Выше гор могут быть только горы!
Ранним июльским утром мы выступили из Станислава на Калуш. [183]
Дороги в предгорьях Карпат для движения колоннами, да еще с артиллерией, автомашинами и обозами, оказались малопригодными, а недавно прошедшие дожди сделали их вообще труднопроходимыми. Штаб корпуса заранее рекомендовал нам иметь в частях проводников из местных жителей, и вот теперь на них была единственная надежда.
Не прошли мы и десяти километров, как конная разведка захватила в лесу пленных и шесть автомашин с продовольствием и обмундированием. Видно, интенданты замешкались о отходом, или разбитые дороги не позволили им вовремя убраться. Что ж, все это оказалось весьма кстати — наши тыловики поотстали, а сухой паек на исходе.
На дорогах то и дело образовывались пробки, скорость преследования отходящего противника снижалась. Приданный артдивизион под командованием капитана Б. Красова продвигался с превеликим трудом: люди на себе вытягивали из грязи пушки и машины. По горным дорогам надежнее всего передвигаться верхом на лошади — машина здесь не транспорт. Местность постепенно переходила в горно-лесистую, все чаще встречались крутые спуски, подъемы. Тяжелая дорога быстро утомляла личный состав, изматывала лошадей.
Уже на второй день движения, в районе Подмихале, нас попытались остановить немцы. Пришлось вступить в бой.
В 10 часов полк все-таки пробился в этот Калуш, маленький, ничем не примечательный городок. Долго задерживаться было нельзя — немного отдохнули и снова в путь, Батальон капитана Панишева, следуя в голове колонны, наткнулся на арьергард противника у села Пуйло, быстро развернулся в боевой порядок и стремительной атакой овладел селом. Дальше железнодорожного полотна, однако, ему продвинуться не удалось. Наш сосед слева тоже был остановлен контратакой пехоты и танков. Враг упорно сопротивлялся на заранее подготовленных рубежах, а мы их обнаруживали не сразу. Ни наземная, ни воздушная разведка сколько-нибудь подробных данных об этих рубежах не давала. Мы все больше убеждались в том, что нужно искать новые тактические приемы. Например, в бой за Пуйло я решил ввести роту автоматчиков плка. Рота решительным броском овладела первой [184] траншеей противника, но дальше продвинуться не смогла, хотя бойцы проявляли чудеса героизма. Автоматчик В. Барчук один уничтожил до отделения гитлеровцев. Автоматчики Г. Ковальчук, Д. Онофрейчук, Д. Просяной, А. Копачевский, Н. Капула, А. Комарчук не оставили свои позиции, даже когда были ранены, и вели огневой бой, пока не вынудили противника отойти. Можно привести десятки примеров подлинного мужества и боевого порыва. Почему же атака угасла?
Неудача роты автоматчиков была для нас совершенно непонятной. Я направился на передний край, чтобы поговорить с командиром взвода Героем Советского Союза старшим сержантом А. Ореховым, а начальник штаба З. Левинтон пошел в медсанбат и там встретился с командиром роты, раненным в бою, опытными бойцами, подробно расспросил их о деталях боя, пытаясь выяснить причины неудачи. И что же вырисовывалось? Оказалось, что рота, вооруженная автоматами, не может вести длительный огневой бой, У автоматов высокая скорострельность, а снаряжение дисков занимало много времени. В кратковременной стычке это не играло большой роли, зато в продолжительном бою становилось помехой.
На следующий день мы усилили роту тремя пулеметами. Они своей мощью дополнили огонь автоматов, обеспечили маневр взводов, а также дали возможность снаряжать диски. Так мы приобрели первый опыт прорыва обороны в горах. В лесу подразделения вели бой на близких дистанциях, чаще пускали в ход гранаты, поэтому я приказал выдать их больше, чем обычно.
Ночью мы начали перебрасывать силы в район севернее Пуйло, но противник упредил нас, атаковав населенный пункт силами пехотного батальона. Пришлось срочно вводить в бой на этом направлении батальон Бочковского.
Ночью разведчики захватили пленного. На допросе он рассказал, что перед фронтом дивизии действует до двух полков пехоты с танками при поддержке пяти — семи артиллерийских батарей. Против нашего полка была брошена офицерская школа вермахта. Теперь стало понятно, почему такое яростное сопротивление встретила наша рота автоматчиков. Фашистские выкормыши дрались фанатически.
Два дня шли бои у села Пуйло. Мужество и отвагу проявили пулеметчики коммунисты А. Мельников [185] и И. Маланич. Они заняли выгодную огневую позицию и разили врага, пока не кончились патроны. Даже получив ранения, не вышли из боя. Собрали боеприпасы у погибших товарищей и продолжали уничтожать фашистов. Самоотверженно действовали многие бойцы. В сущности, о каждом из них можно сказать доброе слово.
Совместной с соседом справа атакой мы наконец сломили сопротивление врага и начали преследовать его в общем направлении на Стрый. За два дня боев полк продвинулся на 25 километров. Для предгорий это хорошо. Можно было бы побыстрее и подальше, но мешали сплошные инженерные заграждения и разрушения на дорогах, которые устраивал отступавший противник. Случалось, что на километровом участке дороги саперы снимали более полутораста мин, освобождая путь наступающим частям.
Мы предполагали, что противник сможет оказать сопротивление нам только на рубеже реки Стрый. И не ошиблись. Но с подходом к речушке Свица, которая, судя по карте, не являлась препятствием для продвижения войск, мы встретились с очередным сюрпризом гор: были остановлены на этот раз не противником, а той самой речушкой, пересыхавшей в летнюю пору. Когда мы подъехали к ней, то увидели, что она разбилась на три рукава. Хотя глубина их и не превышала 1,2 метра, течение оказалось столь стремительным, что человеку устоять невозможно. Бурлящая, пенящаяся Свица вызывала серьезное беспокойство. После дождей она превратилась в мутный неудержимый поток. Как бы там ни было, а переправляться надо. Сапер-разведчик А. Ишеев попытался осторожно перейти реку, опираясь на палку, на стремнине не удержался. Больших усилий ему стоило выбраться из кипящего водоворота. Ничего не скажешь, крут норов горных рек. Как же укротить Свицу? Кто-то предложил устроить канатную переправу, да где взять канат и как перебросить его на противоположный берег? О переправе на лодках не могло быть и речи. Ждать, пока пройдет паводок, вызванный обильными дождями? Местные жители уверяли нас, что на это потребуется дней пять, не меньше.
Нашлись храбрые конные разведчики, предложившие преодолеть Свицу верхом на лошадях. Осторожно ступая, храпя и прядая ушами, лошади перешли [186] речку. И это нас натолкнуло на мысль: переправить личный состав на лошадях, которых у нас добрых полтысячи, артиллерию же — на длинных канатах по дну реки.
Идею одобрили. Часа через два все лошади были у роки. Первым вошло в воду отделение сержанта М. С. Борчука. Переправа прошла успешно. Теперь новая проблема: а как переправлять лошадей обратно? Нашли хорошего вожака, и он повел всех лошадей за собой к нашему берегу.
Итак, значительная часть задачи была решена успешно. А вот с артиллерией все складывалось куда сложнее. Первым направился с орудием сержант М. В. Колпаков. В качестве «противовеса» на стволе уселся красноармеец Д. Швец. Сначала все шло хорошо; когда же орудие оказалось на глубине, «противовес» вместе со стволом погрузился в воду. С головой! Мы на берегу заволновались — не снесло бы... Но боец не растерялся: крепко обняв ствол, он пробыл под водой добрых две-три минуты, пока орудие не преодолело стремнину, и вынырнул, не захлебнувшись. Правда, водички все-таки отведал... Друзья-артиллеристы так и прозвали его — «подводником». Швец на дружеские подколки не обижался.
Наш полковой инженер Б. Казанский радовался больше всех: переправа прошла благополучно. Однако торжествовать было рановато: теперь как быть с тылами? Переправлять груженые подводы через реку опасно — течение наверняка опрокинет их. Волей-неволей тылам пришлось ждать, когда спадет вода, а потом догонять полк. Решили выдать батальонам необходимые запасы боеприпасов и пайки продовольствия.
Быстро продвигаясь вперед, мы подошли к реке Стрый. Железнодорожный мост через нее конечно же враг разрушил. Но быки уцелели. Мы устроили настил и по нему переправили пехоту. Лошадей пришлось пускать вплавь.
Далее остановки делали только для короткого отдыха. Общую ориентировку о характере дальнейших действий мы получили заранее. За ночь вышли к городу Трускавец. Справа увидели черные клубы дыма — это горели нефтепромыслы в Дрогобыче. Гитлеровцы верны себе — все уничтожали при отступлении. Их тактика — тактика выжженной земли. Пока что они не думали о расплате. А она приближалась. [187]
7 августа полк получил задачу стремительной атакой овладеть южной окраиной города Борислав и отрезать пути отхода противнику на юг, в Карпаты. В первом эшелоне действовали батальоны майора В. Цимбалюка и капитана Н. Сидорова, заменившего раненого Бочковского. Наибольший успех сразу же обозначился у Цимбалюка. Подразделения батальона овладели несколькими улицами и продвигались дальше без особых задержек.
Они действовали мелкими штурмовыми группами, атаковали перекатами при тесной взаимной поддержке. Комбаты и командиры рот создавали группы для обхода огневых точек, выдвигали орудия на прямую наводку. Такая тактика вполне оправдывала себя. Наши подразделения в упорном бою отвоевывали каждый дом, каждый квартал — остановить их было просто невозможно. К 12 часам мы очистили от врага всю южную окраину города.
В журнале боевых действий дивизии есть такая запись: «В боях за город Борислав особенно отличились бойцы и офицеры третьего батальона 569-го стрелкового полка под командованием майора В. Цимбалюка»{9}.
К исходу дня во взаимодействии с другими частями дивизии полк, окончательно освободив город, свою задачу выполнил и перешел к обороне по рубежу высот юго-западнее его. Я пригласил к себе командиров батальонов и начальников служб и зачитал телеграмму Военного совета армии: «Поздравляем весь личный состав с заслуженной высокой наградой — орденом Богдана Хмельницкого III степени, которого удостоена часть за доблесть и мужество, проявленные личным составом в боях за город Борислав...»
В тот же день телеграмму размножили и передали в батальоны, чтобы слова ее дошли до каждого воина. Ее восприняли как должное, ибо знали, что любая заслуга будет соответственно вознаграждена командованием. Действительно, настало время полной уверенности в своей счастливой военной судьбе. Это большой стимул для каждого воина — наперед знать, что тебя ждет победа.
Когда город был полностью освобожден от фашистов, бориславцы рассказали об одном событии, которое [188] могло стоить жизни сотням людей. Отступая, эсэсовцы открыли краны в хранилищах бензина. Потекли опасные реки, грозившие городу огромным пожаром. Рабочие завода, рискуя жизнью, перекрыли краны, спасли людей и сохранили горючее для Красной Армии.
Дивизия постепенно исчерпала свои наступательные ресурсы и вынуждена была остановиться перед глубоко эшелонированной обороной врага. Первые же бои еще раз показали, что войскам необходима передышка, чтобы подтянуть тылы и по-настоящему подготовить людей и технику к боям в горно-лесистой местности. Ведь многие из нас, командиров, не говоря уже о бойцах, горы видели только в кино и не привыкли к ним.
Мы нисколько не удивились, когда получили директиву штаба армии о планомерной специальной подготовке войск для действий в горно-лесистой местности. В ней указывалось, что бой в горах требует инициативы и решительности всех командиров и бойцов, непрерывной разведки, сильных резервов, стремительного захвата и удержания командных высот. Получили мы также конкретные указания о проведении занятий по боевой подготовке и инструкцию из штаба фронта о действиях в горах. Рекомендовалось все начинать с азов — с выработки навыков определения расстояний, засечки целей, маскировки и т. д.
Во второй половине августа полк занял оборону по высотам за рекой Топольница. Штаб организовал основательную подготовку к ведению боевых действий в горно-лесистой местности. С командирами полков занятия провел сам командир корпуса, с комбатами — командир дивизии. С учетом местности проводили мы сборы со снайперами, тренировки в стрельбе в горах.
Большие трудности возникли с материальным обеспечением. Надеяться тут вообще не на кого — пришлось самим изготовлять необходимое горно-транспортное снаряжение: вьюки, волокуши, двуколки, самим перековывать лошадей.
Ветфельдшер полка Г. М. Поленов стал главным консультантом по изготовлению вьюков и волокуш. Нашлись среди пожилых бойцов и нужные нам специалисты. Постепенно дело наладилось. [189]
Вся передышка целиком ушла на усиленные физические тренировки. Бойцам приходилось, преодолевая крутые подъемы, нести на своих плечах большой груз — от боеприпасов и продовольствия до воды для пулеметов «максим». На каждом шагу возникали казавшиеся неразрешимыми вопросы: как затащить на высоту орудие, кухню, боеприпасы? как эвакуировать раненых?
К этим трудностям добавлялись чисто тактические. Фронт обороны полка, например, достигал 15 километров, то есть в три раза превышал норму. Укомплектованность же личным составом составляла около 50 процентов. По переднему краю можно было пройти только с проводником, иначе затеряешься в горах. Окопы отстояли один от другого на 200 метров — требовалось совсем по-иному строить систему огня. КП пришлось приблизить к переднему краю, чтобы иметь надежную связь с подразделениями.
В полк прислали командиров, имеющих опыт действий в горах. Среди них были майоры Г. Калашьян и С. Хачатурян. Они во многом помогли нам советами при подготовке личного состава, но главным образом сами проявляли нужную инициативу и предусмотрительность.
Чтобы не оголять передний край, мы по одному батальону выводили во второй эшелон и в течение недели организовывали с ним самые разнообразные занятия. Они обязательно заканчивались ночным тактическим учением в горах.
В такие дни командир корпуса генерал И. М. Афонин умудрялся на юрком «виллисе» подниматься на высоты и спускаться по головокружительным склонам. При особо опасном спуске шофер привязывал к машине ель и волочил ее за собой. С таким «тормозом» чувствовал себя понадежнее.
Однажды по пути с занятий мы подкатили к кухне батальона. Иван Михайлович не изменял своему правилу — отведать солдатской каши. Спросил у повара:
— Врачи пробу снимали?
— Снимали. Даже по две тарелки, товарищ генерал! — последовал ответ.
Иван Михайлович весело, от души посмеялся, заметив, что можно было бы обойтись и одной, разве только так нужно для медицины. Командиры частей, политработники, тыловики по его требованию строжайше [190] следили за организацией и качеством питания. Когда возникали трудности с приготовлением и доставкой пищи личному составу, он взыскивал с виновных. Не случайно в политдонесениях наряду с политико-моральным состоянием постоянным пунктом информации являлось питание. И не просто питание, а трехразовое. Суворовскому правилу — в любых условиях боевой обстановки плотно и сытно накормить солдата — никогда не изменял.
В конце августа командир корпуса присутствовал на учении в подразделении майора Г. Калашьяна по теме «Наступление усиленного стрелкового батальона в горах и захват хребтов». Стрелки штурмовали высоту с отметкой 844,0.
Вначале генералу что-то не понравилось в организации боя, и он хотел дать частный отбой. Но Калашьян вежливо и твердо попросил не делать этого.
— Сейчас все выправится, товарищ комкор, — заверил он. — Мы же не на параде... Кто-то отстал, кто-то вырвался вперед — это горы! Главное, что подразделения не теряют огневого взаимодействия и не задерживаются на трудной местности, вперед идут!
Комкор удивился такой смелости.
— Ну, ты академик, Калашьян! Право слово, академик. Признаться, я чуток забылся — возомнил себя на параде. Спасибо за напоминание... — сказал с усмешкой генерал. — Что ж, поглядим до конца. Уговорил.
Зато с каким чувством он пожал руку и обнял комбата, когда учение прошло без сучка без задоринки и трудная задача оказалась решенной безукоризненно. Умел комкор поддержать инициативу и самостоятельность командира!
Так всесторонне и настойчиво учились мы воевать в лесах и горах почти целый месяц.
Однажды ко мне прибежал начальник клуба капитан И. Сычугов и, вытирая платком взмокший лоб, объявил:
— Товарищ полковник! Ермоловцы приехали!
— Какие еще ермоловцы? — удивился я, ассоциируя услышанное с именем достославного русского генерала Ермолова, героя Отечественной войны 1812 года.
— Артисты-москвичи. Из театра имени Ермоловой... — выпалил начклуба. — Из самой Москвы к нам добирались! [191]
— Да что ты!.. — опешил я. — Кто их принял? Как устроили? Пойми, Сыгучов, это настоящие артисты! Им внимание и забота нужны... Что они тут будут делать?
— А вот, глядите... — И начклуба показал яркую театральную афишу, возвещавшую о предстоящей постановке комедии О. Голдсмита «Ночь ошибок» с участием известных артистов Э. Кирилловой и В. Якута.
Через четверть часа мы уже беседовали с труппой прославленного театра. Казалось немного странным, что эти сугубо мирные люди проделали тяжелейший и опаснейший путь на передовую позицию, чтобы донести сюда свое искусство, искренне веря, что оно поможет солдатам крепче бить фашиста. Было бы еще что-либо современное, клеймящее Гитлера и его клику, а то классическая комедия... Приняли мы их со всей фронтовой теплотой. К вечеру соорудили самую настоящую сцену, пахнущую свежевыструганными досками, подвели от клубного движка освещение с фиолетовыми лампами — чего доброго, еще «рама» засечет... Костюмы артисты из Москвы с собой прихватили, декорации тоже.
«Партер» и «ложи» заняли усевшиеся на корточки герои минувших боев, делегированные в качестве поощрения с передовой своими же боевыми друзьями. Неглубокая лощина была тем идеальным амфитеатром, которому позавидовали бы сами греки времен Александра Македонского и римляне из легионов Юлия Цезаря. Прибыли представители вышестоящего командования и политотдела, и легкий, натянутый на проволоку занавес с шумом раздвинулся...
В синем свете сцена была почти не видна, и комдив приказал подсветить ее фарами его «виллиса», но так, «чтоб ни один гад с той стороны не заметил». Разрешено было и аплодировать — какое же это представление без аплодисментов! — но опять же «шепотом», не возбуждая повышенного интереса немецких шестиствольных минометов.
Агитатор полка старший лейтенант И. Сидельников представил артистов. Спектакль начался. Я смотрел не столько на сцену, сколько на лица своих боевых товарищей. Обветренные, огрубевшие, они озарялись каким-то удивительным, мягким светом. Появились первые улыбки, а вскоре зазвучал хотя и приглушенный, [192] но такой радостный смех, от которого становилось тепло на душе. Ермоловцы стали не только приветом из столицы, но и напоминанием о юности, довоенном счастье.
Спектакль закончился, а отпускать гостей не хотелось. Да и они не торопились в тыл. Воины окружили артистов, еще не снявших грима и своих диковинных одежд. Десятки вопросов и ответов. Шутки. Смех. Мы совсем отвыкли от мысли, что можно жить вот так весело и непринужденно, позабыв, что надо сходиться в штыки, стрелять, убивать, хоронить... Каждому из нас захотелось вернуться к мирной жизни. Но мы понимали, что путь к ней лежит через войну. И ближайший его отрезок — Карпаты.
Уже поздно вечером ко мне подошел кто-то из актеров и попросил свезти труппу на передний край, «своими глазами увидеть, какой он». Творческие люди любознательные — как не удовлетворить их интерес! На рассвете мы провели их на мой наблюдательный пункт, и они надолго приникали к стереотрубе, дальномеру, не отрывали глаз от биноклей.
С переходом к обороне в Карпатах размещать командные пункты в селах нам было категорически запрещено. Более того, их местоположение следовало менять обязательно каждую неделю. Начальник штаба прозвал наш КП «летучим голландцем». Полковой инженер Б. Казанский сконструировал и соорудил разборный сруб землянки, очень удобный для быстрой сборки. Так и возили его с места на место, воздавая должное смелой и конструктивной инженерной мысли нашего товарища.
Как-то вечером зашли ко мне В. Савченко, З. Левинтон и С. Хачатурян. Разговор коснулся нашей удобной и уютной землянки. Фронтовая жизнь связана с ней неразрывно — это и дом, и крепость. Вспомнили первые землянки. Были они неуклюжими, не приспособленными для работы, а тем более для отдыха. Постепенно мы научились делать «фронтовые дворцы» с окошком, печкой-буржуйкой, освещением, искусно маскировали их от наблюдения с воздуха.
Однако как ни хороша землянка, она остается землянкой — там сырость, мало в ней дневного света, «живая площадь» смехотворно мала, так как от размеров [193] зависит ее живучесть... Конечно же, мы выбирали живучесть в ущерб всем удобствам. Этому научила война. Дождливые весенние вечера, длинные зимние ночи фронтовики коротали у слабого светильника в своем незамысловатом жилье. Согревались там, укрывались от дождя и снега, ну и, конечно, от пуль и осколков. Такова она, наша милая, добрая землянка.
Когда теперь, спустя десятилетия, я вижу ее в музеях, оставленную в память тех огненных лет, то с трепетом в сердце смотрю на нашего незаменимого боевого товарища. «Бьется в тесной печурке огонь, на поленьях смола, как слеза...» Прелестную и до невозможности верную песню сложили о землянке!
Постепенно завершалась подготовка к наступлению. Состоялся партийный актив дивизии, который подпел итоги партполитработы за минувший период боев и поставил вопрос о партийном контроле за материальным обеспечением личного состава, а также за ходом учебы. С докладом выступил командир дивизии В. Новожилов. Он отметил, что в напряженной работе по подготовке подразделений к решающим боям с немецко-фашистскими захватчиками широко использовался опыт, накопленный ранее, и что в этом деле большую роль сыграли партийные организации.
— Коммунисты — великая сила во всех сферах жизни и боевой деятельности дивизии, — сказал командир. — Они ведут за собой сотни бойцов, воодушевляют их личным примером полной самоотдачи и инициативы в учебе, стойкости и отваги в бою. Приток новых членов в ряды Коммунистической партии из числа воинов, отличившихся в боях, — верный барометр высокого боевого духа, самоотверженности бойцов и командиров.
Комдив привел пример: в парторганизации роты нашего полка, где парторгом старший лейтенант В. Ф. Крохин. только за два месяца приняты в партию 32 человека. Все они подали заявления о приеме в самые напряженные моменты, когда требовалась поистине партийная ответственность и самоотверженность при выполнении боевых задач.
От имени коммунистов нашего полка выступил парторг батареи младший сержант Калашников, ярко и убедительно, на живых, конкретных примерах, рассказал, [194] как парторганизация батареи заботится об улучшения быта, снабжения и питания бойцов, своевременном ремонте материальной части техники и оружия, о боевом и тактическом мастерстве каждого воина, изучении особенностей действий в горно-лесистой местности.
Командир корпуса в своем выступлении дал высокую оценку парторганизации дивизии, ее боевитости и сплоченности, умению коммунистов воспитывать воинов на боевых традициях частей, их способности активно решать все проблемы, помогая командованию мобилизовать личный состав на успешное выполнение боевых задач. Впервые комкор поднял вопрос о необходимости быть готовыми вести боевые действия за рубежом нашей Родины. Эти слова активисты встретили бурей аплодисментов.
Боевое распоряжение поступило за несколько часов до выступления: «569-му стрелковому полку в ночь на 19.9.1944 сдать участок обороны и совершить марш по маршруту Тонольница, Терпово. К 14 часам 19.9.1944 сосредоточиться в Лаврово»{10}.
Начальник штаба доложил, что все предварительные распоряжения отданы. Выступаем в два часа ночи. До Лаврова 25 километров. Дорога горная.
В авангарде полка выступил батальон майора Г. Калашьяна.
На рассвете остановились на отдых. Тыловики привезли завтрак. Я разрешил развести небольшие костры. Нет для солдата лучшего отдыха после утомительного марша, как устроиться у костра с кружкой кипятка в руке. Так и сидел бы до утра, никакая сила, кажется, не заставит тебя уйти от тепла... Не замечаешь, как по капле восстанавливаются физические силы, как поднимается настроение. Уже давно допит чай и докурена самокрутка, костер уже едва теплится, и солдаты спят сидя, прислонившись друг к другу, а кто к дереву, камню... Самое желанное для солдата — сон. Многие в ту пору мечтали после войны все начать с того, чтобы прежде всего отоспаться, — отоспаться за все бессонные ночи войны.
После привала я с конным разведчиком В. Махлаем обогнал колонну. За нами двигался тарантас П. Гарькина с радиостанцией. Проехали километров [195] семь по лесной дороге и вдруг на поляне встретили колонну человек в шестьсот. Шла она тихо и осторожно. Подскакал на коне старший, представился командиром партизанского отряда. Спросил, куда следовать дальше. У нас было четкое указание штаба дивизии: при встрече партизан направлять в тыл. Об этом сказал старшему и указал маршрут. Бросалось в глаза, что бойцы в отряде одеты пестро, оружие у всех трофейное. У многих свежие красные ленточки на головных уборах. Я доложил начальнику штаба дивизии о встрече с партизанами. А он в ответ:
— Вы особенно не доверяйте всяким встречным и поперечным. В округе появился вооруженный отряд бандеровцев численностью пятьсот — шестьсот человек. Будьте осторожны!
Тут я вспомнил и сытых коней, и трофейное оружие, и взгляд исподлобья... После доклада комдив Срочно выслал самолет в разведку, но отряд как в воду канул. По указанному мною маршруту он не проходил, и теперь не было никаких сомнений в том, с кем мы столкнулись лицом к лицу.
Бандеровцев мы и потом встречали не раз. Как-то бойцы вытащили из копны сена человека.
— Третий день от немцев скрываюсь, братцы мои, — божился и крестился задержанный. — Грозились убить меня.
Но начальник штаба вдруг обратил внимание на его чисто выбритое лицо и спросил:
— А парикмахер с бритвой прямо сюда, к копне, являлся?
Лазутчик сразу сник. Отправили мы его под конвоем к оперуполномоченному «СМЕРШ». По дороге он предпочел броситься под колесо встречного грузовика.
В другой раз мы обнаружили в лесу группу мужчин, женщин и детей. Они назвались беженцами. Задержали мы всех мужчин, повели в штаб. А по дороге из толпы была выброшена тетрадь со списком сотни — воинского подразделения бандеровцев. Маскировка не помогла. Сыграть на жалости и сочувствии к беженцам не удалось.
На привале в Лаврово наш полковой агитатор И. В. Сидельников в батальонах провел оперативно подготовленную им беседу «Украинские националисты — предатели своего народа и пособники фашистской [196] Германии». Он приводил наглядные и убедительные примеры такого предательства. Боец нового пополнения рядовой Вейда рассказал, как издевались оккупанты и их пособники — бандеровцы над украинцами во Львове. Многие его товарищи были угнаны в Германию, замучены в застенках националистов. Немало повидали и другие выходцы из западных областей Украины, которые пришли к нам с пополнением. Они призывали своих товарищей к бдительности, учили распознавать коварство бандеровцев, не поддаваться на их ухищрения и обман.
Это было еще одной немаловажной социально-политической особенностью предстоящих боев в Карпатах. Легко распознать врага по ту сторону передовой. К его лицу мы привыкли за годы войны так же, как и к повадкам, тактике. Теперь надо было столь же хорошо изучить и строго учитывать лицо, повадки, тактику пособников, прихвостней фашистов. Первые же встречи с бандеровцами преподали нам поучительные уроки.
Полк все глубже втягивался в царство гор. Мы должны были приспособиться к ним так, чтобы превратить их в своего доброго и надежного союзника. К этому готовились настойчиво и целеустремленно.