Демянский "котел"
В школу на Щукинской возвратились, как в родной дом. Весело разнесли пожитки по бывшим учебным классам.
В ближайшие дни полк полностью укомплектовался людьми и всем необходимым и снова ждал приказа.
И вот опять погрузка в эшелоны и опять мысль: куда?
После, как видно, обязательных долгих маневров по Московским железнодорожным путям, состав вышел па Октябрьскую дорогу и по ней, все набирая скорость, пошел на север.
Утром выяснилось, что прибыли на станцию Осташков. Немного погодя, последовала команда выгружаться.
Итак, Северо-Западный фронт!
В 1941 году оккупанты сумели добиться некоторых успехов на Северо-Западном направлении. Заняли города: Холм, Торопец, Старую Руссу, Демьянск. Серией контрударов наступление врага было приостановлено, но эти города остались у противника.
Особенно опасен был Демьянский выступ. Глубоко врезавшийся в расположение наших войск, он таил в себе много неприятного. Все попытки уничтожить "котел", предпринимавшиеся в 1942 году нашими войсками, закончились безрезультатно. 12 отборных фашистских дивизий, оборонявших Демьянский плацдарм (так он назывался), держались. Гитлеровцы находились как бы в тисках, но тиски эти нашим частям никак не удавалось сжать. После очередных боев осенью 1942 года наступила тишина. Короткая, настороженная и тревожная. [91]
Северо-запад труден по-своему. Там, правда, почти не бывает лютых морозов и непереносимой жары. Климат мягкий и влажный. Но кругом леса и болота. Влага — круглый год. Ступишь в сторону от тропы — и провалишься по пояс. Бездорожье. Все обеспечение войск под Демьянском осуществлялось по одному поперечно выложенному бревенчатому настилу. Машину на нем рвало, кидало из стороны в сторону, плохо увязанный груз болтался внутри кузова, с ним перекатывались и люди. И так всю дорогу от Осташкова до линии фронта.
А были люди, которые на этой дороге находились все время, — интенданты, шоферы, солдаты. Осипшие от крика, почерневшие от стужи и ветра, заросшие бородами, — они выкладывались до конца, чтобы обеспечить фронт всем необходимым.
И как это было нелегко!..
Среди шоферов ходил слух, будто появляется на дороге в местах "пробок" сердитый генерал с палкой и круто расправляется с каждым, по чьей вине происходит хоть малейшая задержка. Так боялись сердитого генерала, что, бывало, застрянет машина, и шофер опрометью в кусты — еле его потом докличешься. По этой-то дороге и двигался наш гвардейский минометный полк.
Двигался изнуряюще долго. Скорость машин составляла всего 5-7 километров в час. Наконец прибыли в район сосредоточения. Это был очень ответственный участок. На его левом фланге в районе Рамушево проходила горловина Демьянского выступа шириной всего 10 километров. Если бы с юга или севера удалось прорвать горловину, то противник оказался бы в полном окружении.
Здесь проходили самые отчаянные бои, здесь были сосредоточены основные силы, как наших войск, так и вражеских.
Ко времени прибытия полка на этом участке было тихо. Только что закончились очень тяжелые бои под Рамушевом, снова были отражены все попытки наших войск перерубить горловину.
Из района сосредоточения выдвигаться на огневые позиции было совсем трудно. Все больше на руках и плечах. Есть такая команда в тылу и на фронте: "Раз, два... Взяли!.. Еще раз... Взяли!.." — вот она, да срубленные молоденькие елки и сосенки, обильно покрывшие колею [92] дороги, и вывозили боевые машины на огневые позиции. Наконец установки нацелили свои направляющие на плацдарм.
Теперь оставалось выбрать и оборудовать НП дивизиона, установить надежные прямые связи со стрелковыми подразделениями.
Провели предварительную рекогносцировку, полазили по соснам, и, наконец, облюбовали высокое дерево, с которого открывался широкий обзор местности, занятой противником.
За сутки полностью устроились. На вершине сосны оборудовали удобную площадку для наблюдателя, сколотили лестницу, а под сосной отрыли обширный блиндаж.
Установили прямую связь с КП батальона оборонявшейся здесь уральской стрелковой бригады. Командир батальона, не задумываясь, приказал подать нитку на наш НП, да и близко было — метров пятьсот.
Когда войска переходят к обороне, то главным, преобладающим видом разведки является тщательное наблюдение за противником. Ведущую роль здесь играют артиллеристы. Пехота наблюдает за передним краем противника, артиллеристы на глубину своих задач. Так дивизионные артиллеристы следят за действиями противника на его первой позиции, корпусные пушкари выискивают вражеские батареи в районах огневых позиций.. Гвардейских минометчиков естественно больше всего интересуют скопления живой силы и техники врага. Это самые желанные для них цели: одним залпом нанести ощутимый урон врагу. Такие цели часто возникают, когда противник находится в движении — наступает или отступает.
В случае же, когда обе стороны заняли жесткую оборону и не ведут активных действий, цель надо упорно искать.
В первый же день мы отправились с Шиловым знакомиться с соседями-артиллеристами. Идти было недалеко — метров пятьсот-шестьсот. Уже в районе НП наткнулись на солдатскую баню. Из ржавого, продырявленного, кое-как свернутого в трубу листа железа рвались в небо снопы искр, вихрились обильные клубы дыма. Перед баней носилось человек пять голых артиллеристов. Они плескали друг в друга холодной водой из ведра, толкались, хохоча, одним словом, получали удовольствие. [93]
Мы залюбовались непривычным для москвичей зрелищем.
Дальше к НП нас повели звуки гармошки. В этом древнем старорусском лесу это было неожиданно и удивительно. Гармонист был мастером своего дела. Разудалая мелодия искрилась набором самых разных музыкальных трелей и завитушек, и от них наши лица разом посветлели, заулыбались, шаги участились.
На мой вопрос о командире встречный солдат показал на землянку, откуда неслись звуки гармонии. Я влез в дверь, как и у нас, завешенную плащ-палаткой.
Артиллерийская фуражка прикрывала только небольшую часть громадного смолистого чуба, принадлежавшего лейтенанту-гармонисту. Мельком взглянув на меня, он продолжал так же увлеченно играть и только через несколько минут, растянув до отказа, а потом сжав мехи своей гармошки, он бережно отставил ее в сторону, и мы познакомились.
— Это что же, опять бои будут? — сразу посерьезнело открытое лицо лейтенанта. — Ведь только-только закончились! Да... Зря вас не пришлют!..
Я заметил, что лейтенант внимательно взглянул на мой орден. У него был такой же, только совершенно новенький, а у меня уже чуть поцарапанный под Ржевом. Значит, я стал орденоносцем несколько раньше моего нового знакомого. Для нас в те времена это имело значение.
В этот момент из-за дверной плащ-палатки показалось смущенно взволнованное лицо Ефанова.
— Футболисты! — выпалил радостно Виктор. — Фашисты в футбол играют!.. Я его не совсем понял.
— Верно! — воскликнул лейтенант. — Вот кто их проучит! Сейчас я тебе покажу это место! — и он рассказал мне о без сомнения интересной для нас цели.
Есть северо-восточнее деревни Залучье небольшая лужайка. Каждый день на ней в футбол играют. Начнут по ним лупить минометчики, они мяч забирают и в щели. А потом снова за свое. Нагловатый враг. Дивизия "Мертвая голова".
— Грозное название...
— Вот и надо проверить эту голову на живучесть [94] залпом "катюш"! — весело вскричал лейтенант. Он опять схватил свою гармонь и, заиграв, пропел: "...выходила на берег Катюша!"
Заверив гармониста, что гитлеровцам недолго удастся безнаказанно играть, мы отправились к себе.
Всю дорогу обратно Ефанов возбужденно говорил о футболистах. Рад был и я. Надо сказать, что почти все мои разведчики уже имели каждый на своем счету по нескольку выявленных крупных целей. А Виктору Ефанову как-то не везло в этом, хотя, пожалуй, он был чуть ли не самым усидчивым и внимательным наблюдателем.
И вот теперь фашистские футболисты будут считаться его целью. Но предстояло еще обстоятельно все изучить и накрыть "стадион", когда там побольше соберется врагов.
Очень трудно наблюдать с высоких деревьев в ветреную погоду. Порывы ветра качали тонкую вершину сосны во все стороны, когда мы с Виктором забрались на площадку и начали наблюдение за футболистами эсэсовского соединения. С непривычки сразу закружились головы и пришлось слезть, потом снова залезть. Постепенно привыкли. Установили, что "спортсмены" выходят играть часов в 6 — 7 вечера и собирается их на лужайке иногда очень порядочно — больше сотни.
Доложили по команде, и командир полка разрешил произвести залп. Постепенно в журнале наблюдений появились такие записи:
"18 часов 15 минут. Квадрат 32 — 12. Из-за крайних домов деревни вышли на поляну, что северо-восточнее Залучья, пять человек с мячом. Играли в одни ворота до 19 часов 20 минут".
Во второй день запись повторилась, но тут уже разведчики не вытерпели и приписали: "выделялись двое игроков: один высокий брюнет, другой среднего роста — рыжий. Чувствуется, что классные игроки".
На третий день записи в журнале стали еще интереснее:
"17 часов 50 минут. Квадрат 32 — 12. Все из-за тех же крайних домов Залучья одна за другой вышли несколько групп немецких солдат. Всего пятьдесят четыре человека.
17 часов 55 минут. Квадрат 32 — 13. Из рощи, где расположена минометная батарея, к лужайке у Залучья [95] вдоль опушки леса прошли мелкими группами по 2 — 3 человека 19 человек".
Очевидно, должна была состояться очередная футбольная встреча между подразделениями фашистской дивизии. Запись в журнале продолжалась:
"Игра началась в 18 часов 10 минут. Закончилась в 20.00 часов". Не принимавшие участия в игре сидели вдоль лужайки и болели за свои команды. Выиграли хозяева поля 4:1. По два гола забили черный и рыжий".
Можно было бы и стрелять в этот день, но решили мы подождать следующей такой встречи, усыпить бдительность футболистов.
В один из дней уже по голосу дежурного наблюдателя я понял, что у фашистов опять соревнование.
— Скорее сюда, товарищ лейтенант! — кричал с дерева Ефанов.
Я торопливо заперебирал руками и ногами по узенькой, сколоченной из тонких сосенок лесенке.
Да, надо было стрелять. Все больше и больше солдат вылезало из ходов сообщений и блиндажей. Они неторопливо рассаживались вокруг лужайки, закуривали, о чем-то болтали... Пришли и минометчики из рощи. Только в этот день они были зрителями, а играло какое-то другое подразделение.
Началась игра. Снова выделялись черный и рыжий. Мастера!
А под сосной стояла вся разведка.
— Товарищ гвардии лейтенант! — все время доносилось снизу. — А черный и рыжий играют?
— Играют!..
— Забили они чего-нибудь?
— Черный один гол забил...
Пора было кончать эту забаву. Я взял телефонную трубку и вызвал Комарова. Телефон-то вообще установили на сосне сначала просто так, для пущей важности, а вот вдруг он и пригодился.
— Ну? Что ты говоришь? — обрадовался Иван. — Вылезли прохвосты. И сколько же их? Много?
— Да не меньше сотни.
— Зер гут! — От радости он выкрикнул единственные немецкие слова, которые еще помнил после школы. — Давай! Надо пробить штрафной! Ведь это они явно в офсайд забрались. [96]
— Ты готов?
— Конечно!
— Сейчас доложу начальству... Не клади трубку. Я еще глянул на "стадион". Что ж, поиграли и хватит.
— Огонь!..
Первый снаряд разорвался прямо в центре "стадиона", за ним второй, третий... Повскакали зрители, кинулись было вместе с игроками к траншеям, но было поздно. Десятки разрывов взметнулись над лужайкой и смели гитлеровцев.
"Огневой налет "футбол" — так написал в очередном донесении гвардии старший лейтенант Бурундуков. Больше гитлеровцы на лужайку играть не выходили. То ли потому, что она была вся в воронках, то ли не находилось больше охотников, и напрасно разведчики наводили стереотрубу на это место. Там никто не появлялся.
Очень покойно нам жилось на этом НП. Может быть, гитлеровцы считали, что в этом районе войск немного, и потому почти его не обстреливали. Утром поднимались на физзарядку, умывались, раздевшись до пояса, в маленькой холодной речушке Робье. Завтракали. Правда, с едой на этом участке было куда хуже, чем на Юго-Западном. Подводила эта единственная бревенчатая дорога. Начали ходить на охоту, подстрелили несколько зайцев.
После гибели Будкина и его людей взвод управления дивизиона укомплектовали заново, но должность одного разведчика еще пустовала. Я несколько раз обращался с просьбами о человеке к Бурундукову — тот отделывался обещаниями. Я почти смирился с этим положением.
Мы только что закончили завтракать, когда в блиндаже появился длинный белесый парень и, чуть шепелявя, представился:
— Новый разведчик, гвардии рядовой Федотов прибыл в ваше распоряжение.
Новый боевой товарищ! Все головы живо повернулись к вошедшему. Видно было, что он волнуется, даже губы и брови как-то подергивались. Внешний вид в порядке:
подшит чистый подворотничок, начищены сапоги. [97]
Все радостно смотрели на новичка.
— Постой-ка!.. Да ведь это старый знакомый! — Рымарь подскочил поближе к прибывшему. — Помните, товарищ гвардии лейтенант, как он тогда подбегал при формировании?
Я тоже его узнал — ухаря в тельняшке.
— Мы же тебе тогда отказали. Чего же ты снова пришел?
Федотов облизал пересохшие губы:
— Я рапорт командиру полка подавал, чтобы к вам в разведку. У вас место есть...
Светлые глаза парня блеснули отвагой, улыбка смягчила лицо.
— И про место узнал! А какое у тебя образование?
— Семь классов...
— Неплохо!.. Какого года рождения? Комсомолец? Оказалось, что одногодок почти всем разведчикам. Родился в 1924 году. С тридцать девятого — комсомолец.
— Рымарь! — приказал я. — Зачислить на все виды довольствия. Через неделю буду принимать у него экзамен на знание дела. Виктор, пошли...
Мы ушли за новостями в стрелковый батальон.
— Значит, фашистов уничтожать собрался? — ребята насмешливо смотрели на новичка. — А на сосне тебе по четыре часа каруселить не приходилось?
Федотов не понял:
— Это как?
— Да сидеть вот на макушке, когда ее мотает во все стороны, и за противником наблюдать.
— Хоть сейчас! — лицо Федотова выражало полную готовность. — Не лазил я по деревьям, что ли!
— Вот скоро смена будет и полезем. — Рымарь оценивающе смотрел на новичка. — Там и учиться будешь. Сам-то ты откуда?
— Из Семенова, Горьковской области.
— Как раз у нас горьковских еще не было. Ответив на все вопросы и значительно осмелев, Федотов подошел к топчану, где сидел Шилов.
— Тебя Петром звать?.. Меня — Николаем. Подвинься, что ли.
Он начал устраиваться и сам перешел к расспросам:
— Куда это ваш лейтенант ушел?
— На передок... В батальон. [98]
— На передовую! Вот бы с ним1
— Чего уж тут хорошего, — все засмеялись и начали объяснять наивному человеку, что на сосне сидеть и то лучше, чем лазить с лейтенантом по траншеям и болотам.
— А почему он этого Виктора взял?
— Потому что он у него ординарец.
— Ординарец, — Федотов с уважением повел головой.
— Ну, пошли! Да телогрейку надень — наверху холодно! — гвардии сержант Рымарь повел Федотова обучать сложному ремеслу разведчика.
А к вечеру, когда мы вернулись из батальона, Федотов уже совсем освоился.
В это время на Северо-Западном фронте активные действия не велись. У нас появилось свободное время, особенно вечерами, когда почти все собирались в блиндаже. Пошли долгие разговоры, песни, байки...
Гильза из-под 76-миллиметрового снаряда, наполненная бензином и солью, чтобы не было вспышки, ровным полусветом озаряла землянку, поблескивали капельки влаги, сочившиеся из непросохших бревен наката, ярким багрянцем отсвечивала раскаленная чугунная печка. Даже от портянок, тесно развешанных вокруг печки, и то исходил свой, ставший привычным, запах фронтового солдатского жилья.
Лежа бок о бок и вытянув босые ноги поближе к теплу, ребята рассказывали и сочиняли, кто во что горазд.
Главным и неутомимым рассказчиком оказался Федотов. Белобрысый паренек быстро подружился с ребятами и с первых дней начал проявлять задатки смелого и находчивого разведчика. Он уже хорошо знал все приборы наблюдательного пункта и по своей воле часами просиживал на сосне, не отрываясь от стереотрубы. Я был им очень доволен.
Были у него и слабости: любил прихвастнуть и вел чересчур обширную переписку с разными незнакомыми девушками. Кроме того, очень жаждал трофеев. Ребята, знай, подсмеивались над ним.
До прихода во взвод Федотов возил снаряды. Уезжая далеко на склады и станции, работники боепитания пропадали там подолгу. Бывало и так, что снаряды долго не поступали с заводов. [99]
— Приехали мы в один городок на Юго-Западном, — начал очередной рассказ Федотов. — Сказали: нет пока — ждите. Комнатку нам отвели чистенькую... А есть там у меня один дружок — Васей звать. Вот в первый день мы и вышли в город к вечеру. Осмотреться, то, да се... Дошли до клуба. Пока мы с ребятами узнавали, какой фильм показывают, Васька уже с гражданками какими-то познакомился. Стоит договаривается, острит чего-то, из кожи лезет. На нас ноль внимания. Ушли мы тогда от него... И вот начал он каждый день куда-то отпрашиваться. Предупреждали, конечно, его, чтобы вел себя достойно, не зарывался...
Дальше следовало, что в один из дней этот Вася застал у своей хозяйки компанию родственников и знакомых, которые его усадили за стол, начали кричать "горько", в соседней комнате постель готовили, — хотели женить его, значит. А он — бежать.
— Так вот!.. Васька от кобеля — ногой, и к калитке, а та на замке, — продолжал Федотов. — Перевалился Вася через забор и в лужу упал. До самого дома, где мы стояли, без оглядки бежал.
— В которой шинели к нам Федотов пришел, вся пола была разорвана! — восторженно закричал Петя Шилов.
Все опять принялись хохотать.
"Ишь, какой веселый! Очень хорошо, что он к нам пришел. — лежал и довольно думал я. — С таким не пропадешь и настроение у ребят от таких баек улучшается... Постой!.. Это он мне такими рассказами всех с толку собьет! Приедем куда-нибудь, и начнут все так же бегать... Э-э! Так дело не пойдет." — Но какую тут провести воспитательную работу, я не знал. Был бы на моем месте Чепок — другое дело!
Все-таки я сел на топчане и принял серьезный вид. Выставил вперед руку, как Чепок.
— Это что же, если мы куда-нибудь приедем, то ты, Василь, тоже начнешь по заборам лазить? — я начал с командира отделения, как самого солидного.
— Что вы, товарищ лейтенант! — Рымарь даже испугался.
— У него Маша есть. На телефоне работает... Он только ее признает! — хором закричали разведчики.
— Значит ты, Юра?
Но Черепанов только высокомерно усмехнулся. [100]
— Тогда, вы? — за Шилова и Ефанова я был совершенно уверен. Они-то не пойдут. И действительно, и Петя и Виктор смущенно замахали руками.
— Да ну их!..
— Вот видишь, если ты у нас гуляка, — с удовлетворением сказал я Федотову, — исправляйся!..
А на другой день состоящий при штабе пожилой солдат Степан Иванович Кашкин принес на НП целую пачку писем. Вручая Федотову добрую половину из них, он не удержался от замечания:
— Только важное место занимают! Добро бы от родителей, жены, деток. А то все, поди, от девок! — старик сердито сунул письма в руки Федотову.
— Ишь, какой! — отпарировал Николай. — Родителей, деток... Много ты любишь, наверное, этих деток. Небось им от тебя в деревне житья не было!
— Да я!.. — старик даже говорить не мог от негодования. — Да у меня четверо сынов и все в армии! Чтоб я когда хоть одного ребятенка пальцем тронул!..
— Так уж не тронул?
— Да провалиться мне на этом месте!
— Вались, дед! Сад был у тебя?
— А как же!.. У нас у каждого хозяина наипервейшие сады. Зря что ли сам Мичурин Иван Владимирович из наших местов.
Федотов коварно прищурился:
— Т-ак!.. А когда к ночи к тебе в сад ребятишки за яблоками наведывались, ты их, наверное, специально поджидал с корзиной наилучших яблок? Ешьте, мол, детки дорогие, да помните дядю Степана...
Сразу поверженный Степан Иваныч растерянно замолчал. Да и что было говорить? Разве о том скажешь, что действительно поджидал он мальчишек, как лютую саранчу, с хворостиной, а то и крапивой в руках, что скакал за ними по плетням и грядкам, не раз растягиваясь на земле, и все для того, чтобы похлеще вытянуть какого-нибудь сорванца. Да разве такое обскажешь?..
Степан Иваныч торопливо схватил противогазовую сумку, в которой носил письма, и, даже не покурив, засобирался на выход.
Видя, что противник повержен, Федотов смеялся от души:
— А яблоки, дядя Степан, испокон веков таскали, — [101] закричал он вслед старику, — таскали и будут таскать, даже при коммунизме!
— Да уж если такие, как ты... — пробормотал Степан Иваныч и, смущенно откозырнув, поспешно вышел.
Прекратили на время работу и наши радисты. Вся связь с огневыми позициями осуществлялась по телефону. И комсорг наш Юра Черепанов, всегда выручавший нас со связью на Юго-Западном, теперь занялся совсем другим делом.
Если в напряженные дни боев на Дону и под Ржевом и думать было нечего о сколько-нибудь художественном оформлении документов разведки, то здесь, под Демьянском, времени было достаточно.
Начали, конечно, со схемы ориентиров. Ее выполнили в красках и повесили на стенке блиндажа. За короткое время каждый из разведчиков знал все ориентиры твердо на память.
На ватманском листе, с большим трудом добытом в штабе, оформили разведывательную схему. К ней специальную легенду: что за цель, кем и когда выявлена, и, наконец, принялись за панораму местности. Сначала Черепанов набросал карандашом отдельные участки обороны противника. Их склеили вместе в длинную полосу, и вот уже на ней зазеленели леса, рощицы и поляны, извивалась голубая Робья, тянулись желтые и коричневые нити дорог и тропинок. Это была самая трудоемкая часть работы. Теперь оставалось нанести расположение подразделений немцев и их оборонительных сооружений. Ярко выделяющиеся артиллерийские и минометные батареи, пулеметные гнезда и доты, длинные зигзаги проволочных заграждений, черные горошины противотанковых полей, передвигающиеся по дорогам танки, грузовики и повозки, отдельные солдаты и подразделения наглядно представили всю систему обороны противника.
— Все!.. — разведчики без устали любовались на панораму. — Ну, а что выявим новое — будем пририсовывать.
Новые цели вскрывались часто. Правда, не все они были важными и значительными.
Однажды Федотов, ввалившись в блиндаж, с торжеством протянул журнал разведки.
Последняя запись в журнале гласила:
"Квадрат 32 — 10. 10 часов 30 минут. Отдельный [102] блиндаж. Из блиндажа вылезли две фашистские мамзели и направились в кусты. Побыв там минут 10, вернулись обратно".
— И это все? — скрыв усмешку, я вернул журнал.
— Как все? — взвился Федотов. — Товарищ гвардии лейтенант, это же не какие-нибудь танки, которые чуть не каждый день разъезжают! А потом не ко всем они попадут, а только к заслуженным "фрицам"! Давай, Юра, рисуй их на свои схемы.
Блиндаж разразился хохотом, а этого только и добивался Федотов.
С первых дней нашего пребывания под Демьянском в разведке началась систематическая учеба. Даже пришлось составить расписание занятий. Снова изучали приборы, личное оружие. В лесу ходили по азимуту. И, конечно, занимались строевой, и даже тропинку протоптали, так отрабатывали действия бойца в строю и вне строя, с оружием и без. Регулярно приходил проводить занятия Чепок. Политзанятия полюбили, его всегда ждали. А мне он, как всегда кратко и чуть суховато, сказал, отозвав в сторону:
— Пожалуй, подошло время вам вступать в партию. Как вы на это смотрите?
Как я на это смотрел? Лицо у меня запылало, четкого ответа не получилось. И я только проговорил:
— Если вы так считаете... Я конечно...
— Думаю, что пора, — улыбаясь, сказал политрук. — Одну рекомендацию дам я, в другой не откажет Васильев.
Я только счастливо улыбался. Какой же радостный день для меня был.
А вот однажды:
— Здравствуйте, дорогие товарищи разведчики! — нежданно-негаданно из-за плащ-палатки входа показался гвардии капитан Чупиков, за ним протиснулся Бурундуков. Они обошли всех присутствующих с рукопожатием.
Бурундуков являлся моим прямым начальником. С ним приходилось, хотя бы по телефону, иметь дело каждый день. Я даже отметил себе, что он стал гораздо мягче. По крайней мере не причинил за все последнее время ни одной неприятности. Чупикова же я видел после Бузулука впервые. И, конечно, растерялся, если не сказать испугался. Сразу подумалось — что-то не в [103] порядке, проверять будут, расследовать. Нервничая, я стоял перед ними.
Чупиков и Бурундуков попросили показать им документацию, которую мы завели. Документация, над которой столько сидели, вырисовывая каждый кустик. В журналах тоже у нас был порядок. Все записывалось аккуратно. Даже был составлен график дежурства на сосне, хотя разведчики его не очень-то выполняли, просиживая на вышке до тех пор, пока не уставали. Документацией я гордился.
Чупиков все просмотрел очень быстро.
— Сведений о действиях и расположении наших частей нет ни в одном документе, — сказал он. — Ведете их правильно. Расскажите, кто тут у вас соседи? Я все обстоятельно рассказал и показал. А Бурундуков ходил по блиндажу и все внимательно рассматривал. Долго он стоял и перед панорамой. А я следил за выражением его лица, заметил, как он вдруг нахмурился, потрогав штабной ватман. Наконец все же усмехнулся:
— Не могли уж прямо у меня попросить? Долго листал он и журнал разведки. На одной из страниц рука его остановилась и он начал внимательно вчитываться. "Что там еще такое?!" — я поспешно заглянул через плечо Бурундукова. Так и есть!.. Журнал был раскрыт на странице с федотовскими мамзелями. Я уже ждал разноса за несерьезность, но Бурундуков и на этот раз только усмехнулся и захлопнул журнал.
— На фашистов посмотрим? — он деловито взглянул на Чупикова.
— Обязательно!
Погода стояла ветреная, вершину раскачивало во все стороны и непривычных к этому людей могло бы запросто укачать. Мы дополнительно набросили веревки на соседние деревья.
Перед уходом капитан Чупиков провел беседу со всеми разведчиками о бдительности. Для беспечных ребят это было очень полезно.
Я долго прохаживался по тропе, поглядывая вслед удалившимся начальникам. Вздохнул облегченно. Что ни говори, а краснополянское дело нанесло мне ощутимую рану и она еще не зарубцевалась.
Неутомимый в своей жажде отличиться, Николай Федотов все же добился своего. Километрах в пяти за [104] передним краем он высмотрел просеку, на которой эсэсовцы проводили утреннюю физзарядку.
Перекрестие стереотрубы замерло на этом участке.
Движение здесь было непрестанным. Отдельные солдаты в течение всего дня ходили по просеке, пересекали ее в разных местах. Прошло строем несколько подразделений. Было ясно, что в этом районе сосредоточены какие-то резервы.
Итак, нужная цель была выявлена!
Но это было далеко еще не все. Координаты. Как определить их? Снова, если бы была гаубица полковника? На этот раз — нет! Чтобы не спугнуть врага, в этот район нельзя было посылать ни снаряда.
По законам артиллерийской науки координаты цели можно определить сопряженным наблюдением не менее чем с двух наблюдательных пунктов. Линии наблюдения лягут на планшет, а точка их пересечения и даст точное расположение цели. Вот тогда уже можно готовить исходные данные для стрельбы, вносить необходимые поправки на температуру воздуха, направление ветра и стрелять. Стрелять надежно и точно.
Разбившись на пары, разведчики весь день провели на соседних НП. К вечеру собрались у себя в блиндаже. Результат дневных поисков был одинаков: нужный участок просеки ни с одной другой точки не просматривался.
Что же необходимо было предпринять, для того чтобы засечь это место? Я сидел и мучительно размышлял. Даже на Западном фронте таких трудных случаев у нас не было. В конце концов все-таки отыскивались какие-то заметные предметы на местности, и не было случая, чтобы промахнулись. Я взглянул на озабоченно следивших за мной ребят:
— Ну, кто что посоветует?
В блиндаже вся разведка была налицо. И даже трудно было сказать, что у нас происходило. То ли служебное совещание, то ли комсомольское собрание. Ведь все присутствующие являлись комсомольцами, а рядом со мной сидел комсорг Юра Черепанов.
Федотов давно уже ерзал на топчане. Он сразу вскочил и заговорил, шепелявя от волнения:
— Это как же так?.. Такая цель! Тогда разрешите, товарищ гвардии лейтенант, я сейчас же к пехотным разведчикам сбегаю! Они все время за передний край [105] ходят и наверняка знают, что это за просека. А может, они завтра пойдут, и мне с ними?..
Все было понятно. Конечно, Федотову очень хотелось, чтобы выявленная им цель была уничтожена. И вообще расспросить разведчиков из общевойсковых подразделений было бы неплохо. Но координат этого места они все-таки знать не могли, потому что на этом участке за передний край еще никому не удалось проникнуть.
— Может быть, договориться с артиллеристами, чтобы они в этот район несколько снарядов бросили? — предложил Рымарь.
И тут я только покачал головой. Помимо того, что не стоило рисковать и настораживать противника, была и вторая причина: артиллеристы, как всегда в обороне, сидели на строжайшем лимите и у них самих половина реперов (ориентиров) наверняка не была пристреляна.
— Возможно, в штабе полка есть аэрофотоснимок? — сделал следующее предложение Черепанов.
Данными аэрофотосъемки нам еще не приходилось пользоваться, но если такие имелись, то, конечно, могли помочь разобраться и отыскать просеку. Я позвонил в штаб полка, но снимков у них не оказалось, сказали только, что скоро должны быть.
— Товарищ гвардии лейтенант, — дошла очередь до Шилова. Он встал и, как всегда, покраснел. — Мы сегодня только с наблюдательных пунктов смотрели, а вот в той стороне — километрах в пяти, — он показал назад и вправо от линии фронта, — высокие сосны на бугре. Может быть, оттуда? Только там наблюдательных пунктов нет.
"Очень далеко от просеки, — подумал я, — но попробовать стоит". Так мы и решили.
С выбранной нами сосны мы увидели желанную просеку. Для верности подождали начала физзарядки. Все в порядке. В этот же день топографы провели привязку нашего второго НП. Координаты были определены точно. Оставалось только доложить командованию.
Сразу на НП появилось много народу. Командир полка сам поднялся на вышку понаблюдать. Он убедился, что разведка гвардейского минометного полка даром времени не теряла. Так и объявил во всеуслышанье, спустившись вниз.
Решение было единодушным: резервы противника накрыть огнем полка гвардейских минометов. [106]
На следующий день фашистские солдаты, как всегда, заполнили просеку и приступили к выполнению физических упражнений. Последний раз в жизни.
Командир полка гвардии подполковник Виниченко подал сверху с сосны команду: "огонь!" Полковой залп на много километров потряс окрестности.
Громадный огненный смерч забушевал на просеке. Сразу же дым, пламя. Резервные части оборонявшейся здесь дивизии были уничтожены. Уже спустя несколько дней, когда прекратился пожар, это место стало заметно отовсюду. Черная опаленная земля и вокруг — обуглившиеся деревья.
В начале января стало ясно: примириться с существованием Демьянского выступа нельзя. Плацдарм, как гнойник, сидел в теле Северо-Западного и Волховского фронтов, мешая осуществлению других важных операций, отгораживая осажденный Ленинград.
Войска снова стали сосредоточиваться вокруг демьянской группировки противника. Сквозь непролазные заснеженные топи и болота, непроходимые леса поползли "катюши", танки, пушки, боеприпасы. Лесными чащами шли стрелковые дивизии. Сосредоточение войск проходило долго и трудно.
Наконец белое безмолвие старорусских лесов взорвалось ревом "катюш". Они, как всегда, открыли артподготовку. Главный удар наносился, как и прежде, под Рамушевым. Как и прежде, противник отчаянно сопротивлялся. И все-таки фашистское командование поняло, что плацдарм им не удержать. К концу февраля 1943 года он был ликвидирован.
Надо сказать, что за то время, что мы находились на фронте, в нашем дивизионе сменилось уже много офицеров. Под Красной Поляной в первый же день, как я уже писал, погибли Будкин и Прудников. После завершения боевых действий на Юго-Западном фронте были откомандированы из полка Кондрашов и еще несколько офицеров. Перед самым Новым годом при разрыве фашистской бомбы оторвало ноги моему товарищу по училищу Илье Сорокину — командиру одного из огневых взводов.
Незадолго до наступления на плацдарм, на одной из рекогносцировок, Федотов, Ефанов и я пробирались по [107] узкой траншее переднего края. Впереди на нейтральной полосе прутья лозняка сильно затрудняли видимость, и мы подбирали место, откуда было бы можно получше рассмотреть первую позицию противника. Прошли уже немало, но хорошего сектора для наблюдения не находилось. Никто не стрелял, и я решил выбраться из траншеи. Залез на бруствер и выпрямился во весь рост. Теперь оборона противника была видна хорошо. Я принялся сличать линию переднего края на местности с картой... Свистнуло несколько пуль. Словно палкой ударило ниже колена, швырнуло обратно в траншею... [108]