О начале войны

Вопрос начала войны освещен досконально. В многочисленных публикациях и исследованиях все проблемы этого периода получили достаточно подробное и достоверное описание. Это оказалось возможным особенно после 1985 года и прихода к руководству страной М. С. Горбачева. Я не собираюсь здесь сказать ничего нового, разве что кое-какие частности о системе связи и управления войсками. Конечно, до сего времени передо мной стоит неразрешимый вопрос: как и почему начало войны оказалось столь неожиданным и столь неподготовленным. Ведь именно внезапность начала войны стоила нам таких бед, таких невосполнимых потерь.

Как могло случиться, что многомиллионная армия немцев и их сателлитов приблизилась к границе без соответствующей реакции руководства, страны и вооруженных сил?

Я хорошо помню события тех дней, мирную жизнь лета 1941 года, торжественный и веселый праздник 1 мая, парад и демонстрацию на Красной площади, в котором я принял участие.

Наше училище, вышколенное с иголочки, в новом обмундировании, с начищенными до блеска сапогами, в зеленых фуражках стояло на спуске между Историческим музеем и Кремлевской стеной лицом к последней. По тротуару мимо нас от ворот Александровского сада поднимались приглашенные гости: военачальники, дипломаты, знаменитые люди страны. Впервые высший командный состав Вооруженных сил стали именовать генералами и адмиралами. Они величаво шествовали в новой форме с красными лампасами у генералов и золотыми полосками на брюках у адмиралов, с расшитыми золотом петлицами, в которых впервые вместо ромбиков красовались звездочки. Нередко нашего генерала или адмирала непросто было отличить от военного или военно-морского атташе зарубежной державы, поднимавшихся к трибунам в парадной форме.

Особых усилий занимала подготовка к военному параду на Красной площади. Интенсивные тренировки начинались за два месяца. До мокрых гимнастерок на спине мы отрабатывали строевой шаг, равнение, поворот и вскид головы (правое ухо выше левого) при подходе к правительственной трибуне.

Пусть никто не подумает, что отлично согласованный строй и шаг, когда ряд зеленых фуражек выглядят ровной зеленой ленточкой, когда штыки мосинских винтовок имеют строго одинаковый наклон и одинаковую высоту, что весь этот ритуал прохождения торжественным маршем перед Мавзолеем и трибунами дается легко и просто.

Я при своем росте находился ближе к левому флангу шеренги. Между тем я очень хотел видеть вождей, особенно Сталина, Буденного, нашего наркома Берию. «Я должен обязательно видеть Сталина», — твердил я себе, ибо потом, спустя много лет, я смогу рассказывать, что видел живого вождя, и на меня будут также зачарованно смотреть, как я смотрел на человека, рассказывающего о том, что он видел живого Ленина. Именно поэтому во время тренировок на строевом плацу вскидывал голову, старался держать равнение, тянуть носок вскинутой ноги и смотреть в таком направлении и на такой высоте, чтобы отчетливо видеть Сталина. Высота взгляда примерно соответствовала высоте изоляторов на линии связи шедшей в стороне и вдоль плаца. И всякий раз, проходя мимо воображаемой трибуны, кося глазами вдоль шеренги и твердо прижимая локоть руки с заданным наклоном винтовки, я старался улучшить момент, чтобы посмотреть на изоляторы.

Нашему училищу надо было пройти не хуже, а даже лучше Кремлевского полка, пехотного училища имени Верховного Совета, военно-морского училища и других. Задача была выполнена, и начальник училища комбриг Жебровский прокричал нам перед строем после приезда в гарнизон: «Менжинцы! На параде прошли хорошо. Благодарю за службу!» И мы дружно гаркнули: «Служим Советскому Союзу!»

Майский парад 1941 года был последним ярким событием перед началом войны. Грезилось об окончании училища, о завершении казарменной жизни, где весь день по минутам и бегом, о скором выпуске (мерку для пошива лейтенантского обмундирования уже давно сняли), о поездке домой к старикам-родителям, которых не видел целых два года. Мечтал и о службе и самостоятельной жизни на границе. Так думалось. 22 июня 1941 года все обернулось вверх тормашками.

Война началась нежданно-негаданно. Накануне мы вернулись с недельного полевого занятия, на воскресенье у некоторых были билеты в театр на дневной спектакль. Увольняемых в горотпуск уже построили для проверки внешнего вида, проверили, но строй долго не распускали и, наконец, распустили, но увольнительных записок не дали. Мы стали возмущаться, дескать, деньги потрачены, билеты на руках, время уже около 11, опоздаем на спектакль, который начнется в 12 часов. Однако на наше недоумение никто не обратил внимания. Стало ясно, что в театр мы не попадем. Наконец, в 12 часов всех позвали в Ленкомнату к приемнику, и из первых слов Молотова стало ясно, почему наш выезд в театр отложен. Помнится, когда по аналогичному поводу слушали приемник о начале финской кампании, восторженно приняли сообщение и в едином порыве все встали и закричали «Ура!». Сообщение Молотова слушали с понурым, подчас угрюмым видом, нутром понимая — эта война будет не чета финской.

24 июня нам объявили о досрочном без госэкзаменов выпуске, зачитали приказ наркома внутренних дел о присвоении каждому звания лейтенант и выдали, готовое в пошиве по мерке каждого, начсоставское обмундирование. Началась новая, трудно предсказуемая жизнь в условиях войны с фашистской Германией.

И снова меня мучает вопрос: как могло случиться такое — внезапное, вероломное, дерзкое нападение. Как могла иметь место абсолютная неподготовленность сухопутных войск, авиации в приграничных округах. Ведь сообщений о готовящемся нападении, помимо очевидной концентрации огромной массы войск на границе, было более чем достаточно. Это и донесения наших разведчиков (Зорге) и других, это и информация английского правительства, наконец, перебежчики, которые сообщили час и дату нападения. Никакого реагирования. Великий вождь всех времен и народов, уверовав в свою божественную сущность и безусловную непогрешимость своих решений, не верил в то, что Гитлер к этому времени способен нарушить договор о ненападении. Именно поэтому он не реагировал на многочисленные донесения разведчиков и дипломатических представительств. Его, Сталина, мнение безошибочно, ему одному ведомо, как в данной ситуации должно поступить. Донесения о начале войны, по его мнению, могли быть провокационными, он их отвергал, а на одном даже собственноручной резолюцией синим карандашом матерно отругал подателя. На выставке подлинных документов Сталина этого периода я видел эту резолюцию. Здесь уместно было бы заметить разницу в моих оценках Сталина. Да, на майском параде 1941 г. я жаждал его увидеть, и думал гордиться тем, что смогу рассказывать потомкам. Как резко изменились оценки, Теперь, я думаю, это мало кому интересно, да и я не чувствую себя на седьмом небе от того, казавшегося великим, события. История, восстанавливает истину, как бы не пытались её сокрыть. И все-таки меня не оставляет уверенность, что именно Сталин был в основе нашей победы.

Итак, война, война с противником, подчинившим почти весь потенциал Европы, война кровавая, бескомпромиссная, глобальная.

Несмотря на военную реформу и радикальные меры учить войска тому, что требует война, сознание наше все еще было на уровне довоенных представлений. Это хорошо отражено в наших песнях: «Мы мирные люди, но наш бронепоезд стоит на запасном пути», «...нас не трогай — мы не тронем». Высказывания Ворошилова, о том, что мы будем громить врага на его территории, что враг будет, безусловно разгромлен, ибо усилия нашей армии сложатся с революционными выступлениями рабочего класса той страны, которая посмеет на нас напасть. Такие прогнозы не оправдались. Мы и в кошмарном сне представить себе не могли, чтобы враг, ведущий против нас войну, оказался на нашей территории в первые же дни войны и развивал успех. Этого не могло быть, потому что не могло быть никогда. Так мы к этому привыкли. Тем ужаснее и тяжелее шок от кратких и не очень вразумительных сводок Совинформбюро, о том, что противник не просто на нашей территории, а в районах далеко отстоящих от границы. Многие в это не могли поверить. Сообщение о том, что противник ведет наступление в направлении Кингисеппа, некоторые, не расслышав, как следует, сводку, рассказывали, что наши развивают успех на Кенигсберг. Так хотелось думать, в это очень хотелось верить, ведь именно об этом наша пропаганда твердила в предвоенные годы.

К горькому сожалению правда о первых днях войны напрочь опровергала те каноны, на которых мы воспитывались. Надвигалась жестокая война не на жизнь, а на смерть, с очень сильным противником.

Выпуск училища 24 июня 1941 года — сто с лишним молодых лейтенантов, одетых в новую форму, скрипящих новыми хромовыми сапогами, получали документы и отправлялись в части на границу, где большинство частей, подвергшись внезапному нападению превосходящих сил, отступали или были просто рассеяны, и смешались с частями Красной Армии. Далеко не всем выпускникам довелось добраться к местам своего назначения.

Уже 23 июня меня, еще пятерых выпускников, назначили дежурить на учебной радиостанции 11-АК, расположенной в неглубоком бункере в районе училищного лагеря. Поскольку я успешно освоил прием на слух и передачу на ключе азбуки Морзе, то и был назначен начальником этой радиостанции, весь экипаж которой назавтра состоял из одних лейтенантов. Рация эта по решению отдела связи штаба ГУПВ должна была служить резервной и дополнить стационарные радиостанции узла связи ГУПВ. Мы добросовестно дежурили на этой радиостанции, слушая работу главрации сети с рациями пограничных округов. В эфир мы не выходили, радиограмм для передачи не поступало, и постепенно дежурство на этой радиостанции потеряло всякий интерес. К этому времени в училище поступили новые автомобильные радиостанции РСБ-Ф и одна РАФ-КВ-3. Мы стали просить о переводе на подвижные радиостанции и вскоре четверых из нас перевели начальниками автомобильных радиостанций РСБ-Ф.

Это были новые радиостанции. В училище по курсу войсковых радиостанций мы их не изучали и поэтому с охотой взялись за их освоение. Вскоре были сформированы экипажи, началась отработка практической радиосвязи на действительные расстояния. С этой целью разъезжались по районам Московской области, устанавливали радиосвязь и вели обмен учебными радиограммами.

В середине августа 1941 года трем экипажам: лейтенанта Рыбакова, (РАФ, бывший преподаватель училища по курсу приема на слух), лейтенантов Егорова и меня на авторациях РСБ-Ф поступила команда проверить и подготовить радиостанции, автомобили, получить продукты сухим пайком на трое суток и быть готовыми к выезду. На следующий день нас провожали на фронт. Нам предстояло, двигаясь своим ходом прибыть на командный пункт 11 общевойсковой армии Северо-Западного фронта и поступить в распоряжение начальника войск связи этой армии. Командный пункт армии располагался в деревне Семеновщина Новгородской области, жители деревни были отселены, мы разместились в деревянных избах, рядом с которыми, замаскировав, поставили свои радиостанции. Лейтенант Рыбаков и я были оставлены в 33 отдельном полку связи, лейтенант Егоров — в одной из дивизий армии.

К этому времени активные боевые действия на Северо-Западном фронте снизились, войска армии занимали оборону и вели бои местного значения. Моя радиостанция работала в армейской радиосети, несколько раз приходилось выезжать в дивизии и обеспечивать обмен криптограммами в радионаправлении; рация Рыбакова обеспечивала связь со штабом фронта в Валдае и в отдельных случаях с узлом связи ГШКА (Генеральным штабом Красной Армии). В ноябре меня назначили начальником радиостанции 11-АК — более мощной, на двух автомобилях, но, к сожалению, старого парка.

Что же представляла собой радиосвязь, как средство управления войсками в начальном периоде войны. Сначала, почему я хочу говорить о радиосвязи, ведь были и другие средства: проводная, сигналами, подвижными средствами и др. Потому, наверное, что в той войне, что началась нападением фашистской Германии на нашу страну, она (война) с самого начала приобрела такой характер, что другие средства связи, кроме радио, обеспечить управление войсками не могли.

С первых же дней войны, она приобрела динамичный, очень подвижный характер. Частые и подчас длительные передвижения пунктов управления требовали оперативной, в том числе и в движении, устойчивой связи.

Те средства, которыми располагали войска к началу войны, этим требованиям не отвечали, В самом деле, что собой представлял перед войной парк войсковых радиостанций? В тактическом звене это устаревшие, несовершенные, тяжеловесные, переносные, питаемые от сухих источников питания, тяжелых и быстро теряющих емкость, радиостанции типа 6-ПК и 5-АК. Были и химические источники питания — щелочные аккумуляторы, но они требовали громоздкой базы зарядных устройств, а их анодные батареи могли транспортироваться только автомобильным и в крайнем случае гужевым транспортом.

Но, кроме недостатков в электропитании, эти рации по своим техническим характеристикам были весьма несовершенны.

Излучаемая частота сигнала не отличалась стабильностью, мощностью, дальностью распространения. Антенное хозяйство — в основном штыревого типа, не обладавшее направленностью излучения. Приемные устройства были прямого усиления, не преобразовывали частоту принимаемого сигнала, не обеспечивали требуемых избирательности и коэффициента усиления.

К началу войны эфир уже был заполнен обилием коротковолновых радиостанций и в условиях, создаваемых ими помех, при тех характеристиках, которыми обладали наши радиоустройства, обеспечить устойчивую радиосвязь было достаточно трудно.

Не отличался совершенством и парк передвижных, более мощных радиостанций, которыми были оснащены штабы полевых армий, фронтов. Так, автомобильная радиостанция 11-АК, на двух автомобилях ГАЗ-АА, имела сравнительно мощный (до 0,8 кВт) передатчик, но излучала только штыревой антенной, обладавшей всенаправленным характером излучения, Приемник этой мощной радиостанции — 5-РКУ, был прямого усиления со всеми, присущими этому типу приемников, недостатками.

Удручающую картину представляла собой система скрытого управления войсками. Процесс шифрования и кодирования осуществлялся вручную, машинных шифраторов не было. Передача текстовых сообщений после ручного кодирования осуществлялась вручную же телеграфным ключом сигналами азбуки Морзе. Короткие текстовые сообщения после кодировки превращались в объемные криптограммы. Вполне понятно, что острая потребность в своевременной передаче донесений и распоряжений, имевшейся на вооружении техникой радиосвязи, обеспечивалась далеко не всегда.

Штабы нередко обменивались сообщениями, когда реальная обстановка была уже другой и требовала других решений.

Необходимо отметить и недостатки в принятом порядке установления и поддержания радиосвязи. Вхождение в связь радистов отечественных гражданских и зарубежных гражданских и военных радиостанций, а также служебные переговоры в эфире осуществлялись служебными знаками кода «Щ», принятыми во всем мире. Почему-то наши военные радисты этими правилами не пользовались. При установлении связи дежурные радисты войсковых радиостанций пользовались служебными сигналами, состоящими из первых букв служебных фраз.

Так, например, для установления радиосвязи с корреспондентом надо было предать позывной вызываемой радиостанции, назвать свой позывной, дать сигнал «КС» (как слышите меня). Если необходимо было передать радиограмму, посылался дополнительно служебный сигнал «ПР» (примите радиограмму). Вызываемый радист должен был на эти служебные сигналы ответить: «СС» (слышу слабо) или «СХ» (слышу хорошо). Согласие на прием радиограммы сообщалось сигналом «ДР» (давайте радиограмму). Напомню, что сигналы эти давались телеграфным ключом азбукой Морзе.

Аналогичные служебные сигналы, посылаемые в эфир радиоте-леграфистами гражданских ведомств, выглядели совершенно по-другому. Запрос о слышимости посылался сигналом «ШЦО?», ответ — тем же сигналом «ЩЦО», уже без знака вопроса, но с цифрой по пятибалльной шкале, означающей характер слышимости. На такой запрос мог поступить ответ: «ЩЦО 1», если слышимость была очень слабая или «ЩЦО 2, 3, 4, 5» в зависимости от уровня сигнала. Точно также предложение принять радиограмму передавалось в эфир сигналом «ЩТЦ?». Согласие на прием давалось этим же сигналом «ЩТЦ», но уже без знака вопроса.

Выход наших войсковых радистов в эфир сразу позволял немцам определить кого они слушают и, без труда, настроив свой передатчик на нашу волну, нажатием ключа поставить сплошную помеху. Вообще справедливости ради следует указать, что передача сообщений по радиоканалу при ручной обработке требовала массу времени не только у нас, но и во всем мире. Это определялось тем уровнем развития средств радиосвязи, который имел место к тому времени. Передача криптограмм осуществлялась азбукой Морзе, работа буквопечатающих аппаратов по радиоканалам еще не практиковалась. Вот почему, несмотря на решающие достоинства радио, как средства связи, в силу ряда объективных причин, передача сообщений осуществлялась недопустимо долго. Кроме уже указанного, в начале войны имел место и такой негативный фактор как радиобоязнь. У некоторых командиров, начальников штабов укоренилось мнение, что излучающая в эфир сигналы радиостанция демаскирует командный пункт и является причиной бомбежек и артобстрелов. На этой основе нередко командир или его начальник штаба велели развертывать радиостанцию подальше от командного пункта. Теперь к времени, расходуемому на зашифровку, передачу по радиоканалу, и расшифровку добавлялось время, потребное на доставку радиограммы в шифрорган КП, что чаще всего осуществлялось пешим посыльным.

Авторация РСБ-Ф лейтенанта Егорова попала под бомбежку, была основательно повреждена, а сам Егоров погиб. Начальник штаба дивизии утверждал, что именно радиостанция навела бомбардировщиков противника. Это было не так, НШ дивизии был не прав. Радиобоязнь не имела под собой достаточных оснований. Пеленгация давала не конкретную точку, а известный район. Штаб дивизии был плохо замаскирован на местности, что, скорее всего, послужило причиной налета бомбардировщиков.

Причины наших неудач с началом войны известны. Вероломное и внезапное нападение отмобилизованных, имевших опыт боевых действий огромных сил противника естественно обозначили его успех. Обладая инициативой, превосходящими во много крат ресурсами в живой силе и боевой технике, противник теснил наши войска и стремительно продвигался вглубь территории нашей страны. В тяжелых оборонительных боях наши войска вынуждены были отступать, и несли тяжелые потери, особенно там и тогда, где и когда противнику удавалось окружить крупные группировки. Так было летом 1941 г. на Украине, так было на центральном направлении, когда враг рвался к столице, так было и уже в 42 году под Харьковом, под Вязьмой, на Калининском фронте в районе г. Белый.

В числе причин наших неудач, достаточно известных и описанных, была одна, которая менее прочих указывалась в качестве одной из основных. Я имею в виду организацию и состояние связи, которая в конечном итоге определяла организацию и состояние управления войсками. Тяжелые оборонительные бои начала войны, частые перемещения пунктов управления требовали особенно четкой работы связи и адекватных управленческих решений. Крупные войсковые объединения требовали согласованных усилий, а это не всегда удавалось, именно из-за отсутствия связи. Поэтому справедливо будет назвать в числе факторов, определявших наш неуспех в начале войны и такой, как слабые возможности системы связи. Замечу, однако, что и позже в октябре 41 г. под Москвой, и весной 42 г. на Калининском и Западном фронтах, летом 42 г. при стремительном прорыве немцев к Сталинграду в числе прочих причин наших неуспехов, присутствовала одна — неудовлетворительное управление войсками. Одна же из главных причин неудовлетворительного управления войсками — слабая обеспеченность управленческих функций хорошо налаженной системой связи.

Достаточно привести только некоторые свидетельства, подтверждающие этот безрадостней тезис: «В первый раз Жуков Г. К. выехал на фронт представителем Ставки в первый день войны. Прошло около 10 (!) часов военных действий, а Ставка точно не знала, как развиваются события на фронтах, почему войска отступают» (Из статьи доктора исторических наук Выродова И. Я. («Представитель Ставки»). Из воспоминаний начальника охраны маршала Жукова, приезд Жукова на резервный фронт: «Утром 7 октября 1941 г. с большими трудностями удалось найти штаб Резервного фронта. Командующего фронтом Буденного на месте не оказалось. Жуков зашел к начальнику штаба. Обстановка в штабе была очень напряженной. Проводной связи ни с войсками, ни с Генеральным штабом не было. Где находится Буденный, в штабе не знали. На вопросы, что делается в войсках и где противник, начальник штаба вразумительно ответить не смог». Причиной разгрома 39-й общевойсковой армии на Калининском фронте летом 42 г. явилась потеря управления войсками армии сразу же после окружения, в результате разгрома авиацией противника основных средств связи. Подобных примеров история Великой Отечественной войны знает немало.

Надобно заметить, что дело было не только в недостатке средств связи или их несовершенстве. Командиры частей, соединений и даже армейских объединений как-то не чувствовали прямой зависимости успеха своих управленческих усилий и результатов боевых действий от наличия и состояния связи. Это же относится и к тому руководству, которое осуществлялось командирами и начальниками штабов в отношении начальника связи. В поле зрения командиров, начальников штабов были десятки важнейших обстоятельств, влияющих на результат общевойскового боя: разведка противника, построение боевого порядка, распределение средств усиления, использование артиллерии, танков, авиации и других средств. Эти факторы занимали голову общевойскового командира значительно больше, чем вопросы связи, и это, в общем, понятно. Если вышеперечисленные факторы командиру известны, и он может свободно дать по ним не только команду, но и со знанием дела её обосновать, то по вопросам связи, мало зная эту отрасль службы, общевойсковой командир мог ограничиться только голой командой «обеспечить связь», что не считал иногда нужным делать, справедливо полагая, что начальник связи априорно знает это сам. Поэтому иногда имели место и такие факты, когда начальник связи узнавал обстановку и характер планируемых событий не из конкретно поставленных ему задач, а выясняя ее самостоятельно из различных источников.

Таким образом, опыт первого периода войны ясно показал, что без хорошо организованной и четко действующей связи и особенно радиосвязи, успешные боевые действия крупных войсковых сил невозможны.

Этот вывод был, разумеется, ясен и руководству Вооруженных сил, за которым последовали активно принятые меры.

Уже 23 июля 1941 года был издан приказ наркома обороны «Об улучшении работы связи в Красной Армии». В приказе говорилось, что неудовлетворительное управление войсками в значительной мере является результатом плохой организации работы связи и в первую очередь недооценкой радиосвязи.

Приказ требовал от командиров и работников штабов всех степеней решительно улучшить использование радиосвязи.

В конце 1941 года поступила команда срочно организовать тренировку радиотелеграфистов по приему и передаче азбукой «Морзе» буквенных текстов радиограмм. Это означало, что процесс шифрования переходит на использование машинных шифраторов, применение которых может существенно ускорить прохождение сообщений.

В целях маскировки было, наконец, решено служебные переговоры дежурных радиотелеграфистов осуществлять общепринятыми в мировой практике сигналами.

Поскольку недостатки в использовании радиосвязи продолжали оставаться, Ставка Верховного Главнокомандования 30 мая 1942 года издала приказ «Об улучшении использования радиосвязи для обеспечения управления войсками».

Военные Советы фронтов и армий обязывались улучшить использование радиосвязи, принимать конкретные меры по обеспечению бесперебойной связи при смене пунктов управления, при выездах командующих в войска.

В марте 1942 года Генеральный штаб обратил внимание начальников штабов фронтов и армий на необходимость более тщательной подготовки операций в отношении управления войсками и обеспечения связи и потребовал во всех случаях информировать начальников связи о намерениях и оперативных замыслах, своевременно ставить перед ними задачи по подготовке операций в отношении связи, принимать меры по обеспечению непрерывности связи при смене пунктов управления. Указывалось на необходимость заблаговременно высылать средства связи и образовывать узлы, способные обеспечить связь, к приезду командующего и штаба на новое место.

Впервые к середине 1942 года было принято решение о введении в структуру систем связи личных радиостанций командующих фронтами и армиями, позднее распространенное и на командиров дивизий.

Именно, согласно этому решению, я и был направлен в 39 армию на должность начальника личной радиостанции командующего армией.