Панфилово — Елань
Киквидзе был прав, подозревая начальника штаба СКВО Носовича в измене. Но и Носович не ошибался в оценке роли Киквидзе, как одного из талантливейших командиров Красной Армии. В самом деле, даже Тамбовскую операцию, сулившую на первый взгляд мало радости, Василий Исидорович сумел повернуть на пользу революционных войск.
В скором времени дивизия пополнилась еще одним пехотным полком — Титовским, сформированным на основе Титовского красногвардейского отряда. Этот отряд был создан из шахтеров донской слободы Титовка и батраков окрестных сел сразу же после Октября и неоднократно бил белых под Ростовом, у Новочеркасска и в других местах. Руководил отрядом выборный командир — шахтер Нырненко, один из самых храбрых людей, каких мне приходилось встречать в жизни. После развертывания отряда в полк Нырненко был назначен его командиром. Впоследствии Нырненко стал командиром 1-й бригады нашей дивизии.
Появление в районе Царицына такого сильного и уже закаленного в боях войскового соединения, каким была 1-я дивизия внеочередного формирования, конечно, пришлось не по вкусу изменникам из штаба СКВО. Носович, перебежавший в конце концов к белогвардейцам, а до этого выдававший им планы советского командования, всячески вредил Красной Армии. В записке на имя Деникина он в ноябре 1918 года (уже после побега) писал:
«...Я по собственному почину отправился во французскую миссию к генералу Лавернь и в нескольких продолжительных беседах установил с ним связь на [137] предмет будущих действий. Как сказано выше, я оказался в орбите высших военных большевистских властей, вместе с тем в контакте с французской миссией и штабом Московского отдела добровольческой армии.
Учитывая мои связи в Высшем Военном Совете, штаб отдела, разбирая вопрос использования меня, поставил на очередь три вопроса:
1) Непосредственная посылка меня в добровольческую армию.
2) Поручение мне организации центра восстания в одном из поволжских городов, где предполагалось создать целую сеть очагов сопротивления.
3) Использовать меня на предмет проникновения в центр большевистских военных организаций с задачей активного саботажа.
Предложенное мне место начальника штаба Северо-Кавказского военного округа, который предполагалось первоначально расположить в городе Царицыне, счастливо совмещало в себе две последние задачи».
В предательской деятельности Носовичу помогали его сотрудники, бывшие полковники Ковальский, Чебышев и другие. Вся эта свора пыталась опорочить Киквидзе, чинила ему всяческие препятствия.
Киквидзе, как и многим другим командирам, было ясно, что Краснов готовит крупные войсковые соединения для похода на Царицын. Но в штабе СКВО, к его удивлению, не раз высказываемому вслух, это никого не беспокоило. Кроме того, в тылу Красной Армии, в районе хуторов Ситникова, Соломатина, станицы Преображенской и других, формировались белоказачьи части. Их можно было бы сравнительно легко уничтожить активными действиями, но — по распоряжению штаба округа — наша дивизия обязана была только охранять железную дорогу и станции от налетов, ни на шаг не отрываясь от них. Противника это вполне устраивало. Он спокойно сколачивал свои полки и пока нас, конечно, не беспокоил.
Все, что нам оставалось сделать при таких обстоятельствах, — укреплять свои войска. В районе станции Панфилово еще до прибытия дивизии в небольшой бедной деревушке, названной почему-то «Америка», сформировался красногвардейский отряд, в который вошли поголовно [138] все жители, включая стариков, женщин и подростков.
Командиром отряда был единодушно избран приехавший из Петрограда местный уроженец, балтийский матрос, участник штурма Зимнего дворца Доценко. Заместителем командира избрали... его жену, прозванную за неустрашимость и боевой характер Василисой (по имени героини Отечественной войны 1812 года старостихи Василисы). «Василиса» Доценко была прирожденным бойцом. Храбрая, отчаянная, она как влитая сидела в седле, отлично стреляла, рубила с потягом, как заправский казак. Белоказаки в окрестных станциях, сталкивавшиеся с этой женщиной в бою, говорили про нее так: «С Василисой драться нельзя, разрубит до пупа» Отряд Доценко, защищавший от захвата белыми станцию Панфилово, вошел в состав нашей дивизии.
На станции Ярыженской, еще до нашего прихода, стоял 1-й стрелковый полк. Он не входил ни в одно соединение и никому не подчинялся, являя собой какую-то непонятную автономную республику.
Василий Исидорович много раз ездил в Ярыженскую, терпеливо и настойчиво беседовал с командирами и бойцами. В конце концов он всех убедил, и полк влился в дивизию.
В скором времени обстановка в Царицыне изменилась. Сюда прибыли И. В. Сталин и К. Е. Ворошилов. Под их руководством в городе и на фронте стал наводиться революционный порядок.
В Балашов прибыл Н. И. Подвойский, который объединил действия трех дивизий: Киквидзе, Сиверса и Миронова.
Василий Исидорович сразу воспрянул духом. После нескольких совещаний с комсоставом он разработал план боевых действий дивизии.
Организаторская работа не могла вместить всю энергию нашего неутомимого начдива. Горячая, молодая кровь так и бурлила в нем. Он самолично по ночам во главе «эскадрона чертей» (так белые называли наш дивизионный эскадрон разведчиков) уходил далеко в тылы противника, совершал молниеносные налеты на штабы, захватывал «языков».
В начале июля из Тамбова прибыла наконец наша автобронерота. Очень скоро это подразделение стало наводить [139] на белоказаков ужас. Броневики на полной скорости врывались в расположение белых, уничтожая их пулеметным огнем, сеяли панику и исчезали так же внезапно, как и появлялись.
Василий Исидорович за эти недели успел отлично изучить все повадки белоказаков. Особенно много в этом отношении давали ему поездки в тыл врага.
15 июля 1918 года генерал Краснов, собрав под знаменем контрреволюции офицеров, бежавших на Дон со всех концов России, и мобилизовав пять возрастов казачьей молодежи (не считая старослужащих), повел наступление на станцию Филоново.
Что из себя представлял генерал Краснов, всем нам было прекрасно известно еще по Юго-Западному фронту. Военным дарованием он никогда не отличался и бит бывал неоднократно: и во время мировой войны, и уже после Октября — питерскими красногвардейцами. В 1917 году Краснов на всех перекрестках кричал, что большевики — кайзеровские шпионы. Но именно Краснов стал едва ли не первым царским генералом, пошедшим на сговор с немцами после Октября.
В годы гражданской войны этот новоиспеченный атаман Войска Донского, никогда не бывший казаком, прославился главным образом жестокостью и бесчинствами своих войск. После гражданской войны белоэмигрант Краснов выступал в роли сочинителя антисоветской клеветы.
С востока красновцев, как и предполагал Киквидзе, поддержали банды Ситникова.
Вешенскому полку белоказаков удалось смять две роты 1-го Тамбовского полка, не имевшего достаточного боевого опыта, и ворваться на южную окраину Филонове. С большим трудом резерву 1-го Рабоче-крестьянского полка под командованием самого начдива удалось остановить и несколько оттеснить противника. Но тут на помощь вешенцам подошел еще один полк белоказаков — Краснокутский. Наш 1-й Рабоче-крестьянский полк оказался в окружении. Разгорелся смертельный бой. Красные бойцы и казаки то и дело сходились врукопашную. Войска обеих сторон настолько смешались, что наша артиллерия не могла открыть огонь из опасения поразить своих. Сражение продолжалось весь день. Героическим [140] усилием бойцы 1-го Рабоче-крестьянского полка отразили натиск врага и с криком «ура!» сами перешли в контратаку. Василий Исидорович на бронеавтомобиле вырвался впереди наступающей цепи, занял выгодную позицию и открыл меткий пулеметный огонь по белоказакам.
К исходу дня оба красновских полка и Вешенский и Краснокутский были разгромлены наголову.
Но успех Рабоче-крестьянского полка носил лишь частный характер. Введя в дело свежие резервы, противник повел наступление на Филонове со всех четырех сторон. Дивизия заняла круговую оборону.
Казалось, вся земля вокруг горит огнем. Разрывы снарядов, треск пулеметных очередей, выстрелы тысяч винтовок слились в непрерывный гул. В строй стали обозники, фуражиры, музыканты, даже сестры милосердия. Отличился и отряд местных жителей, только накануне добровольно вступивших в наши ряды.
Положение было трудным. Прервалась всякая связь с Царицыным и другими нашими гарнизонами.
Вскоре противник перенес артиллерийский огонь с позиций на самое Филоново. Снаряды врага обрушились на дома, поражая мирных жителей.
Киквидзе нашел отличное командирское решение: он приказал поставить платформы с тяжелыми орудиями Поддубного на вращающийся поворотный железнодорожный круг. Это позволило батарее вести огонь во всех направлениях. Наши артиллеристы не подкачали: меткой стрельбой (корректировщик занимал очень выгодную позицию на водокачке) они быстро поразили батареи врага и перенесли огонь на наступающие колонны белоказаков.
Красновцы, невзирая на огромные потери, продолжали лезть вперед. Скоро стало ясно, что среди них много пьяных. Водочный угар «помогал» иногда им достигать на отдельных участках нашего переднего края, но каждый раз бойцы отбрасывали их назад штыковыми ударами.
При отражении одной из кавалерийских атак отличились Киквидзе и Доценко. На броневиках они врезались в казачью колонну и буквально расстреляли ее из пулеметов.
Вспоминается такой эпизод боя. Вызывает меня Медведовский [141] и приказывает выяснить, почему замолчал пулемет Пискунова, одерживавший продвижение противника перед командным пунктом начдива. Где пригнувшись, где ползком добираюсь до огневой точки. Глазам моим предстала картина, свидетельствовавшая о том, что здесь происходила смертельная схватка. Поле перед пулеметным гнездом было усеяно трупами казаков и лошадей. Возле «максима» приникли к земле трое мертвых бойцов — весь расчет. В луже крови с простреленной грудью лежал сам Пискунов.
Филоновский бой не принес Краснову желанной победы. Понеся огромные потери, белоказаки отступили.
С рассветом 16 июля полки дивизии, приведя себя за ночь в порядок, контратаковали противника в направлении на станицу Старо-Анненскую. Белые не в силах были сдержать натиск киквидзевцев. К восьми часам утра Старо-Анненская была взята. Киквидзе решил развивать успешно начатое наступление.
Стремясь во что бы то ни стало приостановить движение советских войск, белогвардейцы стянули сюда значительные силы пехоты и кавалерии. В это время в дивизию прибыл Н. И. Подвойский. Ознакомившись с обстановкой, он пришел к выводу, что, поскольку наши войска значительно обескровлены и крайне утомлены тяжелыми боями, продолжать наступление на превосходящие силы врага нецелесообразно. Учитывая все эти обстоятельства, в том числе данные разведки о новых крупных группировках белоказачьих войск, Н. И. Подвойский дал указание наступление не продолжать, войска отвести в Филоново.
В адрес дивизии он написал такое приветствие:
«...Вы выполнили то, в чем поклялись Республике, когда приводились мною к торжественному обещанию. Вы сказали: «Умрем или будем побеждать». Вы не умерли, но победили. Слава вам, наша гордость, вашему вождю т. Киквидзе.
...Славный покой павшим за Республику борцам, здоровье раненым. Скорей выздоравливайте, славные товарищи, и приходите снова в стальные ряды.
Слава пехоте, слава артиллерии, слава кавалерии дивизии и ее штабу». [142]
После боя под Филоново Киквидзе направил от бойцов дивизии привет вождю революции Владимиру Ильичу Ленину. Вот текст этой телеграммы:
«Вверенная мне дивизия просила меня передать тов. Ленину следующее: дивизия, как всегда, готова по первому зову Совета Народных Комиссаров твердо, непоколебимо стать на защиту Совнаркома не только от кадетских банд, но и вообще откуда бы ни угрожала ему опасность. Дивизия ясно сознает, что только Совнарком является настоящим выразителем воли трудящегося народа и только он доведет народное дело до конца.
Да здравствует Мировая Социалистическая революция!
Да здравствует Совнарком!
Начдивизии Киквидзе
21.7.18 года».
Во время боев нам не раз приходилось видеть следы бесчеловечного отношения белоказаков к пленным.
Два красноармейца Тамбовского полка, посланные в разведку, в районе станции Панфилово были захвачены белоказаками. Связанных, их приволокли к командиру сотни Вешенского полка. После того, как бойцы отказались дать сведения о дивизии, их стали пытать. Их пороли шомполами — красноармейцы молчали. Им вырезали на лбу пятиконечные звезды. Бойцы молчали. Впрочем, один из них, превозмогая страшную боль, сказал с насмешкой палачу-офицеру:
— Как же вы своих солдат учите не выдавать военной тайны?
Совсем уже озверев, офицеры вырезали на теле несчастных «лампасы». Бойцы хрипели в предсмертных муках.
Какой-то есаул с остекленевшими от бешенства глазами схватил красноармейцев за волосы и стал изо всех сил трясти, выкрикивая:
— Как только войдем в Москву, со всех «товарищей» таких ремней нарежем!
Собрав последние силы, один боец, захлебываясь собственной кровью, прохрипел:
— Не будет этого!.. Не видать вам победы!..
Тогда есаул выхватил из серебряных ножен кинжал, с размаху вонзил его в грудь бойцу. В этот-то миг и настигла [143] его пуля — в Панфилово ворвался партизанский отряд под командованием жены Доценко.
Казачья сотня была уничтожена до последнего. Героев-красноармейцев партизаны с почестями погребли на окраине станции Панфилово, у дороги, что ведет в деревню Америку.
После поездки на фронт товарища Н. И. Подвойского высшее командование пришло к выводу, что в дальнейшем пребывании дивизии Киквидзе внутри Хоперского округа надобности нет.
Дивизия получила приказ: отойти на границу Донской области с Саратовской губернией, занять там оборону и держать ее вплоть до создания и прихода новых советских войск. Отход был делом тяжелым, так как дивизия не имела никакого транспорта для передвижения по грунтовым дорогам, а различного военного имущества было много. Кроме того, поскольку бои на отдельных участках не прекращались ни на один день, то в нашу санитарную часть беспрерывно поступали раненые. Иван Иванович Артемьев обился с ног, изыскивая пути и способы их перевозки. Мобилизацию лошадей и повозок у местного населения Киквидзе категорически запретил. Получить и то и другое можно было поэтому только по добровольному согласию крестьян. Пришлось всем командирам и многим бойцам превратиться в агитаторов.
В агитации нам помогал даже... дрессированный медведь. Уже не помню, как и когда оказался у нас косолапый, но он прижился в дивизии, развлекал бойцов. Один из снабженцев — боец Нехаев — обучил Мишку смешным номерам. Четвероногий «артист» привлекал в населенных пунктах всеобщее внимание. Когда Топтыгина проводили по улице, посмотреть на него сбегались и стар и млад. Дождавшись, когда вокруг соберется толпа, Нехаев обращался к медведю:
— А ну-ка, Михайло Михайлович, покажи, как Сидор Сидорович от Лукерьи в трактир бегает.
Огромный зверь, согнувшись, под общий хохот показывал, как муж, натянув на голову картуз, старается ушмыгнуть от жены к дружкам в питейное заведение.
Нехаев продолжал:
— А теперь покажи, как Сидор Сидорович в трактире водку пьет. [144]
При этом медведю протягивали запечатанную бутылку со сладкой водой. «Сидор Сидорович» хватал бутылку, и в несколько глотков опустошал.
После этого зверю повязывали платок, давали в лапы кочергу и он с полным знанием дела показывал, как Лукерья изгоняет из трактира своего незадачливого супруга.
Коронным номером была сценка, в которой медведь изображал, как красные белых побили.
Выступления мишки проходили всегда с огромным успехом. Когда «программа» заканчивалась, к крестьянам обращался с речью кто-нибудь из политработников: рассказывал о международном и внутреннем положении, о последних боях, просил помочь Красной Армии лошадьми, подводами, фуражом, продовольствием, конечно, за плату. Как правило, крестьяне охотно шли нам навстречу.
Новым местом расположения была назначена Елань. На пути следования к этому пункту встретились районы, где население относилось к Советской власти враждебно. Приходилось все время быть начеку.
28 июля бригада Сиверса и наши правофланговые части отошли к хутору Родниковскому. Противник занял оставленные без боя Панфилово и Бударино. Связи с Еланью не было, с дивизией Миронова — тоже.
Чтобы создать другим частям условия для нормального отхода, Киквидзе оставил в Филоново Интернациональный полк с задачей задержать противника хотя бы на сутки. Бойцы полка этот приказ выполнили с честью.
Белые буквально засыпали Филонова снарядами. Станция пылала — горели эшелоны с имуществом, которое не удалось вывезти. Перекрывая гул боя, прогремело несколько оглушительных взрывов — это наши саперы подорвали состав со снарядами, сцепив его предварительно с нашим бронепоездом и тяжелой батареей на железнодорожных платформах. Эвакуировать их было невозможно.
Бойцы-интернационалисты стояли насмерть. Лишь небольшой отряд их под командованием самого Киквидзе к исходу дня 29 июля, выполнив задачу, прорвал окружение и пробился к основным силам дивизии.
В Филоново белые захватили один из наших лазаретов. Всех пленников постигла страшная участь. Санитарок [145] изнасиловали, а потом расстреляли вместе с ранеными...
Отбивая наскоки казачьих банд, дивизия отходила. По дороге к нам присоединялись рабочие, иногородние крестьяне, беднейшие казаки, жившие в районе участка железной дороги Поворино — Арчеда.
На пути нашего движения то и дело встречались следы кратковременного, но страшного хозяйничанья белоказаков. Мертвая женщина на обочине дороги с вспоротым животом и исторгнутым из чрева нерожденным ребенком. Рядом — трупы старика, молодого мужчины и двух детей. Убитая молодая крестьянка с дочерью лет тринадцати. Обе изнасилованные. Девочка, когда мы ее подобрали, была еще жива...
Своими зверствами белоказаки рассчитывали запугать наших бойцов и командиров, но жуткие картины кровавых расправ с неповинными людьми пробуждали в наших сердцах не страх, а лютую ненависть к врагу.
С. Медведовский писал об этих днях:
«...По всей дороге тянулись караваны с крестьянским скарбом, со скотом — настоящее переселение народов. Бузулук и Медведица еще полнее стали от крестьянских слез. Признаюсь, глядя на эти караваны, стыдно становилось, что мы не могли их защитить, но стыд сменился болью и твердым стремлением отомстить за крестьянские слезы».
1 августа 1918 года 1-я дивизия внеочередного формирования прибыла в Елань и заняла 70-верстный рубеж по железнодорожной магистрали Балашов — Камышин. [146]