В лесах и болотах

Победы Красной Армии в летне-осенней кампании 1943 года завершили коренной перелом в ходе Великой Отечественной войны. К зиме 1943/44 года было очищено более половины советской земли, захваченной врагом. Но своих освободителей еще ждали Правобережная Украина, Крым, Белоруссия. На северо-западе большая территория нашей страны была занята противником. В тяжелом положении находился еще Ленинград. Прорыв блокады в январе 1943 года позволил снова установить прямую сухопутную связь со страной, но Ленинград еще оставался прифронтовым городом, систематически подвергался ожесточенным бомбежкам фашистской авиации и варварскому обстрелу крупнокалиберной артиллерии.

Свою оборону под Ленинградом, Новгородом, Невелем, Великими Луками гитлеровцы создавали в течение двух лет и назвали «Северным валом». Это были сильные оборонительные позиции глубиной до 250 километров, с железобетонными полевыми укреплениями, массой дзотов, системой проволочных заграждений и минных полей. Немецко-фашистские войска имели в этой лесисто-болотистой местности большой опыт как в наступлении, так и в обороне.

Для прорыва столь мощной обороны и сокрушения «Северного вала» Ставка Верховного Главнокомандования привлекла войска Ленинградского, Волховского и 2-го Прибалтийского фронтов и Балтийского флота. В состав 2-го Прибалтийского фронта с середины октября 1943 года вошла наша 6-я гвардейская армия.

Командующего 2-м Прибалтийским фронтом генерала Маркиана Михайловича Попова я хорошо знал. В отличие от большинства наших военачальников той поры М. М. Попов в детстве получил хорошее образование, прекрасно играл на рояле, и я еще в ту пору с почтением и даже с некоторой долей зависти относился к его обширным знаниям, не [183] только военным, но и общим. На редкость уживчивый с людьми, Маркиан Михайлович как-то откровенно, если можно так сказать, любил своих товарищей, и они платили ему тем же. Перед самой войной М. М. Попов уехал командовать Ленинградским военным округом. В боях под Сталинградом генерал Попов участвовал как заместитель командующего Сталинградским фронтом, а затем командующий 5-й ударной армией. И вот теперь нашей армии предстояло сражаться под его руководством на 2-м Прибалтийском фронте.

После курских и украинских равнин 6-я гвардейская армия прибыла на новый для нее театр боевых действий — в лесисто-болотистую и озерную местность, в район Торопца Калининской области, откуда, не рассчитывая на более или менее приличные дороги и мосты, мы должны были совершить в пешем строю марш расстоянием более ста километров и сосредоточиться северо-восточнее города Невеля. Мне-то очень хорошо было известно, что природа в Калининской области коварная: тут уйма болот, которые даже при хорошем морозе не всегда промерзают, так как, видимо, внизу бьют родники. Сколько людей утонуло в этих болотах! Вроде идет человек по снегу, вдруг провалился, и поминай как звали! В районе Кимры, Савелово опустился даже целый массив леса, и на этом месте образовалось озеро.

Все мы понимали, что в первое время в новых условиях войскам армии будет трудно, особенно артиллерийским и инженерным частям. Да собственно, и штаб армии пока не имел практики боевых действий в лесисто-болотистой и озерной местности, недостаточно знал специфику боевых действий противника в этих районах.

В первый же день приезда командующий артиллерией армии генерал Г. А. Макаров спросил меня:

— Товарищ генерал, где же, когда вы воевали тут, артиллеристы выбирали наблюдательный пункт? Видимости никакой из-за этого леса!

— Наблюдательные пункты не только артиллеристов, но и общевойсковых начальников делали на макушках деревьев, — ответил я, — а маршал артиллерии Николай Николаевич Воронов как-то рассказал нам, что в 22-й армии на макушках деревьев организовали не только НП, но и устроили огневую позицию для противотанковой пушки. И видимость была хорошая, и обстрел замечательный. Пушка подбила два или три танка противника, но потом при очередном выстреле сама свалилась с дерева со всем расчетом! [184]

Я понимал, что в лесу артиллеристам будет трудно, и утешил Георгия Андрияновича:

— Ничего, год-два повоюем в лесах и болотах — привыкнем и мы.

Генерал Макаров вздохнул:

— Неужели, товарищ командующий, вы думаете, что нам придется воевать здесь не только зимой, а и летом? В этих болотах нас же комары загрызут до смерти!

Я ответил ему:

— Не загрызут! Поглядите, какой в моей родной области здоровый народ. Спросите любого калининца, хотел бы он поменять свои места на украинские? Да ни за что! Его на канате туда тащи, а он обратно убежит, хоть тут комары да болота...

Лесисто-болотистая местность доставляла не только одни огорчения. Имела она и свои преимущества, причем немаловажные: здесь можно было хорошо замаскироваться, особенно от авиации, да и танки противника разве могли так идти, как под Белгородом?! Новыми условиями местности особенно были довольны разведчики, которые говорили:

— Как хорошо тут — куда хочешь, туда и пойдешь! А насколько легче достать в лесу «языка»...

Труднее было саперам. Как-то ко мне зашел генерал Кулинич в настроении довольно подавленном, что бывало с ним весьма редко. Разложил он на столе свои схемы, расчеты и стал доказывать мне то, что я сам давно знал:

— Не только в низменностях, но и на склонах некоторых высот достаточно лопатой углубиться в грунт на двадцать — тридцать сантиметров, как появляется подпочвенная вода...

Пока армия сосредоточивалась и до начала операции еще оставалось время, мы начали вести подготовку к боевым действиям в новых условиях. Особое внимание уделялось изучению разделов уставов, наставлений, посвященных вопросам ведения боевых действий в условиях лесисто-болотистой местности. Командирам и политработникам пришлось немало потрудиться над тем, чтобы побороть у людей боязнь лесов и болот. Для нас это была особо важная задача, так как в армии находилось много уроженцев из степных районов Средней Азии и Украины.

В первых числах ноября 1943 года в штаб армии приехал командующий фронтом М. М. Попов и ввел нас в обстановку, сложившуюся перед 2-м Прибалтийским фронтом. Он рассказал:

— Немецкое командование сконцентрировало свои силы южнее, юго-западнее и западнее Невеля, у так называемой [185] невельской бутылки. Образовалась эта «бутылка» в октябре сорок третьего года, когда войска Первого Прибалтийского фронта под командованием генерала А. И. Еременко наступали на город Пустошка, что в семидесяти километрах западнее Невеля. Соединения третьей ударной армии продвинулись до шестидесяти километров. Противник контратаковал их во фланги, пытаясь окружить вклинившиеся соединения, но сделать этого не смог. Северо-западнее Невеля остался коридор, «горлышко бутылки», шириной пятнадцать — двадцать километров. Ныне враг беспрестанно держит его под артиллерийским и минометным обстрелом, стремится замкнуть кольцо. В «бутылке» обороняются войска третьей ударной армии и третий кавалерийский корпус.

Через несколько дней после приезда М. М. Попова мы получили директиву фронта, в которой излагался замысел операции. 6-я гвардейская армия должна была прорвать оборону противника северо-восточнее Невеля, разгромить войска 43-го армейского корпуса, обороняющегося в дуге Новосокольники — Невель, а затем выйти на соединение с 3-й ударной армией генерала К. Н. Галицкого, которая должна была нанести удар из района Невеля в общем направлении на северо-восток. Конечная цель армейской операции — расширение горловины «бутылки». В директиве командующего фронтом было указано, что НП командующего 6-й гвардейской армией должен быть севернее Невеля. Это означало, что мне предписывалось въехать в эту самую «бутылку». Такое решение мне показалось не совсем правильным, и я постарался доказать М. М. Попову, что командарму не следует въезжать в «бутылку», так как основные силы армии оставались вне ее. Мне же, находясь внутри, будет трудно управлять войсками. Однако Маркиан Михайлович со мной не согласился, и я с оперативной группой отправился через горловину в «бутылку».

Сопровождавший меня майор воевал в этом районе не один день и досконально знал повадки фашистов. Он рассказывал:

— Немцы — народ пунктуальный и налеты делают всегда строго по графику, в одни и те же часы и минуты, точно соблюдая положенный интервал.

И действительно, время от времени майор предупреждал:

— Стойте, сейчас будет налет. Теперь можно ехать. Остановитесь...

Ознакомившись с обстановкой, я принял решение втянуть в «бутылку» четыре дивизии. Задача эта была нелегкая, [186] поскольку горловина простреливалась артиллерийским и минометным огнем насквозь. Мы приняли все меры предосторожности. Батальоны переходили по горлу «бутылки» только ночью, бросками, и артиллерию для контрбатарейной борьбы, понятно, мы держали наготове. Все прошло у нас благополучно. После того как я втянул эти дивизии в «бутылку», почувствовал, что сижу, как говорится, крепко. Но меня сильно беспокоило то, что мы плохо знали противника. Поэтому решили провести разведку боем. Для этого было выделено от каждой стрелковой дивизии по одному усиленному батальону. Перед началом этой силовой разведки к нам приехал М. М. Попов. В назначенный час он приказал провести тридцатиминутную артиллерийскую подготовку. Я сказал Г. А. Макарову:

— Ну, Георгий Андриянович, покажи противнику, на что способны наши степные артиллеристы в лесу!

И вот наша артиллерия ударила. Бьет две, три, пять минут, а ответа противника нет. В чем дело? Не успели мы высказать свои предположения, как противник открыл огонь куда посильней нашего и хлестал нас еще дольше, чем мы его. Я так и ахнул! Только через несколько дней нам стало известно, что противник на этом же направлении сосредоточил для наступления группировку в составе семи дивизий, усиленных большим количеством танков. Мы опередили его на 30–40 минут и тем самым оказались в невыгодном положении. Нам было бы, конечно, легче, если бы он раньше нас начал активные действия. Мы бы измотали гитлеровцев в оборонительном бою, а затем сами перешли в наступление.

Тем временем противник продолжал поливать нас огнем. М. М. Попов приказал снова открыть огонь на 15 минут и быть готовыми к отражению атак врага. Но тот почему-то прекратил огонь. Проходит 20–30 минут. Противник не наступает. Тогда М. М. Попов приказал начать разведку боем. Батальоны двинулись хорошо, и нам казалось, что вот-вот ворвутся они в траншеи противника, до них оставалось добежать совсем немного. Но тут гитлеровцы открыли такой сильный ружейно-пулеметный и минометный огонь, что наши подразделения вынуждены были залечь. Положение становилось критическим: помочь своим мы уже не могли ни артиллерийским, ни минометным огнем, так как неминуемо побили бы их. И в то же время расстояние не позволяло нашим достать врага гранатой. Поняв это, гитлеровцы сами выскочили из траншей и атаковали наши батальоны. До самой темноты продолжалась жаркая схватка, однако сбить [187] батальоны с их необорудованных позиций противник так и не сумел.

Этот бой помог нам более полно вскрыть оборону противника. М. М. Попов сделал вывод, что враг тут достаточно силен и в состоянии сам перейти в наступление, чтобы полностью окружить войска, находящиеся в «бутылке». Он приказал мне привести соединения в полную боевую готовность и не допустить прорыва. Действительно, через несколько дней предвидение командующего фронтом сбылось: противник на нескольких участках севернее и северо-восточнее Невеля после сильной артиллерийской и авиационной обработки наших боевых порядков атаковал их. С 30 ноября восемь дней круглые сутки вели мы тяжелые бои с противником, пытавшимся прорвать нашу оборону, замкнуть коридор и окружить наши войска. Мы не могли отодвинуть противника, но и он, имея явное превосходство в силах и средствах, не смог потеснить нас.

В этих тяжелых боях, как под Сталинградом и Белгородом, поистине массовым был героизм наших красноармейцев и офицеров. Одну из высот у горловины «бутылки» оборонял батальон 156-го гвардейского стрелкового полка под командованием лейтенанта Михаила Горохова. Этот батальон двое суток сдерживал наступление противника. 2 и 3 ноября гитлеровцы по 15–18 раз бросались в атаки, а в промежутках между ними обрабатывали высоту из орудий и минометов. И все-таки ничего не смогли сделать — высота оставалась неприступной. Когда мне доложили об этом, я поинтересовался, сколько лет Михаилу Горохову и какое у него военное образование. Мне доложили, что Михаилу Горохову двадцать лет. Он окончил командирские десятимесячные курсы.

Я решил сам познакомиться с лейтенантом Гороховым. Выбрал свободное время, пригласил с собой начальника политотдела армии полковника Л. И. Соколова, и мы поехали в батальон. Когда подъехали к батальону, который располагался в предбоевых порядках, в укрытиях, навстречу нам вышел лейтенант. Я обратил внимание, что он чисто выбрит, аккуратно заправлен. Лейтенант Горохов не знал о нашем визите, поэтому тем более было приятно видеть его таким подтянутым. Он доложил, что батальон приводит себя в порядок после боя, и, как положено, закончил:

— Докладывает командир батальона лейтенант Горохов.

Я обнял комбата, расцеловал его по-отцовски и сказал:

— Молодец, товарищ капитан!

Он меня поправил:

— Лейтенант.

Я повторил:

— Капитан Горохов, вам за хорошо проведенный бой присваиваю это звание.

Затем я приказал капитану Горохову собрать батальон в укрытие. Когда мы подошли к гвардейцам, мне бросилось в глаза не только то, что вид у них был усталый — после тяжелого боя это понятно, — но и то, что все красноармейцы были под стать своему командиру: побриты, подтянуты и настроение у всех хорошее. Завязалась у нас беседа. Они задавали вопросы нам, а мы им. Нас больше всего интересовало одно:

— Как же все-таки вы эти два дня продержались на высоте?

Каждый по-разному, но, в общем, говорили одно и то же:

— Нам не впервые приходится встречаться с таким противником. На Курской дуге шла стена танков, а мы перед ними не дрогнули. Почему же здесь мы должны воевать хуже...

Я стоял и думал: «Какие дорогие сказаны слова...»

Капитан Горохов подтвердил:

— Да, ни один воин не дрогнул в бою. — И тут же добавил: — Было бы нам, товарищ командующий, куда тяжелее, если бы не наши саперы. Всю ночь на открытой местности они опоясывали высоту минами. Под непрерывным огнем противника врывали в мороженую землю противотанковые мины и только к рассвету возвращались в свои траншеи. На минах подорвались несколько танков противника и сотни солдат. Те же танки, которым удалось прорваться сквозь минные поля, мы забросали гранатами.

Я приказал представить к правительственным наградам всех отличившихся в этом бою, в том числе и саперов под командованием младшего лейтенанта Г. Гончарова.

С хорошим настроением возвращался я на свой НП и думал: да, не только во время войны, но и в мирное время не надо опасаться назначать на большие должности молодых. Сколько раз практика подтверждала правильность такого доверия!

День за днем в районе Невеля продолжали мы вести ожесточенные бои с превосходящими силами противника, который упорно стремился ликвидировать горловину «бутылки». Но горловина — «дорога жизни», как называли мы ее в то время, — продолжала безотказно работать. [189]

К середине декабря немецко-фашистское командование после ряда неудачных наступательных действий юго-западнее и западнее Невеля и юго-восточнее Пустошки начало отводить свои войска перед левым флангом 6-й гвардейской армии. Дело в том, что гитлеровцам стала серьезно угрожать группировка 1-й ударной армии под командованием генерал-лейтенанта Г. П. Короткова и 22-й армии под командованием генерал-лейтенанта В. А. Юшкевича, которые успешно развивали боевые действия в районе Пушкинских гор, севернее Опочка.

Теперь, согласно директиве командующего фронтом, войскам 6-й гвардейской армии предстояло во взаимодействии с войсками 3-й ударной и 22-й армий прорвать оборону северо-восточнее Невеля, наступать северо-западнее Идрица, Опочка.

Оборона противника на нашем участке шла по высотам и холмам между озерами Малый Иван, Большой Иван и Каратай. Ширина озер 100–200 метров, а местами и более. Правый берег, где был противник, выше, обрывист и позволял ему хорошо наблюдать нашу сторону. Нам было известно, что озера эти даже при хороших морозах глубоко не промерзают, лед их непрочен, а протоки, которыми они связаны, не замерзают и вовсе. Так что на танки рассчитывать не приходилось.

Долго мы ломали голову, где же лучше наступать. В межозерных пространствах? Но там, по нашим сведениям, противник организовал сильную оборону, так как сидел в этих местах более двух лет. После тщательной оценки местности противника, его огневых средств все мы пришли к одному выводу — наступать через озера по льду. Переправляться по льду, к тому же ночью, нам приходилось впервые. Поэтому штабы разработали особо детальные планы и немедленно приступили к усиленным тренировкам подразделений, выделенных в передовые отряды. Для этого оборудовали специальный полигон, где создали условия, подобные тем, в каких придется действовать во время атаки. На полигоне пробивали двухметровые полыньи, через которые учили бойцов переправляться с помощью матов, палок, жердей. Очень тяжелое это дело — ночью обнаружить полынью и преодолеть ее. Важно также было научиться не потерять в темноте направление, а то выйдешь раньше товарищей и не на том месте, где следует! Днем во время тренировок офицеры завязывали себе глаза и шли вслепую. В лесу хоть можно привлечь к себе внимание воинов, подражая крику птицы — сорокой покричать или филином, а [190] на льду не покричишь! Правда, потом многие научились подражать звуку оседающего льда: бву-бву-бву...

Все эти дни противник методично освещал лед прожекторами и ракетами. Если летит ракета, легче: сразу сильного света она не дает, можно успеть лечь. Хуже, если осветит прожектором. Тут хоть в полынью ложись сразу! Красноармейцы учились бесшумно забираться по склонам высокого берега. Это тоже сложно: нога скользит по ледяной корке, то и дело едешь назад. Тренировались каждую ночь до пота, с полной отдачей сил. Каждый воин понимал, что, если провести всю операцию бесшумно, уничтожить противника будет легко. Артподготовку мы решили не проводить — пусть противник спит, не станем будить его.

Когда подготовка шла к концу, М. М. Попов приказал мне:

— Ночью организуйте и проведите учения передового отряда. Я приеду к вам.

В назначенный день М. М. Попов ознакомился с планом на предстоящую операцию, в основном остался им доволен и сказал:

— В 22 часа поедем на командный пункт обозначенного «противника».

Пригласил поехать вместе с ним меня, командиров корпусов и дивизий, передовых отрядов. Когда прибыли на место, руководитель учений командир 71-й гвардейской дивизии генерал И. П. Сиваков доложил:

— Отряды к учению готовы.

— В полночь начинайте учения.

Все мы, навострив слух, стали ждать наступающего «противника». Периодически местность вокруг нас освещалась прожекторами и ракетами. Наготове были слухачи, и мы, командиры, смотрели во все глаза. М. М. Попов курил еще отчаяннее, чем обычно, прикуривая одну папиросу от другой. Проходит час — «противника» нет. Командующий фронтом спросил:

— Иван Михайлович, идут они у тебя или не идут?

— Должны идти.

— Наверно, далеко еще. Пошлите узнать.

Прошло еще несколько минут, и вдруг метрах в десяти от нас тихое «ура-а-а!».

М. М. Попов даже привскочил, воскликнул в восхищении:

— Черт возьми, так можно и в плен угодить! [191]

Генерал И. П. Сиваков, понятно, был очень доволен. Все произошло так, как он приказал: подползти на десять метров и тихо — «ура!».

М. М. Попов всему личному составу объявил благодарность, а особо отличившихся на учениях красноармейцев и офицеров приказал наградить ценными подарками. Эти учения я хорошо помнил и позже, в войне с Японией, применил этот способ подготовки специальных отрядов для внезапного действия.

После учений генерал М. М. Попов приказал мне:

— В ночь на 1 января, в канун нового, 1944 года, когда гуляки эти будут веселиться, под шумок занять исходное положение на своем левом фланге и пустить по льду передовые отряды. На рассвете они должны ворваться в расположение противника.

Потом еще раз переспросил:

— Значит, артподготовку решили не проводить?

— Артиллерия готова для открытия огня. По мере надобности на том или ином направлении можем ударить.

Как мы и ожидали, фашисты, изрядно гульнув под Новый год, ослабили свою бдительность. В полночь наши отряды, бесшумно преодолев ледяное поле, ворвались по проделанным саперами проходам в минных полях в траншеи противника. После короткой рукопашной схватки он был уничтожен или пленен.

Обстановка диктовала нам: надо немедленно наращивать успех передовых отрядов. Я принял решение ввести в бой главные силы 51, 52, 67 и 71-й гвардейских стрелковых дивизий поэшелонно в расчлененных предбоевых порядках. Войска тоже благополучно перешли через лед, имея при себе только легкие минометы и пушки. За передовыми отрядами через лед двинулись вторые эшелоны. Противник был настолько ошеломлен, что почти не оказывал нам сопротивления. Нет, никак не ожидало немецкое командование, что мы пойдем по льду главными силами!

Теперь нам необходимо было переправить через лед танки, артиллерию, в которых так нуждалась ушедшая вперед пехота. Саперы приступили к наведению мостов через протоки. Ночь. Ветер. Мороз 25–30 градусов. Я видел, нет-нет да и соскользнет сапер в воду с бревна. Выберется, бежит к кострам, просушится и опять на мост!

— Холодновато?

— Ничего, товарищ генерал, — отвечали они, — нам здесь холодновато, а нашим товарищам, которые наступают без танков, жарковато! Надо поскорее навести мосты, чтобы [192] пропустить танки. Тогда и нашим наступающим будет по-холоднеее.

Да! Саперы хорошо понимали, каково пехоте лезть по метровому снегу. Вскоре мосты были готовы, и по ним двинулись танки и артиллерия. Тут же у мостов я вручал многим саперам правительственные награды.

К исходу 1 января наши войска полностью очистили от противника западный и северо-западный берега озера Каратай и захватили плацдарм на противоположном берегу озера Большой Иван.

Серьезную услугу оказал в эти дни армии сержант Пархоменко, который был послан в тыл противника корректировать огонь. По его корректировке наши артиллеристы вели огонь, и противник понес большие потери в живой силе, а особенно в артиллерии. Без Пархоменко мы бы их не достали.

Четыре дня ходил сержант Пархоменко по тылам противника, на пятый день его ранило в живот, и только случай помог ему остаться живым — на него натолкнулись наши разведчики. Я навестил сержанта Пархоменко в госпитале. Он рассказал мне, как ходил по тылам, а потом добавил:

— Как только подлечусь, снова пойду корректировать. Пока воюем в лесах, надо заниматься этим делом...

2 января войска армии, перейдя всеми силами в наступление, продвинулись на 6–10 километров. За два дня мы освободили около 30 населенных пунктов. Можно даже сказать, бывших населенных пунктов, потому что все деревни и села фашисты полностью разрушили. О том, что на этом месте было человеческое жилье, напоминали лишь закопченные печные трубы, торчащие из-под снега, безмолвные символы народной беды. Не только людей, но ни одной собаки или кошки на пепелищах, все мертво.

Мы предполагали, что местные жители прячутся по лесам, поэтому, как делали это уже не раз, разбросали с самолета в лесах листовки, где сообщали местным жителям, что мы заняли такие-то населенные пункты и они могут возвращаться домой. Смотришь, через день-другой начинают выходить люди из лесу, строить на пепелищах землянки.

С какой болью в сердце смотрели воины нашей армии на своих соотечественников! Закутаны во всякое тряпье, еле-еле передвигают ноги. Кто худой до предела, кто опухший от голода, помороженные, больные. О детях и говорить не стану...

И вот эти люди, казалось замученные дальше некуда, на следующий день или тут же направлялись к нам с просьбой: [193]

— Товарищи, чем мы можем вам помочь? Может, хоть снег разгребать или еще что?

Я тогда попросил начальника тыла генерала Черенкова изыскать возможность прежде всего одеть детей и накормить их. Генерал Черенков и без меня все это понимал и старался сделать все, что мог, и даже сверх возможного.

Из лесов выходили партизанские отряды. Часть партизан оставалась на местах работать в органах Советской власти, а часть уходила с нами. Партизан, которые влились в нашу армию, мы назначали в разведподразделения, так как они хорошо знали лес, местность.

...Утром 14 января 1944 года после мощной артиллерийской подготовки перешли в наступление войска Ленинградского и Волховского фронтов. Двумя днями раньше в это наступление включились и войска 2-го Прибалтийского фронта, которые наносили удар на Старую Руссу, Холм, Новосокольники. Уже в первые дни наступления войска 6-й гвардейской армии овладели участком железной дороги Великие Луки — Невель, несколькими мелкими населенными пунктами, а также большим отрезком Ленинградского шоссе западнее Невеля. Этим город Невель и невельский железнодорожный узел мы обезопасили от артналетов.

Всю зиму 1944 года войска 6-й гвардейской армии продолжали вести тяжелые наступательные бои, продвинулись примерно на 100 километров, освободив более 300 населенных пунктов.