Содержание
«Военная Литература»
Мемуары

Часть IV.

В боях за Украину

Таран — оружие смелых

Мы действуем на юге Украины, поддерживаем войска, наступающие в направлении Амвросиевки. На нее и нацелено острие клина нашей ударной группировки.

Полк перебазировался в Дьяково, только что освобожденное от противника. Замаскированные самолеты стоят прямо в населенном пункте — между домами и сараями. Перед вылетом на боевое задание моторы запускаются на месте стоянки и по команде ведущего группы по порядку выруливают по улице на окраину села, на небольшое поле, служившее взлетно-посадочной полосой.

Помню как сейчас — это было 24 августа 1943 года. По главной улице Дьяково, оставляя за собой клубы пыли, быстро выруливала пара истребителей с хвостовыми номерами "21" и "7". Это старший лейтенант Вениамин Цветков и младший лейтенант Вячеслав Березкин спешили на боевое задание.

К линии фронта они подошли на высоте 4000 метров. Связались с радиостанцией наведения.

— "Двадцать первый"! Ниже вас, на высоте тысяча пятьсот метров идет "рама". Атакуйте ее... — приказал командир.

Цветков положил самолет на крыло, присмотрелся. "Рама" шла без прикрытия, параллельным курсом.

— Внимание, атакуем. Прикрой! — передал ведущий Березкину и полупереворотом ввел истребитель в пикирование.

Березкин, как это и положено в подобной ситуации, осмотрел воздушное пространство. Вражеских истребителей не видно. Немного приотстал от ведущего, последовал за ним. Пара стремительно падала на "раму". Стрелка прибора скорости прижалась к краю шкалы. Самолет начал вздрагивать, управлять им стало очень трудно.

Наши летчики хорошо знают "раму": машина не скоростная, но маневренная, ее геометрические размеры невелики. В силу всего этого сбить "Фокке-Вульф-189" очень трудно.

Силуэт "рамы" быстро увеличивался в размерах. Высота падает: 3000, 2500, 2000 метров...

Еще несколько напряженных секунд — и Цветков открывает огонь. "Рама" тут же сманеврировала, и трасса на большом расстоянии проходит мимо цели.

— "Седьмой", атакуй! — почти кричит по радио Цветков Березкину, проскакивая "раму" и уходя левым боевым разворотом вверх.

Березкин к этому времени снизился и атакует цель с нижней полусферы под одну четверть. Переведя истребитель в небольшой угол набора высоты, Вячеслав пытается поймать в прицел силуэт вражеского самолета. Но при большой скорости истребителя сделать это нелегко. Дистанция сокращается. Можно открывать огонь!

Истребитель дрожит, как в лихорадке, перекрестие. прицела прыгает, мечется по силуэту "рамы". Наконец, улучив момент, Березкин нажимает гашетку. Кабина наполнилась пороховым дымом. Видно, как рассеянная трасса, почти касаясь "рамы", проносится мимо и взрывается вдали белыми облачками.

"Не сбил!" — мелькнуло в голове. Березкин тут же переводит свой истребитель на "горку" и, набрав высоту, кладет его на крыло под 90°. "Рама" продолжает полет. Значит, она на боевом курсе и, по всей вероятности, производит аэрофотосъемку наших боевых порядков. "Надо сбить, во что бы то ни стало сбить! Чтобы ударить наверняка, надо погасить скорость".

"Семерка" зависает, затем начинает падать вниз. Сейчас истребитель уйдет под "фокке-вульф", чтобы занять наиболее выгодное положение для атаки. Левый крен — чтобы видеть, не выпускать "раму" из поля зрения... "Семерка" нацелена прямо на нее.

И вдруг Березкин всем телом ощущает удар, странную тряску. Секунду-две он еще не видит крови, не чувствует боли. Но вот он уже понял: ранен. Не подчиняется воле левая рука, отяжелела левая нога.

А "рама" идет прежним курсом, и фашистский стрелок снова поднял стволы.

— Не уйдешь! — цедит сквозь зубы Березкин и снова направляет истребитель на вражескую машину. Он слился со своей "семеркой" воедино — всем телом и сердцем. "Рама" на сей раз не увернулась, не сманеврировала.

Удар!..

Встречный поток подхватил самолет Березкина и бросил в бездну. Аварийно отброшена дверца. Прыжок!

Березкин нащупал вытяжное кольцо, с силой потянул его. Парашют раскрылся. Сверху хорошо виден передний край. Он идет зигзагообразно, упирается в лесок, тает, исчезает в дымах, плывущих за горизонт.

Наконец, под ногами земля. Упал, с трудом погасил парашют. Но подняться не в состоянии. В чьих руках этот опаленный войной участок? Совсем близко слышатся шаги. Из кустов кто-то выглянул. В пилотке. В серой, выгоревшей пилотке. Со звездочкой. Свои!..

Березкин понял, что приземлился как раз на острие того клина, что нацелился нашими наступавшими частями на Амвросиевку.

Утром следующего дня санитарная машина увозила раненых в тыл. Березкин узнал: дорога пролегла рядом с Дьяково. Подозвал медсестру. Убедил завернуть. Дорога показалась долгой. И вдруг послышался рокот самолетных моторов. Дьяково! Машина остановилась. Кто-то из летчиков заглянул внутрь кузова и узнав Березкина, закричал:

— Березкин! Да он жив, ребята! К санитарной машине бежали техники, механики, летчики.

— Дальше Березкин с вами не поедет! — твердо сказали они растерявшейся медсестре, бережно подняв крепкими руками носилки. — У нас ведь свой госпиталь есть, авиационный. Там и вылечится.

Новость дошла до командира полка. А вот и он, Александр Иванович Покрышкин. Сам направляется сюда, к машине.

Увидел его Березкин — стал лежа докладывать про то, как фашистский самолет "срезал".

— Как чувствуешь себя? — с беспокойством спросил Покрышкин. И оба они сейчас думали об одном: разрешат ли летать после такого тяжелого ранения?

Прошло время. Залечил Березкин свои раны. Величайшим усилием воли разработал кисть левой руки, натренировал раненую ногу — и вернулся в боевой строй. И летали мы вместе до самого конца войны. Помню, как в районе Львова, защищая раненого ведущего, вступил Березкин в неравный поединок с четырьмя "фоккерами" и сбил два из них. Как на следующий день наш командир вручил младшему лейтенанту Березкину орден Славы и по-отечески поцеловал его. Помню, как сбил Березкин еще два "Фокке-Вульфа-190" в последние дни войны в берлинском небе. Все подробности его двенадцати побед над фашистскими асами помню! Но особенно четко представляется мне таран, что совершен был двадцатилетним летчиком в небе Донбасса.

Дивизия становится "Мариупольской"

Трудная военная осень 1943 года застала 9-ю гвардейскую истребительную авиадивизию в боях за Донбасс.

Войска Южного (впоследствии 4-го Украинского) фронта, прорвав сильно укрепленную линию обороны противника на реке Миус и развивая наступление, сокрушительными ударами стали громить фашистских захватчиков. На левом фланге механизированные части, тесно взаимодействуя с кавалерией и пехотой, стремительно продвигались к Азовскому морю — в направлении Таганрога и Мариуполя.

Противник пытался любой ценой задержать успешное продвижение наших войск. Фашисты отчаянно сопротивлялись, цеплялись за каждый оборонительный рубеж, за каждое село, превращая его в опорный пункт.

В Приазовье развернулись жаркие бои на суше, в воздухе и на море. Нашей дивизии была поставлена задача прикрыть наступающие наземные войска от ударов вражеской авиаций. Мы действовали группами по четыре, шесть, а нередко и по восемь самолетов — буквально висели над головными частями продвигающихся вперед советских войск. Особенно яростные бои развернулись на Мариупольском направлении.

Взломав последний рубеж вражеской обороны на реке Кальмиус, наши передовые части устремились к городу металлургов и машиностроителей — Мариуполю. Завязались бои за город. Не в силах задержать натиск наших войск, враг стал творить свое черное дело: специальные команды подрывников уничтожали культурные ценности города, жгли жилые дома, разрушали фабрики и заводы, превращая все в груды развалин.

С яростью обреченных бросали фашисты свои эскадрильи против наступающих советских войск, стремясь задержать их, но тщетно: господство в воздухе было за нами.

Ясным осенним днем с высоты птичьего полета земля отлично просматривалась, каждый ориентир отчетливо был виден. Отливают желтизной поля, яркой зеленью обозначились луга, голубеют извилистые жилки речушек. Узкими сероватыми ленточками протянулись в разных направлениях шоссейные дороги. От города на север, в направлении Волновахи, двумя тоненькими параллельными ниточками, уходящими вдаль, за горизонт, протянулась железная дорога.

Над Мариуполем стоит тяжелое темно-серое облако дыма, полыхает пламя. Больно видеть, как враг терзает город. Мои однополчане, группа за группой, чередуясь с летчиками других полков, уходят на боевые задания — прикрывать наземные войска, на разведку, на свободную "охоту",

Пара наших "охотников" — Речкалов и Чистов — вылетела в район Мариуполя с задачей: уточнить сложившуюся на 6 сентября 1943 года наземную обстановку, которая после последнего прорыва вражеской обороны была не совсем ясной. В указанный район эта пара пришла на высоте около 3000 метров на большой скорости. И тут же Чистов доложил Речкалову:

"Шестьдесят шестой!" Справа ниже — пара "мессеров"!..

— Вижу! — ответил Речкалов. — Внимание! Атакуем! Расстояние между самолётами быстро сокращалось. Враг — в прицеле. И тут же из ствола вырвалась трасса и вонзилась в осиное тело "мессершмитта". Он вздрогнул и сразу же задымил. Еще один фашист отлетался!

С земли тем временем враг открыл плотный зенитный огонь, стремясь отогнать пару наших истребителей от второго "мессера", который переворотом пытался уйти от преследования. Чистов внимательно всматривается вниз и вдруг сообщает:

— Вижу танки!

Так вот почему здесь рыскали "мессеры"! Они, оказывается, прикрывали колонну. Наши истребители снизились и на бреющем проскочили над местом скопления вражеских танков. Затем круто стали набирать высоту. Слева, как на ладони, виден длинный железнодорожный состав. В хвосте — два пассажирских вагона, все остальные — теплушки.

— "Тридцатый"! Бей по пассажирским вагонам. Я беру паровоз!

И пара снова идет в атаку. Все ближе и ближе змеей ползущий внизу состав.

— Спеши не спеши, все равно не уйдешь! — говорит про себя Речкалов. Он приник к прицелу, выбирая момент, когда лучше всего нажать на гашетку. Вот сноп огня сорвался с передней кромки крыльев, и секунду спустя паровоз, окутавшись клубами пара, враз лишился всех своих лошадиных сил. Эшелон теперь двигался только по инерции. Чистов пулеметно-пушечным огнем изрешетил вагоны. Истребители пронеслись над самым составом и пошли на "горку".

— "Тридцатый"! Делаем еще заход!

— Понял! — ответил Чистов. И летчики стали заходить на повторную атаку. Пикируют. Эшелон уже неподвижен. Видны мечущиеся фигурки фашистов. Дистанция открытия огня. Палец привычно ложится на гашетку — огонь!

Истребители с ревом пронеслись над эшелоном. Возле разбитых классных вагонов валялись трупы в серой форме.

В тот же день другая пара истребителей — Бабак и Гучек — из 100-го гвардейского истребительного авиаполка летала на разведку наземного противника в этом районе. Обойдя Мариуполь со стороны Азовского моря, летчики развернулись и обнаружили усиленное движение поездов в северном направлении.

Прилетели, доложили командиру. Тот по инстанции — командиру дивизии. Так мол и так. Фашисты, очевидно, вывозят награбленное добро.

Комдив уже располагал подобными данными и распорядился действиями нескольких пар "охотников" остановить движение вражеских эшелонов.

Пара за парой взлетали истребители. Первой на штурмовку поездов ушла пара Бабака, за ней — пары Глинки и Лавицкого. "Охотники" быстро находили вражеские эшелоны, поражали паровозы, уничтожали грузы.

10 сентября 1943 года наши войска с боями освободили Мариуполь. Авиаторы вновь прославили боевое знамя своей 9-й гвардейской дивизии. И Родина высоко оценила их подвиг, их ратный труд: Москва салютовала доблестным освободителям города, а приказом Верховного Главнокомандующего нашей дивизии было присвоено наименование Мариупольской.

Вскоре развернулись бои за Бердянск. Еще одно усилие — и город будет наш. Но противнику удалось приостановить наступление советских войск. Тогда наше командование принимает решение взять Бердянск совместными действиями наземных войск и Азовской военной флотилии.

Задача нашего истребительного авиаполка — прикрыть высадку десанта и защитить корабли от вражеской авиации. В управление дивизии прибыли представители Азовской флотилии во главе с начальником штаба. Детально рассматривались вопросы взаимодействия. С летным составом все было проиграно на земле. Каждый имел представление о расположении кораблей и транспортов при высадке. Мы ждали только сигнала.

И вот он поступил. Истребители группами идут на задание. В Бердянске уже завязались бои. Наступают наземные войска, успешно развивают операцию десантники.

Парой с Покрышкиным присоединяемся к летчикам второй эскадрильи. Группа теперь состоит из восьми самолетов: одна четверка ударная, другая — прикрытия.

Вылетели часов в одиннадцать. Пришли в район Бердянска. Вражеских самолетов не видно. Правда, промелькнула пара "мессеров", потом четверка. Бой они начали пассивно.

В составе группы прикрытия был лейтенант Виктор Примаченко. Знал я его еще по школе в Цнорис-Цхали. В войну встречался с ним на аэродроме бомбардировщиков Пе-2, которых мы тогда прикрывали.

В нашем полку Примаченко уже давненько. Дважды его сбивали. Не повезло ему и теперь.

Как все случилось — до сих пор загадка: то ли зенитный снаряд его машину достал, то ли "мессеры" по ней ударили — не знаю. Только никакой атаки мы не видели. И вдруг самолет Виктора Примаченко задымил и круто пошел вниз.

Однажды он уже загадку предложил нам: все диву давались, как можно было посадить подбитый самолет с выпущенными шасси на ограниченных размеров площадку, окаймленную лесом? Посадить — и не поломать при этом машину!..

На этот раз самолет при посадке ударился колесами о землю около оврага, подпрыгнул, перелетел на другую сторону оврага (а это метров пятьдесят), прокатился немного и остановился.

Примаченко выбрался из кабины, огляделся. Никого. Но вот спешит к самолету пожилой человек. Странный какой-то, взгляд плутоватый...

— Давай-ка быстрее, побежали! Вас вон "тигр" ожидает...

Примаченко посмотрел на старика — в своем ли он уме? Какой такой "тигр"?.. И догадался: немцы приняли его за... своего и послали старика "на связь".

Поодаль, действительно, стоял танк.

— Никуда я не пойду! — отрезал Виктор старику. А тот, услышав русскую речь, тоже сообразил, что получилась неувязочка. И только теперь, присмотревшись, дед увидел на крыльях красные звезды и... бросился бежать в ту сторону, откуда пришел.

— Гад проклятый, продажная шкура! — закричал ему вслед Примаченко. Не успел он отойти и нескольких метров от самолета, как воздух потряс взрыв. Примаченко упал. Когда дым рассеялся, Виктор увидел, что самолет его осел, пылает. Сидевшие в "тигре" фашисты, оказывается, держали его под прицелом и как только заметили, что старик убегает, все поняли и ударили по самолету из танковой пушки. Гитлеровцы думали, что советский летчик погиб и уехали. Но Примаченко был жив. Еле держась на ногах, он побрел на восток, туда, где ждали его боевые друзья. И он пришел на свой аэродром.

Вскоре Бердянск был освобожден. Противник не устоял перед мощным натиском наших войск с моря, суши и с воздуха — отступил.

"Хейнкели" над аэродромом

Четвертый день сидим близ хутора Розовка. Самолеты хорошо замаскированы: до переднего края каких-нибудь пятнадцать километров — не больше. Отчетливо слышен гул войны. Идут напряженные бои на земле и в воздухе. Нам приходится делать по три, а то и по пять вылетов в день. Вражеская авиация буквально висит над передним краем. Не успеет скрыться одна группа истребителей или бомбардировщиков, как появляется другая.

Идут упорные бои за Мелитополь. Гитлеровское командование стремится любым способом сдержать натиск наших войск, не пустить их в город. Врагу ясно, Мелитополь — это ворота в Крым. Бои идут тяжелые, изнурительные. Город пылает.

От хутора Розовка тоже остались одни развалины да пепелища. Чудом уцелело лишь несколько домишек, и мы, летчики, разместились тут. Собственно, в домиках мы проводим только ночь, а все светлое время суток находимся либо в кабинах, либо где-нибудь близко, рядом со своими самолетами.

Площадкой служит открытое поле, мало-мальски пригодное для взлета и посадки. Здесь же, на краю аэродрома, в тени, на траве или в наспех оборудованной землянке отдыхаем в перерывы между вылетами, досыпаем. Здесь же и наша "столовая": на траве раскладываются клеенки, салфетки, присаживаемся и кому как удобно — на корточках или полулежа — принимаемся за еду. И снова спешим к самолетам: все подчинено боеготовности!

...Восемь утра. По распорядку — завтрак. Но с ним что-то опаздывают. И мы все чаще поглядываем в сторону Розовки, откуда должна подойти машина. Часов около девяти наши "кормильцы" появляются. Официантка быстренько раскладывает "скатерть-самобранку", ставит тарелки с едой. Приступаем к трапезе.

Не опоздали на завтрак и наши четвероногие общие любимцы — Киттихаук и Кобрик. Неунывающий народ — летчики! Вот и дали они собачкам имена по названиям американских самолетов. Друзья наши тут как тут. Ведут себя не назойливо: лежат в стороне, вытянув вперед лапы, и повиливают хвостом, ждут. Знают, что их не обидят, поделятся съестным.

Вдруг Киттихаук насторожился, навострил уши, прислушивается. Забеспокоился и Кобрик, поднял мордочку вверх, залаял.

Мы тоже сосредоточились. Издали, со стороны линии фронта, плыл тяжелый гул. Он все нарастал и нарастал. Присмотрелись сквозь просветы в листве скрывавших нас от чужого взора деревьев — и увидели самолеты. Определили: бомбардировщики. Сосчитали: девять. Высота примерно 3000 метров.

— Наши, что беспокоитесь! — послышался чей-то голос. — Отбомбились и возвращаются домой.

За первой девяткой следовало еще две. Потом появилось две четверки истребителей.

— "Мессеры"! — безошибочно определили мы. Всем стало ясно, что самолеты — вражеские. Три девятки "Хейнкелей-111" строем "клин" под прикрытием восьми "мессершмиттов" шли бомбить наш аэродром. Они уже были на боевом курсе. Что-либо предпринять сейчас поздно. Правда, несколько летчиков, метнулись к своим истребителям. Но тут раздался "властный голос командира:

— Стой! Всем — в щели!

...Томительно тянутся секунды. Гул уже над головой. Тяжелый, нудный. Распластав широкие эллипсообразные крылья, тяжело груженные смертоносным грузом "Хейнкели" подходят к границе нашего аэродрома. Пятьдесят четыре мотора заунывно воют: "Везу, везу, везу-у-у"...

Укрытие в лесопосадке — стоят неподвижные наши истребители. Будь они сейчас в воздухе, врагу несдобровать!

Но что сейчас поделаешь?..

Из укрытий наблюдаем за воздушной армадой. Кажется, что мы видим открывающиеся бомболюки. Вот-вот посыплется оттуда "горох". Вначале бесшумно, потом с воем и пронзительным свистом начнут падать бомбы.

Сердца отсчитывают секунды. Но происходит что-то непонятное: бомбардировщики проходят мимо, разворачиваются на север и идут дальше. Истребители прикрытия свободно маневрируют между девятками бомбардировщиков. Вот ведущий одной из четверки положил свой самолет на крыло, очевидно, обнаружил нас. Затем он выровнял свой "мессер" и пошел вслед за "хейнкелями". Строй развернулся почти на девяносто градусов, стал — удаляться.

Мы же нисколько не сомневаемся в том, что враг обнаружил нас. Почему же он оставил цель? Видимо, какая-то ловушка: вот-вот немцы выполнят энергичный маневр и нанесут удар!..

Но ничего подобного не происходит. Самолеты уже удалились на такое расстояние, что нам можно взлетать. Быстро покидаем цели и что есть духу мчимся к истребителям. Мгновение — и я в кабине. Включаю радиостанцию, надеваю парашют, пристегиваюсь, докладываю, что к вылету готов. Скорее бы в воздух!

С КП командир полка приказывает шестерке Федорова догнать и атаковать группу бомбардировщиков, а шестерке Трофимова объявляет готовность номер один. Остальным готовность номер три, ждать вылета на прикрытие войск на переднем крае — в соответствий с графиком.

Тем временем в воздухе происходили серьезные события. Шестерка майора Федорова настигла врага, но предотвратить бомбежку соседнего нашего аэродрома, на котором базировалось два полка штурмовиков и один полк прикрывавших их истребителей, уже но успела.

Шестерка атаковала заднюю правую девятку бомбардировщиков и сразу же два из них подожгла. Но в ту же минуту с "хейнкелей" посыпались бомбы на аэродром штурмовиков. Завязался воздушный бой с "мессерами". Три вражеских самолета были сбиты. В конце концов, и этот внезапный налет не прошел для фашистов безнаказанно.

Аскания-Нова

Остались позади Большой Токмак, Скелеватая, Гоголевка, где мы базировались, ведя бои на подступах к Крыму.

Ноябрь на юге еще теплый. Поражает бездонная синева неба. Где-то вдали, у горизонта, виднеется белесая дымка. За ней — море. Это я знаю точно: на моих коленях лежит планшет, а сквозь его целлулоид просвечивает карта — мой верный путеводитель.

Летим четверкой. Ее ведет Покрышкин. Курс — в район Сиваша, к новому месту базирования. Строй, близкий к "фронту" с небольшим превышением второй пары, то и дело маневрирует: Жердев и Сухов, выполняя небольшие отвороты влево-вправо, то удаляются от нас, то приближаются, да так, что я отчетливо вижу спокойные, сосредоточенные лица своих товарищей. Понять их нетрудно: подходим к заданному району. Ведущий внимательно всматривается в переднюю полусферу воздушного пространства. Во фронтовом небе могут быть всякие неожиданности.

Вот впереди, немного правее, сквозь серую дымку ело заметно проступают очертания береговой линии. Сиваш! Где-то здесь должна находиться наша "точка". Расчетное время полета подходит к концу. Командир немного подвернул свой самолет влево, затем переложил его с крыла на крыло, просматривая землю под собой и подал нам по радио команду:

— Я — "сотый". Точка впереди слева. Снижаемся.

С высоты 3000 метров А. И. Покрышкин перевел машину в пикирование. Мы незамедлительно повторили его маневр. Нам виден небольшой населенный пункт, такой же маленький лесок, а несколько озер вокруг них казались оазисом в Приазовской равнине. Аскания-Нова! Знаменитый заповедник, о котором я впервые услышал еще в школе на уроке географии...

Выйдя из пикирования метрах в пятистах от земли, мы прошли по большому кругу, осмотрели площадку, приметили характерные ориентиры. Посадочное "Т" уже было выложено, и один за другим мы произвели посадку. Подрулив поближе к знаку, Покрышкин не выключая мотора и, не покидая кабины, стал руководить посадкой следовавших за нами экипажей.

К исходу дня воздушный и наземный эшелоны нашего полка полностью перебазировались в Аскания-Нова.

Частые "переезды" с места на место были для нас делом привычным. Порой долго засиживаться в одном пункте не хотелось: тянуло дальше в новые города и села. И вряд ли это было обыкновенное любопытство. Просто, мы сознательно чувствовали, что быстро меняющаяся фронтовая обстановка неизбежно требует этого неуклонного движения, этого боевого ритма наступления. И мысли наши опережали события, спешили вдаль, будоражили сердце. И чувства тоже торопили нас: вперед, вперед!..

К заповеднику все мы проявили большой интерес. Место было уютное, красивое и довольно оживленное: над головами то и дело носились большие птичьи стаи, с утра и до вечера в воздухе стоял разноголосый гам. Гуси, утки и даже лебеди то улетали на озера, то снимались с них "и летели на Сиваш, на Азовское море.

В парке мы увидели уникальные деревья, привезенные сюда из разных стран, из разных уголков Земли.

Тишина... Благодать... Словно и нет войны!

Все это объяснялось тем, что на нашем участке фронта на некоторое время снизилась активность боевых действий. Фронт как бы стабилизировался. Враг оказался в "мышеловке" — в Крыму. Фашистские войска с суши полностью отрезаны. Снабжать блокированную группировку противник мог только по морю или по воздуху:

С утра следующего дня мы прибыли на аэродром. Техники готовили матчасть к полетам. Летчики третьей эскадрильи заступили на дежурство, а второй и первой готовились к облету района боевых действий.

Осень уже добралась и до этих мест: с каждым днем становилось прохладней. По утрам над землей долго плавали туманы. И лишь к полудню они взбирались повыше, образуя невысокую сплошную облачность. Видимость, конечно, была плохая.

Мы готовились к боям за освобождение Крыма. Район предстоящих действий имел свои особенности: бои придется вести над Сивашем и Черным морем. "Сухопутные" летчики над водной поверхностью чувствуют себя несколько необычно. Объясняется это, по-видимому, тем, что кругом, куда ни глянешь — вода; нет ни площадных ни линейных ориентиров — глазу не за что "зацепиться". Так что надежда только на компас. Кроме этого, над морем появляются большие трудности в определении и Сохранении пространственного положения. Нам надо изучить эти особенности, преодолеть "водобоязнь", подготовить себя к любым неожиданностям, чтобы успешно бить врага и над морем.

Погода в этом районе была неустойчивая, по утрам стояли туманы, дымка и нижняя облачность. Чувствовалось море.

Два дня спустя к нам прилетел командующий армией генерал Т. Т. Хрюкин, прославившийся своим героизмом еще в небе Испании.

Минут через сорок после посадки он зашел в землянку, где уже собрался весь личный состав полка, и подробно обрисовал сложившуюся на нашем участке наземную и воздушную обстановку, поставил задачу: прикрывать с воздуха наши наземные войска в районе Перекопа и переправу на Сиваше. И подчеркнул:

— Ни одна бомба не должна упасть на переправу! Надеюсь, гвардейцы не подведут.

— Не подведем! — дружно ответили мы.

— Какие вопросы есть ко мне? — спросил командующий.

Все притихли.

— Товарищ командующий! — обратился к генералу А. И. Покрышкин. — Дайте нам радиолокатор и хорошую радиостанцию. Здесь они нам крайне необходимы.

— Хорошо, подумаю! — Командующий обвел взглядом сидящих перед ним летчиков. — Вы хотели что-то спросить? — обратился он к офицеру, поднявшему руку.

— Майор Еремин! — быстро встал офицер. — Сколько мы будем здесь находиться?

— Пока не очистим от фашистов Крым!..

— Товарищ командующий, — снова обратился к генералу Покрышкин. — Помогите заменить летчикам сапоги. Вон как истоптались, совсем обносились! — Александр Иванович показал на чьи-то ноги. — Погода-то какая!..

— А в чем дело? — строго спросил генерал.

— В БАО несколько раз ходили. Срок носки, отвечают, не вышел...

— Сапоги вы получите! — коротко, как о деле решенном, сказал генерал.

Дальнейший разговор шел на будничные фронтовые темы. Кто-то рассказал забавную историю, другой отпустил шутку. Тут уж "мастеров" было немало: Крюков, Жердев, Труд, Клубов, Еремин. Не оставался в долгу и сам Хрюкин. Землянка наполнилась задорным, веселым смехом.

Когда все вдоволь насмеялись, командующий поднялся с табурета, стал прощаться.

— Да, чуть было не забыл! — остановился он. — Вы будете жить в заповеднике. Берегите растительность и все живое. Помните: это государственная ценность.

— Все будет в порядке, товарищ командующий! — заверил генерала подполковник Погребной, заместитель командира нашего полка по политчасти.

— До свидания, товарищи! Желаю вам всего наилучшего! Пойдем, Александр Иванович, на КП. Кое о чем нужно посоветоваться.

Мы уже успели облетать район предполагаемых боевых действий, хорошо изучили береговую черту Сиваша, Азовского и Черного морей, прошлись над линией фронта. Бои шли только на некоторых участках фронта, да и то местного значения. Воздушная обстановка характеризовалась незначительными боями и полетами разведчиков с обеих сторон.

В свободное от полетов и занятий время мы бродили по заповеднику- прекрасному уголку Причерноморья. Прихватывали с собой кусочки хлеба и подкармливали птиц.

Однажды утром, когда я находился на стоянке, меня вдруг позвали к телефону. Звонили из штаба: вызывает Покрышкин. Оставив свои дела, я прихватил планшет с картой и поспешил к командиру. Александр Иванович сидел в кабинете за столом и что-то читал.

Я доложил.

— Чем занимаешься? — спросил он.

— На матчасти работаю.

— Сейчас подойдет машина, и мы поедем смотреть радиолокатор.

— А что это такое?

— Очень интересная и ценная для нас штука! — многозначительно произнес Александр Иванович.

Вскоре мы на "газике" поехали на северо-западную часть заповедника Аскания-Нова. Вдали показался одиноко стоящий домик. Подъехали ближе, и я увидел рядом с домом автомашину с возвышающейся над ней конструкцией из металлических трубок..

Нас встретил стройный, подтянутый майор, доложил Покрышкину, что самолетов противника в воздухе не наблюдается.

Александр Иванович раскрыл коробку папирос, угостил майора, меня.

— Вот это и есть радиолокатор, — пуская дым, сказал он мне. — Над автомашиной — антенна, а в помещении — сама станция. С ее помощью мы сможем "видеть" противника и наводить наши истребители на вражеские самолеты.

— Теперь все ясно! — бодро ответил я.

Мы вошли в домик. Майор стал объяснять нам устройство и принцип работы отечественного радиолокатора РУС-2.

В соседней комнате, куда мы зашли, было жарко. Вдоль стен на стойках я увидел множество радиоламп огромного размера, внутри которых светились раскаленные докрасна электроды.

Зашли еще в одну комнату. Окно было завешено, и в полумраке я увидел то, что майор назвал индикатором. Офицер показал, как фиксируются на нем цели, тут же сообщил тактико-технические данные станции, объяснил, что можно обнаруживать, в зависимости от высоты, одиночный самолет или групповую цель, находящиеся на удалении до ста километров. Кроме того, определяется направление и скорость полета.

Александра Ивановича очень заинтересовало это новшество. Он задавал майору много самых разнообразных вопросов. Затем договорился с офицером, что он проведет ознакомительные занятия со всеми нашими летчиками.

— Будем с вами вместе работать! — оживленно заявил Покрышкин. — Я пришлю сюда нашего начальника связи, и вы обо всем сможете договориться.

По возвращении в штаб командир незамедлительно вызвал к себе начальника связи майора Масленникова и приказал ему организовать с личным составом изучение радиолокационной техники, установить телефонную связь между КП полка и радиолокационной станцией.

— В ближайшее время начнем использовать локатор при боевой работе! — заметил он.

На следующий день начались занятия с летчиками — поэскадрильно. Надо сказать, что некоторые скептики вначале недоверчиво относились к локатору, попросту не верили в его возможности. Как это, мол, он может "видеть" самолеты на таком расстоянии? Да еще и определять курс и скорость полета?! Но вскоре скептики получили возможность убедиться в его высокой эффективности.

Что же касается нашего командира, то он сразу же стал самым активным пропагандистом радиолокационной техники.

— Она поможет нам, — говорил Покрышкин, — сохранить энергию летного состава, ресурс самолетов, горюче-смазочных материалов: ведь отпадает необходимость барражирования в воздухе впустую.

Переправа, переправа...

Ожесточенные воздушные бои шли над Перекопом и над понтонной переправой через Сиваш, протянувшейся к небольшому плацдарму, который захватили наши войска в восточной части Крымского полуострова.

Фашистское командование стремилось любой ценой уничтожить переправу, чтобы не допустить сосредоточения советских войск на плацдарме. Волна за волной шли пикирующие бомбардировщики Ю-87 на эту, важную для противника, цель. Группами по 20-30, а то и более, прикрытые "мессершмиттами" бомбардировщики совершали по два-три налета в день. Так что нам почти непрерывно приходилось "висеть" в воздухе над переправой, чтобы во что бы то ни стало защитить ее.

Здесь, в Аскания-Нова, проанализировав воздушную обстановку в районе Сиваша и исходя из наличия радиолокатора, командир 16-го гвардейского авиаполка А. И. Покрышкин принял решение: наряду с дежурством в воздухе вылетать на боевое задание из положения дежурства на аэродроме. Был составлен график дежурств, по которому мы поочередно занимали места в кабинах истребителей и находились в готовности № 1. Дежурили группами по шесть — восемь летчиков в течение одного часа. Затем происходила смена. Сигналом на взлет служила ракета с КП полка заранее обусловленного цвета. Задание и информацию об обстановке летчики получали по радио, когда уже находились в воздухе.

Покрышкин и здесь проявил находчивость. Сигнальщику каждый раз приходилось выбегать с КП, чтобы выпустить ракету. Как сэкономить время? Командир приказал пробить в потолочном перекрытии землянки отверстие, в него вставили металлическую трубу, а в трубу ракетницу. Теперь ракету можно было выпускать без промедления — прямо от рабочего стола.

Вылеты из положения дежурства на аэродроме поданным радиолокационной станции было делом новым и непривычным. Не всем нравилось подолгу просиживать в кабине истребителя в напряженном ожидании сигнала на взлет. Нередко такие "сидения" оставались бесцельными.

Больше других не нравилось такое пассивное ожидание Александру Клубову — человеку горячему, энергичному, жаждущему сражаться. Он говорил, что готов лучше полный день провести в воздухе, чем один час просидеть в кабине на земле.

Но постепенно летчики втянулись в новшество и по достоинству оценили его. Да и тем, кто прежде сомневался в возможности локатора, вскоре тоже пришлось изменить к нему свое отношение.

Как-то в ноябре восьмерка во главе с Покрышкиным находилась в готовности № 1. До конца дежурства оставалось минут двадцать, когда в небо взлетела красная ракета, за ней вторая. Немедленный вылет!

Буквально через две минуты мы уже были в воздухе. С командного пункта нам передали по радио, что к переправе идет большая группа вражеских самолетов. На полном газу с набором высоты мы подошли к Сивашу.

Внизу узкой ленточкой, переброшенной с одного берега на другой, виднеется переправа — объект, который мы обязаны прикрывать. Идем "этажеркой"; В шлемофоне слышу голос командующего нашей воздушной армией генерала Хрюкина:

— Помните: ни одна бомба не должна упасть на переправу!

И тут же Виктор Жердев торопливо сообщает ведущему:

— "Сотка"! — Я — "двадцать седьмой". Впереди слева и ниже вижу большую группу "лаптежников" (так наши летчики прозвали вражеские бомбардировщики Ю-87 за неубирающиеся шасси с обтекателями).

Действительно, навстречу нам летели до тридцати "юнкерсов" своим излюбленным строем "правый пеленг, чтобы без потери времени на перестроение сразу же полупереворотом свалиться на цель и с высоты 1500-1000 метров произвести бомбометание.

Но мы не должны, мы не можем допустить врага даже близко к переправе!..

— "Сороковой", Я — "сотка". Прикрой, атакуем!

Со стороны солнца наша ударная четверка сваливается на головную группу "юнкерсов". Четверка прикрытия, возглавляемая Клубовым, пошла в атаку на истребителей прикрытия, связала их боем и тут же атаковала вторую группу "юнкерсов".

Фашистские воздушные стрелки ведут плотный огонь. Но Покрышкин уже в хвосте одного из ведущих "юнкерсов". Я иду в левом пеленге, слежу за атакой своего командира. Вот "сотка" послала в "юнкерс" целый сноп огня. Бомбардировщик вмиг вспыхнул и стал падать, разваливаясь на части. Командир правым боевым разворотом резко вышел из атаки в сторону солнца, .чтоб снова атаковать новую цель.

Рядом я вижу еще один горящий "юнкерс". Его подожгла пара Жердева, но сама тут же оказалась под огнем "мессеров".

— "Двадцать пятый"! "Мессы" в хвосте! Я — "сотка"! — и полупереворотом Покрышкин пошел в атаку. "Мессеры", увидев свалившуюся на них пару, прервали атаку, оставили Жердева и его напарника в покое, а сами левым разворотом со снижением ушли под нас.

Командир подворачивает к бомбардировщикам и атакует их. Строй первой группы сломался. "Лаптежники" переворотом стали спешно пикировать, еще не дойдя до переправы, и беспорядочно бросать бомбы. Падали они в Сиваш.

— "Тигр", "Тигр"! Я — "сотка". Вызовите группу Федорова! — передал на землю Покрышкин. Прекратив преследование первой группы вражеских бомбардировщиков, мы всей четверкой "полезли" вверх на помощь четверке Клубова.

— "Тридцатка"! Я — "сотка"! — звенел знакомый голос. — Атакуйте, — прикрываю!

И мы бросились на "мессеров", набиравших высоту для атаки Клубова. Выше появилась еще пара "мессершмиттов", нацелившихся на нас.

— "Двадцать пятый"! Я — "сотка". Атакуйте верхних.

Жердев, Сухов тоже с набором и полупереворотом пошли в атаку на бомбардировщиков.

Секунда, две, три... Очередь. Еще один Ю-87 горит: его "достал" кто-то из четверки Клубова.

И тут слышу:

— Внимание, я — "Тигр". На подходе еще одна группа бомбардировщиков. Атакуйте.

Воздушная обстановка накалялась. Следом за предупреждением станции наведения слышу голос Покрышкина:

— Я — "сотка". Прикройте — атакую!

Резким полупереворотом устремляемся к замыкающему группу "юнкерсу". Скорость высокая, сближение идет быстро. Но "лаптежники" уже пикируют. Александр Иванович дает короткую очередь. В металлическом теле "юнкерса" вначале появились черные отверстия, затем самолет отвесно пошел к земле, плюхнулся в воду и взорвался в болотной жиже на своих же бомбах.

Выше нас группа Аркадия Федорова уже завязала бой с новой группой вражеских самолетов.

У нас горючее на исходе, надо снижаться, идти на аэродром. Восьмерка собирается, и мы уходим, зная, что группа Федорова — это надежная смена!

Смотрю вниз, на переправу. Живет! Действует! Вижу, и другие мои товарищи поглядывают вниз. Все в порядке — "ленточка" лежит! А слева и справа от нее темнеют круглые пятна. Это — воронки, образовавшиеся от взрывов авиабомб. Но переправа цела! Значит, приказ выполнен! К тому же, сбили мы семь вражеских самолетов, из них два самолета сразил А. И. Покрышкин.

Перекладываю машину с крыла на крыло, всматриваюсь вниз. Привет матушке-пехоте! Идут солдаты в серых шинелях, спешат на противоположный берег. А вот и саперы трудятся. Машут нам руками. Самоотверженные ребята. По грудь в холодной воде работают.

Идем бреющим полетом над берегом. Бросаю на секунду взгляд на солдат, чтобы в знак уважения к этим труженикам войны мысленно поприветствовать их. Внизу — оживление. Летят вверх шапки. Видно — что-то кричат. Но разве услышишь? Смысл ясен: нас благодарят за то, что отгоняем вражеские самолеты, не пускаем их к объекту.

С каждым днем воздушные бои ведем все эффективнее, не даем противнику прицельно отбомбиться, встречаем его самолеты еще на подходе к линии фронта. В этом хорошо помогает нам радиолокатор. Александр Иванович и несколько наших штабных офицеров неплохо освоили станцию РУС-2 и "Редут": первая — подвижный вариант, а "Редут" — стационарный. И стали непосредственно с их помощью наводить нас на вражеские самолеты. По сути дела, Покрышкин первым в нашей воздушной армии раскрыл большие возможности радиолокатора.

Для лучшего взаимодействия группа капитана Федорова была "подсажена" ближе к Сивашу, чтобы встречать противника еще на дальних подступах к переднему краю.

Свободная "охота"

Полеты на свободную "охоту" нашими летчиками-истребителями стали в основном производиться с поступлением на фронт новых типов самолетов: Ла-5, Ла-7, Як-7 и Як-3, которые по своим летным данным — скорости полета, скороподъемности, маневренности и вооружению не уступали лучшим немецким самолетам-истребителям Ме-109 и ФВ-190.

Весной 1943 года, в соответствии со специальным приказом Верховного Главнокомандующего, для действий на особо важных коммуникациях противника лучших летчиков посылали на свободный поиск. Летчики-"охотники" своими внезапными и дерзкими действиями по важным объектам и коммуникациям наносили большой урон противнику в технике и живой силе.

В полках истребительной, штурмовой и бомбардировочной авиации были "охотники", которые наряду с выполнением общих задач вели боевые действия и способом "охоты". Полеты на "охоту" в истребительной авиации производились в основном парой, в штурмовой и бомбардировочной авиации — одиночными экипажами в сложных метеорологических условиях.

Например, в операции по освобождению Крыма летчиками-"охотниками" нашего 16-го гвардейского истребительного полка А. Покрышкиным, Г. Речкаловым, И. Олифиренко, А. Клубовым, А. Федоровым, П. Ереминым было сбито над Черным морем двенадцать транспортных самолетов Ю-52, совершавших с аэродромов Одессы, Констанцы полеты в Крым и обратно и перевозивших боеприпасы, продовольствие, горючее и людей.

Свободная "охота" — это сложный вид боевых действий, связанный с большим риском для летчика. Ведь полеты выполняются за линию фронта на 100-150 километров и дальше в тыл противника. Каждый такой полет требует в первую очередь от летчика особенно высоких морально-психологических качеств, полной уверенности не только в самом себе, но и в своем напарнике. Строгие требования предъявляет он и к материальной части; "Охотниками" желают стать многие летчики, но не каждый может им быть в силу ряда особенностей. Некоторые летчики храбро дерутся в групповом бою, в районе переднего края, сопровождают штурмовики, бомбардировщики. Здесь ободряет "чувство локтя" — близость товарищей в бою, да и наличие своих войск. Если подобьют — можно выпрыгнуть из самолета и спастись на парашюте.

Летчики-"охотники" лишены таких преимуществ. Они улетают парой в пространство над территорией, занятой врагом, и там ведут боевые действия. В процессе полета, особенно на малой высоте, летчики-"охотники" полностью оторваны от своих войск, теряют радиосвязь со станциями наведения. —Они не знают, какая по ходу действия может сложиться обстановка: мало ли с каким воздушным противником придется встретиться?! Главное — найти врага, уничтожить и выйти победителем в самой сложной схватке, которая может произойти. Здесь нет места неуверенности, растерянности. Здесь не от кого ждать помощи в трудную минуту. Здесь — надежда только на себя и на товарища!..

Летчики-истребители, занимающиеся "охотой", должны иметь чутье охотника, дабы не превратиться самому в дичь. Нужно твердо знать воздушную и наземную обстановку в тылу врага, владеть искусством полета по приборам в облаках, иметь снайперскую воздушно-стрелковую подготовку. Леттаки-"охотники", как правило" цель поражают с первого захода и с первой атаки: на повторную атаку может не хватить времени, да и обстановка этого не позволит. Надо подробно изучить район полета, типы базирующихся самолетов, аэродромы противника, подходы к ним для успешной атаки. Если на аэродроме базируются бомбардировщики, то аэродром прикрыт зенитной артиллерией; если истребители — то имеются еще и дежурные машины, которые немедленно взлетают для отражения атаки.

Кроме того, надо хорошо знать наличие в районе охоты линейных, площадных ориентиров, их конфигурацию, рельеф местности, чтобы умело прикрываться и маскироваться ею, незаметно и внезапно подходить, к цели, а также после выполнения атаки уходить от нее, не подвергая себя опасности.

Задача на боевой вылет способом "охоты" обычно ставится командиром части. Указывается район боевых действий, данные о наземной и воздушной обстановке, сообщаются необходимые данные воздушной и агентурной разведок. Бывают случаи, когда "охотникам" ставится задача на конкретную цель, которую надо уничтожить. Однако в выборе маршрута, высоты, скорости полета и захода на цель летчики не ограничивались. Они сами выбирали условия полета, наиболее выгодные на данное время, и принимали решение.

Находясь в свободном поиске, летчики стремились сбивать вражеские самолеты в районе их аэродромов или на маршрутах "к линии фронта. Если самолетов противника не было, то они вели штурмовку наземных целей: железнодорожных эшелонов, автотранспорта, боевой техники и живой силы врага.

К полетам на свободную охоту мы с Александром Ивановичем тщательно готовились, изучали особенности района независимо от того, будет ли этот полет над сушей или над морем. Особенно внимательно изучали по карте железнодорожную и шоссейную сеть дорог: под каким курсом они проходят, к каким населенным пунктам, их особенность, чтобы в случае отказа компаса можно было взять направление на свою территорию.

Линию фронта стремились перелетать незаметно, где-то в стороне от главного направления боевых действий, на большой высоте. Если не было облачности — то шли со стороны солнца, а при наличии облачности — скрывались в ней. Если облака тонкие, пробивали их и шли за облачностью. Пройдя определенное время, выходили из нее, собирались и шли дальше по намеченному пути. Вели поиск воздушного и наземного противника и одновременно разведку, запоминая важные цели, район их расположения.

Порой, оценивая воздушную обстановку в тылу противника, делали вывод, что вражеских самолетов в воздухе можно и не встретить и тогда переходили на поиск эшелонов, автоколонн. В безоблачную погоду с высоты 3000-5000 метров хорошо видны движущиеся составы, автомобили.

Эшелоны мы стремились атаковать, как правило, на участках с насыпями или выемками, подальше от железнодорожных станций, которые, как правило, прикрывались сильным зенитным огнем.

Выследив идущий состав, мы отходили в сторону, пикированием быстро снижались и дальнейший маневр для захода в атаку строили так, чтобы незамеченными внезапно выйти на цель. А для маскировки использовали лесные массивы, населенные пункты, большие лощины.

Состав, как правило, атаковали под три-четыре четверти, то есть почти под прямым углом к его движению, слева или справа.

Сначала выводили из строя паровоз как наиболее уязвимый элемент. Для этого пушечная лента снаряжалась с определенным процентом бронебойных снарядов. Даже в небольшой очереди был обязательно бронебойный снаряд. При попадании такого снаряда в котел большим облаком вырывался пар, движение прекращалось, эшелон останавливался. После вывода из строя паровоза мы переносили огонь на цистерны с горючим, били по вагонам и платформам с военным имуществом.

Атака эшелонов под четыре четверти наиболее выгодна еще и тем, что огонь зенитной артиллерии, которая размещалась на платформах, в этом случае малоэффективен: быстрое смещение самолета в пространстве затрудняет расчету ведение прицельного огня.

Уничтожать автомашины в движении или на месте гораздо проще: сама автомашина очень уязвима, и водитель в таких случаях, стремясь спастись, сам попадает в аварийную обстановку.

Обнаружив на дороге колонну или одну машину, мы атаковали их, в основном по ходу движения, а иногда и против движения с небольшим углом пикирования. Учитывая направление и силу ветра, открывали огонь по носовой части автомашины, и она сама "проходила" через очередь.

Боевые действия "охотников" были весьма эффективными. В результате их дезорганизовалась работа тыла противника. Немаловажное значение имели и морально-психологические последствия. Среди вражеских солдат и офицеров, находящихся в тылу, появление "охотников" вызывало панику и страх, а у советских людей, оставшихся на оккупированной территории, чувство гордости и надежды на скорое освобождение.

Так, за период активных боевых действий способом "охоты" при освобождении Украины, а также Румынии и Польши прославленными нашими асами А. Покрышкиным, Г. Речкаловым, А. Клубовым, А. Федоровым, Н. Трофимовым, А. Трудом, В. Цветковым, братьями Глинка было уничтожено в воздухе и на земле 38 самолетов, 24 паровоза, 56 железнодорожных вагонов, 18 цистерн с горючим, 70 автомашин и много другой техники и живой силы врага.

Наряду с большой деятельностью по уничтожению врага, летчики-"охотники" параллельно вели успешную воздушную разведку наземного и воздушного противника и привозили командованию много ценных сведений.

Командование ВВС придавало большое значение боевым действиям способом "охоты". Так в 1943 году по решению командующего нашей 8-й воздушной армией Героя Советского Союза генерал-лейтенанта авиации Т. Т. Хрюкина в местечке Агальман была организована конференция истребителей-похотников". Проводилась она под общим руководством дважды Героев Советского Союза генерал-лейтенанта Е. Я. Савицкого и майора А. И. Покрышкина.

На конференцию съехались лучшие летчики-асы: дважды Герои Советского Союза В. Лавриненко, Д. Глинка, А. Алелюхин, Аметхан Султан, Герои Советского Союза Решетов, Б. Глинка, Комельков д другие.

Конференция ставила своей задачей обобщить накопленный боевой опыт летчиков-"охотников" и выработать наиболее рациональную методику подготовки и тактические приемы при ведении боя способом "охоты".

Летчики в своих выступлениях поделились опытом боевых действий по различным целям на земле и в воздухе, анализировали как успешные, так и неудачные вылеты на "охоту". Анализ давался на конкретных примерах полета: какая складывалась воздушная или наземная обстановка, какие были метеорологические условия, в которых летчики вели бой.

В результате трехдневной работы был обобщен опыт лучших летчиков-истребителей армии, выработана тактика боевых действий способом "охоты", которая еще успешнее позволяла уничтожать противника вдали от линии фронта.

До самого конца войны мы вели успешные боевые действия способом сводная "охота". Приведу в подтверждение один эпизод.

На Крымском направлении в районе Сиваша и Перекопа создалась оперативная пауза. Боевая авиация в эти дни летала мало. Противник в основном ограничивался разведывательными полетами Ю-88, Хе-111 или пары "мессеров". Обе стороны готовились к решающему бою за Крым.

Как-то я зашел в штаб к А. И. Покрышкину узнать, долго ли мы будем сидеть "без дела". В комнате его не было, и я присел на табурет. Ожидая командира, рассматриваю силуэт большого самолета с четырьмя моторами и тремя килями. Я подошел к схеме и прочитал: "Фокке-Вульф-200".

В это время вошел Александр Иванович и прямо с порога задал вопрос:

— На "охоту" полетишь? Я ответил:

— Хоть сейчас!

— Ну, тогда слушай. Сейчас на фронте затишье, авиации нет, Крым отрезан нашими войсками и изолирован. Снабжение войск идет только морским и воздушным транспортом. Теперь ты понял меня? Транспортные самолеты Ю-52 и "Фокке-Вульф-200" летают с занятых немцами аэродромов Румынии и Одессы. Следовательно, где-то недалеко от береговой черты над морем проходят их трассы. Патрулируя в районе их пролета, мы можем успешно уничтожать эти самолеты.

А. И. Покрышкин молча, не торопясь, расстегнул планшет и достал полетную карту, развернул ее и положил на стол, затем взял красный карандаш и негромким голосом заговорил:

— Я примерно продумал маршрут нашего полета, — карандаш провел линию от Аскания-Нова до Тендеровской косы. — Вот мы выйдем на косу, отсюда курсом сто восемьдесят градусов пойдем в море и минут десять будем там ходить.

— Александр Иванович, — сказал я, — а не лучше ли нам ходить в море змейкой, с севера — на юг, с юга — на север. Этим маневром мы будем просматривать большее пространство...

Покрышкин задумался, как бы прикидывая целесообразность моего предложения, и, кивнув головой, сказал:

— Хорошо! Давай тогда сделаем так: с косы берем курс сто восемьдесят градусов, идем десять минут, затем разворачиваемся правым разворотом на курс триста пятьдесят и идем четыре минуты, затем снова берем курс сто восемьдесят и идем столько же времени. И так в последующем. В результате у нас получится полоса, сдвигающаяся к берегам Одессы, шириной двадцать пять — тридцать километров. Это будет хорошо. Теперь слушай дальше: над морем с курсом сто восемьдесят обрати внимание и запомни, под каким углом к оси полета, то есть фюзеляжу, идут волны. Они хорошо заметны по барашкам. В случае, откажет компас — можно таким способом выйти к своему берегу, а не улететь куда-нибудь к берегам Турции.

— Не улетим! — заверил я, — у меня есть ручной магнитный компас. Он хоть и не точно, но все же север показывает!

— Какие вопросы есть?

— Когда полетим?

— Давай вот что: сначала проложи маршрут, а затем иди к самолетам. И передай техникам, чтобы они подвесили к нашим самолетам подвесные бензобаки, заправили их, опробовали при работающем моторе. О готовности доложить мне.

Проложив маршрут, увлеченный новым заданием Александра Ивановича, я поспешил на аэродром, нашел своих техников Григория Чувашкина и Павла Ухова и рассказал им о предстоящем вылете на "охоту". Оба техника сразу же вызвали механиков и принялись готовить самолеты к боевому вылету. Минут пятьдесят спустя были поставлены подвесные баки, заправлены и опробованы при работающем моторе. Течи в стыках бензобаков не было. Все хорошо, и я доложил А. И. Покрышкину.

— Товарищ майор, самолеты к вылету готовы! Погода не очень благоприятствовала нам. Низкая облачность тянулась с моря. Солнце почти не просматривалось, только порой выглянет — и тут же скроется за облаками. Я сел в кабину. Вскоре подошел и Александр Иванович.

...Лохматые тучи нависли над морем. Местами они вались с набегающими волнами, образуя сплошную туманную стену. Между тучами и темной морской водой — просвет метров 60-100.

Здесь, между морем и облаками, проходит путь немецких транспортных самолетов из Крыма в Одессу. Наши истребители идут в пяти метрах от волн с пенистыми гребнями. Впереди — А. И. Покрышкин. За ним в правом пеленге я. Непрерывно осматриваю пространство по сторонам, сзади. И вот замечаю, как впереди, из облака выползает тяжело груженный "Юнкерс-52" и идет метрах в тридцати от воды. Коротко сообщаю А. И. Покрышкину курс и направление полета транспортника. А Александр Иванович видит его и подает команду:

— Атакуй, Голубев! Только наверняка!

Я быстро делаю небольшой доворот. Крыло моей машины чуть ли не касается волн.

Транспортник приближается все ближе и ближе. Бью по левому мотору одной длинной очередью. Темная струя дыма потянулась изогнутой дорожкой. Я почти рядом на параллельном курсе проскакиваю его. В иллюминаторах "юнкерса" вижу немецких офицеров, возвращающихся с крымских "курортов".

Горящий самолет начал снижаться, затем коснулся воды колесами, обдав себя брызгами, неуклюже пошел на нос и, оставляя за собой большое бурлящее пятно, нырнул в морскую пучину.

Мы продолжаем поиск. В щели между облаками и водой ни одного ориентира. Нужно обладать очень тонким ощущением высоты и беспрекословно верить в приборы, чтобы лететь в таких условиях. Необходимо постоянно наблюдать за пилотажными приборами, компасом и часами, чтобы не потерять пространственное положение, не сбиться с курса — выдержать большое физическое напряжение.

Покрышкин уверенно ведет в таких сложных условиях свою машину.

Спустя несколько минут полета мы снова встречаем один за другим двух Ю-52, которых постигает такая же участь.

Нам в этот день повезло: три сбитых самолета!

Так победно заканчивался почти каждый полет на свободную "охоту", ставшую одним из распространенных видов боевой деятельности наших истребителей.

Нигде так ярко, как на "охоте", в свободном полете, не проявлялся закон взаимодействия ведомого и ведущего. Это — высшая форма боевой деятельности летчиков-истребителей.

Выносил, отработал, усовершенствовал эту форму А. И. Покрышкин. Настойчиво и повседневно прививал он своим летчикам качества зорких, находчивых "охотников". И лучших из них посылал в тылы противника, в самые ответственные и трудные полеты.

В свободном полете пары Покрышкин предъявлял к ведомому очень высокие требования. И это не случайно. Роль ведомого в таком полете значительно усложняется. Истребитель-вохотник" не имеет определенного маршрута. В поисках воздушного противника ему приходится преодолевать немалое расстояние. И ведомый .должен непрерывно следить за ориентировкой, мгновенно разгадывать замысел ведущего.

На "охоте" в момент атаки обнаруженного противника инициатива ведомого активизируется. Он может атаковать врага вслед за ведущим или даже первым — по его указанию, или в зависимости от обстановки. А эти обстоятельства предъявляют ведомому новые требования: точность удара, всестороннюю отличную летную подготовку.

Для лучшей осмотрительности в свободном полете ведомый держится на увеличенной дистанции, не превышающей триста метров. Это обеспечивает большой просмотр зоны, дает возможность заранее обнаружить противника, если он попытается обрушиться на пару "охотников".

Радиосвязь в свободном полете пары имеет большое значение. Ею нужно пользоваться с толком. Ни одного лишнего слова — иначе противник может засечь направление, район полета пары, и тогда "охота" не принесет эффекта. Покрышкин не терпел лишних фраз и докладывать о замеченном противнике требовал двумя-тремя словами — направление полета, высота и расстояние. Дальнейшее он выяснял сам.

Вдали от фронта

Долгие и непрерывные боевые действия давали себя знать: личный состав всех трех наших гвардейских — 16-го, 100-го и 104-го — авиаполков заметно устал. В жестоких сражениях никто не щадил себя, — только бы победить! Нередко достигалось это неизмеримой ценой — жизнью. Дивизия, естественно, понесла потери, и в конце декабря, перед самым новым 1944 годом, главнокомандующий Военно-Воздушными Силами решил снять с фронта нашу 9-ю гвардейскую Мариупольскую дивизию и отвести ее в тыл — для пополнения личным составом и материальной частью, а заодно дать летчикам, техникам, механикам передохнуть и подготовиться к новым схваткам с коварным врагом, которого советские войска уже начали изгонять с нашей родной земли.

Полки перебазировались севернее Черниговки. Надвигалась зима; погода, после того, как прошли дожди со снегом, стояла пасмурная. Образовалась непролазная грязь. Но месить ее нам пришлось недолго. Вслед за небольшим морозцем, сковавшим землю, повалил снег, и зима заявила о себе по-настоящему.

Население Черниговки, как и соседних с ней населенных пунктов, куда прибыли на отдых полки, тепло и радушно встречало авиаторов, предоставляло нам жилую площадь, образовавшуюся за счет уплотнения. Местные власти подыскали домики под штабы, учебные классы, столовые. С жителями у нас установились очень хорошие взаимоотношения. Люди были свидетелями преступлений, совершенных здесь фашистскими оккупантами, много рассказывали нам о зверствах гитлеровцев и неизменно просили отомстить за поруганную землю, крепче бить врага и гнать, гнать супостата туда, откуда он пришел.

Первые дни ушли у нас на устройство. Мы обживали теплые, уютные комнатушки, приводили себя в надлежащий вид.

Разместили меня вместе с Покрышкиным в одной комнате, где уже стояло две кровати. Стол дала хозяйка. Вот и вся наша мебель.

Дом стоял на берегу небольшой речки. У запруды вода не замерзала, и колесо водяной мельницы, пошлепывая плицами, крутилось круглосуточно.

По утрам мы с Александром Ивановичем совершали пробежку к реке, делали зарядку, умывались. Тело наливалось бодростью, силой. Дышалось легко, полной грудью. И далеким сном уже казались нам трудные фронтовые дни и ночи, и словно бы совсем не мы, не зная отдыха, не зная сна, не успев поесть или побриться, торопили свои поостывшие машины в бой.

А тут — благодать! Отошли куда-то вдаль печали и тревоги, отоспались — и нет уже усталости.

Но полеты продолжаются. Передышка — передышкой, а летные навыки нужно не только сохранять, но и совершенствовать, готовить себя к новым схваткам с воздушным противником. Летчики отрабатывают технику пилотирования, подвергаются тщательной, скрупулезной проверке. Перерывов в полетах нет. А отлетав, занимаемся в классе, изучаем штурманское дело, овладеваем теорией стрельбы по наземным целям, а затем закрепляем навыки на практике — наносим удары по мишеням. Учебные воздушные бои ведем с учетом качественно новых тактических приемов, разработанных наиболее опытными летчиками нашей дивизии во главе с уже известным всей стране советским асом А. И. Покрышкиным.

Технический состав, разумеется, трудился так же самоотверженно, как и в прифронтовых условиях: обеспечивал полеты, производил необходимый самолетам ремонт, добивался четкой, безотказной работы аппаратуры и оборудования. Таким образом, передышка была несколько условной. Личный состав трудился по-прежнему напряженно, а вот обстановка была сейчас иной — не содрогалась от взрывов земля, не чертили небо самолеты с черными крестами на крыльях. Люди становились более спокойными и уравновешенными.

В свободное время, по вечерам, стала выступать наша самодеятельность. Разрядка уже сама по себе располагала певцов, танцоров, музыкантов к проявлению таланта. Кто-то из политработников повел речь о самодеятельности — и дело пошло! Нашлись и мастера слова, и баянисты, и плясуны. Поистине талантов не счесть! Кто бы мог подумать, что дерзкий, горячий в бою Клубов — тонкий лирик в душе и до самозабвения влюблен в Пушкина! А разве не было для нас открытием, когда на импровизированную сцену вышел Слава Березкин? Ну, артист! Уморил нас своими шуточными песнями! А как плясал Андрей Труд! Никто не знал прежде о его "хореографических" способностях.

После концерта, как правило, устраивались танцы. Тревожил душу голосистый баян Григория Масленникова — начальника связи полка, мягкие мелодии будили воспоминания, и мы на какой-нибудь часик как бы отрешались от суровой действительности, забывали о войне. А когда приезжали артисты с настоящим концертом — для нас это было праздником! Пела душа, глаза светились радостью. В каждом нашем движении угадывался молодой задор, энергия, сила. Хотелось любить и быть любимым. И нет в этом ничего удивительного: ведь мы были еще очень молоды, мы были просто юны.

В первых числах января Александр Иванович улетел на По-2 за своей любимой — за Машей. Самолет дал ему командующий армией генерал Хрюкин. Приглянувшаяся Покрышкину белокурая медсестра служила в БАО, который не раз обеспечивал наши боевые действия на Северном Кавказе. Здесь они встретились и подружились. С тех пор и идут вместе по жизни.

Итак, улетел Александр Иванович. А дня через два-три возвратился. Помню, все мы находились на аэродроме, готовились к полетам. Смотрим, идет на небольшой высоте По-2, сделал круг и пошел на посадку. Глаз у летчиков наметан: а что это за пассажир во второй кабине?..

Не успел я, как говорится, оценить обстановку, как Виктор Жердев с улыбкой кричит мне:

— Придется тебе, Георгий, нынче переселяться! Третий — лишний!

Ребята засмеялись. Засмеялся и я:

— Что ж, переселяться, так переселяться! Кому-то из вас придется потесниться.

А самолет уже подрулил к стоянке. Как только винт замер, к машине отовсюду поспешили все, кто был поблизости. Поняли, что к чему. Клубов, Жердев, Трофимов, Сухов, Еремин и другие хором поздравляют молодоженов. Те смущенно улыбаются, благодарят за оказанную им теплую встречу.

Прошло уже больше месяца, как мы в Черниговке. Полк живет все той же напряженной подготовкой к грядущим схваткам. Идут занятия в классах, отрабатывается боевое мастерство в небе. Мы уже знаем, как следует бороться с различными типами самолетов, отработали штурманскую подготовку с применением радиопеленгаторов, групповую слетанность в боевых порядках пары, звена и эскадрильи.

В дни полетов все эти элементы мы отрабатывали в комплексе. Ходили парами и звеньями по маршруту, затем, подходя к аэродрому, с разрешения руководителя полетов, снижались до бреющего, выскакивали на полигон, делали "горку" и атаковали наземные цели. Как правило, это были бочки из-под бензина, наполненные песком, пропитанным горючим. Попадешь — "смесь" загорится, и результат атаки летчику виден. После этого на бреющем полете уходили от цели и шли на посадку.

В один из таких дней, когда после выполнения полетного задания наша четверка возвратилась на аэродром, техник сказал А. И. Покрышкину:

— Вас вызывает командир дивизии.

Мы переглянулись: полковник Дзусов просто так не позовет!

Стало грустно на душе: уехал в Москву на учёбу наш комиссар подполковник Погребной. Близкие друзья — Клубов, Жердев, Сухов, Руденко, Олефиренко, Старчиков сейчас в Баку, получают новые самолёты. А тут и Александра Ивановича явно забирают куда-то. И ребята повесили носы.

Вечером я зашел в знакомый домик. Александр Иванович и Маша уже собирались к отъезду. Да и долго ли было . собраться. Шинели на себя — и сборы готовы. Разговор у нас как-то не клеился. Чувствовалось, что Александр Иванович тоже переживает, нервничает.

Всю почти ночь я не спал: как-то оно будет дальше? Уж очень я привык к А. И. Покрышкину, привязался к нему, изучил его боевой "почерк", научился молниеносно реагировать на его действия, "угадывать его мысли".

Вскоре меня вместе с командиром 100-го авиаполка подполковником Лукьяновым вызвал начподив полковник Мачнев и сообщил, что надо поехать к шефам, в Мариуполь. Дело в том, что 9-я гвардейская истребительная авиадивизия получила почетное наименование Мариупольской — ее личный состав отличился в жарких боях за освобождение Приазовья, вел успешные боевые действия за Таганрог и Бердянск. Имена бесстрашных асов Н. Трофимова, А. Федорова, П. Еремина, И. Руденко, братьев Глинка, К. Лавицкого, Г. Комелькова, А. Закалюка, И. Бабана и других были широко известны в соединении.

Став "мариупольцами", мы, естественно, почувствовали себя земляками жителей этого славного города-труженика.

Теперь, будучи с Лукьяновым посланцами соединения, мы испытывали и гордость за оказанное нам доверие, и ответственность за миссию, которой удостоили нас. Ехали;

на поездах "от станции до станции" — в теплушках, набитых солдатами, в пассажирских вагонах, вместе с ранеными, а то и прямо на открытых платформах. Порой холод пробирал до костей, но чем ближе был Мариуполь, тем теплее становилось на душе. И вот на третьи сутки мы достигли цели. Пошли сразу же в горком партии. Первый секретарь тепло принял нас, внимательно выслушал, пригласил секретаря райкома комсомола, работников аппарата — и сообща обсудили вопрос об организации встреч. Мы побывали у рабочих заводов имени Ильича и "Азовсталь", рыбкомбината, в местных учебных заведениях. Выступили также по радио. О чем рассказывали? Конечно же, о том, что больше всего интересовало наших "земляков": о том, как воевали за Мариуполь, кто отличился, как готовимся к новым боям.

Мы видели тысячи обращенных на нас глаз. Мы ощущали тепло любви, которую народ питает к своей армии, мы чувствовали в рукопожатиях силу крепких рабочих ладоней, кующих металл для Победы.

Мы видели, как население под руководством партийной и комсомольской организаций восстанавливало разрушенные врагом заводы, фабрики, школы, жилые дома.

До сих пор помню, как, приехав на "Азовсталь", я увидел взорванную фашистами доменную печь. Не рассчитал враг заряда: сделана она была добротно, и могучее тело ее после взрыва стояло накренившись. Я спросил у одного из инженеров, что теперь будут делать с этой печью.

— Как что? — ответил он. — Будем восстанавливать. Выровняем, поставим на место и запустим в работу.

В его голосе звучала уверенность.

И я поверил его словам. Я даже мысленно представил домну такой, какой она должна быть в действительности.

Идем дальше. Повсюду груды развороченного металла, разрушенные мартены. Много видел я разрушений, но то, что предстало сейчас взору, острой болью отозвалось в сердце.

Вскоре мы с Лукьяновым совершали обратный путь на перекладных — спешили к боевым друзьям. Помимо теплых слов, добрых приветов, мы везли им "сюрприз" от работников рыбокомбината — два ящика копченого рыбца. Как ни велик был соблазн полакомиться вкусно пахнущей "копчушкой", мы решили ящики не вскрывать, пока не возвратится из Москвы наш командир. Но как сохранить подарок шефов, если днём уже звенит капель? И я решился на эксперимент: зарыл ящики в глубокий снег.

Возвратившись в Черниговку, мы подробно рассказали боевым товарищам о поездке к шефам, обо всем, что видели, что слышали. Выступил я на нашем полковом партийном собрании. Одним из пунктов решения этого собрания было записано: "Организовать сбор средств в помощь мариупольцам". Личный состав собрал вскоре 90158 рублей. Деньги были переданы по назначению как бескорыстная помощь армии народу-труженику для скорейшего восстановления народного хозяйства. В этом факте наглядно отразились кровная связь и нерушимое единство армии и народа. Прочные узы дружбы крепко связали фронтовиков с мариупольцами. Война катилась на запад, и мы частенько, всматриваясь в карту, отыскивали на юге знакомое название и про себя отмечали, что расстояние до него становилось все больше и больше.

Вскоре приехал Покрышкин, да еще с хорошей вестью: остается в полку! Рады были и он, и мы. А тут — рыбец на столе. Ну, чем не праздник!

В конце месяца командир дивизии снова вызвал к себе Александра Ивановича.

— Звонил Главный маршал авиации Новиков, — сказал полковник Дзусов. — Вызывает тебя. Видимо, опять на переговоры...

Помолчал, потом добавил:

— Завтра будет самолет. Готовься! Кстати, полетишь не один — возьми с собой и ведомого. Может, новую мат-часть дадут — не отказывайтесь.

В полдень я уже знал, что лечу в Москву. Оформил в штабе документы, вернулся, собрал чемоданчик — и готов!

Утром следующего дня прилетел Ли-2 и забрал нас.

Остановились в гостинице "Москва". Столица выглядела строго, по-военному. Из окон нашего номера мы подолгу глядели вдаль и думали, каждый о своем, и в то же время об одном — о победе над еще сильным врагом.

Наши думы прервал телефонный звонок. Александра Ивановича вызывал к себе Главнокомандующий ВВС. Как проходила беседа, о чем шла речь — Александр Иванович не рассказывал. Но когда он возвратился в гостиницу, я понял, что разговор был серьезный.

— Предлагали перейти в Главный штаб, в отдел боевой подготовки, — глухо сказал Покрышкин. — Еле убедил, что это нецелесообразно, что на фронте от меня больше пользы, чем здесь. Да и как оставить полк, ребят, с которыми сроднился и не мыслю себя без них?

Александр Иванович подошел к широкому окну, из которого далеко видна была Москва. А там, за серой пеленой дымки, где-то в дальней дали, в этот предзакатный час, это же неяркое зимнее солнце играло холодными бликами на обшивке его зачехленного истребителя. Я угадывал мысли своего командира, и понимал его состояние, ибо испытывал точно те же чувства, что и он.

— Да! — вдруг оживился Покрышкин, обращаясь ко мне. — Главком предложил нам съездить в КП к Лавочкину, посмотреть его новый истребитель, принятый на вооружение наших Военно-Воздушных Сил. Сказал, что в скором времени получим эти машины...

Утром следующего дня мы уже были гостями выдающегося советского авиаконструктора. Лавочкин очень тепло, радушно встретил нас, пригласил к себе в кабинет и сразу же перевел беседу в деловое русло. Речь шла о наиболее удачной конструкции фронтового истребителя. Каким он видится нам? Чего еще не учли конструкторы, какими летно-тактическими качествами должна, по нашему мнению, обладать машина, какое требуется вооружение. Конструктора интересовали самые разнообразные вопросы, и мы поняли, что мысленно он уже создал не одну идеальную конструкцию истребителя — высокоскоростного, с мощным вооружением, легкого в управлении, маневренного и неуязвимого.

Но мы знали и другое: мысль опережает технические возможности производства, укладывает конструкторский замысел в строгое "прокрустово ложе" реальности. Мы уже знали, что Ла-5 — отличная машина, отвечающая высоким современным требованиям боя на вертикалях и виражах, что она хорошо оснащена и вооружена. Нам предстояло изучить здесь матчасть и облетать самолет.

Мы побывали в заводских цехах, с интересом знакомились с производственными процессами. В одном из цехов мы увидели машину, несколько отличавшуюся от Ла-5. Сопровождавший нас конструктор, объяснил:

— Это Ла-седьмой. Придет на смену "пятерке". Мы с Покрышкиным переглянулись: значит, верно мы подметили в Лавочкине страсть искать, творить, создавать новое, лучшее!

...На аэродроме стоял неумолчный гул моторов. Вот один из Ла-5 стремительно побежал по бетонной дорожке и, оторвавшись от нее, стал набирать высоту. Как хотелось быть сейчас на месте летчика-испытателя, "чувствовать" понравившуюся нам машину, пойти на ней в бой.

Конструктор, словно угадав наши мысли, сказал:

— Вам, ребята, лучше было бы поехать в Горький и там полетать на такой машине. Дело в том, что там есть УЛа-5, вас "провезут", а затем полетаете сами.

Доводы конструктора были резонны и неоспоримы. Решили: отправляемся в Горький.

На следующий день Александр Иванович на Ут-2, который пилотировал личный летчик Лавочкина, улетел в Горький. Я же остался в Москве в ожидании телефонного звонка — выезжать поездом или вылетать самолетом, который будет прислан за мной.

Сижу в гостинице, жду. А звонка все нет и нет. По моим расчетам, Ут-2 давно уже на месте. Еле дождался утра — забеспокоился не на шутку. Вечером отправляюсь на вокзал, беру билет на Горький.

Вот и завод. Проходная. Расспрашиваю, как мне найти А. И. Покрышкина. На меня смотрят с недоумением: никакого Покрышкина здесь не было и нет.

— Как нет? — похолодело у меня внутри.

— Да очень просто — нет! Позвоните в заводоуправление, может, там что-либо знают.

Наконец, узнаю: А. И. Покрышкин приехал в Горький, находится сейчас в гостинице. Адрес такой-то.

Почему мне сказали "приехал", а не "прилетел"? Вернулся из-за плохой погоды? Так на небе ни единого облачка! Позвонили в гостиницу. Ответили, что А. И. Покрышкин ушел. Мне остается ждать. Вдруг открывается дверь, и на пороге — Александр Иванович.

— А ты как здесь? — удивляется он. Объясняю, а сам поглядываю через командирское плечо на его спутника, летчика с Ут-2. Почему он перевязан, в бинтах?

— Что с вами?

— Да ничего, — спокойно ответил Александр Иванович. — Чуть-чуть поцарапались.

Уже вечером, в гостинице, он рассказал подробнее о случившемся. Оказывается, летели вдоль реки на бреющем и налетели на телефонные провода. Самолет упал, разбился.

— Ну, а мы вот отделались легким испугом! — пошутил Александр Иванович.

Мое воображение рисовало картину этого происшествия в деталях, и я понимал, что счастливый исход — чистая случайность. "Как же так, как же так?" — корил я в душе пилота.

В Горьком мы изучили Ла-5, затем нам дали по два-три провозных на УЛа-5, и вот мы с Александром Ивановичем занимаем места в кабинах Ла-5ФН и один за другим взлетаем. Машина ведет себя отлично. Мотор мощный;

Истребитель легко слушается рулей. О чем еще может мечтать боевой летчик?!

Совершили несколько полетов по кругу, по одному полету в зону. На этом наша "учеба" закончилась. Получили два новеньких самолета УЛа-5 — и взяли курс на Москву.

А вскоре на одном из УЛа-5 мы вылетели домой — в Черниговку.

Нас ждали с нетерпением. Засыпали вопросами. Люди стремились к действию, люди рвались на фронт. А тем временем в этих краях уже чувствовалось весеннее дыхание.

Запомнился мне но той поре такой эпизод. Идем мы как-то утром вдвоем с Александром Ивановичем на аэродром вдоль пруда, глядим — невдалеке от берега, где лед уже растаял, чирки один за другим ныряют в воду.

— А не хотел бы ты, Жора, отведать утятины? — шутливо спросил Александр Иванович.

— Отчего же нет! — ответил я, почувствовав вдруг щекочущий запах жареного утиного мяса.

А мой командир, вижу, вытащил уже пистолет, целится.

"Э, — думаю, — ничего из этой затеи не будет! "Утятина" сейчас взмахнет крылышками и улетит..."

Грянул выстрел. В тот же миг захлопали крылья, побежали по воде белые следы бурунчиков. И вот уже чирки взмыли ввысь. Но один остался лежать комочком.

А. И. Покрышкин отыскал хворостину, зацепил чирка, подтянул к берегу. На выстрел вышла хозяйка дома:

— Что, уже и дичь добыли? Давайте — на ужин изжарю вам...

Вечером нас ждал сюрприз: вкусно пахнущая жареная утятина. На столе появилась вишневая настоечка. Хозяйка, тепло улыбаясь, взволнованно сказала:

— Выпейте, ребятки, за скорую победу! — На ее глазах заблестели слезы. — И я с вами выпью. За ваше здоровье, за ваше счастье, за то, чтобы сынки наши да мужья вернулись целехонькими до своих хат, до деток своих!

Над Яссами гремят бои

До свиданья, Черниговка! Мы снова отправляемся на фронт. Передышка наша закончилась. 16-й гвардейский истребительный авиаполк полностью укомплектовался летно-техническим составом и материальной частью.

С молодыми летчиками, прибывшими к нам на пополнение из школ и не "нюхавшими пороха", была пройдена специальная программа по тактической подготовке и боевому применению. Каждый ведущий "натаскивал" своего ведомого применительно к воздушным боям, проведенным в небе Кубани, Донбасса и Крыма.

За "черниговский" период произошли небольшие изменения в руководстве: наш командир Покрышкин сменил полковника Дзусова на должности командира дивизии. Сам Дзусов тоже пошел на повышение. Командовать нашим полком стал Б. Глинка, которого мы все хорошо знали как превосходного воздушного бойца.

Полк был боеспособным, личный состав готов был выполнить любую задачу.

По сводкам Совинформбюро мы жадно следили за обстановкой на фронте. Ежедневно политработники спешили к нам, чтобы сообщить одну за другой радостные вести:

освобожден от фашистов еще один крупный город, столица Родины снова салютуют в честь очередной победы наших войск. И мы от души радовались таким вестям. А в груди росло желание еще смелее драться с противником, вносить и свой вклад в общий успех наступающих фронтов. И сердце звало: "Скорее в бой!.."

2 мая 1944 года мы покидали Черниговку, простились с ее замечательными людьми, с которыми успели крепко подружиться, которым мы многим обязаны за их бескорыстную помощь, за радушие. Жители провожали нас, тепло напутствовали, наказывали быстрее очистить от фашистской нечисти родную землю, родное небо.

Полки нашей 9-й авиадивизии, перелетая с одной точка на другую, перебазировались все ближе и ближе к фронту. Направление — на Румынию. Где-то там должны мы снова скрестить оружие с врагом, где-то там предстоит нам драться с ним, гнать все дальше и дальше на запад.

Четвертое военное лето вступило в свои права. Пролетая над украинской землей, мы всюду видели разрушения, следы упорных боев. Отступая под мощными ударами наших войск, фашисты предавали огню и уничтожению все, что только можно было сжечь и уничтожить.

Но жизнь есть жизнь. Нам сверху видны черные, обугленные воронки, а вокруг уже зеленеет молодая трава. Опаленная войной земля пробуждалась к жизни!..

У разбитых домов копошатся люди — отстраивают, восстанавливают из пепла родимый кров.

Из сводок мы узнали, что 3 мая немецко-румынские войска группы армий "Южная Украина" севернее города Яссы пытались наступлением ликвидировать плацдарм, захваченный войсками 2-го Украинского фронта на западном берегу реки Прут. Однако широкого развития это вражеское наступление не получило, хотя на некоторых участках противнику и удалось вначале вклиниться в боевые порядки наших войск и даже кое-где продвинуться на глубину 2-4 километра. Но войска 2-го Украинского фронта при поддержке авиации тут же контратаковали врага и быстро восстановили прежнее положение, а затем нанесли противнику сильный удар, отбросив его под Яссы.

Наш полк — на последнем отрезке маршрута, ведущего нас навстречу боям. Конечная наша точка — Стефанешты, небольшое румынское село. Отсюда мы будем вести боевые действия. Завтра же. А сегодня это уже зона боев: кто знает, может, ждут уже нас в том районе вражеские истребители? Наши ребята хорошо знают, — что прифронтовая полоса полна неожиданностей — и все настроены по-боевому, бдительны, готовы дать решительный отпор.

Эскадрилья за эскадрильей, с небольшими интервалами по времени, производят посадку. Рассредоточиваем самолеты по стоянкам и тут же, по заранее составленному графику, начинаем — пока что парами — нести дежурство на аэродроме, готовые немедленно на взлет.

Боевая жизнь началась! Вернее сказать — продолжается. Неутомимые труженики из батальона аэродромного обслуживания уже все подготовили для встречи полка, а теперь вместе С нами работали, заботясь о подготовке самолетов к вылету: заправляли их бензином и маслом, укрывали машины маскировочными сетками, рыли щели, чтобы личный состав мог укрыться в случае налета вражеской авиации. Проявили оперативность и повара: точно ко времени обед был готов.

Мы довольны своими новыми боевыми друзьями: первое знакомство с личным составом БАО оставило хорошее впечатление.

Здесь, в Стефанештах, мы были удивлены встречей, оказанной нам местными жителями. На аэродроме появилась большая группа местных жителей. У каждого — либо скрипка, либо барабан, флейта, кларнет. Нас встретили "Катюшей", затем были исполнены популярные мелодии тех лет — "Синий платочек", "Сулико" и другие. Просто диву даешься: как дошли сюда "наши песни? Когда успели их разучить?

Мы видели в глазах этих людей дружелюбие, понимали, что в нашем лице они приветствуют Советскую Армию, приветствуют своих освободителей от фашистской чумы.

К вечеру собралось еще больше народу. Музыканты играли непрестанно. Начались танцы. К этому времени и "нашего полку прибыло": во второй половине дня стали садиться транспортные Ли-2, доставившие остальной личный состав полка, техническое имущество и все полковое хозяйство.

Люди сразу же занялись делами: подготовкой самолетов, устройством на еще необжитом аэродроме.

На следующий день работа здесь кипела уже по-настоящему. Вечером состоялись полковые партийное и комсомольское собрания. Докладчиком на партсобрании был командир части майор Б. Глинка. Он подробно обрисовал наземную и воздушную обстановку, сложившуюся под Яссами, в районе которых мы будем отныне действовать, соответственно этому объяснил наши задачи и, конечно, подчеркнул, что коммунисты, как и всюду, будут действовать решительно, смело, будут личным примером звать на подвиги молодежь. Затем выступил коммунист П. Еремин. Он призвал товарищей организованно начать боевые действия, не забывать о дисциплине в различной обстановке, особенно — о дисциплине боя.

— Мы некоторое время находились в тылу, — сказал он. — За этот период кое-что изменилось в тактических приемах воздушного боя. Надо это обязательно учесть...

Командир 3-й эскадрильи Н. Трофимов высказал свои соображения относительно быстрейшего ввода в строй молодых летчиков, которые еще не участвовали в боях и, следовательно, боевого опыта не имеют.

— Наш долг, — твердо сказал он, — сделать из новичков настоящих воздушных бойцов!

Старший инженер полка майор Копылов обратил внимание коммунистов технических профессий на ожидающие их трудности.

— Техники, механики, оружейники должны быстро и качественно готовить материальную часть самолетов к интенсивной боевой работе, — сказал он, а затем обратился к коммунистам обслуживающего подразделения — БАО, призвав их действовать умело, быстро.

Рано утром следующего дня поэскадрильно, группами по шесть самолетов полк начал облет района боевых действий. В воздухе было сравнительно спокойно, и мы "провезли" всю летную молодежь, показали ей линию фронта, приобщили к своему боевому коллективу.

Чувствовалось, что наступившее затишье вот-вот взорвется активными боевыми действиями. Противник явно накапливает силы. По данным агентурной разведки, на этом участке фронта появились наши давние "знакомые", с которыми нам приходилось встречаться не раз и не два — и в небе Кубани, и над просторами Украины: эскадры "Рихтгофен", "Удет", "Мельдерс", "Зеленое сердце". Значит, гитлеровское командование в данный момент придает этому участку фронта весьма важное значение. Летчики в этих эскадрах собраны отборные — хитрые, коварные, с солидным боевым опытом. Воздушные схватки будут серьезные. Надо готовиться к боям по-настоящему.

...После того как мой ведущий стал командиром дивизии, я тоже пошел на повышение — сам стал ведущим, а моим ведомым был назначен молодой летчик Андрей Иванков. Я успел уже слетаться с ним, вместе мы произвели облет района боевых действий. Новичок пришелся мне по душе. Он хорошо пилотировал, отличался быстрой реакцией, смелостью, решительностью. "Натаскивал" я Андрея на боевое применение точно так, как в свое время Покрышкин — меня. Еще одно хорошее качество заметил я у Иванкова: он превосходно ориентировался. Когда бы я ни запросил его, где мы летим, — всегда он точно называл место.

И надо же такому случиться — летом вдруг я... загрипповал. Наш полковой врач запретил мне летать, а тут как раз начались бои. Друзья летают на боевое задание, а меня держат в лазарете. Какая обида!

Узнаю от друзей: четверка Клубова вела трудный бой. Ведомый командира группы лейтенант Карпов в этом бою погиб. Клубов не мог остаться без ведомого — и взял Андрея Иванкова. На время — пока, мол, Голубев поправится. Да так и не захотел с Андреем расставаться. Я не возражал: Клубов был храбрым, отважным летчиком, он дрался отчаянно и смело, и я знал, что Иванкова он быстро введет в строй.

Когда я возвратился в эскадрилью, мне дали ведомым нового молодого летчика — Николая Кудинова. Он тоже оказался хорошим боевым товарищем. Здесь же в Стефанештах, в районе аэродрома, я "натаскивал" его боевому применению, и тоже учил своего ученика так, как учил меня когда-то мой учитель, мой ведущий — Покрышкин.

Кудинов быстро осваивал науку воевать, молниеносно повторял мой маневр, понимал меня буквально с полуслова. Вскоре мы с ним стали вылетать на боевые задания.

В районе Ясс шли воздушные бои, правда, не отличавшиеся особым напряжением, как того мы ожидали. Но мы чувствовали, видели, что обстановка на этом участке с каждым днем все больше усложнялась. Наши воздушные разведчики В. Цветков, Н. Коряев, П. Табаченко-Чертков, Н. Трофимов, П. Кетов докладывали, что противник из тыла, со стороны Бухареста и Плоешти перебрасывает по железным и шоссейным дорогам технику, боеприпасы, горючее и живую силу. Это явно свидетельствовало о том, что готовится контрнаступательная операция.

Так оно и случилось. В начале мая 1944 года немецко-румынские войска перешли в наступление. Завязались ожесточенные бои. Фашистское командование, придавая серьезное значение этой операции, бросило в бой значительные силы авиации.

Надо сказать, что наши молодые летчики уже успели совершить по нескольку боевых вылетов, участвовать в воздушных схватках. Смело, тактически грамотно дрались с вражескими асами А. Иванов, Н. Кудинов, А. Сеничев, Г. Бабкин, М. Бузуев и другие ребята. Мы искренне радовались каждому их успеху.

Воздушные бои нарастали и стали очень упорными. Противник применил тактику массированных налетов бомбардировщиков Хе-111, Ю-88 и Ю-87 большими группами — по 60, а то и 100 самолетов в каждой. Их сопровождали не только истребители Ме-109, ФВ-190, но и машины итальянского и румынского производства.

Фашистское командование, пытаясь завоевать господство в воздухе, применило новые тактические приемы ведения боевых действий авиации. В частности, перед нанесением массированного бомбового удара большой группой бомбардировщиков вперед высылались истребители ФВ-190 с бомбами. Те приходили на передний край и начинали обрабатывать позиции наших войск. "Мессершмитты" их прикрывали, и наши летчики, естественно, завязывали с ними бой. Через некоторое время подходили вражеские бомбардировщики. Мы заметили, что их боевой порядок построен по типу нашей кубанской "этажерки", разработанной и примененной Покрышкиным. Выходит, противник стал перенимать нашу тактику. Уже в ходе боев мы перестраивались на новые методы борьбы, применяли контрприемы.

Мы тоже стали летать большими группами — до 24 самолетов. Не помню такого даже на Кубани, где происходили самые массовые бои. Здесь же новая тактика противника вынудила нас увеличить наряд самолетов. Надо, однако, признать, что такой боевой порядок большой группы истребителей громоздковат. Но благодаря умелому управлению боем, грамотному использованию радиосредств, да и крепкой воинской дисциплине, мы воевали успешно при совсем малых потерях.

Припоминаю эпизод. 29 мая наша группа, состоявшая из 16 истребителей, вылетела на прикрытие поля боя в районе Скуляны, Негрешты и Тыргу-Фрумос. Ударную восьмерку возглавлял А. Клубов. Вторую восьмерку вел Г. Речкалов.

Подходя уже к линии фронта, наши летчики увидели большую группу Ю-88, прикрытых "мессерами". Клубов решительно повел свою восьмерку в атаку. В это время восьмерка Речкалова связала боем истребителей прикрытия.

С первой же атаки один "юнкерс" был сбит, второй зажжен. Строй бомбардировщиков нарушился. Воздушные стрелки открыли из турельных пулеметов плотный огонь, но он уже был неэффективным. Вражеские летчики поспешили неприцельно сбросить бомбы.

Выходя из атаки, Клубов услышал голос своего ведомого Андрея Иванкова:

— Внизу "мессер" заходит кому-то из наших в хвост!..

Клубов моментально среагировал — и с полупереворота дал очередь по атакующему "мессершмитту" и сбил его. Этим командир спас от верной гибели своего боевого товарища.

Бой разгорался. На подмогу "мессерам" пришла десятка "фоккеров". А нам стала помогать восьмерка соседей, летавших на "лавочкиных".

Возвратились наши ребята домой с убедительной победой: 11 сбитых вражеских самолетов! Один только наш летчик, Душанин, самолет которого был подбит "мессером", не дотянул до аэродрома и приземлился в поле "на живот".

Я уже подчеркнул, что успеху способствовала не только выучка, а и дисциплина.

Но были случаи и иного характера. В одном из боев с "лаптежниками" (Ю-87) и истребителями прикрытия ФВ-190 в районе Ясс двум нашим молодым летчикам лейтенантам Петухову и Барышеву досталась легкая победа — они сбили по самолету: один свалил "юнкерса", другой — "фоккера". Окрыленные первой удачей, они в последующих боях, проявив зазнайство ("не так страшен враг, как его малюют"), стали гоняться за отдельными вражескими машинами, отрываясь от своей группы и, естественно, нарушая ее боевой порядок. Старшие товарищи напомнили им разговор на недавнем партийном собрании, где шла речь о вводе в строй молодого пополнения. Петухов и Барышев обещали исправиться, но...

На третий день они вновь повторили ошибку: стали гоняться за легкой добычей — и сами оказались под огнем вражеских истребителей. Благо, что спаслись на парашютах, но остались, как у нас говорили, "безлошадными". И пока не пришли в полк новые самолеты, они, конечно, не могли участвовать в боях.

Урок Петухов и Барышев получили серьезный. Призадумались не только они, но и все наши новички: "Дисциплина, брат, не пустые разговорчики!.." И поняли, что бой не прощает ошибок, что побеждает врага лишь тот, кто умеет сочетать мастерство со смелостью, отвагу с точным расчетом, хорошую тактическую подготовку с дисциплинированностью.

В самый разгар боев под Яссами, помню, собрали весь наш летный состав и проинформировали: на нашем участке фронта появился "Як" с красным коком, на котором летает вражеский летчик. Перелетает линию фронта, приходит к нам в тыл, пристраивается к той или иной группе идущих на задание самолетов и, выждав удобный момент, сбивает наш самолет, затем штурмует дороги — и уходит. Его надо сбить. Но надо проявить осторожность — как бы не атаковать своего "яка" ведь и у нас и в других авиаполках есть "Яковлевы" с красными коками винтов.

Надо проявлять бдительность. Если появится "як" и будет явно пристраиваться — в любом случае не давать ему заходить в хвост.

Нам не пришлось встретиться с фальшивым "яком". Вскоре нам сообщили, что он попался: группа наших "яков" расправилась с коварным фашистом. Он не знал, что на наших машинах были уже на коках новые условные знаки. Стал пристраиваться. Тут его и подсекли.

Воздушные бои продолжались. Но не было в этих сражениях прежнего напряжения. Противник нес большие потери, проигрывал в тактике и не мог завоевать господства в воздухе. Исход был ясен: врага ждал разгром и на этом участке фронта. Но нам не привелось быть свидетелями завершения этой операции: поступил приказ срочно перебазироваться в район Львова. Там готовилось новое наступление. Там мы были нужнее.

Здесь линия фронта выгнулась дугой в западном направлении. Она как бы показывала, что недалек тот день, когда немецко-фашистские захватчики будут полностью выброшены за пределы наших священных границ, и Родина будет полностью освобождена.

Дивизия вошла в состав 7-го истребительного авиационного корпуса генерала А. В. Утина. Мы без всякого изучения и облета района боевых действий сразу же включились в боевую работу. Началась Львовско-Сандомирская операция.

Партийная и комсомольская организации нацелили весь личный состав полка на быстрейшее и успешное выполнение боевых задач. Да мы и сами понимали, что находимся на одном из главных направлений, что нам Верховное Главнокомандование оказало большое доверие, возложив задачу завоевать господство в воздухе и обеспечить надежное прикрытие наступающих войск. Мы понимали, что нам предстоит выдержать упорные и жестокие воздушные бои.

С самого начала операции наши предположения оправдались. Противник активно вступал в бой. Его бомбардировочная авиация стремилась наносить массированные налеты большими группами. Истребительная авиация немцев все время висела над полем боя. В первых же схватках были потери с обеих сторон..

Так, утром 16 июля 1944 года шестерка под командованием капитана А. Труда вылетела на прикрытие поля боя в районе Львова. На высоте трех с половиной тысяч метров наши летчики, не успев еще оценить воздушную обстановку, сразу же попали в трудное положение: на них со всех сторон навалились "фокке-вульфы" и "мессеры". Завязался напряженный бой. Противник все больше и больше наседал да нашу шестерку, и в общей сложности его самолетов стало двенадцать. И тут, как на грех, наша радиостанция наведения из-за неисправности не смогла проинформировать летчиков, находящихся выше.

В воздухе началась самая настоящая свалка. Наши летчики активно вступили в бой, но силы были неравные, — пришлось в основном отбиваться от беспрерывных атак противника.

Инициативу захватили немецкие летчики. Это было слышно даже по радиоприемнику, установленному у нас на аэродроме. В эфире стоял такой гвалт, что нельзя было не понять: трудно приходится нашим ребятам!

В результате боя наша шестерка рассыпалась. "Фоккеры" ее изрядно потрепали, и она в течение длительного времени по одному и парами собиралась на свой аэродром.

Вернулись пятеро. Ивана Руденко в конце боя сбили.

После возвращения нашей группы командир полка собрал весь летный состав, заслушал доклад летчиков, сделал подробный разбор боя, указав как на его положительные стороны, так и на недостатки. В конце разбора было сделано соответствующее внушение. Мы тяжело переживали потерю Ивана Руденко. Но у каждого из нас все же теплилась тайная надежда: "Может, жив? Может, вернется, как это часто бывало?"

В последующих боевых вылетах командир полка увеличил наряд самолетов. Была изменена и тактика прихода на линию фронта. При подходе к линии фронта мы тщательно уточняли воздушную обстановку и выходили на передний край на увеличенной скорости полета. Бои по-прежнему были напряженными и изнурительными: фашисты яростно сопротивлялись.

Вечером того же дня мы уже в составе двенадцати самолетов — двух ударных четверок капитана Г. Речкалова и капитана А. Клубова, четверки прикрытия А. И. Покрышкина (ведущим общей группы был А. И. Покрышкин) прикрывали войска конно-механизированной группы генерала В. К. Баранова. Встретили до тридцати шести Ju-87, четыре Hs-129 под прикрытием восьмерки "фоккеров", которые, подходя к линии фронта, начали перестраиваться в боевой порядок для нанесения бомбового удара по нашим войскам. Обстановка складывалась так, что некогда было занимать выгодное положение для атаки. Каждая секунда имела большое значение. Надо было упредить противника, помешать перестроению и тем самым сорвать прицельное бомбометание.

Наши ударные четверки Речкалова и Клубова смело врезались в строй "юнкерсов" и с первой же атаки подожгли два Ю-87. Наша четверка под командованием Покрышкина набросилась на "фоккеров".

Завязался воздушный бой. Сначала на виражах, а затем и на вертикальных маневрах. Инициатива с первых же минут была захвачена нашими летчиками. Напряжение боя с каждой минутой нарастало. "Юнкерсы" стремятся встать в круг и замкнуть его для бомбометания и самообороны, но наши летчики, беспрерывно атакуя, не дают им этого сделать.

Все перемешалось, только по коротким командам по радио, подаваемым командирами наших четверок, было ясно, что бой идет организованно.

В тот момент, когда Покрышкин добивал Ю-87, ко мне в хвост пристроился "Фокке-Вульф-190".

Враг был от меня уже метрах в ста, но, видимо, вынести прицел вперед для упреждения никак не мог.

Секунда, вторая — и мой самолет мог попасть под трассу "фоккера", но товарищи выручили: они по радио сообщили о нависшей надо мной опасности. Я мгновенно произвел резкий поворот вправо, позволивший мне увернуться от огня "фокке-вульфа" и одновременно прикрыть выход Покрышкина из атаки.

Длившаяся двадцать минут, эта воздушная схватка носила яростный и ожесточенный характер.

Наша группа в этом бою сбила 9 вражеских самолетов, не потеряв ни одного своего. В этом бою Покрышкин и Речкалов сбили по два самолета противника, а Клубов, Жердев, Трофимов, Труд и Иванков — по одному. Сработали отлично!

На разборе Покрышкин объяснил успех высокой организацией боя, дисциплиной наших летчиков, взаимной выручкой, настойчивостью атак и умением бить врага в самое уязвимое место. В заключение в шутку сказал:

— Это мы взяли у фашистов реванш за утренний бой! На следующий день боевая работа продолжалась обычным порядком. Во второй половине дня летчики, свободные от боевого задания, собрались около землянки командира полка и слушали радиостанцию, настроенную на боевую волну. Как раз группа майора П. Еремина вела бой с истребителями противника. Начальник связи полка майор Г. Масленников усердно записывал радиообмен нашей группы.

В это время из землянки вышел начальник штаба полка подполковник Датский и тут же с возмущением произнес:

— Что это там за кавалерист разъезжает на полосе?

Мы все, как по команде, повернули головы в сторону полосы — и действительно увидели едущего верхом на лошади человека. Ехал он по взлетно-посадочной полосе к знаку "Т", затем развернул лошадь, поехал вдоль знака "Т" и, проехав немного, повернул на стоянку самолетов.

Подполковник Датский скрылся за дверью землянки. Мы сидели и думали: "Кто это мог быть, что за всадник пожаловал на аэродром?".

И тут же дверь землянки вдруг распахнулась и радостный начальник штаба крикнул:

— Ребята! Это Иван Руденко вернулся! Мне сейчас по телефону со стоянки сообщили...

Мы помчались к стоянке с криком "Ура!". Иван уже спешился с лошади на том месте, где еще вчера стоял его самолет.

Руденко окружили техники, механики, оружейники и расспрашивали, как его сбили.

— Иван, здравствуй! — закричали мы хором. — Жив!

— Да, жив, как видите!

— Не ранен?

— Нет! Вот только на этом транспорте, —сказал он, показывая на лошадь, стоящую здесь же рядом, — всю свою мягкую часть разбил. Шестьдесят километров без седла галопом отмахал! Мне пехотинцы предложили. Добирайся, мол, сам, если не возражаешь. Я им говорю, что с детства мечтал стать кавалеристом, да только в летчики попал. Дали мне гнедого, и я, не теряя времени, пустился в путь.

— Ну, молодец!

Все мы были взволнованы и рады за Ивана Руденко, что все обошлось хорошо, что он вновь вернулся невредимым в наш родной 16-й гвардейский полк.

...27 июля наши наземные войска штурмом овладели городом Львовом, взяли Станислав, Перемышль, Ярослав и вышли на линию государственной границы.

По заданию "общества"

После освобождения нашими войсками Львова мы перебазировались в местечко Лисьи Ямы. Площадка, использовавшаяся в качестве аэродрома, оказалась у небольшой речушки. Взлетно-посадочная полоса была ограниченной длины и даже при нормальном расчете на посадку приходилось в конце пробега намеренно уклоняться вправо, дабы не свалиться с откоса в речку, которой, как шутили авиаторы, почему-то именно здесь захотелось совершить изгиб.

Но летчики у нас были довольно опытные, техникой пилотирования при взлете и посадке владели в совершенстве, и на этой площадке каждый как бы демонстрировал свое высокое искусство взлетать и садиться.

Линия фронта уверенно, неотвратимо сдвигалась на запад. Личный состав полка не знал передышки: наземные части успешно наступали, а мы помогали им штурмовыми действиями, прикрывали от вражеской авиации.

И лишь Военторг не поспевал за нами. А людям позарез нужны были-предметы личного обихода. Казалось бы, мелочи — а без них нельзя!

Летчики, техники знали, что я порой летаю на связных самолетах. И кто-то "подсказал" командиру нашего полка майору Б. Глинке, чтобы тот командировал меня во Львов за "мелочами". Все, мол, там в Военторге есть — пусть привезет. Для "общества".

Командир долго не соглашался, а потом уступил. Я составил целый список — записал, кому что надо, взял собранные на покупки деньги и с рассветом вылетел на Ут-2 во Львов. Над городом сделал круг, посмотрел с высоты, как мне сориентироваться, и произвел посадку невдалеке от позиции зенитчиков, прикрывавших город. Попросил их посмотреть за машиной, а сам направился выполнять "наказы". Разыскал магазин Военторга, кое-что купил там — зубную пасту и щетки, туалетное мыло, одеколон, крем для обуви, а вот лезвий для безопасной бритвы и бритв в магазине не оказалось. Кто-то посоветовал поехать на городской рынок. Решился: задание надо ведь выполнить — не возвращаться же с пустыми руками!

На попутных машинах добрался до рынка — большого и многолюдного. Был он обнесен высоким деревянным забором с несколькими воротами. В одни из них и прошел я — и тут же смешался с толпой.

Сразу же убедился: мне сказали правду. Здесь можно было увидеть что угодно. Купил я и лезвия, и бритвы. В общем, все заказы выполнил. Купил и бутылку вина- очень уж понравилась мне яркая этикетка. Прилечу, думаю, и угощу товарищей. Довольный тем, что не зря слетал во Львов, стал пробираться к выходу. Время близилось к обеду — и надо было собираться в обратный путь. Вдруг толпа закачалась, загудела. — Комендатура! — услышал я чей-то голос. Встреча с патрулями, конечно же, ничего приятного не сулила, и я стал быстрее продвигаться к воротам. Но еще издали увидел там офицера и группу солдат. У каждого, кто покидал рынок, они проверяли документы. Я остановился, чтобы оценить свое неловкое положение. Одет был я в спортивный костюм, "сделанный" из летного комбинезона, — и на военнослужащего похож был не очень... Следовательно, мой внешний вид не мог представлять интереса для патрулей, придирчиво искавших тех, кто нарушил те или другие элементы военной формы одежды, кто вступил в противоречие с уставными требованиями, проявил недисциплинированность.

Но мало ли что может быть.

Спросил рядом стоявшего гражданина, что случилось, кого "они" ищут?

— Да кто их знает, просто так, проверка документов. Это часто бывает.

"Да, — подумал я. — Дела не весьма важные. Сейчас меня задержат, станут разбираться, что к чему. А солнце уже начинает садиться. Мне же надо обязательно засветло быть на своем аэродроме".

С этими мыслями повернул я в сторону других ворот. Но и они оказались под строгим и придирчивым контролем.

Что делать? Пойду, объяснюсь, расскажу все как есть — поймут, надеюсь...

На выходе меня остановил майор, потребовал документы. Протянул ему удостоверение личности. Майор положил его в общую пачку:

— Идите в комендатуру! — сказал он и назвал адрес. Я начал было объясняться, но майор ничего не пожелал слушать. Пришлось искать комендатуру. Нашел. Открыл калитку — и увидел во дворе марширующих военнослужащих. Прежде чем вступить в беседу с задержанными, комендант счел уместным проверить их строевую подготовку.

Направился к дежурному, представился. Капитан недоуменно посмотрел на меня:

— Вы что, тоже военный? Я ответил утвердительно.

— А почему в гражданской одежде?

Стал рассказывать.

Капитан вышел и минут пять спустя возвратился.

— Вы посидите здесь, подождите, — сказал он мне.

Я готов был на все — и на усиленную строевую подготовку и на взыскание за нарушение формы одежды, — лишь бы скорее отпустили: надо сегодня обязательно улететь! Сижу как на иголках, поглядываю на часы, начинаю нервничать: большая стрелка прошла уже полтора круга...

Вот к дежурному зашел лейтенант и принес целую кипу удостоверений, принадлежавших задержанным. Дежурный вызвал старшину и передал ему документы на регистрацию.

Я снова обратился к дежурному с просьбой отпустить меня, объяснил, что уже поздно, что мне засветло надо добраться до своего аэродрома, что ночью я, дескать, летать не умею. Но он и слушать не желал: сиди, мол, и жди...

Тут я забеспокоился всерьез. Не вернусь к вечеру в полк — и начнутся тревоги, поиски.

Мысль работает лихорадочно: надо искать выход из создавшегося положения! Встал, пошел разыскивать старшину, который унес документы.

Он сидел в маленькой комнатушке. Перед ним на столе возвышались две стопки документов. Он брал каждое очередное удостоверение, выписывал нужные ему сведения — и перекладывал документ в другую стопку.

Завел разговор со старшиной, стал объяснять ему, что прилетел издалека, пора возвращаться. Короче, прошу вернуть мне мой документ. Но старшина коротко отрезал:

— Нет, ничего я не отдам! Идите к дежурному! Круг замкнулся. Что делать?

И тогда я решил пойти на маленькую хитрость. Но сначала надо, чтобы старшина отыскал мое удостоверение.

— Товарищ старшина! Проследите, пожалуйста, чтобы не потерялась небольшая фотокарточка, которая хранится в моем удостоверении. Она мне очень дорога.

Дописав строку, старшина, порывшись в одной из стопок, нашел мое удостоверение, развернул, повертел его в руках и сказал:

— Ничего здесь нет!

— Как нет? Должна быть фотокарточка! — стал "нажимать" я, — значит, уже потеряли!

Старшина, ничего не ответив, положил мой документ поверх еще незарегистрированных.

"Раньше запишет — скорее отпустят! — подумал я с тайной надеждой. — Быстрее бы писал!".

В это время зазвонил телефон. Старшина что-то коротко ответил, бросил трубку на рычаг и куда-то умчался. Я не долго думая, взял свое удостоверение, положил в карман и выскочил вслед за старшиной. В комендатуре все были заняты своими делами, на меня — никакого внимания. "Эх, была — не была!" — и я быстро вышел на улицу.

Вскоре я был уже у самолета. Не теряя ни минуты, взлетел и взял курс на свой аэродром. И чего только не стерпишь ради "общества"...

В полк я прилетел с небольшим опозданием. Доложил командиру о своих "приключениях". Он пожурил меня, а ребята были очень рады и довольны: задание-то я выполнил! Тут же они принялись приводить себя в порядок — бриться, подшивать подворотнички, погоны. С превеликим удовольствием освежился и я в этот вечер, побрился и пошел отдыхать. Привезенную бутылку вина решил припрятать до удачного повода. Нашел, как мне казалось, наиболее "безопасное" укрытие — меховой унт.

Забегая вперед, скажу, что воспользоваться той бутылкой вина мне не пришлось. Вскоре был у нас повод, и я сказал друзьям:

— Ну ребята — сейчас я вас угощу хорошим винцом! С этими словами я наклонился, пошарил под кроватью, достал свой правый меховой сапог, сунул в него руку — пусто. Опустился на колено, дотянулся до второго унта, пошарил — тоже ничего нет.

Ребята смотрят на меня с недоумением. А я к ним с вопросом:

— Да ладно, хватит шутить! Это еще больше удивило всех.

— В чем дело? Какая бутылка, какое вино? Никто, оказывается, ничего не видел, ничего не брал. Лишь впоследствии я узнал, что эта бутылка вина как нельзя кстати подвернулась под руку моему боевому товарищу Косте Сухову и сослужила ему хорошую службу. Шутил я потом: не будь этой бутылки вина, ходил бы ты, Костя, всю жизнь холостяком!

Идем наперехват

Два дня подряд рано утром в одно и то же время над районом нашего базирования в тыл на большой высоте пролетал разведчик Ю-88.

В конце дня, помню точно — после четвертого вылета на боевое задание- я подошел к самолету Покрышкина. Покрышкин стоял вместе с техником около крыла и давал ему какие-то указания. Я доложил командиру о результатах боевой работы.

— Хорошо! — ответил Александр Иванович. И, обращаясь ко мне, добавил: — Надо нам немецкого разведчика сбить! Покажем Гансу, кто хитрее! Поставь задачу Ухову подготовить самолеты к вылету на 4 часа 30 минут. Подвесные бензобаки на самолетах не ставить! И пусть хорошо проверит кислородное оборудование. Пойдем на большую высоту. "юнкерс" ходит на 8-9 тысяч метров. Понял?

— Так точно! — ответил я.

На следующее утро мы с Александром Ивановичем в 4 часа 40 минут уже были в воздухе на высоте 7 тысяч метров.

Метеоусловия способствовали нам: ни одного облачка и довольно хорошая видимость. Больше высоту не набирали.

Если разведчик будет идти на высоте 8-9 тысяч метров, то его снизу на фоне неба в косых, мягких лучах солнца легче найти: самолет временами дает отблеск.

Трасса разведчика стала осью нашего полета. Ходить около нее нам пришлось довольно долго.

Вражеский разведчик все не появлялся. Мы уже начали беспокоиться: то ли гитлеровский летчик изменил маршрут, то ли сегодня не придет совсем? Все напряженнее всматривались в горизонт над линией фронта, откуда должен идти "юнкерс".

Наконец он появился еле заметной точкой на горизонте.

— Идет, по курсу выше! — почти прокричал я.

— Вижу! — ответил Покрышкин.

Знакомый силуэт Ю-88 хорошо был виден на фоне неба и с приближением к нам все увеличивался. Сомнений не было: это он! И идет прежним маршрутом.

— Разворот вправо на девяносто! — скомандовал командир.

— Понял! — ответил я.

Мы развернулись. Нет, мы не стали сразу набрасываться на разведчика. Замысел Александра Ивановича я понял: он решил пропустить его подальше в тыл, поближе к аэродрому. Да и вражеские летчики могли раньше времени заметить нас. Чтобы у экипажа создалось впечатление, что мы их не видим, мы продолжали полет с небольшим набором высоты параллельно маршруту разведчика и зорко следили за его действиями. Он по-прежнему, не меняя курса, продолжал полет в восточном направлении.

Вот он подходит к намеченному нами рубежу перехвата. Покрышкин круто разворачивает свой истребитель в сторону "юнкерса", командует мне:

— Пошли!

Увеличив скорость, мы начинаем догонять врага. Теперь обратный путь к линии фронта ему отрезан. Противник уже видит нас, дает газ и с набором высоты пытается уйти. За "юнкерсом" тянутся черные полосы дыма: моторы работают на форсажном режиме.

Высота 8000 метров. Мы — в хвосте разведчика. Летчик стал со снижением разворачиваться в сторону линии фронта. Но этот маневр — лишь в нашу пользу: быстрее сократилось расстояние.

Вот дистанция открытия огня!

— Атакую, прикрой! — приказал командир.

— Понял!..

Покрышкин открывает огонь по кабине стрелка, затем переносит его на правый мотор. Из правой плоскости "юнкерса" повалил дым. Самолет загорелся и, пролетев немного, начал крениться на правую плоскость, а затем совсем свалился и стал падать на глазах у всего личного состава полка. Ударившись о землю, он взорвался.

Мы некоторое время сопровождали его. Но вот взметнулось пламя на месте падения самолета — и мы, круто развернувшись, пошли домой.

Дальше