Выйти к морю — отрезать врага

Между тем положение немецко-фашистских войск в Прибалтике все ухудшалось и ухудшалось. Еще 15 сентября командующий группой армий «Север» генерал-полковник Шернер докладывал гитлеровской ставке, что германские войска в Прибалтике потеряли почти половину своего состава и наступил такой момент, когда группировка не в состоянии далее вести длительные оборонительные сражения, поэтому остается одна возможность — уйти. Немецко-фашистское командование, ранее не допускавшее и мысли об уходе из советской Прибалтики, теперь приняло решение об отводе своих войск с занимаемых позиций на всем фронте от Финского залива до Даугавы.

Учитывая создавшуюся обстановку, Ставка Верховного Главнокомандования приняла решение изменить направление наступления 1-го Прибалтийского фронта и директивой от 24 сентября 1944 года поставила перед ним новые боевые задачи. Теперь войска 1-го Прибалтийского фронта сосредоточивались в районе Шяуляя. Сюда же прибыли 5-я танковая армия, 1-й и 19-й танковые, 3-й механизированный, а также 44-й и 90-й стрелковые корпуса из состава 2-го Прибалтийского фронта. В результате всех этих мероприятий 1-й Прибалтийский фронт получил возможность создать мощную группировку, и командующий фронтом И. X. Баграмян принял следующее решение: основные силы сосредоточить на шяуляйско-мемельском направлении, мощным ударом прорвать оборону врага, выйти к берегу Балтийского моря и тем самым отрезать вражеские войска от Восточной Пруссии.

По замыслу командующего фронтом необходимо было прорвать оборону врага на двух направлениях, находившихся одно от другого на удалении 38 километров. Главный удар из района северо-западнее Шяуляя должны были нанести войска 6-й гвардейской, 43-й и 51-й армий и 5-й гвардейской танковой армии. Второй удар предполагалось нанести из района юго-западнее Шяуляя силами 2-й гвардейской армии и 1-го танкового корпуса.

6-й гвардейской армии предстояло нанести удар по Тельшяй и, развивая наступление в северо-западном направлении, выйти на вторую оборонительную полосу, а затем прикрыть от ударов с севера силы 1-го Прибалтийского фронта, наступавшие к берегам Балтийского моря. Таким образом, 6-й гвардейской армии за последние два-три месяца предстояло совершить марш в четвертый раз, причем также [229] на расстояние, превышающее 100 километров, и опять встретиться с малоизвестным противником. Очень большую работу в это время проводил политотдел. Можно было понять воинов: только что совершить марш, вести тяжелый бой и опять потихоньку, зайцами уходить куда-то от противника... Ночью на марше я старался почаще бывать среди гвардейцев. В это время, особенно на привалах, можно хорошо поговорить по душам, подбодрить людей.

На подготовку к наступлению давалось всего 6 суток. За это время нужно было передать свой участок 61-й армии генерала П. А. Белова, вывести войска из боя и пройти 130–140 километров. Опасаясь, что противник пронюхает об уходе нашей армии и нанесет удар по только что занявшей оборону 61-й армии, я предложил генералу Павлу Алексеевичу Белову оставить на прежнем месте несколько наших полков артиллерии на мехтяге, которые в случае наступления врага могли бы оказать 61-й армии помощь. Павел Алексеевич Белов со мной согласился. И действительно получилось так, что на рассвете противник провел сильную разведку боем. Верно, успеха он не имел и, как впоследствии выяснилось, эти действия он провел не потому, что узнал о смене армий, а по заранее намеченному плану.

После войны я учился на курсах Академии Генерального штаба вместе с генералом П. А. Беловым. Если речь заходила о боях в Прибалтике, он не раз говорил:

— Вот спасибо шестой гвардейской, оставили нам свою артиллерию, а то могла бы быть неприятность...

Итак, наши войска отправились к Мемелю. За ночь пехоте надлежало пройти 30–35 километров, а артиллерии на мехтяге и танковым частям 50–60 километров. К счастью, в это время не было дождя, поэтому дороги были неплохие. Надо заметить, что на таких маршах особенно тяжело бывает водителям машин. Казалось бы, водитель сидит, а пехотинец идет, ему труднее. Но пехотинец прошел свой путь, повесил автомат на сучок и похрапывает. Шофер же, с огромным напряжением проведя машину в темноте, без дороги, по незнакомой местности, в лучшем случае лишь с подфарниками, а в основном вслепую, принимается чистить машину, латать шины. Не успеешь обернуться — в путь!

И опять, и опять день и ночь трудились наши саперы, делая все, чтобы помочь пройти пехоте и технике. Не было случая, чтобы у нас кто-то застрял или образовалась пробка. А как опасны эти пробки: подошла колонна к реке, мост [230] сломан, часть встала. За ней по графику подходит другая колонна. Слева болото, справа болото, свернуть некуда. Все! На рассвете появится самолет-разведчик, сфотографирует, улетит и через 15–20 минут жди, начнет хлестать вражеская авиация... И вот ведь что интересно: сапер всем помогает, а ему никто. Застряла машина? Сапер поможет. Перейти через болото? Сапер сделает настил. Танк застрял — ждут сапера. А сапер сам застрял, сам себя и вытащил. Физическую нагрузку на войне сапер несет куда большую, чем воин в любом роде войск. Золотые руки у наших саперов. Скольким мы обязаны этим героям — мастеровым войны! Да и подбирались они, как правило, из мастеровых мирных профессий — каменщиков, плотников, слесарей.

Благодаря хорошо организованной перегруппировке войск на мемельском направлении немецко-фашистское командование обнаружило сосредоточение войск нашей армии только в первых числах октября, то есть непосредственно перед самым началом наступления. Поэтому противник не успел предпринять каких-либо радикальных мер, чтобы сорвать готовящуюся операцию.

В связи с тем, что в районе предстоящего сражения мы недостаточно хорошо знали противника, я решил провести разведку боем и назначил ее на 4 октября. С ночи выделенные подразделения вышли на исходный рубеж для атаки. Окопы были вырыты в 200–300 метрах от противника лишь для стрельбы лежа, на глубину 25–30 сантиметров.

Время приближалось к рассвету. Все шло как будто бы хорошо. Вот-вот пора начинать артиллерийскую и авиационную подготовку, но вот беда, не рассеивается густой туман! Что делать? Войска лежат под самым носом противника, причем лежат густо, прикрытые в неглубоком окопе лишь ветками. Время идет, а туман делается все гуще. Я дал строжайший приказ прижаться к земле и «не дышать». Так прошел день, наступила ночь, а утром 5 октября та же картина — не рассеивается туман! Сколько крови он нам испортил, открытые же лежали люди! В полдень все-таки появился просвет, и через десять минут началась мощная артиллерийская и авиационная подготовка. Пехота быстро поднялась из своих окопов и вместе с танками НПП рванулась на противника. В лесу эхо так усилило крик «ура!», что мне, находившемуся в трех километрах от переднего края, показалось, что атакуют рядом со мной. Это «ура!» я знаю еще по гражданской войне. Нет, никогда в спокойной обстановке так не закричишь, как в тот момент, когда бежишь в атаку! Видимо, одолевают человека и естественное [231] опасение за жизнь, и желание во что бы то ни стало победить. Кричишь не своим голосом, и вроде бывает легче...

Наша артиллерийская и авиационная подготовка была так удачно проведена, что оборона врага была подавлена на всю глубину. Под прикрытием огня артиллерии и минометов, при хорошей поддержке авиации и танков разведывательные отряды стремительно форсировали реку Вента, быстро овладели тремя траншеями обороны противника на левом берегу реки и освободили населенные пункты Рудышки, Крокли, Чуйнли.

Я доложил командующему фронтом И. X. Баграмяну:

— Разведотряды выполнили поставленную задачу и продолжают продвигаться вперед. Для наращивания успеха разведотрядов прошу разрешить ввести в бой восемь батальонов.

Командующий с моим предложением согласился, и наступление пошло еще быстрее. Фактически атака разведотрядов переросла в общее наступление всех войск армии. Разведотряды и введенные дополнительно 8 батальонов нанесли противнику такой мощный внезапный удар, какого не было еще в предыдущих операциях. За 1–2 часа эти отряды прорвали первую и вторую позиции обороны противника, а командиры корпусов в 12–13 часов ввели в бой главные силы дивизий первых эшелонов. С вводом главных сил темпы наступления увеличились. За 2 часа оборона была прорвана на глубину 5–7 километров. Войска армии выполнили свою задачу. Редко это бывает, но факт остается фактом, разведотряды захватили большое количество пленных, 7–8 танков, десятка полтора артиллерийских орудий.

Пленные говорили, что наступление советских войск оказалось для них совершенно неожиданным.

Во взаимодействии с 43-й армией войска 6-й гвардейской продолжали развивать наступление. Это позволило мне ввести в прорыв подвижную группу армии — 19-й танковый корпус — и за 5 октября продвинуться в глубину от 14 до 47 километров, расширив полосу прорыва до 75 километров. К исходу дня мы вышли на рубеж Папиле, Шнаудине, Тиркшляй, Оаудена, Гаудузы.

В боях за освобождение советской Прибалтики наши воины также проявили массовый героизм и высокое воинское мастерство. Каждый день рассказывали мне член Военного совета генерал К. К. Абрамов и начальник политотдела армии полковник Л. И. Соколов о героизме наших гвардейцев. В 71-й стрелковой дивизии замечательно проявил себя рядовой А. Г. Чичек, ранее награжденный орденом Славы II и III степени и орденом Красной Звезды. [232] В ходе атаки А. Г. Чичек с двумя бойцами лесом и по болоту пробрался к траншее противника. Неожиданно на них напало десятка полтора гитлеровских солдат. А. Г. Чичек организовал отпор врагу. Все попытки противника захватить живыми наших гвардейцев успеха не имели. При этом только А. Г. Чичек уничтожил 7 гитлеровцев. Дважды раненный, отважный рядовой до конца дня не покидал поле боя.

С такими воинами, как А. Г. Чичек, за войну я беседовал, наверно, много сотен раз. Я все старался узнать у них, как это так: один-два наших бойца убили десяток фашистов. Спрашивал, но так толку и не добился. Как правило, красноармейцы отвечали мне:

— Да знаете, товарищ генерал, сидели мы в кустах, видим, идут. Решили, давай поближе подпустим.

— Их же больше было, чем вас, они тоже вооружены, могли бы вас пострелять. Почему вы тихо не сидели?

— Конечно, они могли бы нас убить, но мы были хорошо замаскированы.

Не раз я задавал себе такой вопрос: откуда такая верность воинскому долгу? Кто воспитал их так? Видимо, ответ один — Коммунистическая партия, весь уклад нашей, советской жизни и, конечно, родные. Никто, наверное, и не слыхал, чтобы отец или мать, провожая свое дитя на войну, глядя на сына, может быть, в последний раз, сказали бы:

— Ты будь поаккуратней...

Не знал я за всю войну случая, чтобы фашистский солдат без приказа, а только по велению сердца пополз бы на вражеский пулемет, чтобы закрыть его грудью и ценой своей жизни спасти тысячу своих товарищей, помочь им одержать победу. Мне, правда, и сейчас случается, когда разговор заходит об этом, иногда слышать:

— А он был в безвыходном положении...

Обычно так говорят те, кто не служил солдатом на войне, не представляет себе возможностей солдата. Я сам был солдатом и знаю, что всегда можно попытаться где-то спрятаться — или в канаве, или за сосной, или еще где-нибудь, авось и пронесет мимо... При чем тут безвыходное положение? Солдат же сам уходит из укрытия и ползет к пулемету. Батальон лежит, а он у всех на глазах ползет!

Сейчас подсчитано: за время войны подвиг подобный матросовскому совершили более 300 человек. Как Гастелло, направили свой самолет на скопление врага около 350 человек. Причем, если можно так сказать, «динамика» таких [233] подвигов нарастала с каждым годом войны. Это неполные подсчеты. Я же убежден, что таких подвигов было куда больше, чем могли сохранить документы: не всегда эти подвиги видели, или тех, кто видел, убило в затянувшемся бою, или не было поблизости политработника, свидетеля подвига. В связи с успехом первого дня наступления командующий 1-м Прибалтийским фронтом И. X. Баграмян решил для наращивания удара войск 2-й гвардейской и 43-й армий ввести в прорыв 5-ю гвардейскую танковую, 4-ю ударную и 51-ю армии, которым было приказано во взаимодействии с 6-й гвардейской армией разгромить противостоящего противника и к исходу 8 октября выйти на рубеж Ауце, Мажейкяй.

Все эти меры позволили нам так сильно ударить по противнику, что он, потеряв рубеж на левом берегу реки Вента, теперь стремился организовать сопротивление на заранее подготовленной позиции за рекой Вирвичиай. Командующий фронтом требовал от командующих армиями, чтобы войска не снижали темпа наступления, продолжали как можно быстрее взламывать оборону противника, не давая ему возможности наладить нарушенное управление войсками, а тем более закрепиться на новых позициях.

К рассвету 6 октября на всем фронте наступления нашей армии началось форсирование реки Вирвичиай, а к вечеру 7 октября войска 6-й гвардейской находились уже в 70 километрах к востоку от Лиепаи. Сильное воздействие нашей артиллерии и авиации и стремительность наступления буквально парализовали противника.

Таким образом, за первые два дня наши наступающие войска совершили прорыв всей тактической обороны противника и прошли с боями до 30 километров. Средний темп наступления был 15 километров в сутки. В этих боях войска 6-й гвардейской армии показали высокое мастерство ведения наступления в лесисто-болотистой местности. А надо сказать, что местность эта была еще сложнее, чем в моей родной Калининской области: вода в болотах глубже и более едкая, да и комаров куда больше.

Замечательно действовали в этих боях воины 3-го мотострелкового батальона 19-го танкового корпуса, который был придан 6-й гвардейской армии. У нас был заведен строгий порядок: не делить войска на сынков и пасынков. Если нам придавались, пусть временно, части, они становились нашими, точно такими же, как и постоянные. Я знал не один случай, когда совершал подвиг человек из части, приданной армии, а через десять дней уходил он со своей частью в другое объединение, о подвиге его и забывали. [234] Я командирам корпусов строжайше приказал:

— Отличился кто-либо в приданных частях, немедленно пишите представления!

6 октября 3-й мотострелковый батальон 26-й мотострелковой бригады под командованием майора Г. И. Писарева, составлявший передовой отряд корпуса, блестяще выполнил поставленную задачу — захватил плацдарм на левом берегу реки Вирвичиай. На второй полосе обороны противника, перед тем как ввести 19-й танковый корпус в прорыв, я вызвал командира передового отряда майора Г. И. Писарева. Я уже тогда знал, что он отличается большой личной храбростью: майор имел четыре правительственные награды. Прежде чем поставить ему задачу — овладеть плацдармом на правом берегу реки Вирвичиай, я сказал:

— Если вы, товарищ майор, эту задачу выполните, а вы должны ее выполнить, я вас представлю к званию Героя Советского Союза.

Выполняя задачу, батальон под сильным ружейно-пулеметным огнем противника быстро вышел к одной из переправ через реку, и майор Писарев возглавил атаку лично. Батальон броском захватил неповрежденный мост через реку Вирвичиай. Продолжая действовать в качестве передового отряда, батальон обошел с севера селение Седа и там встретился с моторизованной колонной противника. В завязавшемся бою майор Писарев с подразделением автоматчиков стремительно вырвался вперед и уничтожил группу вражеских солдат, отражающую атаку батальона. Остальные подразделения батальона, воодушевленные примером командира, обрушились на врага, и противник в панике разбежался. Гитлеровцы оставили на поле боя 15 орудий, 17 пулеметов, 15 бронетранспортеров, 150 автомашин, много убитых солдат и офицеров.

Когда мне все это доложили, я приказал немедленно подготовить документы к представлению Г. И. Писарева к званию Героя Советского Союза и вызвать его ко мне.

Как и прежде, стоял передо мной молодой офицер небольшого росточка. Хитровато глядел на меня из-под шапки. Как и в первую нашу встречу, вел себя Писарев спокойненько, нисколько не смущаясь. Я дал майору прочитать представление. Он прочел его не торопясь, обстоятельно. Подумал, посмотрел на меня и сказал:

— Благодарю вас, товарищ командующий, но тут заслуга не только моя, а всех рядовых и офицеров батальона.

В свою очередь я ответил ему: [235]

— Я и Военный совет армии благодарим вас, Георгий Иванович Писарев, за захват плацдарма, потому что при вашем содействии армия выполнила задачу. Желаю вам, Георгий Иванович, так же успешно и впредь продолжать борьбу с врагом. Наиболее отличившиеся красноармейцы и офицеры батальона будут представлены к правительственным наградам.

Указом Президиума Верховного Совета СССР майору Писареву Георгию Ивановичу было присвоено высокое звание Героя Советского Союза.

Замечательно показал себя в боях и 3-й танковый батальон 202-й танковой бригады 19-го танкового корпуса. Этот батальон, которым командовал капитан Д. П. Щербин, на всем протяжении боев с 5 по 11 октября действовал в качестве передового отряда своей бригады, ведя большой частью бои самостоятельно, в отрыве от бригады.

Батальон первым врывался во вражеские опорные пункты или обходил их. Так было при освобождении Тиркшляй, Седы, Илакяй и других населенных пунктов. При освобождении местечка Седа танк командира батальона был подбит, но и после этого капитан Щербин продолжал вести бой, уничтожил «тигр» и два штурмовых орудия противника.

За отличные боевые действия батальона и личную храбрость я представил капитана Д. П. Щербина к званию Героя Советского Союза. Это звание ему было присвоено.

Когда мы посылали документы на награждение капитана Д. П. Щербина, генерал К. К. Абрамов высказал сомнение, присвоят ли сразу звание Героя Советского Союза двум танкистам из одного корпуса.

Я ответил ему тогда:

— Мы же написали, что именно этот девятнадцатый танковый корпус тянул за собой части нашей армии. Ночью, без дорог занимали они переправы, громили противника, дрались как львы! Пусть побольше будет таких командиров, как Писарев и Щербин. Пусть берут пример с такого корпуса, как девятнадцатый!

К концу октября 1944 года после успешного завершения Мемельской и Рижской наступательных операций около 33 немецко-фашистских дивизий оказались отрезанными от Восточной Пруссии на Курляндском полуострове. Это была очень большая группировка, на несколько дивизий больше, чем под Сталинградом. Однако отличие курляндской группировки противника от сталинградской заключалось в [236] том, что она не была окружена полностью, как в Сталинграде, а прижата к Балтийскому морю. Поэтому курляндская группировка имела возможность маневрировать по фронту, по морю иметь связь с Германией. Немецко-фашистское командование не теряло надежды соединить свои войска с частями 3-й танковой армии, засевшими в Мемеле, а в дальнейшем с восточно-прусской группировкой.

Всю вторую половину октября и начало ноября войска нашей армии вели тяжелые бои, но продвижение наше шло медленно. В начале же второй половины ноября дороги стали настолько плохи, что даже тракторы не могли тянуть крупнокалиберную артиллерию. А сколько мук претерпели стрелковые войска! Люди шли в грязи буквально выше колена, еле вытягивая из нее ноги. Противник старался всячески использовать выгодные для обороны условия местности. Ему необходимо было во что бы то ни стало удержаться в Курляндии, где была построена весьма прочная оборона с большим количеством промежуточных рубежей. Немецко-фашистское командование непрерывно пополняло свои части, в Курляндии через порты Лиепая и Вентспилс. Каждые десять дней туда прибывало 10 тысяч человек.

5 января 1945 года в 13 часов 30 минут после мощной получасовой артиллерийской и авиационной подготовки гитлеровцы пошли в наступление, нанося удар с севера и северо-востока в направлении Тенкова и с юго-запада на Пуцис. В результате ожесточенных боев с 5 по 9 января противнику, несмотря на наше превосходство в танках и артиллерии, удалось потеснить части 6-й гвардейской армии на 0,5–1 километр. Но вскоре немецко-фашистские войска, понеся огромные потери в живой силе, вынуждены были прекратить наступление.

26 января группа армий «Север» была переименована в группу армий «Курляндия». Германское военное командование поставило войскам этой группы задачу прочно оборонять свои позиции на Курляндском полуострове, отвлекая на себя как можно больше сил Красной Армии. Командующим группой армий «Курляндия» был назначен генерал-полковник Фитингхоф.

В наших войсках, действующих в Курляндии, тоже произошли перемены. Из двух фронтов, 1-го и 2-го Прибалтийских, был создан один — 2-й Прибалтийский фронт. Управление его решением Ставки Верховного Главнокомандования передислоцировалось под Кенигсберг. Командующим 2-м Прибалтийским фронтом был назначен Маршал Советского Союза Леонид Александрович Говоров. Одновременно [237] маршал Л. А. Говоров продолжал командовать и Ленинградским фронтом.

С маршалом Говоровым мне не только не приходилось служить, но даже встречаться. Слышал я от сослуживцев, что маршал строг, неразговорчив. За три месяца, в течение которых я командовал 6-й гвардейской армией под его руководством, пришлось убедиться, что это действительно так. И. X. Баграмян, в каком бы сложном положении мы ни находились, всегда пошутит, и ему можно было ответить шуткой, с маршалом же Говоровым разговаривали мы только официально, лишнего слова при нем не скажешь. Но при этом свойстве характера Л. А. Говорова мы всегда чувствовали его большую человеческую доброту. Он с таким же вниманием и заботой относился к нашей армии, как и И. X. Баграмян...

9 февраля 1945 года меня вызвали в штаб 2-го Прибалтийского фронта, где на совещании Маршал Советского Союза Л. А. Говоров подробно анализировал обстановку в Курляндии. Оценивая противника, он сказал, что немецко-фашистское командование перебросило из Курляндии в Германию ряд дивизий и в ближайшее время собирается вывести еще 5–6 дивизий, не сокращая линии фронта. Далее маршал Говоров сообщил нам:

— В первой линии противника остается около двадцати пехотных дивизий, цель которых во что бы то ни стало удержать занимаемые рубежи, организуя на них жесткую оборону. Таким образом, задача нашего фронта — не выпустить немецко-фашистские войска из Курляндии, не позволить этим дивизиям принять участие в боях в центральной Германии.

Исходя из этой задачи, маршал Говоров сформулировал замысел нашей наступательной операции. Главный удар с участком прорыва до 18–20 километров предполагалось нанести на левом фланге фронта в полосе между реками Вента и Вартава с задачей выйти на морском побережье к северу от Венты. Выполнение указанной задачи рассекло бы курляндскую группировку на две части, причем основная из них, будучи изолированной от лиепайского и вентспилс-ского портов, оказалась бы в исключительно неблагоприятных условиях для ведения боевых действий в дальнейшем.

В соответствии с этим замыслом мы начали подготовку к наступлению. Надо сказать, что к этому времени стрелковые роты у нас были крайне малочисленными, так как действующие подразделения понесли очень большие потери. Пришлось вводить из тыловых учреждений и штабов в [238] стрелковые роты всех пригодных к участию в боевых действиях.

Числа 15–17 февраля я доложил командующему фронтом план операции. Просматривая его, маршал особенно интересовался 30-м гвардейским стрелковым корпусом, который прибыл из-под Ленинграда и ныне находился в составе нашей армии. Командовал этим корпусом замечательный военачальник — генерал А. Ф. Щеглов. Маршал Говоров приказал:

— Поставьте, товарищ Чистяков, этот корпус на самый трудный участок, а рядом свой, сталинградский корпус. Пусть они между собой соревнуются.

Рядом с 30-м корпусом генерала Щеглова я поставил свой 22-й гвардейский стрелковый корпус под командованием генерала А. И. Баксова. В наш новый 30-й гвардейский стрелковый корпус поехал мой заместитель П. Ф. Лагутин, очень опытный генерал. Он хотел посмотреть, как воюют ленинградцы, а главное, если будет нужно, помочь корпусу. В 22-й гвардейский корпус поехал генерал К. К. Абрамов, член Военного совета.

На участке Деди — Приекуле 6-я гвардейская армия совместно с 19-м танковым корпусом получила задачу ликвидировать приекульскую группировку противника и овладеть рубежом реки Вартава, в дальнейшем развивать наступление на Мелгоу и Лиепаю. Наступление было назначено на 20 февраля. Ночь и утро прошли тревожно: кажется, рукой подать до конца войны, а тут предстоит такой тяжелый бой!

В 10 часов 30 минут я позвонил маршалу Говорову и доложил:

— По данным разведки, противник занимает свои прежние позиции. Войска армии готовы к выполнению поставленной задачи. Разрешите операцию начать вовремя?

— Разрешаю. Желаю, товарищ Чистяков, успеха.

Противник на этой открытой местности сидел от нас недалеко, местами в ста метрах. Он, как и мы за ним, непрерывно следил за нами. Можно было не сомневаться, если поднимешь из траншеи на палке каску, в тот же миг последует щелчок от пули.

В 10 часов 50 минут артиллерия, минометы, авиация дружно ударили по врагу. Как всегда, на помощь пришли штурмовики. Длилась эта канонада полтора часа. Казалось, уже живого места не должно остаться на земле, перед тем как идти в атаку нашей пехоте и танкам. И действительно, вражеская оборона в первых и вторых траншеях, а также [239] в некоторых опорных пунктах третьей была подавлена, и наши части прошли через них легко. Однако в дальнейшем сопротивление противника значительно возросло. На некоторых направлениях его контратаки стали настолько сильными, что врагу удалось остановить наше наступление. В конце дня маршал Говоров спросил меня:

— Как соревнуются корпуса?

— Двадцать второй гвардейский корпус прошел с тяжелыми боями до десяти — двенадцати километров, подбив при этом пятьдесят шесть танков противника. Тридцатый гвардейский корпус продвинулся на километр-полтора, местами на три километра, вышел в поле и дальше не пошел…

— Почему же Щеглов встал?

— Я сам, товарищ маршал, был в этом корпусе, беседовал с командирами полков и с бойцами. Корпус очень хороший, но он не приучен воевать в поле...

Я очень хорошо понимал генерала А. Ф. Щеглова. Когда мы пришли с Украины, наши гвардейцы тоже очень боялись, только не поля, а леса. Сколько хочешь пройдут по полю, но осядут в лесу. Ленинградцы же наоборот.

Когда я доложил маршалу Говорову, что 22-й гвардейский стрелковый корпус подбил за один день 56 танков, он сказал:

— Пришлю комиссию проверить.

Комиссия приехала, подсчитала танки, все верно.

На второй день наступления особенно упорные бои развернулись на подступах к Приекуле. В праздничный наш день, 23 февраля 1945 года, враг будто бы умышленно усилил сопротивление, особенно севернее Приекуле. Конечно, его можно было понять. Мы прижимали и прижимали гитлеровцев к морю, и они отчаянно сопротивлялись. После ввода в бой нескольких пехотных дивизий группе армий «Курляндия» удалось задержать наступление 6-й гвардейской и 51-й армий, но уже на следующий день мы возобновили наступление и штурмом овладели Приекуле, крупной узловой станцией и узлом сопротивления противника, тем самым сильно ослабив его на лиепайском направлении. Последующие пять дней войскам 6-й гвардейской и 51-й армий и частям 19-го танкового корпуса с большим трудом приходилось сдерживать противника, который пытался вернуть Приекуле, но мы его все-таки отбросили.

К исходу 28 февраля части 6-й гвардейской армии во взаимодействии с войсками 51-й армии снова начали наступление, расширив прорыв вражеской обороны до 20 километров, но в глубину смогли продвинуться только на [240] 8–10 километров. Таким образом, каждый день мы проходили вперед только километр. Но даже это было для нас серьезным достижением. Уж очень малочисленны были в это время дивизии. Все пополнение шло на запад, где в это время разворачивались основные бои. Наконец мы вышли к реке Вартава, выполнив задачу, поставленную фронтом, но развить тактический успех в оперативную глубину и овладеть городом и портом Лиепая не смогли.

В марте в Прибалтике началась весенняя распутица, дороги стали совсем не проезжими. Не помогали даже жердевые настилы — «малярийки». На чем свет стоит проклинали ездовые эти дороги: пешком идти по ним очень трудно, а сядешь на повозку, душу вытрясет. Лошадям хомуты быстро натирали холку, лошади ломали ноги. А уж если съехал с бортика дороги, пиши пропало!

В это время резко усилились бомбежки и артналеты, мы несли большие потери, особенно в конском составе: укрыться негде, кругом вода. Приходилось строить насыпные траншеи и землянки, но даже при этом продолжали терять много людей. Начиная с 3 марта 6-я гвардейская армия силами 23-го и 2-го гвардейских стрелковых корпусов приступила к выполнению частной операции на лиепайском направлении. Цель операции — ликвидация вражеского плацдарма на восточном берегу реки Вартава и Приекуле. Своими действиями мы должны были сковать противника на этом направлении, не дать ему перебросить силы на другие, более активные участки.

Между тем весна все набирала и набирала силу, пошли дожди, и распутица с каждым днем увеличивалась, становилось все труднее и труднее маневрировать, подтягивать резервы и боеприпасы. Грязь, грязь непролазная! Вода затопила все низины и осушительные канавы. О том, чтобы протянуть артиллерию, даже на конной тяге, и думать не приходилось. А оборонялся противник по-прежнему упорно. Гитлеровцам было, понятно, легче, они сидели в обороне, а нам надо было наступать. Так в это время и дрались: продвинешься на 1,5–2 километра и остановишься. Посидишь дня 2–3, соберешь из тылов подкрепление и опять вперед. Так или иначе, но Лиепая становилась все ближе и ближе, оставалось пройти до нее 25 километров. Мы старались отвоевать каждый метр, чтобы артиллеристы скорее могли достичь уреза моря и тем самым затруднить движение вражеских кораблей. Противник это тоже хорошо понимал, и поэтому, чем ближе мы подходили к Лиепае, тем сильнее разгорались бои. Командование курляндской группировки [241] бросило на этот участок все оперативные резервы, тем самым ослабив свои усилия, на салдусском и тукумском направлениях. Командование фронта решило воспользоваться сложившейся обстановкой на этих направлениях. 4 марта перешла в наступление 22-я армия генерала Г. П. Короткова, но из-за распутицы успеха не имела. 17 марта с рубежа юго-западнее Салдуса в наступление пошли 10-я гвардейская армия генерала М. И. Казакова, а с юго-востока и востока 42-я армия силами 130-го Латышского и 8-го Эстонского стрелковых корпусов.

С утра 21 марта для усиления Эстонского корпуса была введена в бой 51-я гвардейская стрелковая дивизия нашей армии, а 23 марта мы ввели в стык 130-го Латышского и 8-го Эстонского стрелковых корпусов наш 23-й гвардейский стрелковый корпус. Но и эти меры не принесли желаемых результатов. Ожесточенное сопротивление врага, труднопроходимая местность, малочисленность личного состава в подразделениях не позволили нам достигнуть существенных успехов.

Трудно, очень трудно в это время было воинам. Одежда и обувь насквозь мокрые, а обсушиться негде. Но несмотря на это, настроение у всех приподнятое. Зайдешь в какой-нибудь шалаш, затянутый плащ-палаткой, а там веселье, гармошки трофейные пищат, то гитара, то балалайка тренькает. Спросишь гвардейца:

— Трудно?

— Ничего, скоро вода уйдет в землю, тогда и обсохнем. Надо своим помочь наступать на Берлин. Скорей тогда и война кончится.

В конце марта армия понесла большую потерю. Один из вражеских бомбардировщиков прорвался к Приекуле, хотел сбросить бомбы на станцию, но она была прикрыта «ястребками», которые погнались за бомбардировщиком. Фашистский летчик, убегая, чтобы облегчить себе полет, сбросил одну из пятисоткилограммовых бомб в лес, и она случайно попала в здание столовой армейского полка связи. В это время в столовую после смены пришли пообедать 62 девушки-связистки. Столовая располагалась неподалеку от штаба армии. Мы сидели в штабе, разговаривали, когда генерал В. А. Пеньковский крикнул:

— Воздух!

Все сразу легли на пол. Рядом грохнул взрыв, пол, стены заходили ходуном. Рамы, стекла вышибло. Через несколько минут прибежал офицер.

— Товарищ командующий, полк связи перебило... [242]

Трагедия это была для армии! Девушки из Куйбышева, прошли войну. У каждой реальные планы на будущее, ведь победа совсем близка, и вот так, в одну секунду, все кончено. Мы не объявляли о похоронах, но на них пришли, наверно, все жители окрестных мест. Тысячи людей. Укрыли братскую могилу цветами. Мы стояли у свежей могилы и, как все вокруг, плакали.

В 1965 году я был в этих местах. Специально съездил на могилу наших девушек-связисток, увидел, что могила содержится в хорошем состоянии. Поблагодарил я местных жителей, и они мне рассказали, что по торжественным праздникам и в день гибели девушек пионеры становятся у этой могилы в почетный караул.

С первых дней апреля войска 6-й гвардейской армии, войдя в состав Ленинградского фронта, начали подготовку к уничтожению блокированных в Курляндии частей немецко-фашистской армии. В свою очередь командование группы армий «Курляндия», ожидая нашего решающего наступления, усиленно готовилось к его отражению. Позже я узнал, что часть немецких генералов в это время предлагала вывести из Курляндии 30 с лишним дивизий, которые в таком случае могли бы задержать войска К. К. Рокоссовского. Если бы это произошло, то, понятно, и две наши армии, в том числе 6-я гвардейская, ушли бы под Берлин. Но Гитлер не согласился с этими генералами, приказал сдерживать наши войска в Курляндии и продолжать беспрерывно пополнять армию через море людьми, техникой, боеприпасами.

Завершающее наступление для 6-й гвардейской, 51-й и 4-й ударных армий было назначено на 8 мая. В подготовке этой завершающей операции особое внимание мы уделяли плану артиллерийской подготовки, потому что, как я уже говорил, в предыдущих боях мы понесли очень большие потери в людях, и для того, чтобы обеспечить нашим малочисленным ротам и батальонам успех в атаке, надо было дать как можно больше артиллерийского огня.

7 мая к нам в штаб прибыл маршал Говоров. Как специалист-артиллерист, маршал лично проверил план артиллерийской подготовки, внес небольшие изменения, добавления и сказал:

— План отработан хорошо. От такой артиллерийской подготовки завтра фашистам станет жарко. Желаю успеха!

К вечеру 7 мая все командиры соединений и частей были на НП, всю ночь никто не сомкнул глаз. Мы, конечно, понимали, что часы гитлеровцев сочтены, но готовились к [243] тому, что они будут сопротивляться с упорством обреченных.

В 4.00 8 мая отряды, выделенные для ведения разведки боем, были выведены на исходные позиции. После короткой, но мощной артиллерийской подготовки и ударов штурмовой авиации разведотряды совместно с танками дружно атаковали противника. Атака эта была настолько стремительной, что враг на первых порах совсем растерялся и отвечал лишь редким пулеметным и автоматным огнем. Однако уже на второй позиции противник встретил разведотряды таким сильным огнем, что они вынуждены были залечь.

Для наращивания усилий разведотрядов я принял решение ввести дивизии первых эшелонов, предварительно обработав артиллерией и авиацией огневые точки противника и его узлы сопротивления на второй позиции. Об этом я доложил маршалу Говорову и получил согласие.

До начала артиллерийской подготовки оставалось 40–50 минут, когда командиры корпусов доложили:

— Со стороны противника стрельба неожиданно прекратилась.

В чем дело? Я доложил маршалу Говорову:

— Противник прекратил огонь по всему фронту армии, не только артиллерийский и минометный, но также из стрелкового оружия.

Маршал Говоров приказал:

— Усильте наблюдение.

— А как насчет артподготовки, товарищ маршал? Остается три — пять минут.

— Если за это время не будет ничего определенного, начинайте вовремя.

Только я положил трубку, слышу, генерал К. К. Абрамов, наблюдавший за противником в стереотрубу, воскликнул:

— Смотрите, белые флаги появились по всему фронту!

Я сказал ему:

— Надо проверить. Флаги они могли воткнуть в окопы, а сами уйти на тыловой рубеж.

— Нет, нет! Я вижу солдат и офицеров без оружия. Они идут с белыми флагами к нашим батальонам, — сказал К. К. Абрамов.

Я немедленно связался с маршалом Говоровым и доложил:

— Товарищ маршал, очевидно, противник капитулирует.

— Не теряя боевых порядков, выделите группы офицеров и [244] примите всех идущих к вам солдат и офицеров противника. Уведите их в тыл, проверьте, нет ли у них вооружения, и организуйте охрану...

Закончились и наши бои на Курляндском полуострове, где войска 6-й гвардейской армии уничтожили 36 тысяч вражеских солдат и офицеров и взяли в плен свыше 110 тысяч человек.

...8 мая 1945 года представителями поверженной Германии был подписан акт о безоговорочной капитуляции.

Конец войне! Сколько было объятий, поцелуев! У каждого на уме: скоро, совсем скоро настанут те часы и минуты, когда можно будет сесть в поезд, поехать домой к родным, начать мирную жизнь.

Да, военные действия закончились, но у штабов, а особенно у работников тыла, дел не убавилось. Надо было расквартировать свои войска, собрать трофейное оружие, боевую технику и другое имущество. Среди трофеев были даже лошади — целых 6 тысяч.

Много забот было с размещением пленных немецких солдат и офицеров. Для раненых организовали госпитали с соответствующим лечением. Врачей у немцев было много, а вот медикаментов не имелось совсем. И пошли к нам с востока эшелоны с медикаментами, хотя и страна наша в них весьма нуждалась...

Весь май прошел у нас в хлопотах. В конце месяца мы получили директиву фронта отобрать 100 человек для участия в Параде Победы в Москве. Это была очень трудная задача. Достойных кандидатов оказалось, как того и следовало ожидать, в сотни раз больше, чем мы могли зачислить. 10 июня участники будущего парада выехали в Москву, и вскоре сводный полк 1-го Прибалтийского фронта приступил к тренировкам. Да! Чего-чего за эти годы нашим солдатам и офицерам не приходилось делать: и ползать, и бегать, и выбираться из болот, и плавать, но только не ходить строевым шагом! Смотрел я, как старались люди на тренировках, чтобы пройти четко, красиво, и пришел к выводу, что до войны мы затрачивали куда больше времени для достижения хороших результатов.

И вот настал день Парада Победы — 24 июня 1945 года. С рассветом начал накрапывать дождь, но разве мог он испортить настроение! Душа была переполнена чувством гордости за Родину, за партию, которая в годы столь тяжелых испытаний, сплотив народ, привела нас к победе.

10 часов утра. Бьют Кремлевские куранты. Из Спасских [245] ворот Кремля на белом строевом коне выезжает Маршал Советского Союза Т. К: Жуков. Рядом с ним, тоже на белом коне, его адъютант. Навстречу Г. К. Жукову направляется на вороном коне командующий парадом Маршал Советского Союза К. К. Рокоссовский. Оба маршала — бывшие кавалеристы, прекрасно держатся в седле, любо-дорого поглядеть! По центру трибуны кони встали как вкопанные. Г. К. Жуков принимает рапорт командующего парадом. Начинается объезд войск. Над Красной площадью, над Москвой, над всем миром, усиленное радиоприемниками, разносится нарастающее «ура!». Идут воины, печатая шаг. Вот подходит к Мавзолею В. И. Ленина и наш сводный полк 1-го Прибалтийского фронта во главе с Иваном Христофоровичем Баграмяном. За ним, в трех шагах, в одной шеренге я, левее генерал П. Г. Чанчибадзе, генерал Я. Г. Крейзер и генерал Н. Ф. Папивин. Все Герои Советского Союза.

Немного было нас тогда на Красной площади. В этом парадном шествии по праву могли бы участвовать кавалеры многих орденов, миллионы советских воинов, равных своим бесстрашием, равных в своей любви к Отчизне. Мы были только представителями их, и мы чувствовали это.

Каждый командующий фронтом, после того как он подходил со своим сводным полком к Мавзолею, поднимался на трибуну. Командующие армиями становились с правой стороны Мавзолея. Я тоже стоял там и невольно все вспоминал и вспоминал первые дни войны, тяжелый наш путь, товарищей, не доживших до победы.

...А мимо Мавзолея Ленина все шли и шли воины, в мужестве которых, в безграничной любви к своей социалистической Отчизне убедился весь мир. С трибуны Мавзолея В. И. Ленина их приветствовали руководители партии и правительства.

Марши сменялись маршами, колонны колоннами, и вдруг наступила тишина. Она длилась с минуту, и в это время я подумал: почему такая заминка?! Но вот раздалась барабанная дробь и все увидели, как вышла рота, неся впереди себя углом вниз знамена поверженных фашистских дивизий. И в торопливый треск барабанов вплелись тупые шелестящие звуки: это одно за другим падали на мокрую брусчатку Красной площади, к подножию Мавзолея Ленина, знамена с черной свастикой, под которыми шли варвары двадцатого века, задумавшие поставить мир на колени.

...Знамена все падали и падали к подножию Мавзолея.

Миг великого торжества Страны Советов!