«Назначаетесь военным советником в Китай»

Сунь Ятсен, его друзья и недруги. Военная школа в Вампу. Первый Восточный поход. Вот так «союзники»! Штурм Вэйчжоу — китайского Измаила. Революционная база живет и крепнет.

Весна 1923 г. для меня была особенно напряженной. Я заканчивал основной курс академии и одновременно готовился к переходу на последний курс ее восточного факультета.

Почему именно восточный факультет привлек меня?

Так случилось, что уже с детских лет бурные события на Дальнем Востоке более других волновали мое воображение. Сначала это было китайское народное восстание 1900 г., затем — русско-японская война. Прошло немало лет, на фронтах гражданской войны мне пришлось воевать вместе с китайскими товарищами, и интерес мой к Китаю вспыхнул с новой силой.

Весной 1918 г., когда я командовал 2-м красноармейским полком в Гатчине, к нам пришел молодой китаец и попросил принять его добровольцем. Потом он привел с собой еще нескольких китайцев, и мы их тоже зачислили. После этого они к нам стали приходить десятками. Я доложил об этом командиру дивизии. По его приказу была сформирована китайская рота.

Отряд китайских добровольцев имелся также в бригаде, куда меня назначили начальником штаба.

Поступая на восточный факультет, я не думал о дипломатической работе. Фантазия моя так далеко не заходила. Мне просто хотелось поработать на Дальнем Востоке.

Как-то слушателям факультета стало известно о приезде в Москву из Китая военного атташе Анатолия Ильича Геккера — бывшего начальника нашей академии. Говорили, что он должен отобрать несколько человек для работы в Китае. И вот однажды секретарь начальника академии сказала мне: «Вас просит зайти Анатолий Ильич». [112]

Анатолий Ильич приветливо поздоровался и жестом пригласил садиться. Внимательно глядя на меня, он задал обычные анкетные вопросы.

На другой день утром в номере гостиницы у Геккера собрались мои однокурсники Яков Герман, Павел Смоленцев, а также ранее окончившие академию, но продолжавшие учиться на восточном факультете Николай Терешатов и Владимир Поляк.

Геккер повел нас в штаб РККА на «смотрины» к Я. К. Берзину, о встречах с которым в годы гражданской войны я уже рассказывал читателю, и участь моя была решена. Узнав о том, что Сунь Ятсен обратился к Советскому правительству с просьбой прислать к нему политических и военных советников, мы все пятеро согласились добровольцами поехать в далекий край.

Идея нашей помощи великому китайскому революционеру — это, бесспорно, ленинская идея. Еще задолго до Октябрьской революции Ленин наметил идею будущего союза русской социалистической революции с революционной демократией Китая. И когда в нашей стране установилась диктатура пролетариата, эта идея стала обретать плоть.

Советские товарищи, стоявшие у истоков организационного воплощения в жизнь этого союза, действовали по указанию Ленина. Я имею в виду Г. В. Чичерина, Л. М. Карахана, А. А. Иоффе, М. М. Бородина и других. Поэтому и для нас, молодых командиров РККА, входивших в первую пятерку направленных в Китай советников, задание, порученное партией и правительством, казалось вполне естественным, несмотря на всю его необычность. В самом деле, всего лишь за два года до этого завершились кровопролитные бои с интервентами и белыми. Страна далеко еще не оправилась от ран, голода и холода, а мы должны были пробираться за многие тысячи километров, чтобы, не щадя жизни, служить революционным задачам Китая. Ленинские идеи, примеры содружества народов в борьбе за Советскую власть делали нас убежденными интернационалистами.

21 июня 1923 г. Мы приехали в Пекин. Начали усиленно заниматься китайским и английским языками, присматривались к жизни, китайского народа и с помощью работников миссии изучали внутреннее и внешнее положение Китая.

Вскоре мы были тепло приняты чрезвычайным послом Советского Союза в Китае Л. М. Караханом. Он расспросил, как у нас идет учение, как мы устроились, и намекнул, что очень скоро, с приездом из Москвы одного товарища, [113] положение с нашей будущей работой определится. Он не назвал фамилии; позднее мы поняли, что речь шла о Михаиле Марковиче Бородине.

— А пока, — сказал Карахан, — продолжайте учиться.

Наконец в Китай приехал М. М. Бородин.

С Бородиным никто из нас раньше не встречался, и только здесь, в Китае, нам стали известны некоторые факты его интересной биографии.

М. М. Бородин юношей примкнул к революционному движению. Член РСДРП с 1903 г., он принял активное участие в революционных событиях 1905 г. в Риге, где с января под партийной кличкой Кирилл стал работать среди латышских социал-демократов. Бородин присутствовал на партийной конференции в Таммерфорсе, участвовал в стокгольмском Объединительном съезде партии в 1906 г. Вскоре он был арестован, после освобождения эмигрировал в Англию, а затем в США, где был членом Социалистической партии Америки и исполнял обязанности казначея общества «Помощь русским политическим заключенным».

В июле 1918 г. Бородин вернулся в Москву. На короткое время он ездил в Англию, в 1919 г. был назначен первым генеральным консулом РСФСР в Мексике. И вот теперь по приглашению Сунь Ятсена М. М. Бородин приехал в Китай.

В конце года нам объявили, что Герман и Поляк немедленно выезжают с Бородиным в Гуанчжоу, а через месяц за ними последуем мы, Терешатов и я. Смоленцев остается в Пекине.

В начале января 1924 г. Л. М. Карахан сообщил нам с Терешатовым, что мы должны выехать через Шанхай в Гуанчжоу в распоряжение Бородина...

Уже в пути при подходе к Гонконгу капитан судна сообщил нам полученную по радио тяжелую весть: скончался Владимир Ильич Ленин. Известие потрясло нас. Слезы текли по щекам. Невероятная скорбь сдавливала грудь: «Не стало Ленина!..»

Мы с Николаем, опершись о перила палубы, долго молча смотрели в свинцовые воды, мысленно давая себе, клятву работать вдали от Родины так, как подобает советским коммунистам-ленинцам.

* * *

Гуанчжоу в то время был революционным центром Китая. Здесь шла напряженная политическая жизнь. Революционные силы страны сгруппировались вокруг Сунь Ятсена, [114] который, несмотря на тяжелые поражения, мучительно искал новые пути освобождения народа.

Мне посчастливилось встречаться с великим китайским революционером-демократом, и впечатления о нем на всю жизнь остались незабываемыми.

На опыте всей своей революционной деятельности, под влиянием Великой Октябрьской социалистической революции, которую он охарактеризовал как «великую надежду человечества», Сунь Ятсен выработал три политические установки: союз с Советской Россией, союз с Коммунистической партией Китая, поддержка крестьян и рабочих.

Мы с Терешатовым приехали в Гуанчжоу 25 января 1924 г. Как раз в эти дни здесь проходил I конгресс гоминьдана, на котором было официально оформлено сотрудничество с Коммунистической партией Китая. Это решение активизировало борьбу Сунь Ятсена, левого крыла гоминьдана и всего народа против империализма и феодализма. Конгресс принял Манифест гоминьдана, вливший новое содержание в его программу и давший ему в руки революционное знамя. Такой радикальный поворот во многом стал возможен благодаря неутомимой деятельности китайских коммунистов, которые в ходе подготовки и проведения конгресса руководствовались ленинским учением о едином фронте борьбы с империализмом и феодализмом. Их возглавлял Ли Дачжао — один из организаторов компартии Китая.

Благодаря рассказам Поляка, Германа и особенно Михаила Марковича Бородина, а также по газетам и информационным бюллетеням корреспондента РОСТА мы быстро ознакомились с положением дел в Гуанчжоу, подробно узнали о подготовке к конгрессу гоминьдана и о его заседаниях. Нас сразу же включили в работу, связанную с конгрессом. Не проходило дня, чтобы мы не встречались с М. М. Бородиным и с китайскими товарищами. Они подробно рассказывали нам обо всем, что происходило на заседаниях и в кулуарах конгресса.

В день нашего приезда на конгрессе была объявлена скорбная весть о кончине В. И. Ленина. Город был в трауре. Сунь Ятсен произнес речь, посвященную памяти вождя мировой революции.

— За многие века мировой истории, — говорил Сунь Ятсен, — появлялись тысячи вождей и ученых с красивыми словами на устах, которые никогда не проводились в жизнь. Ты, Ленин, — исключение. Ты не только говорил и учил, но претворял свои слова в действительность. Ты создал новую страну, ты указал нам путь для совместной борьбы, ты [115] встречал на своем пути тысячи препятствий, которые встречаются и на моем пути. Я хочу идти по указанной тобой дороге... Ты умер... но в памяти угнетенных народов ты будешь жить веками, великий человек.

По предложению Сунь Ятсена конгресс принял текст письма ЦК РКП (б) и Советскому правительству с выражением соболезнования по поводу смерти В. И. Ленина. Конгресс принял решение объявить трехдневный траур и перенести следующее заседание на 28 января. В дни траура состоялись митинги трудящихся, проводились беседы о В. И. Ленине.

В Гуанчжоу мы сразу же были захвачены водоворотом событий и включились в общее дело. Передо мной, как на экране в минутном эпизоде, промелькнул озабоченный Цюй Цюбо, с которым я познакомился еще в Москве, где он пребывал в качестве корреспондента пекинской газеты «Чэньбао» («Утро») и преподавал нам китайский язык. Двадцатилетний Цюй Цюбо смог понять самое главное, чем должен руководствоваться всякий искренний революционер-китаец, — ключ к настоящей борьбе за счастье родного Китая лежит в тщательнейшем и всестороннем изучении русского опыта, советского опыта. Он первым едет в Советскую Россию, проводит в Москве два богатейших по историческому содержанию года — 1921-й и 1922-й и всю дальнейшую жизнь посвящает пропаганде зорко увиденного и правильно понятого. Цюй Цюбо в кремлевском коридоре беседует с В. И. Лениным; подробно рассказывает Маяковскому о новой китайской литературе; отправляется с поклоном в Ясную Поляну; переводит, переводит и переводит. Среди его переводов — шедевры русской классики от Пушкина до Горького, произведения молодой советской литературы, политические документы и книги.

Кстати, Цюй Цюбо принадлежит первый перевод на китайский язык текста «Интернационала». Эти вдохновенные слова он пел в тот час, когда гоминьдановские палачи летним днем 1935 г. его расстреляли.

Сейчас, попадая в район Курского вокзала, я всегда припоминаю, что в санатории «Высокие горы», привольно раскинувшемся над извилистой Яузой, лечился и, нарушая запреты врачей, писал одну статью за другой наш прекрасный китайский друг. А Цюй Цюбо в 20-е годы буквально летал по нашей земле, стремясь своим острым взглядом (есть, между прочим, хороший его портрет, принадлежащий кисти художника И. Бродского) схватить все самое важное для революции у себя на родине. [116]

Вскоре после конгресса гоминьдана М. М. Бородин пригласил нас к себе, чтобы вместе поехать к Сунь Ятсену.

В назначенное время М. М. Бородин, Цюй Цюбо, Николай Терешатов, Яков Герман, Владимир Поляк и я подъехали к дому Сунь Ятсена.

В том, как он, прервав беседу с военным министром, вышел нам навстречу, как без традиционных церемоний пожал нам руки, чувствовалась не формальная официальная расположенность, а искренняя, теплая дружба. Хорошо известный портрет Сунь Ятсена во френче верно передает его облик. В беседе с нами Сунь Ятсен усиленно подчеркивал, что главный враг независимости Китая — империализм. Внутренние враги — милитаристы и прочие — держатся лишь благодаря поддержке империалистов.

Сунь Ятсен принимал нас перед началом нашей работы по перестройке южнокитайской армии.

— Первая наша задача, — говорил Сунь Ятсен, — сформировать армию по советскому образцу, подготовить плацдарм для похода на север... Мы надеемся, что вы, накопившие богатый опыт в борьбе против интервенции иностранных империалистов, изгнавшие их из своей страны, передадите этот опыт нашим курсантам — будущим офицерам революционной армии.

* * *

Мы были назначены военными советниками в школу Вампу. Терешатов, Поляк и я в связи с началом работы были приглашены на квартиру к Бородину, где нам предстояло познакомиться с начальником школы Вампу — Чан Кайши и его заместителями. Чан Кайши тогда было около сорока лет. Коротко остриженные поредевшие волосы торчали на маленькой голове. Беспокойно бегали злые глаза. Держался он подчеркнуто по-военному, явно рисуясь. Слушая Бородина, время от времени в знак согласия издавал какие-то бессвязные звуки, напоминающие карканье вороны. Смех его звучал искусственно, глаза оставались злыми.

Тогда мы, разумеется, не знали истинного политического лица Чан Кайши. Мы наивно думали, что политическим наставником Чан Кайши был Сунь Ятсен. На деле же Чан «учился» у главы гангстеров Шанхая Чэнь Цимэя — дядюшки выдвинувшихся позже заправил реакционной гоминьдановской группировки братьев Чань Лифу и Чэнь Гофу. Потерпев финансовый крах на шанхайской бирже, где подвизался некоторое время в качестве маклера, Чан Кайши решил обогащаться с помощью политических спекуляций. [117]

Будучи беспринципным карьеристом, он всячески демонстрировал свою показную революционность, охотно распространялся о своей верности идеям Сунь Ятсена и путем беззастенчивой демагогии сумел втереться к нему в доверие.

После того как Сунь Ятсен установил дружеские отношения с Советским Союзом, Чан Кайши умело использовал представившийся случай, чтобы нажить себе политический капитал. Он согласился поехать в Советский Союз для изучения постановки военного дела. Именно в результате этой поездки, а также благодаря связям в гоминьдане Чан Кайши получил суливший ему столько выгод пост начальника военной школы Вампу.

Вскоре после встречи с начальством мы приехали к месту своей работы на остров Вампу (Хуанпу). Осмотрев здание школы, жилой домик, отведенный советникам, мы сразу отправились на поиски будущего учебного поля.

Остров Вампу расположен на реке Чжуцзян в 25 км от Гуанчжоу. Островное расположение школы в значительной степени избавляло ее от неприятных неожиданностей. Имелась возможность хотя бы на первых порах скрыть школу от глаз ненужных наблюдателей.

Занятия в школе начались 1 мая 1924 г. На официальном открытии школы 15 июня перед курсантами выступил Сунь Ятсен. Он разъяснил необходимость вооруженной борьбы с империализмом и его китайскими слугами — феодалами-милитаристами. Говорил четко, просто, без нарочитых жестов, без малейшей рисовки, не имея при этом в руках никаких записок. Я наблюдал, как застывшая в молчании аудитория с жадностью ловила и впитывала каждое его слово: «Иностранцы объединили для интервенции в России силы всего мира... Почему же Россия, столкнувшись со столь большими трудностями, встретив так много врагов, смогла все-таки за шесть лет полностью преодолеть все преграды и русская революция завершилась окончательной победой?.. Сопоставление итогов китайской и русской революций, выявление причин, в силу которых они принесли столь различные результаты, явилось для нас хорошим уроком. А усвоив этот урок, мы и открываем сегодня эту школу»{40}.

Это обращение Сунь Ятсена к многочисленной военной аудитории имеет глубокий исторический смысл.

В первые месяцы существования школы Вампу в ней была создана та революционная атмосфера, которая позволила [118] позже превратить ее в значительной степени в кузницу революционных офицерских кадров.

Конечно же в нашей повседневной преподавательской работе в Вампу мы сталкивались с постоянным противодействием офицеров из милитаристских армий и тех гоминьдановцев, которые, на словах вторя идеям Сунь Ятсена, в глубине души их не разделяли. Но при жизни Сунь Ятсена никто из них не решался открыто нам препятствовать, зная, что Сунь Ятсен этого не допустит. А после смерти Сунь Ятсена Вампу достаточно окрепла как революционный очаг. В целом же школа Вампу при Сунь Ятсене стала его вооруженной опорой.

Находившийся в 1924–1925 гг. в Гуанчжоу товарищ Хо Ши Мин поддерживал связь с вьетнамскими курсантами школы Вампу и руководил их воспитанием. Мне случалось несколько раз встречать Хо Ши Мина у М. М. Бородина, но в то время я, конечно, не мог предположить, что вижу будущего вождя вьетнамских трудящихся.

Подготовка кадров происходила в те годы не только на южнокитайской земле. Очень многие выдающиеся в будущем лидеры китайских коммунистов 20-х годов обучались в учебных заведениях нашей страны.

Группа советников состояла из командиров, сочетавших практический опыт с солидной теоретической подготовкой. Мы многое сделали для того, чтобы на первом же этапе обучения курсанты усвоили максимальное количество практических навыков. Мы хотели, чтобы будущие командиры поняли значение строевой выучки, постоянной собранности, подтянутости, исполнительности и, главное, готовности к преодолению всех лишений, связанных с военной службой. У командиров взводов и рот было стремление практический показ заменить обычным рассказом. Борясь с этой говорильней, мы так строили методическую подготовку с унтер-офицерами и командирами взводов, а потом и командирами рот, чтобы они применяли метод показа и сами при этом не допускали ошибок.

На тактических занятиях мы обучали курсантов быстрому наступлению в сочетании с огнем и, как бы ни было мало подразделение, обязательно с охватом противника. В обороне также добивались максимальной активности, умения предупредить наступление врага контратакой. Труды наши не пропали даром. В начавшихся вскоре походах результаты их сразу оказались весьма ощутимыми.

Очень осложняли работу опасения преподавателей, как бы офицеры и рядовые курсанты не узнали, что всем учебным [119] процессом фактически руководят советники. Не желая обострять отношения, мы всю основную работу вели по своим планам, но держались в тени. Лишь постепенно, день за днем, приучали преподавателей к мысли, что полностью нашу достаточно многообразную работу от подчиненных не скроешь, и отвоевывали себе право на непосредственный показ офицерам или курсантам, как нужно выполнять то или иное упражнение или организовать то или иное учение.

Личный показ, меткость нашей стрельбы производили должное впечатление и быстро сближали нас с курсантами. Офицеры также перенимали практические навыки и приучались к черновой работе. По-прежнему поодаль от нас держались преподаватели, но мы не торопились — ждали тактических занятий, где и те и другие должны были проявить себя на деле, показать свою грамотность. И такой подходящий случай вскоре представился.

Чан Кайши попросил нас выбрать и оборудовать на восточном берегу реки Чжуцзян тет-де-пон для прикрытия на случай вынужденной переправы школы с острова Вампу на материк. На рекогносцировку мы пригласили вместе с командирами рот и преподавателей. При выборе позиции между строевиками и теоретиками разгорелся спор. Командиры, прошедшие у нас практическое обучение, оказались правы.

Военная подготовка курсантов сочеталась с их политическим воспитанием. В обязательный курс для слушателей были включены политэкономия, теория империализма, «три принципа» и три политические установки Сунь Ятсена, история Китая и история революционного движения на Западе.

По решению Центрального Комитета КПК на работу в Национально-революционную армию были направлены коммунисты Линь Цзухань, Юнь Дайин, Чжоу Эньлай и другие. Начальником политотдела школы Вампу по совместительству стал секретарь гуандун-гуансийского комитета КПК Чжоу Эньлай.

Коммунисты работали в Вампу энергично и вместе о тем осторожно, с учетом политических настроений основной массы.

Работа политотдела, в котором активную роль играла группа коммунистов, подняла уровень подготовки курсантов и значительно укрепила дисциплину в школе Вампу.

Прибывший из Москвы на должность главного советника Сунь Ятсена П. А. Павлов после детального ознакомления с состоянием школы, в общем, остался доволен. С приездом [120] Павлова Николай Терешатов и Владимир Поляк ушли работать в его аппарат. Вскоре, после внезапной смерти жены, оставившей маленького сына, Поляк вернулся в Советский Союз. Я остался старшим советником в школе. В помощь мне были назначены вновь прибывшие товарищи.

* * *

Высокий, подтянутый, бывший гвардейский офицер старой армии, коммунист, с юношеских лет революционер, Павел Андреевич Павлов был одним из видных боевых командиров Красной Армии. Он сражался на фронтах гражданской войны, командовал разными войсковыми соединениями. За боевые заслуги был награжден двумя орденами Красного Знамени. В посвященной ему небольшой книге его бывшего адъютанта Д. В. Быкова хорошо изложены основные факты биографии этого замечательного человека{41}.

С первых шагов своей деятельности в Китае П. А. Павлов показал, что выбор его на пост главного военного советника был удачен. Павлов быстро разобрался в обстановке.

В провинции Гуандун, включая и ее столицу — Гуанчжоу, враждовали между собой более десятка разных по силе милитаристов, которые временами объединялись для борьбы с северными милитаристами. В 1922 г. не желавший подчиняться северным милитаристам генерал Чэнь Цзюнмин, используя в своих целях лозунг «защиты республики» и имя Сунь Ятсена, перешел с юга провинции Фуцзянь в наступление на провинцию Гуандун, овладел Гуанчжоу и пригласил Сунь Ятсена для организации правительства Южного Китая. В то время Сунь Ятсен еще ошибочно полагал, что он сможет использовать в интересах революции войска отдельных милитаристов, не вовлекая в активную борьбу народные массы. В апреле 1922 г. в Гуанчжоу Сунь Ятсен был избран президентом республики. Но фактически всю власть сосредоточил в своих руках Чэнь Цзюнмин, заняв посты министра внутренних дел, военного губернатора провинции и главнокомандующего.

После того как к власти в стране пришла чжилийская клика милитаристов, англичане и американцы — хозяева У Пэйфу и Чэнь Цзюнмина — приказали своим лакеям договориться. Тогда Чэнь Цзюнмин решил, что он более не нуждается в Сунь Ятсене. Да Сунь Ятсен и не устраивал его хозяев-империалистов. В июне 1922 г. Чэнь Цзюнмин [121] совершил вооруженный переворот. Сунь Ятсен со своими сторонниками был вынужден бежать в Шанхай. Но в феврале 1923 г., после того как одна из групп южных милитаристов изгнала Чэнь Цзюнмина из Гуанчжоу, Сунь Ятсен снова прибыл туда и создал революционное правительство.

Однако и в группировке южных милитаристов, захвативших Гуанчжоу, не было единства. Между ее руководителями все время происходили трения и чувствовалось взаимное недоверие. Популярное имя Сунь Ятсена милитаристам было необходимо, чтобы обмануть народ и удержаться в Гуандуне.

Не имея реальной власти, Сунь Ятсен искусно пользовался противоречиями между местными милитаристами и постепенно сплачивал вокруг себя революционные массы, прогрессивные круги интеллигенции и национальной буржуазии.

Под контролем правительства Сунь Ятсена находилась только центральная часть провинции Гуандун — коридор, протянувшийся с севера на юг.

Восточную часть Гуандуна занимали войска Чэнь Цзюнмина.

В полосе, контролировавшейся правительством Сунь Ятсена, и в Гуанчжоу располагались различные милитаристские группировки, называвшие себя союзной армией и выполнявшие распоряжения правительства. Из них наиболее сильной, боеспособной, лучше всех вооруженной была юньнаньская армия под командованием генерала Ян Симиня, в которой насчитывалось всего 23 тыс. солдат.

«Союзники», как называли себя местные милитаристы, в какой-то степени действительно объединялись для защиты своей кормушки от посягательств северных милитаристов и генерала Чэнь Цзюнмина. Поэтому они на словах признавали генерала Ян Симиня своим главнокомандующим. По существу, они были разъединены, и каждый из них заботился только о личной выгоде. Они, как и все феодалы-милитаристы после революции 1911 г., дорожили прежде всего своей армией. Закон их существования был прост: «Есть армия — есть власть».

В соответствии с этим законом милитаристы чувствовали себя в Гуанчжоу как пассажиры на вокзале в ожидании попутного поезда. Каждый из них стремился поднакопить достаточно сил, чтобы раздавить конкурентов в Гуанчжоу или отвоевать «свою» провинцию. Как правило, они совершенно не заботились ни об экономическом развитии занятой ими территории, ни об улучшении жизни населения. Милитаристы были прежде всего заинтересованы в сохранении [122] доходов, то есть налоговых поступлений, которые ежемесячно распределялись между ними.

Ц. А. Павлову пришлось решать задачу со многими неизвестными — искать выход из сложнейшей ситуации, так как армия гуанчжоуского правительства была зажата в узком коридоре вдоль железных дорог, отходящих на восток и на север от Гуанчжоу.

К тому времени в Гуанчжоу приехали новые военные советники: Угер (Реми), Сахновский, Чубарева (Сахновская), Шалфеев, Айтыкин (Браиловский), Шевалдин и другие. Посоветовавшись с нами, Павлов решил при помощи Сунь Ятсена, «левых» гоминьдановцев и коммунистов предпринять попытку объединить формально «союзные», а на деле совершенно разобщенные войска местных милитаристов в единую армию.

По его предложению был создан Совет обороны во главе с Сунь Ятсеном. П. А. Павлов получил официальное звание — военный советник Совета обороны. М. М. Бородин приложил все усилия, чтобы помочь П. А. Павлову создать Совет обороны.

Сунь Ятсен считал, что создалась обстановка, благоприятная для организации Северной экспедиции{42}. Почему Сунь Ятсен всячески стремился ускорить проведение военной экспедиции на север? Это была последняя попытка добиться существенного успеха путем использования милитаристских армий, противоречий между отдельными генералами. Но она была оторвана от намеченной Сунь Ятсеном основной линии — на подготовку принципиально новых вооруженных сил, воспитанных на революционных идеях, и была заранее обречена на неудачу.

Вместе с тем Сунь Ятсен правильно считал, что при пассивном сопротивлении не удастся разбить генерала Чэнь Цзюдмина. «Союзные» армии — юньнаньская и связанная о ней гуансийская — были совершенно не заинтересованы в его разгроме.

Армия генерала Чэнь Цзюнмина, хотя и уступала в численности гуанчжоуским войскам, была все же достаточно боеспособной. Борьба с ней требовала полного напряжения сил, а такая перспектива мало привлекала «союзных» генералов. Ведь успех кампании не сулил им никаких выгод, напротив, они могли лишиться тех преимуществ, которыми [123] пока что пользовались на правах «защитников Гуанчжоу». Они понимали, что отрыв от Гуанчжоу будет губителен для них, что, в сущности, их только терпят и если они в данный момент нужны Сунь Ятсену, то определенно не нужны ни гуанчжоуской армии, ни гуанчжоуским купцам. У первой они отнимали доходы, со вторых собирали огромные налоги. Отношения «союзных» армий с купечеством, особенно с компрадорами, тесно связанными с иностранным капиталом, изо дня в день ухудшались. Истинные намерения юньнаньцев и гуансийцев были совсем иными. Располагая в Гуанчжоу большими доходами, они рассчитывали накопить силы и перейти в наступление не на восток, а на запад и северо-запад, для того чтобы отвоевать свои провинции.

Планируя Северную экспедицию, Сунь Ятсен намеренно располагал юньнаньцев и гуансийцев к востоку от Гуанчжоу: тем самым он в какой-то степени получал гарантию, что они не сговорятся с милитаристами своих провинций против правительства и в случае перехода в наступление Чэнь Цзюнмина будут защищать Гуанчжоу.

П. А. Павлов считал, что для Северной экспедиции, конечной целью которой, по мысли Сунь Ятсена, должен был стать полный разгром У Пэйфу, сил пока недостаточно. Павлов, правда, не спешил с окончательным выводом, так как ждал сообщений от Терешатова, который был послан в Ханькоу, чтобы через местные гоминьдановские организации выяснить намерения четырех бригад, расположенных на границе Хуанани и Хубэя, — действительно ли они выступят на стороне Сунь Ятсена? — и определить, насколько они сильны.

Послав Терешатова на север, сам П. А. Павлов поехал на юго-восток изучать положение на фронте. И тут в Шилуне произошел нелепый трагический случай — Павел Андреевич Павлов утонул в реке Дунцзян.

По поводу трагической гибели Павлова Сунь Ятсен отправил своего рода пророческую телеграмму Советскому правительству:

«Глубоко горюю о потере генерала Павлова, который является первой жертвой России ради Китая в его борьбе за свободу. Этот храбрый, благородный сын нашей соседки-республики недаром отдал свою жизнь. Он этим теснее связал отношения между Россией и Китаем, усиливая еще больше решение гоминьдана достичь победоносного конца в борьбе за национальное самоопределение»{43}. [124]

После гибели П. А. Павлова Сунь Ятсен самостоятельно принял решение начать Северную экспедицию.

В течение всего этого времени шла усиленная подготовка комсостава в Вампу, продолжалась поставка оружия из СССР. Из далекого Владивостока, проделывая путь в несколько тысяч миль, советские пароходы везли в Гуанчжоу пушки, пулеметы, винтовки и другое оружие и боеприпасы. Рейсы были рискованными, можно было опасаться любых, империалистических провокаций, однако это было необходимо для успеха китайской революции, и команды судов были проникнуты сознанием исторической важности совершаемого дела.

В первых числах октября мы с Сахновским и генералом Хэ Инцинем выехали в дельту реки Чжуцзян, чтобы встретить первый советский пароход. Прибывшие Т. А. Бесчастнов, Г. И. Гилев, М. Я. Гмира, П. Зенек, Палло, Зильберт, Ф. Г. Мацейлик, В. П. Рогачев, В. А. Степанов были направлены в школу Вампу. Здесь они прошли короткую, двухнедельную, стажировку, чтобы оглядеться, позаимствовать накопленный нами опыт. Вскоре им пришлось почувствовать всю сложность гуанчжоуской обстановки. В городе произошел мятеж «бумажных тигров»{44}.

К началу мятежа в городе было более 12 тыс. «бумажных тигров», а по всей провинции — до 50 тысяч. Их идейным вдохновителем и главой был Чэнь Ляньбо — главный компрадор Гонконг-Шанхайского банка и председатель торговой палаты Гуанчжоу.

Купеческие войска вмешивались в конфликты между рабочими и предпринимателями, подавляли забастовочное движение. Короче говоря, они были наемной армией предательской компрадорской буржуазии.

Мятеж «тигров» вспыхнул 10, октября 1924 г., в день годовщины китайской революции 1911 г. Поводом послужило распоряжение Сунь Ятсена от 10 августа о конфискации оружия, прибывшего в Гуанчжоу в адрес купеческих войск. «Бумажные тигры» в упор расстреляли появившихся на улицах мирных рабочих-демонстрантов. Безоружные курсанты школы Вампу, находившиеся в рядах демонстрантов, и полиция попытались контратаковать мятежников, но, потеряв четырех человек убитыми и несколько — ранеными, вынуждены были отступить и рассеяться по городу. Всего было убито 20 человек, столько же было ранено. [125]

Революционное правительство Сунь Ятсена проявило решительность и энергию. Оно показало обнаглевшим купцам-компрадорам и их хозяевам-империалистам в Гонконге, что располагает реальной силой и не допустит вмешательства в свои внутренние дела. 14 октября войска, непосредственно руководимые Сунь Ятсеном, энергично атаковали «бумажных тигров» и через два-три часа принудили их отступить в западную часть города. Открытый на следующий день артиллерийский огонь парализовал наемников. Разбитые и разоруженные отряды мятежников отступили из города. Они тщетно предпринимали новые попытки организовать наступление на правительственные войска. Одержанная над «бумажными тиграми» победа, бегство их главаря Чэнь Ляньбо упрочили положение гуанчжоуского правительства и деморализовали контрреволюционное купечество. В эти дни между Сунь Ятсеном и его вечно колеблющимися «союзниками» внешне установилось единство.

Во время мятежа мы помогли сделать все, что было возможно, чтобы превратить островок Вампу в надежное убежище для Сунь Ятсена и его окружения, которым они могли бы воспользоваться в случае поражения.

В Вампу в это время находилось советское военное судно «Воровский». Не могу не отметить, что в составе команды учебного судна «Воровский» было несколько будущих советских флотоводцев, и среди них Ю. А. Пантелеев и И. С. Юмашев. Кто мог знать тогда, что через 20 лет адмирал И. С. Юмашев станет командующим Тихоокеанским флотом, который совместно с сухопутными и воздушными силами Советской Армии будет участвовать в освобождении Китая и Кореи от империалистических захватчиков?

На «Воровском» производилось укорачивание гильз полевых пушек для горных орудий, так как у нас не было снарядов нужных калибров. Катер с «Воровского» стоял у пристани, и на нем находилась казна правительства Сунь Ятсена, так как мятежники, несмотря на их ироническое прозвище «бумажные тигры», были все-таки довольно серьезной силой. С разгромом мятежа был сделан важный шаг к созданию в Гуандуне прочной базы революции.

Пребывание «Воровского» в Гуанчжоу — это интересный эпизод. Приказ «Воровскому» зайти сюда был довольно смелой политической демонстрацией нашей решительной поддержки правительства Сунь Ятсена. Канонерка, переделанная из невоенного судна, дерзко прошла мимо громадной английской военной, базы в Гонконге и встала на якорь у острова Вампу. Сунь Ятсен по достоинству оценил смысл [126] этого акта дружбы. Он лично побывал на «Воровском», где ему была устроена торжественная встреча, сфотографировался с советскими моряками.

После подавления мятежа с удвоенной энергией была продолжена учебная работа в школе Вампу.

Готовя революционные армейские кадры, мы по возможности контактировали с немногочисленными тогда в армии китайскими коммунистами. Будущее показало, что именно коммунисты стали боевым авангардом НРА, ее лучшими, храбрейшими бойцами. В Вампу получили первые представления о современном военном искусстве многие будущие выдающиеся военачальники Национально-освободительной армии. Вместе с товарищами, учившимися в военных академиях и училищах СССР, они впоследствии составила основное звено военных руководителей партизанских районов после поражения революции.

Среди китайских коммунистов, связанных по работе с Вампу, одним из наиболее выдающихся был Юнь Дайин, занимавший в 1926 г. пост главного политического инспектора этой школы. Товарищи своевременно сумели по заслугам оценить недюжинное дарование Юнь Дайина — он был выдвинут на пост главы военно-политической школы в Учане, которая должна была стать преемницей Вампу в Центральном Китае. К сожалению, поражение революции сорвало замысел, однако курсанты сыграли выдающуюся роль в подавлении одного из контрреволюционных мятежей.

Зерно, заложенное в школе Вампу и взлелеянное Коммунистической партией Китая, начинало давать всходы.

* * *

В октябре 1924 г. в Гуанчжоу на должность главного военного советника прибыл Василий Константинович Блюхер — Галин цзянцзюнь (генерал Галин), как его стали называть китайцы. Его приезд совпал с завершением первого периода китайской революции — периода собирания и расстановки революционных сил.

До приезда в Китай никто из нас, советников, работающих в школе Вампу, с ним не встречался. Приехав в Гуанчжоу, Василий Константинович сразу же вызвал нас всех к себе. После того как мы представились, В. К. Блюхер поделился с нами наблюдениями, сделанными им за эти дни. Время от времени он задавал нам самые разнообразные вопросы, как бы желая проверить правильность своих выводов.

К этому времени, как мы уже знаем, правительство Сунь [127] Ятсена контролировало только одну треть провинции Гуандун. Остальная территория провинции была занята войсками генерала Чэнь Цзюнмина и его союзников. После переворота в Пекине и окончательного поражения чжилийской группировки милитариста У Пэйфу, связанной с английским империализмом, Сунь Ятсен надеялся помешать образованию в Пекине нового правительства в форме коалиции северных милитаристов. Их глава, Дуань Цижуй, пригласил Сунь Ятсена в Пекин для консультации о создании центрального правительства Китая. Перед отъездом Сунь Ятсен выступил с декларацией, в которой сформулировал свои требования о созыве общенациональной конференции. Проводы Сунь Ятсена 13 ноября превратились в грандиозную демонстрацию.

Политическую миссию Сунь Ятсена необходимо было подкрепить военными успехами в Гуандуне. Уже давно можно было нанести решительный удар по Чэнь Цзюнмину на Восточном фронте. Неопределенность обстановки в Пекине и растерянность генералов, контролировавших соседние с Гуандуном провинции, благоприятствовали проведению Восточного похода, но мер к практическому осуществлению этой операции не принималось.

Вместе с тем все чаще стали поступать сведения о том, что Чэнь Цзюнмин готовит наступление на Гуанчжоу. Значительную денежную помощь оказывал ему бежавший в Шаньтоу лидер «бумажных тигров» Чэнь Ляньбо. Генерал Чэнь Цзюнмин для финансирования наступления разместил среди шаньтоуского купечества заем в 400 тыс. юаней. В Гуанчжоу не придавали значения этим, вообще говоря, достаточно правдоподобным слухам. Трения внутри группировки Чэнь Цзюнмина тем не менее продолжались.

Наряду с этим углубились внутренние противоречия в гуанчжоуском правительстве. Недовольство правого крыла гоминьдана политикой правительства в крестьянском вопросе приняло открытые формы. «Союзные» армии отдельных генералов не брезговали никакими средствами, выколачивая доходы из занятых ими районов, и оставляли гуанчжоускому правительству лишь жалкую часть. Генералы-пришельцы понимали, что правительство гоминьдана терпит их присутствие в Гуандуне лишь из-за своей военной слабости. Они с опасением относились к реорганизации правительственной армии и формированию новой дивизии в школе Вампу. Между тем потерпела поражение Северная экспедиция, подготовленная по распоряжению Сунь Ятсена. Войска отступали в крайне потрепанном состоянии. [128]

В течение всего декабря мы вели тщательное наблюдение за деятельностью Чэнь Цзюнмина, готовившего поход на Гуанчжоу. Чэнь объезжал свои дивизии и уговаривал генералов хотя бы на некоторое время не ссориться. 25 декабря Чэнь Цзюнмин в специальной телеграмме известил торговую палату Гуанчжоу о своем вступлении на пост главнокомандующего войсками. Уступая неоднократным просьбам гуанчжоуского купечества, говорилось в этой телеграмме, Чэнь решил начать наступление и освободить Гуанчжоу, при этом он рассчитывает на содействие торговой палаты.

За неделю до этого, 18 декабря, В. К. Блюхер просил срочно принять меры к объединению командования в руках Военного совета при ЦИК гоминьдана, а до этого провести расширенную военную конференцию генералов и командиров дивизий. Такая конференция состоялась 22 декабря. Главнокомандующим Восточным фронтом был избран командующий юньнаньской армией генерал Ян Симинь.

Генерал Сюй Чунчжи, ведавший строительством оборонительных укреплений, потребовал скорейшего окончания работ и полностью согласился с предложением В. К. Блюхера создать линию обороны, непосредственно опоясывающую Гуанчжоу. С утра до позднего вечера производилась рекогносцировка местности. Три дня В. К. Блюхер и генерал Сюй Чунчжи лазали по сопкам, расположенным вокруг Гуанчжоу, окончательно намечая линию, по которой должны были проходить окопы.

24 декабря был сформирован Военный совет в составе верного последователя Сунь Ятсена Ляо Чжункая, губернатора провинции Гуандун Ху Ханьминя, командующего гуанчжоуской армией Сюй Чунчжи, Чан Кайши, Ян Симиня и, в качестве советника, В. К. Блюхера.

Будет ли осуществлен поход генерала Чэнь Цзюнмина на Гуанчжоу? Существует ли угроза Сунь Ятсену с севера? В тот момент возросла военная активность северных милитаристов, которые старались лишить Сунь Ятсена влияния на ход событий в стране, а для этого стремились ликвидировать его опору в Гуанчжоу. Вся китайская реакция объединялась для борьбы против правительства Сунь Ятсена.

Сможет ли при таком положении правительство удержать в своих руках Гуанчжоу? В. К. Блюхер отвечал на этот вопрос утвердительно. И хотя Сунь Ятсен был в отъезде, главный военный советник уверил правительство, что Гуанчжоу удастся сохранить. Под натиском трезвого расчета В. К. Блюхера колеблющимся приходилось отступать и соглашаться с его доводами. [129]

Была ли опасность выступления со стороны внутренних противников Сунь Ятсена в самом гоминьдане? Попытки организовать свои силы реакционерами предпринимались, по они все еще не представляли серьезной угрозы. У всех была твердая уверенность, что открытого выступления в ближайшее время не произойдет. Вместе о тем Блюхер призывал нас не упускать из виду возможности использования военных затруднений правым крылом гоминьдана для давления на правительство в целях общего политического поворота вправо, особенно в крестьянском вопросе.

Военные советники, приехавшие из СССР, были заняты тщательным изучением сложившейся обстановки. Многое было еще не ясно. К тому же возникло одно обстоятельство, создавшее большие трудности в работе главного военного советника. Сунь Ятсен и его ближайшие сподвижники придавали важное значение идее экспедиции против северных милитаристов. В. К. Блюхер опасался, что Сунь Ятсен снова потребует осуществления похода на Север.

Мы понимали, что Северный поход начать невозможно, пока не будет достигнуто необходимое единство в рядах Национально-революционной армии. Нельзя было рассчитывать на успех при нависшей угрозе наступления генерала Чэнь Цзюнмина, неустойчивой общей обстановке в Гуандуне и тяжелых финансовых обстоятельствах правительства. Попытка начать Северную экспедицию, как мы видели, только что окончилась поражением. Было ясно, что Северная экспедиция была разгромлена не в ходе военных действий, а в результате ударов в тыл, столкновений отдельных генералов собственной армии. В. К. Блюхер и все мы были уверены, что юньнаньские милитаристы в Северный поход не пойдут: их вполне устраивает возможность извлекать выгоды из пребывания в Гуанчжоу. Вот почему необходимо было уговорить Сунь Ятсена временно отказаться от проведения Северного похода, а вместо этого готовиться к наступлению против Чэнь Цзюнмина.

Эту задачу В. К. Блюхер считал теперь основной.

Вопрос о Восточном фронте Блюхер неизменно включал в повестку дня заседаний Военного совета. Как-то в беседе с нами Василий Константинович сказал:

— Я докладывал доктору Сунь Ятсену предварительные соображения по плану похода, и они были одобрены. Только после успеха Восточного похода возможен Северный поход.

В январе 1925 г. Блюхер собрал нас и сообщил:

— Наконец-то, дорогие товарищи, телеграмма Чэнь [130] Цзюнмина от 25 декабря торговой палате, в которой он обещает «освободить» Гуанчжоу, встревожила правительство. Передо мной был поставлен вопрос: как отвести угрозу, нависшую над Гуанчжоу? Я ответил: предупредить наступление войск генерала Чэнь Цзюнмина своим наступлением, включив в операцию все лучшие войска... На одном из штабных совещаний против моего плана выступило несколько китайских генералов.

После долгих споров наши рекомендации были приняты. В конце концов под давлением гуанчжоуского правительства председатель Военного совета Ян Симинь подписал приказ о наступлении.

При содействии наших военных советников был составлен план обороны Гуанчжоу, при участии инженеров Е. А. Яковлева и М. Я. Гмиры срочно возводились оборонительные сооружения на подступах к городу.

— Наша сила — бурный революционный подъем в стране, рост национального самосознания трудящихся, — заявил В. К. Блюхер на одном из митингов в Гуанчжоу в годовщину смерти В. И. Ленина.

Митинги памяти Ленина были ярким выражением этого революционного подъема. Я присутствовал на нескольких таких манифестациях, и они остались в моей памяти на всю жизнь.

День смерти Ленина был рабочим днем в Гуанчжоу. Митинги на предприятиях проводились в обеденный перерыв, а вечером в некоторых пунктах города состоялись большие массовые демонстрации. Приведу записанный мною отрывок одного выступления: «Ленин открыл глаза человечеству. Он первый повел народ на борьбу за счастье, и благодаря этому в России победил народ. Мы, китайцы, томимся под гнетом империализма и сможем освободиться только тогда, когда претворим в жизнь заветы Ленина».

В день памяти Ленина, 21 января 1925 г., состоялся многолюдный митинг в Гуанчжоуском университете. Вместе с группой курсантов я был на этом траурном собрании. В президиуме вместе с гуанчжоускими руководителями был В. К. Блюхер.

После вступительного слова участники митинга спели китайскую революционную песню. Потом Ляо Чжункай предоставил слово В. К. Блюхеру. Советский полководец говорил о Ленине как о величайшем стратеге революционной классовой борьбы, о том, что с его смертью не только советский народ, но и народы всех других стран потеряли великого вождя. Закончил Блюхер свое выступление призывом [131] успешно завершить национально-освободительную революцию в Китае. Его речь была выслушана с большим вниманием и часто прерывалась бурными аплодисментами.

В условиях революционного подъема одной из важнейших задач Коммунистической партии Китая была организация массового рабочего и крестьянского движения в провинциях Гуандун и Хунань.

Перед началом Восточного похода в школе Вампу был создан пропагандистский отдел под руководством коммунистов. Работниками отдела было заготовлено 500 тыс. прокламаций к солдатам, 100 тыс. листовок для крестьян, 50 тыс. экземпляров текстов революционных песен. Все эти материалы распространялись во время Восточного похода. В крупных населенных пунктах организовывались митинги под такими, например, лозунгами: «Организация крестьянских союзов», «Снижение арендной платы». Крестьяне, особенно в уездах Хайфын и Луфын, радостно встречали части Национально-революционной армии, внимательно выслушивали пропагандистов, добровольно вызывались переносить имущество войск и во многих деревнях организовывали комитеты для встречи революционных солдат. Единодушная поддержка народа — первая важнейшая причина успешного начала похода НРА. Вторая причина — создание крепкого костяка новой Национально-революционной армии в виде 1-го и 2-го полков школы Вампу, состоявших не из профессионалов — наемных вояк, а из солдат-добровольцев. Эти солдаты, попав под благотворное влияние политработников-коммунистов и нового революционного офицерства, только что выпущенного из школы Вампу, прониклись революционным духом, поняли, за что они идут воевать.

2 февраля 1925 г. два полка школы Вампу и 16-й отдельный пехотный полк под общим командованием Чан Кайши (советник В. А. Степанов, политсоветник С. Шнейдер) были сосредоточены на островах Хумынь и Тайпин; 16-я пехотная бригада генерала Ли Фулиня — в дельте реки Дунцзян, на одном из островов против Дунгуаня; 2-я пехотная дивизия (советник Сахновский) и 7-я пехотная бригада под командованием генерала Чжан Миндэ (советник Зильберт) — в районе оставленного противником города Шилун.

Военно-морские и военно-речные силы должны были нести охрану островов Хумынь, Тайпин и дельты реки Дунцзян; часть речных канонерок выделялась для содействия пехоте в овладении городами Дунгуань и Шилун (советник по военно-морским делам Смирнов-Светловский). [132]

В голове колонны шел 1-й пехотный полк под командованием генерала Хэ Инциня. В помощь мне, советнику этого полка, В. К. Блюхер назначил артиллериста Бесчастнова и кавалериста Никулина. Полку была придана одна из двух имевшихся горных пушек системы «Арисака», которую на специально приспособленных носилках несли в разобранном виде солдаты батареи школы Вампу. Во 2-м пехотном полку советником был Палло, помощником его — военный инженер Васильев.

8 февраля в поезде на станции Шантан генерал Сюй Чунчжи и главный советник В. К. Блюхер созвали совещание с участием почти всего состава правительства и М. М. Бородина. Был принят уточненный план операции.

После совещания В. К. Блюхер пригласил военных советников к себе. Прохаживаясь по салон-вагону, он пояснял нам план операции и поставил перед каждым конкретную задачу.

— Особенно надеюсь я на части, сформированные на базе школы Вампу, — говорил Блюхер. — Они должны стать ведущими, и роль наших советников при этих частях особенно важна. Вы должны показать свое военное искусство и революционный пафос. Ваши советы не должны оставаться только советами, их нужно умело претворять в жизнь.

12 февраля войска правительства Сунь Ятсена перешли в наступление. Военные советники были охвачены смешанным чувством радости и тревоги. Мы отчетливо представляли себе, что только активными действиями, предупредив наступление противника, можно укрепить революционную базу в Гуандуне.

21 февраля мы заняли Байманхуа и Пиньшаньсюй. Так победоносно начался Первый восточный поход.

* * *

12 марта 1925 г. в Пекине умер великий китайский революционер доктор Сунь Ятсен. На другой день созданная им Национально-революционная армия одержала решающую победу над противником под Мяньху.

На высотах западнее этого города в тот день разыгрался упорный встречный бой, в ходе которого в несколько раз превосходящие силы противника пытались обойти и разгромить авангардный 1-й полк школы Вампу. Мне с командиром полка генералом Хэ Инцинем пришлось решать головоломные задачи. Противник то и дело пытался обойти наш левый фланг. И чтобы не допустить этого и продержаться до подхода 7-й бригады и 2-го полка школы Вампу, которые [133] почему-то запаздывали, мы выдвигали навстречу обходящим частям противника то учебную команду полка, то резервный 2-й батальон, то, наконец, последнее остававшееся у нас в запасе отделение. Противник так и не смог обойти нас, он лишь растянул свой правый фланг. Потом враг навалился на высоту, где располагался штаб полка, и всем нам, собиравшимся утолить наконец свой голод, пришлось отложить приготовленный рис и залечь за винтовки и пулеметы.

Но вот подошли наконец 7-я бригада и 2-й полк. Основательно измотанный враг был разбит и обращен в бегство.

Победа под Мяньху была лучшей данью памяти Сунь Ятсена, кульминационным моментом всего Первого восточного похода. Новая Национально-революционная армия заявила, что она существует как реальная и весьма внушительная сила, и день 13 марта стал днем ее рождения.

После разгрома врага под Мяньху войска гуанчжоуского правительства неудержимо двинулись вперед.

13 марта в 18 часов на совещании с участием командиров частей и советника Зильберта было принято решение с утра 14-го атаковать Хэбо. Однако ночью противник без боя оставил город.

Вечером в Хэбо было принято решение продолжать 16 марта преследовать противника в направлении Синнина. Для решения главной задачи — уничтожения отступающих войск — по предложению В. К. Блюхера была создана ударная группа из полков школы Вампу и двух бригад под общим командованием Чан Кайши. Этой группе поручалось 19 марта занять Синнин и Ухуа. Всего, по подсчетам штаба Чан Кайши, против нас сосредоточилось 10 тыс. штыков, а в нашем распоряжении было только 5 тыс. солдат. Генералы не знали, что предпринять. Без возражений они приняли предложение В. А. Степанова атаковать главные силы противника полками школы Вампу и 1-й бригадой (до 3,5 тыс. бойцов).

Утром 17 марта противник неожиданно отошел. Было решено, проделав 50-километровый форсированный марш, 18 марта вечером занять Ухуа. К 22 часам 18 марта части группы, преодолев чрезвычайно трудную горную дорогу, неожиданно для противника подошли к Ухуа и окружили город. Позднее выяснилось, что Чан Кайши, как обычно, не забыл оставить неприятелю лазейку: дорога, ведущая к Синнину, была свободной. По «золотому мосту» Чан Кайши 500 солдат противника ночью беспрепятственно отошли по дороге на Синнин, оставив два пулемета и телефонные аппараты. [134] В плен попали начальник штаба 4-й дивизии и другие офицеры. Боясь обвинений в том, что он «выпустил» противника, Хэ Инцинь потихоньку от советников донес командованию, что вражеских войск в Ухуа не было.

Около 11 часов 19 марта 2-й полк школы Вампу и 1-я бригада выступили на Синнин. Из-за успокоительного донесения Хэ Инциня наши войска шли без всяких предосторожностей и неожиданно подверглись обстрелу с окрестных высот. У городских стен наши части встретили организованную оборону. К тому же поступили сведения, что на нас движется около 2 тыс. солдат противника, каким-то образом оказавшиеся в нашем тылу, и передовые части этой колонны уже на подходе к городу. Чан Кайши собирался было отменить наступление на Синнин и бросить все силы навстречу приближающемуся противнику, но энергичное вмешательство В. А. Степанова предотвратило это решение.

Головной батальон 2-го полка, встретив у городских стен отпор, остановился и ограничился наблюдением за городскими воротами. И другие части стояли на месте, ничего не предпринимая. Казалось, что силы противника были ничтожны по сравнению с нашими, но стены и ров, наполненный водой, сдерживали наступление. Было принято предложение В. А. Степанова: пользуясь вечерней темнотой, с помощью лестниц взять город приступом. В. А. Степанов, опасаясь подхода к противнику подкреплений, торопил с атакой. И все же в назначенное время она не состоялась. С 6 до 9 часов утра 20 марта на высотах южнее Синнина происходила перестрелка. Защитники города безуспешно попытались сделать вылазку. В 10 часов было получено донесение о том, что противник, появившийся в нашем тылу, на юго-востоке, разбит, захвачено около сотни пленных и столько же винтовок.

В тот же день к 23 часам лучшая дивизия противника в составе 5-й и 6-й бригад общей численностью до 2,5 тыс. бойцов, проделав 50-километровый марш, подошла к Синнину. В 4 часа утра командир дивизии приказал 5-й бригаде атаковать высоты южнее Синнина. Встречной атакой противник был окружен и пленен. К 8 часам с этой бригадой покончено. Почти весь командный состав бригады попал в плен или был уничтожен. Около 22 часов в результате нашего наступления сбита с позиций и отступила на северо-восток 6-я бригада противника; захвачено много винтовок и пленных. Около 24 часов одна из рот школы Вампу ворвалась в южные ворота города, за ней последовал весь 2-й полк. [135]

Наш 1-й пехотный полк находился значительно южнее.

В ночь на 21 марта Зильберт получил от меня письмо с просьбой перейти с бригадой в Хэкоусюй для совместных действий.

Со второй половины марта на юге Китая начались тропические ливни, которые тянулись целый месяц, а то и более. Мы условились с Зильбертом идти параллельно по берегам реки, чтобы не растягиваться по одной дороге. Ливни сорвали наши планы. Мелководная река вдруг на наших глазах стала многоводной, свирепой и начала так подниматься, что мы практически могли оказаться отрезанными друг от друга. Поэтому я попросил Зильберта быстрее переправиться на левый берег. Это оказалось весьма кстати: мы вскоре получили приказ идти на Синнин и 22 марта прибыли туда.

...21 марта утром на внутренний рейд Шаньтоу пришли 3 крейсера и 6 мелких судов неприятельского шанхайского флота. Находившийся в этот момент в Шаньтоу Сюй Чунчжи имел в своем распоряжении только роту охраны. Он пришел в необычайное волнение, когда разведка донесла, что на борту одного из крейсеров сам генерал Чэнь Цзюнмин. Полагая, что Шаньтоу занят своими войсками, он прибыл туда с отрядом в 600 человек. По счастью, Чэнь, увидев гоминьдановские флаги, не решился высадиться. Откуда ему было знать, что «гарнизон» города состоит из одной роты!

В это время из Гуанчжоу в Шаньтоу пришел транспорт «Юн-Фун» с гуанчжоуской школой курсантов и личной охраной генерала Сюй Чунчжи — всего около 400 солдат, среди которых был наш советник сапер Гмира. Транспорт, разминувшись с судном, посланным ему навстречу для предупреждения об опасности, совершенно спокойно вошел в порт. Флот Чэнь Цзюнмина открыл по транспорту артиллерийский и ружейный огонь, захватил его и отвел в Амой. Но, поскольку руководство военного флота провинции Фуцзянь как раз в это время подумывало о переходе на сторону гуанчжоусцев, через 10–12 дней захваченные солдаты и офицеры, в том числе и Гмира, были отпущены.

На этом Первый восточный поход, по существу, закончился.

В донесениях об итогах Первого восточного похода командиры соединений сознательно преуменьшали количество взятых ими трофеев: боялись, как бы не пришлось с кем-то делиться.

Удалось при весьма ограниченных силах разбить численно превосходящего противника. В первую очередь это [136] стало возможным благодаря храбрости, выдержке и стойкости солдат, командиров и политработников Национально-революционной армии, внявших призывам Сунь Ятсена «малым числом» побеждать «многочисленного противника», «одному» бороться «против ста». Здесь немалая заслуга и советских военных и политических советников, принимавших самое активное участие в создании новых вооруженных сил, в разработке и осуществлении их оперативных и стратегических планов.

Решающим для этой победы было: во-первых, тесное сотрудничество гоминьдана и Коммунистической партии Китая, благодаря которому заметно укрепилось положение революционного правительства; во-вторых, зарождение новой, Национально-революционной армии, основу которой составили 1-й и 2-й полки школы Вампу. Именно эти части сыграли главную роль в победном завершении Первого восточного похода. Армия демократизировалась, в ней появился институт политических работников. Между армией и народом возникли отношения дружбы и взаимной помощи...

По окончании похода мы на лодке спустились из Синнина до Шаньтоу и оттуда на пароходе отбыли в Гуанчжоу.

* * *

После Первого восточного похода положение в Гуанчжоу было вполне устойчиво. Коммунистическая партия Китая и гоминьдан готовились к проведению Второго всекитайского съезда профсоюзов и Первого съезда крестьянских союзов провинции Гуандун. Но после смерти Сунь Ятсена правые элементы гоминьдана сразу подняли голову. Уход на восток надежных правительственных войск фактически привел к тому, что правительство очутилось в окружении «союзных» войск юньнаньских и гуансийских милитаристов. Правые гоминьдановцы искали в них опору в борьбе с верными соратниками Сунь Ятсена. «Союзные» армии юньнаньских и гуансийских милитаристов почти открыто готовили в Гуанчжоу мятеж.

На специальном заседании правительства 24 апреля было решено послать в Шаньтоу Ляо Чжункая, Чан Кайши и В. К. Блюхера, чтобы договориться с командующим гуанчжоуской армией генералом Сюй Чунчжи о действиях против заговорщиков.

27 апреля по пути в Шаньтоу на пароходе эта делегация решила, что единственный способ подавления мятежа — вооруженная борьба. Это решение было результатом усилий В. К. Блюхера. Чан Кайши расценивал положение как безнадежное. Он предлагал без боя отдать Гуанчжоу. [137]

В. К. Блюхер доказывал, что потеря Гуанчжоу нанесет тяжкий, трудно поправимый ущерб революционному движению не только в Гуандуне, но и во всем Китае, что за Гуанчжоу необходимо драться и сил для этого достаточно. В. К. Блюхера поддержал Ляо Чжункай, и Чан Кайши вынужден был согласиться.

В конце концов левое крыло победило: было решено военным путем разрубить юньнаньско-гуансийский узел и выдвинуть лозунг полного очищения провинции Гуандун от реакционных милитаристов.

10 мая В. К. Блюхер предложил правительству план борьбы с мятежниками. План получил полное одобрение и 13 мая был подробно рассмотрен в Шаньтоу на совещании в штабе.

Исходное положение для наступления на Гуанчжоу, где мятежники к концу мая стали хозяевами положения, войска должны были занять 6–7 июня. Правительственная армия имела немало слабостей: большая разбросанность после только что закончившегося Первого восточного похода, неоднородность состава и политико-морального состояния войск.

План В. К. Блюхера учитывал несколько вариантов действий противника, который мог обрушить главный удар на ту или иную группу правительственных войск. Планом предусматривалась и такая временная мера, как вывод правительственных войск из Гуанчжоу и в случае необходимости эвакуация государственных ценностей на остров Вампу. Жизнь показала дальновидность и проницательность советского полководца.

Ввиду ненадежности связи группам правительственных войск было приказано точно придерживаться последовательности действий, установленной планом В. К. Блюхера. Все оперативные вопросы были возложены на Блюхера. Остальные советники находились в войсках.

Во время подготовки к разгрому мятежа юньнаньских и гуансийских милитаристов политработники Коммунистической партии Китая, гоминьдана и Национально-революционной армии провели большую политическую кампанию. Они разъясняли народу, кто его друзья, а кто враги, и обеспечивали массовую поддержку революционных сил.

Вести политическую работу среди крестьян было особенно трудно. Главную роль в этой важной работе играли коммунисты. И они сумели добиться поддержки масс.

Для организации крестьянского движения в Гуандуне решающее значение имело постоянное пребывание коммунистов-пропагандистов в деревнях. [138]

На востоке провинции Гуандун работа среди крестьянства велась одновременно с политическим закреплением районов, освобожденных от войск милитариста Чэнь Цзюнмина. Положение было нелегким. Крестьянские союзы были плохо организованы. Дело особенно осложнилось, когда правительственные войска ушли в Гуанчжоу на борьбу с мятежниками.

Среди населения, которое еще недавно с радостью встречало войска гуанчжоуского правительства, теперь росло недовольство. Из письма В. К. Блюхера от 26 марта 1925 г., адресованного В. А. Степанову, мы узнали, что еще во время Первого восточного похода Блюхер рекомендовал Сюй Чунчжи приступить к политическому закреплению районов. Для этого он. советовал передать функции начальников уездов вновь созданным революционным комитетам. Сюй Чунчжи под разными предлогами уклонялся от проведения выборов в уездные и городские органы управления. Он также отклонил предложение создать политотделы и ввести институт военных комиссаров во всех соединениях гуанчжоуской армии.

Захватив территорию, генералы гуанчжоуской армии при молчаливом согласии Сюй Чунчжи назначили начальников уездов из своих и сразу приступили к выжиманию налогов. Они проявляли особую поспешность, так как опасались, что занятые ими районы могут отойти к другим, в частности к генералу Чан Кайши. В штаб все время поступали от крестьян жалобы на вымогательства, а в отдельных случаях — и на грабежи. Недовольство населения росло. Масла в огонь добавляли сторонники Чэнь Цзюнмина, говорившие населению, что прежде оно привыкло к определенному, «законному», порядку, а теперь очутилось во власти анархии.

И все-таки крестьяне тянулись к новой, революционной власти. Особенно хорошо крестьянские союзы действовали в уезде Хайфын, на полпути между Гуанчжоу и Шаньтоу. Ведущую роль здесь играли коммунисты, возглавляемые Пэн Баем.

В Хайфыне был создан и вооружен крестьянский отряд, который имел 150 винтовок и 20 револьверов. Вооруженным крестьянским отрядам было предложено в случае возвращения войск Чэнь Цзюнмина уйти в горы и начать партизанскую войну. Коммунисты организовали военную школу для подготовки командного состава этих отрядов. Инструкторами школы были 13 курсантов школы Вампу, в том числе коммунисты. Была создана также вторая школа для подготовки крестьянских агитаторов. [139]

Сложнее в то время обстояло дело в уезде Луфын — будущем втором, после Хайфына, форпосте партизанской борьбы на юге Китая. Здесь в гоминьдановскую организации входило 150 человек, из них только трое были коммунистами.

Между тем гроза надвигалась, 17 мая гуанчжоуское правительство переехало частью на остров Хэнам, к западу от города, и частью на остров Вампу. Мятежников останавливали от выступления лишь внутренние распри, доходившие до вооруженных столкновений.

Коммунистическая партия и Союз социалистической молодежи Китая в этих условиях не теряли времени. Они организовали широкие массы рабочих и крестьян на поддержку революционного правительства. Под руководством коммунистов была обеспечена благоприятная для войск Восточной группы политическая обстановка. Ляо Чжункай — наиболее стойкий последователь Сунь Ятсена развил энергичную деятельность по политической подготовке войск Западной группы, а также населения Гуанчжоу.

Большую работу вели и наши люди. Конечно, не всем советникам и не всегда было легко провести в жизнь указания В. К. Блюхера и добиться принятия нужного решения. По-прежнему особенно трудно приходилось В. А. Степанову — советнику при Чан Кайши.

Сложная задача выпала на долю советника по связи М. И. Дратвина. В зависимости от характера документов и обстановки он отправлял донесения и приказы на канонерках, самолетах, по радио, телеграфу, телефону. В этом помогали работники крестьянских союзов. Из одной деревни в другую они переносили наши документы, передавая их, как своего рода эстафету, другим членам крестьянских союзов.

Несмотря на эти трудности, вся информация, как правило, поступала вовремя.

Большую помощь связи и разведке оказывали наши летчики: Василий Сергеев, Александр Кравцов, Христо Паков, штурманы Оскар Базенау, Джон Тальберг, которые без хороших карт, при одном аэродроме, с невероятной смелостью выполняли многочисленные задания.

В первых числах июня В. К. Блюхер вызвал меня к себе, ознакомил с обстановкой и сказал:

— Гуанчжоу — это стул, на котором сидит противник. Ваша задача — с помощью курсантов школы Вампу выдернуть из-под него стул. Для этого выделяется десантная, вернее, ударная группа, в состав которой войдет школа Вампу. [140]

Эта ударная группа сосредоточится десятого июня на острове Хэнам, утром одиннадцатого июня форсирует реку Чжуцзян и овладеет городом.

С артиллерийским советником Гилевым, инженером Васильевым и советником по военно-морским делам Смирновым-Светловским мы выбрали место для форсирования реки южнее городского предместья Дуншань. Это облегчало развитие боя после переправы.

Войска гуанчжоуского правительства, подобно водопаду, устремились к городу. Противник был окружен и разбит.

Заняв город, курсанты школы Вампу и хунаньской школы организовали охранение. Отряд, в котором советником был Шалфеев, севернее города атаковал отступающего противника и занял возвышенность у старых крепостных стен.

Стремительные действия правительственных войск и особенно десантно-ударной группы раздробили оборону противника. Генералы и офицеры штабов бежали частью на территорию иностранной концессии Шамянь, частью на иностранные пароходы. Оставленные без управления войска сдавались без боя. В плен было взято 17 тыс. человек, из них 500 офицеров.

Население Гуанчжоу было уверено в силах правительства и его армии. Сразу же при появлении курсантов школы Вампу горожане выходили из домов, приветствуя их, а купцы открывали магазины.

В 15 часов 12 июня правительство известило население о своем возвращении с острова Хэнам в город. Решающую роль в победе вновь сыграли полки и курсанты школы Вампу.

Большое значение имело то обстоятельство, что разгром мятежа фактически организовал и возглавил один из талантливейших полководцев Красной Армии — Василий Константинович Блюхер, а в войсках находились наши советники, напрягавшие все силы, проявлявшие большое умение, чтобы до конца выполнить свой долг, быть на высоте идей пролетарского интернационализма.

* * *

В конце мая 1925 г. в Шанхае полицией иностранного сеттльмента была расстреляна демонстрация протеста против убийства на японской фабрике рабочего-коммуниста. В Шанхае и по всей стране развернулось антиимпериалистическое «движение 30 мая». Повсеместно происходили забастовки, организовывались демонстрации под лозунгами: «Долой империализм!», «Аннулировать неравноправные договоры!». [141]

На призыв Компартии поддержать шанхайских забастовщиков и выступить на борьбу против империалистов, за отмену неравноправных договоров, за национальное освобождение откликнулись и трудящиеся Гуандуна. 21 июня началась стачка рабочих в Гонконге. 23 июня 70-тысячная демонстрация состоялась в Гуанчжоу. По демонстрантам со стороны англо-французской концессии в Шамяне был открыт пулеметно-ружейный, а с крейсеров — и артиллерийский огонь. Зверская расправа только усилила размах революционного движения: забастовка рабочих Гуанчжоу и Гонконга (Сянгана) к 1 июля превратилась во всеобщую политическую стачку. Начался массовый антианглийский бойкот. В рядах гоминьдана происходила консолидация «левых».

«Левые» в гуанчжоуском правительстве стремились реорганизовать армию на началах централизованного управления, взять под контроль финансы, упорядочить налоговую систему и освободить Гуандун от милитаристов.

На юге страны с «левыми» силами гоминьдана тесно сотрудничали коммунисты. Их преданность делу революции, авторитет, которым они пользовались в народе, во многом обусловили революционные победы гуанчжоуского правительства.

Разгром мятежников помог создать революционную базу на юге страны. Но по-прежнему перед силами революции стоял вопрос о подготовке в провинции Гуандун плацдарма для завершения формирования Национально-революционной армии, опирающейся на массовое народное движение, и проведении Северного похода.

Новая армия создавалась в сложных условиях. Попытки объединить армию и полностью подчинить ее правительству прежде всего натолкнулись на сопротивление феодально-милитаристских элементов внутри самой зарождающейся Национально-революционной армии.

Да и в гуанчжоуском правительстве и среди верхушки гоминьдана к этому времени сформировалась правая оппозиция из буржуазных политиканов и милитаристов, напуганных подъемом революционной волны. Ее возглавил Ху Ханьминь, а позднее к ней примкнули назначенный военным министром Сюй Чунчжи и начальник полиции У Течэн.

Правые гоминьдановцы при поддержке английских империалистов готовили еще один контрреволюционный переворот.

20 августа 1925 г. правые перешли к активным действиям. В 10 часов утра у здания ЦИК гоминьдана жертвой [142] наемного убийцы пал Ляо Чжункай — подлинный вождь «левых» сил гоминьдана, верный последователь Сунь Ятсена.

Арестованный Линь Чжимянь, один из главных участников убийства Ляо Чжункая, рассказал, что в Гонконге был создан специальный фонд в размере 2 млн. юаней для убийства революционеров.

После убийства Ляо Чжункая в правительстве заметно проявилась растерянность. На экстренном заседании Военного совета, состоявшемся сразу же после покушения, была избрана руководящая тройка в составе Ван Цзинвэя, Сюй Чунчжи и Чан Кайши. В заседаниях тройки приняли участие М. М. Бородин и вместо уехавшего в Советский Союз В. К. Блюхера один из старших советников (замещавший главного) — В. П. Рогачев.

Обстановка стала опять накаляться. С мятежниками в Гуанчжоу хотя и было покончено, но, как только Восточная группа правительственных войск была брошена для борьбы с ними, генерал Чэнь Цзюнмин опять всплыл на поверхность. Разорвав договорные обязательства, он двинул свои войска из провинции Фуцзянь и к концу сентября снова занял почти весь восток Гуандуна. Чэнь Цзюнмин не скрывал, что его цель — завладеть Гуанчжоу.

Правительство правильно определило, что в такой обстановке главный враг, с которым нужно в первую очередь покончить, — войска Чэнь Цзюнмина. Началась подготовка ко Второму восточному походу.

* * *

Командование НРА разработало подробный план Второго восточного похода, для проведения которого были выделены следующие силы: 1-й корпус, 4-й корпус (советник Ф. Сахновский); Саньшуйская группа (советник С. Шнейдер); 1-я отдельная дивизия (советник Е. Тесленко); 6-й корпус (советник Н. Кончиц).

Советниками были назначены: при 1-й пехотной дивизии — А. Черепанов, при 3-й — Панюков, при 4-м полку — Шевалдин.

Главнокомандующим Вторым восточным походом правительство назначило Чан Кайши, советником при нем был В. П. Рогачев.

С отъездом В. К. Блюхера влияние советников на стратегическую и оперативную подготовку Второго восточного похода заметно ослабло. Это отрицательно сказалось в дальнейшем. [143]

Еще во время Первого восточного похода крепость Вэйчжоу, как омут, все время притягивала Чая Кайши. Тогда этому воспрепятствовал В. К. Блюхер, и, как потом подтвердилось, он был прав. На этот раз Чан Кайши решил ознаменовать начало похода штурмом Вэйчжоу, в чем опять-таки не было особой нужды.

Вэйчжоу, как и подобает всякой средневековой твердыне, была овеяна легендарной славой: молва утверждала, что за две тысячи лет своего существования крепость ни разу не была взята штурмом, несмотря на многочисленные попытки.

До сосредоточения войск небольшая группа китайских офицеров во главе с Хэ Инцинем совместно с советниками-артиллеристами Бесчастновым, Гилевым, советником по пулеметному делу Палло, военным инженером Яковлевым под моим началом выехала на катере для рекогносцировки; не доезжая до крепости Вэйчжоу 1–1,5 км, мы высадились, поднялись на высоту и подошли еще ближе.

При первоначальной рекогносцировке мы наметили плацдарм для главного штурма, условившись окончательное решение вынести после детальной разведки, когда войска окружат крепость.

Мысль о неприступности крепости определенно продолжала довлеть не только над офицерами, но и над командованием. Внешне это выражалось в рассуждениях о том, что не лучше ли разбить противника в поле, в жалобах на холодное время года, отсутствие одеял и т. д.

Для штурма выделялись 4-й полк 2-й дивизии и 3-я дивизия 1-го корпуса. 4-й полк 10 октября к 12 часам расположился против северо-западной части крепости, чтобы начать штурм в районе северных ворот. Справа от него, на запад, юг и юго-восток от крепости, к 18 часам должна была занять позицию 3-я дивизия, которой поручалось штурмовать наиболее уязвимый участок стены.

10 октября командный состав 4-го полка во главе с опытным и отважным командиром полковником Лю, его советником Шевалдиным, старшим советником-артиллеристом Бесчастновым, инженером Яковлевым, артиллеристом Гилевым и китайским офицером, командиром двухорудийной горной батареи, произвел рекогносцировку.

Выяснилось, что стены крепости на главном участке штурма почти повсюду имеют высоту 12–14 м с парапетом в рост человека и толщиной около 1 м. Основание стены, как мы убедились после взятия крепости, имело толщину от 8 до 10 м. [144]

Это была самая неприступная часть крепости, но зато к ней имелись сухие подступы; развалины ближайшей деревни давали возможность скрытно подвести войска, протока — укрыть их от огня перед последним броском.

Всю ночь на 12 октября происходила не особенно интенсивная перестрелка. 12 октября в 11 часов командир полка получил боевой приказ о штурме.

В полдень в полк прибыли Чан Кайши и советник В. П. Рогачев. Осмотрев с наблюдательного пункта участок, выбранный для штурма, они подтвердили приказ.

В полку был проведен митинг, на котором командование призвало солдат добровольно вступить в ударный отряд, который спешно создавался по последнему указанию Чан Кайши, После взятия Вэйчжоу каждому добровольцу было обещано 30 юаней. Этот приказ был данью традициям милитаристской армии, где все сводилось к оплате каждой операции. Вряд ли нужно было прибегать к этой мере теперь.

В 18 часов отряд был собран, разделен на шестерки, группам были выданы лестницы, и под руководством Шевалдина и Яковлева началась тренировка на стене разбитого дома высотой 10–20 м. Яковлев показал, как нужно нести, подтаскивать, прислонять к стене лестницу, поддерживать ее, влезать, бросать на стену гранаты. Группа в пять-шесть человек подносила лестницу бегом с расстояния 20 м, и двое-трое влезали вверх. Все это занимало менее полминуты. Настроение у всех было боевое.

К 24 часам пехотные подразделения и батареи заняли исходные позиции.

Батарея «Арисак» гвоздила крепость вплоть до момента, назначенного для атаки, прервав артподготовку лишь на полчаса, ибо раскалились стволы. В этот день было выпущено до 500 снарядов.

В 13 часов мы с генералом Хэ Инцинем, переправившись через реку Дунцзян, побывали на позиции нашей батареи. Артиллерийский расчет, состоявший из курсантов школы Вампу, работал слаженно. Гилев почему-то был не в военной форме, а в белом полотняном костюме, пиджак лежал тут же, на ящике из-под снарядов. В одной рубашке, обтирая время от времени пот, он сам наводил на цель оба орудия, командовал: «Огонь!» — и в такт команде энергично взмахивал своей круглой соломенной шляпой.

По-видимому, нам удалось согнать защитников крепости со стены. Приближалось время штурма. Над нашими позициями и над Вэйчжоу пролетел самолет. В 13 часов [145] 45 минут точно по графику орудия перенесли огонь в глубину, чтобы не поразить штурмующих. Теперь по промежуткам между зубцами парапета открыли огонь пулеметы.

Но что случилось? Почему в назначенное время ударный отряд не бросился на стену? К нашему ужасу, оказалось, что он не успел сосредоточиться у протоки во время артиллерийской подготовки.

Возникла 15-минутная пауза. Противник оправился, вновь занял оборону за сохранившимися зубцами парапета и мешками с землей и, прикрытый таким образом от пулеметного огня, начал почти безнаказанно расстреливать наших храбрецов. К несчастью, перед походом офицерам и политработникам были выданы кителя цвета хаки, а все солдаты были одеты в темно-синее. Поэтому стрелки имели возможность прежде всего выводить из строя командный состав.

Наша дивизия находилась в резерве, а мы с генералом Хэ Инцинем выдвинулись вперед и наблюдали безрадостную пока что картину штурма.

Командир добровольцев совершил, конечно, крупную ошибку, промедлив с выдвижением своего отряда к стене, но в бою вел себя геройски: находясь под яростным обстрелом, в 70–80 м от врага, он все еще пытался возобновить штурм. Вскоре пуля сразила его. Принявший командование ударным отрядом командир 2-го батальона тоже погиб. Перешедший в атаку 1-й батальон лишился комбата и всех ротных командиров.

И тут, взяв с собой комендантскую команду, бросился вперед полковник Лю, решивший лично повести на штурм уцелевших солдат. Но это был шаг отчаяния: у самой стены командир полка упал, получив смертельную рану.

Неудача угнетающе подействовала на всех, в том числе и на Чан Кайши, который хотел уже отказаться от штурма.

В. П. Рогачев, будучи советником при Чан Кайши, попросил его задержать отдачу приказа о прекращении атак до тех пор, пока он не побывает на месте и не ознакомится с создавшейся обстановкой.

Вскоре Рогачев прибыл, собрал нас и сообщил, что Чан Кайши в отчаянии и просят еще раз взвесить, не лучше ли отложить штурм.

Мы решительно запротестовали. Яковлев сказал:

— Нет сомнения, что будет взят этот китайский Измаил, здесь нет Суворова, но есть коммунисты.

Не один Яковлев, все мы, и русские, и китайцы, твердо верили в революционное сознание людей. По нашей просьбе [146] для участия в штурме перебросили два батальона 8-го полка 3-й дивизии, которая в сегодняшнем бою еще не участвовала.

Руководить штурмом было приказано генералу Хэ Инциню Теперь уже и я, его советник, перестал быть сторонним наблюдателем.

Не без труда мне удалось уговорить Гилева поддерживать штурмующих артиллерийским огнем до самой стены и даже при начале ее штурма.

Вспомнив, как перед рождеством 1916 года латышские и сибирские стрелки штурмовали германские позиции на рижском плацдарме, двигаясь растянутыми в глубину цепочками, я предложил и здесь использовать подобный метод: на некотором удалении от передовых штурмовых групп, бегущих с лестницами, в затылок им направить для страховки одну, а вслед за ней и вторую тройки, которые должны быть готовыми заменить выбывших из строя товарищей, продолжить и завершить начатое ими дело.

Наконец все было готово. В 12 часов раздался первый орудийный выстрел. Огонь со стены сразу замолк. Офицер, исполнявший обязанности командира 4-го полка, и советник Шевалдин находились в протоке, куда огонь противника не доставал. Ровно за пять минут до начала штурма, подхватив левой рукой маузер, элегантный командир полка из свежей 3-й дивизии вышел из укрытия и молодцеватой походкой тоже направился к протоке.

Ровно в 14 часов из протоки вышли ведущие. За ними понесли лестницы, потом тронулись страхующие тройки. Гуськом вытянулись передовые отделения. Огонь противника выводил из строя многих бойцов. Они падали, но лестницы тут же подхватывали и несли дальше их товарищи, шедшие сзади.

И вот первые восемь — десять бойцов подбегают к стене, но не успевают приставить лестниц: их сражает огонь врага. Невредим лишь политрук роты, в руках у него под самой стеной развевается знамя. Солдаты цепочками совершают короткие перебежки. У стены уже человек пятнадцать.

К этому времени артиллерия подавляет огневые точки на башнях, и перекрестный огонь врага прекращается, стреляют теперь лишь со стены, но перед нею образуется «мертвое пространство», где укрываются штурмующие. Вдруг замолкает артиллерия.

— В чем дело, Геннадий? — кричу в телефон.

— Боюсь ударить по своим, и снаряды кончаются. [147]

— Тем более надо помочь солдатам забраться на стену.

Раздаются новые выстрелы.

При поддержке яростного пулеметного огня солдаты установили первую бамбуковую лестницу, по ней цепко лез стрелок в широкополой соломенной шляпе. А вот левее — вторая лестница. Боец-коммунист поднимается по ней. Напряжение достигает предела. Боец достигает основания парапета и швыряет на стену гранату. На какой-то момент все застывает... Слышится оглушительный взрыв. Еще секунда! «Ура!» Боец — на стене.

Рядом другие лестницы, по ним с фантастической ловкостью карабкаются солдаты и офицеры. В 16 часов 10 минут на стене — знамя!

Во время боя я как-то не заметил, что Евгения Андреевича Яковлева нет рядом. И тут я его увидел. Он бежал с первыми волнами атакующих. Через минуту он уже на стене, скрывается за парапетом.

На стенах рвутся гранаты, слышится ружейный, пулеметный огонь. Солдаты кричат, охваченные восторгом победы.

Бежавший вдоль стены далеко впереди других Яковлев наскочил на бойцов 3-й дивизии. Не зная языка, он оказался в трудном положении. Его схватили. «Ну, — подумал он, — конец!» И вдруг наш герой полетел вверх. Бойцы на радостях в знак уважения к советнику принялись его качать.

Чан Кайши фактически не руководил штурмом Вэйчжоу. При первой же неудаче он совсем потерял веру в успех. Даже место для своего командного пункта он выбрал на второстепенном направлении.

В этом бою мы вновь почувствовали единство Национально-революционной армии и народа. Интересно, что на бумажных флагах, с которыми население встретило победителей, имелись и приветственные надписи в честь русских товарищей.

Радость победы была омрачена похоронами павших в бою. На траурном митинге слово было предоставлено и мне. В рукописном журнале «Кантон» за 1926 год сохранилась запись моего выступления.

Я говорил тогда о том, что на поле боя забываешь обо всем и ничего не жалеешь для победы, но, когда бой утихает, тебя охватывает бесконечная скорбь по павшим товарищам.

«Особенно острую боль, — говорил я, — чувствуешь, когда в памяти вырисовывается образ погибшего друга, которого [148] ты знал, с которым ты работал, о котором жизнь оставила в твоей памяти не одну страницу воспоминаний.

Такого друга, командира полка Лю, я потерял в бою под Вэйчжоу 13 октября 1925 года.

Я познакомился с ним год назад, возвращаясь на пароходе с острова Вампу в Гуанчжоу. Китайцы обычно при первом знакомстве сдержанны. Он же просто, без церемоний, подошел ко мне, заговорил. Наша беседа не отличалась изысканностью. Он знал несколько слов по-английски и «хорошо» и «нехорошо» — по-русски, я говорил немного по-китайски, но людям, связанным общностью дела, не требуется много слов. Они понимают друг друга и молча.

Позднее нам приходилось совместно обучать курсантов школы Вампу и солдат новой армии, встречаться и на банкетах, и в боях.

Полковник Лю был хорош на учении, приятен в беседе, крепок в дружбе и красив в бою.

Он был кавалерист со всеми присущими представителям этого рода войск положительными качествами: подвижен, жизнерадостен, принимал молниеносные решения в бою и вел в атаку свою часть, как ураган.

Часто я любовался им и прочил ему славу великих полководцев. Я мечтал, что, когда национальная армия выйдет за пределы Гуандуна, он сменит непривычную для него пехоту на легкую конницу. Однако трудно предугадать судьбу человека.

Когда атака его полка под стенами крепости Вэйчжоу захлебнулась, он во главе взвода бросился вперед, чтобы вновь зажечь остывающий порыв пехоты. Из 40 бойцов, которых он вел в атаку, в живых осталось 18 человек. Среди них не было полковника Лю. Смертельно раненный, он был вынесен плачущими от горя солдатами с поля боя и, не приходя в себя, умер.

На другой день его полк, оставшийся почти без офицеров, впервые в истории Вэйчжоу берет штурмом стены крепости и празднует победу. С грустью мы смотрим на гроб павшего смертью храбрых друга и командира.

В лице товарища Лю партия потеряла боевого участника революции — бойца, а солдаты — командира, которому сопутствовала победа.

Мир праху твоему, храбрейший!

Память о тебе надолго останется в наших сердцах, а боевые подвиги твои будут записаны на страницах революционной истории Китая. Они будут служить примером китайским юношам». [149]

Так закончил я свое выступление на траурном митинге, посвященном памяти бойцов, павших во время штурма крепости Вэйчжоу.

Крепость Вэйчжоу была, по существу, взята коммунистами, чья воля оказалась тверже неприступных стен, И одним из храбрейших в рядах атакующих был наш боевой друг и товарищ Лю.

* * *

В дни ожесточенных боев за крепость Вэйчжоу снова создалось напряженное положение.

Агенты Чэнь Цзюнмина распускали в Гуанчжоу панические слухи и организовывали поджоги. Диверсанты сожгли казармы дивизии школы Вампу и квартал вокруг центральной электростанции, которую едва удалось отстоять от огня.

Осложнилась обстановка и на Восточном фронте. Чэнь Цзюнмин двинул войска на Гуанчжоу, пытаясь при поддержке флота северных милитаристов и империалистов Гонконга завладеть им.

Поэтому первоначальный план наступления Национально-революционной армии был изменен и мы, по существу, вернулись к плану Блюхера в Первом восточном походе.

Теперь Южная группа под командованием Хэ Инциня (советник А. Черепанов) в составе 1-й дивизии школы Вампу и 1-й дивизии У Течэна (советник Е. Тесленко) должна была наступать вдоль побережья на Хайфын и далее на Хэбо, Фунин, Шаньтоу.

Центральная группа под командованием генерала Ли Цзяшэня (советник Ф. Сахновский) в составе 4-го корпуса, усиленного 3-й дивизией 1-го корпуса (советник В. Панюков), — на Цзяньцзинь, Чаочжоу.

Северная группа Чэн Цяня (советник Н. Кончиц) — на Хэюань, Ухуа, Синнин, Мэйсянь с задачей не допустить отхода противника в провинции Цзянси и Фуцзянь.

Между Центральной и Северными группами наступала Самшуйская группа под командованием генерала Фань Тепэя (советник С. Шнейдер). Она считалась ненадежной, и часть ее предполагали разоружить.

Наиболее сильная 1-я дивизия, которую у нас называли «тяжелая гвардия», во встречном бою без особого труда разбила противника и, преследуя его, овладела Хайфыном, Хэкоу и Хэбо. Население всюду о энтузиазмом встречало победителей.

После взятия Хэбо, казалось, нужно было продолжать [150] преследование и спешить на Шаньтоу. Но интуиция мне подсказывала, что слишком торопиться не следует.

Советник при 1-й дивизии 4-го корпуса С. Шалфеев информировал нас о поражения Центральной группы. Осложнение обстановки на юго-западе Гуандуна заставило командующего Центральной группой командира 4-го корпуса Ли Цзишэня накануне решительного сражения просить у Чан Кайши разрешения оставить фронт. Думая только о том, как бы вернуться в свою «вотчину», Ли Цзишань недостаточно эффективно руководил войсками. В результате противник крепко потрепал его отдельную бригаду и безнаказанно отступил.

В связи с этим, своевременно не предупредив нас, Чан Кайши приказал 1-й дивизии У Течэна идти на усиление Центральной группы. Противник, считая, что он полностью разгромил Центральную группу, прекратил ее преследование и всеми своими силами обрушился на 1-ю дивизию. В тыл противника на помощь ей была направлена 11-я дивизия, но она запоздала. Противник получил сильный ответный удар от 1-й дивизии, а затем, зажатый в горной котловане, без сопротивления сдался самой слабой части наших войск — Самшуйской группе.

Разобравшись в обстановке, мы вернулись с дивизией в Хэбо, прогнали топтавшиеся перед оставленным нами батальоном войска противника и без боя заняли Шаньтоу.

Население с энтузиазмом приветствовало возвращение НРА на восток Гуандуна. Повсюду проходили митинги. Мне пришлось наблюдать демонстрации населения совместно с войсками в таких ключевых пунктах, как Шаньтоу и Чаочжоу.

На этом закончился Второй восточный поход.

К концу 1925 г. юго-восточная часть Гуандуна была очищена от противника. В январе 1926 г. правительственные войска заняли остров Хайнань.

* * *

Во Втором восточном походе поддержка Национально-революционной армии народными массами была полной и безоговорочной.

Решающую роль вновь сыграли войска, сформированные на базе школы Вампу.

Политическую работу вели коммунисты. Участвуя в работе гоминьдановских партийных организаций, коммунисты предохраняли ряды НРА от пагубного влияния правых.

В середине 1926 г. в Национально-революционной армии было около 1 тыс. коммунистов, из них 60–70 процентов — [151] в школе Вампу и 1-м корпусе. Это была сила, которая организовывала и вела солдатские массы к победе.

В результате Второго восточного похода были созданы условия для осуществления поставленной Сунь Ятсеном перед военными советниками задачи — помочь в создании Национально-революционной армии, основанной на единых принципах управления, снабжения, боевой подготовки и политического воспитания.

По мере развития революции и ее базы на юге Китая требовалось все большее число советников. Приехали герой гражданской войны, а позднее и Великой Отечественной, М. Г. Ефремов (Абнольд), Иван Василевич (Яновский), Н. Корнеев, М. Нефедов, Ф. Котов (Катюшин), П. Лунев, В. Акимов, по линии главного политического советника — Е. Иолк, переводчики М. М. Абрамсон (Мазурин), Вера Вишнякова, Галина Кольчугина, на север были направлены мои однокашники по восточному факультету академии И. М. Ошанин, А. Я. Климов и другие.

Спустя два месяца после окончания Второго восточного похода я уезжал на Родину. Советские и китайские товарищи тепло проводили меня в Гуанчжоу, затем в Шаньтоу, куда я заехал, чтобы сдать дела советника 1-го корпуса назначенному вместо меня товарищу Зильберту. В конце января я выехал в Пекин.

Уезжая, я уносил в своем сердце любовь к китайскому народу, к солдатам революционной армии, к курсантам школы Вампу, к тем, кто сохранял верность идеям Сунь Ятсена и Коммунистической партии Китая. [152]