Начало похода
В Бердичеве мы задержались недолго. Киквидзе и Разживин понимали, конечно, что одним Ровенским отрядом немецкого наступления не остановить. Перед нами стояла гораздо более скромная задача: удерживать Бердичев в своих руках до тех пор, пока не будет завершена эвакуация Юго-Западного фронта. Огромное количество ценного военного имущества, оружия и боеприпасов ни в коем случае не должно было попасть в руки немцев и гайдамаков.
Круглые сутки через узловую станцию шли эшелоны. И только тогда, когда мы проводили последний из них, Киквидзе отдал приказ отходить на Киев, освобожденный 26 января от гайдамацких банд.
Почти месяц наши составы медленно продвигались к древнейшему русскому городу. С крупными силами противника мы не встречались, но так называемые бои местного значения по отражению нападений мелких немецких подразделений и гайдамацких отрядов приходилось вести почти каждый день.
Когда мы прибыли в Киев, положение в городе было очень тяжелым. Отряды красногвардейцев и киевских рабочих вели упорные бои против превосходящих сил гайдамаков.
Ровенский отряд под командованием Киквидзе появился весьма кстати. По согласованию с командованием мы заняли участок для обороны на подступах к Киеву в районе Волынского поста в треугольнике железных дорог. В эти дни отряд сильно вырос: в наши ряды влилось много киевских рабочих и целый отряд бывших военнопленных [96] чехословаков{5}. Местные железнодорожники передали нам также построенный своими руками бронепоезд. Таким образом, отряд имел теперь в своем распоряжении два бронепоезда. Рабочие знаменитого завода «Арсенал» тоже сделали хороший подарок: они отремонтировали и установили на железнодорожные платформы четыре 42-линейные пушки. Командовал этой батареей рабочий «Арсенала» старый артиллерист тов. Поддубный, участвовавший еще в русско-японской войне. Это был человек уже в годах, могучего сложения. Отличался он какой-то особой душевной мягкостью, поразительным хладнокровием в боевой обстановке и исключительным мастерством в артиллерийской стрельбе.
Киквидзе впоследствии не раз говаривал: «Ну, если увидел цель Поддубный, то нам, пехотинцам и кавалеристам, делать нечего. Противник будет и без нас уничтожен».
Вся батарея Поддубного была укомплектована железнодорожниками и арсенальцами.
Около недели красногвардейцы отряда Киквидзе отбивали атаки противника в районе Волынского поста, пятнадцать раз яростными штыковыми ударами отбрасывали немцев назад. Во время одной из контратак Василий Исидорович был второй раз ранен в руку. (Первое ранение он получил под Сарнами.)
В этих боях ровенцы нанесли врагу тяжелый урон. Немцы потеряли почти две трети 27-го армейского корпуса, бронепоезд, несколько автобронемашин.
Только после того, как была закончена эвакуация Киева, вывезено ценное имущество, Киквидзе дал приказ об отходе на левый берег Днепра. В приказе об отступлении говорилось: «Политическая и стратегическая обстановка, спасение еще не окрепших социалистических войск вынуждает нас временно эвакуировать город Киев и отступить в глубь страны для подготовки армии и советского народа к отечественной войне. Мы в скором времени вернемся снова и очистим Киев от нашествия немецких войск».
Первой отошла за Днепр в Дарницу батарея Поддубного. Заняв позицию, артиллеристы произвели рекогносцировку [97] и приготовились начать стрельбу по эшелонам противника после ухода советских войск.
Под прикрытием ночной тишины, в полном молчании мы переходили великую украинскую реку. В городе стояла тишина, нарушаемая лишь редкими ружейными выстрелами. В душе каждого из нас скребли кошки: трудно, очень трудно было отдавать врагам ставший родным Киев.
К рассвету все подразделения отряда Киквидзе вошли в Дарницу. Здесь на станции скопилось большое количество войск, царила суматоха и неразбериха.
Обычно спокойный, Киквидзе разозлился, вбежал на перрон. Вид у него был страшный: глаза горят, левая рука в пропитанном кровью рукаве подвешена на ремне, в правой маузер. Преградив путь кучке паникеров, он громко скомандовал:
— Командиры, ко мне!
К нему уже спешила подмога. Приказав Медведовскому и Клименко навести на станции порядок и построить вооруженную толпу, Киквидзе отправился на перевязочный пункт. Прошли уже сутки, как он был ранен, а рука еще не была по-настоящему перевязана. Теперь, сделав несколько резких движений, потерявший много крови Киквидзе едва стоял на ногах.
Когда Василий Исидорович нашел наконец перевязочный пункт, вынуть руку из пропитанного кровью, замерзшего рукава шинели оказалось невозможно. Сестра милосердия разрезала шинель и гимнастерку, с трудом извлекла простреленную руку, промыла рану. Вся эта операция проходила на моих глазах, и я хорошо запомнил перепуганное личико медсестры при виде красной опухоли вокруг раны. Дрожащим голосом она предложила немедленно послать за врачом, так как есть угроза общего заражения.
Киквидзе, морщась от боли, только отмахнулся:
— Делать операцию некогда. Не волнуйтесь и перевязывайте руку. За последствия отвечать буду сам.
Девушка послушно исполнила требование командира. Киквидзе вышел из перевязочного пункта, добрался до штабного вагона, сел за стол — и заснул непробудным сном смертельно уставшего человека.
Разбудили его часа через два звуки артиллерийской [98] стрельбы. Киквидзе, с трудом оторвав от стола голову, еще сонным голосом спросил дежурного по штабу:
— Кто стреляет? Почему?
Дежурный доложил, что стреляет по вражеским эшелонам батарея Поддубного. Окончательно проснувшись, Киквидзе вышел из вагона.
Утро было на редкость ясное. Под яркими лучами солнца вдалеке, за Днепром, ослепительно сияли золотые купола Киевско-Печерской лавры.
Василий Исидорович снял шапку, здоровой рукой осторожно умылся снегом. Снова поднялся в вагон. Здесь уже собрались Разживин, Медведовский, Гуревич и другие командиры. Начальник штаба Зелинский доложил обстановку и зачитал сводку разведки. Затем Разживин сообщил, что член Коллегии Народного секретариата по военным делам Украины Евгения Бош приглашает ВРК на совместное заседание.
Это заседание состоялось в правительственном вагоне. Присутствовавшие на нем члены правительства пришли к выводу, что Военно-революционный комитет и полевой штаб Юго-Западного фронта свою роль выполнили и, следовательно, надобность в их дальнейшем существовании отпадает. Евгения Бош от имени правительства поблагодарила Киквидзе, Разживина и всех остальных членов ВРК за их боевую деятельность.
На этом же заседании был создан Мобилизационный отдел при Украинском Советском правительстве по вербовке граждан в Красную Армию. В его состав вошли товарищи Разживин, Чайковский, Клименко.
Между тем обстановка складывалась угрожающая. Триста тысяч немецких солдат — 29 пехотных и 3 кавалерийских дивизии — хлынули на украинскую землю.
Оккупанты двигались по главному направлению Киев — Полтава — Харьков — Луганск — Ростов. Повсюду, куда ступал сапог интервента, вспыхивало зарево партизанской борьбы. Начиналась отечественная война украинского народа с немецкими захватчиками.
7 марта Главком Украины В. А. Антонов-Овсеенко приказал отряду Киквидзе войти в соприкосновение с передовыми частями противника, остановить их продвижение и занять твердую оборону в районе Черкассы — Гребенки. По приказу Главкома в подчинение Киквидзе переходили [99] отряды Чудновского и Ауссема. Эта войсковая группировка послужила основой созданной несколько позднее 4-й армии. Войска Киквидзе должны были действовать совместно с армейской группой под командованием В. М. Примакова, двинувшейся к Бахмачу. Между этими довольно крупными группами войск расположился небольшой красногвардейский отряд Евгении Бош.
Выполняя приказ Антонова-Овсеенко, войсковая группа Киквидзе вместе с влившимися в него другими отрядами заняла оборону на участке Гребенки — Полтава — Лозовая. Выполнение поставленной задачи встретило немало трудностей. Новые бойцы были плохо вооружены, раздеты, разуты. Василию Исидоровичу приходилось вместе с другими командирами прилагать неимоверные усилия, чтобы найти возможность снабдить их оружием, боеприпасами, обмундированием, продовольствием.
В то время 4-я армия под командованием Киквидзе насчитывала около семи тысяч бойцов. Противник же на этом участке протяженностью около 80 верст располагал двумя корпусами пехоты и четырьмя полками артиллерии. К тому же наша армия имела открытые фланги, которые прикрывала лишь малочисленная конница.
Такое положение не могло остаться в секрете для противника. Используя огромное численное превосходство, немцы смяли отряд тов. Бош. Над нашим правым флангом нависла серьезная опасность. Противник грозил прижать нас к левому берегу Днепра и уничтожить.
У Киквидзе была только одна возможность сохранить свои силы: отойти по согласованию с Главкомом на заранее подготовленный новый рубеж обороны Ромны — Пески — Ромодан, что и было совершено 15 марта. Этот отход поставил наши войска в более благоприятное положение, так как тем самым сокращалась линия фронта и ликвидировался разрыв с группой Примакова. Немцы, за неделю боев оценившие в должной степени силу контратак молодых советских войск, боясь ответного удара, целые сутки не решались двинуться с места и только 16 марта заняли станцию Гребенки.
Здесь следует особо остановиться на одном вопросе, который, на мой взгляд, раньше неправильно освещался в военной литературе, в частности в известных воспоминаниях тов. Антонова-Овсеенко. Дело в том, что в тот начальный период гражданской войны на Украине, когда [100] была создана 4-я армия под командованием Киквидзе, мы имели в силу сложившихся обстоятельств очень плохую связь как с Москвой, так и с Главнокомандующим советскими войсками на Украине тов. Антоновым-Овсеенко. Я, как начальник команды связи, присутствовал при многих переговорах Киквидзе с высшим командованием, и поэтому недостаточность взаимопонимания и обмена информацией в то время была для меня очевидна.
Антонов-Овсеенко не имел возможности в полной мере руководить боевыми действиями 4-й армии. Присланный им на должность начальника штаба армии военспец Барабаш не пользовался доверием ни Киквидзе, ни других наших командиров. Поэтому большинство решений Василию Исидоровичу приходилось принимать самостоятельно.
В результате Антонов-Овсеенко совершенно безосновательно обвинил Киквидзе в насаждении в войсках духа партизанщины. Все эти утверждения абсолютно не соответствуют действительности. Никакой «партизанщины» в 4-й армии не было, напротив, в ней царила очень твердая по тем временам дисциплина. «Эсерство» Киквидзе было чисто формальным. Он всей душой тяготел к большевикам, советовался по всем важным вопросам с коммунистами Разживиным, Медведовским и другими. И, безусловно, Василий Исидорович непременно вступил бы в ряды Коммунистической партии, если бы безвременная гибель не оборвала его героическую жизнь.
Но вернусь к изложению событий. Прибыв в Ромодан, Киквидзе застал там невероятную панику. Станция была забита эшелонами войск и беженцами. Железнодорожное начальство явно саботировало отправку составов. В городе и на станции орудовали провокаторы, распускавшие панические слухи среди населения.
В короткий срок Киквидзе решительными мерами ликвидировал панику и навел в городе и на железной дороге порядок.
Еще 9 марта мы получили приказ из штаба Главнокомандующего, который требовал от командарма-4 немедленно заняться созданием небольших партизанских отрядов, которые вели бы агитацию среди населения на занятой немцами территории и наносили непрерывные чувствительные удары по тылам врага. [101]
Выполняя этот приказ, Киквидзе провел в штабе специальное совещание. Он сам выступил с докладом о методах и формах партизанской войны.
Прослушав этот замечательный доклад, многие из присутствовавших, главным образом киевские рабочие, выразили желание остаться в тылу врага для диверсионной деятельности.
Обрадованный такой решимостью, Василий Исидорович расцеловал каждого добровольца.
Затем он приказал мне, как старому саперу, ознакомить будущих партизан с основами подрывного дела. Тут же в вагоне за два часа я рассказал им — конечно, в очень сжатой форме — о применении взрывчатых веществ, а затем на окраине станции показал на практике, как надо минировать и взрывать мосты и водокачки. Все эти люди позднее действовали в тылу врага и нанесли ему немалый урон.
В первые же дни вооруженной борьбы с интервентами Василий Исидорович проявил себя не только талантливым военачальником, но и человеком исключительной отваги, он воодушевлял в трудную минуту бойцов личным примером.
11 марта отряд примаковцев в районе станции Плиски вступил в неравный бой с немцами и гайдамаками. Под напором численно превосходящего противника отряд стал отходить.
Узнав о тяжелом положении соседей, Василий Исидорович поднял эскадрон Орденского полка, лично повел его в атаку и спас примаковцев от верного уничтожения.
Пока 4-я армия сдерживала натиск противника на рубеже Бахмач — Гребенки, тов. Разживин побывал в Полтаве, выяснил там обстановку и настроение войск и населения. Это было необходимо сделать для того, чтобы быть готовыми к планомерному отходу на новые оборонительные позиции.
Разживин сообщил из Полтавы, что войска под командованием Петрова разношерстны, одеты и вооружены плохо, дисциплина оставляет желать лучшего. Отряд занимает передний край обороны по берегу реки Ворсклы, от железнодорожного моста до монастыря. Оборону усиливают старые валы и железнодорожное полотно с насыпью, удачно огибающее почти все окраины города. [102]
Оборона Полтавы не случайно беспокоила Киквидзе. Он не доверял начальнику Полтавского района Бакитько, который сочувствовал гайдамакам.
На линии Ромны — Ромодан (передний край проходил по реке Сула) 4-я армия отражала натиск огромных сил противника на протяжении тринадцати дней. Все попытки немцев взломать нашу оборону оказались безуспешными. Киквидзе в этих боях очень удачно использовал для быстрой переброски войск на напряженные участки железную дорогу, которая проходила параллельно линии обороны. По той же дороге все время «кочевала» батарея «папаши» Поддубного, обрушивая на немцев неожиданные огневые удары.
Только на четырнадцатые сутки армия отошла к Полтаве. Наступила короткая передышка — обе стороны готовили силы к новым боям. Немцы собирались нанести удар в трех пунктах: на Полтаву, на Миргород и в стык нашей и 5-й армий, которой тогда командовал Сивере.
Погода стояла как назло отвратительная. От беспрерывных дождей развезло все дороги. Из-за этого мы не могли использовать бронеавтомобили. Василий Исидорович сказал как-то в шутку: «Это старый бог помогает немцам!»
Однажды в штаб армии прибежал боец и доложил, что на окраине города приземлились два наших самолета. Все отправились туда. Действительно, мы увидели два аэроплана, стареньких, в сплошных латках. Возле них прохаживались летчики — молодые статные ребята в кожанках, с большими очками на шлемах. Их окружала толпа народа. Под ногами взрослых крутились, визжа от восторга, должно быть, все мальчишки Полтавы.
Увидев подходящих командиров, летчики побросали цигарки, старший из них отдал рапорт. Это были прославленные впоследствии кавалеры трех орденов Красного Знамени Петренко и Павлов.
Киквидзе на радостях расцеловал обоих пилотов. Потом спросил, в чем они нуждаются, и был немало изумлен, услышав в ответ, что летчикам не нужно ничего, кроме касторки.
Как выяснилось, этот продукт, известный нам лишь как радикальное слабительное средство, использовался тогда и для смазки самолетов. [103]
Василий Исидорович, не любивший ничего, откладывать на «потом», немедленно отправился с летчиками в город, обошел все аптеки и больницы и «реквизировал» всю имеющуюся в наличности касторку, пошутив при этом, что, поскольку ожидаются сильные бои, можно обойтись и без слабительного.
К сожалению, из-за плохой погоды самолеты почти не использовались.
В ожидании нового немецкого наступления наши войска усиленно готовились к его отражению. Вторую линию обороны Киквидзе избрал по реке Ворскле. Поскольку мы получили точные данные, что противник непременно будет атаковать на линии Лебедин — Ахтырка, Василий Исидорович просил Главкома дать указание Сиверсу усилить прикрытие нашего правого фланга, что и было сделано.
Начальнику штаба Барабашу Киквидзе поручил руководить эвакуацией города. В первую очередь необходимо было вывезти многочисленные эшелоны с продовольствием, которые ни в коем случае не должны были достаться врагу. Отряд Бакитько, которому, как я уже указывал. Киквидзе не доверял, был отведен в резерв на переформирование. Мне было поручено принять все меры для взрыва мостов по путям возможного отхода.
В те дни Василий Исидорович старался как можно чаще бывать среди бойцов, чтобы поднять их настроение перед новыми испытаниями. Не было ни одного подразделения, в котором не видели бы Киквидзе. Он беседовал с бойцами о международном и внутреннем положении Советской республики, рассказывал новичкам о прошедших боях, подбадривал их шутками.
Помнится, как, проезжая во главе эскадрона орденцев мимо старой шведской могилы, Киквидзе, взмахнув плетью, громко сказал:
— Наша задача, товарищи, подготовить для немцев не одну такую могилу! И мы это сделаем! Пусть знают враги, как ходить на нашу землю.
Первый удар немецких войск обрушился на Миргород. Разгорелся сильный бой. Он длился целые сутки. В сражении особенно отличился своей стойкостью Интернациональный отряд, в который, кроме чехов, входили теперь еще венгры и китайцы. Ожесточенные схватки нередко [104] заканчивались врукопашную. Чтобы противостоять огню немецкой артиллерии, Киквидзе подтянул сюда батареи Поддубного, Эрбо и Карпухина. Сам Василий Исидорович во главе эскадрона орденцев не раз ходил в кавалерийские атаки. Все поле против переднего края обороны было усеяно вражескими трупами. И все-таки немцы напирали: сказывалось наличие у них больших резервов. Наши же ряды с каждым часом таяли, а пополнять их было некем.
К исходу суток стало ясно: пора отходить на следующий рубеж обороны по реке Ворскле. Получив разрешение Главкома, Киквидзе дал приказ на отход.
Началось сражение за Полтаву. Силами двух пехотных корпусов и большого количества артиллерии немцы навалились на небольшой украинский городок. Тяжелые орудия немцев непрерывно били по Киевскому и Северному вокзалам. В дело вступила и вражеская авиация. С выделенным под мою команду отрядом саперов я по приказанию Киквидзе заминировал и подготовил к взрыву мост, водокачки и депо.
Час от часу бой принимал все более ожесточенный характер. Немецкое командование не жалело ни крови своих солдат, ни боеприпасов.
В одной из контратак были ранены Киквидзе и его ближайший помощник Медведовский, но оба они не оставили поле боя.
29 марта немцы повторили бомбежку города большим количеством самолетов. В этот день по приказу Антонова-Овсеенко 4-я армия, взорвав все мосты, переправы и водокачки, оставила Полтаву, перейдя на левый берег Ворсклы, где и заняла новый рубеж обороны.
Взятие Полтавы стоило немцам и гайдамакам столь огромных потерь, что их наступательный порыв надолго иссяк. Поняв, что реки им не форсировать, они оставили в городе заслон, а остальные свои силы перебросили на наш правый фланг, где сосредоточили сильную ударную группировку для наступления на Лебедин — Ахтырку.
Этот замысел врага Киквидзе разгадал и, оставив на рубеже Ворсклы часть своих сил, направился на усиление правого фланга.
Командование Полтавским участком было поручено [105] тов. Саблину, Ахтырским участком — тов. Петрову, участком Лозовая — Полтава — тов. Медведовскому.
Наиболее пострадавший в боях Социалистический отряд был отведен в армейский резерв в район Богодухова. Штаб армии расположился на станции Карловка.
Снова наступила некоторая передышка, которой наши войска не преминули воспользоваться для отдыха и приведения себя в порядок. Только теперь, по настоянию других командиров, Василий Исидорович согласился, наконец, заняться лечением своих ран, которые до сих пор еще не зажили.
В это время произошел один забавный случай. В оставленной нами Полтаве местная буржуазия, решив, должно быть, что Советская власть уже никогда не вернется, поспешила создать некое подобие самоуправления. Фактически город был в руках немецкого командования, но с его разрешения в Полтаве появился городской голова.
Каким-то чудом телефонная связь с городом сохранилась. И вот однажды в штабе раздался телефонный звонок. Я поднял трубку. На том конце провода самодовольный голос произнес:
— Я городской голова Полтавы. Позовите Киквидзе.
Василия Исидоровича в штабе не было. Я доложил о звонке Барабашу. Начштаба подошел к телефону, отрекомендовался и спросил голову, что ему надо.
— Ваши части оставили город, — отвечал тот, — и я прошу не завязывать с германцами артиллерийского боя из-за Полтавы, так как она от этого пострадает еще больше.
— Хорошо, стрелять не буду, — ответил Барабаш, — но при условии, что с вашей стороны тоже не будут стрелять по нашим на левом берегу.
— Я приму все меры, чтобы никто не стрелял, — согласился городской голова.
— Хорошо, посмотрим. Прошу передать всем гражданам Полтавы, что наш отход является временным. С нашей стороны не допущу ни одного выстрела.
Когда Киквидзе узнал об этом безответственном разговоре своего начштаба, он страшно рассердился.
— Как ты смел обещать этому немецкому холую, — гремел он на Барабаша, — что мы не будем стрелять? [106]
Может, ты еще посоветуешь целоваться с ними? Так иди и сам целуй их...
Василий Исидорович немедленно приказал ни в коем случае не ослаблять артогня по противнику на правом берегу.
Дня через три разведка донесла, что по направлению к Карловке движется какой-то отряд, численностью до роты. В бинокль было видно, что это не немцы. Киквидзе со взводом выехал навстречу необыкновенному войску. Картина и в самом деле была необычная. Во главе колонны браво шагали два старика, каждый лет за семьдесят. За ними шли рядами люди, в том числе женщины и подростки. За плечами у каждого — германская винтовка, на ногах — германские сапоги с короткими жесткими голенищами. У некоторых за плечами германские солдатские ранцы.
Киквидзе, глядя на это войско, неудержимо захохотал. Один из стариков громко скомандовал: «Стой!» Затем подошел к Василию Исидоровичу и сердито сказал: — Ты что, бисов сын, смеешься?
Василий Исидорович перестал смеяться, сделал серьезное лицо и строго спросил:
— Что за отряд и куда следуете?
Старик, почувствовав, что имеет дело с начальством, подтянулся и четко по-военному доложил:
— Партизанский отряд имени Тараса Бульбы, вчера организованный, идет в распоряжение товарища Киквидзе.
Василий Исидорович удивленно спросил:
— А вы его разве знаете?
— Нет.
— А чего же тогда идете к нему?
Старик без запинки ответил:
— Он командир 4-й армии, его войска охраняют Советскую власть.
Киквидзе спросил:
— А что у вас в ранцах?
— Роба немецкая, с убитых германских солдат снята.
Киквидзе рассмеялся, слез с лошади, расцеловал обоих командиров, представился:
— Спасибо, товарищи! Киквидзе — это я. [107]
Старик, который отдавал команду, сокрушенно крякнул:
— Что же ты, бисов сын, сразу не сказал, я бы тебе рапорт как полагается отдал.
Так мы получили подкрепление — отряд полтавских партизан.
Недолго длилась передышка. Немцы начали активные боевые действия на нашем левом фланге в направлении на Лозовую.
Киквидзе приказал отряду Медведовского перейти на станцию Люботин, туда же направился и сам. Здест он получил донесение, что противник занял станции Ахтырку и Лозовую и ведет наступление в направлении на Богодухов.
Передав командование Саблину и приказав командиру 1-го Рабоче-крестьянского полка Чайковскому подготовить оборону в районе Люботина, Киквидзе с Интернациональным отрядом спешно двинулся к Богодухову.
1 апреля, упредив немцев, отряд Киквидзе вошел в Богодухов и с ходу занял оборону. Сюда же подошли отступающие от Ахтырки — Лебедина войска правого крыла под командованием Чудновского.
Киквидзе, располагавший теперь значительными силами, решил немедля нанести контрудар.
2 апреля армейская группа под его командованием начала наступление. Хорошая погода позволила впервые использовать два наших бронеавтомобиля «Тигр» и «Богдан Хмельницкий», которыми командовал тов. Ермоленко.
Наш контрудар был столь внезапным и стремительным, что противник, несмотря на численное превосходство, вынужден был отступить и сдать Ахтырку. Немцы, снова отброшенные за Ворсклу, оставили на поле боя богатые трофеи.
Положение на фронте 4-й армии было восстановлено, но ненадолго. Уже на другой день оккупанты, подтянув крупные резервы, обошли наш правый фланг и повели наступление. Боевая связь с 5-й армией была полностью потеряна.
Целью немецкого наступления был Харьков — крупнейший промышленный центр и железнодорожный узел всего юга России. [108]
Киквидзе понимал, что основная задача, которая легла теперь на плечи 4-й армии, — это оборона Харькова со стороны Богодухова. И он принял единственно правильное решение — отойти от Ахтырки и занять оборону в Богодухове. Сделать это оказалось совсем не просто, так как Интернациональный отряд, в котором находился Василий Исидорович, оказался почти в полном окружении. Ни с Сиверсом, ни с Петровым связи не было.
С большим трудом удалось Киквидзе переговорить по телеграфу с Рудневым — одним из руководителей обороны Харькова. Было очевидно, что оперативная обстановка складывалась для советских войск неблагоприятно. Левый фланг 4-й армии под напором немцев отходил к Змиеву, Полтавская группа — к станции Мерефа. 5-я армия ничем нам помочь не могла, так как вопреки боевому расписанию отошла к востоку, оголив правый фланг наших позиций. Отряд, занимавший Мерефу, при повторном разрыве связи с Люботиным отошел по направлению к Лозовой. Получилось так, что линию Богодухов — Люботин — Мерефа — Змиев должна была оборонять одна только наша 4-я армия, которая в предыдущих ожесточенных боях и так потеряла чуть не половину личного состава. В строй были поставлены все тыловые и нестроевые бойцы. На позиции добровольно вернулись даже раненые. И все-таки удерживать фронт такой протяженности армия не могла. Богодухов и Люботин пришлось оставить. Тем более, что под натиском немцев отряды Сиверса и Примакова к тому времени уже отошли в район Дергачи — Пересечное.
Положение Харькова ухудшалось с каждым часом. В этой обстановке, когда уже изменить что-либо было фактически невозможно, Антонов-Овсеенко 6 апреля назначил Киквидзе командующим обороной Харькова, подчинив ему 5-ю армию Сиверса, войска Примакова и Чудновского.
Бои на последних подступах к Харькову были очень ожесточенными. Красноармейцы и бойцы рабочих отрядов сражались героически. Благодаря их стойкости и мужеству из города удалось вывезти много ценных грузов. Противнику мы наносили тяжелый урон, но и сами имели большие потери. Во время контратаки был тяжело контужен один из самых опытных наших командиров — Петров, бывший полковник старой армии, человек [109] уже преклонного возраста. В первые же дни гражданской войны он без колебаний отдал себя служению делу пролетарской революции. Петрова в бессознательном состоянии вынесли с поля сражения и доставили в штаб Киквидзе рядовые красноармейцы Соколов и Белов. Только благодаря их заботам удалось сохранить жизнь старому командиру.
В боях за Харьков погиб замечательный большевик, участник штурма Зимнего дворца и наш делегат на Второй Всероссийский съезд Советов Г. Чудновский.
Его отряд оказался в окружении. Все бойцы сражались как настоящие герои на протяжении пяти часов. Лишь немногие из них сумели прорваться сквозь вражеское кольцо. Сам Чудновский отстреливался до предпоследнего патрона — последнюю пулю он пустил себе в сердце.
В одной из схваток в пятый раз, и снова в руку, был ранен Киквидзе.
8 апреля немецкие оккупанты с северо-восточной, наименее защищенной стороны ворвались в Харьков.
Прикрывая отход основной массы войск на южной окраине города, где проходило большинство дорог, героически сражались отряд Руднева и кавалеристы под командованием Эрбса и Ястржембовского. Их поддерживали бронепоезд и батарея Поддубного.
Вот как описывал это тяжелое время Антонов-Овсеенко:
«Под Харьковом положение было критическим. Свежих, надежных частей не было. Примаков взывал о помощи. [110] Киквидзе, раненный в руку, оставался в строю, энергично заставляя бороться свой расшатанный организм, уставший от недельных бессонниц и утомительных быстрых переходов...»
Двигаться по железной дороге было нельзя. Впереди взорван мост, что грозило сорвать эвакуацию. Киквидзе с отрядом бросается на восстановление моста.
После эвакуации Харькова 4-я армия по распоряжению Главного командования была отведена в Тамбов. [111]