За родную Беларусь

Бои на Керченском полуострове ушли в прошлое. Отгремели и битвы за Кавказ. Не удалось фашистам попользоваться отличной бакинской нефтью и высокооктановым бензином. Под ударами войск Закавказского фронта гитлеровские части не просто отступали, а панически бежали.

Глубокие расщелины Дарьяла покрылись серо-пепельными сугробами. Горные метели похоронили следы вражеских стойбищ. Лишь кое-где из-под снежных заносов виднелись остатки окопов и разрушенных блиндажей. А вдоль дорог на десятки километров беспорядочно громоздились груды железного лома — исковерканных немецких автомашин, бронетранспортеров, орудий, танков и прочей некогда грозной боевой техники.

Закончились битвы в горах, и Закавказский фронт, где я после Крыма был заместителем командующего бронетанковыми и механизированными войсками по ремонту и снабжению, превращался в обычный военный округ.

Но Великая Отечественная война продолжалась. Не был еще освобожден Крым, и я, естественно, стремился снова попасть в действующую армию. С этой надеждой и ехал в Москву, куда был отозван в распоряжение командующего БТ и MB Советской Армии маршала бронетанковых войск Я. Н. Федоренко. Явился к нему 25 февраля 1944 года, но по первым же вопросам маршала [94] понял, что мои расчеты, увы, не совпадают с его намерениями.

— Ну как, навоевался?

— Нет, товарищ маршал. С немцами за Крым еще не расквитался. Прошу снова послать на фронт.

— Не спеши, отдохни немного. Организуется Главное управление ремонта танков (ГУРТКА). Там нужны люди, а фронт никуда не уйдет. Надо кому-то и здесь работать.

Маршал устало улыбнулся и закончил короткую беседу такой фразой:

— Собственно, фронт теперь везде...

Две недели я почти ежедневно ходил в управление кадров и просил отпустить меня в действующую армию. А тут подоспел приказ об организации ГУРТКА. Было сформировано и управление войскового ремонта танков. Начальником управления назначили генерал-майора инженерно-технической службы Кривоконева, меня — его заместителем.

Работа в новом управлении требовала непрерывных выездов на фронты, что, конечно, очень устраивало меня, и в апреле я уже отправился на 1-й Украинский, где занимался ремонтом и эвакуацией танков, оставленных на боевых маршрутах от Киева до Проскурова. А в середине мая, едва успев вернуться в Москву и отчитаться перед начальством, снова, и на сей раз вполне «капитально», попал в состав танковой группы при представителе Ставки на 1-м Белорусском фронте. Из инженеров вместе со мной выехал заместитель начальника управления эксплуатации инженер-полковник Василий Алексеевич Федотов. Возглавлял группу заместитель командующего бронетанковыми и механизированными войсками Советской Армии генерал-лейтенант танковых войск Михаил Дмитриевич Соломатин. Генерал удачно сочетал [95] в себе лучшие качества отличного специалиста, требовательного начальника, старшего товарища и заботливого человека. Сам он уже давно втянулся в походную жизнь, работал много, напористо, казалось, никогда не уставал и поспевал всюду.

Весной 1944 года Белорусский театр военных действий, включавший войска 1-го Прибалтийского, 1, 2 и 3-го Белорусских фронтов, приобрел важнейшее значение. Готовилась грандиозная операция, в результате которой планировалось полностью освободить от немецко-фашистских захватчиков всю территорию Белоруссии и выйти к государственным границам нашей Родины.

1-м Белорусским командовал испытанный полководец генерал армии Константин Константинович Рокоссовский. Солдаты ему верили, офицеры глубоко уважали; боевую технику он ценил и умел ее использовать.

Фронту была поставлена задача нанести удар по обороне противника севернее Рогачева и южнее Жлобина в общем направлении на Бобруйск. А бобруйскому направлению немцы придавали особое значение. Они сосредоточили здесь до 14 дивизий, большое количество танков, самоходной артиллерии и штурмовых орудий. Топкие болота, многочисленные речушки с широкими торфянистыми поймами, лесистые районы гитлеровцы умело использовали для создания сильной, глубоко эшелонированной обороны полевого типа. Достаточно было взглянуть на карту, чтобы понять: нашим войскам предстоит преодолеть немало трудностей.

Как и все войска, к наступлению тщательно готовились бронетанковые части. Они пополнялись новой техникой: тяжелыми танками ИС-2 и самоходными установками ИСУ-122, получившими у солдат меткую кличку [96] «зверобой» (их пушки даже с больших дистанций без труда расправлялись с фашистскими «тиграми» и «пантерами»). Возмужали и наши славные «тридцатьчетверки», оснащенные модернизированным двигателем и 85-миллиметровой пушкой. Фронт к тому времени имел свыше тысячи танков и самоходных артустановок. Это уже была внушительная сила!..

— Как мы нуждались совсем недавно, — поделился я с Соломатиным, — и как оснастились теперь. Душа радуется!

— Правильно, душа-то радуется, — согласился Михаил Дмитриевич, который был влюблен в технику. — Но все же не забывайте, что танкистам здесь придется ой как туго! Взгляните!.. — Он обвел карандашом карту. — Наши возможности маневрировать очень ограниченны, зато немцы, скорее всего, угостят нас засадами. Ведь на узком проходе или на гати можно одним снарядом застопорить целую танковую колонну!

Я невольно представил себе мысленно, как по узкой дамбе или гати, окруженным болотами, движутся наши машины. Из необнаруженной засады гитлеровцы открывают внезапный огонь. Три-четыре снаряда, попавшие в цель, — и вся колонна останавливается, скучивается или под обстрелом пятится назад. Положение не из приятных. Но сейчас ничего не изменишь.

Для того чтобы в такой сложной обстановке поддерживать боеспособность танковых войск, требовались мощные ремонтно-эвакуационные средства. Теперь их количество и качество не шло ни в какое сравнение с временами Крымской кампании. Достаточно привести такое сопоставление: в распоряжении АБТУ Крымского фронта была только одна подвижная ремонтная база, в армиях — три не полностью укомплектованных ремонтно-восстановительных батальона. А сейчас, спустя два года, 1-й Белорусский фронт располагал танкоагрегатным заводом (120-й ПТАРЗ), пятью армейскими ремонтно-восстановительными батальонами, шестнадцатью подвижными базами, семью эвакоротами, одним эвакоотрядом и пятью штатными СПАМами (сборный пункт аварийных машин).

Со всем этим обширным хозяйством нас знакомил заместитель командующего бронетанковыми войсками фронта инженер-полковник Алексей Семенович Карпенко. [97] Когда мы еще были в Москве, он чуть не ежедневно вызывал к прямому проводу генерала Кривоконева или меня и настойчиво просил «подбросить» то еще одну базу, то еще один батальон. А сейчас, ероша свою красивую, посеребренную сединой шевелюру, Карпенко удовлетворенно говорил:

— У нас нынче целая армия ремонтников и эвакуаторов. За одни сутки она может вернуть в строй до двухсот танков и самоходок!

Я полностью разделял его мнение. Однако, чтобы не переоценивать наших возможностей, шутливо заметил:

— Не хвались, идучи на рать...

Карпенко усмехнулся:

— Так-то так!.. Но вы же сами видите — техника кое-чего да стоит!

Конечно, у Карпенко имелись все основания «хвастаться». Роты спецработ пополнились новыми машинами по ремонту вооружения, электрооборудования и другой техникой. Эвакуационные подразделения получили мощные бронированные тягачи, созданные на базе Т-34 и почему-то прозванные «жучками». По существу, это были те же танки, только без башни и вооружения. Забегая вперед, скажу, что такие тягачи вывели с поля боя из-под огня противника тысячи поврежденных и подбитых танков и самоходных установок.

Кроме танковых тягачей и тракторов ЧТЗ-65 эвакуаторы имели и быстроходные тракторы ТД-18 с мощной лебедкой, а также хорошее такелажное оборудование, пригодное для вытягивания даже затонувших или тяжело застрявших танков.

Советская Армия была уже не та, что в начальный период войны, и ремонтно-эвакуационная техника также [98] стала совсем иной. Родина снабжала фронт всем необходимым.

— Нравится вам наше богатство? — спросил командующий бронетанковыми войсками фронта генерал Орел.

— Очень. Только как вы им распоряжаетесь?

— Как? Очень просто, — пробасил Григорий Николаевич. — Армиям и отдельным корпусам придаем по одной, а то и по две базы. Ну и создаем соответствующий фронтовой резерв...

— А резерв будет ходить при вас и ничего не делать? — усомнился я. — Не роскошь ли это?

— Нет, зачем же! Бездельничать никому не дадим. Весь резерв я сосредоточу в руках начальника отдела ремонта инженер-подполковника Савельева; три армейских батальона, одну подвижную базу и один эвакоотряд. С первого дня операции Савельев со всем хозяйством двинется непосредственно за войсками. Где потребуется, туда и будет направляться резерв. Савельеву поручено высвобождать ремонтные средства войсковых соединений, чтобы они могли сопровождать боевые порядки. Нет, товарищ Галкин, мы все продумали и предусмотрели. Выделили даже специальные средства для усиления левого фланга, который начнет активные действия позднее.

— Значит, вы собираетесь своим резервом убить двух зайцев?

— Не двух, а трех, — повеселел генерал Орел. — И знаете, как будет выглядеть наш третий заяц? Резервом боевых машин. Понятно?

— А каким способом вы его создадите?

— Из машин, вышедших из ремонта. Мы по-хозяйски прикинули, что такой резерв необходим. Представьте, что в ходе операции командующему фронтом потребуется [99] усилить то или иное направление. Тут-то мы и выделим несколько десятков машин из нашего запаса...

Все, о чем рассказывал генерал Орел, свидетельствовало, что он и его помощники действительно очень тщательно готовились к операции и старались предусмотреть любые неожиданности.

Большие надежды Григорий Николаевич возлагал на эвакоотряд. Созданный на базе сборного пункта аварийных машин и эвакороты, отряд имел 12 дизельных тракторов, несколько прицепов и большой набор такелажного оборудования. С такой техникой можно было сделать многое. И действительно, во время боев эвакоотряд, пополнившийся трофейными тягачами, стал еще мощнее и оказал войскам существенную помощь.

Своими впечатлениями я поделился с Федотовым:

— Видимо, генерал конкретно занимается делами технического обеспечения.

— Это очень хорошо и поучительно для других. Чего греха таить, только немногие командующие бронетанковыми и механизированными войсками находят для этого время, — ответил Василий Алексеевич, — а Орел знает, что есть в войсках и в чем они нуждаются.

Управление БТ и MB фронта так же тщательно готовило и личный состав службы технического обеспечения. В частях подводили итоги прошедших боев, обменивались опытом, учились друг у друга. С этой же целью в городе Овруче была организована техническая выставка.

На выставке побывали все командиры ремонтных и эвакуационных подразделений, офицеры технической службы, штабные и строевые офицеры. Побывал здесь и командующий фронтом К. К. Рокоссовский вместе с членом Военного совета генерал-майором Телегиным. Обратившись [100] к инженер-полковнику Карпенко, Рокоссовский попросил:

— Ну, товарищ инженер, показывайте ваше хозяйство!

Константин Константинович обошел все стенды и стеллажи, подробно ознакомился с рационализаторскими предложениями по изготовлению и ремонту деталей. Задержавшись у стенда с аварийными деталями и узлами, вышедшими из строя из-за неправильной эксплуатации машин, командующий напомнил:

— Авторов этих художеств тоже не следует забывать. О них надо рассказать командирам и техникам. Пусть знают все, кто у нас так «отличается»...

Накануне предстоящих боев квалифицированные специалисты-ремонтники во главе с К. Н. Савельевым дневали и ночевали в войсках, проверяли состояние материальной части, налаживали изучение новых машин. Константин Николаевич, человек неуемной энергии, готовился уже не к первой фронтовой операции, поэтому наметанным хозяйским глазом очень быстро обнаруживал недоделки и слабые места. Уж он-то знал цену любому запасному агрегату и такой «кладовой», как поля недавних боев! Командиры, инженеры и техники внимательно прислушивались к его замечаниям и советам.

Каждая ремонтная часть, по указанию Савельева, выделила специальные бригады — они отыскивали и снимали с машин, отнесенных к категории безвозвратных потерь, годные для ремонта детали, приводили их в порядок, накапливали запасы на период боев.

Удельный вес такого источника снабжения по некоторым деталям достигал 50–80 процентов. Даже у сгоревших тяжелых машин снимали, сохраняли и в дальнейшем вторично использовали траки. Шли в дело и траки со сгоревших танков Т-34, правда в меньшей степени, и главным образом те, что оставались на грунте. То же можно сказать о коробках передач и двигателях. Агрегаты же, требовавшие более серьезного ремонта, отправляли на подвижный танкоагрегатный ремонтный завод (ПТАРЗ).

По заданию руководителя нашей группы М. Д. Соломатина я побывал на этом заводе. Его цехи-палатки с консольными кранами, подъемными талями, рольгангами, [101] стендами для монтажа агрегатов и оборудованием для горячих работ раскинулись в 160 километрах от переднего края, в большом сосновом лесу. Конечно, слово «палатки» ни в коей мере не дает представления о том, что я увидел. Здесь возвышались целые сооружения из трубчатых каркасов и брезента, напомннавшие цирковые помещения типа «Шапито». Для того чтобы развернуть или свернуть такой завод, требовалось всего несколько часов.

По краю широкой просеки, замаскированные под кронами густых деревьев, стояли большегрузные автомашины с несъемным механическим оборудованием, походные лаборатории и прицепы с контрольно-измерительной аппаратурой. По другую сторону просеки виднелся «жилой городок» из обычных лагерных палаток. Все здесь выглядело спокойно и уютно.

На развилках многочисленных тропок висели указатели и таблички с наименованием производственных бригад и отделений. Лес оглашался музыкой станков. Полумрак прорезали всплески голубоватого пламени электросварки. Эхо разносило грозный рев танковых двигателей, испытывавшихся на стендах.

Я заглянул в самую большую палатку — главный цех. Мне представилась картина обычного завода с издавна выработанной технологией производства. Вот поточная линия сборки двигателей, вот по рольгангам передвигаются коробки передач, вот идет сборка главных и бортовых фрикционов...

— Чем можете похвалиться? — спросил я начальника завода инженер-полковника Шабохина.

— В месяц даем до ста двадцати танковых двигателей, около двухсот других агрегатов и восстанавливаем множество узлов и деталей.

— Неплохо.

— Если лучше используем людей и оборудование, то дадим еще больше продукции. К этому сейчас и готовимся.

— Начали с уточнения технологии, — вмешался в беседу главный инженер завода инженер-подполковник Ляшко. — На отдельных операциях стараемся экономить секунды и минуты, сумма дает драгоценные часы. Это наши, так сказать, внутренние резервы, которые пригодятся во время боев... [102]

Бои уже были не за горами. В половине июня войска начали подтягиваться в выжидательные районы. Вскоре двинулись и танковые соединения. Узнавался «почерк» Рокоссовского: обычно он держал подвижные группы за 150–200 километров от переднего края, а в нужный момент за один-два ночных броска подтягивал их к исходным позициям.

Танковые корпуса, получив приказ о передислокации, немедленно снялись с места. Размалывая гусеницами высушенную июньским зноем супесь белорусских проселочных трактов, машины шли в густой пыли, поднимавшейся на сотни метров. Окутанные пылью с ног до головы, посаженные на броню танков автоматчики казались скульптурными фигурами.

1-й гвардейский Донской танковый корпус (командир корпуса генерал-майор Михаил Федорович Панов), погрузив гусеничные машины на станции Буда-Кошелевская, всю остальную технику повел своим ходом из-под Гомеля в район Великий Бор — Залесье. Танковый корпус генерала Бахарова полностью прошел своим ходом свыше 250 километров. На его маршрутах пыльная пелена висела много часов, щедро припудривая придорожные леса, кустарники и бело-розовые головки зацветавшей гречихи. Горе тому, кто на колесной машине попадал в танковый поток: при видимости в 4–5 метров на каждом шагу грозила опасность быть раздавленным.

Танки шли и шли... В конце колонны показался «виллис». Из него выскочил Василий Алексеевич Федотов.

— Просто невозможно, — заговорил он, тяжело дыша и отплевываясь. — От этой чертовой пыли забиваются бункера воздухоочистителей и задыхаются даже моторы. [103] Кстати, ты не обратил внимания, что автоматчики жмутся к бортам башни, а не прячутся за нее, поближе к корме?

— Нет, не заметил.

— Я беседовал с некоторыми десантниками. За башней, говорят, пыли еще больше. И они правы. Там происходит завихрение, и вся пыль кружит над воздушными карманами и жалюзи.

— Что же тут поделаешь?

— На одной из машин мы попробовали поставить небольшой экран из фанеры, и, представь, запыленность уменьшилась вдвое. Думаю теперь этот эксперимент попробовать на целом батальоне.

Пыль!.. Как будто бы мелочь. Но в летнюю пору она стала для танкистов опасным врагом, и с ней надо было бороться. От пыли страдали люди, портились моторы и агрегаты. Еще на марше ходовая часть многих «тридцатьчетверок» из корпуса Бахарова потеряла амортизацию. Когда машины прибыли в район сосредоточения и танкисты стали осматривать свое запыленное хозяйство, оказалось, что у значительной части танков пружины подвесок сжались до отказа из-за того, что между ними и упорными чашками образовались спрессовавшиеся из пыли и масла подушки. Даже зубило с трудом брало эти затвердевшие наросты.

Что делать? Инженеры и техники стали в тупик. Если бы позволяли время и условия, лучше всего перебрать подвески ходовой части. Но до начала операции оставались считанные часы.

Заместитель командира корпуса инженер-подполковник Афонский собрал совещание специалистов. Коллективный опыт подсказал выход. Решили залить в стаканы подвесок керосин и встряхнуть машины, прогнав их по бревенчатому настилу. Опыт удался: пылевые подушки разваливались, и пружины вставали в нормальное положение. Это заняло не больше трех часов. А ремонтники, расставленные на маршрутах, за сутки привели в порядок и подтянули машины, отставшие из-за мелких технических неисправностей. Все танки корпуса Бахарова были готовы к бою.

Свой эксперимент с экранами Федотов осуществил на следующий же день и результатами остался очень доволен. Многие части на маршах стали применять «федотовский» [104] опыт. Люди теперь меньше страдали от пыли, а главное, лучше сберегали машины.

Вслед за боевыми танковыми частями пошли к фронту армейские ремонтные базы, а потом и фронтовые ремонтно-эвакуационные подразделения.

Утром 23 июня мы с генералом Соломатиным выехали в танковый корпус М. Ф. Панова. Корпус был придан 65-й армии, которой командовал генерал-полковник Павел Иванович Батов. Армии предстояло действовать на направлении главного удара, и от результатов ее «запева» во многом зависел исход операции. Корпусу Панова отводилась роль подвижной группы развития успеха.

Встретив нас, Панов развернул карту и стал докладывать генералу Соломатину обстановку. Главную задачу, поставленную командармом, он сформулировал так:

— Вот здесь, в полосе действия восемнадцатого стрелкового корпуса, мы должны войти в прорыв и наступать в общем направлении на Бобруйск. Как видите, кругом сплошные болота. — Он обвел болотистые места синим карандашом. — Только через Чернин узкой полосой тянется единственная дамба, примерно на два с лишним километра.

Мы с Соломатиным переглянулись, вспомнив разговор о трудностях, которые предстояло одолеть танкистам. А генерал Панов внешне бесстрастно продолжал:

— Дальше опять болото через Кнышевичи и длиннющая гать южнее Родин. Обходов, как назло, поблизости нет. И получается, как ни верти: чтобы выйти южнее Чернин, в случае повреждения дамбы или гати, нам придется дать крюк в двадцать пять или тридцать километров.

— Предположим, — склонился над картой Соломатин. — А потом, после обходного маневра, вы снова попадаете в болото или у вас есть на примете проходы?

— На всякий случай на Притыке построена гать, — ответил Панов. — А вот южнее Чернин дело дрянь. Там есть один ручеек, да каверзный очень — сплошная трясина. Через этот неширокий ручеек проложен мост.

— А если немцы уничтожат этот мост? — спросил я.

— Тогда задержка неизбежна. Будем сами наводить новый, под огнем.

Не отрываясь от карты, Михаил Федорович добавил:

— Вот здесь и построены гати, есть даже несколько запасных проходов. Все сделано силами шестьдесят пятой [105] армии. Люди работали ночами, скрытно от противника.

Михаил Дмитриевич Соломатин долго изучал карту.

— У Рокоссовского и Батова замысел, конечно, дерзкий, — наконец заметил он, выпрямляясь. — Они выбрали район, малодоступный для танков, и через него нацелили главный удар. Немцы вряд ли ждут нас с этого направления и, вероятно, будут застигнуты врасплох.

Он снова с минуту вглядывался в испещренную пометками карту, словно искал ответа на многочисленные вопросы, затем уверенно заявил:

— Пробиться можно. Безусловно! Правда, если противник разгадает наши намерения, мы многим рискуем. Немецкая артиллерия может обрушиться на гати и переправы. Тогда армии придется тяжеловато, а вам, Михаил Федорович, вдвое.

Соломатин повернулся ко мне и распорядился:

— Надо проконтролировать расстановку ремонтных средств корпуса, особенно на первый день операции. Это сейчас для них особенно важно.

— Хорошо, займусь этим сейчас же.

С планом технического обеспечения боевых действий корпуса меня подробно ознакомил заместитель комкора инженер-полковник Герман Мошкович Зельцер. Он производил впечатление знающего свое дело, живого, но несколько эксцентричного человека. Мне показалось, что Зельцер больше всего занимался автомобильной техникой и снабжением корпуса горючим, а танковую технику передоверил своему помощнику Ивану Федосеевичу Анненкову. Анненков отличался от начальника спокойствием, немногословием и едва уловимой тенью грусти на лице. Видимо, блокада Ленинграда, где Иван Федосеевич перенес немало испытаний, оставила свои следы. Опытный инженер, он всего себя отдавал ремонтному делу. Зельцер и Анненков как бы дополняли друг друга и работали, кажется, слаженно.

Вместе с Зельцером мы объехали ремонтные подразделения и пришли к выводу, что все стоит на своих местах, люди готовы к завтрашнему дню. Только некоторые бригады, словно контролируя себя, еще и еще раз перебирали запасные части, да шоферы ремонтных летучек проверяли на своих машинах каждую гайку, каждый шплинт. [106]

В западной части района Великий Бор сосредоточилась подвижная ордена Красной Звезды 174-я ремонтная база. Гигантские сосны и вековые ели не пропускали на землю солнечные лучи даже в полуденное время. Бор действительно был великим и непроницаемым. Места хватило бы для целой армии со всеми тылами. Люди растворились в зеленой полутьме. Только свежевыструганный шлагбаум, перекрывавший просеку, напоминал о присутствии здесь воинской части. У шлагбаума стоял дневальный и строго поглядывал на всех проходивших и проезжавших. Проверив наши документы, он рывком поднял жердину, и наша машина вкатилась на территорию ремонтной базы.

Начальник базы майор Яков Давыдович Якубовский степенно, вдумчиво, со знанием дела доложил о готовности всех подразделений и представил своего заместителя по технической части капитана Юрия Игнатьевича Грушева. Оба они недавно провели совещание бригадиров и, по словам Якубовского, остались им очень довольны.

— Так точно, — подтвердил Грушев, вытирая измазанные руки и одергивая закапанную машинным маслом гимнастерку. Видимо, он относился к тем офицерам технической службы, которые привыкли не только «руководить» и командовать, но и помогать подчиненным. Этим Грушев напоминал моего старого боевого товарища по Крымскому фронту Николая Карцева.

Отбросив в сторону грязную ветошь, Грушев медленно, словно взвешивая каждое слово, проговорил:

— Мы напоминали, что от качества и темпов нашей работы во многом будет зависеть успех корпуса. И на открытом партийном собрании подвели кое-какие итоги. Думаю, не ошибусь, если заверю, что все готовы и с нетерпением ждут начала боев.

— Все это так, — заметил я. — Но сделали ли вы запас агрегатов хотя бы на первые два-три дня боев? Речи — дело хорошее, но их надо подкреплять делами.

Якубовский взглянул на Грушева, и тот успокоил меня.

— Основных агрегатов мы запасли вполне достаточно. Часть получили со склада новенькими, часть восстановили сами. [107]

— А как собираетесь организовать работу в дни операции?

— Основными ремонтными работами намечаем загрузить корпусной СПАМ. Организуем его в начале боев в районе Дубравы. По мере надобности будем создавать промежуточные СПАМы, в частности, в районах Притыки и Чернина. Сюда стащим машины, которые не смогут восстановить РТО бригад. Так мы избежим распыления ремонтных средств и обеспечим высокую производительность. При продвижении корпуса вперед на место корпусного СПАМа перейдет армейский, а мы — на один из промежуточных.

— Учтите, — напомнил я, — противник может внести в ваши планы существенные поправки. Корпус собирается наступать стремительными темпами, так что сборные пункты вам не всегда удастся организовать. Не забудьте также, что удар наносится через заболоченный район. Многие танки неизбежно застрянут или выйдут из строя из-за мелких технических неполадок. Не будете же вы тащить машины по болоту на сборный пункт при каждой поломке. Готовьтесь работать главным образом на месте повреждений.

— Спасибо, учтем, — отозвался Якубовский. — Отсиживаться и дожидаться не будем!

Закончив дела в хозяйстве Якубовского, мы с Зельцером поехали поглядеть на армейские ремонтные средства. Ехать пришлось недалеко: 162-я рембаза и 76-я эвакорота 65-й армии находились в 5–6 километрах от Великого Бора.

База считалась на 1-м Белорусском фронте одной из лучших. Она хорошо проявила себя в прошлых операциях и сейчас, судя по всему, тоже подготовилась неплохо. Начальник базы инженер-капитан К. П. Жилкин и его заместитель по технической части капитан административной службы В. Я. Морозов показались мне людьми энергичными, знающими свое дело. Не зря, видимо, заместитель командующего БТ и MB 65-й армии инженер-полковник Горячев еще накануне охарактеризовал Жилкина такими словами:

— У этого человека энергии хватит на целую дивизию!

Теперь мы подвели некоторые итоги. На бобруйском направлении были сосредоточены средства, способные [108] восстановить до сотни танков в сутки. А полсотни тягачей могли эвакуировать такое же количество машин с поля боя.

Обо всем я подробно доложил генералу Соломатину. Михаил Дмитриевич удовлетворенно выслушал меня и, немного подумав, распорядился:

— Вам, товарищ Галкин, надо остаться в корпусе Панова. Помогите Михаилу Федоровичу.

Выйдя от Соломатина, я долго бродил по просеке. Одна мысль не оставляла меня ни днем ни ночью: как организовать управление ремонтно-эвакуационными подразделениями во время боя? За два года войны средства технического обеспечения намного выросли, но оперативно управлять ими мы фактически не могли. Ведь в распоряжении офицеров технической службы не было не только радио, но зачастую и транспорта. Потребность в том и другом возрастала ежедневно. Ремонтники и эвакуаторы нуждались в непрерывном и четком руководстве и старались поддерживать постоянную связь с командованием. Накопленный опыт подсказывал нам наиболее целесообразные методы управления, но отсутствие радио и транспорта все наши усилия сводило на нет.

Вспомнился мне вчерашний случай в 65-й армии.

Заместитель командующего бронетанковыми войсками армии Виталий Иванович Горячев проводил на лесной полянке совещание инженеров и техников. Он говорил об организации батальонных и ротных пунктов технического наблюдения, о необходимости немедленно оказывать помощь каждой застрявшей или поврежденной машине. Один из инженеров спросил, какие средства передвижения и связи выделяются в распоряжение пунктов технаблюдения. Горячев замялся:

— Видите ли, как только начнется бой, надо занять на местности такую точку, которая обеспечивала бы зрительную связь с боевыми порядками. Ну хотя бы высокое дерево или высотку...

— Но ведь танки будут двигаться, — заметил кто-то.

— Конечно. Значит, надо следовать за танками пешком или на летучке, а еще лучше на бронетягаче или бронетранспортере.

С места поднялся высокий русоголовый техник и удивленно спросил: [109]

— Товарищ полковник, где же нам взять бронетранспортеры? Они нужны для разведки. Ни один командир бригады их не отдаст.

Горячев снова замялся и неуверенно ответил:

— Тогда выделяйте тягачи.

— Но тягачей в бригаде всего три, — упорствовал техник. — Чем же тогда обеспечивать ремонтно-эвакуационные группы?

Видимо, такие «назойливые» вопросы ломали заранее намеченную схему технического обеспечения на поле боя, и это смущало Горячева. Вместе с тем он понимал, что многое в этой схеме выглядело хорошо только на бумаге, но трудно осуществимо на практике. После очередной вынужденной паузы Горячев наконец посоветовал:

— Продвигайтесь на ремонтной летучке.

Однако и этот совет вызвал законные возражения. Поднялся еще один из участников совещания и резонно заметил:

— Товарищ инженер-полковник, ведь кругом болота и торфяники. Разве поспеешь на летучке за танками?

Горячев развел руками:

— Тогда идите пешком. Другого выхода нет.

Кто-то иронически усмехнулся:

— За танками надо бежать тридцать — сорок километров в день. Таких рекордсменов среди нас нет...

Когда совещание закончилось, до меня донеслись шутливые замечания: «Надо было нам не танкотехническое училище кончать, а физкультурный институт, да еще тренироваться в марафонском беге...»

Больно было слышать такие реплики. «Да, от кустарщины мы так и не избавились, — думал я. — Главное бронетанковое управление, а потом и управление полевого ремонта добились поразительных успехов в обеспечении войск техникой. Но до сих пор ремонтные подразделения не имеют штатных средств связи и передвижения».

А как это выглядело на практике? Заместитель командира танкового батальона или полка по технической части обычно ютился в ремонтной летучке, а заместитель командира роты устраивался на броне танка, да и оттуда его часто сгоняли. Тогда он шагал на своих двоих по танковым маршрутам, не зная толком, что делается впереди, в каком состоянии техника. [110]

Ремонтники и эвакуаторы также в большинстве случаев двигались вслепую и сами разыскивали подбитые танки, теряя попусту драгоценное время.

Наступила ночь на 24 июня 1944 года. Темная до черноты, безлунная и удивительно тихая, она накрыла леса и болота. Казалось, что ночь будет тянуться долго-долго, прочно закрыв дорогу очередному утру. Но в третьем часу уже засерел рассвет. Над болотными кочками задымился туман: он поднимался медленно, словно нехотя, и клочьями улетал вдаль.

Мне не спалось. Прислонившись к дереву, я прислушивался к тишине. Что происходит там, где намечен главный удар? Почему так тихо?

Но вот где-то далеко, под Паричами, землю сотрясли бомбовые удары. В полутемном небе заполыхали всплески зарева. Начала «работать» наша бомбардировочная авиация, создавая у противника впечатление, что именно там будет нанесен главный удар. Еще вчера после нескольких наших сильных атак гитлеровцы подтянули на этот участок свои резервы. Значит, пока все идет нормально, по задуманному плану.

Ровно в семь утра, пронзая остатки тумана, на главном направлении взвились три красные ракеты. Грянул первый артиллерийский выстрел. И тут же, как громовое эхо, по всему фронту — от Рогачева до Жлобина — откликнулись тысячи орудий. Земля уже не содрогалась, а плавно качалась, грозя расколоться и оскалиться бездонной пропастью.

«Заиграли» знаменитые «катюши». Они выбрасывали волны огня, оставляя за собой длинные шлейфы и поднимая облака темно-серого дыма. Кувыркаясь в воздухе, как хвостатые головастики, на немецкие траншеи обрушились тяжелые мины — «андрюши». Эта бодрящая артиллерийская симфония длилась полтора часа.

Вскоре до нас дошли первые сведения с поля боя. Немцы отходили, подрывая переправы и оставляя сильные заслоны. К двум часам дня пехота 18-го корпуса вышла на линию Раковичи — Николаевка. Генерал Панов начал вводить в бой свой танковый корпус. На правом фланге 16-я танковая бригада полковника Лимаренко, которая должна была овладеть рубежом Чернин — Кнышевичи, ринулась по центральной гати и быстро преодолела [111] ее. А слева по зыбкому настилу пошла 17-я бригада полковника Шульгина.

Тут-то противник и начал вносить свои «поправки» в план нашей операции. Возле головного танка 17-й бригады разорвалось несколько снарядов. Гать оказалась разбитой, а головной танк стал погружаться в болото, загородив путь всей бригаде. Обхода нет. Дорога каждая секунда. Единственная возможность выйти из-под огня — двигаться назад. Генерал Панов приказал Шульгину выходить на центральную гать вслед за бригадой Лимаренко. Части быстро сманеврировали и, преодолев болото, заняли указанный маршрут. Но теперь в затруднительное положение попали танкисты Лимаренко. Южнее селения Родин гать оказалась разбитой. Восстанавливать ее не имело смысла, и бригада совершила обходный маневр на Притыку. Однако в районе Притыки мост был взорван, и его пришлось восстанавливать своими силами.

Только к 18 часам бригада Шульгина вышла к болоту южнее Чернина и тут снова наткнулась на препятствие: подступы к дамбе немцы заминировали, мост взорвали. Маневрировать негде и некуда. А гитлеровцы неистово бьют из артиллерийских орудий, калеча и поджигая танки.

Я находился на наблюдательном пункте командира корпуса. Туда же прибыл и генерал Соломатин. Не скрывая озабоченности, он приказал мне уточнить положение бригады Лимаренко. Я вскочил в «виллис» и помчался к дамбе. Здесь, на открытых подходах к дамбе и вдоль нее, до моста, растянулись наши танки: они вели огневой бой с немецкой артиллерией. Часть машин укрылась невдалеке — за высоткой с кладбищем.

Из небольшого окопчика мне была видна вся картина боя. С северной окраины Чернима немцы вели плотный минометный и артиллерийский огонь. Вокруг моста разрывы поднимали фонтаны торфяной жижи. Погрузившись по пояс в болотную воду, саперы восстанавливали мост. После каждого разрыва снаряда или мины то один, то другой сапер падал, окрашивая воду кровью, или, шатаясь, выбирался на сушу, где сваливался на руки санитаров.

Картина не из веселых. «Вот они, планы, а вот и практика», — с горечью думал я, стараясь запомнить все, [112] что нужно будет доложить генералу Соломатину. И тут заметил «своих». По задерненному торфянику, обходя танки, к мосту приближался бронетягач роты технического обеспечения. На броне и крыльях лежали брусья и длинные доски. Из люка механика-водителя «ласточкой» вылетели одна за другой четыре фигуры в замасленных ватниках. То припадая к земле, то перепрыгивая через воронки, они стали подносить к мосту привезенный материал. Эвакуаторов в помощь саперам подослал командир роты техобеспечения старший техник-лейтенант Чернов. Он заметил, как снарядом разбило грузовик с досками. Остановил тягач, направлявшийся к подбитому танку, приказал перегрузить и подвезти к мосту материалы.

Тут же под огнем у поврежденного танка работают бойцы РТО. Все делается быстро, сноровисто, будто вокруг не гремят разрывы, не бьют пушки, не взлетают к небу столбы земли и грязи. Я отчетливо вижу, как двое крепышей в кирзовках и танковых шлемах, втянув голову в плечи, бегут к машине с перебитой гусеницей. Под ней еще дымится свежая воронка, а неподалеку дыбятся новые и новые разрывы. В то время как экипаж танка ведет огонь по противнику, ремонтники пытаются привести в порядок гусеницу. Нет, исправить ее сейчас не удается. Тогда они готовят буксирный трос, подают знак тягачу, замаскированному за кустарником, и через минуту-другую тягач выволакивает танк в укрытие. Перебитая гусеница, прицепленная к буксирному крюку, извиваясь змеей, волочится по земле. Отцепив трос, тягач возвращается за другой подбитой машиной, а смельчаки, сбросив кирзовки, деловито приступают к ремонту.

Позже я узнал их фамилии: бригадир Епифанов и слесарь рядовой Селютин. Так же храбро и самоотверженно они выполняли свою «боевую задачу» во все дни наступления.

Некоторая часть танков застряла в болоте и тоже попала под обстрел. Заместитель комбрига по технической части инженер-майор С. С. Инякин направляет к ним два тягача. Я внимательно наблюдаю: удастся ли тягачам отбуксировать погрузившиеся в болотную жижу машины? Из одного тягача выскакивает эвакуатор и с концом буксирного троса на плече пытается пройти к танку. Но, сделав шаг-другой, проваливается в вязкую [113] трясину. Солдат барахтается, цепляется руками за трос, но выбраться самостоятельно не может. Кажется, еще минута, и он уйдет с головой в болото. Но водитель тягача дает задний ход и вытаскивает своего товарища, судорожно уцепившегося за трос. Проходит еще несколько минут, и два тягача, сцепленные цугом, уже тянут в укрытие облепленный грязью и тиной танк.

Я вспоминаю эти будничные боевые эпизоды, штрихи общей картины, а в ушах будто и по сей день гремят разрывы снарядов, глаза слепят вспышки огня, воздух содрогается от грохота и гула. Ведь в этом бою решался исход первого дня наступления.

Мне стало ясно, что, несмотря на все трудности, бригада Лимаренко свою задачу выполнит, а ремонтники и эвакуаторы сделают все от них зависящее, чтобы помочь танкистам. Так я и доложил, вернувшись на НП, генералу Соломатину. И не ошибся.

Танкисты полковника Лимаренко с помощью саперов под огнем противника построили мост, разминировали подходы к дамбе и во взаимодействии с частями 44-й гвардейской стрелковой дивизии к исходу дня выбили фашистов из Чернина. А к полудню следующего дня, 25 июня, овладели местечком Кнышевичи. Этот успех достался нам не дешево: мы потеряли три десятка танков, и ремонтники должны были быстро вернуть машины в части.

Конечно, справиться с этой работой только своими силами рота технического обеспечения не могла. Капитану Грушеву пришлось в первый же день боя нарушить свой план, рассчитанный лишь на средний ремонт на СПАМах. Почти половина бригад 174-й ремонтной базы вышла в поле прямо к подбитым машинам и стала восстанавливать их.

Сейчас, много лет спустя, мне трудно выделить особо отличившихся. В этот первый день наступления все работали на совесть, как говорится, не покладая рук. И все же одна фамилия крепко засела в памяти. Рядовой Струков! На базу он пришел слесарем, но его природную сметку, трудолюбие и знание техники сразу же заметили инженеры и командиры. Через два месяца Струков стал бригадиром, а его бригада — одной из лучших.

Вот и теперь в короткую июньскую ночь, он со своими помощниками вернул в строй четыре боевые машины. [114]

Непосвященному читателю эта цифра, возможно, покажется очень скромной, но она о многом говорит каждому танкисту. Четыре отремонтированных танка — это огромный, напряженный труд, это, собственно, танковый взвод, так нужный в бою!

Бригада Струкова стала известна всему корпусу.

Как-то после боев за Бобруйск мне попала в руки корпусная газета «Вперед на врага», в которой сообщалось о трудовых и боевых делах ремонтников Струкова.

«Бригада восстановила три танка, подбитых у моста через речушку, и приступила к ремонту четвертого, когда совсем близко раздались автоматные очереди. Группа немцев, разбежавшихся по лесам, вышла к мосту, намереваясь прорваться через реку. Струков не растерялся. Ремонтники его бригады бросили инструмент и взялись за автоматы. Более получаса шел бой. Немцы отступили, скрывшись в перелеске, а Струков продолжал восстанавливать четвертую машину».

* * *

Операция войск 1-го Белорусского фронта продолжалась. 17-я танковая бригада полковника Шульгина, наступая на Секуричи и Романище, сбила противника. Прикрываясь огнем, он начал отходить. 15-я бригада полковника Кожанова с ходу атаковала станцию Черные Броды, но попала под огонь находившегося здесь бронепоезда и несколько задержалась, неся потери.

Выручила самоотверженность командира танка коммуниста лейтенанта Комарова и механика-водителя комсомольца Бухтуева. На предельной скорости помчались они на своей «тридцатьчетверке» прямо к бронепоезду. В нескольких десятках метров от цели машина Комарова загорелась от немецких снарядов. На мгновение она замедлила движение, но уже в следующую секунду, еще громче взревев мотором, чуть-чуть присев на корму и высекая из рельсов искры, ринулась на таран. Удар горящей «тридцатьчетверки» о бронеплощадку поезда был настолько мощным, что она слетела с рельсов и перевернулась. Комаров и Бухтуев ценой своей жизни обеспечили успех бригаде.

Отважным танкистам посмертно было присвоено звание Героя Советского Союза. [115]

Бригада овладела Черными Бродами, а к утру вместе с частями мехбригады генерала Филиппова захватила селение Глебова Рудня, отрезав паричской группировке противника пути отхода.

Потери корпуса Панова в танках подходили к полусотне. Теперь уже не только под Чернином, но и в районе Глебова Рудня — Секуричи — Романище, на площади около 80 квадратных километров, в одиночку и группами неподвижно стояли танки. Стаскивать их куда-либо на СПАМ, в одно место, по заболоченным районам не было ни смысла, ни возможностей. Поэтому остальные рембригады корпусной базы тоже вышли прямо в поле, чтобы производить ремонт на месте.

Здесь-то сразу и сказалось отсутствие средств управления и связи, чего я опасался при подготовке к операции. Пункты технического наблюдения оторвались от своих частей, как только они двинулись вперед. Данные о количестве потерь и координаты подбитых машин начали поступать с большим опозданием. Все это чрезвычайно затруднило маневрирование ремонтными подразделениями. Эвакуаторы и ремонтники сами разыскивали застрявшие танки и теряли драгоценное время.

Экипажи подбитых танков также не могли через свои рации связаться с ремонтниками, чтобы вызвать их к себе.

Обстановка заставляла что-то придумывать, импровизировать. Инженер-полковник Зельцер создал специальную группу, вызвав к себе из каждой РТО и корпусной базы офицера со своим транспортом. Группа использовалась для непосредственной живой связи с танковыми частями. Это, конечно, несколько облегчило положение, но всех трудностей не устранило.

Много неприятностей причинили нам болота. Ремонтные летучки с большим трудом и опозданием доставляли к подбитым машинам людей и агрегаты. К большинству танков невозможно было подъехать вплотную, поэтому запасные части и агрегаты, как правило, подносили вручную. А коробки передач и катки подвозили тягачами или подтаскивали на волокушах из лозы (тягачей не хватало, а ждать было некогда).

Люди трудились по пояс в воде и жиже, рискуя погибнуть уже не от вражеского обстрела, а в засасывающей трясине. Под ногами не было опоры, инструмент вываливался [116] из рук, болотная топь подстерегала на каждом шагу. В таких условиях, например, в районе Чернина ремонтировала танки бригада старшего сержанта Кузминова. В воде. В грязи. В хлюпающей болотной каше. К ходовой части танка, подбитого в торфянике, не добраться. Вывезти машину невозможно. Чтобы заменить, скажем, каток, ремонтники рыли яму, но она немедленно заполнялась вонючей водой пополам с грязью.

О бригаде Кузминова я упоминаю потому, что и в этих нечеловеческих условиях солдаты не пасовали перед трудностями.

— Нам повезло, ребята! — шутил бригадир. — Люди за тысячи километров ездят на грязи лечиться. А мы можем воспользоваться этим лекарством на месте, так сказать, без отрыва от производства...

— Ты, старший сержант, будешь у нас за главного врача, — неслось в ответ. — Только сроки путевок не продлевай, ведь каждая грязь требует своей дозы.

— Ничего, друзья, — покрикивал Кузминов, — за продление лишних денег не возьму. А если придется, сделаем начет и все сполна получим прямо из канцелярии Гитлера.

С шутками и прибаутками ремонтники восстанавливали одну машину за другой. Уже 26 июня 1-й гвардейский Донской танковый корпус генерала Панова получил от ремонтников 37 машин. Большую часть из них направили в 16-ю бригаду полковника Лимаренко.

Однако бригаду Лимаренко снова подстерегали большие трудности. Ей предстояло сосредоточиться в районе Слободки. Но накануне по намеченному маршруту провел свои части полковник Кожанов, и путь стал совершенно непроходимым.

Лимаренко вынужден был двигаться на Орсичи через лесной заболоченный массив, где еще оставались просеки, «не поднятые» гусеницами.

Медленно, разметывая болотную жижу, толкая перед собой груды торфяника, танки пошли вперед. От неистового рева моторов застонал, загудел дремавший до этого лес. Сизовато-черный дым поднялся выше вековых елей и сосен.

Когда какой-нибудь танк застревал, с другого ему подавали буксирный трос. Бывало, что застревали оба танка. Тогда на помощь приходили тягачи, которые Зельцер [117] предусмотрительно выслал на маршрут для «проталкивания» бригады. Где было необходимо, танкисты валили деревья, и по ним, как по зыбкому настилу, загребая днищами пласты перегноя, проползали машины.

Бригада полковника Лимаренко приказ выполнила и сосредоточилась в районе Слободки. Однако на маршруте осталось несколько машин с порванными бортовыми передачами, подожженными фрикционами и поломанными коробками передач.

Оперативная группа штаба корпуса тоже перемещалась в Слободку. Автомобили, естественно, не могли пройти после танков, а иного пути не оставалось, и штаб во главе с генералом Пановым двинулся по железнодорожному полотну. Колонна легковых и специальных машин запрыгала по шпалам, преодолев за полтора часа 12 километров. За оперативной группой таким же «шпальным» способом прошел не только остальной транспорт, но и артиллерия. Возле каждой шпалы, как напоминание о бдительности, лежала толовая шашка: немцы готовились взорвать дорогу, но не успели.

Методично выполнялся план командующего фронтом К. К. Рокоссовского. В ночь на 27 июня 15-я и 16-я танковые бригады перерезали шоссейные дороги Бобруйск — Глусск и Бобруйск — Слуцк, вышли в район станции Мирадино и овладели переправой через Березину у Шатково.

Впереди Бобруйск с его старинными укреплениями, за которыми сосредоточены большие силы противника. Со стороны Осиповичей в наш тыл бьет вражеская артиллерия. Генерал Панов принимает решение расширить коридор прорыва. Часть сил корпуса он поворачивает фронтом на запад, обрушивается на Осиповичи, овладевает ими и продолжает наступать на Пуховичи и Лапичи.

Кольцо войск армии Батова сжимается вокруг Бобруйска с каждым часом. Почти одновременно с севера и востока к городу выходят 3-я и 48-я армии, а также 9-й танковый корпус генерала Бахарова.

Попытка этого корпуса форсировать реку Березину с ходу не удается: все переправы противник взорвал, подходы минировал. Тогда Бахаров поворачивает на север, выходит в район Шатково и под прикрытием частей корпуса Панова переправляется через реку.

С выходом к Бобруйску корпуса Бахарова железное кольцо вокруг города окончательно замкнулось. [118]

Вечером мы с Федотовым пришли к генералу Соломатину. Он тоже приехал в Слободку из корпуса Бахарова.

— Ну-с, докладывайте, — устало бросил генерал.

Мы по очереди доложили о состоянии материальной части. Михаил Дмитриевич внимательно выслушал каждого, затем развернул на столе большую карту.

— Батов осуществил смелый удар, — сказал он. — Очень хорошо вышел и Панов. Но теперь Михаилу Федоровичу будет еще тяжелее.

— Почему? Ведь корпус наконец вылез из болот? — удивленно спросил я.

— Поглядите на карту, — Соломатин ткнул в нее длинным карандашом. — Немцы стремятся выйти на Минское шоссе и на Слуцк, чтобы прорвать окружение и соединиться с основной минской группировкой. А Панов оседлал все эти дороги. Значит, противник и навалится на него всеми своими силами. Кроме того, не забудьте, что Михаилу Федоровичу сейчас приходится вести бой, как говорится, с перевернутым фронтом. Инициативу он, конечно, не выпустит и совершенно правильно поступит, если первым атакует Бобруйск.

Да, генерал Соломатин ясно представлял себе дальнейший ход событий.

Панов действительно не стал ждать, пока на него навалится противник, и начал наступление непосредственно на город, взаимодействуя с частями 105-го стрелкового корпуса.

Бой за Бобруйск был трудным. Немцы сопротивлялись ожесточенно, с упорством обреченных. Корпус понес немалые потери, особенно бригада полковника Шульгина. Ей пришлось одной штурмовать сильно укрепленный Березинский форштадт, и здесь она попала под прицельный огонь 88-миллиметровой батареи, замаскировавшейся за валом. Каждая минута промедления грозила обречь штурм на неудачу. Другого выхода не было, и танкисты пошли, что называется, напролом. Несмотря на потери, они свою задачу выполнили.

С инженер-полковником Зельцером мы подъехали к месту только что закончившейся схватки. Десять танков Т-34 стояли на гребне и склонах высокого земляного вала. Некоторые еще дымились. Неподалеку лежали погибшие танкисты. Кто-то бережно собрал их личные документы. [119] Почти у каждого на груди был комсомольский билет.

— Обратите внимание, — сказал Герман Мошкович, указывая на танки, — у большинства пробиты нижние наклонные листы носовой части, а у некоторых даже у днища.

— Значит, били почти в упор, когда они переваливали через гребень вала, — ответил я. — Представляю, что тут творилось!

Весь ход боя можно прочитать как по книге. Метрах в пятнадцати от вала — исковерканные 88-миллиметровые пушки. Целая батарея вмята в землю. Из-под обломков лафетов кое-где виднеются серо-зеленые мундиры гитлеровцев. На одной из пушек стоит «тридцатьчетверка», насквозь прошитая снарядом...

— Били с пяти-шести метров, — вслух подумал я. — Машину уже подбили, но она по инерции таранила пушку, опрокинула ее, вмяла в землю и остановилась на обломках.

— Да, нашим ремонтникам здесь делать нечего, — сокрушенно качая головой, заключил Зельцер. — Одни броневые корпуса да груды разбитых агрегатов.

Тяжелые потери понесли и другие бригады, но они непрерывно пополнялись за счет ремонта и сохраняли боеспособность. 27 и 28 июня, например, бригада Лимаренко потеряла 49 машин и за эти же два дня получила от ремонтников 19. Так в ходе наступления осуществлялось «взаимодействие» боевых частей и ремонтных подразделений. Без этого взаимодействия вряд ли можно было рассчитывать на успешный исход операции.

28 июня Донской корпус получил новую задачу — наступать вдоль шоссе Бобруйск — Минск через Пуховичи. В это время в строю находилось 177 танков и самоходно-артиллерийских установок (САУ). Части двинулись дальше, оставив на подступах к Бобруйску и на улицах города 75 машин. Сюда стали подтягиваться ремонтники. 174-я база развернулась в районе селения Сычково, недалеко от Бобруйска. Подошла и армейская 162-я база. А через некоторое время привел свой резерв (как он оказался кстати!) и Константин Николаевич Савельев.

Вчерашнее поле боя превратилось в большой ремонтный лагерь. Куда ни глянь — везде измазанные грязью и маслом ремонтники и эвакуаторы. Они возятся вокруг [120] машин и под ними, залезают внутрь, вскакивают на броню, что-то ладят, стучат, сваривают, тащат... Ни дать ни взять — завод, с цехов которого почему-то сняли крыши. Только рабочие держат неподалеку от себя автоматы, пулеметы и гранаты.

Машины, разбросанные сравнительно на небольшом пространстве вокруг Бобруйска, теперь можно было сконцентрировать в двух-трех местах, предварительно рассортировав их по категориям ремонта. Создавались армейский и фронтовой СПАМы. Здесь-то и показал себя 94-й эвакоотряд, пришедший с резервом Савельева. Разбившись на несколько групп, он одновременно начал стягивать танки на СПАМы с дорог и из заболоченных районов.

Та часть эвакуаторов, которая собирала танки «на суше», скоро справилась со своей задачей и начала отправлять машины в тыл — на капитальный ремонт. Другая же буквально выковыривала каждый танк из болотной хляби.

Мне пришлось наблюдать, как одна из этих групп вытаскивала тяжелую машину, по башню затонувшую в болоте. Группой командовал молодой, но знающий свое дело лейтенант Пупин. Прежде чем тащить танк, эвакуаторы прорыли от него в торфянике длинную траншею глубиной до полутора метров.

— Пришлось до материка добираться, — пояснил тракторист Сотников, — иначе опоры нет. И так шестьсот метров троса размотали. Старшина Ретунский все свои запасы выложил...

Некоторые танки, пройдя леса и болота, имели, как выражались ремонтники, общипанный вид. Вместе с агрегатами надо было восстанавливать и «оперение». Не было листового железа. Выход нашел сварщик сержант Николай Бацаев. Он приспособился резать и разгибать трофейные бочки из-под бензина. Пример Бадаева подхватили остальные, и танки стали выходить из ремонта с исправленными крыльями и подкрылками.

Сосредоточение машин на СПАМах намного повысило производительность. Теперь уже в части стали возвращаться десятки танков.

Вскоре в общую работу включился 118-й армейский ремонтно-восстановительный батальон, подошедший к Бобруйску с севера. Командир батальона инженер-майор [121] Гудошников и его заместитель капитан Ткаченко развернули за Березиной сборный пункт аварийных машин, а в близлежащих селениях оставили промежуточные пункты. Настроение в ремонтных бригадах было приподнятое. Все трудились напористо, «в темпе», не разрешая себе ни лишнего перекура, ни лишнего часа отдыха.

Проезжая как-то под вечер мимо ремонтируемых танков, я залюбовался работой бригад старшего сержанта С. А. Быстрова и Г. Н. Бузина (из батальона Гудошникова). Оба бригадира — молодые парни в запятнанном обмундировании — отличались немногословием, неторопливостью и настоящим мастерством. Каждое движение у них было рассчитано и «нацелено» так, что при кажущейся медлительности любое сложное дело спорилось в их руках.

Бузин с помощью двух мастеров устанавливал на «тридцатьчетверку» двигатель. Работал он молча, сосредоточенно, чуть посапывая. За полчаса я услышал всего несколько слов:

— Скоро заведем... Центруй двигатель, Саша!

У танка, который ремонтировала бригада Быстрова, слышно было только, как по днищу машины скребли подковки армейских сапог. Над трансмиссионным отделением раскачивалась коробка передач, поднятая стрелой ремонтной летучки. Быстров высунулся из башенного люка и скомандовал шоферу летучки:

— Микитыко!.. Опускай!.. Бузин уже обогнал нас... Заснул?

— Не-е, — откликнулся Микитько. — Гляди!..

Коробка стала медленно опускаться на свое место...

Через несколько дней окрестности Бобруйска были полностью очищены от поврежденных советских танков. На месте остались лишь груды искалеченных фашистских машин и артиллерийских орудий.

Мне хочется на примере 1-го Донского корпуса еще раз показать роль ремонтников и эвакуаторов. За время окружения и уничтожения бобруйской группировки гитлеровцев корпус в ожесточенных боях потерял 208 танков и самоходок из 252. Казалось бы, он почти полностью израсходовал свою ударную силу. Но этого не случилось. Не случилось потому, что рядом с танковыми экипажами под огнем и в ближайшем тылу трудились ремонтники. [122] За это же время они вернули в строй 100 танков и самоходок. Корпус сохранил боеспособность.

Кроме боевых потерь нас начала подстерегать новая беда. К концу битвы за Бобруйск танки уже прошли по 200–250 километров без всякого обслуживания, а моторы отработали по 30–35 мото-часов. Неисправности возникали все чаще и чаще, особенно на тех машинах, которые за все время боев еще ни разу не побывали в руках ремонтников. Техническое «лечение» стало неизбежным. И хотя иные командиры немного упрямились («Сейчас не до этого, немцы на носу, скоро снова в бой...»), все же вечер 28 и часть дня 29 июня выделили для необходимых работ. На всякий случай, чтобы не ослабить подразделений, машины выводились на обслуживание поочередно.

Однако для устранения некоторых неисправностей потребовалось вмешательство ремонтников. Только они могли, например, устранить западание педали выключения главного фрикциона. С виду этот дефект как будто незначителен, а машины из-за него выходили из строя.

Что вызывало такую неисправность? Опять же опостылевшая всем запыленность. Смешиваясь с маслом, пыль превращалась в абразивную пасту. Паста вышлифовывала лунки, в которых ходили шарики выключающего устройства, и оно переставало нормально работать. По очертанию эти лунки напоминали большие капли воды. Поэтому танкисты прозвали их «слезками». Чем больше был расход моторесурсов, тем больше выходили из строя лунки. В итоге танки теряли боеспособность.

Ремонтники знали, как устранить этот массовый дефект: стоило заменить механизм выключения или его отдельные детали — и все в порядке. Но, как правило, этих-то деталей не было в запасе. Приходилось «вертеться», придумывать, изобретать.

Приехал я в бригаду Лимаренко. В сумеречной полутьме инженер Инякин вместе с командиром ремонтного взвода Степановым пытались шлифовать злосчастные «слезки». Вставив шлифовальный камушек от прибора «Амко» в специальную оправку, они приводили в порядок лунку.

— От этих проклятых «слезок», — возмущенно заговорил Инякин, — прольешь немало настоящих слез. — Он с трудом поднял отяжелевшие от недосыпания веки. — Механики вконец замучились. Только отрегулируют главный, [123] а он через два часа подводит снова. Не знают, что ли, на заводах, как мы плачем из-за этих «слезок»... Дали бы в запас кольца или чашки выключения в сборе, раз уж не могут добиться большей устойчивости «слезок», и делу конец. А тут вот возись день и ночь!..

Вместе с инженером мы решили обойти хозяйство. Остановились возле танка с открытой кормовой броней. Из трансмиссионного отделения виднелся слабый свет переносной лампы, по временам вырывавший из темноты две головы в танковых шлемах. До нас донесся любопытный разговор:

— Что пехота! Она думает, танкистам легко воевать. Сел за рычаги, надавил на педаль — и поехал. Ни тебе вещевого мешка за плечами, ни автомата на шее. А на деле? Пехота-то отшагала, добралась до привала и храпи, пока не поступит сигнал с кухни. А наше дело — дуй без передыха. Остановился на привал — осмотри, на дневке — обслуживай, на отдыхе — ремонтируйся...

— Зато ты за броней сидишь. На пули да на фугаски поплевываешь. Разве что бронебойного боишься. А пехота, та только гимнастеркой прикрыта. Земля, конечно, укрытие надежное, но ведь в атаку окоп с собой не потащишь. Вот и идет пехота в открытую, навстречу пулям да снарядам. Хорошо, если впереди танки!

— Оно, конечно, так. Да все же надо бы облегчить труд танкиста, а особенно механика. Возьми, к примеру, летчика: слетал, отбомбился, сел на аэродроме, вышел из самолета, приложился к колесу — и в столовую. А самолетом технари занимаются. Осмотрят, заправят, все честь по чести. Вот бы и у нас так. Пусть механик сохраняет силы для боя...

— Нет, друг, на это много людей надо.

— Оно понятно. Я так, к слову... Иногда, знаешь, за минутку отдыха все бы отдал. А насчет того, что людей много надо, это еще бабушка надвое сказала. Не больше ли мы теряем, когда механик ходит полусонный?

— Война, брат! Прикончим Гитлера, тогда отоспимся вволю.

— Нам и после войны спать не придется. Работы хватит и в городе, и в деревне...

Мы с Инякиным удовлетворенно и понимающе переглянулись и отошли. [124]

...Оперативная группа штаба корпуса меняла свой НП. Сумерки уже окутали лес, когда генерал Панов, подтянув пояс кожаного реглана, направился к машине и на ходу крикнул нам:

— Я поехал. До свидания!

— Далеко ли, Михаил Федорович?

— Поглубже в фашистский тыл. Я ведь старый окруженец, — пошутил он, — мне не привыкать.

Машина генерала побежала в направлении Пуховичей. За ней юркнули «виллисы» со штабными офицерами.

На прежнем НП остались командующий бронетанковыми войсками фронта генерал Орел, я, несколько штабных офицеров и только что подъехавший с ремонтными летучками инженер-полковник Зельцер. Мы решили заночевать здесь, чтобы ночью не плутать в лесу. Закурили, потолковали и прилегли кто на чем. Сон уже стал одолевать меня, когда со стороны Бобруйска послышались автоматные очереди. Я прислушался и толкнул сонного Зельцера:

— Автоматы не наши!

— А кто их узнает, — отмахнулся Зельцер, но тоже стал прислушиваться.

Выстрелы то затихали, то повторялись. Они дробно раскатывались в лесной тиши, все время приближаясь. Через двадцать — тридцать минут мы уже точно могли определить, что бьют немецкие автоматы — у них свой, низкий лающий «голос».

Мы с Зельцером поднялись одновременно.

— По кому же бьют, — спросил Зельцер, — если в ответ ничего не слыхать?

— Может быть, просто в тьму, от страха, — высказал я предположение. — Должно быть, ищут выхода на Минск.

Невдалеке раздались громкие захлебывающиеся очереди. С ближнего дерева, покружив в воздухе, упала срезанная пулей ветка. Я подошел к машине, в которой спал генерал Орел, чтобы разбудить его. В это время в кузов машины ударила пуля.

— Товарищ генерал, — крикнул я, — немцы рядом! Не лучше ли вам уехать?

Орел спокойно вышел из машины и стал прислушиваться. На окраине селения Сычково, расположенного невдалеке от бывшего НП, вспыхнул пожар, затем раздался [125] взрыв. В отблесках пламени мы заметили на опушке леса человека. Он медленно ковылял, волоча правую ногу. Увидев генерала, подошел и доложил:

— Офицер связи. Проезжал через Сычково и был обстрелян. Шофер «виллиса» убит, машина ткнулась в кювет.

— Вы ранены или ушиблись? — спросил Григорий Николаевич.

— Повредил ногу. Выбрался из машины и через кустарник доплелся сюда.

— Не заметили, кто стрелял?

— Нет. Автоматчики били из-за дома. И позади, на дороге, слышна частая стрельба.

Генерал повернулся ко мне:

— Срочно распорядитесь развернуть рацию и постарайтесь связаться со штабом Батова. Я поеду и подниму бригаду Филиппова. В случае надобности, организуйте здесь оборону.

Я кинулся к машине со штабной радиостанцией, но связисты, готовясь перебазироваться на новый НП, куда-то отлучились. А немецкие автоматы стучали все ближе. Из горящего села в нашу сторону бежали с узлами местные жители. На лесную дорогу вылетела противотанковая 76-миллиметровая батарея. Я выбежал ей навстречу и остановил. Командир батареи, капитан, сначала не хотел подчиняться, но затем приказал своим солдатам развернуть орудия на опушке леса.

Я наблюдал за действиями артиллеристов, когда заметил приближающихся ремонтников. Впереди шел сержант в кирзовой тужурке, танковом шлеме и с гаечным ключом в руке. За его спиной толпились солдаты в рабочем обмундировании. Некоторые из них держали автоматы.

— Старший бригадир ремонтной бригады хозяйства Якубовского, — доложил сержант.

— Откуда и куда спешите?

— Мы ремонтировали две «тридцатьчетверки» у перекрестка дорог под Сычковом. Одна была уже почти готова. Оставалось только опробовать на ходу. На рассвете из кустов высунулись, пропади они пропадом, немцы и обстреляли нас. Экипаж даже не поспел вскочить в танк — ребята отдыхали неподалеку. Поднялась стрельба. Танкисты подхватили своего раненого товарища [126] и скрылись в перелеске, а мы — сюда, к своим... Жалко машину, сколько труда положили, а немцы ее подожгли.

Я приказал ремонтникам с автоматами присоединиться к солдатам, уже занимавшим оборону на опушке леса, а остальным идти в тыл.

К счастью, невдалеке мы обнаружили зенитную батарею корпуса. Командир батареи, майор, охотно согласился распределить между нами обязанности: он командует «всей артиллерией», а я — «пехотой». Мне удалось собрать примерно 80 солдат и сержантов с оружием и несколько офицеров. Редкая цепь залегла за канавой на опушке и приготовилась встретить врага.

Но немцы не показывались. Зато из-за деревьев выполз танк начштаба корпуса, уходивший вчера на задание, за ним — броневик без башни. Я вскочил в «тридцатьчетверку» и двинулся в Сычково, чтобы уточнить обстановку. У деревни шел бой. Густая цепь фашистов наседала на небольшую группу наших автоматчиков, залегших на окраине. Гитлеровцы пытались прорваться через перекресток, но, увидав танк, бросились в рожь.

— Разворачивай! — приказал я механику-водителю.

Подминая золотистые колосья, танк двинулся за гитлеровцами. После короткой пулеметной очереди они подняли руки.

Наши автоматчики построили пленных в колонну, а я вернулся на место бывшего НП. Ремонтникам тоже удалось захватить около 20 пленных. На допросе они охотно рассказали, что сюда пока вышла разведка, но приближается большая колонна, которая рассчитывает с боем прорваться на Минск.

Пока допрашивали пленных, появился мотострелковый батальон бригады Филиппова. Объяснив комбату обстановку, я уехал разыскивать новый НП. О дальнейших событиях в районе Сычково достаточно красноречиво, хотя и лаконично, рассказано в донесении штаба корпуса.

«К 6.00 29.6 противник силою двух полков, преимущественно офицерского состава, при поддержке 4 самоходных орудий и минометной батареи, овладел перекрестком дорог у Сычково. Командир первой мотострелковой бригады решил перейти к обороне западнее Сычково и уничтожить прорвавшегося противника. [127]

К исходу 29.6 положение частей бригады было Очень тяжелое. Боеприпасы все израсходованы, тылы отрезаны. Пьяные немцы во весь рост, густыми цепями перешли в атаку. Подходили к КП бригады на 200 метров. Атаки следовали одна за другой. Были брошены в бой комендантский взвод, связные, шоферы, ремонтники и другие. Уничтожено до 4 тысяч солдат и офицеров, взято в плен 2900 человек, преимущественно офицеры и унтер-офицеры».

* * *

Вечером я заехал в штаб 174-й базы к майору Якубовскому. Там мне показали корпусную газету «Вперед на врага». В ней был помещен портрет К. К. Рокоссовского и напечатан Указ Президиума Верховного Совета о присвоении ему звания Маршала Советского Союза. Газета переходила из рук в руки. Кто-то заметил:

— Заслужил наш командующий, заслужил!..

Другой добавил:

— Любят солдаты Рокоссовского и очень рады за него.

Наш токарь Харитонов даже вырезал портрет из газеты и наклеил на дощечку в летучке, возле своего станка.

Везде царило приподнятое настроение. Как было не радоваться, если корпус получил от ремонтников восстановленную технику и продолжал успешно выполнять боевую задачу. К вечеру 30 июня танкисты форсировали реку Свислочь и с боем захватили городок Лапичи. Я приехал в Лапичи вслед за подвижной ремонтной базой.

Здесь мы снова встретились с В. А. Федотовым. Он неотступно двигался за боевыми порядками, изучая и проверяя, насколько правильно используются танки при таких стремительных темпах наступления. Как опытный эксплуатационник, он немало помог танкистам.

Из Лапичей мы вместе выехали в район Бобруйска. В окрестностях города, особенно вдоль шоссе Жлобин — Бобруйск, все было завалено разбитой вражеской техникой. На огневых позициях стояли дальнобойные немецкие орудия. Сотни зенитных пушек, задрав жерла, молча глядели в небо. Навалом в несколько ярусов валялись автомобили и тягачи: наши танкисты сбросили их с шоссе, чтобы освободить путь. [128]

— Гляди, Федор Иванович, здесь сотни исправных автомобилей, — обрадованно сказал мне Федотов.

Но я знал, чего стоит эта кажущаяся «исправность».

— Однажды мне уже пришлось иметь дело с такими «исправными» машинами, — с горечью заметил я. — Так что не спеши с выводами, Василий Алексеевич.

И рассказал о том, что было в Закавказье.

После боев в районе Нальчик — Орджоникидзе немцы бросили очень много всякой техники. Все исправные машины сразу же подобрали наши войска, а более тысячи подбитых и сгоревших оставили на месте.

— И понимаешь, Василий Алексеевич, кто-то, не разобравшись, сообщил в центральную газету, что, мол, фронт захватил тысячу двести исправных автомашин. Мы прочитали заметку, посмеялись и забыли. А через несколько дней к нам валом повалили представители различных организаций с предписаниями Государственного Комитета Обороны. Кто требовал десять, кто двадцать машин. А где их взять? Машины-то годились только на металлолом!

Федотов поскреб затылок:

— Да, надо тщательно разобраться, прежде чем бухнуть в колокола.

— Уверен, что годных машин и здесь единицы.

— Жаль, — вздохнул Федотов. — Ну ничего. Немцев все-таки здорово общипали. А в остальном разберемся.

* * *

Моей основной базой по-прежнему оставался 1-й Донской танковый корпус. Лишь изредка, выполняя поручения генерала Соломатина, я ненадолго выезжал в другие корпуса и фронтовые ремонтные части. Но где бы я ни был, чем бы ни занимался, все время интересовался «моим корпусом» и спешил поскорее вернуться «домой».

После боев за Минск корпус был выведен в резерв фронта — ему дали передышку привести себя в порядок. И сделали это очень своевременно: все сроки обслуживания машин давно истекли и неисправности по техническим причинам стали настоящим бедствием. На отдых, «баню» и техническое обслуживание командование выделило три дня. Помывшись, побрившись и отоспавшись несколько часов, ремонтники снова засучили рукава. [129]

В районе Лоша, где сосредоточился корпус, я встретил капитана Грушева. Усталый, измотанный, с воспаленными от бессонных ночей глазами, Юрий Игнатьевич с трудом ходил от машины к машине и что-то ворчал.

— Чем недовольны? — спросил я. — Затрудняетесь поставить диагноз своим пациентам? У всех одна болезнь — старость, износ.

— В том-то и беда, товарищ полковник. В машине вроде все на месте, а хандрит. Прежде чем лечить, надо определить болезнь, а это не так просто. То ли дело когда видишь, что в танке разбит мотор или негодна ходовая часть. Заменил — и в бой. А тут надо предварительно каждый болт, каждый палец проверить. Сколько времени зря пропадает...

— Где же все-таки наибольший износ?

— Главным образом — в ходовой.

— А внутри?

— Системы управления и механизмы выключения главного фрикциона с их «слезками».

— Как держатся ремонтники?

— Руки поотбивали, расшивая и сшивая гусеницы. Еле на ногах держатся. Один молодой слесарь, из пополнения, не выдюжил и заснул возле машины...

— А вы, наверное, сразу его разбудили?

— Нет, пожалели, конечно. Дали подремать часа два. Но и разбудить парня было не просто — тормошили, трясли, хоть бы что.

— И вам, товарищ Грушев, не мешало бы передохнуть.

— Я уже втянулся. Да мне и отлучаться нельзя...

— Это почему?

— А кто диагнозы будет ставить? Бегут ко мне, как к доктору, с любой подозрительной деталью. Техников я оставил на сборном пункте, а сюда приехал с тремя бригадами. Вот и приходится мотаться... Видите, опять ко мне бегут...

За двое суток ремонтники вместе с экипажами все же привели в порядок всю материальную часть, и 7 июля, когда корпус получил новую боевую задачу, в строю находилось 80 боеспособных танков и самоходок.

И снова — бои, бои, бои...

8 июля корпус овладел переправами через реки шара и Зельва в районе Кабаки. На берегу, у самой воды, накатывавшейся [130] на сапоги, стоял техник из 15-й бригады Кочин. Он стянул с головы шлем, размахивал им, подавая кому-то сигналы, и поминутно вытирал рукавом комбинезона мокрый лоб.

Я разговорился с Кочиным.

— Как ваш народ работает? Все ли на ногах?

Кочин широко улыбнулся, сверкнув белыми зубами, выделявшимися на черном от грязи и масла лице.

— Грех жаловаться, товарищ полковник. Как говорят одесситы, на большой палец.

Он выразительно вытянул большой палец правой руки и показал на двух танкистов, «заправлявшихся» свиной тушенкой.

— Вот образец солдатской дружбы. Неразлучная пара. Вместе пьют, едят, вместе и под огонь идут.

— Кто такие?

— Техник Рудик и механик-регулировщик старшина Чулков. У переправы восстанавливали танки прямо на поле боя.

— Как же они поспевали за боевыми порядками? На тягаче?

— Пешком. Взвод лейтенанта Безлеткина пошел в атаку. Одна машина почему-то остановилась. Гитлеровцы, конечно, воспользовались и стали бить по ней. Все заволокло разрывами. Рудик и Чулков выбежали из укрытия и бросились к танку. Один вскочил на надмоторную броню, другой кинулся к люку механика. Рвутся снаряды, встают черные столбы земли и дыма, а друзья работают. И что вы думаете? Через несколько минут загудел мотор, танк снова пошел... Да что говорить! Эти ребята в одном бою выручили четыре машины. Об этом вся бригада знает.

— А начальство их не забывает?

— Каждый награжден дважды. На наше начальство жаловаться не приходится. Ремонтников ценят.

Да, теперь строевые командиры в полной мере стали понимать, как нужны им ремонтники и в тылу, и в бою. Сообщение техника Кочина лишний раз подтвердило это...

После боев за Слоним танковый корпус Панова фактически закончил боевые действия. Только одна бригада полковника Шульгина, пополняясь за счет ремонта, продолжала бои. Ремонтные подразделения теперь остановились у Слонима. Они развернулись на окраине города [131] и прибуксировали сюда свыше 30 танков. Работа спорилась по-фронтовому, и Шульгин, получая машину за машиной, удовлетворенно приговаривал:

— Живем, братцы, живем!..

Объем работ значительно увеличился. Кроме боевых повреждений почти в каждой машине обнаруживались износившиеся детали. А некоторые танки, как выяснилось, остановились только из-за износа ходовой части, поломки шестерен коробок передач и других технических неисправностей. Теперь уже действительно до слез замучили «слезки»: одной вышлифовкой лунок нельзя было восстановить механизм выключения, пришлось подбирать увеличенные шарики и по их размерам перешлифовывать все лунки.

Помню слесаря-монтажника младшего сержанта Алексея Ванченко. Он долго и внимательно рассматривал лунку кольца подвижной чашки выключения, ковырял ее ногтем, а потом обернулся к своему соседу:

— Глянь, Василь! Лунка не только вдавлена, а даже шелушится. Инженеры говорят, что это вроде металл устал...

«Железо стареет, и сталь устает. В прах рассыпается камень» — вспомнились мне читанные где-то стихотворные строки.

В редкие свободные минуты я вел сам с собой безмолвный диалог. Мне, инженеру, иногда казалось, что в войсках да и в тылу труд ремонтников на фронте считают слишком будничным. Поэтому диалог, к которому я постоянно возвращался, выглядел примерно так:

— Броситься с гранатой на вражеский танк — героизм?

— Героизм.

— Закрыть своим телом пышущую огнем амбразуру вражеского дота — героизм?

— Героизм.

— Стоять сутки за сутками у станка, чтобы дать фронту больше снарядов и мин — героизм?

— Героизм, во всяком случае — трудовой подвиг.

— А восстанавливать на поле боя, зачастую под вражеским огнем, в зимнюю стужу или в иссушающий зной танки и самоходки, десятки, сотни танков — героизм?

— Пожалуй, да... Героизм... [132]

— Почему — пожалуй? Это подвиг, это героизм без всяких оговорок...

И тут я начинал доказывать невидимому собеседнику, что на войте ценится любой героический поступок воина. Уничтожает ли он фашистских автоматчиков, подрывает ли вражеские машины, приволакивает ли из разведки «языка» — все это видно и заметно. Но когда ремонтник ползет под огнем к подбитому танку и восстанавливает гусеницу или мотор, буксирует машину с поля боя и, недосыпая, недоедая, вдали от глаз строевых командиров «лечит» агрегаты, это относится к числу заурядных дел. Слишком, мол, все буднично. Не случайно даже военные корреспонденты мало интересовались тем, что, допустим, бригадир с четырьмя помощниками быстро восстановили и вернули в строй 40–50 машин. А уж если и проявляли какой-то интерес к делам ремонтников, то не считали нужным проконсультироваться со знающими людьми и попадали впросак.

Так случилось, например, с маститым писателем Алексеем Толстым. В новелле «Семеро чумазых» (Рассказы Ивана Сударева) он описал, как ремонтники восстанавливали танк KB и из всякого хлама собрали для него... карбюратор, пробитый ствол пушки забили стальной пробкой, а заусеницы удаляли выстрелом. Прочитав это, танкисты и ремонтники долго смеялись. Ведь у KB карбюратора-то никогда и не было...

Пусть правильно поймет меня читатель. Мне хочется воздать должное скромным «работягам», которые тоже были солдатами и самоотверженно выполняли свой воинский долг. Они заслужили это. На труд военных инженеров, техников, эвакуаторов, ремонтников я всегда смотрел как на непрерывный подвиг. Именно это и побудило меня взяться за перо.

* * *

...Вечерело. Длинная колонна автомобилей спешила за наступающими частями. На дороге то и дело образовывались пробки. Наш «виллис» с трудом выбирался на обочину, чтобы тут же снова попасть в медленно двигавшийся поток. Слышались возгласы переругивавшихся шоферов.

В какой-то балке мы застряли. Я огляделся и понял, что здесь недавно закончился поединок наших танкистов [133] с гитлеровцами. Земля зияла воронками от снарядов и мин. Рядом с разбитой «тридцатьчетверкой» чадили два фашистских танка. Прогорклый воздух щекотал ноздри, забивал дыхание.

К «тридцатьчетверке» подкатила ремонтная летучка. Из нее выскочил старшина, запыленный с ног до головы, с несколькими орденами и медалями на гимнастерке. Это был старший бригадир роты техобеспечения 66-й танковой бригады Горгуль. Обойдя танк, он перебросился несколькими словами с экипажем и кликнул своих помощников.

Через несколько минут небольшое пространство вокруг танка было по-хозяйски обжито: брезент превратился в палатку, подъемная стрела повисла над трансмиссионным отделением танка, Горгуль с регулировщиком Малеевым начали снимать коробку передач... А тем временем шофер летучки раздул паяльную лампу и стал «соображать» ужин.

Подошла еще одна летучка с командиром ремонтного отделения старшим техник-лейтенантом Шишовым. Об этом офицере я слыхал много лестного.

— Как дела, старшина? — спросил Шишов.

— Да вот... — Горгуль стал объяснять, что приключилось с машиной.

Техник-лейтенант осмотрел танк и посоветовал:

— А ты сделай так...

— Сделаю... Сделаю... — согласно кивал Горгуль, внимательно выслушивая советы старшего товарища.

Надо сказать, что за время Белорусской операции в войсках выросло немало квалифицированных ремонтников, подлинных мастеров своего дела. «Золотые руки» появились почти в каждой бригаде. И что очень важно — рядом с мастерством шли зачастую воинская доблесть, [134] отвага. Без этого немыслимо было выполнять задания по ремонту.

Хочу подтвердить эту мысль живым примером. Под Ковелём ремонтная бригада старшины Розова прямо из-под носа гитлеровцев угнала в наше расположение танк, предварительно восстановив его. Как это произошло?

На этом участке немцы непрерывно контратаковали части 47-й армии. Наша «тридцатьчетверка» с перебитой гусеницей застряла в сотне метров от противника. Гитлеровцы вели по неподвижному танку сильный минометный и пулеметный огонь. Экипаж не мог ни на секунду высунуться наружу. Казалось, пройдет еще немного времени, и танк будет подожжен или захвачен, а экипаж погибнет.

За подбитым танком пристально наблюдал бригадир ремонтников старшина Розов. Я был в окопе недалеко от него и слышал, как он возмущался:

— Неужто возьмут, гады?.. Как помочь ребятам?..

Затем, решившись, Розов жестом подозвал двух солдат и стал что-то говорить, показывая в сторону противника. А через некоторое время все трое, перекатываясь от воронки к воронке, усиленно работая локтями и коленями, поползли к танку. Дымные разрывы временами скрывали их от меня, затем я снова видел, как ползли вперед эти трое, решившиеся совершить невозможное.

Три фигуры подкатились к «тридцатьчетверке», дали знак танкистам, и те открыли по противнику огонь из пушки и пулеметов. Танк содрогался от собственных выстрелов и от вражеских разрывов. Пулеметные очереди поднимали фонтанчики пыли, осколки стучали по броне. А Розов и его помощники исправляли повреждение. Заменив траки, они соединили гусеницу и снова посигналили [135] экипажу: все, мол, в порядке!.. И тут же единым махом вскочили на носовую броню. Заглушая грохот выстрелов, грозно и торжествующе взревел мотор. Танк развернулся и двинулся в нашу сторону.

Я облегченно вздохнул и вытер вспотевшее от волнения лицо.

Удивительно ли, что люди, подобные Розову и его боевым друзьям, вернули в строй такое количество танков, что из них можно было бы сформировать целые полки и бригады.

Чтобы не утомлять читателя, я стараюсь не приводить цифр. Но право же, иные цифры звучат, как музыка. 152-я фронтовая подвижная ремонтная база за время Белорусской операции вернула в строй 194 танка! 63-я ПРБ, начав движение из-под Ковеля, дошла до Рембертува (под Варшавой) и на ходу отремонтировала 69 тяжелых и средних танков. А возьмем такую маленькую [136] единицу, как ремонтная бригада. Бригада сержанта Насонова (126-й АРВБ) за время Белорусской операции восстановила 49 танков, то есть вооружила целый танковый полк.

Ни один танкоремонтный завод в тылу страны не смог бы отремонтировать и передать фронту в дни боев за освобождение Белоруссии столько машин, сколько их дали войсковые ремонтники. За первые шесть дней наступления они вернули в боевые порядки 575 танков и самоходок. За два месяца с небольшим 1-й Белорусский фронт получил от эвакуаторов и ремонтников более 7500 машин. Чтобы только перевезти такое количество техники по железной дороге, потребовалось бы 305 эшелонов. А ведь в Белорусской операции участвовало одновременно четыре фронта!..

Чудесной музыкой звучат для меня эти цифры.

* * *

Белорусская операция — одна из крупнейших за годы Великой Отечественной войны — завершилась блестящей победой нашей Армии. Освободив Белоруссию, часть Литвы и Польши, советские войска вплотную подошли к границам фашистской Германии.

Наша танковая группа, находившаяся все время на 1-м Белорусском фронте, заканчивала выполнение своего задания. Михаила Дмитриевича Соломатина вызвал в Москву маршал бронетанковых войск Федоренко, а мы с Василием Алексеевичем Федотовым остались «зачищать» дела. Прощаясь с нами, Соломатин душевно сказал:

— Обязательно наведайтесь в отдел кадров. Там есть кое-что для вас.

В отделе кадров мы узнали, что награждены орденом Красного Знамени. А уже через день выехали в штаб 1-го Украинского фронта и оттуда — в Москву.

Тепло принял меня заместитель начальника Главного управления ремонта танков генерал-майор А. В. Мельник.

— А знаешь ли ты, что Василий Тимофеевич Вольский назначен командующим пятой гвардейской танковой армией? — спросил он в конце беседы.

— Слыхал, товарищ генерал. Очень рад за него и, признаться, немного завидую.

— Чему же? [137]

— Мы вместе воевали на Керченском полуострове. Василий Тимофеевич отличный человек и командир. Вот и завидую тем, кому предстоит воевать рядом с ним.

Генерал Мельник лукаво улыбнулся:

— Завидовать тебе не придется. Вольский вчера прислал телеграмму и спрашивает, согласен ли ты ехать к нему заместителем по ремонту и снабжению. На размышление могу дать два часа.

— Андрей Васильевич! Мне не нужны ни два часа, ни две минуты. Готов выехать немедленно.

— Отлично. Будем считать, что договорились. Сегодня же доложу маршалу Федоренко.

...Меня снова ждали фронтовые дороги. На сей раз они вели в Прибалтику. [138]