Первые боевые успехи

Через несколько дней после вступления лейтенанта Азеева в командование «двойкой» она совместно с «единицей» вышла сопровождать эскадренные миноносцы «Артем» и «Володарский», направлявшиеся из Таллина в Рохукюля — один из маленьких портов Рижского залива.

Части Советской Армии и морские стрелковые бригады в это время вели жестокие бои, сдерживая продвижение гитлеровских дивизий в Прибалтике. Тем не менее значительную часть побережья Рижского залива захватили фашистские войска. Оккупанты уже находились на подступах к столице Эстонии и главной базе Краснознаменного Балтийского флота — Таллину.

Острова Эзель (Сарема) и Даго (Хиума), удерживаемые нашими армейскими и морскими частями, остались в тылу противника и причиняли ему много неприятностей: наши корабли и самолеты, базируясь на эти острова, топили вражеские транспорты с войсками и военной техникой и тем срывали подвоз свежих сил из Германии на Восточный фронт, в том числе необходимых для запланированного наступления на Ленинград. Флотские бомбардировщики, которыми командовал полковник Евгений Преображенский (впоследствии генерал-полковник авиации, Герой Советского Союза), поднимаясь с островных аэродромов, наносили неожиданные для противника и точные бомбовые удары по Кенигсбергу (Калининград), главной базе германского флота на Балтике — Пиллау (Балтийск), другим важным военным пунктам и объектам и даже по фашистской столице — Берлину.

Крупнокалиберные артиллерийские батареи береговой обороны, установленные на южной оконечности Эзеля, и в частности на полуострове Сырве, вместе с торпедными катерами не пропускали суда и корабли в [34] Рижский залив, заставляя противника все воинские перевозки делать по железной дороге.

Стремясь блокировать островные гарнизоны, фашисты развернули на подходах к архипелагу свои подводные лодки, чтобы с их помощью нарушить наши морские сообщения. Однако это им пока не удавалось.

Изящные серо-голубые эсминцы шли в кильватерной колонне. «Единица» находилась левее их, ближе к берегу, а «двойка» — справа, мористее.

— Красавцы! — заметил Соколов, любуясь кораблями. — И идут красиво!

— Только как бы фашисты не испортили этой красоты, — откликнулся Азеев, оглядывая горизонт.

— Типун тебе на язык, командир! — немедленно среагировал командир звена, назначенный на этот переход командиром охранения эсминцев.

Я брал пеленг на далекий мыс, когда услышал голос сигнальщика Николая Слепова:

— Перископ! Справа двадцать градусов, дистанция два кабельтова!

Соколов одним движением вскочил на ограждение мостика и огляделся, оценивая обстановку.

— Командир! Предупреди эсминцы!.. Атакуй! Быстро, но спокойно. Как на учении...

Азеев тут же отрывисто «выдал» очередь команд:

— Рулевой, держать на перископ! Сигнальщик, поднять сигнал «Подводная лодка противника на норде»!.. Носовое орудие — правый борт двадцать... дистанция два кабельтова... осколочно-трассирующим... Огонь!.. На бомбосбрасывателях — большая серия... Бомбы товсь!

Одновременно он переставил ручки машинного телеграфа на «Самый полный вперед».

Командир звена, посматривающий то вперед, где находилась обнаруженная фашистская подлодка, то на эсминцы, удовлетворенно кивал головой, слушая команды Азеева.

Затрепетали сигнальные флаги, предупреждая эсминцы об угрожающей им опасности. Пронзительно, с надрывом завыла сирена. Минеры, сделав необходимые приготовления, нетерпеливо ждали команд на сбрасывание глубинных бомб. Белобок то появлялся из машинного люка, 70 вновь исчезал. Мотористы, увеличивая число оборотов моторов, подняли ручки акселераторов до упора. Все наличные и даже резервные «лошадиные силы» с ревом несли катер, казалось, над водой. Кто раньше — [35] «двойка» сбросит бомбы на лодку или лодка выпустит торпеды по эсминцам?

— Перископ скрылся! — доложил, бледнея от волнения, Слепов.

— Командир, бомбить по времени! — приказал Соколов и зачем-то снял фуражку.

Азеев нажал головку секундомера и скомандовал рулевому:

— Двадцать два градуса влево по компасу!

Стрелка секундомера, прыгая по циферблату, отсчитывала мгновения, оставшиеся до сброса первой глубинной бомбы — черного металлического цилиндра, наполненного двумястами килограммами сильной взрывчатки. Вот стрелка доскакала до нужного деления циферблата — значит катер уже проходит над подводной лодкой врага, и сейчас же раздается резкий голос Азеева:

— Бомба!

Минер энергично дернул рычаг бомбосбрасывателя, и первый цилиндр скатился за корму, во взвихренную винтами воду.

— Бомба!

И вторая исчезла в пенном следе, оставшемся за катером.

— Бомба! Бомба!

Вся серия ушла в воду. Экипаж, затаив дыхание, замер в ожидании взрывов. Соколов напряженно смотрел на эсминцы, начавшие маневр по уклонению от атаки подводной лодки.

От взрыва первой бомбы корпус катера вздрогнул, будто ударился обо что-то. Над поверхностью моря медленно вспучился большой пенящийся, словно покрытый ковылем, курган. И вдруг, лопнув, начал медленно растекаться в стороны.

Еще взрыв — вода вздыбилась островерхим холмом и, неожиданно расколовшись, взметнулась высоко в небо.

Взрыв! Еще взрыв...

— Повторить бомбометание! — приказал Николай Павлович, неотрывно глядя на маленькие фонтанчики, бьющие из-под воды на месте недавних взрывов.

Азеев направил охотник в центр большого, все расширяющегося радужного пятна, похожего на огромный «глаз» павлиньего пера.

Вновь раздалась команда об атаке и новая серия подводных ударов сотрясла морские глубины. На поверхности [36] залива появились какие-то тряпки, доски, банки и огромные пузыри воздуха.

— Кажется, все, — заметил Соколов, отирая платком вспотевшие лоб и шею. — Надо бы задержаться, проверить результаты бомбометания, но нельзя — следует спешить к эсминцам. Командир, занимайте свое место в ордере.

«Двойка» догнала корабли и уравняла с ними курс и скорость. На головном эсминце взвился сигнал «Благодарю за четкость действий».

Николай Павлович, взволнованный всем происшедшим не менее, чем экипаж «двойки», схватил мегафон:

— Товарищи краснофлотцы и старшины! Поздравляю вас с первой победой! Благодарю всех за безупречное исполнение долга перед Родиной! Так держать, друзья!

— Служим Советскому Союзу! — донеслось до мостика со всех боевых постов «двойки».

Командир звена спрыгнул с ограждения мостика и крепко пожал руку Азееву:

— Молодец! И дальше воюй так!

...Восточный фронт в Прибалтике уже упирался своим северным флангом в Финский залив недалеко от Нарвы. Гитлеровцы торопились форсировать реку Нарову, чтобы ринуться к Ленинграду.

В широком Нарвском заливе для поддержки и прикрытия приморского фланга советских войск находилось несколько канонерских лодок. Наше звено охотников было назначено в охранение канлодки «Красное знамя». Стоя на якоре близ берега или медленно передвигаясь вдоль него, канонерская лодка по заявкам армейского командования обстреливала из своих стотридцатимиллиметровых орудий вражеские танковые колонны, скопления войск и железнодорожные эшелоны. Пехота, довольная мощью, дальностью и точностью стрельбы корабельной артиллерии, все чаще просила у «Красного знамени» огонька.

Противник, стремясь уничтожить канлодку, ежедневно атаковал ее с воздуха. Бомбардировщики «Ю-88», которые наши моряки прозвали «летающими мешками» за большое число высыпаемых ими бомб, появлялись группами и в одиночку, на больших высотах и на бреющем полете, из-за туч, со стороны солнца и из-за прибрежного леса. Они бомбили с горизонтального полета и с пикирования. Казалось, что не попасть в корабль просто невозможно. Но зенитчики канлодки и катеров [37] всегда успевали открыть заградительный огонь и вынуждали противника сбрасывать бомбы раньше времени или не на том курсе.

К сожалению, нашим комендорам не удавалось сбить хотя бы один самолет. Командиры орудий — старшина второй статьи Василий Малютин и старший краснофлотец Петр Гончаров — были убеждены, что юнкерсы бронированы и сбить их можно только бронебойными снарядами, и не раз об этом говорили. Малютин даже пытался как-то самовольно вести стрельбу по «летающим мешкам» такими снарядами.

Вскоре после удачного артиллерийского удара по одной из вражеских танковых колонн канлодку атаковали семнадцать «юнкерсов». Гончаров, командир одного из наших орудий, обнаружил их плотный строй над прибрежным лесом на высоте 250–300 метров и, дав сигнальный выстрел, предупредил лодку об угрозе. Она немедленно снялась с якоря и открыла огонь.

Атаковавшие корабль бомбардировщики шли низко над катерами. Азеев приказал завести моторы, но не давал ход, чтобы облегчить стрельбу нашим комендорам. Обе пушки вели огонь с предельной скорострельностью, стараясь поставить перед вражескими самолетами завесу ярко-малиновых трасс. Боцман Яков Григорьев и минер Николай Медяников строчили из пулеметов.

Однако «юнкерсы» прошли наше огневое заграждение.

— Вторую завесу! — скомандовал Азеев.

Комендоры и пулеметчики поставили новый огневой частокол перед самолетами. Выстрелы следовали один за другим в предельно скоростном темпе. Тимофеев, досылая очередной патрон в казенник орудия, исступленно кричал:

— Врешь, упадешь!.. Свалишься!.. Свалишься!

Слепов, наводчик кормового орудия у Гончарова, удерживал на перекрестии нитей прицела головную машину и шептал:

— Сейчас... сейчас... еще... чуть-чуть... Ну!

И вот наконец один из снарядов, выпущенный из пушки Василия Малютина, попал в застекленную носовую часть вражеского самолета, шедшего курсом немного левее и сзади головного. Резко накренившись, бомбардировщик стал валиться вниз, на сосновый лес.

Почти одновременно от снаряда, выпущенного из орудия Гончарова, загорелась головная машина врага. Она [38] медленно отвалила в сторону, оставляя за собой длинный шлейф жирного черного дыма. Удержать высоту пилот не смог — бомбардировщик врезался в стволы сосен на опушке прибрежного леса. Раздался глухой раскатистый взрыв, поднялся высокий столб пламени: значит, «летающий мешок» не успел освободиться от бомб.

Потом вспыхнули две машины, подбитые зенитчиками канонерской лодки. Остальные «юнкерсы», увеличив скорость, удирали в разные стороны, беспорядочно сбрасывая бомбы.

Когда смолкли выстрелы и заглох вдали завывающий рокот «юнкерсов», раздался спокойный голос Азеева:

— Оказывается, фашистские самолеты все-таки падают?!

Ему никто не ответил, но все насторожились, предчувствуя серьезный разговор.

— Старшина второй статьи Малютин!

— Есть!

— Старший краснофлотец Гончаров!

— Есть!

Все члены экипажа повернулись лицом к мостику.

— Гончаров, вы какими снарядами стреляли?

— Осколочно-трассирующими...

— И самолет сбили? Бронированный...

— Да!

— И вы сбили бронированного юнкерса, Малютин?

— Вроде бы.

— И тоже осколочным?

— Осколочным.

— Как же так: бронированные машины уничтожены осколочными снарядами?!

Малютин и Гончаров смущенно улыбнулись.

— Мало ли что... бывает...

— Товарищ лейтенант, поговорка есть: кто старое вспомянет, тому...

Усмехнулся и Азеев.

Дав сигнал «Отбой боевой тревоги», командир объявил:

— Готовность номер два. Первой смене заступить на вахту. Второй смене после перекура привести в порядок материальную часть. Всему личному составу объявляю благодарность...

— А Малютину и Гончарову, — вмешался командир [39] звена, — по внеочередному увольнению на берег. Когда представится возможность.

Все засмеялись.

Свободные от вахты направились на корму, где обычно собирались, чтобы покурить, поговорить, почитать газеты и письма, поиграть на музыкальных инструментах и попеть. Это было разрядкой после пережитого. А потом стихала музыка, пели тихими, проникновенными голосами что-то грустное, знакомое с детства — до сознания начинала доходить степень недавней реальной опасности, люди заново переживали уже окончившийся бой.

...В начале августа из Кронштадта в Таллин уходил очередной конвой, который должны были сопровождать тральщики и охотники, в том числе и «двойка». За полчаса до выхода на катер вернулся из штаба старший лейтенант Соколов и приказал встретившему его у трапа лейтенанту Азееву:

— Через пять минут построить весь экипаж на юте!

Точно через пять минут из люка жилого отсека командного состава «вынырнули» сначала маленький потертый чемоданчик, затем кожаный реглан, легший на него, и наконец их хозяин — Николай Павлович Соколов.

Строй заволновался:

— Командир звена уходит!..

— Старший лейтенант не пойдет с нами... Азеев скомандовал:

— Смирно! Равнение — налево!

И, подойдя к командиру звена, доложил:

— Товарищ старший лейтенант, личный состав вверенного мне катера по вашему приказанию построен!

— Вольно!.. Товарищи, больше двух месяцев я плавал вместе с вами. Могу с уверенностью сказать: у вас дружный, сплоченный воинский коллектив, способный решить любую боевую задачу, которую командование поставит перед вами. Каждый из вас — мастер своей флотской специальности. И командир и его помощник, хотя и молодые, но отлично знающие свое дело начальники. С ними вы можете бить врага в полную силу. Я с удовольствием разделил бы с вами и все дальнейшие походы и бои. Но... вы у меня не одни. Кроме вас есть экипажи других катеров, которым я обязан также уделить внимание. Сегодня у вас будет первый, но не последний [40] самостоятельный — без обеспечивающей «няньки» — боевой выход. Но я уверен в вас. Желаю вам новых успехов и побед, друзья!.. Командир, распорядитесь спустить мой брейд-вымпел... До свидания, товарищи!

Строй ответил дружно, но грустно. После того как Соколов сошел на пирс и прозвучала команда «Вольно! Разойдись!», почти все устремились за командиром звена. Кто-то взял его чемоданчик, кто-то — реглан... Каждый старался оказаться рядом с Николаем Павловичем и пожать ему руку, пожелать здоровья и успехов. Он жал протянутые руки, и отвечал на сыпавшиеся со всех сторон вопросы и пожелания.

— Вы теперь обстрелянные, уже старички, а вон стоят новенькие катера, только вчера прибывшие из Ленинграда, прямо с завода. Там я нужнее. Но и вас я не забуду — вы же мое звено! До скорой встречи в море!

Через несколько минут «двойка» вышла на Большой Кронштадтский рейд, легла на выходной створ и заняла свое место в ордере. А на гранитной стенке Кроншлота еще долго виднелась в вечерних сумерках одинокая фигура командира звена, махавшего фуражкой...