Ленинград дает пополнение флоту

Геройски сражались на море отважные малые охотники — небольшие катера с деревянным корпусом.

— пели моряки в годы Великой Отечественной войны.

Однако в упорных и ожесточенных схватках с врагом ощутимо сказывалось отсутствие хотя бы легкой брони, которая могла защитить от пуль и осколков жизненно важные места катеров — бензоотсеки, ходовую рубку, моторные отсеки и боевые посты артиллеристов. [200]

Еще летом 1942 года командующий Краснознаменным Балтийским флотом вице-адмирал В. Ф. Трибуц поставил перед ленинградскими кораблестроителями задачу — создать бронированный малый охотник, или, сокращенно, БМО, способный решать те же задачи, что и деревянный малый охотник, но менее уязвимый, чем он. Спроектировать и построить в короткий срок такой катер дело непростое даже в мирное время, а в блокированном Ленинграде при почти полном отсутствии специалистов, материалов и оборудования тем более трудное. И все же корабелы Ленинграда начали работы немедленно и энергично. Головной корабль был готов в удивительно короткий срок: уже в кампанию 1943 года он прошел не только ходовые испытания, но и вышел на выполнение боевых заданий. Первый командир первого БМО старший лейтенант Федор Родионов и первый же боцман главный старшина Павел Белый (ранее служивший на МО-302) рассказали много интересного и необычного о рождении их корабля, первенца нового типа цельнометаллических катеров.

Любопытно, что появление бронированного охотника накрепко связано с... женщиной! Старшим наблюдающим за проектированием и постройкой БМО назначили Александру Николаевну Донченко, военинженера второго ранга, которая в 1939 году окончила кораблестроительный факультет Военно-морской академии в Ленинграде. До войны она работала в конструкторском бюро и на заводах, создававших новые корабли для растущего Советского Военно-Морского Флота. И вот теперь ей поручили выполнение необычного и в то же время срочного заказа флота.

Летом 1943 года весь коллектив проектантов и строителей, и прежде всего Александра Николаевна, отвечавшая за боевые и мореходные качества нового корабля, вместе с его экипажем проводили сдаточные испытания. Все шло хорошо, и уже пришел приказ: после подписания [201] акта о приемке катеру немедленно выйти для сопровождения каравана судов, а затем, сразу же, — в дозор.

Но при последнем опробовании вооружения металлическая палуба, сделанная из другой марки стали, чем проектировалось, дала трещину. Как ее заварить, если в этом месте под палубой находится бензоотсек?

И тогда Александра Николаевна приняла решение:

— Весь экипаж катера — на стенку! Сварщика — ко мне!

Оставшись на корабле вдвоем со сварщиком, она спустилась в топливный отсек, втиснулась в узкое пространство между палубным настилом и верхней частью цистерны, и растянула на весу под трещиной асбесто-брезентовый мат.

— Давай! Начали!

Над головой зашипела дуга электросварки. Проходили минуты... Напряженно вытянутые и разведенные руки онемели, зажатое между металлическими поверхностями тело затекло, от запаха бензина кружилась голова, першило в горле и носу, слезы наполняли глаза. Но Донченко терпела. Лишь когда шов был закончен, Александра Николаевна с трудом вылезла на палубу.

Опробовав вооружение еще раз, катер в назначенный срок вышел в море в составе конвоя.

Этот катер был, если так можно выразиться, первой бронированной «ласточкой» водоизмещением в 61 тонну, вооруженный кроме глубинных бомб 45-миллиметровым орудием и автоматической 37-миллиметровой пушкой с броневыми щитами, спаренной установкой крупнокалиберных пулеметов, размещенной на турели позади ходовой рубки. Имелись, конечно, глубинные бомбы, гидроакустическая аппаратура для поиска подводных лодок. Длина БМО составляла 24 метра, ширина — 4,2 метра, осадка — 1,7 метра, толщина брони — до 15 миллиметров, скорость — до 23 узлов{5}.

В один из осенних дней 1944 года меня вызвал начальник штаба Истребительного отряда капитан третьего ранга Станислав Иванович Кведло, с которым я впервые познакомился еще в 1941 году на Ханко. Он вручил мне командировочное предписание. Мне надлежало выехать в Ленинград на один из заводов. [202]

— Готова группа «утюжков», бронированных малых охотников. Надо принять и привести сюда. Экипажи есть, но катерников нет. Выкручивайся, как сумеешь.

Уже около двери кабинета он остановил меня:

— Завидую. Новыми кораблями будешь командовать. А я в штабной пыли утонул... Но еще вынырну! До встречи!

У одной из стенок завода стояла большая группа новеньких, сиявших свежей краской бронированных охотников, чем-то, действительно, напоминавших утюжки и имевших непривычные бортовые номера, начинавшиеся на «5». У других стенок и на строительной площадке находились катера следующих партий в различной степени готовности. Это вызвало гордость за Ленинград, за труд его людей, за их внимание к флоту!

Экипажи моей группы катеров, ставшей потом дивизионом, укомплектовали от кока до командира бывшими моряками, сражавшимися всю войну под Ленинградом в бригадах морской пехоты. За время пребывания на сухопутном фронте многие премудрости военно-морской науки они, естественно, позабыли. А за десять дней, прошедших с момента их назначения на катера, они, конечно же, полностью освоить новую для них боевую технику не успели. Поэтому каждый учебный выход, особенно отход от пирса и подход к нему, стоил больших волнений и членам экипажей катеров и командирам.

И все же благодаря совместным стараниям мы за несколько дней достигли успехов, которых в довоенные времена добивались лишь после двух-трех месяцев напряженной систематической учебы. Однако говорить о готовности катеров к совместному плаванию и тем более совместным боевым действиям, по-моему, было еще рано.

Тем не менее командование Истребительного отряда поставило перед моим дивизионом первую боевую задачу:

— Будете обеспечивать выход подводных лодок в район боевой подготовки — других сил сейчас нет: все ушли с наступающим 1-м Прибалтийским фронтом на запад... Будете обеспечивать, а заодно и учиться сами. Вот так-то.

Нелегкая задача. С чего начать?

В кают-компании одного из катеров я собрал всех командиров и их помощников, подробно рассказал о полученном заданий, трудностях его выполнения и сказал:

— Прошу, товарищи, высказать свое мнение о том, как лучше обеспечить выход подводных лодок.

По установившейся на флоте традиции высказывались по очереди, начиная с младшего по званию. Младшим оказался помощник командира одного из катеров, годившийся мне, наверное, в дедушки. Несмотря на то что на погонах у него была всего одна маленькая звездочка, он имел большой опыт плавания на каботажных судах.

— Надо бы прокладочку предварительную сделать, рассчитать пеленги поворотов, время лежания на каждом из курсов...

«Мысль верная!» — подумал я.

Помощник командира другого катера — безусый лейтенант, всего полмесяца назад окончивший курсы подготовки комсостава, предложил:

— Пойдем с включенными бортовыми огнями: противника здесь нет, а место в строю держать легче.

Пришлось объяснить лейтенанту, что нельзя идти с включенными бортовыми огнями в военных условиях. Но включить затемненные кильватерные огни можно и целесообразно.

Почти каждый из выступавших либо внес дельное предложение, либо натолкнул на мысль, позволившую улучшить организацию действий «утюжков». Последним выступил командир катера, пришедший на эту должность с должности начальника штаба отдельного батальона морской пехоты.

— За три года пребывания на сухопутном фронте мы приобрели большой боевой и жизненный опыт. Но отвыкли от моря и подзабыли кое-какие основы военно-морского дела. Иногда достаточно полунамека — и все, что нужно, вспоминается. Так ведь подсказать иногда некому: на все катера обеспечивающих не посадишь...

— Как же быть? — поинтересовался я.

— Использовать для подсказок переносные ультракоротковолновые станции. Все равно без дела лежат в рубках.

Я задумался над этим предложением. Решил посоветоваться со связистами.

Отослав помощников командиров катеров делать предварительную прокладку маршрута перехода, я решил провести небольшую тренировку с командирами. [204]

Снова, как в 1941 году, на столе кают-компании появились спичечные коробки, зажигалки, мундштуки, ключи и прочие предметы, изображавшие катера, тральщики и обеспечиваемые подводные лодки. В тесном помещении раздавались команды, производились перестроения из одного ордера в другой, изменялись курсы, составлялись донесения. Одним словом, проигрывался, и довольно детально, предстоящий выход в море.

Конечно, сказывалось то, что командиры катеров были люди разные и по боевому опыту и по возрасту.

Бывший начальник штаба батальона, а ныне командир катера — капитан третьего ранга Базарнов — оказался человеком спокойным, рассудительным и хотя был он несколько медлительным, всегда все успевал сделать в срок. К сожалению, только его возраст не совсем подходил для службы на катерах: он был много старше меня по годам, а я уже считался «стариком». А вот старший лейтенант Захаров, командовавший катером, на котором мы собрались, оказался горячим, нетерпеливым. Решения он принимал быстро, хотя и не всегда верно.

Как и в 1941 году, нашу тренировку прервал приход вестового:

— Командиров вызывают в штаб бригады подводных лодок на инструктаж.

В небольшом зале штаба уже находились и командир соединения подводных лодок капитан первого ранга Верховский, и командир Истребительного отряда капитан второго ранга М. В. Капралов, и командиры обеспечиваемых лодок — капитан третьего ранга И. В. Травкин (ныне Герой Советского Союза), капитаны второго ранга И. И. Попов и С. С. Могилевский. Ждали только нас.

Начальник штаба бригады подводных лодок капитан первого ранга Л. А. Курников рассказал об организации выхода на учебный полигон и напомнил, что с лодками будут работать катера нового типа. По просьбе командиров подводных лодок я сообщил о тактико-технических данных «утюжков», их боевых и мореходных возможностях, о степени отработанности действий экипажей. Сказал и о желательности использования УКВ для внутренней связи и целесообразности включения затемненных кильватерных огней. Оба предложения получили одобрение.

В 22.00 инструктаж закончился, а в 22.15 я уже стоял в рубке катера, которым командовал капитан третьего [205] ранга Базарнов, и наблюдал последние приготовлений катеров к выходу.

Первыми, как обычно, гавань покинули охотники. «Деревяшки» тихо, спокойно, одна за другой отскакивали от пирса и, выстраиваясь на ходу в кильватер, друг за другом исчезали в темноте. Только чуть заметными светлячками мерцали затемненные кильватерные огни.

«Утюжки» расставались с пирсом не так лихо, более шумно и суетливо, хотя особенно грубых ошибок уже не случалось. И все же то и дело приходилось прибегать к помощи УКВ.

На Большом рейде катера по сигналу заняли свои места в ордере и вышли за боны. У экипажей бронированных охотников взволнованно-приподнятое настроение: ведь это их первый выход в море для выполнения настоящего боевого задания, хотя и далеко до линии фронта.

Я тоже волновался. Вглядывался в темноту, чуть ли не ежеминутно пересчитывал свои катера, беспокоясь не столько за то, что они не обнаружат вовремя противника, сколько за то, чтобы они не оторвались от эскорта и не потерялись в ночи или не сели на какую-нибудь каменистую банку. А ночь, как назло, темная, холодная, промозглая. Моросит мелкий дождь, временами налетают злые порывы ветра, в левый борт бьют тяжелые волны, отчего железный катер то и дело гулко гремит. Вахтенные стоят в своих блестящих от влаги резиновых плащах с поднятыми капюшонами...

И вновь, как в 1942 году, понеслись бессонные ночи и дни, наполненные напряженным воинским трудом и учебой. Дозор сменялся учебным поиском лодок, поиск — совместным маневрированием катеров, маневрирование — тренировками по управлению кораблем, стрельбе и борьбе за живучесть, тренировки — обеспечением учебных атак лодок и вновь дозором.

Десять суток в море... Лица моряков осунулись, потемнели, посуровели. Но никто не жаловался — все понимали, что держим экзамен на воинское умение, доказываем, что готовы идти на запад, в Балтику...

На одиннадцатые сутки подводные лодки в сопровождении катеров возвратились в Кронштадт. Наблюдая с крыши рубки швартовку своих «утюжков», я не заметил ни прежней суетливости, ни лишнего шума. Не пришлось мне прибегать и к подсказкам по УКВ. [206]

Командиры подводных лодок высоко оценили действия дивизиона бронированных охотников. Однако командование Истребительного отряда сделало несколько внезапных проверок, но серьезных недостатков не выявило.

— Да здесь будто сменили экипажи, — улыбаясь, заметил командир Истребительного отряда Михаил Васильевич Капралов, закончив последнюю проверку. — Вам на запад пора. Довольно здесь бездельничать.

Стоявшие поблизости краснофлотцы и старшины дружно заговорили:

— Пора вылезать, а то сидим, как тараканы.

— Там воюют, а у нас, вроде, и война уже кончилась...

— Нехорошо как-то: на «деревяшках» брони нет — они воюют, а у нас — броня, а мы без дела. Капралов улыбнулся и сказал:

— Верно! Пора воевать!

— Когда? — раздалось сразу несколько голосов. — Завтра!

От неожиданности сразу стало тихо. Люди с недоверием посмотрели друг на друга и на командира соединения.

— До завтра, друзья! Но только чтоб тихо, без разговоров! Понятно?

Рано утром мы действительно покинули Кронштадт и вместе с лодками взяли курс на запад.

За полчаса до нашего выхода в море из Ленинграда пришел новый дивизион «утюжков». Было смешно наблюдать, с каким гвалтом они швартовались, тыкались в причал и друг в друга, «рвали» моторы. Но смеяться не стоило: мы сами были такими месяц назад. А через месяц и они будут другими. Командовал ими бывший начальник штаба Истребительного отряда капитан третьего ранга Станислав Иванович Кведло.

Обнимая меня, Станислав на пирсе перед расставанием сказал:

— Я добился-таки своего: «вынырнул» из штаба!

Стах, как называли Станислава Кведло друзья и близкие, был прямо-таки прирожденным катерником. Он обладал удивлявшими всех широтой взглядов, остротой мышления, хладнокровием, быстротой реакции, отвагой и целеустремленностью. Вот и теперь, добившись наконец назначения на дивизион БМО, он искренне радовался этому. [207]