Последний рывок к границе
Однажды рано утром меня разбудил начальник штаба подполковник Левинтон и сказал, не скрывая радостного волнения:
— Поздравляю, товарищ командир, с большой победой: как передало радио, под ударами наших войск вышла из войны Румыния.
Я вскочил с нар. Действительно, сообщение приятное. Значит, с нашего участка немцы снимут войска, чтобы закрыть брешь. Нам облегчение.
До Государственной границы СССР на нашем направлении остались считанные километры. Кругом горы, леса. Дорог мало. Для тех, кто жил и вырос на равнине, все здесь необычно. Командиры батальонов готовились вести самостоятельные действия с широким применением обходных маневров. А если придется, [197] то и без локтевой связи с соседями. Здесь, в горах, инициатива и еще раз инициатива.
На привале в Лаврово командование корпуса вручило ордена Красного Знамени комбатам Я. Панишеву, В. Цимбалюку и мне за командирские наши успехи при овладении городами Станислав и Борислав. Генерал И. Афонин тепло поздравил нас с высокими боевыми наградами и пожелал нам новых успехов в предстоящих боях.
И тут же поступил приказ к часу ночи занять исходное положение. 20 сентября — начать наступление на Галювку, Мшанец и к исходу дня овладеть горой Магура-Ломнянска.
Гора Магура — одна из самых высоких в здешних Карпатах. Ее высота — 1021,9 метра над уровнем моря. Это, конечно, не Эверест, но Магура сильно была укреплена противником и считалась среди военных специалистов неприступной; Единственная дорога, пролегающая через село Завадка, вела на перевал — только по ней не проедешь, так как она хорошо пристреляна гитлеровской артиллерией. А овладеть Магурой надо, как говорится, хоть кровь из носа... Магура — ключ от Карпат, ворота к границе.
Вызвал в штаб командиров батальонов. Все они были храбрыми, волевыми, требовательными, исполнительными людьми. Я. Панишев, кадровый командир, прошел партизанскую школу, несколько раз был ранен. В. Цимбалюк вырос за войну от рядового до комбата. Это трезвый, рассудительный, с логическим мышлением офицер. Г. Калашьян хотя и недавно командовал батальоном, но уже проявил себя с самой лучшей стороны — чего стоили одни его тактические приемы боевых действий в горах и лесах, которые он показал всему корпусу.
Части дивизии уже сутки вели бои на рубеже хребта Оравы. Мы сменили 565-й полк. Оборона врага по хребту Оравы опиралась на отдельные высоты с опорными пунктами и огневыми точками. Подступы к высотам тщательно были прикрыты и пристреляны мощными огневыми средствами. Уже через час боя полк овладел хребтом Оравы. Батальоны начали быстро спускаться по склону хребта, преследуя отходящего противника. Наблюдательный пункт полка мы сразу же переместили за хребет. [198]
Вот она, Магура! Как на ладони. Видимость отличная. Артиллеристы и минометчики устроили свои наблюдательные пункты на высотах. У них закон: не вижу — не стреляю. Отсюда противник весь на виду. Но попробуй дотянись до него!..
О положений справа у нас почти не было данных. Начальник штаба подполковник Левинтон выслал на правый фланг группу конных разведчиков: сержанта Железняка, младших сержантов Гриценко и Ополонца. Данные, добытые нашими конными разведчиками в течение дня, оказались очень ценными. Основываясь на них, я скорректировал свое решение, перегруппировав силы полка в соответствии с конкретным положением, сложившимся в полосе наступления полка.
К полудню мы с боем заняли село Галювка. Минут через сорок командир второго батальона доложил:
— Товарищ Первый, до взвода противника в походной колонне подходит к селу справа. Устроил засаду.
Когда противник подошел к северной окраине села, подразделения второго батальона атаковали его во фланг — дерзко и стремительно. Вначале мы не могли понять, что же произошло. Ни криков, ни выстрелов не слышно. Странно, уж не переговоры ли ведут? Как потом выяснилось, так оно и случилось: подразделение венгров сдалось без боя в полном составе, стоило нашим солдатам лишь подняться. Видно, «союзнички» сами понимали теперь, что им не с руки воевать за «великую» Германию.
Вскоре комбат доложил: пленных разоружили а направили в тыл в сопровождении подносчика патронов рядового Дрожбицкого.
— А не мало ли охраны? — усомнился я.
— Хватит. Доведет, — был ответ.
Через некоторое время левее нас появилась довольно стройная колонна — ровно и спокойно шагал взвод венгерских солдат под конвоем нашего бойца. Пленные шли веселые и радостные — для них война закончена.
Все это хорошо. Но Магура! Как подступиться к этому крепкому орешку? А раскусить его надо!
Батальоны первого эшелона после тщательной подготовки продолжали наступление, выискивая места в обороне противника с наименьшей плотностью огня. Командиров вел опыт, выработанный годами. [199]
Второму батальону сопутствовал успех. Батальон продвигался вперед. К 14 часам рота капитана А. Таирова завязала бой на окраине села Мшанец. За нею потянулись и соседи.
Наши конные разведчики, посланные начальником штаба подполковником Левинтоном на правый фланг, обнаружили движение большой колонны пехоты противника с артиллерией с запада в направлении села Мшанец. Вскоре эту колонну увидели и мы с наблюдательного пункта. Судя по всему, у противника были устаревшие данные о нашем продвижении. Колонна следовала беспечно, без охранения. Когда враг подошел ближе, я, оценив обстановку, выработал план действий. Он был рассчитан на внезапность: стремительным ударом ошеломить врага и атакой с тыла завершить его разгром. Ставка делалась на полное наше моральное и боевое превосходство, на психологический эффект. Все должны были решить первые же минуты боя, и мы глубоко верили в успех. Наша уверенность передалась и подчиненным. Они жаждали боя.
С волнением наблюдал я за движением колонны противника. Нас по-прежнему не замечали. Начальник штаба проверил готовность всех подразделений. Пора! Коротко и, как мне показалось, совершенно спокойно, даже обыденно, отдал команды начальник артиллерии полка капитан В. Закарьян. По сигналу залпом ударили орудия и минометы.
Удар пришелся по голове колонны. На дороге все смешалось. Образовалась пробка. А тут еще минометчики капитана В. Фирсова подожгли машины с боеприпасами в хвосте колонны. Раздались мощные взрывы, разметавшие врага. Вслед за огневым налетом последовала стремительная атака третьего батальона.
Однако враг быстро опомнился и частью сил предпринял контратаку, устремляясь основными силами на Мшанец. Гитлеровцы, очевидно, спешили выйти на перевал.
Но вот последовала атака с тыла. Батальон капитана Я. Панишева вовремя подоспел на помощь Цимбалюку. Солдаты врага, укрываясь пыльной завесой, пытались спастись бегством, не подозревая, что их ждет засада. Организованного сопротивления уже не было... Они группами и в одиночку поднимали руки.
Командир разгромленного вражеского пехотного полка с группой офицеров, на машинах обгоняя своих [200] подчиненных, бежал с поля боя, бросив свою часть на произвол судьбы.
Отступавших к селу встретил дружным огнем второй батальон. Солдаты противника заметались, побросав артиллерию, раненых, в его рядах возникла паника. А наши батальоны завершали окружение с тыла.
В этом бою бесстрашие и выдержку проявил младший сержант А. Гуменюк. С группой солдат он зашел в тыл врагу и внезапно атаковал минометный расчет, захватил в плен 18 солдат и два миномета, лишив противника огневой поддержки. Седьмая рота первой ринулась на врага, но попала под огонь пулемета. Тогда ефрейтор П. Фалиенко, взяв с собой несколько товарищей, смело подобрался с фланга и гранатами уничтожил пулемет. Атака продолжалась. Когда враг прорвался к селу Мшанец, командир пулеметного расчета Д. Кривонос с короткой дистанции встретил его кинжальным огнем. Гитлеровцы сложили оружие.
Некоторые солдаты, побросав повозки, пытались верхом на лошадях выскользнуть из окружения. Тогда пулеметчик восьмой роты Г. Гончарук, разгадав замысел верховых, дал очередь, преграждая им путь. Десять солдат врага спешились и сдались в плен. После боя отважный пулеметчик рассказывал:
— Жалко было лошадей — им-то за что страдать! Да и для полка они не лишние.
На отделение И. Казака вышла отступающая группа врага. После первого же выстрела гитлеровцы не стали испытывать судьбу, кто-то из них крикнул: «Гитлер капут!» — и это стало чем-то вроде сигнала для сдачи в плен.
Когда противник был окружен и кольцо вокруг него начало сжиматься, нашим артиллеристам и минометчикам трудно стало вести огонь. Как же быть? Выручил начальник радиостанции младший сержант А. Рубин. Он взял на себя инициативу и открытым текстом поддерживал непрерывную связь КНП батальона с НП полка. Используя его станцию, артиллеристы корректировали свой огонь.
Отважно действовал сержант медицинской службы А. Барановский. Оказывая помощь раненым на поле боя, он вдруг заметил в кустах пулемет врага, направленный на его подопечных. Медик упредил врага с открытием огня. Два солдата, не желая погибать, сдались ему в плен. [201]
Как ни старались гитлеровцы уйти от поражения, их организованное сопротивление было сломлено, однако вокруг нас еще бродили довольно крупные группы, ища слабое звено в кольце, чтобы выскользнуть из котла. Они были опасны. Одна такая группа кралась по следу своего улизнувшего командира полка и натолкнулась на наш батальонный медпункт. Первым ее увидел раненый боец нового пополнения А. Немко. Он вскинул автомат и крикнул:
— Бросай оружие!
Гитлеровцы от неожиданности опешили, но оружия никто из них не бросил. Ситуация складывалась критическая. Звать на помощь некого: на медпункте единственная сила — медсестра с ранеными. Боец не растерялся и взвел затвор, всем своим видом показывая, что готов нажать на спусковой крючок и сражаться, пока есть патроны. От группы отделился офицер, подошел к раненому и на ломаном русском спросил:
— А вас много?
Андрей Немко ответил твердо:
— Целый батальон! — и крикнул через плечо: — Товарищ старший лейтенант, ведите роту сюда!
Вражеский офицер, попросив Немко не поднимать лишнего шума, отошел к своим. Посовещавшись, 25 гитлеровских солдат во главе с офицером сдались в плен.
Когда подоспели свои, Андрей Немко рассказывал:
— Хорошо, что напугались и не пошли разбираться, где тут батальон... Окажи они сопротивление — как бы я стрелял? Едва не выронил автомат — столько крови потерял.
Друзья поздравляли его с победой. Действительно, победа одного над двадцатью пятью! Вот такова цена подлинной воинской смекалки и решительности!
В бою у села Мшанец потери противника составили 200 человек убитыми, 280 ранеными, 291 солдат и 5 офицеров сдались в плен. Враг потерял всю боевую технику{11}.
Батальоны, продолжая выполнять поставленную задачу, овладели селом Завадка и подошли к подножию горы Магура. Далее, казалось, пути для них нет. Свинцовый ливень вжимал наступающих в каменистую [202] землю. Пришлось спешно закрепляться на достигнутом рубеже, окапываться на скатах высоты.
К вечеру бой стих.
Всю ночь специально выделенная команда собирала на поле боя по склонам горы брошенную врагом технику, оружие, боеприпасы. Бойцы шутили:
— Новая гора Магура... Рукотворная. Из трофеев.
Утром следующего дня я заехал в батальон Калашьяна. Настроение у бойцов было приподнятым. Они делились впечатлениями, называли фамилии отличившихся в боях. Как всегда, в час затишья в подразделениях выпускались боевые листки с описанием подвигов солдат и сержантов. В блиндаже набилось много бойцов и командиров. Зачитали очередную сводку Совинформбюро. Но главные вопросы были обращены ко мне. Далеко ли граница и когда перейдем ее? Посчастливится ли нам брать рейхстаг?.. Беседа была долгой и целенаправленной. Ушел я из батальона поздно.
В политдонесении за этот день сообщалось: «Личный состав, воодушевленный успехами на фронтах, находясь на подступах к государственной границе, показывает в боях стойкость, мужество, добиваясь выполнения поставленной задачи. Увеличился приток в партию. За сентябрь подано 250 заявлений о приеме в партию».
За ночь противник подтянул резервы, и 21 сентября овладеть горой Магура нам не удалось. Оборона там была многоярусной, и наши атаки увязали в ней, не принося успеха. От лобовых атак пришлось отказаться. Мы направили несколько штурмовых групп в стыки и на фланги обороны противника. Штаб полка к утру 22 сентября переместился в село Мшанец — поближе к переднему краю — и взял под строгий контроль выполнение приказов командира полка. За ночь подразделения основательно подготовились к штурму и ждали сигнала.
Майор Калашьян оставил для действий с фронта всего один взвод с целью прикрытия, а главными силами по лесу скрытно вышел на фланг опорного пункта противника и совместно с третьим батальоном по сигналу зеленой ракеты стремительно атаковал его. Рядовой И. Ларич с риском для жизни пробрался в тыл врага и к началу атаки перерезал телефонную [203] связь передовой позиции с НП. На какое-то время огонь был дезорганизован и заметно ослаб, этим и воспользовались роты. И вновь подтвердилась родившаяся у нас поговорка: «В горах и один — воин, если это умный и отважный боец». И. Ларич совершил настоящий подвиг.
На поддержку огнем минометов рассчитывать было трудно — мешал лес. Поэтому пулеметчики младшего лейтенанта П. Жигулина взвалили на свои плечи тройную ношу и, продвигаясь вместе с ротами, прикрывали своим метким непрерывным огнем пехоту.
Противник решил расквитаться с ними и сосредоточил по расчетам губительный огонь. Ему удалось вывести из строя один из расчетов. Тогда Жигулин сам лег за пулемет и пробил метким огнем дорогу пехоте. Жигулина тяжело ранило, но он продолжал стрелять, пока позволяли силы. Огневую точку, мешавшую наступлению подразделения, которую не смог поразить Жигулин, старший сержант Я. Шумилов уничтожил из противотанкового ружья.
Огонь достиг наивысшего напряжения. Но бойцы рывком вышли из зоны поражения и заняли первую траншею. Противник, не желая мириться с потерей выгодного рубежа, предпринял контратаку. Комбат Калашьян успел отдать необходимые распоряжения и принял самые решительные меры к отражению натиска врага. Он сосредоточил в своих руках все огневые средства и лично управлял огнем, последовательно подавляя наиболее опасные его точки. Радист сержант И. Фомин в 15 часов передал на КП полка радиограмму: «Высота наша! Калашьян».
Батальон Цимбалюка хотя и медленно, но карабкался по горным тропам. Сосредоточившись на рубеже атаки, он успешно опрокинул врага и вышел к вершине правее второго батальона.
Кажется, все сделано как надо — гора наша! Но мы не спешили докладывать командиру дивизии об успехе, зная, что впереди самое главное — жаркий бой за удержание Магуры. Только после того как комбаты доложили, что их подразделения прошли тригонометрический пункт, мы наконец отправили донесение о выполнении задачи.
Как потом нам рассказывали, командир 18-го гвардейского стрелкового корпуса генерал И. Афонин не удовлетворился нашей радиограммой. Он срочно связался [204] со мной по рации и потребовал наглядного подтверждения моего донесения, дав понять, что сам он, конечно, мне верит, но успехом интересуется командующий фронтом, который находится здесь же, на НП комкора, и надо что-то придумать... Мы с Магуры дали выстрел ракетами белого огня, но при ярком солнце они не были замечены командующим. Тогда один солдат поднялся на тригонометрическую вышку и начал размахивать сорванной с себя нательной рубахой. Сразу же по радио передали:
— Вы что там цирк затеяли? Солдата угробите! Вижу и так. Слезайте! Удержать гору во что бы то ни стало!
Противник бросил в бой все свои резервы. Здесь мы наблюдали характерную сцену: за цепью венгерских солдат шли гитлеровские автоматчики и силой оружия толкали в кромешный ад своих союзников. Но и это гитлеровцам не помогало: при первой же возможности венгры переходили на нашу сторону.
Противнику удалось вклиниться в наши боевые порядки на левом фланге. Обстановка осложнилась. Враг стремился зайти в тыл. Момент выбрал критический: командир роты младший лейтенант Я. Веремей был ранен осколком мины, и рота на время лишилась управления. Но командир взвода младший лейтенант В. Михайлов, совсем еще молодой, всего три месяца назад прибывший к нам из училища, принял на себя командование и увлек за собой в контратаку всю роту. Враг был остановлен. Но шальная пуля сразила отважного офицера. На его место встал парторг роты сержант Баймаханов. Чутье опытного фронтовика подсказывало ему, что противника на фланге оставлять нельзя. Пламенным призывом подняв залегших бойцов, парторг повел их за собой в атаку. До 30 солдат врага было уничтожено ротой, мстящей за гибель командиров. Но пал смертью героя и парторг Баймаханов. Бойцы роты поклялись отомстить за него, своего любимца, — человека с открытой душой и горячим сердцем.
Солнце медленно опускалось за лесистые горы, но было еще светло. Бой стих. За день только батальон Калашьяна отразил семь контратак противника. Наибольшую активность враг проявлял на его флангах. Однако успех его был иллюзорным.
Началась подготовка к следующему дню. По итогам [205] минувшего боя можно было сделать только один вывод: утром противник наверняка возобновит контратаки и попытается отбить высоту, иначе ему просто не удержаться до польской, а то и до чехословацкой границы.
Хребет с горой Магура — важнейший рубеж, поэтому захвату и удержанию его наше командование придавало первостепенное значение. Полковой инженер Б. Казанский получил указание установить противопехотные мины на флангах второго батальона. Штаб готовил боевые распоряжения подразделениям. Связисты тянули связь в подразделения. На позициях приводились в порядок полуразрушенные окопы. Одним словом, ночью кипела работа.
Враг продолжал сильные атаки и в последующие дни, несколько раз складывалась тяжелая обстановка, однако мы удержали высоту.
Замполит полка в одном из донесений подчеркивал: «Политработники и командиры подразделений проводят работу по выявлению отличившихся в боях, в результате в полку уже оформлены и подготовлены наградные материалы на 282 человека»{12}. Три строки, за которыми судьбы сотен людей, сделавших все, чтобы выполнить боевой приказ, одержать победу.
Утром 24 сентября мы начали наступление в направлении Лопушанка, Хащув, Ломна. Полк, сбивая арьергарды и заслоны противника, медленно продвигался вперед.
В те дни политотдел дивизии выпустил листовку-молнию с обращением: «Бойцы, сержанты и офицеры! До границы 10 километров. Умелыми действиями, храбростью и мужеством, следуя примеру наших боевых друзей, выполним приказ командира — приказ Родины, выйдем к границе в кратчайшее время!»
И вот наконец наша дивизия первой в корпусе вышла на священные рубежи Родины. Радости не было предела. Бойцы моментально соорудили пограничный столб. Его установили на законное место под ружейный салют.
На исходе 30 сентября подразделения полка были остановлены сильным огнем противника из ряда хорошо связанных между собой опорных пунктов, Впереди [206] протянулись заграждения. Рубеж — отнюдь не какая-то условная линия, а целая цепь гор — Тарница, Рассыпанец, Менчил — около полутора километров высотой. Кажется, что стрелял каждый камень. Как поднять туда минометы, 45-миллиметровые пушки? Как подвезти боеприпасы? На повозках не проедешь, на вьюки много не возьмешь. Наши тыловики выбивались из сил, решая эту поистине неразрешимую проблему. Трудности с подвозом боеприпасов, с организацией питания, эвакуацией раненых с каждым шагом в горы нарастали. Тех штатных транспортных средств, которых хватало на равнинах и в отрогах Карпат, теперь недоставало. На высотах стали попадаться скалистые участки, каменистый грунт, который не брали ни ломы, ни лопаты. Окапываться под губительным огнем врага стало почти невозможно.
Штаб остановился у родника. Саперы долго долбили грунт для щели, да так и не углубились больше чем на 30 сантиметров. В этой канаве я и устроился на ночь. Нас долго не мог найти начальник направления связи дивизии лейтенант П. И. Величковский. Ночью в лесу отыскать нужную точку не так-то просто, а в горах и подавно.
— Где вы? — спросил он по радио.
Мы рискнули передать открытым текстом свои координаты. Короткий этот разговор был тут же перехвачен противником, и его артиллеристам оставалось только навести орудия по готовым исходным данным... Они и не преминули воспользоваться случаем. Осколками снаряда ранило командира артдивизиона капитана Б. М. Красова, радиста и меня. Такова цена отступления от правил.
Утром я попал к своему старому знакомому — врачу И. С. Синкину. В месте ранения хирург не обнаружил осколка и вновь пустил в ход скальпель. Осколок упал в таз, когда мышцы были изрядно иссечены.
Трудно было согласиться с мыслью, что я отвоевался. Но гипс, шина говорили сами за себя. Без лишних слов врачи отправили меня в армейский госпиталь. А это надолго...
Мыслями своими и чувствами я был с полком, с дорогими сердцу боевыми друзьями. Они не забывали меня, писали письма, из которых я узнавал последние новости — радовался награждению полка орденами [207] Красного Знамени и Богдана Хмельницкого III степени, горевал о потерях. Болью в сердце отозвалось известие о гибели отважных комбатов майора В. Цимбалюка и капитана Я. Панишева. Дорогой ценой досталась нам Великая Победа, которую мой родной полк встретил на чехословацкой земле — на пути к Праге.
Много лет прошло с тех пор, но когда я останавливаюсь в Музее Вооруженных Сил у развернутого Боевого Знамени полка, то обязательно мысленно охватываю весь его славный путь — путь героев, чьи подвиги золотыми буквами вписаны в летопись боевой славы Советских Вооруженных Сил.
И с гордостью смотрю я на Боевое Знамя полка, воины которого защитили свою Родину от фашистской нечисти и вместе с бойцами и командирами других частей и соединений Красной Армии принесли свободу народам Европы.