Отвоеванное не отдадим

Рано утром 7 ноября я выехал в прибывшую к нам 211-ю стрелковую дивизию. Командовал соединением генерал-майор В. Л. Махлиновский, начальником политотдела был полковник А. Я. Кутузов. Первое впечатление об Афанасии Яковлевиче Кутузове осталось хорошее. Он немало повоевал, имел боевой опыт. Деловой, энергичный политработник. О командире судить трудно. Показался несколько неуравновешенным, покоробила его манера нажимать на букву «я» при разговоре.

Дивизия в боях понесла потери, нуждалась в пополнении. Об этом я и доложил А. Л. Бондареву. Нам требовалось еще пять-шесть дней побыть во втором эшелоне, чтобы укомплектоваться. Но события развернулись иначе. 12 ноября поступил приказ перебазироваться в район Брусилова и занять оборону. Штаб прибыл туда ночью. А утром вдруг поползли слухи, что противник перешел в наступление. Не успели разобраться во всем, как поступил приказ из штаба 38-й армии: срочно продвинуться вперед, перерезать шоссейную магистраль Житомир — Киев. Выполнить это указание нам было крайне трудно, я бы даже сказал, практически невозможно. Наши малочисленные соединения приказ о выходе в новый район получили на марше. В течение первых часов удалось перенацелить лишь 70-ю дивизию. В оперативное подчинение корпусу вводились 68-я гвардейская и 237-я дивизии. Но с ними еще не установлена связь. Кроме того, у нас не было сведений о противнике. В приказе же данные сообщались устаревшие. К этому времени, как выяснилось позднее, Житомир уже был сдан и немецкие [113] танковые части стремительно двигались по шоссе на Киев.

Майора В. И. Андреева, помощника начальника связи корпуса, генерал Бондарев немедленно отправил на машине в район, где, по его сведениям, находилась 68-я дивизия. Андреев вернулся часа через три. Соединения он не нашел и сообщил:

— Коростышев занят противником, возможен его выход по шоссе к Кочурово.

Это известие прямо-таки ошеломило командира корпуса.

— Да ты что? Ты там был? — Генерал в первый раз не поверил своему офицеру. Дело в том, что корпус согласно ранее данной директиве выдвигался западнее этих населенных пунктов и должен был сосредоточиться в лесах между Коростышевом и Кочуровом.

— Сам видел танки с крестами, — подтвердил майор.

В течение следующего часа стали поступать самые противоречивые сведения. Мы тогда не могли и предполагать, какие большие силы бросило гитлеровское командование в этом направлении, пытаясь ликвидировать наш плацдарм на правом берегу Днепра, вновь захватить Киев, зазимовать на Днепре, держать здесь оборону. Командир корпуса терялся в догадках.

— Поезжай, Никита Степанович, посмотри, что там творится. Если 68-ю дивизию найдешь, укажи ей рубеж обороны, а я пока наших подтяну, — сказал мне Бондарев.

...Гриша Микляев вывел машину на шоссе Киев — Житомир. Оно было забито людьми. Особенно много каких-то тыловых обозов. Все это двигалось на восток. Мы не доехали до Кочурова километров десять. Вижу, дорога запружена беженцами, говорят черт знает что, называют такое количество немецких танков, что диву даешься.

— У страха глаза велики, проскочим вперед — сами посмотрим, — сказал я Микляеву.

Вскоре остановили одного солдата. Он с группой легкораненых шел в тыл. Я спросил, где противник, почему отходят?

— Говорят, Житомир сдали. Я из госпиталя людей вывожу...

Я даже махнул рукой от досады: чертов болтун — и решил двигаться дальше. Подъехали к реке, недалеко [114] от Кочурова. Отчетливо стала слышна ружейно-пулеметная стрельба. На мосту саперы готовят взрыв. А на той стороне — пробка на дороге: машины, пушки, все забито. Люди бросают технику, бегут к мосту, видя, что саперы вот-вот поднимут его на воздух. Принял решение повременить со взрывом. Надо было пропустить технику, попытаться создать хоть какую-то оборону на этом берегу. Заскочил на мост.

— Кто здесь старший? Почему мешаете переправлять технику?

Офицер-сапер объяснил, что получил приказ немедленно взорвать все мосты в Кочурове. Я приказал повременить со взрывом. По мосту пошли автомашины, пушки, повозки. Переправившуюся артиллерию поставили на прямую наводку. Не преувеличивая, скажу, что в оборону встало не менее ста пушек. А через час показались две группы танков противника. Одна шла из леса по шоссе, другая с юга — из колхоза имени Калинина. Двигались осторожно, обстреливали из пулеметов кусты, ложбины, овраги. Наши артиллеристы открыли по ним огонь. Не вступая в бой, немецкие танки повернули обратно в лес.

— Хороши бы мы были, взорвав мост! — заметил мой шофер Гриша.

Вернулся на командный пункт корпуса, когда стемнело, доложил обстановку. Рассказал Бондареву о танках и высказал предположение, что, по-видимому, к нам в тыл прорвались отдельные механизированные подразделения противника.

— Вряд ли, дело серьезнее, — заметил командир.

Мы, конечно, не могли и предполагать, что несколько дней назад Гитлер, прилетев в район Житомира, лично поставил задачу отборным эсэсовским дивизиям: взять Киев...

— Ну, а у нас положение такое, — продолжал Андрей Леонтьевич. — По реке Сдвиж заняла оборону двести одиннадцатая. Но что у них там творится, ума не приложу. Полки дерутся на своих рубежах, а штаб молчит. Махлиновского уже несколько часов разыскиваем. Ты и начальник штаба корпуса полковник Шуба должны выехать в эту дивизию и разобраться, что там происходит.

Через несколько минут мы с группой оперативных работников штаба корпуса выехали в 211-ю дивизию. [115]

Оказалось, что накануне ночью к деревне Водотый, где расположился штаб дивизии, прорвалась группа немецких танков. Немцы, открыв внезапную и беспорядочную стрельбу из танков, не столько нанесли урон штабу, сколько наделали шуму.

Когда мы прибыли, дивизия под давлением танков противника отошла на новый рубеж. С бугра, где расположился НП одного из полков, я видел, как батальон отбивал атаку. Танки гитлеровцев с ходу прошли первые траншеи, вернулись, начали утюжить окопы. Вижу, загорелась одна, вторая машина. Встал еще один танк. Это наши солдаты гранатами и из противотанковых ружей били немецкие бронированные машины. А как только поднимались гитлеровские автоматчики, их встречал ливень пулеметного и ружейного огня. Так и не смогли фашисты прорвать оборону батальона.

В полках этой дивизии мы пробыли более суток. Организовали работу штаба. Я помогал начподиву полковнику Кутузову наладить партполитработу в этой сложной, быстро меняющейся обстановке. Бондарев внимательно выслушал наше сообщение о дивизии, отметил на карте расположение полков, расспросил о командовании дивизии и полков, отдал приказание помочь дивизии артиллерией.

24 ноября в районе Черняхов и Брусилов разгорелись тяжелые и ожесточенные бои за Киев. Наши войска отбивали атаки крупных сил пехоты и танков противника. Немцы, сосредоточив на узком участке фронта большое количество танков, не считаясь с огромными потерями, пытались во что бы то ни стало овладеть здесь шоссейной дорогой Житомир — Киев. Наши боевые порядки непрерывно бомбила авиация.

В обращении Военный совет фронта писал:

«Мы — солдаты. Мы не закрываем глаза на предстоящие трудности... Будем же стойки, боевые друзья! Мы победили в историческом сражении у Прохоровки и Понырей. Мы нанесли фашистскому зверю тягчайшие раны в боях за Левобережье Украины. Мы свернем немцу шею в битве на Правобережье. Победа зависит от нас, от нашего натиска, нашей храбрости и стойкости, нашего боевого мастерства».

В эти дни корпусу пришлось трудно. Тылы отстали, артиллерии мало. А главное — мы не успели пополнить [116] соединения людьми. Особенно тяжело пришлось 70-й дивизии. На один только полк Коноваленко (он оборонялся на реке Сдвиж) противник бросил в атаку до сорока танков и самоходных орудий. За стальной лавиной шло более полка пехоты.

Гвардейцы отбили атаку. Но враги, нащупав неприкрытые участки на флангах, обошли полк. С тяжелыми боями часть отошла на новые позиции. Гитлеровцам удалось потеснить и другие полки, захватить Соловьевку и несколько других населенных пунктов. Обо всем этом я узнал, как только прибыл из 211-й дивизии.

Утром, после бессонной ночи, мы сидели с Бондаревым в штабе. Вдруг видим, перед окном остановились две легковые машины. На крыльцо легко вбежал невысокий худощавый генерал. Это был наш командарм — генерал-полковник К. С. Москаленко. Вместе с ним прибыл член Военного совета генерал-майор А. А. Епишев. Генерал Бондарев пытался было доложить, но командарм перебил его:

— Почему отступаете без приказа? Почему бежите с поля боя? Вы что, немцу Киев хотите сдать?

Командарм нервничал неспроста. Неудача после такой большой победы на Днепре огорчила всех нас. А тут еще штабу армии стало известно, что мы сдали без приказа несколько населенных пунктов.

— Докладывайте, где ваши дивизии, — потребовал у Бондарева командарм и развернул карту.

Член Военного совета поздоровался со мной и спокойно спросил:

— Ну что, где ты был? Что случилось в двести одиннадцатой?

Я ответил, что вчера полдня и весь вечер был в полках этой дивизии, в районе Водотыя и на реке Сдвиж.

— Солдаты стойко отражают атаки немцев, от танков не бегут, — ответил я. — Вот только людей маловато. Воевать приходится даже штабам.

Вижу, командующий поднял голову от карты, слушает наш разговор.

— Где, где ты был ночью? Ну-ка иди сюда. Покажи на карте.

Я показал район Водотыя. Сказал, что за реку Сдвиж части не отходили. [117]

— Что же ты не сказал об этом сразу?.. Значит, оборона там держится?

Разбирались в обстановке около часа. Генерал Епишев внимательно слушал, лишь изредка вступал в разговор. Мне понравилась в нем эта немногословность, умение спокойно разбираться в деталях, выслушивать подчиненных.

— Где расположена ваша артиллерия? — спросил генерал Москаленко.

Бондарев показал огневые позиции. К сожалению, артиллерии было явно недостаточно, очень мало пушек стояло на прямой наводке.

— Так я и знал! Танки лезут, а у них артиллеристы в тылу, — строго заметил командарм. — Поставить все орудия, все до одного, на прямую наводку! Лично займитесь этим вместо с начальником штаба и начальником политотдела, — потребовал он от командира корпуса. — С завтрашнего дня вас будет поддерживать артиллерийская дивизия, которой командует Волкенштейн.

Постепенно разговор утратил нервозность, и мы обговорили весь ход предстоящих боевых действий. Генерал А. А. Епишев рассказал о сложившейся обстановке на нашем фронте. Под Житомиром противник сосредоточил большие силы — восемь танковых и моторизованных, семь пехотных дивизий, в том числе отборные дивизии «СС», танковые дивизии «Адольф Гитлер», «Мертвая голова» и другие.

— От вас во многом зависит оборона Киева. Надо перемолоть ударные части гитлеровцев, — поставил задачу командующий.

А. А. Епишев записал, в чем мы нуждаемся, поинтересовался, как обстоят дела с питанием, с боеприпасами. Обратил наше внимание на правильную расстановку партийного актива, своевременную эвакуацию раненых.

— Уверен, что вы справитесь с задачей, — сказал мне и комкору на прощание генерал Епишев.

Следующие дни заметно осложнили обстановку. 237-я дивизия нашлась, но занять свой рубеж она не успела, правый фланг корпуса оставался оголенным. Генерал Бондарев, правда, послал туда несколько артбатарей, но это была капля в море. Противник занял Кочуров, его танки двигались по шоссе на Красный Шлях. [118]

В течение следующей недели врагу удалось обойти корпус в районе хутора Антоновка и перерезать шоссе Житомир — Киев. Нависла угроза окружения.

Мы понимали, что в создавшихся условиях нужно быть особенно бдительными. Любая промашка может обернуться катастрофой. К тому же не было известно, что происходит севернее нас, там, где противник наносил основной удар. Далеко ли удалось вклиниться танковым частям гитлеровцев? Вот основной вопрос, который беспокоил Бондарева.

— Никита Степанович, очень прошу тебя, поезжай в Костовцы. Там есть части танковой армии Рыбалко. Узнай, что у них за обстановка, — сказал генерал. — Нам с Василием Ивановичем сейчас нельзя отрываться от штаба ни на минуту.

Вид у комкора усталый, лицо осунулось, под глазами синие тени: сказывались бессонные ночи. Однако следов растерянности или замешательства не видно. Наоборот, весь он как-то подобрался, решения его четки, продуманны.

* * *

Из Брусилова по шоссейной дороге я быстро добрался до Костовцев. На окраине села несколько тяжелых танков КВ, около них — группа офицеров. Подъехал ближе и узнал генерала П. С. Рыбалко. Он был явно чем-то раздосадован и на мой вопрос ответил вопросом:

— Вам обстановка не ясна? А мне, думаете, ясна? Сами подвели танкистов, а теперь у них же уточняете обстановку. А у меня вот всего четыре КВ. Людей разослал выяснять обстановку, жду, что привезут.

Я попросил разрешения проскочить на танке несколько вперед на высоты. Командарм показал машину, махнул рукой: дескать, езжай! Проехав на КВ несколько километров, увидел с бугра деревню Озеряны. За скатами высоты на огневых позициях стояла наша артиллерийская бригада. Я знал, что здесь находится инструктор политотдела корпуса Степан Бирюков. Нашел его. Бирюков доложил, что здесь части стойко отражают натиск гитлеровцев, положение надежное. Далее он сообщил, что у поселка Красный Шлях большое скопление немецких танков. Вся колонна противника стояла, так как дороги и мосты впереди были разрушены и находились под обстрелом. Через четверть часа мы уже были в лощине, у села Костовцы, [119] где стоял наш эрэсовский полк. Спрашиваем командира:

— Есть эллипс на Красный Шлях?.. Достанете?

— Так точно, наш район.

— Можете дать хороший залп? Там на шоссе скопилось много танков, пехоты и немецкой техники.

...Это был мощный залп. Командир полка сработал мастерски. Позднее, когда я проезжал через Красный Шлях, колхозники рассказывали, что удар пришелся прямо по колонне немцев. Фашисты понесли большие потери.

Всю следующую ночь на КП корпуса шла напряженная работа. Генерал Бондарев принимал меры, чтобы прикрыть правый фланг, не дать противнику обойти корпус. Под утро с переднего края поступило тревожное известие: две группы немецких танков вышли в наш тыл, идут на КП корпуса. Солдаты комендантской роты заняли оборону, офицерам штаба раздали противотанковые гранаты, имеющуюся артиллерию поставили на прямую паводку: приготовились сами отражать танковую атаку немцев.

И вдруг, в эту сумятицу, звонят из штаба армии: «Встречайте гостей...» Генерал Бондарев тут же, не кладя телефонную трубку, приказал выслать навстречу группу автоматчиков. Было ясно, что «гости» едут сюда неспроста. Видимо, командование фронта, крайне обеспокоенное создавшейся обстановкой, стремилось разгадать замысел противника, изучить положение дел на местах. А вскоре в штаб вошли товарищи А. А. Гречко, С. С. Шатилов и несколько офицеров.

Заместитель командующего фронтом поздоровался с нами и сразу же спросил:

— Где немцы? Сможем ли мы проехать в дивизии?

Бондарев коротко доложил обстановку, показал на карте, где прорвались танки противника.

У нас на промежуточной точке между нашим командным пунктом и передним краем находился связист — капитан Никишов. Располагаясь на господствующей высоте, он хорошо просматривал всю местность. Генерал А. А. Гречко приказал вызвать его по телефону и сам взял трубку.

— Докладывайте, что наблюдаете впереди.

— В Соловьевке группа немецких танков, более тридцати, правее — вторая группа, около двадцати, — доложил офицер. [120]

— Что в деревне Водотый?

— Село занято немцами. Вижу там скопление пехоты и танков противника. К вам тоже движется группа танков.

Минут тридцать пробыли на КП корпуса товарищи А. А. Гречко и С. С. Шатилов. Уезжая, поставили задачу: продержаться сутки на этих рубежах, дать возможность подходящим из-за Днепра резервам занять оборону.

Генерал Гречко дал указание использовать в обороне все артиллерийские бригады, позвонил в штаб, распорядился, чтобы сюда подбросили снарядов. Потом добавил:

— Надо смелее использовать всю артиллерию на прямой наводке против танков. У немцев пехоты здесь мало, она без танков не идет вперед. Необходимо всеми средствами уничтожать танки противника.

— Корпус рубеж удержит, — заверил А. Л. Бондарев.

События развернулись в тот день с молниеносной быстротой. Едва отбили танковую атаку, как последовала жестокая бомбежка. Особенно неистовствовали фашисты на участке обороны 70-й дивизии. Над боевыми порядками соединения стояла черная стена разрывов. Группы немецких бомбардировщиков беспрерывно висели в небе.

Вскоре вновь началась атака. Вражескую пехоту поддерживало до тридцати танков.

Генерал Гусев после первого удара доложил:

— Держимся, сожгли шестнадцать танков. Противник отошел.

Через сорок минут гитлеровцы повторили удар, по уже с другого направления, севернее во фланг 70-й дивизии. Отбили и этот натиск. Комдив сообщил по телефону:

— Погибли мой заместитель, инженер дивизии, два штабных офицера. В полках вышли из строя почти все командиры рот и батальонов. Активных штыков почти нет. По-видимому, придется отойти на новый рубеж.

— Стоять! Стоять насмерть! — крикнул в трубку Бондарев.

Потом, успокоившись, добавил:

— Учти, мы рядом... Стоять надо. Отступать некуда, позади Киев.

Генерал приказал, как он выразился, «для крепости духа» послать во все дивизии письменное распоряжение «Ни шагу назад!».

Корпус в тот день выполнил свою задачу. Большую помощь нам оказала 241-я дивизия, которую в ходе боев подчинили [121] нам. Откровенно говоря, мы обрадовались этому решению. В соединении начинал свой путь прославленный военачальник И. Д. Черняховский. Все мы хорошо знали командира дивизии полковника Павла Григорьевича Арабея и начальника политотдела подполковника Якова Григорьевича Кириченко. В те тяжелые дни это соединение вело ожесточенные бои, не имея связи с армией, а порой и с корпусом. С севера на дивизию навалились танковые части противника. Однако они не смогли заставить наших солдат отступить. Люди стояли насмерть.

В наше подчинение перешла и 68-я гвардейская стрелковая дивизия. Пришлось сразу же выехать к гвардейцам для выяснения обстановки. С генерал-майором Владимиром Филипповичем Стениным, командиром дивизии, и начальником политотдела полковником Николаем Филипповичем Ведехиным мы встретились в полуразрушенном подвале (здесь находился командный пункт).

— Стоим твердо, — ответил генерал, когда я спросил, как идут дела.

А Николай Филиппович Ведехин добавил с хитрецой:

— Мы ведь получили ваш приказ «Ни шагу назад!». Так что к Киеву немца не пустим.

Уточнив обстановку, я передал приказ командира корпуса продержаться до темноты.

* * *

Во второй половине дня натиск противника усилился. Враг лез напролом, не считаясь с потерями. Его танковые клинья угрожающе нависли над флангами. Поздно вечером Бондарев, склонившись над картой, анализировал обстановку. Начальник штаба полковник В. И. Шуба и я стояли рядом, молча слушали командира.

— Сегодня в 22 часа противник потеснил соседа справа — пятьдесят четвертый корпус. Смотрите, куда танки полезли: на Костовцы, к нам в тыл, — показывал он по карте синие стрелы. — А на левом фланге противником взята Ястребинка. У нас остался узкий проход в четыре-пять километров с выходом на Лазаревку. — Генерал положил на стол синий карандаш, которым помечал обстановку, и повернулся ко мне: — Что скажешь, Никита Степанович?

— Корпус задачу выполнил. Эти сутки мы продержались. Надо отходить. [122]

— Тоже такого мнения, — поддержал меня полковник Шуба.

Командир корпуса задумался.

— Верно. Задачу выполнили. Теперь можно и отойти.

Бондарев немедленно доложил обстановку командарму генералу Москаленко и отдал приказ подготовиться к отходу. Была создана группа прорыва на случай, если кольцо замкнется.

В эту ночь, выходя из клещей, корпус оставил Брусилов. Отходили скрытно. Строго соблюдали маскировку: противник все время освещал местность ракетами. Технику взяли всю. Фашисты вели методический обстрел всех дорог, теснин и мостов, но корпус все же сумел оторваться от противника, почти не понеся потерь...

Так закончился один из важнейших этапов сражения за Киев. В этих боях наши войска перемололи отборные части гитлеровцев, обеспечили выдвижение из-за Днепра резервов, выполнили возложенные на них задачи.

До 20 декабря корпус простоял в обороне, а потом получил задачу готовиться к наступлению в общем направлении на Грузкое — Казатин. 211-я дивизия сосредоточилась у Веселой Слободы, 68-я заняла рубеж правее ее, а 241-я — во втором эшелоне. Штаб корпуса развернул активную работу по подготовке к наступлению. Командующий артиллерией корпуса Александр Михайлович Смирнов планировал артиллерийское обеспечение наступления.

Работники политотдела корпуса дни и ночи проводили в частях: беседовали с воинами, пропагандировали опыт фронтовиков, создавали резерв парторгов, инструктировали их.

Незадолго перед началом наступления я приехал в 68-ю дивизию. С полковником Ведехиным заглянули в роту «на огонек». В блиндаже завязалась беседа. Я рассказал о предстоящем наступлении. Изложил содержание Обращения Военного совета армии. Но тут слова попросил старшина Широкин, немолодой уже человек, бывалый воин.

— Вы за нас не беспокойтесь, товарищ полковник, — заявил он. — Собьем немца с позиции. Задачу выполним. Нас особенно агитировать не надо. У солдат душа давно горит — уж больно злы на фашиста.

К полковнику Ведехину подошел парторг роты, сообщил, что за два дня подано восемь заявлений с просьбой [123] принять в партию. Красноармеец Пономаренко в заявлении писал: «В час освобождения своей родной Украины хочу идти в бой коммунистом. Прошу принять меня кандидатом в члены партии». Этот солдат вскоре отличился. Он заменил выбывшего из строя командира взвода и поднял людей в атаку.

— Сколько всего коммунистов в роте? — спросил я у парторга.

— Девять. Три члена партии, остальные кандидаты. Но шесть из них прибыли лишь недавно.

Ведехин достал свой блокнот, просмотрел записи и пояснил:

— Прибыли сюда коммунисты из тыловых частей и госпиталей. Во всех ротах дивизии есть парторганизации. А вот тылы ослаблены. Везде сильным не будешь...

Я попросил командира роты собрать новичков, призванных из освобожденных областей Украины. Их оказалось немного — человек восемь. Пока подходили солдаты, спрашиваю командира роты:

— Оружие получили все?

— Нет, только двое...

Приказал перед строем вручить вновь прибывшим боевое оружие. Потом побеседовал с молодыми солдатами.

Полковник Ведехин, когда мы ушли из роты, позвонил своим политотдельцам, дал указание организовать торжественное вручение оружия молодым солдатам.

Наступление началось на рассвете 24 декабря. Побудку гитлеровцам устроили «катюши». На немецких позициях заплясали вихри огня. Затем загрохотала наша ствольная артиллерия. Я так и остался в 68-й дивизии и с НП следил за артподготовкой. Рядом со мной командир. Оторвавшись от бинокля, генерал Стенин удовлетворенно сказал:

— Молодцы артиллеристы, хорошо работают!

В восемь часов поднялись в атаку полки. Нам с НП были видны ротные цепи. Стремительным броском пошли солдаты на штурм гитлеровских позиций. Они двигались почти вплотную за огневым валом. Первую траншею взяли с ходу. Завязался бой в глубине обороны.

68-я дивизия, наступая в высоком темпе, стремительной атакой овладела важным опорным пунктом гитлеровцев в селе Хомутец и перерезала шоссейную дорогу Фастов — Брусилов. [124]

По телефону я доложил Бондареву о ходе наступления на этом участке, а он проинформировал о положении в других соединениях.

— Успешно продвигается и двести одиннадцатая дивизия, — сказал он. — Только что в районе Корнин последовала первая контратака противника. Глядите в оба, — предупредил комкор, — пусть Стенин артиллеристов подтянет...

Опасения командира подтвердились. Гитлеровцы контратаковали во фланг. Темп продвижения замедлился. И все же части 68-й дивизии в течение дня упорно продвигались вперед, освободили ряд населенных пунктов.

Полковник Ведехин предложил мне выехать в село Гнилец, только что освобожденное дивизией. Там должен был вводиться в бой второй эшелон. Когда мы прибыли в село, в него входил наш батальон. Изможденные женщины, старики и дети со слезами радости обнимали бойцов. Особенно запомнилась одна украинка: невысокая ростом, лицо изрезано морщинами, совершенно седая, без глаза.

— Бабушка, напиться бы, — попросили ее бойцы.

— Какая я бабушка? Мне всего двадцать пять лет... — ответила «старуха» и заплакала.

Все так и ахнули. Здесь же организовали короткий митинг. Попросили выступить девушку. Принесла она из хаты фотографию. Показала, какой была до фашистской каторги. На карточке молодое, полное лицо, весело глядят ласковые глаза. А сейчас ей дашь все пятьдесят, не меньше. Вместе с другими женщинами фашисты гоняли ее на оборонные работы.

— По шестнадцать — семнадцать часов в сутки маялись мы. Кормили плохо, били. Подруга моя, Маруся, повесилась. Не выдержала издевательств... — говорила седая девушка, а сама плакала.

Гневом, жаждой мести горели глаза солдат, когда слушали они этот печальный рассказ.

* * *

Наступление продолжалось. Противник, отчаянно огрызаясь, отходил. 28 декабря корпус взял город Казатин. Но в последующие дни сопротивление гитлеровцев снова резко возросло. Изменяя своей давней традиции, фашисты в ночь на 1 января 1944 года нанесли сильные удары по 68-й и 211-й дивизиям. В контратаку пошло до 80 танков [125] противника, несколько сот автоматчиков. Врагу удалось потеснить наши части. Но вскоре положение было восстановлено.

Утром я позвонил полковнику Ведехину.

— Хочу в двухсотый полк к вам проехать. Он в Чернорудке?

— Да. Только что сообщили: деревня взята. Я тоже туда еду, буду вручать партийные билеты в сто девяносто восьмом полку.

Через час мы встретились с Ведехиным на НП дивизии. Он был готов к отъезду и ждал меня. На развилке дороги мы помахали друг другу руками. Ведехин поехал на западную окраину деревни, а я на восточную.

Командир 200-го полка подполковник Даниил Иванович Буштрук коротко ознакомил меня с обстановкой.

— Добиваем последних автоматчиков в деревне, — сказал он.

— В какой деревне?

— Да вот в этой... В Чернорудке.

Екнуло сердце. «Почему же 198-й полк доложил, что уже взяли деревню?» — подумал я. И тут же услышали крик. К нам бежала женщина, через огороды, напрямик. Вот она уже рядом. Говорит сквозь слезы:

— Товарищи, нашего полковника только что немцы расстреляли. Вон там у сараев, на моих глазах.

Мы бросились к сараям.

...Полковник Ведехин лежал на земле. Рядом с ним были разбросаны его разорванные документы: удостоверение личности и орденская книжка на два ордена Красного Знамени. Грудь прошита автоматной очередью. Мы подняли Николая Филипповича на руки. Он был без сознания, но сердце еще билось. Из ранок на груди прерывистыми фонтанчиками била кровь.

Скончался Николай Филиппович Ведехин на наших руках. Он был одним из тех, кто унаследовал все лучшие черты военных комиссаров, был душой и совестью дивизии...

Долго мы не могли успокоиться. Я как ребенок плакал навзрыд. Никак не верилось, что мы потеряли такого замечательного человека. Н. Ф. Ведехина с почестями похоронили в Киеве. Сейчас на братском кладбище стоит обелиск из черного мрамора, где золотом написано: «Полковник Ведехин Н. Ф.». [126]

В последующие дни положение корпуса ухудшилось: в полках не хватало людей, отстала артиллерия, тылы. Зима выдалась малоснежная, дороги раскисли.

К 10 января наступление приостановилось. Нас, правда, усилили 183-й дивизией, но пробиться вперед корпус не смог. Вскоре последовала еще одна мощная контратака противника. Около ста танков и самоходных установок при поддержке артиллерии и авиации ударили по боевым порядкам передовых полков. На следующий день контратаки повторились.

По указанию командующего армией части перешли к жесткой обороне. Полки начали зарываться в землю. Штаб корпуса расположился в деревне Нападолка. Впрочем, нам почти не приходилось бывать там: все время в полках. Командир корпуса требовал создать устойчивую противотанковую оборону. Он подчеркивал, что противник усиленно готовится к нанесению сильного контрудара. Все данные говорили за это: над частями корпуса часами висела вражеская авиация, гитлеровцы беспрерывно атаковали наши позиции.

Начальник штаба Василий Иванович Шуба как-то вечером зашел ко мне в землянку с картой в руках. На ней были нанесены все контратаки гитлеровцев за последние дни.

— Ни одного повтора, — грустно пошутил он. — Всякий раз меняют направление удара: ищут слабые места в нашей обороне.

Он положил на стол сводку разведданных. Неутешительные сведения: противник сосредоточивал крупные силы. Замечено много танковых колонн.

Утром раздался звонок из штаба армии. Генерал Москаленко предупредил, что в ближайшие часы возможен переход противника в наступление. Корпусу приготовиться к отражению атак.

23 января лавина огня и металла обрушилась на наши позиции. В воздухе появились большие группы немецких бомбардировщиков. Основной удар гитлеровцы наносили по левому соседу — 74-му стрелковому корпусу, и нашему левому флангу.

Генерал Бондарев связался со штабом 74-го корпуса. Выяснилось, что там гитлеровцам удалось потеснить соседа. Левый фланг оказался под ударом. [127]

Позднее мы узнали, что противник сосредоточил восточнее Винницы сравнительно крупную группировку — шесть дивизий и два дивизиона штурмовых орудий. Эта группировка получила задачу нанести контрудар по вырвавшимся вперед соединениям 1-й танковой и 38-й армий.

В состав нашего корпуса в это время входило четыре дивизии (389, 309, 107 и 68-я), 32-я истребительно-противотанковая бригада, 47-я гаубичная бригада, шесть артполков, в том числе гвардейские минометы. Средств вроде бы много. Но реальных сил нам явно недоставало.

— Штабов много, — как не раз говорил командир, — а активных штыков маловато.

Но самая большая беда: нехватка снарядов.

Несмотря на это, дивизии стойко оборонялись. В первый же день противник потерял более сорока танков, около двух тысяч солдат убитыми и ранеными.

Под вечер 24 января генерал-полковник Москаленко вызвал к телефону командира корпуса. Командарм предупредил, что он вводит в бой из армейского резерва 211-ю дивизию. Ей ставится задача контратакой полностью восстановить положение. Корпус должен помочь в осуществлении этого замысла. Ночной атакой наша левофланговая дивизия и 211-я выбили передовые гитлеровские части лишь из села Брицкое, выполнив задачу частично. Утром, после бомбежки, вновь начались танковые атаки противника. «Тигры» смяли некоторые стрелковые батальоны у села Ротмистровка. Сутки, не стихая, здесь шел бой. С большим трудом удалось сдержать натиск врага.

Утро 25-го застало меня на фланге корпуса, в 68-й дивизии. Вскоре с НП, расположенного в церкви села Зозово, позвонил Бондарев, спросил, как дела.

— Здесь все в порядке, — сообщил я. — Держится дивизия стойко.

— Выезжай ко мне, поедешь в Нападалку, — сказал комкор.

Из Зозово на Нападалку я выехал по лощине. Только машина выскочила на бугор, вижу слева от дороги, метрах в семистах, танки. «Вот, — думаю, — расхлябанность. Мы их в оборону поставили, а они в тыл на ночлег пришли. Поеду, дам им чертей...» Повернули к танкам, проехали метров двести. Дальше машина не идет: пахота. Мы с [128] ординарцем Василием вылезли и направились к танкам пешком. Иду, а сам ругаюсь:

— На переднем крае атаку отражать нечем, а эти вояки сбежали, да еще танки подставляют под бомбы.

Метров за триста увидели на танках кресты. (До этого распознать вражеские машины по конфигурации было трудно: они стояли в кустарнике.) Василий побелел. Я, конечно, тоже испугался, увидев, что за нами наблюдают экипажи.

— Не бежать, пойдем тихо, — говорю Василию.

Повернули в сторону. А местность открытая. Вижу, смотрят на нас танкисты, о чем-то переговариваются, повидимому, приняли за своих (десантная одежда и трофейная машина сбили их с толку). Огонь по нас открыли лишь тогда, когда мы по дороге повернули на восток в направлении Нападалки.

Когда приехал на НП, Бондарев встретил меня как выходца с того света. Оказывается, он тоже пытался проехать в этот район. Его обстреляли, машину сожгли. В общем, тоже уцелел чудом.

— Мы думали, что с тобой беда случилась... Я уже подмогу тебе выслал.

— Поторопился. Не поверил, что твой замполит и бегать от немцев умеет, — отшутился я. Но, честно говоря, мне тогда было не до смеха. И дело не только в личных переживаниях. К нам в тыл прорвались танки противника. Надо было срочно принимать меры. Командир снял часть сил противотанковой артиллерии в центре и перебросил на левый фланг. Корпусной резерв пришлось тоже задействовать. Но это не спасло положения.

Во второй половине дня гитлеровцы смяли боевые порядки левофланговой 107-й дивизии. Наша контратака успеха не принесла. Группы противника проникли в тыл. После бессонной ночи, ранним утром, выбрав несколько свободных минут, я решил побриться. Вдруг на КП вбегает солдат-связист, кричит:

— Немецкие танки входят в Нападалку.

Все офицеры штаба корпуса и рота охраны заняли оборону. Гранатами отбивали нападение. Но потом пришлось отходить за Нападалку к озеру, находящемуся на восточной окраине деревни. Лед был неокрепший, трещал, ломался. Мы едва перебрались на противоположную сторону. [129]

В течение двух последующих дней противнику удалось сковать наши части на рубеже Россошь — совхоз «Большевик», выйти в тыл, отрезать нам пути отхода. Корпус подвергался ожесточенной бомбежке. Во второй половине дня 28 января по приказу командующего армией генерал Бондарев стал стягивать основную часть сил к населенному пункту Скитка и к совхозу имени Тельмана. На прежних рубежах остались лишь отряды прикрытия. Командир принял решение пробиваться на соединение с основными силами армии. Если раньше в тылу у нас были лишь небольшие танковые группы, то теперь, по нашим данным, гитлеровцы, подтянув пехотную дивизию, прочно заняли деревню Скитка, крепко замкнули кольцо окружения.

В 22 часа 28 января 68-я и 309-я дивизии пошли на прорыв. Всю ночь продолжался бой восточнее города Липовец. Три раза поднимались в атаку подразделения. Одну из них возглавил начальник штаба 68-й гвардейской стрелковой дивизии Герой Советского Союза гвардии полковник Борис Демидович Шевченко. Батальон под его командованием прорвался в населенный пункт, но в этом бою Шевченко был сражен вражеской пулей.

В ту же ночь геройски погиб и заместитель командира дивизии полковник Демидов, поднявший в атаку один из полков. При выходе из окружения все командиры и политработники показывали пример бесстрашия, вели за собой людей.

К рассвету противник в Скитке был уничтожен. Наши части пробили брешь в кольце и вышли из окружения.

* * *

29 января активные боевые действия прекратились. По приказу командования фронта корпус закрепился на занимаемом рубеже. Несмотря на отчаянные контрудары гитлеровцев, нашим войскам удалось сохранить стратегические плацдармы для будущего решительного наступления, которое завершилось полным освобождением всей Украины. [130]