В бой за родную Белоруссию

В начале февраля 1944 года я получил директиву Генерального штаба о том, что 6-я гвардейская армия передается в состав 1-го Прибалтийского фронта, которым командовал генерал армии Иван Христофорович Баграмян. С ним мне никогда не приходилось встречаться, и я спросил о нем у Маркиана Михайловича.

— Иван Христофорович хороший, очень душевный человек, — ответил мне Маркиан Михайлович. — Он начал свою службу еще в первую мировую войну и отлично знает свое дело. В общем, Иван Михайлович, если войска твои выполнят боевую задачу хорошо, а в армии будет хороший порядок и дисциплина, к такой армии и ее командарму любой командующий фронтом станет относиться со вниманием и [194] уважением. Ваша армия имеет большой боевой опыт, хорошо сколочена, поэтому я надеюсь, что вы с Иваном Христофоровичем сработаетесь и поймете друг друга.

М. М. Попов поблагодарил армию лично от себя, от Военного совета за удачную операцию в районе Невель, Новосокольники и пожелал дальнейших успехов в разгроме немецко-фашистеких войск.

С таким благословением 23 февраля, в день 26-й годовщины Красной Армии, я, генералы К. К. Абрамов, В. А. Пеньковский и Г. А. Макаров отправились в штаб нового для нас 1-го Прибалтийского фронта. Штаб фронта размещался в избе. Мы увидели Ивана Христофоровича, который, сидя на табуретке за перегородкой в меньшей половине комнаты, работал с картой. Он, улыбаясь, тепло поздоровался с нами.

— Слышал, слышал о славном боевом пути вашей армии. Знаю, что с первых дней войны стойко отражала она наступление превосходящих сил противника на западном направлении и успешно дралась под Рогачевом и Жлобином, в Смоленском сражении. Я это особо хорошо помню, потому что ваша армия раз или два входила в состав Юго-Западного фронта, где я был начальником штаба фронта. Знаю, что в Сталинградской битве армия, прорвав во взаимодействии с соседями вражескую оборону, за три дня продвинулась на сто километров и на пятый день, соединившись с частями генерала А. И. Еременко, замкнула окружение. Мне известно об исключительном упорстве армии в обороне на Курской дуге. Маркиан Михайлович рассказывал мне, что и в районе Невель, Новосокольники вы сражались неплохо...

Слушали мы Ивана Христофоровича с большим вниманием. Нам было очень лестно, что наш новый начальник так хорошо знает боевой путь нашей армии, хотя поначалу, надо признаться, я немного удивился, подумав: зачем же он нам все это рассказывает, причем значительно подробнее, чем я излагаю здесь? Ведь все это хорошо нам известно! Но потом понял, почему Иван Христофорович уделил боевому пути 6-й гвардейской армии так много времени. Он как бы говорил нам: «Я все знаю о вас очень подробно и надеюсь, что армия, войдя в состав 1-го Прибалтийского фронта, будет воевать не хуже...»

Я доложил И. X. Баграмяну о состоянии армии. Он со вниманием выслушал мой доклад и тут же спросил:

— Дивизий у вас те же, что воевали под Сталинградом, или заменены? [195]

— Почти все из-под Сталинграда.

— Это очень хорошо. Значит, дивизии боевые. А как же это вам, Иван Михайлович, удалось сохранить эти дивизии? Ведь с тех пор вы провоевали на трех или четырех фронтах. Это удивительно...

Чтобы ответить И. X. Баграмяну на его вопрос, я довольно подробно рассказал историю, которая в то время для меня не потеряла еще своей остроты:

— Да, товарищ командующий, в последнее время мы стали терять одну за другой наши гвардейские дивизии. То одну возьмут у нас и передадут в другую армию, то вторую, а взамен дают нам дивизии негвардейские. Одно время дело дошло до того, что гвардейскими у нас оставались в армии только штаб да одна-две дивизии. Задачи же ставили перед нами, как перед армией гвардейской. А если же, случалось, задачу мы не выполняли, то упреки сыпались на нас, как на армию гвардейскую. Меня это сильно беспокоило, и я не раз просил Маркиана Михайловича Попова вернуть в состав армии наши кровные сталинградские дивизии. Маркиан Михайлович все обещал да обещал, а время шло. Что делать? Тогда я и решил написать письмо Верховному Главнокомандующему товарищу Сталину. Дней пять страдал. Решить-то решил, а побаивался. Но когда под Новосокольниками за не совсем удачный бой я услышал упрек от члена Военного совета Н. А. Булганина, что гвардия и тут не до конца выполнила задачу, сел и написал письмо товарищу Сталину. Не хотелось мне в это дело никого втягивать, поэтому подписал письмо один. Я попросил Верховного Главнокомандующего, если есть возможность, вернуть нам наши дивизии.

Иван Христофорович улыбнулся:

— Ну как, возвратил вам Верховный ваши дивизии или дал нахлобучку?

— Вот этой нахлобучки я и побаивался, но Верховный очень быстро удовлетворил мою просьбу, и, к нашей общей радости, все наши дивизии возвратились в свою армию.

— А как же Маркиан Михайлович и Николай Александрович?

— Вызвали меня на Военный совет, немного покорили, мол, мог бы и нам сказать, а не писать Верховному... Что я им мог ответить? Только одно: я же к вам обращался не раз и не два, а вы не помогли...

Долго еще мы беседовали с новым командующим фронтом, под чьим руководством нашей армии предстояло решить не одну боевую задачу. Мы понимали это и старались как [196] можно лучше познакомить Ивана Христофоровича с нашими нуждами и заботами. Командующий фронтом и сам подробно интересовался комплектованием дивизий, полков, штабами, командованием войск и служб.

Я доложил, что командиры дивизий и полков и большинство командиров дивизионов воевали еще под Сталинградом, что ни один начальник маленькой или большой службы с должности за все время не освобожден. Командиры всех частей хорошо знают друг друга.

— Это очень хорошо, — сказал Иван Христофорович Баграмян и повторил: — Это очень, очень хорошо...

Затем он кратко охарактеризовал положение 1-го Прибалтийского фронта, но тогда он и слова нам не сказал о том, что фронту и армии предстоит участвовать в Белорусской операции. Об этом мы узнали гораздо позже. Тогда же он только предупредил нас:

— Ближайшая задача вашей армии — доукомплектовать личный состав, боевую технику, подтянуть тылы, накопить боеприпасы, продовольствие. Готовьте штабы, офицеров, войска к наступательной операции в лесисто-болотистой и озерной местности.

С того дня 6-я гвардейская армия провоевала с И. X. Баграмяном больше года. С глубоким уважением относились мы к своему командующему фронтом, по-солдатски простому, скромному и душевному человеку, к военачальнику, перед глубокими знаниями которого мы буквально преклонялись. Не раз приходилось мне наблюдать, как И. X. Баграмян, буквально на ходу схватывая главное в сложившейся обстановке, за короткое время давал ясные, точные указания. Мы, командармы, всегда отмечали и то, что, имея столь обширные знания, опыт первой мировой войны, гражданской войны, Великой Отечественной, командующий фронтом всегда очень внимательно прислушивался к мнению подчиненных, глубоко вникал в их суждения. Он всегда давал человеку возможность высказать свою мысль до конца, защитить ее. И если все-таки не находил эту мысль разумной, то с должным тактом отвергал ее как не соответствующую данной обстановке и рекомендовал, как сделать.

Забегая вперед, скажу, что в ходе Белорусской операции мы, командармы, не были связаны мелочной опекой: не дергали нас ни командующий фронтом, ни штаб. Иван Христофорович, как опытный начальник, понимал, что порой очень трудно во время боя выяснить причины невыполнения той или иной задачи, чтобы доложить в штаб. Наоборот, чем [197] сложнее была обстановка, тем больше предоставлял нам И. X. Баграмян возможностей для инициативы. В ответ на такое доверие мы в свою очередь прилагали все силы для выполнения любой задачи.

Итак, мы начали укомплектовывать части личным составом, боевой техникой. В середине марта вдруг наступила такая дружная оттепель, какой я, уроженец этих мест, и не помню. Началась распутица. Траншеи и блиндажи заливало водой. Пришлось выводить из них людей на более высокие места. А в начале апреля так развезло, что совсем ни проехать ни пройти. Противник, понятно, переживал те же трудности, что и мы, поэтому всякие военные действия прекратились. Командующий фронтом приказал нам, не теряя боеготовности, приступить к занятиям, в основу которых положить наступление в лесисто-болотистой и озерной местности, форсирование водных преград на подручных средствах. Для этих занятий мы подобрали соответствующую местность и приступили к тренировкам. Вода в это время очень холодная. Плыли люди на самодельных плотиках в обмундировании, все время мокрые, тяжело... Но гвардейцы наши все выдержали! Кстати, я знаю многих воинов, которые за войну ни разу не ночевали в хате, ни зимой, ни летом, только на земле или на снегу. И вот не простуживались!

Так вели мы занятия до мая. Но вот проходит и май, а директивы фронта на активные действия все нет и нет. Не только офицеры, но и рядовые при каждой нашей встрече все чаще задавали мне один и тот же вопрос:

— Товарищ командующий, долго мы еще будем тут сидеть? Выберемся ли мы из этих болот в наступление или останемся тут на все лето?

Я только и мог ответить:

— Воевали мы тут неплохо зимой, повоюем и летом...

В те дни штаб армии размещался на берегу красивого озера юго-восточнее Невеля. Нам стало известно, что в этом живописном районе до войны был пионерский лагерь. Время у нас выдалось более или менее свободное. Подумали мы да и решили: построим-ка тут командный пункт с таким расчетом, чтобы после нашего ухода здесь сразу мог разместиться пионерский лагерь. Наши инженеры спланировали просторную столовую, спальные корпуса, баню, клуб. Не раз ходил я посмотреть, как наши саперы сооружают из рубленого леса этот своеобразный командный пункт. С какой [198] любовью, с какой заботой строили наши саперы! На берегу озера они к тому же оборудовали пляж, завезли песок, освободили берег от лишнего кустарника. Затем саперы исправили дорогу, построили мост, пробурили артезианский колодец.

Перед тем как нам уходить из этих мест, начальник политотдела армии Л. И. Соколов съездил в Невель, попросил, чтобы комиссия РОНО приняла у нас по акту все эти постройки. Приехали к нам несколько женщин. Осмотрели они все хозяйство. Я спросил их:

— Нравится?

— Очень...

Хвалят, но, вижу, что-то мнутся. Потом одна из них говорит:

— Скажите, пожалуйста, а сколько это будет стоить? У нас ведь денег и на десятую долю того, что мы видели, не хватит...

Я им ответил:

— Дорогие мои, мы все это понимаем. Кто же еще так пострадал за войну, как наши дети? А перед невельскими детьми мы еще кое в чем виноваты — пришлось ведь побить многие постройки при наступлении. Поэтому примите все это по акту как подарок 6-й гвардейской армии невельским детям.

В 1969 году я попросил бывшего члена Военного совета армии Г. Н. Касьяненко, который жил в Риге, съездить на это озеро, поглядеть, стоят ли еще эти дома. Он поехал, посмотрел и сообщил мне, что постройки содержатся в хорошем состоянии, а пионерский лагерь назван именем 6-й гвардейской армии.