Третья фронтовая весна
Распутица затрудняла движение войск, но ничто уже не могло остановить нашего наступления, развернувшегося на всем пространстве от Буга до Днестра. Мы спешили к границе, стараясь не дать врагу передышки, твердо удерживать боевую инициативу. Порой даже небольшой тактический успех открывал путь к значительным победам. В тот период, как никогда прежде, оказывалась ценной боевая инициатива не только мелких подразделений, но и нередко каждого бойца в отдельности. Ее немедленно подхватывали все, развивая до тактического успеха.
Однажды вечером генерал-майор П. В. Тертышный собрал командиров частей. Он поставил задачу перейти в наступление в направлении Янова. Наш полк с соседним 565-м составлял первый эшелон дивизии, а значит, на нас ложилась и ответственность за успех. Близилось 8 марта. Было похоже, что Международный женский день мы отметим боевым салютом нашим подругам и матерям.
Ночью разведка обнаружила отход противника. Немедленно выслали передовой отряд. В течение дня полк неотступно преследовал врага, занял населенные пункты Райки, Лемепювка. Утром следующего дня, продолжая теснить гитлеровцев, освободил Малое Крутище. [132]
Однако скоро враг начал оказывать сопротивление, которое росло от рубежа к рубежу. Бой с арьергардом противника разгорелся у села Попиевка. Батальон капитана К. М. Шищука устремился вперед и достиг хутора Мартыновка. Здесь неожиданно началась контратака гитлеровцев, в которой участвовало до 400 солдат. Их поддерживали артиллерия и минометы. У комбата была надежная связь с нами, и он своевременно вызвал огонь поддерживающей минометной батареи. Связь в ходе наступления — дело невероятно сложное. Больших трудов стоило коммунисту Шакиру Раимову поддерживать ее, устраняя повреждения на линии. Именно благодаря его героизму были обеспечены устойчивость управления, а стало быть, и успешные действия батальона.
Минометчики накрыли пехоту врага в поле и рассеяли ее. Контратака стала затухать. В этот момент для развития успеха был с ходу введен в бой батальон майора Цимбалюка. Противник дважды пытался контратаковать, но потеряв до 70 человек, начал отход. Чувствовалось, что он выдыхается. Я поставил задачу батальону капитана Шищука захватить переправу через реку у Янова и таким образом создать угрозу полного окружения противника. К сожалению, первый батальон не смог поддержать его, так как опоздал с выходом к реке.
Это можно было объяснить объективно сложившимися причинами. Наступление развивалось в условиях ранней весны. Дороги уже в марте стали непроходимыми, личный состав был утомлен — темп продвижения, естественно, замедлился, что позволило противнику отвести свои войска за Буг. Поэтому наша совместная с 565-м полком ночная атака, хотя и увенчалась успехом — мы овладели Яновом, захватили 52 автомашины с грузом и вышли на левый берег Буга, — главной цели не достигла: окружить противника не удалось.
На следующий день первый батальон получил задачу форсировать Буг восточнее села Забужье и, действуя в обход, с юга выйти к селу Мятяшевка. Батальон мы усилили минометами, противотанковой артиллерией, средствами связи. Одним словом, он имел в достатке все необходимое для самостоятельных действий в отрыве от полка. Это тоже являлось развитием [133] тактики в новых условиях, когда инициатива находилась полностью в наших руках.
Штаб проследил за переправой батальона через Буг. Однако в три часа ночи противник подтянул резервы и, не дожидаясь утра, внезапно сам перешел в контратаку. Вот что значит упреждающий удар! В первые же минуты боя погиб командир роты С. И. Петрук, ранило командира взвода Н. И. Абрамова. Подразделения, внезапно атакованные, в критический момент боя остались без командиров. Батальон оказался в тяжелом положении. Не имея прикрытия, он отходил к реке и с трудом остановил врага у села Удаловка. И на этот раз наши замыслы не были реализованы. Причина — самонадеянность, ослабление разведки, за что немедленно последовала расплата.
Но в общем, за восемь дней боев наш полк и все части дивизии, несмотря на отчаянное сопротивление врага и отдельные неудачи, продвинулись вперед на 50 километров, форсировали Буг и освободили десятки населенных пунктов.
16 марта мы получили новую задачу. Полк сдал свой участок обороны и выступил по маршруту Янов, Колыбабинцы. Наша дивизия вошла в состав 22-го стрелкового корпуса, который действовал на главном направлении 18-й армии, наступая на Дунаевцы.
Части первого эшелона к исходу дня выполнили задачи, но новых поставить им не удалось, поскольку для ночных действий уже не хватало сил. Наш полк пока составлял второй эшелон дивизии и был, как говорится, свеженьким. Вечером 23 марта к нам прибыл начальник штаба дивизии подполковник Л. М. Тишин.
— Обстановка для преследования врага складывается благоприятно, — сказал он мне. — Необходимо организовать преследование и ночью, чтобы не дать фашистам возможности закрепляться на выгодных рубежах. Готовы взять на себя такую миссию?
— Так точно, — ответил я. — Давайте приказ.
Поставить новые боевые задачи не составило большого труда, переподчинения средств усиления не требовалось, и это еще более облегчало ввод полка в бой.
Ко мне, узнав о новой задаче, пришел командир разведвзвода лейтенант Н. А. Погорельцев.
— Товарищ подполковник, разрешите нам первыми выступить вперед?
— Это почему же вам? [134]
— У нас самые боевые ребята: Семенов, Таширов, Колотов, Рашевскип, Махлай! Каждый десятерых стоит. Заскучали без дела... Они же из-под самого Воронежа в разведке. Разрешите? Сейчас нам надо создавать иллюзию, что нас много — пускай фрицы шарахаются из стороны в сторону. А мои орлы сумеют на них страха нагнать.
— Ну, если так, идите к начальнику штаба. Скажите, что я даю «добро».
Погорельцев не преувеличивал свои возможности. Когда взвод стал подходить к Старой Гуте, отделение сержанта Б. Семенова обнаружило боевое охранение противника. Как быть? Вступить в бой — значит всполошить весь гарнизон. А каков он? Сколько сил понадобится, чтобы ликвидировать его?
Сержант Семенов обратился к лейтенанту:
— Что, если мы тихо-тихо обойдем охранение и перекроем ему дорожку в тыл? Там наверняка тянется телефонный провод. Мы его перережем, и фрицы, конечно, пошлют на линию связиста. «Язык» все нам расскажет про гарнизон.
Погорельцев разрешил:
— Действуйте!
Дальнейшие события развивались в полном соответствии с планом Бориса Семенова. Захватив связиста, разведчики окружили боевое охранение и почти без шума сняли его. Путь на Старую Гуту был открыт. Начальник штаба полка Левинтон быстро выудил у пленного все, что нам нужно было. Теперь мы знали, что гарнизон там — человек 250–300. Фашисты считают себя в полной безопасности, так как до частей нашего первого эшелона около восьми километров. Выставили боевое охранение и спокойно дрыхнут в нательном белье.
Я решил двумя батальонами окружить и уничтожить гарнизон. Один батальон на всякий случай оставил для прикрытия с тыла, на подступах к селу. Всякое бывает — обстановка сложная, ночь, соседей нет, фланги открытые. Война научила нас осмотрительности и осторожности.
На этот раз, чтобы противник не выскользнул из села, мы послали в обход роту лейтенанта С. Толстого, усилив ее пулеметами. Забегая вперед, скажу, что пулеметчики сыграли решающую роль в разгроме гарнизона врага. Если днем пулемет можно обнаружить [135] и подавить его огнем минометов, то ночью он почти неуловим. Кажется, светлячки очередей летят отовсюду... Огонь пулеметов по отступающему в беспорядке противнику губителен. Так оно и вышло.
Батальоны Шишука и Самойлова подходили к селу, приняв все меры предосторожности: ночью наскочишь на засаду — и сам погибнешь, и сорвешь выполнение боевой задачи. Как-то, двумя-тремя неделями до этого, на лесной дороге перед нами предстала ужасная картина недавнего боя. Небольшая группа на повозках, видимо штабная колонна, напоролась на вражескую засаду. Вряд ли кто из нее уцелел... Бойцов и офицеров расстреливали в упор. Мне вспомнилось тогда, как во время боев с белофиннами наша разведгруппа, возвращаясь из вражеского тыла, пренебрегла непреложным правилом — не ходи обратно по своей же лыжне! Разведчики вот так же попали в засаду и понесли тяжелые потери. Подобных уроков в моей личной практике было немало, и я всякий раз предостерегал командиров: «Будьте осмотрительны!»
...Впереди шли роты с опытными, надежными командирами. Действовать в тылу врага, в населенном пункте, да еще ночью, чрезвычайно трудно. Как отличить своих от чужих? Не открыть бы огонь по своим. Вся надежда на решительный и внезапный удар, до деталей продуманный заранее. Ошеломить врага, а затем уничтожить или пленить его.
Первым к селу подошел взвод сержанта М. Ташуева. Зорким глазом бывалый командир заметил у крайней хаты слабый огонек от папиросы. «Часовой!» — понял он и решил бесшумно снять его. С двумя бойцами под видом очередной смены он смело пошел к гитлеровцу. Вскоре с тем было покончено. Позже на вопросы товарищей, как это ему удалось, Ташуев отвечал с улыбкой:
— Секрет, братцы, прост. Помогло мне то, что я в совершенстве знаю немецкий язык. Он что-то лопочет, спрашивает, стало быть, по-своему, а ему в ответ: «Гут!» Когда же я скрутил его, чтоб не очень доверял каждому встречному, то добавил: «Капут!» Вот и вся недолга.
Все рассмеялись, поскольку знали, что Ташуев если и владел, то только двумя-тремя словами из немецкого языка. Оказалось, и таких познаний в некоторых случаях вполне достаточно... [136]
Передовые роты развернулись в цепь и по сигналу начали атаку. Враг был захвачен врасплох. Заслышав стрельбу, фашисты выскакивали из домов, кто с сапогами под мышкой, а кто вовсе босиком, без шинелей и шапок... Через час гарнизона не стало. Специально выделенные группы прочесывали село, заглядывали в дома, на чердаки, в сараи, где еще укрывались насмерть перепуганные «завоеватели». Разведчики Погорельцева захватили штабные документы. Это дало нам возможность точно установить численность гарнизона, получить другие ценные сведения.
Продвигаться дальше было небезопасно. Мы понимали, что враг во что бы то ни стало постарается выбить нас из села. И вскоре разведчики уже донесли о передвижении пехоты противника по лесу на наших флангах. А часа через два открыла огонь по селу артиллерия. Вскоре вырисовался замысел гитлеровцев: атаковать нас превосходящими силами с двух сторон.
И вот началось. Гитлеровцы шли во весь рост, предвкушая легкую победу. Первым обнаружил атакующую цепь сержант З. Рафиков. Он со своим отделением занял выгодную позицию и открыл огонь по противнику. Вскоре подключился к отражению атаки и взвод лейтенанта X. Атамарадова. Гитлеровцы, получив отпор, залегли и начали ураганную, но, в сущности, беспорядочную стрельбу. Успокоив свои нервы подобным образом, вражеская пехота снова поднялась в атаку. Рота лейтенанта А. И. Попова едва сдерживала натиск врага, сосредоточившего свои основные усилия на ее позиции. В разгар боя вышли из строя командир роты и один командир взвода. Комбат Цимбалюк, оценив опасность, срочно направил в роту своего заместителя капитана Ф. Барана с задачей во что бы то ни стало задержать противника и обеспечить тем самым перестроение главных сил батальона. Минометчики капитана В. М. Фирсова оказались на переднем крае. С автоматами в руках они отражали атаку совместно с пехотой.
Первый натиск противника не достиг успеха. Мы же, отбив его, получили время, необходимое для выдвижения остальных рот, подготовки к бою противотанковой артиллерии и минометов. Майор Цимбалюк срочно сменил свой командно-наблюдательный пункт. Телефонисты под огнем врага протянули связь на новое место. И. П. Мокроусов с катушкой провода шел [137] за комбатом. И вот, когда связь с подразделениями уже была установлена, шальная пуля сразила храброго командира связистов... Ранило и связиста Павла Донского, его тут же заменил родной брат, Борис, полный желания отомстить врагу.
После небольшого затишья бой разгорелся с новой силой. Противник подтянул артиллерию, минометы и обрушил сосредоточенный огонь на наши подразделения. Осколок снаряда зацепил капитана Ф. Барана. Погиб последний из офицеров в роте командир взвода младший лейтенант Н. Е. Сухоруков. Подразделение осталось без командира. Не ожидая указаний сверху, коммунист старшина И. Рыженков без колебаний принял на себя командование ротой. Он правильно оценил всю сложность обстановки, принял ряд грамотных решений и так распределил силы, что не дал врагу окружить роту. При этом Рыженков действовал смело, мужественно и решительно, проявив высокие личные морально-боевые качества.
С выходом противника на фланги полка огневые позиции наших минометных подразделений оказались у него на виду и подверглись жестокому обстрелу. Командир третьей минометной роты капитан В. М. Фирсов и командир взвода лейтенант А. А. Филимонов сразу же оказались выведенными из строя. Командир первой минометной роты старший лейтенант М. П. Хохлов вместе с бойцами отражал натиск фашистов на фланге батальона со стрелковым оружием в руках, так как минометы в данной ситуации были бесполезны. Его рота истребила несколько десятков фашистских солдат и уничтожила три огневые точки.
И лишь взвод лейтенанта В. Шарабана не прекращал огня, поражая вражеские минометы и орудия. Сам Шарабан заменил командира роты, выбывшего по ранению. Вынес его в тыл заряжающий комсомолец Г. Хасимов, который тут же возвратился в строй, прорвавшись сквозь плотную огневую завесу.
Противник продолжал наращивать удары. Теперь нам приходилось отбивать атаки с трех сторон. Группа гитлеровцев до 500 человек, с тремя самоходками, поддержанная артиллерией, пыталась отсечь наш батальон в селе. Коммунист старшина П. Баранник в разгаре боя заметил, что противник прорвался в тыл.
— Взвод! В атаку — за мной! — скомандовал он и ринулся на противника врукопашную. [138]
Бросок был неотразимым и не позволил врагу замкнуть кольцо окружения.
На пределе своих возможностей вела огонь батарея 120-миллиметровых минометов. И здесь выручила смелая инициатива простого воина. Разведчик-наблюдатель сержант И. Андриевский выдвинулся вперед, когда боевые порядки врага исчезли из поля зрения, занял удобное для наблюдения место и точно корректировал огонь по пехоте. Наводчики В. Омельяненко, Г. Ванин посылали мины в цель одну за другой. Подразделение уничтожило до 30 солдат противника и несколько его огневых точек.
Нелегкая доля досталась и батарее 76-миллиметровых орудий лейтенанта А. И. Конебевского. Орудия вели огонь с открытых позиций прямой наводкой. Особенно удачно действовал наводчик коммунист М. А. Калашников. Прямыми попаданиями он уничтожил две огневые точки и до взвода пехоты. В бою командир батареи получил ранение, но остался на позиции. Комбат управлял огнем, пока атака врага не была отбита. Это было его четвертое ранение.
Всего в тот день мы отразили шесть атак. Враг понес большой урон, но и у нас были потери. Сержант медицинской службы Н. Демидов организовал пункт приема раненых тут же неподалеку — в селе Майдан-Савине. Он сам весь день принимал бойцов и командиров и оказывал им помощь. Благодаря его усилиям мы сумели эвакуировать в тыл около 75 человек.
Многих славных товарищей мы недосчитались после этого боя. Каждая потеря — словно нож в сердце. Не всегда удавалось даже проводить в последний путь погибших друзей, отдать им воинские почести...
Политработники, штабы старались четко вести учет потерь. Они посылали извещения родственникам погибших воинов, оформляли представления к боевым наградам. То есть делали все, что можно. И все же мы, живые, чувствовали себя в вечном долгу перед погибшими. Я до сих пор не могу себе простить, что не узнал фамилию одного погибшего пулеметчика. Отважный и славный воин выбрал выгодную позицию и надежно, до последнего патрона, прикрывал подход к селу. Уже многих своих солдат недосчитывались враги, а он все стрелял и стрелял... И вдруг его пулемет замолк. Оказалось, пуля угодила пулеметчику в голову. Второй номер наспех наложил тугую повязку, завязать [139] концы бинта так и не успел — враги, пользуясь заминкой, перешли в атаку. Пулеметчик, зажав бинт зубами, снова прильнул к прицелу и продолжал косить поднявшихся во весь рост гитлеровцев. Тогда противник открыл бешеный минометный огонь. Осколком мины храброго пулеметчика сразило мгновенно, он так и остался в положении для стрельбы, не выпустив рукоятки пулемета.
Полк организованно, хотя и с большими потерями, вышел из окружения. И вот мы снова в резерве. Как всегда, после тяжелых боев провели перемещение командиров. На место выбывших из строя встали вновь прибывшие офицеры. Из жарких боев вышел невредимым комбат капитан К. М. Шишук. И вдруг погиб на марше... Вот как порой складывалась судьба! Его батальон принял выписанный из медсанбата капитан Я. Панишев. Заместителем стал старший лейтенант И. Ефименко, адъютантом старшим — старший лейтенант В. Деденев. Батарею 76-миллиметровых орудий принял старший лейтенант Я. Семенов. На должность первого помощника начальника штаба назначили капитана К. Быковского.
Однако офицеров явно не хватало. Пришлось заменить их сержантами, проявившими командирские качества в боях. Командиром взвода автоматчиков, например, мы назначили Героя Советского Союза сержанта А. Е. Орехова. У него был большой боевой опыт — с первого дня войны на фронте. Конечно, решили при первой возможности послать его на курсы младших лейтенантов. Когда я объявил ему о назначении, он засомневался:
— Справлюсь ли?
Я отвел его в сторону и сказал как можно теплее:
— Как ходить в атаку, ты сам лучше меня знаешь. Следи, чтобы бойцы были накормлены, обеспечены боеприпасами и всегда хорошенько отдохнули перед боем. Остальное — жизнь подскажет.
Он собрался было задать какой-то вопрос, но вдруг махнул рукой:
— Там, на поле боя, все равно некому будет задавать вопросы. Разберусь как-нибудь сам.
— Вот и молодец, — похвалил я. — Отделением командовал хорошо и со взводом справишься. Я уверен в тебе. [140]
Время показало, что мы не ошиблись в Орехове. Из него вышел отличный командир.
На фронте люди быстро распознавались. Сразу было видно, кто есть кто. Командование полка постоянно внимательно изучало деловые качества офицеров и младших командиров, обстоятельно обсуждало кандидатуры при их выдвижении. Привлекали к этому партийное бюро, политработников.
Находясь в резерве, мы получили пополнение. Радость была большая, но и забот прибавилось. Начальник штаба З. Г. Левинтон в первый же день засиделся далеко за полночь, отбирая из общего числа людей наиболее подходящих кандидатов для укомплектования взводов разведки, рот автоматчиков и связи. Те, кто прошел партизанскую школу, закалился в боях, не раз наводил ужас на тылы врага, конечно же зачислялись в разведку. В разведвзвод мы назначили бывших партизан И. Литвиненко, А. Копачевского, П. Шестакова, М. Демчука...
К отбору артиллеристов в полковую батарею майор Левинтон привлек старшину Г. Ярмолюка, человека прозорливого, внимательного.
— Уж будьте спокойны, Ярмолюк не возьмет кого не надо! — сказал старшина, поблагодарив за доверие.
И действительно, боевой опыт он накапливал с первого дня войны, на фронте был постоянно, если не считать четырехкратного латания ран. Да и то две из них заштопал в медсанбате, то есть неподалеку от передовой.
Ярмолюк прохаживался вдоль строя и, поглаживая усы, беседовал с новичками:
— Так, говорите, никто в артиллерии не служил и нужными качествами не обладает... Так это ж на первый взгляд. А ежели присмотреться, то, может, и обладает? Вот, например, сразу трое Блидченко. Однофамильцы?
— Не-е... Мы с Петром родные братья, — ответил Андрей Блидченко, — а с Иваном троюродные...
— Вот уже и половина расчета! Артиллерия — коллективное оружие. Так кто ж лучше понимает друг друга, ежели не братья! Вас и запишем...
— И мы братья. Родные... — признались Захар и [141] Дионисий Швецы. — Пишите и нас. Мы один без другого ни шагу...
— Так то ж просто находка! — обрадовался Ярмолюк.
— А вы, Кальченко, кажется, шофер? — спросил старшина и, получив подтверждение, решил: — В ездовые определим. Вместе с машинистом Федором Карповым.
Кальченко и Карпов удивились, почему так. Ярмолюк пояснил:
— Что ж мы, вечно на конях будем пушки таскать?! В Европу въедем на машинах! Другие будут искать водителей, а у нас свои, готовенькие! Так я говорю?
Мы с начальником штаба диву давались практичности старшины. Иному офицеру было чему у него поучиться.
Игнат Мызаченко — участник финских событий и освободительного похода в Бессарабию. Отслужив срочную службу, он работал трактористом в МТС. Привык к земле. Где ж ему быть, как не в саперном взводе, пусть отрывает траншеи, ходы сообщения, окопы... В саперы направили и инженера-гидростроителя П. В. Бондаря. Строительство переправ через водные преграды — дело, близкое к мирной профессии. А вот И. Сазоненко назначили пулеметчиком отнюдь не потому, что в мирное время «строчил» газетные статьи — был журналистом. По всему было видно, что он крепок духом и телом — такому можно доверить пулемет. Зато Василию Любченко не пришлось менять свою специальность: был шеф-поваром ресторана — стал кашеваром полевой кухни. Повар на фронте — не последняя специальность. Мы знали немало таких, которые с автоматом управлялись не хуже, чем с поварешкой. Кому в полку не известно было имя повара-инструктора первого батальона коммуниста Ильи Степановича Карпицкого? Он по-отечески заботился о бойцах, готовил для них вкусную пищу и вовремя подвозил ее на передовую, часто под огнем противника. А повар Аким Петренко вместе с походной кухней оказался отрезанным противником от своих подразделений в Богодухове. Боевой кашевар не растерялся, съехал в овраг и там замаскировал кухню и лошадей. Ночью же он незаметно выбрался оттуда и направился к своим. Словом, накормил проголодавшихся бойцов [142] вкусным ужином. Разве не подвиг! Аким Петренко получил за него медаль «За отвагу»...
На фронте у всех одно общее дело — ратным трудом ковать победу. Какую бы ты ни имел специальность до армии, здесь ты, как и все, воин, защитник и освободитель Советской Родины! Делай же свое скромное, незаметное дело получше, и твой вклад в победу будет весом и необходим.
В эти же дни мы отобрали кандидатов на курсы офицеров. Отбор — дело кропотливое и ответственное. Им занимались сообща замполиты, штабы и командиры. Учеба на курсах кратковременная, поэтому надо было послать туда наиболее способных воинов, показавших себя перед лицом врага. И. С. Моржаков, знатный снайпер нашего полка, командовал взводом, ему в первую очередь необходимо учиться. Помощник командира взвода старший сержант С. Сердюков во время разведки боем заменил раненого командира и довел задачу до победного конца. Он со своим взводом поджег четыре автомашины, обратив противника в бегство. Ему — тоже путевка на курсы. Коммунист сержант Д. Устюгов и комсомолец сержант В. Плещук рекомендованы на курсы политсостава, так как это прирожденные агитаторы-массовики. Они всегда в гуще воинов.
Каждому было подобрано место в боевом строю соответственно его способностям и возможностям.
...Март был на исходе, но еще нередко разыгрывались снежные бури. На дорогах — заносы, люди после перехода по бездорожью валились с ног, а по-настоящему отдохнуть негде: в селе почти все дома сожжены. Несколько уцелевших сараев — вот и все, где мы могли укрываться. Одно спасение — кипяток. Наверное, только фронтовик и может его оценить по-настоящему. Как же согревал он в лютое ненастье нашего брата пехотинца!
Вторую неделю с боями продвигались на запад. В передовом отряде действовал батальон капитана Я. Панишева. Преследуя противника, он только за одну ночь прошел около 15 километров и к утру занял село Голосково. Выставили охранение. Дорогу перекрыли шлагбаумом. Собрались было позавтракать, как вдруг со стороны шлагбаума донесся шум. Капитан [143] Панишев послал сержанта М. Ташуева узнать, в чем там дело. Каково же было удивление Ташуева и двух бойцов, подошедших с ним к дороге, когда они увидели перед собой немецкого офицера, задержанного с машиной и на чем свет ругающего часового. Сцена прямо-таки анекдотичная, но реальная.
— Какой ты имеешь прав задерживайт меня? — хватал он за грудки часового, как потом выяснилось, принятого им за охранника-власовца. — Я выпольнял приказ!
— Господин немец, а ведь вы в расположении советских войск, — тактично разъяснил ему Ташуев.
— Это есть неправда! По моей карте этот местность занят германская армия, зольдатен фюрера!
— По шее дали, извините, солдатам фюрера, — мягко улыбнулся Ташуев, — и они драпают на запад. Только пятками сверкают, пардон.
— Мольчайт, своличь! — завопил немец и потянулся к парабеллуму.
Ташуев упредил его.
Легкий, натренированный удар кулаком в челюсть и последовавший за этим кувырок оскорбленного патриота армии фюрера возымели свое действие. Немец с трудом сел и некоторое время очумело смотрел перед собой. Он даже не пошевелился, когда сержант обыскал его и отобрал документы.
— Ну что? Очухался? — сочувственно спросил Ташуев. — Нечего за пистолет хвататься. А теперь поднимайся и топай к нашему комбату. Он тебе популярно объяснит все остальное.
Пленный оказался интендантом, недавно мобилизованным в армию. Нам очень пригодилась его карта с весьма ценными сведениями, которые гестапо еще не научило его беречь в полевой обстановке. Нет, немец не заблудился, он просто не успел получить последние данные о продвижении наших войск.
Вообще-то нам нередко попадались в плен тыловики. Поэтому, естественно, прежде всего нас интересовали вопросы обеспечения фашистских войск, их питания, организации снабжения. По показаниям пленного, с этим у них дела обстояли не так уж и плохо. Возможности обеспечения армии вооружением, снарядами и прочими боеприпасами, а также боевой техникой еще далеко не исчерпаны. Вся порабощенная Европа продолжала работать на вермахт. [144]
К середине апреля мы подошли к Днестру. Не успели переправиться, как во весь опор подскакал нарочный и передал приказ приостановить выполнение задачи. Ночью всех командиров частей вызвали на КП дивизии.
Генерал П. В. Тертышный начал сразу же, едва мы собрались:
— Противник подтянул из резерва крупные силы танков, мотопехоты, прорвал внешний фронт окружения и форсировал Днестр. Мощный контрудар он наносит в юго-восточном направлении. Приказываю частям дивизии переправиться через Днестр и форсированным маршем выйти навстречу противнику...
Еще до отдачи приказа командир дивизии коротко заслушал наши доклады о боевом и численном составе частей, наличии боеприпасов, особенно противотанковых. Начальник штаба делал у себя пометки. Затем сказал:
— О средствах усиления вас известят по прибытии к месту боев.
Он выдал всем командирам частей топографические карты с уже нанесенными маршрутами и другими необходимыми данными. Прощаясь и желая нам успехов, генерал предупредил:
— Готовьтесь к упорным боям с отборными немецкими частями СС.
Комдив не ошибся: апрельские бои по сложности, напряженности, накалу своему носили крайне ожесточенный характер.
До отъезда в полк я успел позвонить З. Г. Левинтону, и к моему возвращению были собраны командиры подразделений, подготовлены карты. Все это было как нельзя кстати, так как времени на сборы почти не оставалось.
Разведчики и саперы заняли исходное положение в колонне для движения. Вместе с ними решил идти и полковой инженер капитан Б. Н. Казанский. Дело в том, что нам предстояла переправа через Днестр, а табельных средств — раз, два и обчелся. Дивизия выделяла всего-навсего один паром и несколько лодок. Попробуй этим обойтись для переправы всего полка! Мост через реку оказался разрушенным, и восстановить его можно было только через сутки. А предстояло оборудовать переправу, съезды к реке, соорудить [145] своими силами причалы, И все это из подручных средств, которые следовало найти и собрать на месте.
Сложную задачу предстояло выполнить полковому инженеру со своими саперами. Вот В. Н. Казанский и вызвался идти в голове полка.
Командир саперного взвода старший лейтенант К. Я. Васильев с гордостью рассказывал о своих бойцах:
— У нас есть на кого равняться. Вот, например, Леонид Коваленко. Его контузило, а он не ушел с поля боя, пока не разминировал проход. Или командир отделения Иван Музыченко — да за этим удальцом люди идут в буквальном смысле в огонь и в воду! Ему верят.
Миша Иванченко и Николай Павлов награждены орденом Красной Звезды. Сержант Михаил Гребенюк и рядовой Павел Шульга в числе первых получили орден Славы, сами знаете, что это за ребята!
Предстояло проложить колонный путь, восстановить дорогу, разведать водную преграду перед форсированием, проделать проходы в минных полях — пехоте перед атакой, а разведчикам — перед поиском. Снимать мины предстояло ночью, наверняка под огнем противника... А ведь в траве, да еще в темноте, натяжной шнур можно не заметить и взлететь на воздух. Что ж, бывали и такие случаи на фронте. Вот почему капитан Казанский лично инструктировал каждого. Строго и бескомпромиссно требовал он добросовестности, аккуратности, исполнительности, точности. Просчетов не прощал. Слишком дорого обходились: не снял хотя бы одну мину — провалил выход в тыл разведчиков или стал виновником гибели товарищей во время атаки. Наверное, благодаря высокой требовательности полкового инженера к себе лично и к каждому специалисту у нас подобных происшествий, к счастью, не наблюдалось.
Итак, все были готовы к маршу. Правда, выступить в полном составе на сей раз мы не могли: батальон майора Цимбалюка, связанный боем за рекой, предполагалось вывести лишь с наступлением темноты. Я принял решение, не дожидаясь батальона, в ночь на 15 апреля выступить в направлении села Залещики. Обстановка в районе прорыва обострилась, и нам надо было спешить. Сложность и ответственность поставленной боевой задачи понимал весь личный состав! [146] Политработники, агитаторы своевременно разъяснили бойцам, с каким нетерпением на передовой ждут нашей помощи.
За два дня части дивизии из района боев Слоне прошли свыше сотни километров и достигли Тлумача. В журнале боевых действий соединения отмечалось: «Личный состав показал большую физическую выносливость, высокую организованность и дисциплину».
Авиация противника группами по 35–40 самолетов наносила удары по колонне. Каждый «юнкерс» сбрасывал полтора десятка бомб и делал один-два захода, обстреливая людей и технику. Приходилось идти ночью, в полной темноте, без привалов, с большой перегрузкой. Но никто не жаловался: война есть война.
На малом привале агитатор сержант Г. П. Михайлов прочитал сводку Совинформбюро, в которой говорилось о напряженных боях на нашем участке фронта, и выпустил листок-молнию.
Впереди был Днестр. Я решил выводить полк к переправе побатальонно, чтобы избежать скученности. Да и переправочных средств недоставало; понимал, что придется на одних и тех же, даже подручных, пересекать реку несколько раз. В Залещиках нас встретил капитан Б. Н. Казанский.
— Саперы уже заканчивают оборудование съездов и ремонт парома, — доложил он мне.
С тревогой поглядывали в ясное небо. Борис Николаевич заметил:
— Погода летная — не миновать купания в холодной воде.
Когда один батальон переправился, мы решили перенести командный пункт полка на противоположный берег. На левом же для руководства переправой оставался недавно назначенный к нам заместитель командира полка майор С. А. Хачатурян. Его прислали с дальним прицелом — в предвидении боев в горах. Горы его стихия. На Кавказе он не раз отрабатывал с подразделениями вьючные перевозки. А мы уже вступали в Прикарпатье!
Штаб погрузился на самодельный паром, составленный из двух лодок с помостом. Отчалили от берега. И тут случилось непредвиденное. Когда достигли середины реки, где течение было быстрое, наша утлая посудина закапризничала: ее то разворачивало по течению, [147] то мотало из стороны в сторону. Рулевой никак не мог управиться, так как его «экипаж» оказался недостаточно подготовленным к новому для него делу. Когда причалили к берегу, у рулевого пот градом катил со лба. На воде малейшая оплошность может обернуться бедой, а в ответе за все он, рулевой! Слаженный коллектив на паромных переправах — большая сила. Мы этого не учли, вот и получили урок. Зато потом готовились всесторонне и упорно.
После переправы расположились в селе Городенко. Зашли на веранду одного из крайних домов, а там уже разместились «квартиранты» — прямо на полу полулежа отдыхали два танкиста, поджидали, когда им пришлют какую-то деталь для машины. Вышла хозяйка, светловолосая, красивая молодая женщина. Представилась Марией Станиславовной, пригласила нас в дом. Разговорились. Оказалось, что до войны она закончила Львовскую консерваторию, преподавала затем в музыкальной школе.
— Что вам сыграть? — неожиданно спросила она, перелистывая ноты.
— Что хотите, всему будем рады, — ответил я. — Мы, кроме визга авиабомб да свиста пуль, давно никакой музыки не слышали...
Мария Станиславовна улыбнулась сочувственной улыбкой, взяла ноты и не спеша установила на планку крышки пианино.
— Я сыграю вам полонез Огинского, — сказала она.
Полилась музыка. Мы слушали, и нам казалось, что отступила война, не палят пушки, не ползут, изрыгая огонь, танки. И мы не на пороге новой отчаянной схватки с жестоким и коварным врагом, а где-то в неведомом прекрасном мире, где есть только одно — эта чарующая музыка, зовущая к добру и свету.
Потом полонез оборвался, быстрые пальцы нашей красавицы хозяйки разлили мелодию удивительного вальса Шопена.
Гулко грянул орудийный выстрел. Жалобно звякнули стекла в окнах. Мария Станиславовна встала.
— Что это?..
— Салют в честь вашего искусства, — сказал Левинтон.
— Просто сигнал, напоминающий, что мы пока на войне, — добавил я. — И что нам пора идти дальше. [148]
Спасибо вам, добрая наша фея Мария Станиславовна. Вы убедили нас, что мы еще не совсем очерствели... Минули десятилетия, а эта сцена до сих пор ярка в воспоминаниях, будто произошла только вчера. Видимо, и вправду человек создан для добра. Зло — не его стихия...
Батальоны снова выступили в путь в направлении Тлумача. Обстановка изменялась каждый час, и нас торопило командование. Пришлось идти и днем, хотя вражеские самолеты появлялись все чаще и потери наши росли.
Не прошли десяти километров от села Городенко, как в небе послышался тошнотворный вой «юнкерсов». 40 вражеских бомбардировщиков начали пикировать на колонну. Бойцы рассыпались по полю. Загрохотали взрывы, все заволокло пылью и гарью.
Санитары И. Ковальчук, М. Русецкий и А. Криволапов, не дожидаясь конца налета, оказывали первую помощь раненым бойцам. Не уступали парням и наши девушки: Сима Гвоздева, Женя Ванеева, Валя Гоцкина, Наташа Мещерякова. Сколько жизней они спасли! А коммунист Мария Иванкова сама четырежды оказывалась на волосок от смерти — четыре раза была ранена в бою. И всякий раз, едва подлечившись, возвращалась на фронт. Беззаветной храбрости была эта маленькая одесситка с улицы Черноморской, награжденная орденом Славы! Сколько их, таких героинь!
Одна авиабомба взметнула столб земли около пулеметной повозки. Пулеметчик успел отбежать, но его зацепило осколком и ударной волной отбросило в сторону. Комсомолка Наташа Собакина бросилась ему на помощь. Пригибаясь, падая в воронки, еще обжигающие жаром от разрывов, она приближалась к раненому. Последние 15 метров двигалась ползком, так как самолеты поливали дороги и обочины свинцом. Наташа вынесла раненого в безопасное место и там оказала ему помощь. Она сразу обнаружила рваную рану, искусно и быстро наложила повязку. Потом дала ему воды из своей фляжки...
— Сейчас они улетят, — успокаивала она бойца, — отправим тебя в тыл на лечение. Жить будешь! Даю тебе честное слово!
Я видел и слышал все это потому, что сам лежал [149] в воронке неподалеку. Вспомнил, как однажды после вручения награды Наташа заговорила о себе:
— Я ведь совсем не храбрая, я жуткая трусиха, но в бою почему-то не слышу свиста пуль. Как дойдет до ушей стон или крик о помощи, так страх сам собой проходит.
Я следил за боевой работой этой отчаянно смелой и самоотверженной девушки и почему-то думал: «Интересно, играет ли она на пианино?» Силился представить на ее месте Марию Станиславовну... Почему-то мне это никак не удавалось.
Снова вышли на дорогу, как будто вырвавшись из огненного ада. В ушах стоял звон, в горле першило от удушья и пыли. Тридцать минут, а впечатление такое, будто прожил полжизни.
Привал и обед устроили у небольшого ручья. Повар В. П. Любченко приготовил крупяной суп с зеленью и макароны с мясными консервами. Обед подали в котелках. Прекрасный стол — ящик из-под мин! На этот раз обед показался всем особенно вкусным — завтракали ведь рано и наспех, а бомбежки не отбивают, а лишь усиливают аппетит. Я похвалил Василия Павловича, да еще в присутствии бойцов. Они одобрительно загудели. А кашевар покраснел от удовольствия. Благодарные бойцы — разве это не радость повару?!
Командир хозяйственного взвода лейтенант С. Хмельницкий, с опаской поглядывая в чистое небо, поторапливал роты. Есть отчего беспокоиться: соберутся у кухни бойцы — цель заманчивая для врага. Командир взвода шутил:
— Хозяйственники сделали свое дело — выдали обед — и могут уйти...
— Если позволит обстановка, — добавил кто-то.
Повар, кладовщик продовольственного склада, повозочный транспортного взвода — бойцы тыловых подразделений, люди «незаметных» профессий. Но как их работа отражалась на боеготовности! Подвозить пищу часто приходилось под огнем противника, только резвые лошади да искусство ездового порой спасали кухню. Иногда приходилось подносить пищу в термосах прямо на передовую. А попробуйте решить такую нелегкую задачу — разнообразить меню, когда на складе только крупа, макароны да консервы! И все-таки повара ухитрялись готовить вкусно... Летом умудрялись [150] набирать щавель, крапиву. Как мы в окопах были им благодарны за это их старание!
Конечно, о работе тыла мы в первую очередь судили по тому, есть ли оружие и боеприпасы. Но и вовремя накормленные бойцы, своевременно оказанная медицинская помощь раненым, отлично работающий транспорт — все это дела тыловиков, их неоценимый вклад в достижение победы.