В небе над Витебском и Оршей

С самого начала войны белорусский народ находился под пятой фашистских оккупантов. Тяжкие испытания выпали на его долю. Гитлеровские вояки принесли неисчислимые бедствия и страдания. Миллионы советских людей подвергались террору, зверским истязаниям. В республике убит каждый четвертый житель. На белорусской земле в полную силу бушевало пламя всенародной борьбы против врага.

Враг превратил Белоруссию в огромную крепость. Здесь он создал мощные оборонительные рубежи на глубину до 250 километров. Гитлеровцы не без оснований считали, что удержание Белоруссии преграждало советским войскам пути к Восточной Пруссии и Польше. Отсюда, используя аэродромы, фашистская авиация могла угрожать ударами Москве.

Особое внимание противник уделял удержанию районов Витебска и Орши, которые являлись воротами в Прибалтику и Белоруссию. Здесь оборона была наиболее прочной. Севернее Орши враг отрыл 17 линий траншей, между ними — минные поля, всевозможные заграждения.

В октябре 1943 года войска Западного фронта начали бои на оршанском направлении. Противник оказывал на редкость упорное сопротивление на земле и в небе. [128]

18-й гвардейский авиаполк располагался неподалеку от фронта — на аэродроме Доброселье. Совместно с «Нормандией» и другими полками 303-й авиадивизии он вел интенсивные боевые действия. В 38 воздушных боях в октябре наши летчики сбили 28 самолетов врага.

В то время в наступлении войск Западного фронта впервые участвовала 1-я польская пехотная дивизия имени Тадеуша Костюшко. Она вступила в бой 12 октября в районе Ленино.

Узнав об этом, фашисты решили во что бы то ни стало разгромить ее, в том числе и ударами с воздуха.

На гвардейцев 18-го полка и летчиков «Нормандии» командование возложило задачу прикрыть дивизию польской пехоты.

Утром 12 октября восьмерка истребителей нашего полка — ее вел капитан С. А. Сибирин — заметила подходившие к линии фронта две большие группы самолетов врага. В первой из них насчитали около 20 «юнкерсов» и 8 «фоккеров», во второй 12 «хейнкелей» и 6 истребителей. Сибирин доложил обо всем на КП и решил атаковать первую группу. А на вторую группу командный пункт немедленно направил восьмерку «яков» из «Нормандии» под командованием Марселя Лефевра. Французские летчики находились в воздухе в соседнем районе.

Ю-87 уже подходили к линии фронта, и у летчиков Сибирина не оставалось времени, чтобы занять выгодное для атаки положение. Каждая секунда была дорога. Как же упредить противника? Как сорвать прицельное бомбометание? И тогда Сибирин всей восьмеркой врезался в строй «лаптежников» на встречных курсах.

Вражеские истребители бросились на помощь своим бомбардировщикам. Завязался бой. Поначалу он шел на виражах, затем на вертикалях. Инициативу захватили наши летчики. Четверка Владимира Запаскина сражалась с восьмеркой «фоккеров», а четверка Семена Сибирина продолжала атаковать «юнкерсов», не давая им возможности встать в «круг» и замкнуть его для прицельного бомбометания.

В этой обстановке отличились Георгий Хосроев и Василий Барсуков. Они сбили двух «юнкерсов». Их товарищи вывели из строя еще пару «лаптежников». Это вынудило экипажи «юнкерсов» сбросить бомбы как попало и спасаться бегством. За ними стали выходить из боя и «фокке-вульфы». Одного из них в момент преследования с близкого расстояния сбил Владимир Баландин. [129]

В этом бою погиб наш летчик Иван Черный. Его истребитель был подбит. Кое-как он дотянул машину до переднего края наших войск, выбросился с парашютом. Фашисты открыли по нему огонь и убили.

На другой день враг неоднократно предпринимал попытки нанести бомбовые удары по советским и польским войскам большими группами «юнкерсов». Наши «яки» отразили их налеты. Семен Сибирин, Василий Серегин и Марсель Альбер сбили три бомбардировщика. Истребители Ивана Грачева и Петра Шагаева были подбиты. Они выбросились с парашютами и вскоре вернулись в полк.

14 октября, когда в воздухе находились две шестерки гвардейцев под командованием Занаскина и Серегина и шестерка «нормандцев» во главе с Бегэном, перед линией фронта появилась большая группа фашистских самолетов — 40 «юнкерсов» и 10 истребителей. По команде с пункта наведения наши «яки» пошли ей навстречу.

Французские летчики с ходу связали боем вражеских истребителей, а шестерки Запаскина и Серегина зашли с разных сторон сверху сзади и одновременно нанесли удар по головной группе бомбардировщиков. Неожиданная атака оказалась результативной. Василий Серегин и Иван Столяров с дистанции около 100 метров сбили двух «юнкерсов». Строй бомбардировщиков нарушился.

Шестерки Запаскина и Серегина, действуя попарно, продолжали непрерывно атаковать «юнкерсов». И снова — удача. Владимир Запаскин, Василий Серегин и Иван Столяров сбили еще три Ю-87. Фашисты сбросили бомбы, не долетев до цели, и повернули обратно. В момент их разворота Столяров снова сблизился с одним «юнкерсом» и расстрелял его в упор. Бомбардировщик взорвался в воздухе.

Запас горючего у наших истребителей подходил к концу, и они начали выходить из боя. На помощь и замену им подоспела восьмерка «лавочкиных» из 523-го полка. Ее перенацелил из соседнего района пункт наведения. Она бросилась преследовать уходивших бомбардировщиков и, догнав их, сбила три самолета.

Во время боя групп Запаскина и Серегина с «юнкерсами» шестерка «нормандцев» вела схватку с десятью «фоккерами» и не дала им возможности защитить своих бомбардировщиков. Французы сбили 4 «фокке-вульфа», потеряв при этом двух своих летчиков — Роже Дени и Мориса Бона. У нас из боя не вернулся Иван Столяров. Летчики видели, что после того, как ему удалось сразить третий [130] самолет, он погнался за четвертым, уходившим в глубь своей территории. Видимо, израсходовав горючее, Столяров не смог долететь обратно до линии фронта и погиб.

В полку Иван Столяров отличался завидной храбростью и смекалкой в боях. За последние три месяца он сбил 11 самолетов. Его подвиги были отмечены двумя орденами Красного Знамени.

Этот печальный случай напомнил всем нашим летчикам, что воевать необходимо с горячим сердцем и холодной головой. Мысли воздушного бойца должны работать четко, чтобы безошибочно отсчитывать время, расстояние и высоту, остаток горючего. В бою недопустимы ошибки и просчеты. Они оборачиваются слишком дорогой ценой.

В ночь с 14 на 15 октября мы получили из штаба дивизии данные о сосредоточении бомбардировщиков на ближайших аэродромах врага.

Ранним утром, собрав летчиков у КП, я по указанию командира проинформировал их об изменении обстановки на земле и в воздухе, рассказал о некоторых особенностях в тактике действий авиации противника. Затем подполковник А. Е. Голубов разъяснил задачу:

— Ожидаются налеты крупных групп наших бомбардировщиков. Первую группу прикрытия в бой поведу я. Вторую возглавит майор Федоров. Затем по графику уйдут остальные. Управление боевыми вылетами возлагаю на гвардии майора Гнездилова.

Когда боевая задача была поставлена, майор К. Ф. Федоров, капитан И. Г. Цивашев и лейтенант Н. Ф. Титомир собрали парторгов, комсоргов и агитаторов эскадрилий и дали им советы и рекомендации, как лучше организовать партийно-политическую и комсомольскую работу в этот день. Речь шла о своевременном выпуске боевых листков, о подготовке наглядной агитации с разъяснением конкретных задач, о подведении итогов каждого боевого вылета с непременным указанием фамилий авиаторов, отличившихся на земле и в небе.

Затем состоялось построение полка с выносом гвардейского Знамени. Мы установили его рядом с пультом управления КП, недалеко от взлетно-посадочной полосы. Так начался день 15 октября.

Первая группа — 12 «яков» — под командованием А. Е. Голубова ушла в заданный район. При подходе к линии фронта командир полка запросил информацию об обстановке. Ему ответили, что вражеских самолетов в воздухе пока не обнаружено. [131]

Подполковник Голубов увел группу в глубь своей обороны. Патрулируя над нашей территорией, он поддерживал связь с пунктом наведения. Знал командир, что враг обычно наносил удары, когда в воздухе не было наших истребителей. Так он попытался поступить и на этот раз. С пункта наведения передали команду:

— «Орел-первый», в квадрате пятьдесят появились две группы самолетов противника. Идите им навстречу!

Голубов тотчас же развернул группу и на повышенной скорости повел ее на перехват врага. Для обеспечения внезапности он решил зайти на самолеты гитлеровцев с тыла и нанести удар по головной группе с ходу. Командир уже заметил фашистов. К фронту приближались две группы по 10–12 «юнкерсов» в каждой под прикрытием двух четверок ФВ-190. Выполнив задуманный маневр, гвардейцы на максимальной скорости устремились в атаку. Звено Владимира Запаскина при этом нацелилось на две четверки «фоккеров» попарно. А восьмерка Голубова нанесла удар по головной группе Ю-88.

Эта атака оказалась для врага неожиданной. Вероятно, экипажи бомбардировщиков приняли наших истребителей за своих. Воздушные стрелки не открывали огня. Голубов зашел в хвост ведущего группы «юнкерсов» и расстрелял его из пушки с короткой дистанции. Самолет вспыхнул и стал падать. Между тем наши истребители врезались в боевой порядок врага и подбили еще два «юнкерса». Один из них удачно сразил Василий Барсуков.

Гвардейцы вышли из атаки боевым разворотом в сторону солнца. Вражеские бомбардировщики стали уходить восвояси.

Очередной удар наши истребители обрушили на вторую группу «юнкерсов». Они атаковали ее со стороны солнца. Это затрудняло воздушным стрелкам ведение прицельного огня. Летчики Георгий Хосроев и Иван Шеламов, открыв стрельбу с дистанции около 150 метров, сбили еще два Ю-88. На выходе из атаки Иван Шеламов попал все же под пулеметную очередь вражеского стрелка. Истребитель загорелся и взорвался в воздухе.

Не выдержала натиска наших летчиков и эта вторая группа бомбардировщиков. Она также повернула обратно.

А четверка Владимира Запаскина, по-прежнему действуя попарно, связала боем обе четверки истребителей. Самому Запаскину удалось зайти на вираже в хвост и сбить ФВ-190. На него тут же свалилась пара «фоккеров», но его ведомый Владимир Баландин вовремя увидел врагов, [132] открыл заградительный огонь. Под одну из очередей попал фашистский истребитель. Оставшаяся шестерка поспешила за своими торопливо удиравшими «юнкерсами». Вскоре после посадки группы Голубова на задание ушли 12 «яков». Их вел К. Ф. Федоров. При подходе к району прикрытия с пункта наведения поступила команда:

— «Орлы», с запада подходят три группы самолетов противника. Их более тридцати. Высота — три тысячи метров. Атакуйте!

Сближаясь с врагом, майор Федоров решил набрать высоту метров на 500 больше, чем у противника, и зайти на «юнкерсов» со стороны солнца, ударить по ним дружным пулеметно-пушечным огнем.

Три девятки Хе-111 шли под прикрытием 8 «фоккеров». Истребители гитлеровцев не проявляли беспокойства. Вероятно, еще не обнаружили «яков». Выполнив доворот, Федоров скомандовал:

— «Орлы», атакуем!

«Яки» разделились на три группы. Четверка 2-й эскадрильи попарно напала на «фокке-вульфов», а две четверки 3-й эскадрильи, возглавляемые Константином Федоровым и Василием Серегиным, набросились на первую и вторую девятки Хе-111.

Ослепленные яркими лучами солнца, экипажи фашистских бомбардировщиков заметили наших истребителей, когда те уже открыли огонь. Константин Федоров и Г. Яскевич сразили ведущих обеих девяток, и «хейнкели» стали беспорядочно падать. Враг был ошеломлен. Строй его распался, и бомбардировщики, не чувствуя поддержки со стороны своих истребителей прикрытия, повернули назад.

Четверки Федорова и Серегина тем временем вышли из атаки вверх и тут же нанесли удар по третьей девятке. Н. Замковский и Н. Даниленко с близкого расстояния сбили два «хейнкеля». Затем общими усилиями был сражен еще один бомбардировщик. Это заставило противника развернуться на обратный курс.

Истребители группы Константина Федорова вернулись на свой аэродром. И тут выяснилось, что Николая Даниленко нет. Ведущий пары, с которым он летал, не спешил об этом докладывать, и я спросил прямо, где он потерял ведомого. Из его путаных ответов мы с Федоровым поняли, что за ведомым в бою он не смотрел.

Пока шло выяснение того, как это могло случиться, на [133] взлетно-посадочной полосе с ходу, не выпуская щитков, приземлился Як-9.

— Это же мой командир! — воскликнул механик Еремей Шаглаев.

Инженер полка Нестеров, взглянув на часы, покачал головой:

— У этого «яка» ведь все горючее выработано! — и дал команду отбуксировать самолет на стоянку.

Увидев Даниленко живым и невредимым, мы облегченно вздохнули. Вместе с К. Ф. Федоровым начали выяснять причину задержки. Летчик доложил, что, когда истребители пошли в атаку, он увидел пару «фоккеров». Они заходили нашим самолетам в хвост. Даниленко немедленно доложил об этом ведущему, но тот почему-то не среагировал на предупреждение об опасности, не ответил. И гвардейцу одному пришлось вступить с фашистами в бой.

На третьем вираже Даниленко сблизился с «фокке-вульфом», нажал гашетку, и враг пошел к земле. Фашисты накинулись на нашего летчика втроем. Они зажали сильно поврежденный «як» словно в тиски, но Даниленко продолжал бой, мало-помалу оттягиваясь на свою территорию. Боеприпасы у него кончились, и он решил таранить гитлеровца в лобовой атаке. Даниленко заходил на эту цель дважды, но каждый раз фашисты трусливо отворачивали в сторону. Затем они отвязались от него окончательно, ушли. Видно, и у них топливо было на исходе, а боеприпасы давно кончились.

Николай Даниленко едва дотянул свой Як-9 до аэродрома. Мастерство и воля помогли ему одержать победу над фашистскими асами. Тем самым он на деле доказал верность суворовской мудрости о том, что воюют не числом, а умением.

И если Даниленко проявил себя в том бою с самой лучшей стороны, то его ведущий оказался не на высоте. Об этом командир полка сказал ему перед строем летчиков-гвардейцев открыто и прямо. Подействовало. Ничего подобного за ним не наблюдалось до конца войны. Большую роль в этом деле сыграли заместитель командира полка по политчасти К. Ф. Федоров, коммунисты. Немало внимания уделяли они воспитанию у авиаторов чувства войскового товарищества и дружбы, готовности всегда прийти друг другу на помощь.

За четыре дня — с 12-го по 15 октября — гвардейцы нашего полка участвовали в 14 воздушных боях и сбили 22 самолета врага. Немногим меньше оказался счет уничтоженных [134] фашистов у «нормандцев». Серьезный урон причинили противнику воздушные бойцы и других полков нашей дивизии. Все это заметно охладило пыл гитлеровцев, заставило их отказаться от ударов по польской пехоте и советским частям на оршанском направлении.

Важно отметить, что совместные боевые действия наших войск и 1-й польской пехотной дивизии имени Тадеуша Костюшко в районе Ленино положили начало интернациональному содружеству, стали первой вехой на славном пути, пройденном польскими воинами в едином строю с Красной Армией. Они ознаменовали начало нового этапа в освободительной борьбе польского народа. Теперь 12 октября отмечается в ПНР как дата рождения Войска Польского.

Утром 24 октября в полк пришла волнующая весть: Указом Президиума Верховного Совета СССР от 23 октября 1943 года за образцовое выполнение боевых заданий командования в летних операциях на орловском, брянском, спас-деменском, ельнинском и смоленском направлениях Западного фронта 18-й гвардейский истребительный авиаполк награжден орденом Красного Знамени. Нам прислали поздравления командование войск фронта, 1-й воздушной армии и 303-й истребительной авиадивизии.

Эта награда вызвала у каждого из нас чувство гордости за наш боевой гвардейский полк. На славу сражались в небе и трудились на земле воины-авиаторы. В 1943 году (с февраля по декабрь) они произвели около 3000 боевых вылетов. В 295 схватках в небе сбили 150 фашистских самолетов. Это составило 40 процентов самолетов, сбитых пятью полками 303-й дивизии.

В полдень к нам прибыл комдив Г. Н. Захаров. Вместе с ним приехали начальник политотдела полковник Д. М. Богданов, делегация полка «Нормандия» во главе с Пьером Пуйядом.

Гвардейцы построились, вынесли Знамя. Майор К. Ф. Федоров открыл митинг. Выступивший на нем генерал Захаров особо отметил большие заслуги полка в летних и осенних операциях. С похвалой отозвался о наших воздушных бойцах, их отваге и мастерстве и полковник Богданов.

От французских собратьев по оружию выступил Марсель Лефевр:

— Мы видим: вы сражаетесь против врага смело, не теряя головы даже в самых трудных ситуациях. Именно этому мы и учимся у вас. Мы идем в бой вместе с вами [135] с уверенностью, что вы никогда не подведете нас. Мы сдружились с вами на земле и в воздухе. Клянемся, что будем идти вместе до победного конца, до полного освобождения России и Франции от германского фашизма...

Затем выступали летчики, техники, механики.

Вечером состоялся товарищеский ужин. Произносились речи. Вскоре послышались песни. Начинали их игравший на гармошке Василий Серегин и общий любимец обоих полков французский летчик Жозеф Риссо. Им подпевали все.

Французы любили наши песни. Вспоминая об этом, Франсуа де Жоффр в своей книге «Нормандия — Неман» писал: «Нужно услышать песню «Мама», музыка и слова которой хватают за душу, и другие рожденные войной русские песни, чтобы понять душу славянина. Прославление храбрости, любовь к родной земле, гимн подвигам на фронте и в тылу, самопожертвование во имя Родины, жажда жизни и презрение к смерти — все эти темы тесно переплетаются в песнях, дополняя друг друга, и все это на изумительно красочном и богатом языке»{3}.

Завершался октябрь. Низкая облачность, частые осенние дожди и туманы приковали авиацию обеих сторон к земле. Дежурные звенья в редкие дни вылетали по вызову передового КП воздушной армии, но самолетов противника они не встречали. Летчики изучали теорию, набирались сил.

Техники и механики, как и прежде, занимались ремонтом и отладкой самолетов. Свои машины к боям они готовили с полной гарантией в безотказности.

Как-то наши комсомольцы Н. В. Пономарев и А. Н. Макушев направились по делам службы в совхоз, что находился по соседству. Из разговора с директором узнали, что в совхозе всего два трактора, один из которых неисправный, а отремонтировать его невозможно — ни специалистов, ни запчастей.

— Разрешите посмотреть, — попросил Пономарев.

Вместе с Макушевым он осмотрел стоявший под открытым небом трактор.

— Поставить на ноги можно, — заявил механик. — Если, конечно, запчасти найти да руки приложить.

— Говорите: сколько будет стоить ремонт? Заплатим!

— Мы — бойцы Красной Армии, а не шабашники. [136]

Найдем запчасти и сделаем без всякой платы. А вы хлеба больше фронту давайте!

Механики вернулись в полк и доложили обо всем комсоргу Н. Ф. Титомиру, затем вместе с ним пошли к майору К. Ф. Федорову.

— Где запчасти-то возьмете? — спросил майор.

— На бывшем поле боя много разной техники, — ответил Макушев.

— Что ж, дело доброе, нужно помочь совхозу.

И комсомольцы Н. В. Пономарев, А. Н. Макушев, В. Тимощук, А. Зинченко во главе с коммунистом В. Поповым отправились в совхоз. Запчасти и в самом деле нашлись на поле боя. Повозиться пришлось основательно, но трактор на ноги все же поставили. Радости директора и работников совхоза не было предела. От всего сердца поблагодарили они воинов-авиаторов, даже письмо командиру написали...

Приближалась зима. По утрам подмораживало. Вместо дождя сыпал снежок. Для нас было важно, чтобы эта осенняя распутица скорее закончилась и взлетно-посадочную полосу подморозило.

Что же касалось французских летчиков, то зима их подросту пугала, и настроение «нормандцев» с наступлением холодов все более ухудшалось. Учитывая это, а также просьбу французской военной миссии, советское командование решило вывести полк «Нормандия» на один из тыловых аэродромов до конца зимы. На фронт они вернутся лишь весной 1944 года.

* * *

В начале ноября 1943 года 18-й полк перелетел на полевой аэродром у станции Литивля. Передний рубеж нашей обороны от него находился на удалении 12 километров. Взлетая с этой «точки», наши «яки» могли в минимально короткие сроки появиться над полем боя на витебском и оршанском направлениях. В то же время близость фронта заставила нас обратить особое внимание на маскировку самолетов, аэродромной техники, объектов. Для этого мы использовали лесные заросли, кустарник.

Летчиков разместили в ближайшей деревне. Техсостав поселился в отрытых в лесу землянках. Командир полка А. Е. Голубов, его заместитель по политчасти К. Ф. Федоров и я тоже расположились в землянке, которая находилась почти рядом с нашим КП. С лета сорок третьего года мы всегда жили вместе. За это время ближе узнали друг друга, сдружились. Эту дружбу бережно пронесли через [137] все испытания огнем. Храним ее и теперь, через долгие годы после войны.

Длинными осенними и зимними вечерами мы вели в землянке беседы на самые разные темы. Обсуждали вопросы организации и ведения боевых действий с учетом опыта своего и других полков. Нередко говорили о положительных и отрицательных сторонах в тактике действий современной авиации — и нашей, и вражеской. Подолгу вели речь о положении на фронтах. Были у нас беседы на темы философии и науки, поэзии, прозы. Мы часто спорили. Иногда просто рассказывали друг другу какие-либо смешные истории из своей жизни. Все это способствовало укреплению дружбы, доверия.

Окончательные решения в делах службы принимал, как это и положено, командир полка. Но практически вырабатывались эти решения на основе единства мнений. Каждый из нас испытывал понятную ответственность за исполнение приказов командира. На основе решения командира К. Ф. Федоров и я могли поставить боевую задачу эскадрильям и организовать ее выполнение. Мы во всем понимали друг друга с полуслова, временно могли заменять один другого.

Наша дружба оказывала благотворное влияние на укрепление сплоченности коллектива. Известно, что самый тщательный отбор людей для звена или эскадрильи, к примеру, не создавал и не мог сам по себе создать единый дружный коллектив. Сплочение людей в боевой коллектив — дело, требующее умения и такта. И мы, командование полка, прилагали немало усилий для того, чтобы сплотить коллектив.

1943 год — год коренного перелома в ходе войны и больших побед советских войск завершался. С весны и до конца этого года 18-й гвардейский полк участвовал во многих воздушных боях и сражениях. Все это необходимо было обобщить, осмыслить, сделать выводы. И штаб, используя нелетную погоду, совместно с начальниками служб и командирами эскадрилий организовал подготовку конференции летного состава по обмену боевым опытом. Руководил ею командир полка, и прошла она интересно, при большой активности ее участников. В докладе подполковника А. Е. Голубова шла речь о новых элементах в тактике противника и о тактических приемах, которые применяли в боях лучшие части и соединения, а также прославленные летчики А. И. Покрышкин, И. Н. Кожедуб, [138] A. В. Алелюхин, братья Д. Б. Глинка и Б. Б. Глинка, Амет-Хан Султан...

Доклад о возросшей роли воздушных боев при завоевании господства в воздухе было предложено сделать мне. На основе собранных фактов старался показать, что главную роль при завоевании господства в воздухе сыграли бои и сражения весной и летом 1943 года. В то время наша авиация уничтожила вражеских самолетов в воздухе в четыре раза больше, чем на земле.

Майор К. Ф. Федоров говорил о роли морального и психологического факторов в воздушных боях, приводил интересные примеры.

Со всей щедростью поделились своим боевым опытом летчики С. А. Сибирин, И. А. Заморин, В. И. Запаскин, B. И. Архипов, В. Г. Серегин, Г. П. Репихов... В обсуждении докладов участвовали едва ли не все наши воздушные бойцы. Говорили, спорили, затронули даже те вопросы, над которыми прежде мы особенно не задумывались. Теперь мы оценивали их по-новому, в свете большого боевого опыта.

В один из тех же дней провел конференцию с техническим составом полка и майор А. З. Нестеров. На ней шел обмен опытом эксплуатации самолетов в боевых условиях, эвакуации их с мест вынужденных посадок, организации восстановления и ввода в строй.

Близился новый, 1944 год — третий год войны. Как-то вечером, отдыхая в землянке, К. Ф. Федоров предложил:

— Может быть, нам елку устроить? Самую настоящую, а? Давайте разрешим людям встретить Новый год, как это было в доброе мирное время. Что вы на это скажете?

— Людям необходима разрядка, — поддержал я политработника. — Кстати, синоптики предсказывают на эти дни снегопад и метели при низкой облачности. Летать не придется.

Голубов весело улыбнулся, ответил шутливо:

— Вот помощничков приобрел! Опередили меня с этой инициативой. Сам давно ее вынашиваю!

— Тогда — за дело! — обрадовался Федоров.

— Всю подготовку к Новому году берите на себя, — предложил ему Голубов и продолжал: — А вы, Федор Семенович, позаботьтесь об усилении охраны в районе расположения личного состава, о поддержании порядка, соблюдении светомаскировки... Словом, сделайте все, что необходимо в таких случаях. [139]

Летчики и техники, младшие авиаспециалисты, узнав о разрешении командира встретить Новый год с елкой, с энтузиазмом начали к нему подготовку. Неистощимые на выдумку, они собрали деньги, закупили в военторге подарки. Полковые поэты написали стихи и эпиграммы, художники нарисовали дружеские шаржи. Были назначены три деда-мороза — для летчиков, техников и младших авиаспециалистов. К вечеру 31 декабря все было готово.

У летчиков в общежитии, у техников и механиков в больших землянках установили елки. Украсили их цветными флажками, фольгой, пулеметными и пистолетными гильзами.

Встреча Нового года удалась. Было весело и шумно. На какое-то время люди забыли, что шла война, жестокая и кровопролитная. Когда диктор Московского радио объявил, что выступит М. И. Калинин, все притихли. Всесоюзный староста рассказал об успехах наших войск на фронтах и достижениях тружеников в тылу, затем сердечно поздравил советских людей с наступавшим Новым годом, пожелал счастья и успехов в полном освобождении нашей Родины от немецко-фашистских оккупантов и в разгроме гитлеровцев на их земле.

Величественно и торжественно зазвучала мелодия нового Гимна Советского Союза — в тот раз он исполнялся впервые. Пели новый Гимн и авиаторы. Оказалось, комсорг Н. Ф. Титомир успел разучить его не только с коллективом художественной самодеятельности, но и со всеми комсомольцами полка.

Прекрасный, отлично организованный праздник словно вдохнул в сердца людей заряд новой энергии и бодрости.

И снова потянулись полные тревоги фронтовые дни.

Наши войска начали наступление на витебском направлении. Мы прикрывали их с воздуха, сопровождали эскадрильи бомбардировщиков и штурмовиков. Фашистские самолеты появлялись в воздухе редко.

Напряжение в боевой работе несколько снизилось. В ожидании вылетов гвардейцы собирались обычно в землянке, играли в шахматы или домино, беседовали. Майор К. Ф. Федоров умело использовал эти паузы в боевых вылетах. Он читал авиаторам отрывки из книг, интересные газетные статьи. А читал он превосходно.

Как-то вместе с А. Е. Голубовым мы проходили мимо землянки, из которой то и дело доносился смех.

— Что они там? — остановился командир полка.

— Давайте зайдем, — предложил я. [140]

Через широко открытую дверь мы заглянули в землянку. В самой середине ее сидел на высоком табурете майор Федоров и читал как раз те страницы из «Поднятой целины» Михаила Шолохова, где шел рассказ о детстве деда Щукаря, о том, как он, намереваясь откусить крючок удочки под водой, неожиданно сам попался на крючок. Это, конечно же, было смешно.

Мы не стали мешать, потихоньку ушли. Наш комиссар, как мы называли Константина Феофилактовича, нередко читал летчикам разные книги. Обычно это были произведения Максима Горького, Владимира Маяковского, Николая Островского, Константина Симонова, Ильи Эренбурга, Константина Федина, статьи Алексея Толстого...

Нередко в холодные дни, во время дежурства летчиков полка в готовности № 3, авиаторы, одетые в зимние костюмы и обутые в унты, играли в «дутик». «Дутиком» называлось небольшое резиновое колесо, которое устанавливалось в нижней задней части фюзеляжа истребителя. Из этого колеса вынимали камеру, наполняли ее сжатым воздухом и использовали в качестве футбольного мяча. На площадке обозначали ворота и вели игру по правилам футбола.

В таких спортивных состязаниях не однажды участвовал и командир полка. Игра была увлекательной и комичной, так как этот самый «дутик» из-за своеобразной формы при перепасовке и ударах летел не туда, куда хотелось бы, а куда попало. Порой он залетал ненароком даже в собственные ворота. И участники, и зрители — последних было меньшинство — смеялись от души. В такие часы молодые здоровые парни будто возвращались в детство. Увлекательная, полная эмоций игра в «дутик» особенно способствовала физической закалке, приучала воинов-авиаторов к коллективным действиям, развивала волю к победе.

На Западном фронте всю зиму и в начале весны шли, как сообщалось в сводках Совинформбюро, бои местного значения. Однако в этой «тихой» фронтовой жизни постоянно ощущалась напряженная борьба. Разведчики ходили по ночам за «языками». На отдельных участках разгорались бои за безымянные высоты. Воздушные следопыты под ураганным огнем зенитчиков проводили контрольные аэрофотосъемки вражеских позиций. Эскадрильи «ильюшиных» и «Петляковых» наносили бомбово-штурмовые удары по самым разнообразным объектам и коммуникациям гитлеровцев. Словом, шла обычная фронтовая [141] жизнь, не изменявшая существенным образом положения воюющих сторон.

В один из таких «тихих» дней мы получили боевую задачу — обеспечить сопровождение «ильюшина», экипажу которого предстояло произвести детальную аэрофотосъемку позиций противника с предельно малой высоты. Для прикрытия этого разведчика мы направили четверку «яков» во главе с майором Н. С. Мазуровым. Задание считалось не особенно сложным, но было оно далеко не безопасным. Из-за малой высоты полета Ил-2 нашим истребителям тоже пришлось действовать на небольшой высоте над позициями, насыщенными огневыми средствами. По разведчику и прикрывавшим его истребителям фашисты вели огонь из всех видов оружия.

Экипаж Ил-2 все же закончил аэрофотосъемку, развернулся на обратный курс и передал:

— «Ястребки», отработали отлично. Уходим домой!

— Вас понял, — ответил Мазуров. — Уходим за вами!

В следующую секунду зенитный снаряд ударил в фюзеляж «яка». Осколки впились летчику в голову и плечи, вывели из строя радиостанцию. Самолет едва повиновался рулям управления.

Истекая кровью, Мазуров из последних сил удерживал истребитель в горизонтальном полете и тянул его к фронту. Ему удалось перелететь через передний рубеж нашей обороны. Затем летчик, вероятно, потерял сознание, и «як» врезался в землю.

Тяжело переживали мы гибель мужественного командира. Он сражался против врага с самого начала войны, в каждом бою показывал подчиненным пример храбрости и мастерства.

Гибель майора Н. С. Мазурова вызвала среди летчиков разные кривотолки. Дело в том, что до этого нам не приходилось выполнять боевые задания, связанные с прикрытием разведчиков, действовавших на предельно малых высотах. Это дело для нас было новым.

Вечером командир полка, его заместитель по политчасти и я собрались в своей землянке, и майор Федоров сказал:

— Наши летчики вот о чем говорят. Штурмовик, дескать, бронирован, и в полете на предельно малой высоте он не подвергается такой опасности, как истребитель.

— Они правы, — ответил Голубов. — Однако не выполнить боевую задачу мы не имели права. И в том, что погиб наш товарищ, виноваты прежде всего мы сами. Не [142] продумали деталей. К тому же опыта у нас в этом деле — никакого. Может быть, у вас, Федор Семенович, есть какие-то материалы по опыту полетов истребителей на такие задания? — обратился ко мне командир полка.

— Я пытался найти такие материалы сразу же, как только майор Мазуров получил боевую задачу, но ничего подходящего в сводках и описаниях не обнаружил. Не исключено, что нам придется и в дальнейшем выполнять подобные задания. Следовательно, самим не мешало бы поразмыслить над этим. Давайте соберем командиров эскадрилий, летчиков. Посоветуемся.

— Начальник штаба прав, — поддержал меня Федоров.

— Согласен. Поговорим, не откладывая. Сегодня же. Для начала пригласим Сибирина, Запаскина, Барсукова и Серегина.

В тот же вечер в землянке командования полка до поздней ночи шла дискуссия, на которой обсуждались не только способы сопровождения разведчиков Ил-2, но и вопросы, связанные с определением наиболее целесообразных приемов и способов выполнения различных боевых задач. А утром все эти вопросы мы обсуждали с летчиками. Они проявили понятную заинтересованность в выработке вариантов сопровождения разведчиков на предельно малых высотах, а также в решении вопросов, связанных с усовершенствованием способов ведения боевых действий полком. Дискуссии оказались полезными.

Боевая работа наших летчиков-гвардейцев с аэродрома Литивля, расположенного неподалеку от переднего рубежа нашей обороны, продолжалась. Быстрое появление истребителей над полем боя нервировало врага. Мы постоянно срывали его удары по нашим войскам. Гитлеровцы чувствовали: аэродром советских истребителей располагался где-то рядом, но из-за надежной маскировки обнаружить нас им долго не удавалось. Лишь в один из зимних дней противник раскрыл наш аэродром и обстрелял дальнобойной артиллерией.

Случилось это 7 февраля. В середине дня полк во главе с А. Е. Голубовым ушел на сопровождение большой группы наших «Петляковых». Управление полетами было поручено мне, и я с помощью выносного пульта КП осуществлял руководство боевыми машинами на земле и в небе. Рядом со мной находились начальник связи полка майор М. Городецкий и еще два-три специалиста.

Во время взлета самолетов наблюдатель доложил: [143]

— На удалении трех-четырех километров патрулирует «рама»!

У меня возникло подозрение, что этот разведчик не только корректировал артогонь. Он наверняка наблюдал за взлетом наших «яков» и выявил нашу «точку». Вскоре он скрылся. Появилась «рама» на том же месте в те самые минуты, когда истребители полка возвращались с задания и начали заходить на посадку.

— Как обстановка? — запросил Голубов по радио.

— Нормальная, — ответил я. — Начинаю прием. Один уже сел.

В это время шагах в десяти от выносного пульта управления, а также невдалеке от землянки КП и за нею раздались мощные взрывы. Взметнулась, разлетелась по сторонам земля. Над аэродромным полем заклубился черный дым. Всех, кто находился у пульта управления, волна взрыва бросила на землю. Я тут же вскочил на ноги, изумленно оглядел небо. Над аэродромом, не считая наших истребителей, никого не было. «Это же дальнобойная артиллерия! — вспыхнуло в сознании. — И «рама» вертелась здесь не случайно».

А наши «яки» между тем шли на посадку. Горючее у них было на исходе. Я взял микрофон, осмотрел взлетно-посадочную полосу — воронок на ней не увидел — и передал в эфир:

— «Орлы», продолжайте посадку. Старайтесь садиться поближе к «Т» и поскорее сруливать!

В ушах звенело, голова кружилась. Подташнивало. «Ладно еще, что осколки мимо просвистели!» — подумал я и взглянул в сторону. Рядом сидел, постанывая, Городецкий. Он приподнялся было и снова упал. Здесь же в лужах крови лежали радиотехник Грызлов и рядовой Понаркин.

— Врача сюда. Скорее! — выкрикнул я в сторону землянки.

От новых разрывов земля взметнулась правее взлетно-посадочной полосы. «Только бы полосу не повредили! — появилась тревожная мысль. — Если это случится, беды не миновать».

— Подтяни... Еще подтяни, не то с недолетом сядешь! — командовал я заходившему на посадку летчику.

С началом обстрела аэродрома инженер полка Нестеров отправил техников и механиков на рулежную дорожку для встречи самолетов и обеспечения безопасности при рулении. [144]

Третья серия снарядов снова разорвалась в районе КП полка. Один из них ударил в землянку КП, разворотил перекрытие, ранил сержанта Телятникова, стоявшего часовым у Знамени полка. Осколки задели и Знамя. Телятников истекал кровью, но с поста не ушел, пока не пришла смена. Его наградили впоследствии орденом Славы 3-й степени.

В дальнейшем серии разрывов следовали через равные промежутки времени — минут через пять. К счастью, взлетно-посадочная полоса оставалась в целости. Снаряды рвались по сторонам от нее, а также на лесной опушке, где, как предполагал, очевидно, противник, укрывались наши «яки».

— «Орлы», садитесь спокойно! — передавал я на борт истребителей по радио. — Соблюдайте нормальную дистанцию. В конце полосы вас встретят техники.

Истребители садились и тут же заруливали в безопасные места. Лишь здесь, на земле, летчики узнавали, что аэродром обстреливался вражеской артиллерией. Однако то, на что многие из них не обратили внимания, никак не ускользнуло от взора подполковника А. Е. Голубова, и он обеспокоенно спросил:

— Я — «Первый». Что там у вас?

— Полоса в норме. Садитесь без задержки!

— Вас понял. Все сели?

— Осталась одна машина, кроме вашей.

— Иду на посадку.

Обстреливая наш аэродром во время посадки «яков», враг рассчитывал, наверное, на поражение взлетно-посадочной полосы и возникновение паники, на создание аварийных ситуаций и на то, что при попытках истребителей уйти на запасные аэродромы им не хватит горючего. Они вынуждены будут садиться в поле, и это приведет к поломкам. Фашисты, однако, просчитались. Посадка прошла спокойно, организованно. Не пострадал ни один самолет.

Подполковника Голубова я встретил сам. Вскочил на крыло истребителя и выкрикнул:

— Снимайте парашют и живее из кабины!

— В чем здесь, собственно, дело?

У лесной опушки снова громыхнули снаряды.

— Дальнобойная по аэродрому шпарит!

— Кто-нибудь пострадал?

— Истребители сели нормально. На КП убиты техник Грызлов и рядовой Понаркин, есть раненые. Идемте же отсюда! [145]

Голубов выбрался из кабины, сказал технику А. И. Давыденкову:

— Самолет закрыть и больше пока ничего здесь не делать. Всем в укрытие. Пойдемте, Федор Семенович!

На стоянке 2-й эскадрильи мы увидели группу техсостава.

— Почему люди не в укрытии? Кто разрешил им здесь оставаться? — строго спросил командир.

— Такого разрешения им не давал никто.

— Кто здесь старший? Немедленно всем в укрытие!

К командиру полка подбежал техник И. А. Павлов, доложил:

— Завершается подготовка истребителя к облету после замены блока двигателя. Работу закончим минут через двадцать.

— Срочно всем в укрытие!

Техник по вооружению Д. С. Малолетко попросил разрешения задержаться хотя бы минут на пять, чтобы закончить работу.

— В укрытие бегом — марш! — последовал приказ.

Когда все разбежались, мы направились дальше. Позади громыхнул сильный взрыв. Мы с командиром оказались на земле. Оглянулись, и то, что увидели, как-то не сразу уложилось в сознании. Снаряд ударил в истребитель, от которого мы только что отправили людей и отошли сами. Искореженный взрывом, он свалился на крыло. Такой самолет ремонту не подлежал.

— Вы ясновидец, Анатолий Емельянович, — сказал я командиру полка. — Еще бы немного, и всем нам крышка!

— Такую ситуацию предвидеть совсем не трудно.

В землянке КП люди находились лишь в первой комнате. Вторую же комнату разрушило взрывом. Полковое Знамя из нее вынесли. Бойцы и сержанты под руководством заместителя начальника штаба капитана П. Н. Мельника и начальника строевого отделения Д. Д. Дмитриенко разбирали завал, вытаскивали ящики и походные сейфы, другое штабное имущество. Оперативный дежурный старший лейтенант М. Н. Чехунов при входе командира доложил:

— Все эскадрильи посадку произвели благополучно. Убиты двое. Ранены семь человек, они направлены в полевой госпиталь или в лазарет. На земле поврежден один истребитель. Еще один только что разбит прямым попаданием. [146]

— Передайте в эскадрильи, чтобы люди находились в укрытиях и без разрешения из землянок не выходили.

Дежурный немедля принялся выполнять приказание. Я сказал подполковнику Голубову:

— Теперь фашисты установили расположение нашего аэродрома, и нормальной работы с него у нас не будет. Не попросить ли нам разрешения на перелет полка на новую «точку»?

Голубов согласился без колебаний, проговорил:

— Найти бы эту батарею да нанести по ней удар!

— Не представляю, как это сделать, — заметил К. Ф. Федоров.

— Не такое уж сложное дело. Вы видели, Федор Семенович, где висела «рама» перед началом обстрела?

— Разумеется.

— Попробуем искать ее в створе: аэродром — «рама» — батарея. Фашисты все еще ведут огонь. Значит, непременно будут видны вспышки после ее залпов. Мы ведь с вами, Федор Семенович, бывшие артиллеристы, знаем, чем отличаются дальнобойные орудия от обычных. Вылетаю на поиск. Немедленно. Ведомым пойдет Николай Пинчук. Вы же направьте нас на нужный курс. В небе мы разберемся, что к чему. Если удастся найти батарею и я передам сигнал «три девятки», срочно поднимайте дежурную восьмерку «яков» и — к нам.

— Ясно. Но на это требуется разрешение сверху.

— Созвонюсь с генералом Захаровым, — ответил Голубов.

Комдив одобрил наше решение на поиск и штурмовку вражеской батареи. Разрешил он и перелет на аэродром Цикуновка, который находился немного дальше от передовых рубежей фронта.

— Давайте, Федор Семенович, четче скоординируем план, — предложил Голубов. — Что вы посоветуете конкретно?

— Ваши действия представляю так. Сразу же после вашего вылета к старту подрулит восьмерка «яков» под командованием Василия Серегина. Все истребители немедля поднимутся в небо, если... если поступит сигнал «три девятки». Порядок штурмовки Серегин отработает на земле. Время для этого у него есть. После выполнения задания «яки» берут курс на Цикуновку, там и садятся.

— А что скажете вы? — обратился командир полка к Федорову. [147]

— В принципе с планом начальника штаба согласен. Однако необходимо и остальным эскадрильям указать время перелета в Цикуновку.

— Если мы обнаружим батарею и начнем ее штурмовку, она наверняка прекратит обстрел аэродрома. Это время мне представляется наиболее подходящим для перелета. Выпускайте, Федор Семенович, обе эскадрильи без задержки. Улетайте, Константин Феофилактович, и вы на новую «точку», — приказал командир майору Федорову. — Я же с Николаем Пинчуком вернусь на этот аэродром.

Все дальнейшие события разворачивались с калейдоскопической быстротой. Подполковник Голубов в паре с ведомым старшим лейтенантом Пинчуком поднялся в небо. Я выдал им нужный курс. В это же время два звена «яков» во главе с Василием Серегиным подрулили к месту старта и приготовились к взлету. А на аэродроме с прежним временным интервалом в пять минут рвались артиллерийские снаряды. Над землей жужжали осколки, и черные зловещие дымы наползали на взлетно-посадочную полосу.

Я по-прежнему оставался у пульта управления КП и с тревогой поглядывал на динамик. Командир полка почему-то молчал. Чувство тревоги все больше охватывало сердце. Неожиданно сквозь треск в динамике послышался голос Голубова:

— Я — «Орел-первый», ведем поиск. Батарею не наблюдаем. Что там у вас? Тихо?

— Никак нет, обстрел продолжается.

— Вас понял. Будем искать.

И снова потянулись минуты мучительного ожидания. Василий Серегин по телефону спросил о результатах поиска.

— Ничего утешительного, — ответил я.

В динамике снова зазвучал голос командира:

— У вас были сейчас разрывы?

— Нет. Были четыре минуты назад.

— Значит, не она, не та батарея.

Через минуту над аэродромом громыхнули очередные разрывы, и тотчас же — голос Голубова:

— Как сейчас?

— Были разрывы, были!

— Подождем еще пять минут. Кажется, напали на след. Пусть они сделают еще залп. Следите за взрывами.

Ровно через пять минут Голубов сообщил о новых вспышках после орудийных выстрелов. Взрывы на аэродроме [148] всколыхнули землю и воздух. Где-то высоко над головой неприятно прожужжали осколки.

— Я в квадрате сорок восемь. Вам «три девятки»! — передал А. Е. Голубов.

Вспыхнула зеленая ракета. Восемь «яков» взревели моторами, поднялись ввысь и на полной скорости понеслись к фронту. Вскоре из динамика на пульте управления КП начали доноситься команды Голубова и Серегина. По всему чувствовалось: истребители уже обрушили огонь бортового оружия на батарею врага. Это подтверждалось и тем, что фашисты прекратили обстрел аэродрома.

Позднее нам стало известно, что летчики эскадрильи Василия Серегина произвели на позицию вражеской батареи по четыре-пять заходов, израсходовав более 800 снарядов, тысячи патронов крупнокалиберных пулеметов. На позиции гитлеровцев громыхнули два сильных взрыва, вспыхнули очаги пожаров. Батарея была разбита.

Вслед за эскадрильей Серегина, не дожидаясь окончания обстрела, вылетел на аэродром Цикуновка К. Ф. Федоров. Во время разбега его самолета два или три снаряда разорвались на взлетно-посадочной полосе, и лишь по счастливой случайности все обошлось без неприятных последствий.

Свежие воронки на полосе бойцы из батальона аэродромного обслуживания быстро засыпали, укатали землю, и возвратившиеся из полета А. Е. Голубов и Н. Г. Пинчук выполнили посадку без помех.

Техники и механики дозаправили баки на обоих истребителях. Перед вылетом на новый аэродром командир полка приказал мне:

— Проверьте отправку наземного эшелона, а завтра утром — к нам. Здесь пусть остается временно небольшая группа во главе со старшим лейтенантом Чехуновым.

На аэродроме Цикуновка нас встретили воины располагавшегося там батальона аэродромного обслуживания. Они и прежде неоднократно обслуживали наш полк. Мы были довольны работой воинов этого батальона. Нравилась авиаторам и летная столовая, которой заведовала прекрасно знавшая свое дело коммунист Татьяна Макаровна Рытикова. В этой столовой каждый чувствовал себя как дома. Здесь знали запросы и вкусы летчиков и с учетом этого готовили пищу. В этой столовой можно было не только вкусно поесть, но и просто отдохнуть. Обстановка в ней напоминала домашнюю. Татьяна Макаровна заботливо относилась к каждому. [149]

В нелетные дни столовая становилась своеобразным клубом. Здесь нередко звенели под аккомпанемент гармошки Василия Серегина и скрипки Владимира Баландина фронтовые песни. Отодвинув столы с середины зала, авиаторы танцевали, вспоминали о мирных днях, о своем доме и беспредельно близких сердцу краях.

Бывали у нас и печальные вечера, когда на одном из столов прибор оставался нетронутым. Все знали: это место и этот прибор того, кто не вернулся из боя. С хмурыми лицами сидели летчики на своих местах, нехотя ковыряли вилками в тарелках. Еда не шла, разговор не клеился. В такие вечера Татьяна Макаровна, смахивая слезу, проявляла особое внимание к тем, кто больше других переживал потерю товарища. Она умела утешить их, заставить съесть ужин. Многие летчики-фронтовики и теперь вспоминают ее добрым словом.

В один из тех дней в район Витебска для прикрытия войск ушла по вызову восьмерка наших истребителей из 3-й эскадрильи. Ее возглавил командир полка. А ведомым у него летал Георгий Хосроев. Этого неунывающего и смелого осетина А. Е. Голубов уже не однажды брал в качестве своего «щита». Хосроев не кичился доверием, не хвастался и победами. Он говорил товарищам, что никогда не снимет шапку перед врагом, как никогда не снимает ее Казбек перед солнцем. В воздушных поединках он доказывал это неоднократно.

В сентябре 1943 года, к примеру, Хосроев сбил в бою бомбардировщик. На него накинулись четыре «мессера». Георгий смело вступил с ними в схватку. А когда пулемет и пушка почему-то умолкли, он решил таранить «фокке-вульф» в лобовой атаке. «Погибать, так со славой!» — решил летчик. Руки его словно срослись с ручкой управления, а пальцами он по привычке нажал гашетку. И тут произошло неожиданное — из стволов пушки и пулемета вырвались огненные трассы и врезались к мотор фашистского истребителя. «Фоккер» взорвался, и горящие обломки посыпались к земле.

— Испугались они, наверное, — пушка и пулемет. Оттого и заработали в нужный момент! — шутливо говорил Хосроев впоследствии.

И вот летчик снова шел ведомым командира полка, его «телохранителем». Едва истребители вышли в район прикрытия, как увидели две восьмерки «фокке-вульфов». Превосходство врага было ощутимым, и Голубов, демонстрируя [150] ложный уход, повел группу с набором высоты в сторону солнца. По радио он передал:

— «Орлы», наберем высоту, выполним разворот «все вдруг» на сто восемьдесят и атакуем врага сверху на встречных курсах. Каждая пара атакует четверку!

Такого маневра и такой стремительной атаки фашисты явно не ожидали. Строй их распался, и бой принял очаговый характер. На одном из виражей командиру полка и его ведомому удалось зайти «фоккеру» в хвост, сблизиться с ним и выпустить в него меткую очередь. В этот момент на Голубова накинулись сразу два ФВ-190. Хосроев был начеку. Подвернув свой «як», он заградительным огнем заставил гитлеровцев отвернуть вправо. Один из «фоккеров» при этом оказался впереди. Георгий поймал его в прицел, нажал гашетку, и с фашистским асом было покончено.

В это же время Василий Серегин в паре с Василием Шалевым, сражаясь против четверки врага, на вертикальном маневре догнал в верхней точке «фокке-вульф» и поджег его меткой пушечной очередью. Василий Архипов и Галактион Яскевич также праздновали победу. Сраженный ими «фокке-вульф», оставляя черный дымный след, пошел к земле под крутым углом.

Однако превосходство врага по-прежнему оставалось значительным, и он продолжал свои атаки.

На помощь истребителям противника подоспела шестерка «фоккеров». Услышав об этом по радио, я приказал направить на помощь подполковнику Голубову шестерку «яков» под командованием С. Сибирина.

А схватка в небе разгоралась с новой силой. У наших истребителей горючее подходило к концу. Командир полка приказал летчикам оттягивать бой на свою территорию. Сам он с Хосроевым отражал атаки наседавших на них шестерых «фоккеров». В один из моментов на Голубова напали две пары ФВ-190. Положение создалось критическое. Хосроев смело бросился им наперерез, открыл заградительный огонь. Помешав «фокке-вульфам» атаковать командира, он принял их удар на себя. Два фашиста поочередно выпустили в него пулеметио-пушечные очереди. Георгий, вероятно, был убит. Як-9 вспыхнул и пошел к земле над вражеской территорией.

На прикрытие командира поспешила пара Матвея Барахтаева. К этому времени в небе появилась шестерка Сибирина. Фашисты дрогнули, вышли из боя. Наши истребители не стали их преследовать. Сибирин со своей группой [151] остался прикрывать войска, а группа Голубова ушла на свой аэродром и произвела посадку.

В тот вечер в летной столовой было тоскливо и тихо. Л. Е. Голубов был мрачнее тучи. Он не мог примириться с тем, что Хосроева больше нет. А ведь еще недавно здесь, в этой столовой, Георгий отплясывал осетинский танец.

И в ряды партии мы принимали Хосроева тоже недавно. На том собрании он сказал:

— У осетина, как и у его русского брата, сейчас одна дорога — на запад! А у нашего врага тоже одна дорога — в землю! И мы эту дорогу ему обеспечим!

Сражался Хосроев мастерски, храбро. И эта потеря для нас была тяжелой. Он шел на смерть, спасая командира, шел сознательно. Это был настоящий боевой подвиг.

На фронте никто не хотел умирать. Напротив, каждый хотел жить, но жить для того, чтобы сражаться, победить врага. Смерть для молодого человека — противоестественна. Но есть на свете кое-что во много раз дороже собственной жизни. Это — Родина, ее свобода и независимость, это счастье всех советских людей. Георгий Хосроев показал себя достойным сыном Осетии, всей нашей Страны Советов. Он погиб мужественно.

В зимнее время перед нами часто ставилась задача вести «свободную охоту» на витебском и оршанском направлениях. И наши воздушные бойцы постоянно появлялись над занятой врагом территорией. Они причиняли гитлеровцам ощутимые потери.

Случалось, что наши летчики останавливали в пути и железнодорожные эшелоны. Они выводили из строя паровозы, поджигали вагоны с боеприпасами и цистерны с горючим. Сбивали одиночные транспортные и боевые самолеты. На дорогах обстреливали машины, наносили урон врагу в живой силе и технике. После таких атак «охотники» обычно уклонялись от встреч и боя с истребителями врага, уходили на свою территорию.

Настоящими асами «свободной охоты» у нас в полку зарекомендовали себя С. А. Сибирин, В. И. Запаскин, Н. Н. Даниленко, В. Н. Барсуков, Н. Г. Пинчук, В. А. Баландин, Г. П. Репихов и В. Г. Серегин. По поручению партийных и комсомольских организаций они проводили в эскадрильях беседы с молодыми летчиками, делились опытом, рассказывали о сильных и слабых сторонах фашистских истребителей, советовали, на что следовало обращать особое внимание в бою.

Для обобщения опыта ведущих летчиков и техников [152] полка и передачи этого опыта молодежи по инициативе и под руководством комсорга полка Н. Ф. Титомира издавался рукописный журнал «Комсомол гвардии», в котором помещались статьи о подвигах летчиков и их рассказы о том, как они ковали свое мастерство, материалы о боевых традициях, заметки техников и механиков по вопросам эксплуатации материальной части во фронтовых условиях. Таких журналов, начиная с середины 1943 года, вышло десять. В их выпуске самое непосредственное участие принимали комсомольцы сержант А. С. Зинченко, старшина В. Б. Ботороев, старший сержант П. В. Белоглазов и другие. Прибывавшие в полк молодые летчики и техники с интересом читали журнал «Комсомол гвардии». Познакомился с этим рукописным изданием лейтенант А. А. Калюжный. Прочитав все номера журнала, он сказал:

— Вижу, в каком замечательном полку выпала мне честь служить. Приложу все силы, чтобы быть достойным высокого звания гвардейца!

Он выполнил обещание — стал одним из лучших летчиков...

Наступила весна 1944 года. Днем на солнцепеке с хрустальным звоном падали с крыш домов и сараев ледяные сосульки. Оживала природа. Светлее становилось небо. Вместе с тем начиналась весенняя распутица — особенно трудная пора, когда полевые аэродромы раскисают. С них невозможно взлететь.

Полк перебазировался на аэродром Шаталово, где имелась бетонированная полоса. Еще недавно здесь располагалась фашистская эскадра. Следовательно, враг знал об этой «точке».

Для того чтобы не допустить ударов гитлеровской авиации по этому аэродрому, мы основательно замаскировались. Бетонированную полосу обработали так, что при наблюдении с воздуха создавалось впечатление, будто во многих местах она взорвана и для полетов непригодна. Стоянки «яков» затянули специальными сетями.

Одновременно на удалении четырех-пяти километров мы построили ложную взлетно-посадочную полосу, расставили макеты самолетов, другой техники. При появлении вражеских самолетов-разведчиков на ложном аэродроме специальной командой демонстрировалась активность: все здесь приходило в движение. Эти усилия полностью себя оправдали. Противник не однажды бомбил ложную «точку», потеряв при этом шесть «юнкерсов». А для того чтобы подкрепить уверенность врага, будто бы он действовал [153] верно, наши бойцы при налетах имитировали пожары, взрывы «самолетов», «бензоцистерн».

В то же время с основного аэродрома в период весенней распутицы гвардейцы продолжали вести боевые действия без помех.

Летчикам-истребителям нашего и многих других полков ВВС с начала и до конца войны приходилось вести неравные воздушные бои с превосходившими силами врага. Это может вызвать недоумение. «Как же так, — подумает кто-нибудь, — ведь с лета 1943 года советская авиация надежно удерживала в своих руках стратегическое господство в воздухе. На нашей стороне было общее численное превосходство в силах над фашистскими «люфтваффе» и при этом наши истребители вели с врагом неравные бои?» Вопрос понятный. Но надо учитывать то обстоятельство, что фашистские летчики-истребители в ходе всей войны, и особенно во второй ее половине, почти никогда не вступали в бой с нашими истребителями при равенстве сил, тем более когда они оказывались в численном меньшинстве. Этим я вовсе не хочу сказать, что летчики «люфтваффе» проявляли трусость. Нет, они действовали смело, решительно, но лишь тогда, когда на их стороне было численное преимущество. В таких случаях они стремились нападать первыми и дрались упорно, отчаянно.

Нужно признать: многие гитлеровские летчики уверенно пилотировали и вели огонь, умело использовали такие тактические приемы, как внезапность, преимущество в высоте, атаки со стороны солнца и из-за облаков. Имелись к их рядах настоящие асы, «охотники», и сражаться с ними было совсем не просто. Каждая победа над ними давалась нам благодаря высокому мастерству, отваге и мужеству, напряжению всех духовных и физических сил.

Мы знали слабости фашистских летчиков. На них ошеломляюще действовали сбитые в первых же атаках самолеты, особенно когда наши воздушные бойцы выводили из строя ведущих групп, эскадрилий. В таких случаях они стремились поскорее выйти из боя, нередко оставляли бомбардировщиков без прикрытия, а те в свою очередь под натиском «яков» рассыпались и уходили из зоны боя кто как мог.

Этим в известной степени объясняется тот факт, что во вторую половину войны даже в неравных воздушных боях наши летчики сбивали больше вражеских самолетов, чем теряли своих. Факт этот действительный. Он подтверждается конкретными цифровыми данными... [154]

Однажды восьмерка во главе с Владимиром Запаскиным сопровождала в район Богушевска эскадрилью «Петляковых». У линии фронта их встретили восемь ФВ-190 и четыре Ме-109. Фашисты нацелились на пикировщиков с разных сторон. Запаскин приказал ведомым не подпускать противника к «пешкам». Сам же он в паре с Мирианом Абрамишвили развернулся в атаку на ведущую пару «мессеров». Гитлеровцы отвернули вправо и встали в вираж. Эту ошибку Запаскин использовал незамедлительно. Уже на третьем вираже «яки» зашли «мессеру» в хвост, сблизились с ним на дистанцию около 100 метров и, поочередно обстреляв его, сбили. Ведущий этой пары ушел в облака.

В это же время четверку «фоккеров» атаковали Николай Пинчук и Борис Арсеньев. Схватка складывалась трудно. После нескольких виражей Николаю Пинчуку все же удалось сблизиться с ведущим «фоккером» и выпустить в него меткие очереди. ФВ-190 упал, а Борис Арсеньев атаковал ведомого. Гитлеровец не выдержал натиска, ушел вниз.

«Четверка «фокке-вульфов», находившаяся до этого вверху, накинулась на Запаскина и Абрамишвили при выходе их из атаки. Однако гвардейцы встали в вираж и свели численное превосходство врага на нет. На помощь им подоспел со своим напарником Николай Пинчук, и «фоккеры» вынуждены были обороняться. Максимально используя преимущество «яка» на вираже, Абрамишвили занял выгодную позицию и первой же очередью сразил ФВ-190.

Старший лейтенант В. А. Баландин в этот момент обеспечивал своей четверкой непосредственное прикрытие бомбардировщиков. Наши летчики отразили попытки «фоккеров» атаковать «Петляковых». Один при этом они сбили.

Экипажи Пе-2 не без восторга наблюдали за боем. По возвращении на свой аэродром они прислали телеграмму. Выразили благодарность группе капитана В. И. Запаскина, заодно подтвердили, что наши гвардейцы уничтожили 4 «фоккера».

Тот бой еще раз убедил фашистов: когда в воздухе находятся «яки» с «белыми молниями» на бортах, с ними надо глаз держать востро. Еще с лета 1943 года гитлеровцы запомнили этот опознавательный знак наших истребителей и в бой с ними вступали осторожно, боязливо. Из показаний пленных нам стало известно, будто бы среди вражеских летчиков ходили слухи, что на истребителях с [155] «белыми молниями» летают Герои Советского Союза. Между тем в ту пору у нас не было еще ни одного Героя.

В течение зимы и весны 1944 года в полку произошли некоторые изменения в расстановке кадров. Командира 1-й эскадрильи С. А. Сибирина назначили поначалу штурманом, а затем заместителем командира полка. Ему присвоили звание майора. На фронте он находился с первых дней войны, накопил богатый боевой опыт, умело воспитывал и обучал летчиков. Он освоил почти все типы истребителей, отлично владел техникой пилотирования, воздушной стрельбой, навигацией. Словом, стал настоящим мастером своего дела. Эти качества у него сочетались с высоким мужеством. В каждой схватке с врагом Сибирин старался избегать шаблонных действий, умело применял маневр с целью введения противника в заблуждение, обеспечения скрытности, максимальной внезапности первой атаки.

Командиром 1-й эскадрильи стал капитан В. И. Запаскин, ветеран полка, прибывший с Дальнего Востока в начале войны. Скромный и немногословный человек, по национальности белорус, он отличался в бою исключительной храбростью. Перед ним неоднократно ставились наиболее сложные задачи. При ведении воздушных боев он часто применял новые, неожиданные для врага приемы.

В связи с переводом И. А. Заморина на должность штурмана 303-й дивизии командиром 2-й эскадрильи назначили В. Н. Барсукова. Он прибыл на фронт в августе 1942 года. Тогда же и состоялось его боевое крещение. Василий оказался способным летчиком, вскоре стал ведущим пары, затем его назначили командиром звена.

Фронтовая газета рассказывала о подвигах на фронтах войны двух Барсуковых — отца и сына. Отец — Николай Барсуков служил в стрелковом полку, сражался у берегов Волги. Он уничтожил столько фашистов, что сосчитать сделанные на прикладе автомата отметки было не так просто. Последнюю отметку сделали его друзья: он погиб в 1943 году.

К тому времени его сын Василий сбил 12 вражеских самолетов.

В июле сорок третьего, в дни Курской битвы, В. Н. Барсукова коммунисты принимали в ряды партии Ленина. Заседание партийного бюро проходило на стоянке истребителей. После выступлений Николая Мазурова и Сергея Зеленова, рекомендовавших Василия в партию, Барсуков заверил товарищей, что оправдает высокое звание коммуниста. [156] На этом заседание было прервано. Над КП полка вспыхнула зеленая ракета. Ушел в бой и Барсуков. В районе Козельска он сбил два фашистских самолета. И вернувшиеся из полета коммунисты принимали Василия в партию уже без дальнейшего обсуждения.

Заместителем командира 1-й эскадрильи назначили воспитанника Сибирина и Запаскина — Н. Г. Пинчука. На фронте он сражался с августа, а в полк прибыл в октябре 1942 года. Энергичный и острый на язык, летчик из Белоруссии очень скоро зарекомендовал себя отважным воздушным бойцом. Мастерство и храбрость у него сочетались со строгим расчетом. Николай Пинчук был одним из тех, кто в критические минуты боя, не страшась смерти, сразил фашистского аса таранным ударом. К концу 1943 года на боевом счету у него было уже 13 сбитых самолетов.

Во 2-й эскадрилье заместителем командира стал Н. Н. Даниленко. В полку он служил с весны 1942 года и поначалу находился как бы в тени, ничем особо не выделялся, был по натуре человеком тихим, не склонным к проявлению эмоций. Николай серьезно готовился к каждому бою и мало-помалу набирал опыт. Правда, со сбитыми самолетами ему долго не везло. Он настигал фашистов, стрелял в них почти в упор, но не видел, где они падали. А когда подводили итоги, молчал: неважно-де, на чей счет запишут сбитого врага.

В одном бою Даниленко расстрелял два «юнкерса», но опять-таки не обратил внимания, где они упали, снова промолчал. Вскоре в полк пришло подтверждение о сбитых самолетах, но Николай не сказал об этом Заморину, и сбитых «юнкерсов» записали на счет всей группы. Однажды он все-таки доложил, что сбил ФВ-190.

— Добро. Кто видел, что Даниленко сбил «фоккер»? — обратился Заморин к летчикам.

В том бою каждый был занят своим делом, и никто толком ничего не мог сказать. Лишь один летчик заявил, что видел сраженного врага, но, кто сбил его конкретно, сказать не мог.

Даниленко залился краской, подумал, что не следовало бы докладывать о том «фоккере». На душе остался какой-то горький осадок, чувство неловкости перед товарищами. А на следующий день в штаб полка пришло подтверждение о самолете, упавшем в том самом районе, где указал Даниленко. Заморин сердечно поздравил подчиненного с первой победой, хотя фактически она была далеко не [157] первой. С той поры Даниленко сбил еще 10 самолетов врага.

Выдвижение на новые должности оказалось удачным. Все командиры проявили себя с самой лучшей стороны. В звеньях и эскадрильях начинались их боевые биографии, ковалось мастерство, закалялись характеры. В боях против врага совершали они подвиги. Своими делами на земле и в небе, отношением к людям завоевали они право стать командирами, наставниками.

В авиации звено, эскадрилья и полк всегда были и будут кузницей воспитания кадров, той самой кузницей, где зарождаются новые тактические приемы, способы организации и ведения боевых действий, эксплуатации самолетов. Образно говоря, все, чего достигла авиация, так или иначе зарождалось в звене, эскадрилье, полку.

Наступил май 1944 года. Стояли теплые солнечные дни. Буйная зелень покрыла деревья и землю. В лесу у аэродрома с раннего утра и до позднего вечера звенели птичьи голоса. Все было настолько обычным и мирным, что казалось, нет уже никакой войны.

С наступлением теплых дней и окончанием весенней распутицы наземные войска и авиация врага стали проявлять все более возраставшую активность. Фашисты подтягивали резервы, строили новые и совершенствовали старые оборонительные рубежи и сооружения. За всем этим зорко наблюдали воздушные разведчики. И когда в лесах севернее Богушевска они обнаружили скопление войск и техники противника, наше командование направило туда группы бомбардировщиков. Одну из них приказали прикрыть двум эскадрильям нашего полка. А. Е. Голубов собрал командиров, объявил:

— Пойдут две восьмерки от второй и третьей эскадрилий. Обе поведу я. В группу непосредственного прикрытия назначаю вторую эскадрилью во главе с Барсуковым, в ударную — третью эскадрилью. Я пойду в паре с Матвеем Барахтаевым.

Затем командир полка изложил порядок действий групп при встрече с истребителями противника и во время воздушного боя.

Взлет и встреча «яков» с группой Пе-2 прошли нормально. Все взяли курс на цель. При подходе к ней Барахтаев доложил:

— По курсу слева под нами вижу две группы «фоккеров»! [158]

Голубов и сам уже заметил вражеских истребителей. Их было 16. Они шли с набором высоты. «Нужно непременно упредить их, нанести по ним удар, пока они не набрали высоту!» — решил командир полка и тут же дал указания:

— В бой вступаем ударной группой. Я атакую первую восьмерку, Серегин — вторую. Барсукову прикрывать «Петляковых»!

Используя преимущество в высоте, «яки» устремились на врага. Фашисты встали в вираж. Голубов и Барахтаев не упустили случая воспользоваться этим. После нескольких витков они зашли в хвост ведущей паре гитлеровцев и огнем из пушек и пулеметов сбили обоих. Два других «фокке-вульфа» бросились наутек.

Однако вторая четверка вражеских истребителей атаковала «яков» на выходе из пикирования. На помощь товарищам поспешили Василий Архипов и Дмитрий Тарасов. Мощным заградительным огнем они сорвали намерения фашистов, и четверка ФВ-190 полезла вверх. Преследуя ее, Архипов догнал и сбил один истребитель.

Воздушный бой становился жестче. Численное превосходство сохранялось на стороне врага, поскольку гвардейцы вели схватку лишь двумя четверками ударной группы, а восьмерка Барсукова, как и приказал командир полка, обеспечивала непосредственное прикрытие «Петляковых». И все же наши истребители не давали «фокке-вульфам» возможности прорваться к бомбардировщикам.

Сражаясь против четверки врага, Серегин в паре с Шалевым на одном из глубоких виражей метким пушечным огнем сбил еще один «фоккер». На помощь фашистам подоспели две пары ФВ-190.

У наших летчиков Ивана Грачева, Василия Шалева и Федора Малашина кончились боеприпасы, но они вместе с товарищами продолжали атаковать врага, в любое время готовы были пойти на таран.

Четырем вражеским истребителям удалось прорваться к «Петляковым», но там их встретили гвардейцы группы Барсукова. Сбив один, уже пятый по счету «фокке-вульф», они заставили фашистов уйти в сторону. Пе-2 же нанесли удар по цели, легли на обратный курс и пошли к своей «точке».

Подполковник Голубов дал истребителям команду выходить из боя. Гитлеровцы не стали преследовать гвардейцев. Три наших «яка» — Архипова, Тарасова и Грачева — получили серьезные повреждения. Техникам звеньев Дмитрию Ковалеву и Алексею Шумилову вместе с механиками [159] Валентином Тимощуком, Николаем Антоненко, Иваном Волковым и другими пришлось немало потрудиться, чтобы ввести машины в строй.

На другой день из бомбардировочного полка «Петляковых», которых сопровождали наши истребители, пришла телеграмма с подтверждением того, что они видели все пять сбитых самолетов врага.

В середине мая полк находился уже на аэродроме Заольшна, что южнее станции Лиозно. До передних рубежей наших наземных войск отсюда было совсем близко. Это значительно облегчало выполнение задач по прикрытию наших полков и дивизий на поле боя, по борьбе с вражескими истребителями.

В один из тех дней наши «яки» вели «свободную охоту» вдоль западного берега Днепра, на участке от Орши до Могилева. Три пары истребителей, действуя в разное время, одна за другой нанесли по врагу ощутимые удары. От огня пары Репихова сошел под откос железнодорожный эшелон. Архипов и его ведомый подожгли на шоссе 4 бензоцистерны, а пара Пинчука уничтожила 5 большегрузных машин, перевозивших войска.

Все это взбесило фашистов, и они решили «проучить» русских. Следует признать, что и мы допустили здесь просчет — не учли возможных ответных действий врага, не увеличили наши группы. Из-за этого едва не потеряли двух наших летчиков.

А произошло это так. На выполнение задания ушли Владимир Запаскнн и Мириан Абрамишвили. В небе громоздились облака, и полет проходил скрытно. Воздушные бойцы пересекли линию фронта, вышли к Днепру, снизились и направились вдоль железной дороги на юг. Миновали Шклов. На шоссе увидели машины, и Запаскин сказал:

— Будем штурмовать!

— Понял, — ответил Абрамишвили и доложил: — Впереди под облаками идут «фоккеры». По-моему, их две четверки.

Владимир Запаскин тоже увидел «фоккеры». Отступать было не в его правилах, и он решил атаковать первую четверку врага на встречных курсах.

— Атакую ведущего! — предупредил Запаскин Мириана.

Они нажали гашетки почти одновременно. Истребители фашистов явно не ожидали лобовой атаки. Их первая пара не успела сманеврировать и попала под огонь. Оба [160] «фоккера» были сбиты. Остальные гитлеровцы открыли стрельбу по «якам».

— В облака! — распорядился Запаскин.

В облаках он взял курс к фронту, сообщил об этом ведомому. Ответа не услышал — радиоканал был забит помехами. Над своей территорией Запаскин осторожно вышел под облака, встал в «круг» и начал вызывать Абрамишвили, сообщая ему свои координаты. И снова связь установить не удалось. Запаскин ушел на свой аэродром. Узнал, что Мириан еще не вернулся, задумался: «Что с ним?»

А с ним приключилась такая история. Услышав команду «В облака!», Абрамишвили выполнил ее тотчас же. По той же причине — из-за радиопомех — связаться с ведущим не смог.

Мириан знал: под облаками его ожидала по меньшей мере четверка «фоккеров», вышел вверх и... оказался между двумя истребителями врага. Это были ФВ-190. Они шли рядом и с тем же курсом. Увидев «як» с «белыми молниями» на бортах, фашисты подошли к нему почти вплотную. Абрамишвили оглянулся: за ним шла еще пара «фоккеров». «Один в тисках четверых, — подумал Мириан. — Почему они не стреляют? Может, нечем?»

Шедший слева от него фашист жестом показал, чтобы летчик разворачивался на юго-запад. Затем выпустил предупредительную очередь почти перед самым носом «яка», заставил сделать доворот на указанный курс — в направлении Могилева.

Абрамишвили догадался, что фашисты собрались привести его на свой аэродром, заставить приземлиться, взять русского летчика в плен, захватить самолет с «белыми молниями». Все они зорко следили за Мирианом и при малейшей попытке изменить курс или высоту немедля открывали предупредительный огонь. «Живым не дамся, — подумал летчик. — Пусть погибну, но и кого-то из них на тот свет отправлю!» Однако, прежде чем отдать свою жизнь, Мириан решил попытаться перехитрить фашистов. Но как это сделать? На помощь пришли знания своей и вражеской техники. Он мысленно сопоставил «як» и «фоккер». Наш самолет по времени разгона скорости, выпуска и уборки шасси и посадочных щитков превосходил вражеский истребитель. Этим Абрамишвили и решил воспользоваться. «Буду садиться вместе с фашистами, пусть думают, что я сдаюсь, а на пробеге дам газ и уйду на бреющем полете!» [161]

В сопровождении грозного эскорта «фоккеров» наш истребитель подошел к вражескому аэродрому, на котором уже приготовились к встрече советского летчика. Мириан увидел гитлеровцев, разную технику в районе КП. А в конце взлетно-посадочной полосы, перегородив ее, стояли в ряд машины. «Это для того, чтобы не дать мне взлететь сразу после посадки, — догадался Абрамишвили. — Что ж, буду садиться с недолетом. Посмотрим, кто — кого!»

Фашисты завели Як-9 на посадочный курс, дали понять нашему летчику, чтобы он убирал газ, выпустил щитки и шасси и планировал на посадку. Мириан выполнил команду. Гитлеровцы проделали то же самое и рядом с нашим истребителем начали планировать. Та же пара, что шла позади, осталась выше.

Садились одновременно втроем. «Як» летел несколько впереди «фоккеров». И едва он коснулся земли, как Мириан бросил взгляд назад вверх. Увидев, что верхняя пара ФВ-190 тоже зашла на посадку, он мгновенно убрал щитки, дал газ и пошел на взлет. Истребитель на большой скорости приближался к стоявшим поперек полосы машинам. Столкновение, казалось, было неизбежным. Однако «як» уже начал отделяться от полосы, летчик еще больше взял ручку на себя, и самолет, перепрыгнув через преграду, снова ударился колесами о полосу, затем уже оторвался от земли окончательно. Мириан убрал шасси и пошел над самыми верхушками деревьев на северо-восток.

Гитлеровцы явно не ожидали столь дерзкого маневра нашего летчика. Погоню организовали с опозданием. Между тем Абрамишвили набрал высоту и пересек линию фронта за облаками. Из-за малого остатка топлива он едва дотянул до своего аэродрома, сел нормально.

Обо всем случившемся Запаскин и Абрамишвили доложили подполковнику А. Е. Голубову, и командир полка потом сказал мне:

— Случай исключительный. Это — подвиг. И о нем должны знать все наши летчики-гвардейцы.

Сам же Мириан остался недоволен исходом борьбы против четверки вражеских истребителей.

— То, что перехитрил фашистов, — это хорошо. Но то, что они под конвоем принуждали меня к посадке, — это никуда негоже. Заплатят они за это. Я еще посчитаюсь с ними!

Мириан и в самом деле производил расчеты с врагом. Ему удалось сбить 8 самолетов врага. Но судьба готовила летчику новое трудное испытание. [162]

Утром 26 мая Николай Пинчук и Алексей Калюжный ушли на «свободную охоту» в район Витебска, Богушевска, Орши. Вскоре после их вылета я услышал доклад Пинчука о движении большой колонны машин из Богушевска к Орше и решении нанести по ней удар.

Из динамика доносились отрывочные фразы Пинчука и Калюжного:

— Бей по цистернам!

— Есть! Горят... Еще заход!

— Видишь машины под брезентом? С боеприпасами, наверное, а?

— Беру на прицел. Ты гляди, рвануло-то как!

— Давай еще заход.

— Горит... Пятая машина горит!

— Добро. Курс домой... Я — «Двадцатый», возвращаемся на «точку»! — послышался доклад Пинчука.

Минуты через три из динамика донеслась песня. По голосу узнал — пел Пинчук. Пришлось вмешаться:

— «Двадцатый», где находишься? Прекратить «концерт»!

— Извините, от радости я. В родном небе ведь нахожусь.

Мне понятна была его радость: Белоруссия — его родина.

С КП дивизии поступила команда направить шестерку «яков» на прикрытие войск. На задание ушла группа во главе с Василием Серегиным. Я передал им по радио:

— Идите в квадрат восемьдесят четыре. Свяжитесь с наведенцами.

Станция наведения направила «яков» на перехват «юнкерсов».

Эту группу из 16 «лаптежников» под прикрытием 6 «фокке-вульфов» Серегин увидел издали. «Юнкерсы» уже начали перестраиваться для нанесения удара по цели. «Фоккеры» держались выше, позади. Наши «яки» шли со стороны солнца, и противник пока не видел их. Серегин решил нанести удар в середину строя «юнкерсов», внести замешательство, поставить вражеских воздушных стрелков в затруднительное положение. Не каждый из них мог решиться стрелять по «яку», когда в створе у него свои бомберы.

Расчет оказался верным. Серегин и Барахтаев врезались в строй «лаптежников», зашли двум из них в хвост и подожгли.

Истребители врага увидели наших «яков» с опозданием [163] и бросились на них уже после выхода из атаки. Четверка Серегина завязала с ними бой на виражах, а пара Архипова продолжала атаковать «юнкерсов», не давая им возможности прицельно бомбить.

Серегин заложил вираж покруче, зашел «фоккеру» в хвост и сбил его меткой очередью. «Юнкерсы» прекратили бомбардировку и развернулись на запад. Вслед за ними вышли из боя ФВ-190. Наша шестерка вернулась на аэродром без потерь.

Ночью из штаба дивизии поступило распоряжение: «С рассветом патрулированием звеньями и дежурством на аэродроме прикрывать войска юго-восточнее Витебска в квадратах...» Я приказал оперативному дежурному вызвать к этому времени на аэродром летчиков 1-й эскадрильи и передать, что первым на задание уйдет звено Николая Пинчука, а звено во главе с Владимиром Запаскиным заступит на дежурство.

Незадолго до рассвета я прибыл на КП, ознакомился с обстановкой и стал ждать летчиков. Вскоре дежурный доложил, что звено Пинчука уже на стоянке. Вызвал Николая. Он вбежал в землянку КП.

— Товарищ гвардии подполковник, старший лейтенант Пинчук по вашему приказанию прибыл!

«Ну, артист! — подумал я, вспомнив о вчерашней песне, и по глазам увидел, что он ждет нагоняя за нарушение радиодисциплины. — Нет, не время сейчас читать нотацию». Попросил подойти к карте:

— Идите в этот квадрат. Там и патрулируйте, прикрывайте войска. Высота три-четыре тысячи. Связь держать с пунктом наведения. Если появится большая группа, доложите мне. Вышлю подкрепление.

Я знал, что Николая очень тревожила судьба родителей, находившихся по ту сторону фронта, спросил: — Вы деревню-то видели свою? Уцелела ли?

— Видел. Вот она! — указал он точку на карте. — Буденновкой называется. А живы ли родители — этого не ведаю.

— Не падайте духом. Будем надеяться на лучшее.

Через пять минут «яки» взлетели и пошли с набором высоты в сторону Витебска. Четверка же Запаскина вырулила к старту и приняла готовность № 1. По радио на пульте управления КП было слышно, как Пинчук связывался с пунктом наведения, затем все стихло.

По времени Николай Пинчук должен быть в заданном районе. Вскоре и в самом деле послышался его доклад: [164]

— Я — «Двадцатый». У нас все нормально!

И снова — тишина. Железный закон радиодисциплины обязывал летчиков меньше говорить, больше слушать. Вдруг сквозь треск и писк в динамике раздался голос Бориса Арсеньева:

— Командир, справа впереди шестерка «мессеров»!

— Вижу. Позади их еще столько же, — ответил Пинчук и — в эфир: — «Гранит», я — «Двадцатый», вступаю в бой с «мессерами»!

Я приказал дежурному дать сигнал Запаскину на вылет, а Пинчуку передал, что на помощь ему выходит подкрепление.

По отрывочным фразам в воздухе мы представили картину боя:

— Борис, атакуем первую пару! Володя, бей по второй! — командовал Пинчук.

Потом кто-то выкрикнул:

— Есть один... В щепки разнесло!

— Борис, влево давай, фашист в хвосте!

— Атакую, прикрой!

— Командир, «мессер» наседает!

Подоспело звено Запаскина. Послышался его голос:

— Мириан, прикрой. Атакую!

— «Десятый», горит ваш фашист!

— Спокойно, Мириан. Бьем по второй паре!

— Уходи под трассу. Собьют! — выкрикнул кто-то.

Фашисты дрогнули, начали удирать. И снова голос Запаскина:

— Противника не преследовать. «Двадцатый», уходите домой. Я остаюсь на прикрытие.

Стало ясно: бой закончен. Но все ли живы? Спросил об этом Пинчука.

— Порядок! — весело прозвенел его голос.

В том бою два наших звена, сражаясь против дюжины Ме-109, сбили три истребителя. Но и наши «яки» — Пинчука, Баландина и особенно Николая Корниенко — получили такие повреждения, что старший инженер полка А. З. Нестеров не знал, как и быть. Посоветовался со старшим техником эскадрильи Алексеем Веселовым.

— Попробуем ввести в строй, — ответил Веселов. — Подбросили бы на подмогу нам специалистов из ПАРМа.

Остаток дня и всю ночь, укрыв «яки» чехлами, техники и механики вместе со специалистами ПАРМа напряженно трудились при свете переносных ламп. К рассвету отремонтировали все самолеты. По нормативам мирного времени [165] даже в стационарной мастерской на такой ремонт требовалось затратить не менее двух дней. Техсостав выполнил эту работу в полевых условиях менее чем за сутки. Это был настоящий трудовой подвиг, без которого наши летчики-гвардейцы не смогли бы уйти на задание уже в утренний час.

28 мая из полка «Нормандия» поступило печальное известие о том, что замечательный французский летчик старший лейтенант Марсель Лефевр при посадке на горящем самолете получил обширные ожоги и в тяжелом состоянии отправлен в госпиталь в Москву. Все мы надеялись, что он выживет. В течение семи дней врачи боролись за его жизнь, но сделать ничего не смогли. 5 июня 1944 года Марсель Лефевр скончался.

Мы знали его как истинного антифашиста и патриота Франции. Он быстро сблизился с летчиками нашего полка, не однажды в одном строю с ними сражался против врага. В нашем полку его искренне уважали за доброе сердце, за отзывчивость.

Старший лейтенант Марсель Лефевр в воздушных боях лично сбил 11 фашистских самолетов. За образцовое выполнение боевых заданий командования и проявленную при этом отвагу и героизм Марселю Лефевру присвоено звание Героя Советского Союза посмертно. Его навечно зачислили в списки 1-й эскадрильи одного из истребительных авиаполков.

Наступило четвертое военное лето. Всю зиму и весну 1944 года мы участвовали в боях местного значения, которые вели наши войска под Витебском, Оршей и Могилевом, сковывая находившиеся в Белоруссии силы врага и не позволяя фашистскому командованию перебрасывать их на Украину, под Ленинград, где полным ходом шло наступление наших войск.

Мы отлично понимали важность выполняемой нами задачи и терпеливо ждали своей очереди для перехода в наступление. Душой и сердцем чувствовали: скоро пойдем вперед. Перед нами лежали в руинах разрушенные врагом Витебск и Орша, другие города и деревни Белоруссии, ждавшей своего освобождения. [166]