Во время боев местные жители, а это были в основном женщины, старики, дети, неделями, а то и месяцами скрывались в глухих заболоченных лесах, страдая от холода, голода и болезней. Когда мы освобождали деревни, откуда-то из леса выходили люди и направлялись к родным пепелищам. Сгорбленные старики и старушки, женщины и малыши были навьючены домашним скарбом. Больно было смотреть, как брели они по холодной грязи, полураздетые, изможденные.
Эти картины наполняли души наших бойцов ненавистью к фашистским захватчикам, они буквально рвались в бой, чтобы отомстить за муки советских людей.
Мы делали все возможное для освобожденных из фашистской неволи: помогали медикаментами, делились частью своего пайка, строили землянки, сарайчики, где бы можно было укрыться от непогоды.
Земля в районе освобожденных населенных пунктов была нашпигована минами, неразорвавшимися снарядами, гранатами и авиационными бомбами. Это нас очень беспокоило, и полковые саперы старались обезвредить эту притаившуюся в земле смерть, ибо хорошо знали, сколько горя может она принести впоследствии. [168]
Помню, в лесу, на болоте, недалеко от села Бывалки, в ноябре месяце мы обнаружили семью — старик со старухой и пятеро ребятишек-внучат, старшему из которых было 12 лет. С ними были нехитрые пожитки, ведерко картофеля, несколько кур. Завидев нас, и старики, и дети заплакали от радости. Я приказал выделить повозку и отвезти их в деревню, на пепелище, а затем устроить в просторную землянку, где ранее размещался штаб полка.
В глухом лесу, в районе Новоалександровки, солдаты нашли девушку лет шестнадцати, ослабевшую от голода, в полуистлевшей одежде. Она свыше двух месяцев спасалась в лесу от угона в Германию.
23 ноября 1943 года в нашей дивизионной газете под рубрикой «Люди о пережитом» приводились рассказы жителей о зверствах гитлеровцев. Вот некоторые из них:
«Немцы отняли у меня семью и имущество, разорили и сожгли хату. Отомстите им за наше горе.Колхозник Паньков Тимофей Федорович, 66 лет».
«Фашисты выгнали на улицу всех жителей — женщин, стариков и детей, отобрали скот, гусей, кур, отобрали все до нитки. Но этого оказалось мало. Они расстреляли колхозницу Софью Петрову — 60 лет, Марию Рыбалко — 48 лет, Екатерину Богуславскую — 50 лет за то, что те пошли за грибами.
У колхозницы Василисы Нестеренко убили сына Сашу — 12 лет и дочь Нину — 9 лет за то, что они зашли в хату, где находились немцы. Сожгли 120 домов.
Спасибо за освобождение! Гоните и бейте их за наши муки.
Колхозница Сеченко Мария Андреевна, 72 года».
Местные жители рассказали нам, как 18 июля 1942 года в Ельском районе, гитлеровцы учинили кровавую расправу над местными жителями. Людей поднимали с постели, сгоняли на площадь, а там расстреливали из пулеметов и автоматов. За одну только ночь фашисты сожгли 11 деревень и уничтожили свыше тысячи мирных жителей.
Руководил этой расправой начальник центрального отдела жандармерии города Мозыря обер-лейтенант Ганс Иохим Кольмерген. А одним из ретивых исполнителей воли Кольмергена был бандит чином пониже — обер-ефрейтор Эрик Фунг, которого позже сразила меткая пуля нашего гвардейца Федора Николаевича Попова. [169]
Найденную записную книжку Попов передал в штаб. После перевода с немецкого отдельные записи ефрейтора опубликовала наша дивизионная многотиражка. Цинизмом, хладнокровием профессионального палача веяло от каждой строчки дневника матерого фашиста. Вот только две записи:
«Слуцк, 11 мая 1942 года.На днях с 18.00 до 19.00 повесили 32 партизана вдоль улицы и в центре города. В Уречье расстреляли в субботу 9 мая 42 года 715 евреев, а в понедельник — 40. Девушки-еврейки умоляли: «Не убивайте нас, мы еще молоды!» Не дожидаясь залпа, многие спрыгнули в яму, перед которой стояли, и были зарыты живыми».
«Слуцк, 13 июня 1942 года.
Евреев, мужчин и женщин, работающих днем, гонят вечером с 19.00 до 22.00 на штрафные работы. Их бьют. Они измождены. Их руки — сплошные раны».
В конце ноября 1943 года подполковника Ивана Петровича Мохова перевели на другую должность. Я вступил во временное командование полком.
В эти дни под нашими ударами противник отходил, оказывая упорное сопротивление в узких дефиле между заболоченными участками местности, у лесных перекрестков дорог и в населенных пунктах, расположенных в этой местности на возвышенностях. Гитлеровцы широко применяли минно-взрывные заграждения, лесные завалы, засады. Характерной особенностью этого периода боевых действий было отсутствие сплошного фронта.
При подходе к Василевичам и Калинковичам мы, изучив тактику врага, все чаще и чаще стали применять такие испытанные формы маневра, как обходы и охваты опорных пунктов и узлов обороны противника в сочетании с фронтальными атаками.
Главным элементом при оценке обстановки в условиях Полесья было точное определение характера местности. Овладев очередным опорным пунктом, изучая по карте местность предстоящих действий, начальник штаба полка майор Г. И. Кубах и ПНШ-1 капитан Н. М. Мишарев почти безошибочно определяли, где противник окажет нам сопротивление и примерно какими силами. [170]
Так, 26 ноября полк совместно с подразделениями 16-й кавалерийской дивизии, применив обход, овладел крупным узлом обороны противника на дороге Гомель — Калинковичи — Глинная Слобода.
— Теперь противник даст бой за поселок Лозки и высоту 136,0, — высказал свое мнение капитан Мишарев.
— Конная разведка лейтенанта Федотова уже где-то в этом районе, — доложил наш разведчик старший лейтенант Розенблит.
Лозки находились от нас в десяти километрах. Туда мы и держали путь. В авангарде полка следовал 1-й батальон старшего лейтенанта Молодова.
Сбив мелкие группы прикрытия (их умело обошли наши разведчики и авангард), через несколько часов полк завязал бой на юго-восточной окраине села Лозки. Оценка обстановки, сделанная Мишаревым, оказалась правильной.
— Разрешите атаковать? — обратился комбат 1, когда я подъехал к нему верхом на коне.
— Попробуйте. Только не надо лезть на рожон. Если фашисты сидят крепко — пусть сидят. Поливайте огнем, чтобы головы не могли поднять. А тем временем Маковецкий и Черешнев стукнут с фланга и тыла, — сказал я Молодову.
Атака, как я и предполагал, не удалась, и батальон начал перестрелку с врагом, а тем временем рота автоматчиков старшего лейтенанта Черешнева, преодолев болото по непроходимым топям у хутора Млинки, изготовилась для атаки высоты 136,0 и села Лозки с севера.
Сгущались сумерки. Противник, видимо, нервничал и начал освещать местность ракетами. В это время 2-й батальон старшего лейтенанта Маковецкого, совершавший обход села Лозки с юга, застрял на минных полях у хуторка Козел. Одновременный удар не получался. Мокрые, дрожа от холода, черешневцы не выдержали томительного ожидания и пошли на штурм вражеских укреплений. Дерзкая атака автоматчиков сопровождалась непрерывной стрельбой и криками «ура». С фронта начал атаку батальон Молодова, а затем подключился и подошедший 3-й батальон Парунова.
Противник, как говорится в официальных сообщениях, обратился в бегство, не успев даже снять с позиций два орудия и свернуть телефонную связь. [171]
В декабре наше продвижение было остановлено. Все попытки прорвать оборону противника в районе Малые Автюцевичи успеха не имели. Пытались наступать в районе Большие Автюки, Александровна, и тоже безрезультатно.
Разведка установила наличие у противника сплошного фронта с сильно укрепленными позициями. Значит, гитлеровцы решили остановить нас на подступах к Калинковичам.
Так наша дивизия и простояла здесь до самого нового года. В новогоднюю ночь, за несколько минут до боя Кремлевских курантов, офицеры штаба полка собрались в утепленной медицинской палатке. Разместились на бревнах вокруг «стола» — разостланных плащ-накидок, уставленных нехитрой снедью и кружками.
Тесно, неудобно, но настроение приподнятое. Уходящий 1943 год был для нас памятным: Сталинград, Орел, Днепр... Столько верст и столько событий за один год! Выпили за Родину, пожелали друг другу дожить до победы...
Через несколько минут я и прибывший к нам вместо майора Е. П. Асафова заместитель командира полка по политической части майор Мухамед Ахмадеев, парторг полка капитан Г. Е. Попов, агитатор капитан В. А. Ветров прошли на передовую, с тем чтобы непосредственно в ротах поздравить гвардейцев с новым боевым годом. В эту же новогоднюю ночь были розданы подарки, полученные в посылках из разных городов и сел нашей страны. Бойцы получали кисеты, зажигалки, перчатки, теплые шапки и другие вещи.
В первых числах января 1944 года наш 237-й гвардейский стрелковый полк, сменив подразделения 16-й кавалерийской дивизии, занял исходное положение для наступления восточнее села Александровка. Началась усиленная подготовка к операции. Уточнялась система обороны и огня противника, расположение его траншей, ходов сообщения, огневых точек — дзотов, орудий прямой наводки, пулеметов, системы заграждений. Начальник штаба полка майор Кубах в эти дни сам не знал отдыха и не давал покоя разведчикам старшего лейтенанта Розенблита. Надо сказать, что закрытый характер местности затруднял [172] разведку. А заглянуть в расположение врага и узнать, что делается в его стане, было крайне необходимо. И тогда мы начали устраивать наблюдательные пункты на высоких деревьях, расположенных вблизи переднего края. Инициатором этого метода был молодой разведчик гвардии сержант Алексей Озерин.
Обычно он до рассвета, затемно, забирался на дерево где-нибудь поблизости от противника, хорошо маскировался и просиживал там целый день. Конечно, все это было связано с большим риском, так как фашисты могли обнаружить и уничтожить «кукушку». Но Озерина это не пугало. Смелый и смекалистый разведчик за несколько дней добыл сведения о начертании второй траншеи и расположении некоторых огневых точек.
Забегая вперед, скажу, что Озерин отличился и в ходе наступления, когда наши подразделения вели бой за Александровку. Группа разведчиков, которую он возглавил, была выслана на пути отхода противника, в сторону Калинковичей. Севернее села Сирод, на глухой лесной тропе, разведчики внезапно столкнулись с гитлеровскими связистами, обвешанными катушками кабеля и телефонными аппаратами. Верхом на лошади ехал их командир — унтер-офицер. Несмотря на то что фашистов было семь, а наших только трое, ребята не растерялись. Гранатами и огнем из автоматов они прикончили четырех, а троих взяли в плен. Разведчики доставили в часть несколько катушек кабеля и телефонных аппаратов, в которых полк очень нуждался.
Пленный унтер-офицер дал весьма ценные показания. За этот подвиг Озерин и его товарищи были награждены медалями «За отвагу».
Кстати, за месяц до этого боя Озерин за боевые заслуги перед Родиной получил Почетную грамоту ЦК ВЛКСМ. Этой высокой наградой Ленинского комсомола он очень гордился.
Я в эти дни больше всего занимался вопросами огневого поражения противника. Надо было определить задачи артиллерии и минометов по подавлению живой силы врага и огневых средств в траншеях и ходах сообщения; распределить важные цели — дзоты, НП, орудия противника между нашими батареями, ведущими огонь прямой наводкой. За каждым орудием закреплялась для уничтожения какая-либо цель. [173]
Организуя взаимодействие между пехотой и артиллерией, я строго требовал, чтобы передовые артиллерийские наблюдатели со средствами связи обязательно находились в ходе боя вместе с командирами стрелковых рот первого эшелона. В условиях лесисто-болотистой местности это имело важное значение.
Командир полковой батареи 76-мм пушек старший лейтенант Черненко в ночь перед атакой сумел установить свои орудия буквально под носом у противника — на расстоянии 300–400 метров от его первой траншеи.
Напряженно трудились наши саперы во главе с полковым инженером капитаном А. Я. Назаренко. Фашисты буквально засорили всю местность противопехотными минами различных систем. Кроме того, наши предшественники — кавалеристы также изрядно потрудились — заминировали огромные участки.
8 января в 9.05, после 45-минутной артиллерийской подготовки, части дивизии перешли в наступление. Ворвавшись на первую позицию, батальоны завязли в невероятно запутанном лабиринте траншей, ходов сообщения, выносных пулеметных позиций. Ближний бой вели за каждый метр траншеи. Огнем и гранатой выбивали фашистов из каждого дзота, блиндажа, «лисьей норы».
В полосу наступления противник сразу же ввел подошедший из села Гулевичи пехотный батальон, усиленный десятью самоходными орудиями.
С самоходными орудиями вступила в неравное единоборство полковая батарея старшего лейтенанта Черненко. Три самоходки наши артиллеристы подбили. Когда у одного из орудий выбыл из строя расчет, Черненко, как всегда, стал за наводчика. Комбат подбил еще одно орудие, но был тяжело ранен разорвавшимся рядом снарядом.
Находясь на своем НП в первой траншее противника, я увидел, что мимо несут раненого.
— Дядя Костя! — закричал кто-то из штабистов.
Я бросился к носилкам и склонился к отважному артиллеристу. Из всех слов, которые он прошептал побелевшими губами, я уловил лишь одно — «Гаврилыч» — так он обычно называл меня наедине...
Вплоть до 12 января — в течение 4 суток — мы упорно прогрызали оборону врага.
Наконец ночью 13 января командование 9-го гвардейского [174] стрелкового корпуса ввело в бой лыжные батальоны.
На фланге нашего полка взвилась зеленая ракета. Ночную тишину взорвала трескотня трехсот автоматов и более двух десятков ручных пулеметов — лыжники батальона майора А. И. Тарнопольского ринулись на врага, ошеломив его шквальным огнем.
Пробив брешь в обороне врага, лыжники устремились к юго-западной окраине Калинковичей. Противник отошел к окраинам города.
На следующий день части дивизии изготовились к штурму города с юго-запада. Все орудия, в том числе и часть дивизионных пушек, были выставлены на прямую наводку. Штурм начался в середине ночи. Так же как и лыжники, наши батальоны на ходу вели шквальный огонь. Отовсюду доносилось грозное русское «ура» — ведь город одновременно штурмовали все три дивизии корпуса — 12, 76 и 77-я гвардейские.
Часам к трем ночи город был в наших руках.
В домике на окраине Калинковичей оборудовали временный КП, расположились на запоздалый ужин. В это время в комнату вошел чем-то сильно расстроенный старший лейтенант Розенблит.
— Потерял троих замечательных ребят, — устало произнес он. — Среди них Алексей Озерин.
Я схватился за голову. Ведь несколько часов назад, перед ночным штурмом Калинковичей, на наблюдательном пункте полка я ставил задачу разведчикам. Среди них был и отважный сержант Озерин. Он внимательно выслушал приказ, задал несколько вопросов. А уходя, толкнул в бок телефониста: «Давай заказы на трофеи...»
Гвардии сержант Озерин Алексей Николаевич погиб в бою, не дожив двух дней до опубликования Указа Президиума Верховного Совета Союза ССР о присвоении ему высокого звания Героя Советского Союза. В то время ему шел всего лишь девятнадцатый год.
В городе Калинковичи, в боях за который погиб герой-разведчик, на его могиле сооружен памятник. В комнате боевой славы средней школы № 6 этого города есть много экспонатов, рассказывающих о нашем Алеше. Пионерская дружина носит имя Героя Советского Союза Алексея Николаевича Озерина. Он навечно занесен в [175] списки комсомольской организации школы. В торжественной обстановке секретарь Калинковичского горкома ЛКСМ Белоруссии вручил комсомольской организации школы на вечное хранение комсомольский билет Алексея Озерина. Помнят героя и на его родине в городе Вичуга, Ивановской области. Здесь его именем названа одна из главных и самых красивых улиц.
Не успел я прийти в себя от этого сообщения, связист попросил к телефону.
— Немедленно примите хозяйство Андрусенко, — приказал командир дивизии.
— Есть! — коротко ответил я.
— Разверните карту, — продолжал генерал Кирсанов, — ваша задача наступать...
Служба в армии, война приучили меня к самым неожиданным переменам.
— Что же, — сказал я своим боевым товарищам, — раз судьбе угодно — убываю к новому месту службы. До скорого...
Должен напомнить читателю, что 237-м стрелковым полком я командовал временно. На эту должность уже был назначен майор Ю. М. Кусенко.
Через полчаса я был уже в штабе соседнего, 239-го полка, которым ранее командовал Андрусенко. Там меня ждали. Пригласили к ужину. Так вот и получилось — начинал ужин в одном полку, а закончил в другом.
Полковник К. М. Андрусенко, получив назначение на должность командира 55-й стрелковой дивизии, уже уехал. С собой в дивизию он забрал начальника штаба подполковника И. В. Мельникова.
В эту же ночь прибыл новый начальник штаба 239-го полка майор Г. И. Кияшко, а через два дня — и мой заместитель подполковник Н. И. Овсянников.
Заместителя командира 239-го полка по политической части подполковника И. И. Десятника я знал давно. А сейчас нужно было в первую очередь, не откладывая, познакомиться с командирами подразделений.
— Пригласим комбатов сюда? — спросил Десятник.
— Времени нет. Познакомимся в ходе боя, — ответил я и приказал построить полк на дороге, ведущей в село Горбовичи.
Сели с Десятником на лошадей, проскакали полтора километра, остановились у горящего сарая. [176]
— Вот здесь и буду ставить задачи батальонам, — сказал я.
Первой к сараю подошла группа разведчиков в белых халатах.
— Командир взвода пешей разведки лейтенант Перков! — представился молодой офицер.
Пригласил лейтенанта к карте. Коротко поставил задачу. Спрашиваю: «Ясно?» Отвечает: «Ясно».
— Выполняйте!
В ярком свете горящего сарая познакомился с командирами батальонов: 1-го — капитаном Устиновым, 2-го — майором Хромых.
Позже всех к нашей группе подскакал стройный офицер. Ловко спрыгнул с коня, звякнул шпорами и представился:
— Комбат 3 Тарнопольский!
— Не по уставу! — заметил я. И больше ничего. Тут же перешел к постановке задач.
Батальоны двинулись вперед, а я доложил комдиву по радио:
— Хозяйство принял, выполняю приказ.
Иногда говорят — трудно врастать в новый коллектив, в новую обстановку. У меня этих трудностей не возникло.
На следующий день ко мне подошел парторг полка Я. И. Еременко.
— Разрешите доложить? Принят по радио Указ Президиума Верховного Совета СССР. Четырнадцать человек из нашего полка удостоены высокого звания Героя Советского Союза!
Читаю список: полковник К. М. Андрусенко, майор A. И. Тарнопольский, майор В. П. Хромых, старший лейтенант Н. А. Александров, лейтенант П. М. Бахарев, лейтенант А. З. Закиров, старшина И. В. Кирик, сержант B. Г. Хомрач, сержанты Н. М. Кострыкин, Ф. С. Лапушкин, А. С. Личинка, красноармейцы Ю. П. Иванкин, А. П. Маслов, М. М. Слободсков.
Полк в этот день развернулся для боя на реке Ипа. Вместе с Десятником и Еременко пошли в подразделения и тепло поздравили с высокими наградами всех наших Героев Советского Союза. [177]
Поспали поздравительное письмо и бывшему агитатору полка капитану Никите Александрову. Он уже работал в политотделе 61-й армии. Все очень жалели, что его перевели от нас. Ведь Александров агитировал не только словом, но зачастую и автоматом, гранатой. Не раз ходил вместе с бойцами в атаку и даже брал «языка».
В течение 22 января 1944 года части нашей дивизии безуспешно пытались овладеть селом Теребово. И тогда командир дивизии генерал А. В. Кирсанов поставил 239-му гвардейскому стрелковому полку, находившемуся во втором эшелоне, задачу: в течение ночи форсировать болото шириной до 8 километров и выйти во фланг и тыл противника, оборонявшего Теребово. Попытки найти проводников из местного населения не увенчались успехом — все деревни вокруг были сожжены. Некоторые из офицеров высказывали сомнение в том, сможем ли мы преодолеть непролазные топи даже без тяжелой боевой техники. Ведь наступила оттепель... Я, естественно, потребовал отбросить всякие сомнения и, указав каждому батальону азимуты движения, приказал в сумерки выступать.
Этот переход через болото запомнился мне на всю жизнь. Люди то и дело проваливались по пояс, а то и с головой в болотную жижу, и их приходилось выручать из беды. После полуночи, когда мы уже прошли полпути, ударил мороз. Обмундирование замерзло, превратившись в железный панцирь. Но полк продолжал упорно продвигаться вперед.
Забегая несколько вперед, скажу, что, несмотря на «болотные ванны», а затем обмерзание, ни одного простудного заболевания в полку не было. Наши полковые медики, готовившиеся к худшему, были, как мне тогда показалось, даже чуточку разочарованы. Ведь они собирались спасать «великомучеников», а к ним никто не явился даже с обычным насморком.
Перед рассветом вышли с северо-востока к узлу обороны противника в Теребово. Решено было приблизиться к врагу, не открывая огня, и внезапно его атаковать. На дороге, ведущей в село Ивашкевичи, по которой противник мог начать отход, выставили, засаду — стрелковую и пулеметную роты. А чуть в стороне от деревни, на опушке леса, расположилась минометная рота. [178]
Два батальона развернулись в цепь и, не замеченные противником, без шума пошли в атаку. В центре села захватили несколько повозок и штаб батальона гитлеровцев. Взятые в плен сонные фашисты обалдело смотрели на нас, не понимая, откуда мы появились. Пройдя село, гвардейцы с криком «ура» атаковали позиции противника с тыла.
Одновременно на опорный пункт с фронта пошли в атаку подразделения 234-го и 237-го стрелковых полков. Гарнизон гитлеровцев в Теребово был уничтожен. Как потом выяснилось, был он довольно сильным. Нам противостояли подразделения 203-й охранной, 5-й танковой дивизий и 222-го армейского саперного батальона.
Удар по Теребово был настолько неожиданным, что лишь небольшой части фашистского гарнизона удалось бежать в западном и южном направлениях. Однако те, кто все-таки успел удрать из села, напоролись на выставленную нами засаду и были почти полностью истреблены.
К концу боя я перенес наблюдательный пункт на северную окраину Теребово. В селе и в ближайшем лесу все еще шла перестрелка — уничтожали отдельные группы гитлеровцев. Вдруг мы услышали бодрую строевую песню. Что такое: идет бой — и вдруг песня? И тут на опушке леса показалась колонна наших солдат. Пригляделись — в голове колонны в мокрой, промерзлой шинели шагает командир минометной роты капитан С. И. Фильчаков, а за ним, печатая шаг, с песней идут его «самоварники» (так в шутку называли минометчиков). На довольно почтительном расстоянии от колонны под конвоем брели понурые пленные фашисты.
Выяснилось, что запас мин в роте был небольшой — много через болото не пронесешь. Израсходовав их, Фильчаков повел минометчиков в атаку на отходившего противника. Ну а такое возвращение с победой мог придумать только этот озорной, веселый капитан. Кстати сказать, при переходе через болотные топи минометчикам досталось больше всех. Они всю ночь тащили на себе не только минометы, но и запас мин. Нагруженные до предела, минометчики чаще других проваливались в ледяную воду.
За успешный «болотный маневр» полка, благодаря которому наши части овладели крупным узлом обороны [179] врага — Теребово, командир дивизии гвардии генерал-майор А. В. Кирсанов объявил мне благодарность и наградил карманными часами «Кировские». Это было весьма кстати, так как мои часы, несколько раз принявшие «болотную ванну», окончательно остановились. Даже наш знаменитый часовых дел мастер, полковой Фигаро, он же кулинар — рядовой Давид Купершмидт, «телохранитель» помощника начальника штаба полка по учету капитана Пупкова, не смог их починить.
— Преследовать врага, не давать ему передышки! — приказал командир дивизии, вручая награду.
Выслав вперед разведку и авангард, полк вытянулся по лесной тропе на Ивашковичи. Вскоре колонну догнал заместитель командира дивизии — старый член партии, латышский стрелок в гражданскую войну — полковник Иосиф Ильич Мельдер. Увидев солдат полка в топорщившемся обледенелом обмундировании, узнав от меня детали «болотного маневра», он был восхищен упорством и мужеством гвардейцев.
— Останови, Максим, колонну! — приказал Иосиф Ильич.
— Полк, стой! Направо! — передал я по колонне.
— Благодарю за отличные боевые действия! — громко обращался к гвардейцам полковник, объезжая подразделения.
— Служим Советскому Союзу! — дружно отвечали бойцы.
Да, пожалуй, ни один род войск не переносил столько тягот на войне, не испытывал такого морального и физического напряжения, как наша славная пехота. Для нее не было преград — ни в болотах, ни в распутицу, ни в заснеженных полях.
С тяжелыми боями полк вышел к реке Птичь в районе Копаткевичи. В это время дивизия была передана в состав 70-й армии и переброшена по железной дороге на левое крыло фронта.
Выгрузились на железнодорожной станции Маневичи и получили приказ совершить стокилометровый марш к реке Припять в район Камень-Каширска. В эти дни уже пригревало мартовское солнышко, кругом бежали ручьи, дороги развезло. [180]
Заправили полы шинелей за ремни и двинулись в путь. Но не прошли и десяти километров, как обозы и орудия застряли. Колеса поглотила непролазная грязь. А возиться было некогда. Сроки марша были жесткими — мы шли на помощь частям 70-й армии, которые противник в это время теснил в районе Ковеля.
Я решил оставить часть тылов, захватить с собой только орудия, кухни и несколько подвод с боеприпасами. В упряжку каждого орудия впрягли по восемь лошадей, а в повозку и кухню — по четыре. Остальной обоз, оставшийся без лошадей, под охраной оставили до лучших времен западнее станции Маневичи.
При подходе к населенному пункту Камень-Каширский устроили привал. В это время прибыл к нам офицер связи из штаба 70-й армии с приказом явиться в штаб за получением боевой задачи. Вместе с ним отправился в Камень-Каширский. В одном из домов отыскал члена Военного совета и начальника штаба армии. Доложил им о прибытии. Член Военного совета генерал Савков спросил, сколько полк имеет снарядов.
Я доложил, что везем и несем полтора боекомплекта, что каждый солдат несет мины и снаряды. Член Военного совета похвалил за инициативу, подчеркнув, что в армии из-за плохого подвоза очень туго с боеприпасами.
Начальник штаба армии предложил мне передать часть мин и снарядов какой-то особо нуждающейся части. Я страшно разволновался, начал просить, чтобы не отбирали у нас боеприпасы — ведь полк уже получил боевую задачу. Генерал Савков засмеялся, еще раз поблагодарил меня за высокую боевую готовность подразделений полка и сказал, что мины и снаряды отбирать не станут.
И снова марш по весенней распутице через села Фарынки, Крымно к фронту. В эти дни мы встретились с белорусскими партизанами, о которых много приходилось слышать.
Мы себе представляли этих героев пожилыми, солидными бородачами, а встречали ребят и комсомольского возраста. Из разговоров узнали, что многие из них в начале войны были школьниками, а за три года подросли, возмужали. Были в отрядах и бывшие окруженцы, воевавшие в этих местах в 1941 году.
В течение мая — июня 1944 года полк оборонял двадцатипятикилометровый участок севернее Камень-Каширского. [181] Серьезных боев в этом районе не было, но, несмотря на это, хлопот было предостаточно.
Весь район обороны — почти сплошное болото. Сначала нас донимала сырость, а потом появились тучи комаров. Пришлось через каждую неделю менять роты, находящиеся на переднем крае, за счет второго эшелона полка.
Большие неприятности доставляли и противопехотные минные поля. До нашего прихода на этом участке оборонялось несколько частей, и каждая из них ставила множество мин. Когда на влажной почве выросла буйная трава, все ориентиры, к которым привязывались границы минных полей, затерялись в ней. Поэтому нашим разведчикам и саперам требовалась очень большая осторожность, особенно когда они выходили на ночной поиск или же пропускали через линию фронта партизан.
В этих болотистых местах активно действовали и вражеские лазутчики. Как-то, осмотрев лошадей и обозы в тылу полка (оборона обороной, а надо было готовиться к наступлению), я возвращался на тачанке к командному пункту. Когда отъехали от одного из хуторов на 200–300 метров, нас обстреляли. Огонь вели из винтовок, и довольно метко. Первыми же выстрелами ранили ездового и лошадь.
Мы с ординарцем соскочили с тачанки и побежали к опушке леса. Местность была нам хорошо известна, и через несколько минут мы уже были на огневой позиции артиллерийской батареи. С хутора местные жители были выселены, поэтому я, не задумываясь, приказал командиру батареи развернуть орудие и сделать несколько выстрелов по чердаку сарая, откуда бандиты вели огонь.
Вторым снарядом чердак был разнесен вдребезги. К сараю сразу же поскакали батарейцы — проверить, не остался ли в живых кто из бандитов. На чердаке нашли два трупа, запас продовольствия и боеприпасов. В соседнем доме обнаружили 3 автомата ППШ, карабин, 2 пистолета, документы и 4 комплекта обмундирования офицеров и солдат Красной Армии. Ранее бандиты успели убить несколько наших воинов.
22 июня 1944 года началась одна из крупнейших операций Великой Отечественной войны под кодовым названием «Багратион».
Как мы знали из сводок Совинформбюро, к середине [182] июля 1944 года войска правого крыла 1-го Белорусского фронта вышли на линию Свислочь, Пружаны, западнее Пинска. Личный состав полка с нетерпением ожидал приказа о наступлении на нашем участке фронта. Мы тщательно готовились к предстоящим боям. Изучали систему укреплений противника на левом берегу Припяти. С подразделениями, находившимися во втором эшелоне, проводили тактические учения. Артиллеристы накапливали боеприпасы, готовили транспорт.
Мой заместитель по политчасти подполковник И. И. Десятник умело организовал партийно-политическую работу в ротах, направив ее на подготовку к предстоящим наступательным боям.
Замполит, парторг полка капитан Я. И. Еременко и другие политработники организовали встречи ветеранов с молодыми солдатами и обмен боевым опытом. Каждый вечер в полку собирали агитаторов и давали им задания на следующий день. Был проведен также семинар редакторов боевых листков.
В один из вечеров перед молодыми, необстрелянными солдатами выступил командир батальона Герой Советского Союза майор В. П. Хромых. Он рассказал о поучительном бое, который провел однажды Герой Советского Союза старшина Иван Кирик.
— Старшина Кирик, — рассказывал Хромых, — был человеком необыкновенной храбрости. Помню, как он во время одного из боев хладнокровно пропустил через свой окоп «тигра», а затем так же хладнокровно стал расстреливать пехоту из автомата. Когда рядом был убит пулеметчик, Кирик подбежал к «максиму» и открыл огонь по гитлеровцам, уже готовым ворваться в траншею. А когда фашист хотел выстрелить в командира роты, старшина закрыл его своей грудью.
Комсорг полка старший лейтенант С. Гришаев на боевом опыте бесстрашного комсорга роты Героя Советского Союза Александра Личинки показал, как важно в бою уметь владеть оружием, использовать его на полную мощность, быстро устранять задержки. Все эти качества были присущи умелому бронебойщику и не менее умелому пулеметчику Александру Личинке.
— Я был свидетелем, — рассказывал С. Гришаев, — как Личинка первыми же меткими выстрелами поджег вражескую бронемашину. [183]
С удовлетворением я заметил, с каким жадным вниманием слушают молодые воины рассказы прославленных ветеранов-однополчан.
Тем временем войска правого крыла 1-го Белорусского фронта продолжали успешно наступать на Барановичи и Брест.
Наконец и наша 70-я армия также получила приказ начать наступление.
76-й стрелковой дивизии предстояло форсировать реку Припять, прорвать оборону противника и, преодолевая болотистые районы, нанести удар в направлении Жечица, Броды, Мокраны, Малорита. Наш полк получил задачу прорвать оборону противника юго-западнее Жечицы на фронте в 1,5 километра.
Припять как водная преграда не представляла труда для форсирования. Мы к тому же знали несколько бродов. Но вот подойти к реке было не так-то просто. Болота.
Несколько ночей саперы полка вместе со стрелками прокладывали колонные пути через топи: пилили лес, делали гати, настилы. Изнемогая от усталости, почти без сна, мы делали все возможное, чтобы подготовиться к удару. Руководили этими работами мой заместитель подполковник Н. И. Овсянников и полковой инженер капитан С. А. Безручко. Я вместе с комбатами и артиллеристами излазил в полосе полка все болота по берегу Припяти, уточняя на местности решение и организуя взаимодействие пехоты, артиллерии и саперов. Начальник штаба полка майор Г. И. Кияшко, начальник артиллерии майор И. И. Журавлев, офицер разведки полка старший лейтенант В. А. Долганёв корпели над схемами обороны противника, уточняя цели для артиллерии, минометов и орудий прямой наводки.
Как доложили наши разведчики, перед нами оборонялся один из батальонов 36-го полка 12-й легкой пехотной дивизии противника. Его передний край был необычным. Он проходил в 500–700 метрах от берега. А в заболоченной пойме были оборудованы насыпные окопы, которые ночью занимали боевое охранение и ракетчики, освещавшие местность.
И вот настала теплая летняя ночь на 17 июля. Заняли огневые позиции артиллерия и минометы. Орудия прямой наводки были установлены на настилах из бревен.
Боевое охранение противника было бесшумно снято [184] разведчиками лейтенанта Александра Перкова, действовавшими дерзко и умело.
И сейчас встают они перед глазами такими, какими я их видел перед наступлением, — собранные, мужественные, в зеленых маскировочных халатах. Алексей Сагалаков, Виктор Демчук, Иван Кувшинов, Василий Терехов, Федор Алексеев, Сергей Бакуло, Алексей Вайцен, Иван Глущенко, Анатолий Юрлов — все они были удостоены ордена Славы III степени, а самый храбрый, Александр Чугай, награжден им во второй раз.
К двум часам почти бесшумно, используя броды, штурмовые мостики и самодельные плоты, форсировал реку батальон майора Тарнопольского, а за ним — и батальон майора Хромых.
Комбат 3 майор Тарнопольский, переправившись на вражеский берег, расцеловал встретивших его разведчиков, а Виктору Демчуку, захватившему у противника пулемет, подарил трофейный цейсовский бинокль.
Забегая вперед, хочу рассказать читателю, что летом 1974 года, когда наша страна торжественно праздновала тридцатилетие освобождения Белоруссии, раздался звонок в дверь моей квартиры. Открываю. На площадке выстроились в две шеренги рослые, уже немолодые мужчины. На лацканах пиджаков боевые ордена и медали. Всматриваюсь в их лица... Ну конечно, это они, отважные разведчики!.. Навестить своего бывшего командира прибыл почти весь взвод пешей разведки полка во главе с Виктором Ивановичем Демчуком, ныне ученым-хирургом. За столом завязалась задушевная беседа. Помянули тех, кто не дожил до победы... И удивительно было слушать, что все лихие разведчики приобрели самые мирные, самые гуманные профессии. Сергей Никифорович Бакуло и Алексей Георгиевич Сагалаков — директора сельских школ, Иван Сергеевич Глущенко — тракторист...
Однако вернемся к событиям ночи 17 июля 1944 года. Вместе со стрелковыми ротами переправились через Припять все политработники полка — И. И. Десятник, Я. И. Еременко, З. Фатхулин, С. Гришаев. Они помогали политработникам батальонов, парторгам и комсоргам рот организовать партийно-политическую работу перед атакой, проверили развертывание и готовность к приему раненых полкового и батальонного медпунктов, доставили в роты свежую почту — ведь так хорошо получить [185] перед боем письма от родных и знакомых. В 4 часа 35 минут, после тридцатиминутной артподготовки, батальоны стремительно атаковали вражеские позиции.
К 11 часам подразделения углубились в оборону противника на 2–3 километра. После переправы через Припять мой наблюдательный пункт оборудовали на небольшой песчаной высотке.
Слева от нас, в густом лесу, трещали пулеметные и автоматные очереди, сливаясь в сплошной гул. Это 2-й батальон майора В. П. Хромых теснил противника в северном направлении.
На правом фланге местность позволяла хорошо наблюдать бой 3-го батальона майора Тарнопольского. К этому времени его стрелковые роты вышли на открытое поле перед развалинами хутора и успешно продвигались вперед...
Неожиданно справа, почти с тыла, из заболоченной и поросшей кустарником поймы реки, по подразделениям 3-го батальона одновременно ударили два немецких пулемета. Упало несколько человек, сраженных вражескими пулями. Роты залегли в открытом поле.
Пулеметы врага необходимо было немедленно уничтожить, иначе 3-й батальон, которому предстояло преодолеть еще довольно значительное расстояние на открытой местности, понесет очень большие потери. Без промедления я послал в обход фашистских пулеметчиков группу разведчиков.
Но где же эти пулеметы? В болоте? Я внимательно осмотрел в стереотрубу какие-то кусты на курганчике, жухлую, пожелтевшую траву и вдруг — дымок... Отрываюсь от окуляра, зову к себе начальника артиллерии майора Журавлева.
— Смотри, — говорю, — что придумали фашисты!..
Майор побежал на находившуюся невдалеке полковую батарею, встал к 76-мм орудию за наводчика и послал несколько снарядов на тот самый подозрительный курганчик. Я слышал, как он при этом приговаривал, обращаясь к молодому заряжающему:
— Хорошо, сынок! Действуй, сынок!
К этому орудию присоединились и другие. А когда артиллеристы прекратили стрельбу, разведчики атаковали курганчик. Оказалось, что на насыпной дамбе расположился, хорошо замаскировавшись, вражеский пехотный [186] взвод с двумя пулеметами. Оставшись незамеченным на фланге нашего полка, он попытался кинжальным огнем остановить подразделения 3-го батальона. Опасность была своевременно ликвидирована.
Подошедший на НП подполковник Десятник рассказал мне о подвиге сержанта Федора Яночкина, который, действуя гранатами и автоматом, уничтожил нескольких фашистов, а трех взял в плен. Причем сам Яночкин был в этом бою ранен, но продолжал сражаться, пока не сдал в штаб полка пленных.
Я вручил Яночкину медаль «За отвагу» и, от души расцеловав героя, приказал немедленно отправляться в медсанбат.
К исходу первого дня наступления наш полк углубился в оборону противника на 6–7 километров. Уже в сумерки подразделения вступили в большой лесной массив, перехватив важную рокадную дорогу Дывин — Гурники, проходившую вдоль канала Турски.
Жаркий бой в лесу севернее Пяски Жечицке продолжался всю ночь.
Ночью в густом лесу очень трудно было разобраться, где свои, а где противник. Порой даже создавалась видимость полного окружения.
Командир 1-го батальона капитан Иван Савельевич Устинов, впечатлительный человек, всю ночь докладывал мне по телефону, что его батальон ведет бой в окружении. Я же убеждал его, что ничего подобного нет, наоборот, мы окружили гитлеровцев. Но лишь после того как от меня прибыл посланный к нему с группой солдат командир взвода автоматчиков лейтенант Ковалев, комбат Устинов убедился, что никакого окружения нет и не было.
После этого случая командиры батальонов Василий Петрович Хромых и Абрам Исаакович Тарнопольский долго подтрунивали над Устиновым. Даже спустя много времени комбат 2 и комбат 3 нет-нет да и позванивали Устинову, чтобы спросить с невинным видом, не попал ли он «в окружение».
В ночном лесном бою отличились саперы полка. Неподалеку от нашего командного пункта они обнаружили проходящий вдоль просеки телефонный кабель противника и сразу же поймали там двух связистов, идущих вдоль линии. Когда их доставили в штаб, начальник штаба [187] полка Григорий Иванович Кияшко приказал устроить на линии засаду.
— Их обязательно пойдут искать, — заметил он.
Действительно, он оказался прав. За ночь саперы захватили еще четырех вражеских связистов.
Перед рассветом выяснилось, что в районе огневых позиций нашей артиллерии оказалось до роты пехоты противника. Так как все батальоны нашего полка были связаны боем, я попросил соседа слева командира 237-го полка подполковника Ю. М. Кусенко помочь нам справиться с пехотой, которая могла наделать много вреда.
Кусенко, как всегда, с готовностью пришел на помощь и незамедлительно ввел в бой свой резерв. Пехота противника, действующая в нашем тылу, была прижата к непроходимому болоту в районе Пяски Жечицке и уничтожена.
Во время прорыва обороны противника командование и штаб полка обычно делились на две группы — наблюдательный пункт (НП) и штаб (КП). На наблюдательном пункте кроме меня находились заместитель по политической части подполковник И. И. Десятник, заместитель по строевой части подполковник Н. И. Овсянников, начальник артиллерии полка майор И. И. Журавлев, помощники начальника штаба капитан Н. М. Мишарев, старший лейтенант В. А. Долганёв, командир взвода связи лейтенант Б. А. Тихий, радисты, телефонисты, отделение саперов, отделение автоматчиков. Кроме того, с нами были командиры поддерживающих частей и подразделений со своими людьми. Всего на наблюдательном пункте обычно насчитывалось 30–50 человек.
Остальную часть штаба и подразделений охраны и обеспечения числом 120–150 человек возглавлял майор Г. И. Кияшко. Для того чтобы батальоны имели надежную и постоянную связь с полковым пунктом боевого питания и полковым медицинским пунктом, их располагали неподалеку от штаба полка.
Но иногда этот установленный мною порядок начальник штаба полка нарушал. Так случилось и на этот раз. Штаб полка со всеми подразделениями обслуживания и кухней неожиданно появился у нас на наблюдательном пункте. Во главе «кавалькады», как назвал эту колонну Н. И. Овсянников, бежал Г. И. Кияшко с автоматом, обвешанный ручными гранатами. Рядом с ним — знаменосцы [188] с ассистентами. Два из них держали наготове к стрельбе ручные пулеметы.
Вместо обычных указаний, кому где располагаться и чем заниматься, Кияшко скомандовал: «К бою!» Все прибывшие с ним люди заняли круговую оборону, начали окапываться. Григорий Иванович доложил, что час назад они вели бой с вражескими автоматчиками, оказавшимися в нашем тылу. Теперь нам стало ясно, почему штаб имел такой воинственный вид.
Беспокоясь за боевые знамена (у нас находилось на хранении и боевое Знамя дивизии), Кияшко решил разместить штаб рядом с боевыми подразделениями. Это было разумно.
В дальнейшем мы поступали так же: если обстановка была сложной и не совсем ясной, особенно при бое в лесу, ночью, штаб с боевыми знаменами располагался поближе к передовой, между батальонами и батареями.
Надо сказать, что наш начальник штаба был большой мастер в считанные минуты приводить людей и подразделения в состояние боевой готовности. Когда полк наступал на местечко Мокраны (юго-восточнее Бреста), штаб двигался по большаку вслед за подразделениями к этому населенному пункту. Внезапно из кустарников справа и слева колонна штаба была обстреляна ружейно-пулеметным огнем. Кияшко скомандовал «К бою!», и буквально в считанные минуты люди заняли круговую оборону, открыли огонь по врагу.
В центре этой обороны расположили боевые знамена. Сразу же откуда-то появились два нештатные противотанковых ружья, станковый и два ручных пулемета. Это был уже не штаб полка, а довольно внушительное боевое подразделение, слаженное в действиях, где каждый человек твердо знал свое место и свои обязанности.
Надо сказать, что майор Кияшко и его помощники капитан Мишарев и старший лейтенант Пупков частенько проводили тренировки с личным составом штаба. При боевом развертывании штаба Н. М. Мишарев обычно стремился занять место наводчика станкового пулемета. Но, зная, что его помощник дальше ста метров ничего не видит, Кияшко каждый раз бесцеремонно отстранял его.
В повседневной работе Кияшко проявлял исключительное спокойствие, корректность. Учитель по образованию, [189] он и в армии, в боях оставался похожим на педагога — терпеливого, выдержанного. Но когда штаб полка попадал в переплет, Григорий Иванович преображался.
Итак, в первый день прорыва в лесном, ночном, бою участвовал и наш штаб. Я и майор Кияшко очень беспокоились за сохранность боевых знамен дивизии и полка — известно, к каким тяжелым последствиям могла привести их утрата. А вообще, мне на фронте везло на начальников штабов. И начальник штаба батальона Сергей Зинченко под Киевом, и Алексей Артеменко в Донбассе, и Григорий Кияшко — все они были умелыми штабистами, неутомимыми тружениками.
Рассвело. С трудом разобрались, кто где находится. Противник, вероятно, понял, что может оказаться в окружении, и с утра начал отход в сторону местечка Мокраны, до которого было около 20 километров. Мы начали неотступное преследование вражеских подразделений. В течение дня и ночи двигались по песчаной, труднопроходимой дороге. Люди падали от усталости. Впереди шел взвод разведки лейтенанта Перкова, за ним — рота, составляющая головную походную заставу, а затем — колонна 2-го батальона.
Под утро остановились на привал. Я прилег под кустом и задремал. Проснулся от горячих солнечных лучей, бьющих прямо в лицо. Кругом пели птицы, на траве блестела роса...
Двинулись дальше. Когда по лесной тропе подошли к большаку, ведущему из Медна к Западному Бугу, неожиданно рядом началась автоматная стрельба. Разведчики и рота, находившаяся в головной походной заставе, внезапно были атакованы противником.
Я вместе с радистами укрылся в кювете. Открыли по фашистам огонь. Справа на поляне два наших 45-мм орудия, не успевшие развернуться к бою, были захвачены фашистами. Оглядываюсь назад — 2-го батальона не видно. А гитлеровцы продолжали обходить нас справа. Дал команду перебежками продвигаться вперед, к головной походной заставе.
Но вот мы облегченно вздохнули: на опушке леса появилась цепь 2-го батальона. Майор Хромых повел роты в атаку, и в короткой схватке, действуя в основном [190] гранатами и прикладами, отбили у врага обе наши сорокапятки.
Далее события развивались так: противник открыл сильный ружейно-пулеметный огонь, и подразделениям 2-го батальона пришлось залечь. А я вместе с головной походной заставой и разведчиками оказался как бы между двух огней.
Фашисты рядом, в какой-нибудь сотне метров. А у меня в планшетке карты, документы по скрытому управлению.
Посылаю ординарца красноармейца Тарана к майору Кияшко с приказом: скорее развернуть 1-й и 3-й батальоны и атаковать врага. Но Таран не прополз и 50 метров, как был ранен. Из этого сложного положения выручила подошедшая рота автоматчиков капитана Виктора Рабочего. Развернувшись в цепь, она с ходу атаковала фашистов, увлекая за собой подразделения 2-го батальона.
Противник, не ожидавший удара, попятился, усилил ружейно-пулеметный огонь по нашим ротам.
Время было выиграно. Подошли главные силы полка. Я вместе с радистами выбрался из зоны ружейно-пулеметного огня и обосновался со своим НП на опушке густого леса. Быстро оценив обстановку, принял решение: 2-му батальону с ротой автоматчиков полка, усиленному пулеметной ротой 3-го батальона и артдивизионом, разгромить противостоящего нам противника, не допуская его отхода к Западному Бугу; 1-му и 3-му стрелковым батальонам выйти к реке и с ходу форсировать ее.
Через некоторое время остатки гитлеровской части были прижаты к труднопроходимому болоту и уничтожены. Отдельные солдаты и небольшие группы противника, вырвавшиеся через болото к Западному Бугу, были выловлены и пленены взводом пешей разведки полка. В результате этого боя фашисты потеряли убитыми и ранеными несколько десятков человек. В плен мы взяли 20 солдат, захватили три орудия, три миномета, много стрелкового оружия, обоз с различным имуществом и боеприпасами.
На войне не часто складывалась обстановка, когда командир батальона с возгласом «В атаку, вперед!» первым устремлялся на врага. Но в этом внезапном встречном бою не было времени ставить задачи подчиненным, и Герою Советского Союза майору В. П. Хромых пришлось [191] броситься в атаку, увлекая за собой батальон. В горячей рукопашной схватке он лично уничтожил несколько гитлеровцев. Так действовали и все офицеры батальона и роты автоматчиков.
Бой, о котором я только что рассказал, был последним для нас на советской земле.
Через несколько часов полк с ходу преодолел Западный Буг и захватил плацдарм на его западном берегу. Это был торжественный момент! В подразделениях политработники зачитывали теплое приветствие, которое Военный совет 70-й армии прислал воинам нашего полка, первыми форсировавшим Западный Буг.
Теперь перед нами лежала истерзанная фашистами земля братской Польши, которую еще предстояло освободить. [192]