Глава шестая.

Штурм

Если бы был создан календарь штурма столицы фашистской Германии, то 25 апреля 1945 года следовало бы выделить в нем красным цветом.

Вспоминается, как вечером мне позвонил член Военного совета 2-й гвардейской танковой армии генерал П. М. Латышев.

— Федор Ефимович, можете нас поздравить, — сказал он весело. — Сегодня наша гвардейская вместе с частями сорок седьмой охватила Берлин с севера и запада. Наши ребята западнее Шпандау пожали руки танкистам Четвертой гвардейской танковой армии генерала Лелюшенко. Последняя брешь для гитлеровцев закрыта. Берлин полностью окружен. Фашисты — в западне!

Я горячо поздравил своего соратника, поблагодарил его за добрую весть и сразу же сообщил эту новость командарму. Николай Эрастович, генералы А. М. Кущев, П. И. Косенко, начальник оперативного отдела полковник С. П. Петров, склонившись над картой, следили, как старший офицер оперативного отдела подполковник И. С. Гончарук измерял циркулем расстояния до ближайших от Берлина пунктов окружения противника.

В результате маневра войск 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов образовались два огромных котла. В центре одного из них находился Берлин. В лесах юго-восточнее его в другом котле оказалась франкфуртско-губенская группировка врага, большая часть войск 9-й полевой и 4-й танковой армий. Одновременно был создан и прочный внешний фронт западнее Берлина.

Результаты измерений радовали: удаление внешнего [217] фронта достигало в районе столицы рейха 20–30, юго-западнее ее — не менее 40, а южнее — 80 километров.

В дверях показался с красной папкой в руках начальник отдела штаба армии подполковник Б. И. Седов. По его глазам было видно, что он пришел с каким-то важным известием. Так и оказалось: в этот день войска 5-й гвардейской армии 1-го Украинского фронта встретились с передовыми патрулями 1-й американской армии.

25 апреля можно считать и днем праздника наших военных железнодорожников, действовавших под руководством заместителя командующего 1-м Белорусским фронтом по тылу генерал-лейтенанта Н. А. Антипенко и начальника военно-восстановительных работ военных сообщений генерала Н. В. Борисова. Всего за два дня воины-транспортники сумели восстановить разрушенные пути и подвезти на станцию Берлин-Лихтенберг тяжелые орудия, открывшие огонь по центру Берлина.

Начальник тыла армии генерал-майор Н. В. Серденко, зайдя вечером в Военный совет, рассказал, что первым поездом кроме орудий и снарядов доставлены продукты питания, среди Которых есть даже молоко.

— Молоко?! — обрадовался командарм. — Вот это дело. Молодцы тыловики! Сейчас же организуйте его доставку раненым и не забудьте о голодных немецких детишках. Вот один из адресов...

Он вынул блокнот из планшета и предложил генералу Н. В. Серденко записать адрес.

— Там новорожденные немецкие мальцы. И проверьте, в чем они еще нуждаются. Помогите им.

Да, память у командарма была отменная. При упоминании о молоке у меня сразу возник перед глазами немецкий родильный дом, который мы случайно посетили в тот день. По пути в 94-ю гвардейскую в Лихтенберге наше внимание привлекла средних лет женщина в клетчатой косынке. Рыдая, она что-то объясняла словами и жестами нашей медсестре. Мы остановили машину и подошли к женщине.

— Что у вас за горе? Почему слезы? Вас обидели? — участливо спросил Николай Эрастович.

Немка кивнула на подвал, потом проговорила:

— Киндер. Кляйне киндер... — Она, полуобернувшись, жестом пригласила нас пройти вслед за ней вниз.

— Маленькие дети? — недоуменно повторил ее слова командарм. — А плачем почему? Пойдемте посмотрим...

Мы стали спускаться вниз, но нас остановил майор в черной кожанке, перепоясанной офицерским ремнем: [218]

— Товарищи генералы! Так не положено...

— То есть как не положено? — вскипел Николай Эрастович и с подозрением посмотрел на майора.

Но тот представился, как положено по уставу, и сказал:

— Вражеские снайперы то и дело стреляют с чердаков и из подвалов в наших офицеров. А генералы — это совсем заманчивая для них цель. Как бы здесь не было беды. Я должен проверить, нет ли там гитлеровцев...

Через пару минут из подвала вышла группа бойцов.

— Можно идти, товарищ генерал, — доложил офицер. — Все в порядке...

Мы спустились вниз, и перед нами открылась не совсем обычная картина. В просторном и сухом подвале стояли больничные койки, на которых лежали рядком четырнадцать закутанных в голубые одеяльца младенцев. Возле них хлопотали три немки. В глубине подвала на койках лежали роженицы. Неподалеку ярусами высились корзинки с пустыми бутылочками из-под молока и молочной смеси. Старшая медсестра объяснила с отчаянием в голосе: сами сутки голодные, у матерей пропало молоко, детишкам нечего дать...

Мы успокоили немку. Берзарин поручил майору доставить из ближайшей кухни питание на несколько дней для медицинского персонала, приказал вывесить над подвалом флаг с красным крестом и сказал адъютанту:

— Напомните мне, как вернемся в штаб: надо дать распоряжение о немедленном снабжении всех родильных домов и больниц продуктами, особенно молоком, и медикаментами...

И теперь, когда генерал Н. В. Серденко доложил Николаю Эрастовичу о прибытии состава с продуктами, он, видимо, вспомнил родильный дом в Лихтенберге и подтвердил свое приказание.

Начальник тыла армии ушел, а на стол Н. Э. Берзарина положили только что прибывшее боевое распоряжение командующего 1-м Белорусским фронтом. Из него следовало, что основная задача войск 5-й ударной армии оставалась прежней — овладение центром Берлина, в том числе имперской канцелярией, и одновременно в течение дня во взаимодействии с 3-й ударной армией — северной частью Берлина. Нам устанавливалась новая разграничительная линия с 8-й гвардейской армией, а именно: до Карлсхорста — прежняя, далее — южная опушка сада на восточной окраине Трептов, железнодорожный мост у изгиба канала (4 км западнее Карлсхорста), канал, Потсдамский [219] вокзал — все пункты для 5-й ударной армии включительно{33}.

Наш Военный совет воспринял дополнительную частную задачу о нанесении удара по северной части Берлина с большим удовлетворением. Дело в том, что над двумя стрелковыми корпусами, сражавшимися на подходах к правительственным кварталам, все время — а это особенно ощущалось по мере углубления армии с восточного, юго-восточного направлений в центр Берлина — нависал карнизом фронт значительной группировки вражеских войск, обстреливавших с фланга наши наступающие части.

Это была одна из специфических особенностей боевых действий 5-й ударной армии в отличие от всех других наших армий, штурмовавших Берлин: вражеская группировка, засевшая в укрепленных пунктах, существовала до 2 мая и начала сдаваться лишь после падения ставки Гитлера. Поэтому боевое распоряжение командования фронта было весьма целесообразным. Ведь одновременный удар по этой группировке с двух направлений — 5-й ударной армии из центра и 3-й ударной с внешней стороны Берлина — не только сковывал противника, но и вел к частичной ликвидации карниза. Отвлечение части наших сил на один-два дня, по сути, было дополнительной, частной операцией, которая, как подтвердилось впоследствии, способствовала выполнению основной задачи 5-й ударной — овладению правительственными кварталами и рассечению окруженной берлинской группировки на две изолированные части с последующим их разгромом общими усилиями двух фронтов.

Уже через час заместитель начальника штаба армии полковник Л. В. Маслов доложил план дальнейших боевых действий, который после рассмотрения и частичного изменения был утвержден Военным советом. И вскоре офицеры связи развезли на мотоциклах по корпусам боевое распоряжение командующего армией. Стрелковым корпусам было приказано продолжать решительный штурм Берлина: 26-му в направлении площади Александерплац и рейхстага, 32-му в направлении дворца кайзера Вильгельма и Бранденбургских ворот, 9-му — в направлении Герлицкого вокзала.

Поскольку по мере приближения к центру города фронт наступления сужался, командующему артиллерией армии генералу П. И. Косенко предписывалось по согласованию [220] с командирами корпусов вывести в тыл часть артиллерии, которая стала в ходе штурма излишней.

Выполняя боевую задачу, войска армии тремя стальными клиньями врезались с разных направлений в оборону противника и крушили ее. Наступление на правительственные кварталы шло широким фронтом. Ему предшествовали активные действия авиации. Днем 25 апреля 16-я воздушная армия нанесла по «Цитадели» два массированных удара, в которых участвовало 1486 самолетов, а ночью 18-я воздушная армия произвела на центр Берлина еще один мощный налет.

Еще надеясь на изменение обстановки в свою пользу и стремясь выиграть время, Гитлер 25 апреля 1945 года направил гросс-адмиралу Деницу указание: «Битва за Берлин — битва за судьбу немецкого народа! Все другие задачи и факты имеют второстепенное значение. Поэтому я прошу вас поддержать эту битву, а если будет необходимо, даже за счет отсрочки выполнения задач военно-морского флота.

Необходимо обеспечить подтягивание всех сражающихся фронтов в город воздушным, наземным и морским путем»{34}.

Это был глас вопиющего в пустыне. И Деницу, и успевшим под благовидным предлогом бежать из Берлина Кейтелю и Йодлю было уже не до фюрера. Правда, Дениц подбросил в аэропорт Гатов на самолетах батальон моряков, который начальник личной охраны Гитлера бригаденфюрер фон Монке тут же использовал для удержания имперской канцелярии. Но это уже не могло повлиять на оборону ни «Цитадели», ни самой ставки Гитлера. Целиком же ни одно из соединений вермахта в Берлин не прорвалось: они уже находились под сокрушительным огнем, советских армий.

В памятный день 25 .апреля наряду со многими объектами и кварталами войсками 9-го стрелкового корпуса был очищен от гитлеровцев значительный массив Трептов-парка, того самого, где после окончания боев состоялось захоронение павших советских воинов.

В Трептов-парке наши войска освободили большую группу советских людей еще из одного лагеря. Бывшие узники тут же срывали с шапок, рубах, рукавов ненавистные нашивки рабов... Такие лагеря попадались в то время каждый день. Только накануне, 24 апреля, в Шеневейде были освобождены и взяты под защиту заключенные [221] лагеря, расположенного рядом с казармами нацистской полиции. А еще раньше в районе Мальсдорфа передовые части 5-й ударной встретили большую группу бежавших из неволи людей разных национальностей. Истощенные, еле передвигая ноги, они брели навстречу нашим колоннам, приветливо махали нам руками, улыбались, что-то восторженно выкрикивали, со слезами радости обнимали бойцов, объяснялись жестами, благодарили, выстраивались у походных кухонь за давно невиданной горячей пищей...

В ночь на 26 апреля зарокотал гром, начался ливень.

Кое-где даже угасали столбы бушевавших повсюду пожаров. Первая в этом году гроза... Весна... Но нашим бойцам не до весны, им не до отдыха и не до сна. В условиях непрерывных боев штурмовые отряды и группы посменно продолжают вгрызаться в кварталы Берлина.

Я приехал в штаб 9-го стрелкового корпуса. Там, склонившись над столом, дежурный офицер принимал по телефону все новые и новые донесения о ходе наступления соединений между Шпрее и Ландвер-каналом, записывал их в журнал и наносил на карту взятые объекты. То и дело начальник штаба корпуса полковник Е. Н. Шикин принимал доклады командиров соединений. Они были радостными. 230-я и 301-я дивизии заняли парк и станцию Плентер-вальд, вокзал Трептов. Проходит еще два часа, и снова из штаба 230-й стрелковой докладывают:

— Завязался бой за объект четырнадцать. Не хватает снарядов калибра семьдесят шесть миллиметров, гранат. Просим срочно подбросить. Желательно усилить эрэсами.

Объект № 14 — это протянувшийся на сотни метров Герлицкий вокзал, это выходящее на перегороженную баррикадами площадь здание с окнами, превращенными в бойницы, это сплошь забитые гружеными вагонами железнодорожные пути. Подходы к станции усеяны металлическими ежами и забитыми в землю кусками рельсов, за насыпями — орудия и другие огневые точки гитлеровцев. И наконец, это многосотенный вражеский гарнизон, огрызающийся перекрестным огнем.

Наступление на Герлицкий вокзал началось мощным артиллерийским налетом. Здесь отличились расчеты орудий 370-го и 823-го артполков и штурмовые группы 1050-го полка. Затем в атаку пошли штурмовые отряды и группы при поддержке танков и орудий, саперов и огнеметчиков. [222]

Одну из групп 986-го стрелкового полка возглавил командир роты капитан Г. И. Шевченко, уже давно личной отвагой снискавший большую популярность у всех воинов. После второго броска часть бойцов прорвалась к железобетонному пакгаузу, открыла огонь по выбитым в стенах амбразурам. К началу атаки объекта артиллеристы снарядом разнесли в щепки дверь склада. В нее, — следуя красноармейскому правилу «впереди граната, а потом ты», — ворвались воины и открыли по гитлеровцам огонь из автоматов. Скоро фашистский гарнизон был ликвидирован. Более 30 солдат и офицеров сдались в плен. Два наших бойца повели пленных в тыл, а штурмовая группа уже сосредоточилась для взятия очередного узла сопротивления.

Через несколько дней командир капитан Григорий Иванович Шевченко по представлению командования был удостоен звания Героя Советского Союза.

А рядом действовал штурмовой отряд командира одного из батальонов 986-го стрелкового полка майора В. С. Левашова. В железобетонном колпаке, что вблизи въезда на станцию, засели вражеские пулеметчики и вместе с гитлеровцами, стрелявшими с верхних этажей по вокзальной площади, сковывали движение отряда. Воины вынуждены были залечь. Тогда по команде офицера из-за руин разрушенного дома расчет младшего лейтенанта Куликова рывком выдвинул на руках орудие. Артиллеристы действовали быстро и ловко. Несколько метких выстрелов по огневой точке немного утихомирили засевших в ней фашистов. А когда орудие смолкло, пехотинец ефрейтор В. И. Курилов метнул в амбразуру бронеколпака связку гранат. Вражеский крупнокалиберный пулемет захлебнулся окончательно.

К тому времени наши танкисты разрушили удачными попаданиями здание, где засели фаустники. Теперь уже ничто не мешало штурмовому отряду майора Левашова продолжить атаку.

Вскоре здание Герлицкого вокзала было полностью занято нашими подразделениями. Гул боя удалялся в глубь станционной территории, туда, где, прикрываясь вагонами, продолжали отстреливаться фашистские солдаты, офицеры и фольксштурмовцы... Вдруг снова раздались оглушительные взрывы. Это снаряд попал в вагон с боеприпасами. Загорелись и соседние вагоны. В небо взметнулся столб желто-красного пламени. Взрывы, один за другим, длились более получаса. А к 7 часам утра 26 апреля бой за станцию окончился. На сборный пункт потянулись [223] длинные колонны пленных. Только воины 1050-го стрелкового полка захватили более 850 вражеских солдат и офицеров.

На подступах к станции противник не успел уничтожить подготовленные к взрыву мосты — железнодорожный и автодорожный. По ним двинулись вперед стрелковые части, приданные им танковые и артиллерийские подразделения. Громя засевших в опорных пунктах гитлеровцев, они успешно продвигались вдоль прилегающих к вокзалу кварталов, очищая от фашистов Герлицерштрассе, улицы Рейхенбегер, Коттбузеруфери набережную Ландвер-канала. Схватка с врагом продолжалась весь день. Основные силы 9-го стрелкового корпуса продвинулись на три километра, а его передовые части к вечеру достигли площади Марианненплац и острова Лодеинзель. 26-й гвардейский и 32-й стрелковый корпуса также успешно продвигались вперед.

В результате боев 26 апреля 5-я ударная армия глубоко вклинилась в центральную часть Берлина, создав угрозу рассечения пополам окруженной там группировки противника. До ставки Гитлера уже оставалось совсем небольшое расстояние, имперская канцелярия методически обстреливалась нашей артиллерией.

Наступила ночь, но все корпуса армии продолжали безостановочно вести наступление, штурмуя укрепленные объекты. Едкий дым стлался над столицей фашистской Германии. Его черные тучи, поднявшись высоко, закрыли весь горизонт, пылавший красно-желтым заревом многочисленных пожарищ. Рассвело. Начали действовать наши одиночные самолеты. Массовое применение авиации было невозможно: как докладывали летчики, видимость была лишь немногим более полукилометра.

Воины без устали продолжали штурмовать врага и 27 апреля. В штаб 9-го стрелкового корпуса один за другим поступали доклады из соединений: «Захвачен Орианенплац». «Ворвались в метро. У подходов к нему истреблено более 70 автоматчиков и панцерфаустников. Подбили вражеский танк и самоходку, саперы подорвали у входа баррикаду. В метро оказалось более 700 немцев, в подавляющем большинстве женщины, старики и дети. Здесь же пленено 38 солдат. Остальные бежали по тоннелю». «Штурмовые отряды под огнем противника пробиваются вдоль подвесной железной дороги слева от Ландвер-канала». «К 8.00 вышли на широкую площадь Куртдамм и Хофмандамм. Ведем бой». «После длительного штурма к 18.00 овладели заводами — газовым и № 9. [224] Здесь разгромлены вражеские гарнизоны численностью до 700 человек».

Слушая эти доклады вместе с генералом И. П. Рослым, я восхищался отважными действиями людей. Жалею, что тогда не записал все те боевые эпизоды, о которых офицеры рассказывали по телефону. Но это, видимо, потому, что героев было действительно очень много. Наступательный порыв красноармейцев, сержантов и офицеров был настолько высоким, что один лишь перечень подвигов, совершенных в этих боях, которые распадались на десятки очаговых схваток, занял бы многие страницы. Достаточно сказать, что за участие в Берлинской операции в одной только 230-й дивизии 18 человек были удостоены звания Героя Советского Союза.

27 апреля 301-я стрелковая дивизия во взаимодействии с 230-й дивизией овладела площадью Белле Аллиансе и мощным опорным пунктом гитлеровцев в огромном каменном здании имперского патентного управления. Никогда этого не смогут забыть участники жестокого боя за овладение этим огромным и массивным четырехэтажным зданием, подходы к которому прикрывались сплошными баррикадами и густо натыканными железобетонными колпаками, из которых гитлеровцы непрерывно вели огонь. Из бойниц в замурованных окнах всех этажей здания торчали стволы пулеметов и автоматов, а с чердачного помещения стреляли несколько зенитных пушек. Как впоследствии выяснилось, фашисты, надеясь на прочность стен патентного управления, рассчитывали обосноваться здесь надолго: сделали большие запасы фаустпатронов и других боеприпасов, продуктов. Но надежды их не сбылись.

На здание при поддержке своей и приданной артиллерии наступали бойцы 1050-го полка И. И. Гумерова и 1052-го полка А. И. Пешкова. Первым в дом во главе 3-го батальона ворвался парторг лейтенант Л. Я. Подгррбунский. Еще 23 апреля, когда командир был тяжело ранен и вышел из строя, он принял на себя командование подразделением. В трудных уличных боях Подгорбунский проявил исключительную стойкость и героизм, постоянно находился в боевых порядках батальона, личным примером воодушевляя бойцов. С 24 по 27 апреля его батальон уничтожил около 190 и захватил в плен более 250 гитлеровцев, подавил 17 вражеских огневых точек. Бой за патентное управление длился несколько часов. Очищая от фашистов помещение за помещением, этаж за этажом, воины [225] в сложнейших условиях проявляли инициативу, смекалку, беспримерную отвагу.

Впоследствии стало известно, что во время этого штурма пал смертью храбрых лейтенант Л. Я. Подгорбунский. Ему посмертно было присвоено звание Героя Советского Союза.

27 апреля наша армия вместе с 11-м танковым корпусом продолжала наступление и по обоим берегам Шпрее. Правофланговые корпуса генералов П. А. Фирсова и Д. С. Жеребина, образно говоря, прогрызали оборону противника. Об ожесточенности боев убедительнее всего говорили темпы наступления: на узком, полукилометровом участке соединения этих корпусов продвинулись в глубину не более 400–500 метров. Успешно наступал левофланговый корпус генерала И. П. Рослого, который к исходу дня вышел в район станции метро «Валльштрассе» и завязал бои в центре Берлина.

В этот день мы узнали о новом преступлении Гитлера. По его личному распоряжению были открыты шлюзы на реке Шпрее, и вода затопила тоннели метро на участке между Лейпцигерштрассе и Унтер-ден-Линден. Здесь погибли тысячи берлинцев — мужчин, женщин и детей. Но эта трагедия прошла незаметно для обитателей имперской канцелярии. Им жизнь населения была глубоко безразлична. Злая ирония судьбы теперь заключалась в том, что Гитлер и его клика истребляли мирных жителей, а «бесчеловечные восточные азиаты», как называла советских воинов геббельсовская пропаганда, заботилась о населении.

К тому времени уже значительно сжалось кольцо окружения внутри города. Жизненное пространство вожаков фашизма, замахивавшихся на весь мир, занимало теперь лишь узкую, шириной 2–5 километров, полоску, протянувшуюся с востока на запад на 16 километров. Вся эта территория простреливалась огнем наших частей. Расплата за кровавые зверства фашистов приближалась. Это было предельно ясно и Гитлеру, и его генералитету. 27 апреля начальник штаба верховного главнокомандования Кейтель послал телеграмму, в которой напоминал войскам, что «битва за Берлин достигла наивысшего напряжения», и призывал «спасти положение фюрера»{35}.

Однако это были иллюзии, в которые уже никто не верил. Все понимали, что конец коричневой империи близок. [226]

С чердака дома, где разместился передовой командный пункт армии, хорошо просматривались ближайшие кварталы. Поочередно из полуоткрытого решетчатого окна мы с Берзариным рассматривали в полевые бинокли панораму города. Брезжил рассвет, низко плыли тучи. Впереди — багровое зарево пожаров.

Наши войска не спят. Эшелоны частей сменяются. Одни отходят в ближайший тыл, отдыхают, приводят себя в порядок, пополняют боеприпасы, другие выходят на передний край. Бои непрерывно продолжаются. Изредка небо молниями прорезают трассы эрэсов. Не смолкает артиллерийская канонада. Воины штурмуют очередной опорный пункт противника.

Позади послышались чьи-то шаги. Невысокого роста, но ладный и коренастый, гвардии капитан И. П. Донин подходит к нам, представляется и рапортует:

— Докладываю по приказанию генерал-майора Кущева. Из сто восьмидесятого полка шестидесятой гвардейской дивизии доставлен пленный гауптман. Сейчас его допрашивает офицер из нашего разведотдела. В портфеле пленного обнаружена карта Берлина с нанесенной обстановкой одного из наиболее укрепленных участков «Цитадели»...

Командарм встрепенулся. Ведь этот участок — сердцевина центра Берлина — в полосе нашей армии. Мы тут же спустились вниз. В одной из комнат подвального помещения шел допрос. Перед старшим помощником начальника разведотдела армии сидел одутловатый, во френче с регалиями гауптман. Сбоку пристроилась девушка-переводчица.

Увидев нас, подполковник стремительно поднялся, и почти одновременно с ним вскочил и повернулся к нам, щелкнув каблуками, гитлеровский офицер. Разведчик коротко доложил о показаниях военнопленного.

— Понимает ли гауптман положение фашистской армии на данный момент или еще верит в «чудо-оружие», которое Гитлер обещал? — спросил командарм.

— Вроде понимает... Во всяком случае, пытается создать у нас впечатление, что говорит как на духу. Кое-что сказал, но все ли? Проклинает Гитлера и все интересуется, как с ним поступят... Говорит, что занимался артснабжением. Это подтверждают и его документы. Шел на один из участков обороны уточнить положение с боеприпасами.

— Понятно, — сказал Берзарин. — А теперь отложите в сторону карту пленного и на несколько минут забудьте о ней. Дайте ему чистый план Берлина, пусть нанесет на [227] него все, что известно о характере обороны «Цитадели», огневых позициях артиллерии.

В комнату вошел начальник оперативного отдела штаба армии полковник С. П. Петров. Он сообщил, что офицер связи из штаба фронта доставил на имя командарма срочный пакет. Они вышли.

Через некоторое время, чтобы создать нашему офицеру разведотдела спокойную обстановку для допроса, вышел вместе с начальником политотдела армии генерал-майором Е. Е. Кощеевым и я. Мы решили побеседовать с гитлеровским офицером позже. Нас интересовал характер последних указаний войскам Гитлера и командования вермахта, настроения в берлинском гарнизоне. Ведь в то время обстановка быстро менялась, а каждый лишний день вооруженной борьбы — это потоки крови советских людей.

Основания для таких расспросов военнопленного — а он, надо полагать, многое знал — у нас были, и особенно после того, как из полка, наступавшего вдоль Франкфуртер-аллее, доложили о повешенных на балконах трех солдатах и одном офицере с табличками на груди: «Он не верил Гитлеру», «Так будет со всеми, кто предаст фюрера», «Распространял панические слухи». В политотдел армии офицеры доставили несколько листовок за подписью Геббельса, в которых после каждого требования к немецким войскам и населению было написано: «За невыполнение — смерть!»

Да что там листовки! Приказы Гитлера, Геббельса и Кейтеля, один зловещее другого, не только издавались, но тут же приводились эсэсовцами в исполнение. Только за несколько месяцев войны по приговорам фашистских военно-полевых судов за «трусость перед лицом врага», «за подрыв боевого духа» было расстреляно около 25 тысяч немецких солдат и офицеров{36}.

...И вот гауптман снова перед нами. Я взял со стола пачку его личных фотографий и спросил:

— Это кто?

— Мать, — показал он на один из снимков, где была изображена дородная женщина с седыми завитыми волосами, и ткнул пальцем в другую фотографию: — Жена, хорошая жена... А это мои дети, — помолчав с минуту, сказал офицер и вдруг заплакал: — Они меня уже никогда не увидят... Хотите, я стану на колени. Молю богом, верните [228] мне фотографии. Хочу в последние минуты жизни на них взглянуть.

Я молча протянул ему снимки и успокоил:

— Если на вашей совести нет военных преступлений, то будьте спокойны за свою жизнь. Советские воины пленных не уничтожают. Пройдет некоторое время, и вы вернетесь к семье.

Генерал-майор Е. Е. Кощеев спросил:

— Накормили вас?

— Да, герр генерал, большое спасибо. Хорошая еда.

На вопрос, какие разговоры ведутся в штабах и частях о том, почему не капитулируют гитлеровские войска, гауптман ответил:

— Разговоров много... Официально сообщают о приближении к Берлину на выручку армии Венка. Поговаривают, что подходит и с севера большое количество войск. Да еще офицеры из рот пропаганды уверяют, что вскоре американцы и англичане начнут войну против русских и сейчас главная задача — продержаться несколько дней. И еще обещают, что через сорок часов фюрер введет в действие секретное «чудо-оружие» и все русские будут быстро уничтожены. Поддерживает дух наших войск и то, что Гитлер в столице. На днях, говорят, он лично принимал в имперской канцелярии военных моряков и даже наградил двух Железными крестами... И все же, — заключил гауптман, — это не помогает. У многих солдат паническое настроение, но говорить о нем они не решаются даже с близкими друзьями. Опасно, позади — эсэсовцы...

Беседа с пленным гауптманом показала, что Гитлер прибегает к так называемой мундпропаганде, широко распространяет среди всех кругов фашистской армии и населения слухи о переговорах с США и Англией, стремясь таким образом побудить немцев к продолжению войны до конца.

Тем временем наши войска все ближе продвигались к ставке Гитлера. Из донесений к исходу дня вырисовывалась такая картина боя. Гвардейцы 26-го корпуса непрерывно атаковали почти сплошную оборону противника в многочисленных жилых и заводских кварталах, ликвидируя засевшие в них гарнизоны. При этом его 89-я, 94-я гвардейские и 266-я стрелковые дивизии овладели значительной территорией города от Силезского вокзала до Александерплаца. [229]

В то же время 32-й стрелковый корпус, разгромив ряд вражеских узлов сопротивления, продолжал выполнять свою боевую задачу по форсированию Шпрее. В очень сложной обстановке 416-я и 60-я гвардейская дивизии этого корпуса частью своих сил форсировали реку и завязали бои с противником на ее западном берегу. 416-я стрелковая дивизия в упорном бою овладела мостом. Большую помощь в этом оказали воины приданного 8-го огнеметного батальона. Они в невероятно трудных условиях более 15 часов удерживали мост, а затем уничтожили пулеметные точки врага в подвалах зданий и открыли путь пехоте. В бою особенно отличился командир взвода огнеметчиков офицер В. В. Мясников{37}. Ему было присвоено звание Героя Советского Союза.

К исходу 27 апреля 5-я ударная, наступая вместе с 11-м танковым корпусом вдоль обоих берегов Шпрее, пробилась еще ближе к ставке Гитлера. Сопротивление противника не ослабевало. Особенно сильным оно было в полосе наступления 26-го гвардейского и 32-го стрелковых корпусов. Штурмовым отрядам приходилось отбивать последовательно квартал за кварталом. К концу дня войска армии овладели 50 кварталами и продвинулись вперед от 2 до 11 километров.

Прорывая внутреннюю зону обороны столицы фашистской Германии, войска 5-й ударной армии с кровопролитными боями подошли к огромной круглой площади — Александерплац. Эта площадь — издавна берлинцы называют ее просто Алекс — популярное место. В мирное время здесь сверкали неоновые рекламы, в роскошных ресторанах развлекались буржуазия и чиновничество, процветал бизнес...

Это была парадная сторона Александерплаца.

Однако популярность площади была связана и с другими событиями. Когда-то здесь проходили мощные демонстрации трудящихся, выступавших против власти капитала, за свои демократические права. Здесь, на большой баррикаде, во время буржуазно-демократической революции в марте 1848 года с оружием в руках сражались берлинские рабочие и ремесленники... [230]

В годы фашизма в тюрьме и полицейпрезидиуме, расположенных возле площади, гитлеровцы расправлялись со своими бесчисленными жертвами. Мимо мрачных зданий люди проходили молча, с опаской...

Из разведывательных данных, показаний пленных и трофейных документов нам было известно, что именно на этой площади и в прилегающих кварталах командование немецко-фашистских войск заранее возвело целую систему наиболее мощных укреплений.

Основу вражеской обороны составляли опорные пункты и узлы сопротивления, созданные фашистами в огромном, занимавшем целый квартал здании полицейпрезидиума с внутренней тюрьмой, в двухэтажной станции метро, отеле, большом универмаге, вокзале Алекс и многих других строениях, где засели около 5000 кадровых солдат и офицеров, не считая фаустников из фольксштурма. По мере отступления гитлеровские части со своими огневыми средствами занимали здесь заранее оборудованные в инженерном отношении позиции. На площади были установлены почти сплошные баррикады, открыт глубокий противотанковый ров, созданы надолбы, поставлены железобетонные колпаки. Кроме того, враг имел возможность по тоннелям метро подтягивать резервы.

Такая насыщенность района оборонительными сооружениями объяснялась тем, что эта Александерплац была последней преградой на пути к центру столицы и ставке Гитлера.

Военный совет потребовал от командиров корпусов и соединений тщательно спланировать здесь атаку всех объектов, хорошо ее подготовить, организовать четкое взаимодействие не только всех частей и средств их усиления, но и родов войск.

Для координации боевых действий и контроля за ними Н. Э. Берзарин и П. И. Косенко выехали в соединения 26-го гвардейского корпуса: командарм — в 266-ю, а мы с П. И. Косенко — в 94-ю гвардейскую дивизии.

Вскоре войска приступили к выполнению поставленных задач. С юга и юго-востока Александерплац готовились штурмовать стрелковые полки 266-й дивизии: 1006-й подполковника И. И. Терехина (замполит З. С. Каиков) и 1010-й подполковника М. Ф. Загородского (замполит — подполковник И. Т. Петров). Их поддерживал 832-й артиллерийский полк полковника С. К. Шосталя (замполит — подполковник Б. А. Лискович).

С востока и северо-востока, с рубежа улиц Нойекенигштрассе и Ландсбергерштрассе, готовилась наступать [231] 94-я стрелковая дивизия (она сменила 89-ю гвардейскую, выведенную во второй эшелон) силами двух гвардейских полков — 288-го и 283-го. Этими частями командовали подполковники В. В. Кондратенко и А. А. Игнатьев, а заместителями по политчасти у них были подполковники А. Б. Качтов и К. И. Зайцев. Пехотинцев поддерживали орудийные расчеты 199-го артиллерийского полка подполковника И. Ф. Жеребцова (заместитель по политчасти майор В. И. Орябинский).

Командование частей тщательно готовилось к наступлению. Так, в 283-м стрелковом полку 94-дивизии перед атакой вперед выдвинулась полковая, а затем и дивизионная разведка. Им предстояло выявить здесь силы и огневые позиции противника, подходы к ним. Командиры всех степеней и артиллерийские наблюдатели метр за метром просматривали укрепления врага.

На разных участках сосредоточились штурмовые отряды и группы. Подносчики патронов доставляли боеприпасы, распечатывали жестяные банки с запалами гранат. Подтягивались к площади и средства усиления: танки, самоходки, артиллерийские орудия. Для них за развалинами домов оборудовались окопы.

Все были в боевой готовности.

Прозвучал сигнал атаки. Штурмовая группа под командованием капитана Новикова рванулась вперед. Но преодолеть площадь ей не удалось. Она сразу попала под губительный огонь, обрушившийся из дома, что левее полицейпрезидиума. По целеуказаниям с НП тут же огневые точки накрыли расчеты артиллерийских батарей. Стрельба со стороны врага несколько поутихла. Под прикрытием пулеметного огня группа красноармейцев отделения сержанта Федора Середы бросилась из-за развалин на площадь и зажгла четыре дымовые шашки. Вскоре густой дым заволок более трети Александерплаца. Фашисты вновь открыли мощный, но уже неприцельный огонь. Видимо, они думали, что в эти минуты наши подразделения начнут решительный штурм площади.

Но атаки не последовало. Это был обманный маневр, проведенный для выявления вражеской системы огня. И он целиком удался. Огневые средства противника были засечены, их координаты тотчас же переданы пехотинцам, артиллеристам и танкистам. Под руководством командира 94-й гвардейской дивизии генерала И. Г. Гаспаряна и начальника штаба подполковника Б. И. Баранова был выработан окончательный план штурма на участках каждой части, отданы боевые распоряжения. [232]

Такой же план атаки был разработан и в 266-й дивизии генерала С. М. Фомиченко, частям которой также предстояло штурмовать опорные пункты врага на Александерплаце с юго-востока.

Вскоре с закрытых позиций ударили наши «катюши». Грозный гул взрывов раздался во вражеском расположении. Там вспыхнуло несколько багрово-дымных факелов. По обороне противника вели методичный огонь и расчеты орудий 2-й артиллерийской дивизии прорыва РГК генерал-майора Д. К. Шлепина.

Гитлеровское командование вызвало подмогу. Со стороны железнодорожной станции Бёрзе, сопровождаемая двумя «тиграми» и самоходкой, перешла в контратаку вражеская пехота. Вместе с кадровыми подразделениями в бой шли и части фольксштурмовцев. Контратаку поддержали огнем и фашисты, засевшие в трех угловых зданиях, выходящих на Александерплац.

Однако все эти попытки были тщетны. Слишком очевидно было наше преимущество и в силах, и в боевой технике, и главное — в решимости советских воинов добиться победы.

При отражении вражеской контратаки со стороны вокзала Алекс отличился расчет гвардии старшего сержанта Ивана Земнухова, гвардейцы на руках выкатили орудие из развалин здания и оборудовали огневую позицию в сквере. Когда при поддержке двух танков и самоходки немецкие солдаты начали контратаку, батарейцы встретили их метким огнем. Вскоре черный дым окутал вражескую самоходку, раздался взрыв... С трех выстрелов ее подбил расчет Земнухова. Следовавшие за самоходкой фашистские танки отошли. Паши артиллеристы продолжали вести огонь по другим целям. Ствол орудия накалился от частых выстрелов. Противник предпринял еще одну контратаку, но с большими потерями был отброшен. Наши артиллеристы в упор расстреливали пулеметные точки врага и укрывшихся в здании фаустников. Мужественно сражались и другие воины орудийного расчета — старший сержант П. Шпанцев, младший сержант И. Холодный и рядовой К. Колпаков. В ходе напряженных боев гвардейцы Земнухова подавили 10 вражеских пулеметных гнезд и истребили несколько десятков гитлеровцев.

За ходом этого боя наблюдал с НП командира 26-го гвардейского стрелкового корпуса командарм Н. Э. Берзарин, который находился здесь более двух часов. Он вел себя, как обычно, очень тактично, не подменяя ни командира корпуса, ни командиров 94-й гвардейской [233] и 266-й стрелковых дивизий. По телефону Николай Эрастович похвалил командира 1006-го полка полковника И. И. Терехина за удачный маневр с перемещением двух танков в направлении уязвимого участка обороны противника, где наметился успех одного из батальонов.

Бурно восхищался генерал Берзарин воинским мастерством и бесстрашием расчета орудия Ивана Земнухова. Фамилий храбрецов на НП никто не знал, но по заданию командарма их вскоре уточнили. Николай Эрастович приказал командиру корпуса достойно наградить весь расчет. Вскоре на груди батарейцев появились боевые награды...

В бою на Александерплаце отличились и многие другие артиллеристы. Метко били по гитлеровцам, находясь в составе штурмовых групп, гвардейцы батареи старшего лейтенанта Дергунова и командира огневого взвода лейтенанта Борщенко. Они тоже выкатили на руках и установили среди развалин свои орудия для стрельбы прямой наводкой. Расчеты Ивана Иноземцева, Ивана Позняка, Ивана Степанова и других из 199-го артиллерийского полка в решающие минуты обрушили на врага всю мощь огневого удара. Боевое содружество танкистов, пехотинцев и артиллеристов обеспечивало и разгром осиных гнезд — групп противника, засевших в угловых зданиях, захват многих военных объектов в этом районе.

Бои были очень ожесточенными и кровопролитными. Мы несли большие потери. То и дело санитары уносили в тыл раненых бойцов и офицеров. Но наши воины не останавливались перед трудностями. Обнаружив под руинами одного из домов коммуникационный тоннель, лейтенант Кодацкий решил воспользоваться им. Он вывел по нему свою штурмовую группу в тыл врага и в одном из зданий внезапно атаковал гарнизон, мешавший продвижению наших подразделений. Забросав гранатами окна, бойцы группы ворвались на первый этаж и автоматным огнем уничтожили засевших там гитлеровцев, а затем таким же методом стали очищать остальные этажи. Через два часа с врагом здесь было полностью покончено. 64 фашиста, сдавшиеся в плен, были помещены под охрану в одном из подвальных помещений. Не мешкая, красноармейцы начали вести огонь из окон по немцам, закрепившимся в соседних домах, и открыли путь вперед батальону.

Героически сражались в составе штурмовых групп и приданные нашей армии танкисты 11-го танкового Радомского Краснознаменного, орденов Суворова и Кутузова [234] II степени корпуса под командованием генерал-майора танковых войск И. И. Ющука.

Умелые действия командиров и бойцов всех родов войск, их наступательный порыв обеспечили разгром и подавление многих узлов сопротивления в прилегающих к площади зданиях. Враг не мог уже из них обстреливать наши наступающие части и подразделения. Однако основа обороны — здание имперского полицейпрезидиума с огромной внутренней тюрьмой продолжало оставаться в его руках.

Полицейпрезидиум издавна считался одним из самых зловещих мест Германии. Здесь еще со времен Вильгельма II и Веймарской республики реакция расправлялась с инакомыслящими. В этот мрачный застенок в 1916 году был заточен за участие в первомайской демонстрации и выступления против первой мировой войны Карл Либкнехт. С приходом Гитлера к власти в здании полицейпрезидиума разместилось гестапо. Сюда в марте 1933 года вместе с сотнями других коммунистов эсэсовцы привезли вождя германского пролетариата Эрнста Тельмана. Здесь же фашисты длительное время держали, фабрикуя лейпцигский процесс о поджоге рейхстага, видного деятеля Болгарской коммунистической партии и международного коммунистического движения Георгия Димитрова.

В свою бытность начальником Военно-политической академии имени В. И. Ленина мне доводилось встречаться с Георгием Димитровым. Он рассказал о событиях тех дней, процессе, зверствах гестаповцев в тюрьме полицейпрезидиума, о тех издевательствах, которым подвергался сам...

Когда командиры, политработники и агитаторы рассказывали бойцам перед штурмом полицейского управления, что скрывается за стенами этого «учреждения», было видно, как менялось их настроение: сердца людей наполнялись негодованием, жгучей ненавистью к фашистам и пламенным желанием во что бы то ни стало покончить с коричневой чумой как можно быстрее. И поэтому во время штурма полицейпрезидиума 28 апреля и в последующую ночь красноармейцы и офицеры проявляли исключительное бесстрашие, поэтому настоящие подвиги совершали здесь не только одиночки, но и целые подразделения.

Сигналом для атаки послужил мощный удар но вражеским укреплениям 322-го отдельного артиллерийского дивизиона особой мощности, которым командовал подполковник Д. И. Дорожкин. Затем в атаку с разных направлений устремились штурмовые группы и отряды. [235]

Одним из первых в здание полицейпрезидиума, как потом шутя говорили солдаты — с «парадного входа», ворвался штурмовой отряд 2-го батальона под командованием гвардии майора А. Елсакова. Почти одновременно в окна первого этажа полетели десятки гранат, внутри здания громыхнули взрывы трофейных панцерфаустов, застрочили автоматы. Это действовали штурмовые группы офицеров Новикова и Вовченко. Через считанные минуты в дом ворвался и батальон гвардейцев под командованием Героя Советского Союза майора В. Д. Демченко. С другой стороны в полицейпрезидиум проникли и воины батальона капитана Новохатько.

Вскоре бой шел уже на лестничных клетках, в коридорах, многочисленных комнатах и залах. Не только этажи, но и каждое помещение с громадными усилиями приходилось отбивать у яростно сопротивлявшихся фашистов.

Самоотверженно выполняли боевую задачу в огромном квартале полицейпрезидиума и штурмовые отряды 1010-го полка, которыми непосредственно руководили командир полковник М. Ф. Загородский и его заместитель по политчасти подполковник И. Т. Петров. Их пребывание в боевых порядках воодушевляло всех воинов: ведь каждый знал об отважном характере полковника Загородского. Только при штурме Силезского вокзала и здесь, в полицейпрезидиуме, личный состав полка в тесном взаимодействии с приданными и поддерживающими подразделениями истребил до 1000 гитлеровцев, уничтожил 26 орудий, 92 пулемета и миномета.

В этом бою командир полка был ранен, но отказался эвакуироваться и продолжал энергично руководить штурмом одного из крыльев полицейпрезидиума. За мужество и воинское мастерство Михаил Филиппович Загородский был удостоен звания Героя Советского Союза.

Ядром вражеской обороны в огромном четырехугольнике зданий была пятиэтажная тюрьма, имевшая мощные кирпичные стены. Небольшие и узкие оконца каждой камеры использовались эсэсовцами как амбразуры. Но вести огонь по ним можно было только со двора тюрьмы. С улицы были видны лишь высокие сплошные стены, а в них — ни подъездов, ни ворот.

Командир первой из подошедших к тюрьме штурмовых групп старший лейтенант В. Е. Капский принял решение сделать пролом в тюремной стене. В ход пошли взрывчатка и фаустпатроны. Стена оказалась неподатливой. Но все-таки и в полутораметровой толще кирпича в конце концов появился проход, и сразу же на первый этаж полетели [236] связки гранат; как только прогремел взрыв последней из них, в пролом ринулись бойцы роты Всеволода Канского. Отважный офицер, как всегда, был впереди, за ним бросились, рассыпаясь по всему этажу, все воины подразделения. Эсэсовцы, конечно, не ожидали нападения со стороны глухой стены. Но их замешательство было коротким. Сразу же повсюду завязались ожесточенные схватки. Металлические решетки между секциями тюрьмы и двери камер пришлось подрывать толом и фаустпатронами. Исключительно трудно было сломить сопротивление фашистов, они огрызались с отчаянием смертников и, в сущности, были ими: в некоторых камерах немецкие солдаты были прикованы к станковым пулеметам.

Удар за ударом... И вот уже размахивают белой простыней засевшие в подвале гитлеровцы, сотнями начинают выползать оттуда и сдаваться в плен. Вслед за этим и на этажах постепенно стихают автоматные очереди и взрывы.

Более суток сражались штурмовые группы в зданиях тюрьмы. За это время было истреблено до 1200 гитлеровцев, 650 взято в плен. Как и старший лейтенант Канский, здесь показали незаурядную ратную доблесть пулеметчик старший сержант Драный, рядовой Мннгабисов и многие другие красноармейцы и офицеры. Особо отличившиеся в бою сразу же были отмечены правительственными наградами, а Всеволоду Елисеевичу Канскому вскоре было присвоено звание Героя Советского Союза.

Уже к 15 часам 29 апреля наши части полностью овладели полицейпрезидиумом, разгромив в тяжелых боях его двухтысячный гарнизон. Красное знамя над главным подъездом водрузили воины штурмовой группы батальона гвардии майора А. Елсакова. Но даже после того как воины 5-й ударной заняли оба корпуса тюрьмы, а затем, продолжая штурм, 1006-й и другие полки очистили от гитлеровцев дома по южной стороне Александерплаца, по площади все еще нельзя было продвигаться: северная часть была в руках фашистов. Засев в многоэтажных зданиях, в станции метро и подтягивая из тыла через тоннели подкрепления и боеприпасы, они ожесточенным огнем встречали наши наступавшие подразделения. А ведь путь к вокзалу Алекс пролегал именно здесь.

И снова отличились артиллеристы, перед которыми была поставлена задача любой ценой уничтожить огневые средства и живую силу гитлеровцев и обеспечить продвижение пехоты.

Действуя в боевых порядках пехоты, самоходчики майора Н. А. Жаркова смело шли за танками вперед, ведя [237] огонь на ходу, метко били по подъездам и окнам домов, где оборонялись эсэсовцы и фольксштурмовцы. Только за один час экипаж САУ младшего лейтенанта Максимова выпустил по врагу около 120 снарядов. Но вот фаустпатроном подбит наш головной танк. Вскоре загорелась и вторая боевая машина. Остановились самоходки, так как подбитые танки преградили им путь. Но экипажи не растерялись: командиры, непрерывно наблюдавшие за боем, точно засекли вражеские цели, и орудия, продолжая вести огонь с места, уверенно их накрывали. И это сразу же дало эффект. Стрельба со стороны противника резко ослабла, и командование получило возможность забросить на броне танков десанты наших бойцов далеко вперед.

Наступили сумерки. Но бои продолжались. Гитлеровцы методично пускали ракеты, которые, медленно опускаясь на парашютиках, освещали все вокруг, и каждую попытку наших подразделений продвинуться встречали ожесточенным огнем. Однако штурмовые группы все же поднялись в атаку и вскоре уже завязали бой за вокзал Алекс и прилегающие к нему дома.

Одно из отделений штурмовой группы лейтенанта Кодацкого, совершив обходный маневр, оказалось далеко впереди и незаметно вышло в тыл узла вражеского сопротивления. В мгновенной схватке, покончив там с противником и закрепившись в здании, бойцы стали обстреливать соседние гарнизоны противника. Те ответили яростным огнем и подожгли дом, только что взятый нашими воинами. Пламя быстро охватило почти все здание. И тогда бойцы услышали голос парторга роты старшего сержанта Павла Прыгунова:

— Братцы! До победы остались считанные метры. Здесь мы свою задачу выполнили. Подсыплем фашистам в другом месте. За мной.

Красноармейцы, следуя за командиром и парторгом, покинули дом и в темноте незаметно подобрались к одному из соседних зданий. Прислушались. Приглушённо звучала немецкая речь. Значит, здесь гарнизон. Забросав окна гранатами, бойцы решительно ворвались в дом и за несколько минут уничтожили гитлеровцев, закрепившихся там. Семь из них истребил Павел Прыгунов. Потом воины очистили от фашистов прилегающие дома и вплотную подошли с фланга к вокзалу Алекс, недалеко от которого уже сосредоточивалась вся штурмовая группа со средствами усиления.

Станция электрички, метро, ряд платформ были забиты гитлеровскими войсками. И без того мощная группировка [238] врага постоянно подкреплялась свежими силами, которые по тоннелям метро перебрасывались с других участков и сразу вводились в бой.

И тогда по врагу ударили орудия всего корпуса. Вперед ринулся штурмовой отряд 288-го стрелкового полка. Особенно отличились здесь командир батальона Ишбулатов, младший сержант Яшагашвили, комсорг Морозов, старший сержант Легких, наводчик Андреев и многие другие. Здания метро и вокзала воины взяли штурмом, 180 оставшихся в живых гитлеровцев сдались в плен. Значительное количество немцев было пленено и в других домах, прикрывавших подступы к метро и вокзалу.

Затем наши подразделения разгромили противника в универмаге и отеле и полностью овладели площадью Александернлац. Исключительное упорство и массовый героизм проявили бойцы 988-го стрелкового полка подполковника А. М. Ожогина при разгроме фашистов, засевших в огромном здании государственной типографии, раскинувшемся по обе стороны улицы. Именно в этой типографии, находившейся в непосредственном ведении Геббельса, печатались приказы и документы, направленные на устрашение населения.

Больших успехов добились части 32-го стрелкового корпуса, наступавшие к острову музеев. Там 60-я гвардейская и 416-я стрелковые дивизии под прикрытием армейской и корпусной артиллерии частью сил с боем форсировали Шпрее, стремительной атакой захватили серую громаду холодильника и продолжали решительные бои.

Теперь уже было недалеко до Бранденбургских ворот и рейхстага. Враг был стиснут на небольшой полоске, протянувшейся с восточной до западной окраины Берлина. Каждый наш снаряд теперь попадал в цель, а подавляющая часть фашистской обороны находилась под пулеметно-ружейным огнем советских войск.

В то время как 230-я стрелковая дивизия уже заканчивала ликвидацию фашистского гарнизона в государственной типографии, войска 26-го гвардейского и 32-го стрелковых корпусов очищали от гитлеровцев квартал за кварталом, углубляясь с боями в центр вражеской столицы. В целом же 5-я ударная к исходу 28 апреля, завершив прорыв обороны в центре Берлина, вышла своим правым флангом в южную часть Пренцлауерберга, а левым — в район Ангальтского пассажирского вокзала.

Фашистское командование предпринимало самые [239] энергичные меры для того, чтобы остановить наше наступление. С южного берега Ландвер-канала через полуразрушенные мосты и одновременно со стороны Бергерштрассе оно бросило в контратаку танки, самоходки и пехоту. В кровопролитном бою эти силы были в большинстве разгромлены, а их остатки в беспорядке отступили...

Когда же наши части пробились непосредственно к привокзальной площади, их встретил здесь ливень вражеского огня. И сразу развернулись жестокие бои в зданиях, прилегавших к Ангальтскому вокзалу, в почтамте, метро, кирхе и домах на северном берегу канала.

В каждом из фундаментальных узлов сопротивления укрепилось от 150 до 250 фашистских солдат и офицеров. Они надеялись, что их спасут могучие, толщиной до двух метров, стены и заранее скоординированный перекрестный огонь. Особенно большие надежды враг, видимо, возлагал на кирху, гарнизон которой держал под обстрелом треугольник улиц Сарланд, Халлеше и Гроссбеерен, прикрывая подступы к огромному станционному почтамту, к Ангальтскому вокзалу и другим крупным объектам, особенно на Сарландштрассе.

Ангальтский вокзал состоял из двух самостоятельных станций — пассажирской, которая была в полосе боевых действий нашей армии, и товарной — в полосе левого соседа. Тут было много пакгаузов, будок и других строений. Большое хозяйство железнодорожного узла протянулось на пять километров.

Ангальтский был главным ил всех 13 вокзалов фашистской столицы и располагался в центре правительственных кварталов. Именно сюда приезжал Гитлер в подаренном ему Муссолини бронированном поезде после захвата Франции и оккупации многих других стран Европы. Сюда же по приказу фюрера пригнали исторический вагон, в котором когда-то руководители кайзеровской Германии подписали акт капитуляции перед Францией. Впоследствии, после вторжения фашистов в эту страну, Гитлер принял в этом вагоне капитуляцию продажного правительства Петена.

Вся площадь перед пассажирским вокзалом была заранее подготовлена гитлеровцами для обороны. Некоторые ее участки были заминированы, неподалеку от самого здания возведена почти сплошная баррикада, прикрытая броневыми плитами, позади которых были установлены орудия и располагались панцерфаустники. Позади пакгаузов сосредоточились вражеские танки и самоходки. [240]

Наши части атаковали вокзал с разных направлений. Несколько часов длился штурм станционных зданий и мощных укреплений опорного района противника, протянувшегося вдоль насыпей. Воины 1050-го стрелкового полка подавляли и разрушали артиллерийским и минометным огнем узлы обороны, забрасывали сопротивлявшихся фашистов гранатами, выкуривали их из стальных колпаков и подвалов струями огнеметов. Нащупывая уязвимые места врага, штурмовые отряды взламывали там оборону и просачивались в ее глубину.

Героически сражались тысячи бойцов, но особой отвагой отличались воины стрелковой роты, возглавляемой офицером И. Давыдовым. Они первыми ворвались в здание Ангальтского вокзала и начали выбивать оттуда гитлеровцев.

Яростная стрельба из пакгауза мешала продвижению наших подразделений. Огневые точки нужно было уничтожить любой ценой. Воины штурмового отряда майора Михайлова с честью выполнили эту задачу. Дерзко и отважно пробившись к пакгаузу, они подорвали толом один из его углов, стремительно проникли через пролом в помещение склада и завязали там рукопашную схватку с фашистами. Через полчаса с вражеским гарнизоном было покончено.

В боях за Ангальтский вокзал прекрасно действовал и батальон майора Ф. К. Шаповалова. Бойцы этого подразделения ликвидировали шесть узлов сопротивления, истребили более 40 и пленили несколько десятков фашистов.

Через некоторое время силами 1050-го стрелкового полка подполковника И. И. Гумерова, 823-го артполка подполковника Г. Г. Похлебаева, 489-го армейского минометного полка подполковника Б. В. Котова, частей 11-го гвардейского танкового корпуса полковника А. X. Бабаджаняна и 220-й танковой бригады полковника Д. С. Наруцкого весь Ангальтский пассажирский вокзал и значительная часть станционной территории были очищены от врага. Его потери были огромными — в здании вокзала, у пакгаузов, на путях валялись сотни трупов фашистских солдат и офицеров. Множество гитлеровцев были пленены.

К вечеру 28 апреля начальник штаба армии генерал А. М. Кущев подвел итоги боев за день.

— Мы можем доложить Военному совету Первого Белорусского фронта, — сказал он, — что в результате упорных боев сегодня войска армии продвинулись на отдельных участках вперед и заняли двадцать семь кварталов, [241] в том числе взяты у противника здание государственной типографии, Ангальтский вокзал, а части триста первой стрелковой дивизии развернули наступление на кварталы гестапо.

— Скоро мы доберемся до него, — добавил Н. Э. Берзарин, — наши наблюдатели доложили, что уже видят крыши этого черного квартала. Недолго ждать осталось, когда мы раздавим и это осиное гнездо.

С утра 29 апреля над центральной частью Берлина плыли багрово-темные тучи от пожаров. Наши позиции окутались едким, смрадным дымом. Дышать было трудно, в горле першило. В полдень заморосил дождь, но ненадолго, и снова вздымались яркие всполохи над уже погасшими, казалось, пожарищами.

Войска 5-й ударной продолжали взламывать вражескую оборону в непосредственной близости от главнейших военных, политических и государственных учреждений фашистской Германии.

После непродолжительного отдыха — а спали все мы тогда только урывками — я зашел в оперативный отдел штаба. Дежурные офицеры цветными карандашами наносили на крупномасштабную карту Берлина захваченные нашими войсками важнейшие объекты, достигнутые соединениями рубежи.

Постепенно вырисовывалось общее положение войск 5-й ударной. После овладения всеми опорными пунктами на Александерплаце и в прилегающих кварталах войска 26-го гвардейского стрелкового корпуса генерала П. А. Фирсова продолжали успешно наступать на запад и северо-запад. Громя противника и захватывая все новые кварталы, 94-я гвардейская стрелковая дивизия генерала И. Г. Гаспаряна пробивалась вперед к железнодорожной станции Бёрзе.

Особенно упорный бой завязал один из ее штурмовых отрядов с крупным вражеским гарнизоном, засевшим на швейной фабрике, северо-западнее Александерплаца. Начальник политотдела 94-й дивизии полковник С. В. Кузовков послал в штурмующие полки почти всех политработников соединения. Умело действовал — и словом, и личным примером в бою — агитатор политотдела дивизии майор Аким Иванович Чуприн. Когда бойцы залегли под огнем противника, он лично возглавил штурмовую группу и поднял ее в атаку. После многочасовой схватки воины разгромили противника и овладели всей фабрикой. [242]

Но для отважного политработника, прошедшего боевой путь от Сталинграда до центра Берлина, это был последний бой. Всего несколько дней не дожил он до победы...

Успешно продвигались в этот день и другие соединения-армии. В частности, 266-я стрелковая дивизия генерала С. М. Фомиченко вплотную приблизилась к массивному зданию главной берлинской ратуши. Извилистая, пересекающая весь Берлин река Шпрее вновь стала серьезной преградой на пути частей 32-го стрелкового корпуса генерала Д. С. Жеребина. Танкисты, самоходчики и инженерно-саперные подразделения подошли к реке в боевых порядках стрелковых частей. В готовности прикрыть переправу заняли огневые позиции артиллерийские дивизионы и гвардейские реактивные установки.

После мощного артиллерийского удара началось форсирование Шпрее. Вскоре первые десантники уже достигли противоположного берега. Полки 416-й стрелковой дивизии генерала Д. М. Сызранова развернули наступление на так называемом острове музеев, в направлении дворца кайзера Вильгельма. Одновременно 295-я стрелковая дивизия генерала А. П. Дорофеева, захватывая квартал за кварталом, продвигалась к Тиргартену.

Пристальное внимание командования не только армии, но и фронта было приковано в этот день к боевым действиям 9-го стрелкового корпуса генерал-лейтенанта И. П. Рослого. Это и понятно. Его соединения нацеливались на ставку Гитлера в имперской канцелярии. Делом чести и доблести личного состава было нанести здесь сокрушающий удар как по вражеским войскам, так и по зачинщикам второй мировой войны — Гитлеру и его клике. Не выпустить их из окружения, захватить живыми или мертвыми — такова была главная задача.

Вернемся, однако, к центральному событию того дня — боям, которые вели воины 266-й стрелковой дивизии за овладение главной берлинской ратушей, занимавшей целый квартал. Гитлеровцы плотным огнем преграждали подступы к этому старинному архитектурному сооружению, которое, как потом выяснилось, защищали более 2000 фашистов. Готовясь к штурму, командир соединения генерал С. М. Фомиченко и начальник штаба полковник К. Е. Киреев разработали его детальный план, одобренный потом командиром корпуса генералом П. А. Фирсовым. В его основу был положен искусный маневр всех трех полков и средств их усиления с последовательным разгромом противника в прилегающих к четырехугольнику ратуши кварталах. Затем предполагалось артиллерийским [243] огнем отсечь резервы, которые противник мог подтянуть для контратаки.

И этот маневр был искусно проведен. Вновь большую роль здесь сыграли артиллеристы. Ими руководил командующий артиллерией 26-го гвардейского стрелкового корпуса полковник Михаил Петрович Михайличенко. В корпусную артиллерийскую группу были включены мощные артиллерийские и минометные средства.

М. П. Михайличенко то и дело появлялся на самых опасных участках и своими оперативными командами с передового НП вместе с командующим артиллерией дивизии полковником А. Н. Машинцевым и командиром 832-го артполка полковником С. К. Шосталем умело обеспечивал надежное прикрытие выдвигавшихся для стрельбы танков, самоходок, штурмовых отрядов и групп. Храбрость и мастерство генерала служили в бою примером для многих бойцов. По представлению Военного совета за отличия в боях, и особенно при штурме ратуши, Михаилу Петровичу Михайличенко было присвоено звание Героя Советского Союза.

При поддержке артиллерии штурм ратуши одновременно начали все стрелковые полки 266-й стрелковой дивизии: 1006-й полковника И. И. Терехина, 1010-й, возглавляемый полковником М. Ф. Загородским, и 1008-й, который вел в бой заместитель командира дивизии полковник В. Н. Борисов. В центре боевых порядков были штурмовые отряды командиров батальонов майора М. А. Алексеева и капитана Н. В. Бобылева. С разных сторон на ратушу нацелились экипажи танков и самоходок, расчеты орудий и минометов, подготовились к атаке пехотинцы. Во всеоружии были и саперы, и огнеметчики. Перед ними высилось массивное здание ратуши, заблаговременно подготовленное немецко-фашистским командованием к длительной обороне. Многие окна были заделаны кирпичом и цементом, оставлены лишь амбразуры для стрельбы. На площадь перед ратушей не выдвинуться: гитлеровцы вели огонь небывалой плотности...

Майор М. А. Алексеев приказал командирам рот и взводов пробиваться со своими подразделениями к ратуше через подвалы и пролегавшие в этом районе подземные коммуникации, а экипажам танков непосредственной поддержки пехоты и приданных батальону самоходок вести прицельный огонь по выявленным боевым средствам противника.

Артиллерийские расчеты начали одну за другой уничтожать огневые точки противника. С восточной стороны по [244] врагу били тяжелые самоходки. Несколькими меткими попаданиями они разрушили кованые ворота ратуши. С северной стороны по окнам ратуши открыли огонь два тяжелых танка, и вскоре из них повалил густой черный дым.

Тем временем штурмовые отряды с боем занимали дом за домом на подходе к ратуше.

И вот настал момент, когда полки 266-й стрелковой дивизии вплотную окружили ратушу. Как только передовые подразделения показались у ее стен, гитлеровцы из подвалов, окон и чердака открыли ни на секунду не прекращающийся огонь.

И снова наша артиллерия стала бить по выявившим себя вражеским огневым точкам. Это сразу же сказалось: фашисты ослабили сопротивление, а к стенам ратуши бросились штурмовые отряды и группы. Саперы подрывали двери, в проделанные ими проходы и проломы, образованные взрывами снарядов, устремлялись бойцы. Они забрасывали лестничные клетки, коридоры и комнаты гранатами, расчищали себе путь огнем из автоматов.

Особенно отличились в ходе штурма воины взвода старшего лейтенанта К. Маденова, которые первыми ворвались в ратушу. Красноармейцы К. Е. Крютченко, Н. П. Кондрашев и И. Ф. Кашпуровский в первые же минуты боя истребили более сорока гитлеровцев и уничтожили четыре их огневые точки, а старший лейтенант Маденов в рукопашной борьбе поразил насмерть кинжалом навалившегося на него гитлеровца...

Ни на минуту не стихая, несколько часов длился бой внутри ратуши. Всюду — — в вестибюлях, на каждом этаже, в подвале, на лестничных клетках и в коридорах — шли яростные схватки. Могучие двери некоторых залов бойцы подрывали толом. Гитлеровцы отстреливались с каждого этажа, вели огонь вдоль коридоров... В одной из комнат верхнего этажа засела группа эсэсовцев. На предложение сдаться они ответили яростным огнем. Тогда командир штурмовой группы приказал саперам взорвать стену. Через минуту после взрыва автоматным огнем через брешь в стене все эсэсовцы были уничтожены.

На первом этаже перевязывали раненых и изолировали пленных, снаружи наши воины держали под прицельным огнем каждый оконный проем и слуховое окно чердака. Оттуда еще стреляли гитлеровцы, но это, видимо, уже были одиночки. Сопротивление становилось совсем слабым.

Наступил вечер 29 апреля. Комсорг батальона младший лейтенант К. Г. Громов с группой воинов прорвался [245] на крышу ратуши. Кое-где в здании еще продолжались схватки, когда наши бойцы сорвали и сбросили вниз на мостовую фашистский флаг со свастикой. Через несколько минут над ратушей взвился алый стяг. Верный сын Ленинского комсомола Константин Григорьевич Громов был удостоен звания Героя Советского Союза.

Многими новыми именами отважных воинов пополнилась боевая история частей в боях за берлинскую ратушу. Это и младший сержант Н. Никитенко, который с семнадцатью бойцами-комсомольцами ворвался в один из проемов и уничтожил большую группу гитлеровцев, засевших на этажах. Это и сержант Петр Сидоров, вызвавшийся первым с семью другими бойцами овладеть левым крылом ратуши. В ходе боя на втором этаже пятеро отважных добровольцев погибли. Двое оставшихся продолжали мужественно сражаться. Но и сержант Сидоров был ранен осколком гранаты в горло. Зажимая рану, он пробился к окну и выбросил из него свою шинель. Это был условный сигнал, означавший, что группа очистила крыло. И тотчас же раздалось громовое «ура», с которым красноармейцы ринулись на штурм ратуши. Наскоро перевязав рану и остановив кровь, сержант продолжал вместе с однополчанами выполнять боевую задачу.

Девятнадцатилетнему сержанту Петру Петровичу Сидорову было присвоено звание Героя Советского Союза. Его родным послали благодарственное письмо, которое вместе с командованием дивизии и полка и начальником политотдела подписали многие однополчане героя.

Всю ночь на 30 апреля еще продолжался бой внутри огромного здания ратуши и в его подвалах, закончившийся к утру полной ликвидацией там гитлеровского гарнизона.

Рано утром в Военном совете послышался зуммер полевого телефона. Начальник штаба 26-го гвардейского стрелкового корпуса гвардии полковник Н. К. Антипов торжественно доложил:

— Берлинская ратуша в наших руках. В прилегающих кварталах наши танкисты взяли в плен двух гитлеровских генералов. Вся площадь у ратуши и ближайшие улицы забиты вражеской техникой. Трофеи подсчитываем, среди них несколько исправных боевых машин, в том числе три бронетранспортера...

Выслушав доклад, командарм Н. Э. Берзарин сказал:

— Прошу вас передать войскам, штурмовавшим берлинскую ратушу, благодарность Военного совета армии. Не забудьте представить отличившихся воинов к правительственным наградам. [246]

Полковник Николай Кузьмин Антипов всегда передавал информацию четко, лаконично и, главное, очень правдиво. Перед тем как докладывать, он все лично проверял и высокой штабной культурой славился на всю армию. Всегда собранный и исполнительный, Антипов был образцом для многих подчиненных. Глубокое знание военного искусства и большой фронтовой опыт способствовали дальнейшему росту Николая Кузьмина в послевоенное время — он работал в Генеральном штабе, преподавал в его академии, стал генералом.

В полосах наступления других соединений 5-й ударной также продолжались упорные, кровопролитные бои. Все наши войска настойчиво продвигались вперед и имели значительный успех.

Вспоминается, с какой радостью сообщал командир 416-й стрелковой дивизии генерал Д. М. Сызранов о дерзком налете его частей на мощный опорный пункт на станции Яковицбрюкке. Они так решительно обошли с тыла и флангов засевших там фашистов и так внезапно атаковали их, что уже через сорок минут полностью овладели объектом.

Таких донесений было немало.

Но в тот же день были и горестные вести: в боях выбывали из строя наши боевые товарищи. Об одном из них и хочется рассказать подробнее. В районе правительственных кварталов тяжелое ранение получил один из замечательных командиров стрелковых рот капитан Иван Прокофьевич Гоманков.

В каждом боевом успехе роты в сражении за Берлин был большой вклад и командира, и его боевых друзей — парторга, командира взвода лейтенанта Александра Царева, коммунистов — старшины Ильи Серебрянникова, старшего сержанта Шестакова, бронебойщика — рядового Михаила Апаряна и десятков других красноармейцев и командиров.

29 апреля воины роты в сумерках скрытно подобрались с тыла к одному из зданий, в котором засели эсэсовцы, державшие под обстрелом подступы к кварталу гестапо. Штурмовая группа под командованием капитана Гоманкова внезапно ворвалась на первый этаж. Гранатами и автоматным огнем она истребила более 40 фашистов и пробилась на второй этаж, где у бойниц засели снайперы и фаустники. [247]

— Вперед, друзья! Только вперед! — подбадривал бойцов офицер. — Победа недалеко!

Но вдруг он пошатнулся и, зажимая рукой рану, опустился на пол. Уже падая, Гоманков услышал громовой голос парторга:

— Отомстим за командира! Добить фашистов!

Спустя час весь вражеский гарнизон был ликвидирован, а рота, уже под командованием лейтенанта Царева, продолжала штурм очередного вражеского объекта.

Ординарец Николай Куприн доставил И. П. Гоманкова на медпункт, и вскоре его в тяжелом состоянии эвакуировали в тыл. Но все верили, что он выживет. А сколько раз уже смерть была рядом с офицером! Первый свой бой Иван Прокофьевич принял на государственной границе на Немане, был ранен в районе Гродно. Гоманков пришел в себя уже в плену, перед расстрелом. Раненых пограничников гитлеровцы выстроили на краю противотанкового рва и открыли по ним огонь. Но кто-то из стоявших рядом мгновением раньше толкнул Гоманкова в ров, он упал, на него навалились тела расстрелянных. Когда очнулся, было уже темно. Рядом послышался стон. Выбравшись из-под трупов, Иван Прокофьевич подполз к еще живому пограничнику, взвалил его на плечо и выбрался из рва. Поддерживая друг друга, они двинулись на восток и сумели выйти к своим.

Гоманков дрался с врагом в составе партизанского отряда, затем попал в действующую армию. Пять раз он был ранен, дважды его мать получала похоронку. Форсировал офицер Днестр, участвовал в разгроме ясско-кишиневской группировки немцев, преодолевал с боем Вислу, Одер, а затем и Шпрее. Здесь снова пролилась кровь отважного капитана. В этом бою, отражая вражеские контратаки, возглавляемая им рота с приданными огневыми средствами уничтожила 12 орудий, 6 пулеметов и истребила более 120 гитлеровцев. Капитан Иван Прокофьевич Гоманков был удостоен высокого звания Героя Советского Союза. Известие об этом пришло к нему в госпиталь.

А после этого — кратковременное пребывание в медсанбате, очередные схватки и пятое, теперь уже тяжелое ранение. Он закончил войну в считанных метрах от имперской канцелярии.

Через сутки в госпиталь привезли с тяжелым ранением боевого друга Ивана Прокофьевича лейтенанта Царева. Он долго был без сознания, а когда пришел в себя, спросил: [248]

— Добили врага в Берлине?

— Добили, добили. Поздравляю, Саша, с победой!

По лицу Царева скользнула радостная улыбка, и он еле слышным голосом сказал:

— Победа... Как хорошо... Иначе не могло быть...

Это были его последние слова.

Утро 30 апреля выдалось холодным, моросил дождь. Во второй половине дня потеплело. В берлинских скверах и парках благоухала сирень. Но там, где мы не виде.1и ни голубого неба, ни примет весны, не затихая, шли бои. Ветер поднимал пыль с развалин, горели здания, ввысь тянулись клубы дыма, заволакивая солнце.

Сражение в сплошном массиве жилых и ведомственных зданий продолжалось. Наши воины настойчиво продвигались вперед, сокрушая врага и отвоевывая у него метр за метром.

После прорыва подразделениями 990-го полка 230-й стрелковой дивизии обороны гитлеровцев в центральном участке на их пути стал механический завод на Альте Якобштрассе, превращенный фашистами в мощный опорный пункт. Впереди высились баррикады, за которыми укрылись пулеметчики, автоматчики и панцерфаустники. Подходы к заводу в ряде мест были заминированы. Из амбразур в замурованных окнах железобетонных зданий по наступавшим подразделениям фашисты ударили из станковых пулеметов и автоматов. Мощным огневым ударом наши артиллеристы буквально снесли несколько узлов сопротивления. В образовавшиеся бреши ринулись усиленные штурмовые группы. Одной из них, которой командовал лейтенант В. И. Шабуров, была поставлена задача овладеть цехом.

Как и положено, начали с разведки, установили расположение огневых точек, но никак не могли определить пути подхода резервов противника. Разведать это вызвался красноармеец П. И. Кашутин. Он обнаружил, что засевшие в цеху гитлеровцы сообщались с другими узлами сопротивления по деревянному настилу, опущенному в глубокую канаву для стока воды, которая подходила почти вплотную ко входу в цех.

И когда командир полка подполковник А. И. Левин приказал начать штурм завода, лейтенант В. И. Шабуров повел штурмовую группу в тыл противника. Отражая атаку других групп с фронта, фашисты заняли в цеху места у бойниц, а у входа, который они считали своим тылом, [249] никого не было. Воспользовавшись этим, наши воины ворвались в цех. Первым вбежал Прохор Кашутин и метнул две гранаты, а затем открыл огонь из автомата. Уничтожив восемь гитлеровцев, отважный воин захватил вражеский станковый пулемет и, повернув его, стал насквозь простреливать цех. Дерзко и решительно сражались и другие бойцы. Во время перестрелки лейтенант Шабуров был ранен. После перевязки он самоотверженно продолжал руководить боем, пока не упал, потеряв сознание. Увидев это, рядовой Кашутин крикнул:

— Слушай мою команду! Вперед, на второй этаж!

Он бросил одну за другой две гранаты на лестничную клетку, вбежал на второй этаж и здесь сразил из своего автомата четырех гитлеровцев. Остальные одиннадцать немецких солдат, которые оставались на этаже, подняли руки.

Вскоре штурмовая группа овладела цехом. Из бойниц воины стали обстреливать с фланга фашистов, засевших в соседнем строении. Тем временем в бой вступали все новые наши подразделения. Разгромив гарнизон, они полностью очистили от гитлеровцев весь завод.

За образцовое выполнение воинского долга и проявленную в этом бою доблесть лейтенант Валентин Иванович Шабуров и красноармеец Прохор Иванович Кашутин были удостоены высокого звания Героя Советского Союза, а все остальные бойцы штурмовой группы отмечены правительственными наградами.

На той же Альте Якобштрассе, вблизи от завода, находился еще один крупный, раскинувшийся по обе стороны улицы вражеский опорный пункт — монетный двор Рейхсбанка. Взять его предстояло воинам 1042-го стрелкового полка 295-й дивизии.

2-й батальон с боями выдвинулся на Альте Якобштрассе — на участке между Коммандантенштрассе и Орланиненштрассе. Перед бойцами открылась огромная, высотой в пятиэтажный дом, сплошная железобетонная стена. Ни ворот, ни дверей, ни окон, только бойницы. Одна — выше, другая — ниже, и так вдоль всего большого квартала. Из бойниц торчали стволы крупнокалиберных станковых и даже зенитных пулеметов. Настоящая крепость!

Командир полка Герой Советского Союза подполковник Ф. В. Чайка приказал:

— Огня не открывать. Нужно разведать, нет ли подземных коммуникаций, чтобы без потерь проникнуть за стену...

Разведчики осмотрели подвалы близлежащих домов [250] и подземные коммуникации, но нужных проходов там не оказалось.

Тогда решили сделать в стене проломы. Но как? Саперам не подойти, а пушкам и «катюшам» на узкой улице не развернуться. Выход нашли артиллеристы 2-го дивизиона 6-й гвардейской минометной бригады. Они предложили произвести пуск реактивных снарядов прямо из деревянных упаковок со второго этажа дома, стоящего напротив железобетонной стены. Через полчаса красноармейцы притащили стокилограммовые хвостатые снаряды М-31, которые на фронте ласково называли «ванюшами». Их установили в окнах, нацелили в одну точку стены, соединили проводом с пусковой машинкой.

По сигналу командующего артиллерией 295-й стрелковой дивизии подполковника Д. В. Зубова включили ток. Сверкнула молния, раздался пронзительный свист и почти одновременно — оглушительный взрыв. Несколько минут ничего нельзя было разглядеть: все заволокло густой пылью и дымом.

Фашисты были ошарашены. Если прежде при попытках нашего передового подразделения выдвинуться они стреляли даже в отдельных бойцов, то теперь на время умолкли. Когда просветлело, все увидели, что стену пересекали глубокие трещины и в ней образовалась небольшая брешь. По тому же месту вновь ударили «ванюши». Теперь бойцы не ждали, пока развеется дым.

— За Родину! Вперед! — крикнул ефрейтор Балабанов и первым решительно бросился в пролом. За ним рванулись ефрейтор Прокопов, сержант Паршиков и десятки других воинов. Сразу же за стеной завязались рукопашные схватки. Балабанова встретил с пистолетом в руках гитлеровец, но ефрейтор с ходу сразил его очередью. В это же мгновение на него навалился огромный эсэсовец. На выручку другу подоспел сержант Паршиков. В его руках автомат действовал всегда безотказно.

Вскоре через пролом за стену прорвались другие штурмовые группы, и бой закипел повсюду. Решительно действовали воины взвода старшего лейтенанта Б. Т. Тазетдинова. Заняв одну из комнат на первом этаже какого-то цеха, они стали забрасывать гранатами и обстреливать отступающих фашистов. Мужественно сражались и другие подразделения полка, в том числе штурмовой отряд, который возглавлял командир 1-го батальона майор А. А. Макоев. Комбат находился на самых опасных участках и лично истребил в рукопашных схватках 12 вражеских [251] солдат. Вскоре в бой вступил подоспевший резерв во главе с лейтенантом Павловским.

Старший лейтенант Тагзетдинов узнал от пленного, что в подвале находится штаб гарнизона, и решил захватить его или уничтожить.

— Будем действовать по методу сверху вниз, — сказал Павловский.

Взяв с собой восемь солдат, он обошел здание с тыла. Бойцы пробрались к подвалу и без шума сняли у входа часового.

— Вы окружены, сдавайтесь! — крикнул по-немецки красноармеец Крижановский.

Гитлеровцы молчали. Но как только сержант Прокопов появился в проходе, раздалась автоматная очередь. Славный воин, прошедший с боями от Кавказа до Берлина, упал замертво.

— Смерть за смерть! — крикнул лейтенант Павловский, и в подвал полетели гранаты.

Взрывы, крики, стоны... Снова фашистам предложили капитулировать. На этот раз они не заставили долго ждать ответа — на большой палке появился белый флаг. После тщательного обыска — у двух офицеров за голенищами сапог были обнаружены вторые пистолеты — пленных отправили в тыл. Оставили лишь одного майора — начальника гарнизона. Вместо с нашим офицером он подходил к отдельным цехам и строениям монетного двора и предлагал прекратить огонь и сдаваться в плен. Гитлеровцы послушно выполняли его приказ.

После боя наши воины стали прочесывать здание монетного двора. Особый интерес вызвали помещения с массивными металлическими дверьми. Когда их подорвали, то выяснилось, что это огромные стальные сейфы, где хранились денежные знаки рейха. Оставив здесь караул, полк продолжал наступление.

За доблесть и воинское мастерство, проявленные в боях, славный сын осетинского народа двадцатидвухлетний майор Алихан Амурханович Макоев был удостоен звания Героя Советского Союза. Его, как и многих других награжденных в те дни, горячо поздравляли однополчане. Тепло приветствовал Макоева начальник политотдела 295-й дивизии полковник Г. Т. Луконин. Этот серьезный, всегда доброжелательный к людям человек близко принимал к сердцу успехи офицеров и красноармейцев.

Вот и теперь, обняв Алихана, он сказал:

— Молодец, друг! Награда — это замечательно, но главное — настоящим человеком показал ты себя в ратном [252] деле. Советским человеком. На родину мы пошлем письмо. Земляки должны знать о твоем героизме. Что сердцем служите Родине — это знают теперь все. И не только знают, но и следуют вашему примеру. А примерность в бою — главное для коммуниста...

Григорий Тимофеевич Луконин имел моральное право так говорить. Его не раз видели в бою на самых решающих и опасных участках. Начальник политотдела подбадривал и воодушевлял воинов, часто помогал офицерам добрым советом и товарищеской поддержкой.

...Глубокая ночь. Уже восьмые сутки длится штурм кварталов Берлина. Холодно, идет моросящий дождь. Бои не прекращаются. Наши воины понимали, что победа близка, и наступательный порыв подразделений постоянно нарастал.

По-прежнему умело и мужественно сражались гвардейцы 94-й дивизии генерала Исаака Гаспаровича Гаспаряна, пробиваясь к железнодорожной станции Бёрзе. Возглавляемый Героем Советского Союза гвардии полковником А. А. Игнатьевым и его заместителем по политической части гвардии подполковником К. И. Зайцевым, 283-й гвардейский полк со средствами усиления, отразив контратаку танков и пехоты врага со стороны станции, сам перешел в атаку. 3-й батальон значительно продвинулся вперед. Гитлеровцы открыли по наступавшим подразделениям сосредоточенный огонь из пушек и пулеметов. Разведчики вскоре засекли вражеские огневые позиции. Несколько бойцов из штурмовой группы 1-го батальона стали помогать артиллеристам выкатывать орудия для стрельбы прямой наводкой.

Но фашисты, обнаружив скопление наших воинов у привокзальной площади, открыли сильный огонь с левого фланга. Тогда комбат Герой Советского Союза гвардии майор В. Д. Демченко приказал зажечь дымовые шашки. Двое добровольцев под огневым прикрытием рывком выбежали из-за углового здания, быстро легли, зажгли дымовые шашки и метнули их на середину площади так, чтобы дым закрыл наши подразделения со стороны вокзала. Воспользовавшись этим, артиллеристы выдвинули орудия на прямую наводку. Вскоре дым рассеялся, и на небольшой привокзальной площади завязалась огневая дуэль. В то время как штурмовой отряд майора Демченко и находящиеся в боевых порядках танкисты и артиллеристы стреляли с места и отвлекали огонь на себя, другой отряд того же полка совершал маневр по охвату станции с фланга. [253]

Четкие и слаженные действия подразделений пехоты, артиллерийских расчетов и танковых экипажей дали хорошие результаты: огонь противника стал слабеть.

Проанализировав создавшуюся обстановку, командир дивизии гвардии генерал-майор И. Г. Гаспарян по предложению начальника штаба гвардии подполковника Б. И. Баранова ввел в бой 286-й гвардейский стрелковый полк, приказав ему наступать по Юдинштрассе и Рзенштрассе, чтобы охватить фашистов с юго-западной стороны вокзала и совместно с гвардейцами 283-го полка штурмом овладеть станцией Бёрзе.

У командира 286-го полка Героя Советского Союза гвардии подполковника А. И. Кравченко, когда разведчики доложили ему, что неподалеку есть подземный ход от складских помещений, находящихся в трехстах метрах восточнее Бёрзе, к станции, возникла мысль пробраться под землею за станцию, а затем, зажав гитлеровцев в клещи, одновременно атаковать их с фронта и тыла. Это было тем более важно, потому что противник укрепился на линии железной дороги по Дирксенштрассе и сильным ружейно-пулеметным огнем простреливал подступы к станции. Оборону опорного пункта облегчала шестиметровая железнодорожная насыпь, которая не позволяла совершить обходный маневр нашим танкам и самоходным установкам. Но как пробраться к складам, если они расположены на территории, которая была под перекрестным огнем противника? Бойцы и здесь проявили смекалку. Они под руинами обнаружили подвал и, проникнув в него, выявили еще один проход к дому в расположении гитлеровцев, а от него к складским помещениям.

Командир стрелковой роты старший лейтенант И. Морозов, вытирая платком обильный пот на лице, докладывал комбату гвардии майору А. П. Рыбкину:

— Лично осмотрел проход. Уверен, что пробраться в тыл противника можно. Моей штурмовой группе это под силу. Прошу только усилить ее саперами...

Когда о результатах разведки сообщили по телефону подполковнику А. И. Кравченко, тот приказал:

— Пусть впереди движется по подземному переходу группа гвардейцев Морозова, поскольку она обнаружила его. Вслед за ней пойдут для удара с тыла еще две штурмовые группы. Возглавлять их буду я. Готовьте людей. Сейчас буду у вас...

Скоординировав взаимодействие с соседним полком, Кравченко приказал остальному личному составу части изготовиться для наступления с фронта. [254]

С соблюдением всех мер предосторожности наши воины бесшумно продвигались под землей, переходя из одного подвала в другой. Вот и тоннель. Еще триста метров пути. Но выход из тоннеля оказался заваленным руинами здания. Саперы быстро заложили тол и взрывом расчистили путь. Так была успешно выполнена первая часть плана.

Гвардии подполковник А. И. Кравченко приказал немедленно подать условный сигнал. Взлетели ракеты. Пехотинцы и артиллеристы одновременно с двух сторон открыли интенсивный огонь. От метких попаданий окутался дымом, загорелся, а потом взорвался притаившийся за углом одного из станционных строений вражеский танк. В это же время в стороне раздался еще один сильный взрыв. Это наши саперы подорвали насыпь железной дороги, чтобы сгладить ее крутизну для прохода танков и самоходных установок. Как только улеглась пыль, через полотно двинулись наши бронированные машины и тут же открыли огонь по врагу. А вскоре начался с участием танкистов и самоходчиков штурм вокзала и железнодорожной станции. Противник был явно ошарашен тем, что в тылу у него оказались советские подразделения, отрезавшие ему путь к отступлению. После первых минут боя многие вражеские солдаты начали сдаваться в плен.

Однако засевшие в здании вокзала гитлеровцы под руководством эсэсовских офицеров отчаянно сопротивлялись. Здесь бой длился более трех с половиной часов. В дело были введены тяжелая артиллерия и полковые орудия. Они били по вокзалу прямой наводкой. Один из углов здания обрушился. И тут произошло нечто совсем неожиданное. Из окон верхнего этажа почти одновременно вывалились, как показалось участникам штурма, два каких-то тюка. Все решили, что это тол. Но взрыва не последовало. Когда бойцы приблизились, то рассмотрели, что на мостовую были выброшены эсэсовские офицеры. В дверях появились ефрейтор и фольксштурмовец с белыми флагами из обрывков простыни. Командир полка приказал прекратить огонь. Началось прочесывание всей станции. При этом было взято 214 пленных, много вооружения и боеприпасов.

Наши бойцы спросили пленного ефрейтора:

— Почему вы так расправились со своими офицерами? Не задумываясь, немец злобно ответил:

— Они не давали нам поднять белый флаг. А даже детям понятно, что сопротивление бессмысленно... Поздновато дошло это до фрицев. [255]

Почти одновременно с началом боя на станции Бёрзе штурмовые группы 288-го и 283-го гвардейских полков внезапно атаковали врага в центральной телеграфно-телефонной станции, находившейся между улицами Ораниенбюргер и Цигель. Это здание возводилось уже во время войны и имело мощные железобетонные стены, способные выдержать взрывы авиабомб среднего калибра. Успех боя за эту своеобразную крепость обеспечили опять-таки внезапные действия наших воинов. К телеграфно-телефонной станции они тоже проникли по подземным коммуникациям. На выстрелы снайперов с верхних этажей и стрельбу из подвальных и других помещений наши бойцы отвечали ливнем свинца из автоматов и винтовок. Они быстро очищали комнату за комнатой, этаж за этажом. А потом в окнах появились белые платки на длинных шестах. Началась массовая сдача гитлеровцев в плен.

Позже офицер политотдела нашей армии майор Щербаков, беседуя с группой пленных, спросил у них:

— Почему вы не сдались сразу? Ведь положение было безнадежное... И вообще, какую вы лично цель преследовали в войне?

Солдаты переглянулись между собой, а затем один ефрейтор, пожав плечами, ответил:

— Если говорить откровенно, я воюю с сорок третьего года, но до сих пор не знаю, что мне могла дать война... Мы лишь выполняли приказы.

И он повернулся к группе немцев. Те согласно закивали:

— Яволь, яволь...

На следующий день, когда наши войска вели бой на другом рубеже, мы с командиром дивизии генералом Гаспаряном, пробиваясь по узким ходам сообщения из подвала в подвал, шли на КП 283-го стрелкового полка. Путь был довольно долгим. То и дело навстречу попадались бойцы с носилками, на которых эвакуировали в тыл тяжелораненых. Нам пришлось прижиматься к стенам, чтобы освободить им дорогу. Некоторое время мы беседовали с бойцами, отдыхавшими в душных, но безопасных подвалах перед тем, как выйти на передний край. Все они очень устали. Это видно было по их глазам. Но какое воодушевление появлялось на лицах людей, когда они говорили о близкой победе над лютым врагом!

Когда мы вошли в один из подвалов, сразу же обратили внимание на какую-то возню в углу. Бойцы подбрасывали [256] вверх ефрейтора, который тихонько просил: «Хватит, ребята, хватит. А то уроните...»

Оказалось, что бойцы чествовали сапера Ковалева. За полчаса до нашего прихода ему был вручен орден Отечественной войны II степени.

— А вы всегда так славите отличившихся в боях? — поинтересовался командир дивизии.

— Частенько. И не только так, товарищ генерал...

— А как еще?

— Если разрешите — покажем...

Красноармейцы заулыбались, раздался громкий смех. Круг вокруг нас расширился. Откуда-то появился котелок, забулькала жидкость: бойцы из фляг выливали в него свою «наркомовскую норму». Потом с гимнастерки виновника торжества сняли серебристый орден и опустили в котелок.

— Первые глотки орденоносцу, — объяснил красноармеец, руководивший этой церемонией, и торжественно подчеркнул: — Заслужил отвагой! И потом — чтоб орден, часом, не заржавел и чтобы рядом заблестели еще награды.

— Так вы ж его споите! Не тоже так...

— Нет, он у нас седоусый, с понятием. И сознательный, с друзьями поделится.

— А все же...

Договорить не удалось. Снова показались бойцы с носилками. Несли погибшего сержанта, укрытого шинелью.

Так, в боевую обстановку вторгалась жизнь с ее радостями и горестями. Что и говорить, победа доставалась нам немалой ценой. Носилки скрылись в узком проходе. И тут же послышались позывные Московского радио. Все сгрудились у радиоприемника: передавалось очередное сообщение Совинформбюро об успешных боях в Берлине.

Перед входом в штаб 283-го гвардейского полка мы стали невольными свидетелями горячей дискуссии. Кто-то из офицеров, анализируя причины успеха вчерашнего боя за станцию Бёрзе, заметил:

— Нашим соседям повезло. Если бы не обнаружили подземные ходы сообщения, то вряд ли им удалось бы так успешно, почти без потерь, атаковать фашистов с фронта и тыла.

Заместитель командира полка по политчасти гвардии майор К. И. Зайцев басовито возразил:

— Не отрицаю, тоннель сыграл большую роль. Но еще большая заслуга в этом подполковника Кравченко. Он сумел правильно использовать обстоятельства...

Мы вошли в тот момент, когда он, подняв большой палец руки, произнес: [257]

— Мужик он крепкий, во!

Как мне потом сказали, в его устах это было выражением высшей похвалы.

— Нет, все же им повезло.

— Знаешь, так часто говорили Суворову. У него при царском дворе было много завистников. Каждую его победу неизменно пытались объяснить везением. Однажды, отвечая одному из царедворцев на очередную реплику, Александр Васильевич иронически сказал: «Везение, везение, но нужно и умение!»

Воинское умение! Какой глубокий смысл в этих емких словах. Разве в бою за станцию и вокзал Бёрзе наглядно и ярко не проявилось наряду с энтузиазмом и инициативой наших бойцов высокое умение командиров! В самом деле, командир дивизии И. Г. Гаспарян провел умелый маневр по охвату станции, командир полка А. И. Кравченко осуществил одновременный штурм станции с фронта и тыла, командир 2-го батальона А. П. Рыбкин обеспечил выявление подземных переходов и тоннелей, командир роты П. Морозов вывел штурмовой отряд в тыл врага. А разведчики сумели умелым опросом так расположить к себе военнопленных и местных жителей, что они рассказали о подземных коммуникациях. Все эти советские воины — от генерала до красноармейца — действовали с высоким сознанием долга, подлинным воинским мастерством и творчески решали одну и ту же задачу — как лучше с малыми потерями разгромить врага. И все они ее с блеском выполнили.

Подземные переходы и коммуникации широко использовались войсками 5-й ударной армии в дни штурма центра Берлина. Вот как действовали 30 апреля, используя тоннели метро, отдельные штурмовые группы 248-й стрелковой дивизии. После взятия одной из станций метро командир 902-го стрелкового полка Герой Советского Союза полковник Г. М. Ленсв направил группу разведчиков вперед по тоннелю. Здесь они устроили засаду, захватили вражеский патруль, продвинулись еще, истребили заслон, а потом и большую группу солдат и офицеров на командном пункте. В результате большая часть тоннеля была очищена от фашистов. Только подразделения 286-го полка подполковника А. И. Кравченко, о котором уже рассказывалось, лишь за два последних дня четырежды спускались под землю, выходили по коммуникациям в тыл вражеским гарнизонам и наносили по ним внезапные и мощные удары. Личный состав 286-го стрелкового уничтожил много боевой техники и живой силы противника, [258] овладел двенадцатью кварталами Берлина, захватил в плен 1243 гитлеровских солдата и офицера. В ряде случаев, когда до станции было еще далеко, а выйти из метро было необходимо, подрывали верхние перекрытия тоннелей и делали проходы.

Так же умело действовали, проявляя инициативу, и другие части и штурмовые группы. Когда на пути воинов 1052-го стрелкового полка 301-й стрелковой дивизии, продвигавшихся по Вассерторштрассе, встретились сплошные баррикады, подходы к которым находились под сильным огнем, Герой Советского Союза полковник А. И. Пешков, чтобы выиграть время и избежать излишних потерь, предпринял маневр. Используя успешные действия соседней стрелковой дивизии, он оставил для обстрела баррикад одну роту, а остальные силы и поддерживающие его подразделения 220-й отдельной танковой бригады направил в обход влево по Александриненштрассе, Гитшинерштрассе и Альте Якобштрассе через территорию соседей, а затем полк вновь вышел на свой участок и продолжал успешно выполнять боевую задачу.

По мере продвижения войск к «Цитадели» каждый стрелковый полк вел наступление на участке всего в 200–250 метров, штурмуя противника вдоль одной улицы с прилегающими кварталами. Характерно, что на каждой ее стороне действовало по одному стрелковому батальону со средствами усиления, третий же батальон находился, как правило, во втором эшелоне и прочесывал захваченные объекты. Стрелковая же дивизия наступала по двум-трем улицам. Поскольку проезжую часть обычно перекрывали завалы, а главное — сильный огонь, нашим войскам зачастую приходилось продвигаться через проломы и подземные ходы сообщения. Наиболее маневренными в такой обстановке были штурмовые отряды и группы, которые стали основой боевых порядков частей и соединений. Для атаки укрепленных зданий штурмовая группа делилась на две-три подгруппы: захвата, огневую и резерва. В огневую группу штурмовых отрядов включались минометы и артиллерия крупных калибров, а также самоходно-артиллерийские установки (СУ-122, ИСУ-152).

В таких боях каждый воин, действуя по суворовскому правилу, осуществлял свой маневр. Иной раз выдумка красноармейцев и сержантов обеспечивала успех всего боя. Рота гвардии старшего лейтенанта Н. Ускова, к примеру, несколько раз пыталась овладеть одним из домов. Но противник срывал все атаки. Решили штурм отложить до темноты, передохнуть в подвале и встретить наступающий [259] первомайский праздник. А ночью с крыши занятого ротой здания гвардии сержант Хрулев ловким броском накинул веревочную петлю на рожки пожарной лестницы соседнего дома, занятого гитлеровцами. Гвардейцы сержанты Лебедев, Автушенко и красноармеец Попов один за другим перебрались по канату через пролет между домами. С криком «ура» они ворвались на крышу чердака, а потом и на верхний этаж и открыли стрельбу из автоматов. Пользуясь паникой, которая возникла среди фашистов, остальные бойцы выломали дверь и ворвались в здание. Так был захвачен еще один вражеский гарнизон и пленена большая группа гитлеровцев.

В уличных схватках подразделения и части нередко использовали захваченное оружие. В ходе боя за овладение радиозаводом группа бойцов 986-го полка подполковника А. И. Смыкова пробилась на чердак цеха. Там воины, уничтожив расчет зенитной пушки, захватили ее. Пробив в противоположной стороне чердака отверстие, они тут же открыли из пушки огонь по фашистам, засевшим в соседнем корпусе. Это помогло другой штурмовой группе быстрее овладеть узлом сопротивления. В четырехэтажном цеху было пленено 154 солдата и офицера. Умело владели наши бойцы многими другими образцами оружия, особенно панцерфаустами, которые в большом количестве захватывали почти в каждом опорном пункте.

Командир 832-го артполка полковник Семен Кузьмич Шосталь рассказал мне о впервые примененном артиллеристами его части способе стрельбы в городских условиях. Делали так: дивизионные пушки по частям втаскивали на верхние этажи, там их собирали, а затем из открытых балконных дверей и проломов стен стреляли прямой наводкой по огневым точкам врага.

К слову сказать, полковник Шосталь был очень храбрым командиром. Вспоминается один из эпизодов во время боя за Силезский вокзал. Бледный, с перевязанной рукой, Семен Кузьмич стоял на третьем этаже полуразрушенного здания и энергично отдавал команды дивизионам. Сколько ни уговаривали его товарищи отправиться в тыл, он с серьезным ранением оставался в строю и командовал полком до окончания боев в Берлине. Лишь по приказу командира дивизии генерала С. М. Фомиченко полковник был помещен в госпиталь. За мужество, проявленное в боях за Берлин, С. К. Шосталь удостоился ордена Ленина.

Большую пользу танкистам принесла изобретенная нашими воинами несложная «одежда» для боевых машин, [260] которая намного повысила их живучесть перед ударами фаустников. Когда я об этом услышал, то с нетерпением ждал прихода ко мне командующего бронетанковыми и механизированными войсками армии генерала Бориса Афанасьевича Анисимова. Дело в том, что, как показал анализ наших потерь, в уличных боях самым грозным оружием для танков оказался фаустпатрон. Достаточно сказать, что из всех потерянных в боях за Берлин танков большинство составляли машины, подбитые фаустпатроном. И признаться, мне не верилось, что в полевых условиях без привлечения инженеров и специалистов с оборонных заводов найдено какое-то эффективное средство против этого оружия.

Узнав причину вызова, Борис Афанасьевич довольно потер руки.

— Сущность «экранировки», как окрестили изобретение наши умельцы, — начал он с оживлением объяснять, — заключается в том, что к корпусу танка привариваются специальные кронштейны из круглого железа, на которые закрепляется на расстоянии пятнадцати — двадцати сантиметров от брони сетка из металлических прутьев.

— И весь танк одевается сеткой?

— Нет, только наиболее уязвимые участки и бензобаки. Сетку фаустпатрон разрушает незначительно. Но при ударе о препятствие гасится реактивная сила, а главное — фокус взрыва гранаты оказывается над броней и не причиняет вреда. На поверхности танка остается только след в виде небольшого оплавления...

— Много проводили пробных стрельб?

— Достаточно. Я думаю на изготовление «экранировки» переключить несколько походных мастерских.

— Да, дело, кажется, стоящее. Военный совет, конечно, поддержит эту разумную инициативу...

Вскоре на многих танках появилась защитная «одежда», изготовленная танкистами-ремонтниками. Нужно отметить, что такая «экранировка» полностью себя оправдала в последние дни штурма Берлина.

Проявлению нашими воинами массовой инициативы в ходе боев за Берлин, конечно, способствовали командиры и политработники, партийный и комсомольский актив, воспитывая в красноармейцах смекалку, находчивость, воинскую хитрость. Дела отличившихся в ходе штурма бойцов широко пропагандировались в боевых листках, в многочисленных листовках, издаваемых армейской газетой «Советский боец» и дивизионками. [261]

Сейчас трудно установить, кто первым начал рисовать красные звезды на бортах танков и самоходок, броневых щитах орудий и станковых пулеметов, которыми отмечалась каждая победа, но эта идея неожиданно принесла грандиозный эффект. Все расчеты и экипажи стремились уничтожить как можно больше боевой техники врага и завоевать право нарисовать очередную звездочку, свидетельствующую о их доблести и мужестве. В 823-м артиллерийском полку, которым командовал гвардии полковник Г. Г. Похлебаев, почти все орудия были украшены множеством звезд. Не случайно, что именно в этой части выросло восемь Героев Советского Союза и пять полных кавалеров ордена Славы.

Звезды на броне были не только яркой наглядной формой пропаганды успехов расчетов и экипажей, но и показателем патриотической инициативы наших замечательных красноармейцев, сержантов и старшин.

30 апреля наши соединения продолжали наступать по всему фронту. На карте Берлина, что висела в штабе, появлялись все новые красные отметки, которыми, как вехами, обозначалось продвижение войск к самому логову главарей фашистской Германии.

Особенно горячие бои разгорелись в районе старого политического центра Берлина — острова, обтекаемого двумя рукавами Шпрее. Здесь возвышались огромные здания дворца кайзера Вильгельма, кафедрального собора, военного и других музеев, превращенные гитлеровцами в мощные опорные пункты.

В этих схватках вновь отличились части 266-й и 416-й стрелковых дивизий. При форсировании Шпрее, которое осуществлялось под ураганным огнем противника, мужественно сражались и подразделения 1368-го полка полковника В. Е. Куркацишвили, 1373-го полка, возглавляемого заместителем комдива В. П. Зювановым. Воины 416-й дивизии завязали бои с засевшим во дворце кайзера Вильгельма вражеским гарнизоном численностью более 1200 человек. Активно продвигались и другие войска 32-го стрелкового корпуса, наступавшего главными силами в общем направлении на Бранденбургские ворота и имперский рейхсбанк, за овладение которым уже бились передовые части 295-й стрелковой.

А тем временем на другом боевом участке 301-я дивизия во взаимодействии с 248-й стрелковой штурмовала квартал гестапо и государственный почтамт. [262]

Пристальное внимание командования не только нашей армии, но и 1-го Белорусского фронта в это время было приковано к 9-му стрелковому корпусу, приближавшемуся к ставке Гитлера. До имперской канцелярии оставалось всего-навсего 400–450 метров. Но они были сплошь заняты кадровыми, в основном эсэсовскими войсками, засевшими в прочных зданиях, оборудованных для длительной обороны.

Над имперской канцелярией, не утихая ни на минуту, бушевал огненный смерч разрывов снарядов и мин. Наши войска в этот предмайский день усилили натиск. Они интенсивно обстреливали гитлеровцев в кварталах имперского гестапо и одновременно вели наступление на министерство военно-воздушных сил. По разведанным узлам сопротивления, по зарытым в землю бронеколпакам, танкам и самоходкам вела огонь артиллерия, включая и орудия особой мощности. Превращались в руины стены вражеских бастионов, рушились балки, возникали пожары. Саперы закладывали тол и быстро отползали в укрытия, а через несколько мгновений взлетало на воздух еще одно укрепление противника, в другом месте огнеметчики, прицельно пуская струи пламени, ликвидировали расчеты огневых точек гитлеровцев. А затем, под огневым прикрытием артиллерии, танков и минометов, вперед бросались штурмовые группы. И так метр за метром, минута за минутой, час за часом...

В канун Первомая в частях армии царил огромный подъем, вызванный праздничными призывами Центрального Комитета ВКП(б) и приказом Верховного Главнокомандующего от -27 апреля об окружении берлинской группировки противника, в котором ставилась задача «добить врага, принудить его сложить оружие и безоговорочно капитулировать».

Энтузиазм участников штурма Берлина возрастал с каждым часом. Войска армии мгновенно облетела радостная весть о том, что 30 апреля части 3-й ударной армии штурмом взяли рейхстаг и водрузили над ним Знамя Победы. Все понимали, что завтра последний Первомай, который мы будем отмечать в дни войны.

Особенное воодушевление и гордость у воинов 5-й ударной армии вызывало то, что им предстояло овладеть в центре Берлина главной улицей Унтер-ден-Линден, площадью Паризенплац, Бранденбургскими воротами, зданиями имперской канцелярии, имперского гестапо, [263] министерств иностранных дел, юстиции, военно-воздушных сил и финансов.

Но чем дальше продвигались штурмовые отряды и группы трех наших стрелковых корпусов в глубь правительственных кварталов, тем ожесточеннее сопротивлялся недобитый враг.

Всю ночь в первую половину дня 30 мая шел кровопролитный бой на подступах к имперской канцелярии. Неся большие потери (наши бойцы обнаружили подвалы, забитые трупами гитлеровских солдат и офицеров), гестаповцы и военные летчики Геринга судорожно пытались отсрочить крах рейха. Они, как и другие отъявленные нацисты, твердо верили, что защищают самого фюрера: как известно, самоубийство Гитлера от войск скрыли.

30 апреля в военном дневнике ОКБ появилась такая запись: «В Берлине войска ведут ожесточенные уличные бои и продолжают удерживать центр города... Из бомбоубежища фюрера не поступает больше никаких приказов, требующих доложить обстановку, и вообще никаких сколько-нибудь значительных в военном отношении приказов... Генерал-полковник Йодль говорит: «Необходимо продолжать борьбу с целью политического выигрыша времени»{38}.

Усилия Геббельса и Бормана были направлены на то, чтобы выиграть время для достижения сепаратного соглашения с нашими союзниками.

Натиск советских войск непрерывно возрастал, ожесточение боев достигло апогея. От боевых порядков войск 9-го стрелкового корпуса до ставки Гитлера теперь оставались считанные метры, а точнее, два квартала — имперское гестапо, обнесенное высоким железобетонным забором, и министерство военно-воздушных сил. По кварталу гестапо непрестанно вела методический огонь наша артиллерия, постепенно разрушая ограду, монолитные стены и сооружения.

Решительно наступая в направлении Бранденбургских ворот и Гумбольдтской гавани, 26-й гвардейский и 32-й стрелковые корпуса овладели многими важными объектами, уничтожили и пленили большое количество гитлеровских солдат и офицеров.

И хотя в этот период началась уже массовая, без приказа, сдача вражеских солдат в плен, в правительственных кварталах гестаповцы и эсэсовцы сопротивлялись с отчаянием [264] обреченных, используя все имеющиеся средства. Мне докладывали, что штурмовая группа 988-го стрелкового полка, наступавшая совместно с самоходками 330-го отдельного самоходно-артиллерийского дивизиона, вынуждена была открыть огонь по... животным. А произошло вот что. Внезапно на мостовой появилась большая свора собак. С диким лаем они мчались на наших бойцов. Это были крупные овчарки, обученные, как потом мы узнали, набрасываться на людей, одетых в советскую воинскую форму.

Красноармейцы по команде открыли по приближающейся своре огонь. По брусчатке, высекая искры, зацокали пули. И тут же раздались взрывы. На овчарках, видимо, были прикреплены заряды взрывчатки.

На следующий день в армейской газете была напечатана статья «Победа», в которой сообщалось о славных делах наших воинов и о появлении в полосе боевых действий 5-й ударной, на участке 1050-го стрелкового полка 301-й дивизии, вражеских парламентеров.

А было это так. Около 17 часов из подвала одного из зданий на участке боевых действий 1050-го полка выплеснулось большое белое полотнище. Фашисты им долго размахивали. Выяснилось, что к нам просятся парламентеры. Подполковник И. И. Гумеров приказал прекратить огонь и поручил командиру 2-го батальона Ф. К. Шаповалову и старшему адъютанту батальона капитану П. С. Япринцеву привести парламентеров на КП полка. Он доложил по телефону обо всем и в штаб соединения.

Через несколько минут командир дивизии полковник В. С. Антонов с начподивом подполковником П. С. Коломыйцевым и начальником штаба подполковником М. И. Сафоновым прибыли на командный пункт И. И. Гумерова.

Прибывшие парламентеры представились:

— Референт рейхсканцлера Геббельса полковник Хейнерсдорф.

— Подполковник Зейферт.

Немецких офицеров сопровождали переводчик лейтенант Зегер и ефрейтор с винтовкой, на штыке которой висел белый флажок.

Хейнерсдорф сказал, что назначенный по завещанию фюрера рейхсканцлером Геббельс вместе с Борманом уполномочили их вести с советским командованием переговоры.

— А вы полномочны вести переговоры о безоговорочной капитуляции? — спросил В. С. Антонов. [265]

— Нет, — ответил Зейферт. — Нам поручено договориться лишь о приеме генерала Кребса вашим высшим командованием.

— А почему, собственно, Геббельс с Борманом направляют на ответственные переговоры генерала Кребса — третью или четвертую фигуру из военачальников, представителя лишь одного из родов войск? Разве не могли направить фельдмаршала Кейтеля? — задал вопрос начальник политотдела дивизии П. С. Коломыйцев.

— Его нет в Берлине. Уехал из столицы еще двадцать пятого апреля.

— А куда девался начальник штаба оперативного руководства ставки генерал Йодль?

— Тоже убыл из Берлина одновременно с Кейтелем.

— И больше они не возвращались?

— Они не могли возвратиться, потому что в тот же день вы окружили нашу столицу.

— В общем, — усмехнулся начальник штаба М. И. Сафонов, — все оставили и Гитлера, и Бормана, и Геббельса. Остался лишь генерал-майор Кребс.

— Мы просим принять для переговоров Кребса, — настаивал Хейнерсдорф. — Старшего чином в Берлине никого нет. А пока просим приостановить военные действия.

Командир дивизии заявил парламентерам, что сообщит о предложении Геббельса старшему начальнику, и ушел на свой КП. Он доложил о беседе с парламентерами командиру корпуса генералу И. П. Рослому, а тот — Военному совету армии. В то время на нашем КП были командарм Н. Э. Берзарин и я.

— Мы уже отправили из нашей полосы одну группу парламентеров из имперской канцелярии, — возбужденно говорил генерал И. П. Рослый. — А как быть с этой?

— Подождите у телефона. Мы сообщим решение чуть позже.

— Может быть, позвонить Георгию Константиновичу и доложить ему? — неуверенно сказал Николай Эрастович.

— А какие у нас имеются основания для такой информации командования? — спросил я. — Все зиждется не на письменных свидетельствах, а на устных сообщениях парламентеров. Они нуждаются в очень тщательной проверке. Думается, что парламентеров надо отправить обратно.

Н. Э. Берзарин молча кивнул головой. Подняв телефонную трубку, он твердо приказал генералу И. П. Рослому: [266]

— Коль не дают согласия на безоговорочную капитуляцию — без промедления отправьте и эту группу обратно. Не втягивайтесь в переговоры. Немедленно продолжайте боевые действия.

Вечером, проверяя выполнение требования Военного совета, командарм еще раз дал по телефону указание командиру 9-го корпуса:

— Усильте темпы штурма — ведите его напористо и непрестанно, чтобы выйти на рубеж, указанный в приказе на первое мая... Постарайтесь захватить живыми оставшихся главарей фашистской Германии.

В этом приказе войскам армии ставились следующие задачи:

«26-му стрелковому корпусу — одной дивизией выйти к рейхстагу и соединиться с частями 3-й ударной армии, а одной стрелковой дивизией очищать северный берег р. Шпрее, остальными силами прикрывать фланг армии с севера;

32-му стрелковому корпусу — во взаимодействии с 26-м стрелковым корпусом продолжить штурм Берлина и к исходу 1 мая выйти на линию Паризенплац;

9-му стрелковому корпусу — к исходу 1 мая овладеть министерствами юстиции, иностранных дел, военно-воздушных сил, гестапо, дворцом канцлера империи и госпочтамтом»{39}.

Как уже отмечалось, в полосе 5-й ударной армии выходили две группы парламентеров Геббельса и Бормана, и каждая из них не скрывала, что послана лишь для переговоров о перемирии, а не о безоговорочной капитуляции немецко-фашистских войск в .Берлине. Было ясно, что фашистское руководство стремится отдалить неизбежный крах, и, как утопающий хватается за соломинку, так и оно добивалось переговоров.

Вспомним, что уже 29 апреля в 22.00 Гитлеру «генерал Вейдлинг, бледный, как полотно, докладывает, что советские войска (т. е. войска 301, 248 и 230-й стрелковых дивизий 5-й ударной армии. — Ф. Б.) уже ведут бои у здания министерства авиации, и сообщает, что самое позднее послезавтра, 1 мая, они будут у входа в бункер. В наступившей мертвой тишине все подсчитывают оставшиеся до этого часы»{40}.

А в конце дня 30 апреля мы отправили очередное оперативное донесение командованию 1-го Белорусского фронта. [267]

В нем говорилось: «Всего за 30 апреля войска 5-й ударной армии, после эффективного разгрома противостоящих вражеских опорных пунктов и узлов сопротивления, в ходе неоднократных атак... полностью очистили от противника 23 квартала и овладели парком, что в 700 м северо-западнее станции Бёрзе»{41}.

Если расшифровать, какие наиболее важные объекты, кроме тех, о которых уже рассказывалось, пали за сутки в 23 кварталах, то предстанет следующая картина. Продолжая штурм вражеской столицы, гвардейцы 94-й стрелковой дивизии генерала И. Г. Гаспаряна разгромили врага и в упорном бою захватили станцию Бёрзе, о чем подробно рассказано на предыдущих страницах, две казармы, выбили фашистов из огромного здания высшей ветеринарной школы и находившейся вблизи нее клиники, заняли парк, дворец Монбижу и ряд других военных укреплений.

В течение 30 апреля значительных успехов добилась и 266-я стрелковая дивизия генерала С. М. Фомиченко. После многочасового штурма, нанеся значительный урон противнику, она полностью овладела громадой Берлинского кафедрального собора (объект 118), военными казармами (объект 165), цирком Буш (объект 161) и другими опорными пунктами и узлами вражеского сопротивления.

В то же время 301-я дивизия успешно штурмовала гестапо, а 248-я завязала бой за главный берлинский почтамт.

Что оставалось делать фашистам в этой обстановке, когда от позиции частей 5-й ударной армии до имперской канцелярии оставалось не более трехсот метров? И они попытались еще раз начать переговоры с советским командованием, на этот раз в полосе соседней армии.

Когда Маршал Советского Союза Г. К. Жуков доложил Верховному, что генерал Кребс находится в 8-й гвардейской армии, И. В. Сталин принял решение — поручить вести с Кребсом переговоры заместителю командующего 1-м Белорусским фронтом генералу армии В. Д. Соколовскому, но при этом дал категорическое указание:

— Передайте Соколовскому — никаких переговоров, кроме безоговорочной капитуляции, ни с Кребсом, ни с другими гитлеровцами не вести.

Известно, что Кребс не дал согласия на безоговорочную капитуляцию, а настаивал на длительном перемирии, «пока [268] не соберется в Берлине находящееся частично на Западе все новое правительство». Таким образом, для нас переговоры оказались безрезультатными, но и главари фашистского рейха своей цели — оттянуть падение Берлина — конечно же не добились. Хотя Кребс вышел с белым флагом в 3.00 1 мая, а вернулся в свое расположение в 8.00, то есть пробыл на КП нашего левого соседа 5 часов, это не отразилось, в сущности, на интенсивности боев в Берлине: уже в 10 часов 40 минут наши войска открыли ураганный огонь по остаткам обороны города.

Словом, нацистская верхушка переговоры пыталась использовать в своих корыстных целях. И как тут не согласиться с утверждением историка Германской Демократической Республики Гейнца Бергшиккера, написавшего книгу на основе немецких источников: «Последний немецкий начальник генерального штаба сухопутных войск Кребс отправился 1 мая... чтобы договориться о перемирии. Целью этого маневра было предоставление Геббельсу, Борману и фюрерам вермахта возможности бегства в Шлезвиг-Гольштейн»{42}.

Поздно вечером 30 апреля генерал Н. Э. Берзарин давал по телефону интервью корреспонденту «Красной звезды», опубликованное газетой на следующий день в праздничном номере.

— Кто у аппарата? — спросил корреспондент.

— Говорит начальник советского гарнизона и комендант Берлина генерал-полковник Берзарин.

— Здравствуйте, товарищ генерал-полковник. Просим рассказать, что сейчас происходит в Берлине.

— Охотно поделюсь этими радостными вестями. Паши войска успешно продолжают уличные бои с противником и занимают все новые и новые кварталы в центральных районах столицы фашистской Германии. Схватки с врагом носят упорный характер, гитлеровцы отчаянно сопротивляются. Но наши славные воины идут все вперед и вперед.

— Кто сегодня отличился в боях?

— На улицах Берлина сражаются сыны всех национальностей Советского Союза. Особенно следует отметить мужество бойцов и офицеров генерал-майора Фомиченко, генерал-майора Гаспаряна, полковника Кондратенко, подполковников Терехина, Гумерова, Радаева, Чайки... [269]

Жаркий бой разгорелся в районе берлинской ратуши. Сейчас она в наших руках. На ней развеваются советские знамена. Советские войска овладели зданием германского рейхстага и водрузили на нем Знамя Победы. Многие гитлеровские солдаты бросают оружие и перебегают на нашу сторону...

— Что говорят перебежчики?

— Поют старую песню: «Всему конец, Гитлеру капут».

— Как выглядят районы города, занятые нашими войсками?

— Почти все они сильно разрушены, особенно в центре города, окраины уцелели. Имеются частично сохранившиеся машиностроительные предприятия, а также заводы, выпускавшие орудия, пулеметы, минометы, боеприпасы. Их уже приводят в порядок. Но прежде всего восстанавливаются коммунально-бытовые предприятия, обслуживающие немецкое население.

— Как налаживается жизнь в занятых районах Берлина?

— Нами созданы районные комендатуры. Немцы работают по очистке улиц от разбитой военной техники, собирают оружие, брошенное гитлеровцами, приводят в порядок дома. Мы привлекаем немецких директоров, инженеров, техников для скорейшего пуска предприятий. В ближайшие два-три дня пустим несколько электростанций и дадим свет, заработает водопровод. Нами открыто уже до двадцати больниц для населения, пострадавшего от бомбежек и артиллерийского обстрела. Приступаем к восстановлению городского транспорта. Жители районов, еще занятых гитлеровцами, голодают, не хватает продовольствия. Попав к нам, эти жители прежде всего просят накормить их. Нами открыты первые хлебные и продовольственные магазины. Перед ними выстроились большие очереди берлинцев. Принимаются меры к доставке овощей из пригородных огородов.

— Что происходит в районах Берлина, еще не занятых нашими войсками?

— Эти районы в огне и дыму. Там идут жаркие бои.

— Чем отмечаете праздник Первое мая?

— Усилением нажима на врага в районах, где гитлеровцы еще пытаются держаться. Воины Красной Армии, сражающиеся в столице гитлеровской Германии, с честью выполнят приказ Верховного Главнокомандующего — очистят Берлин от гитлеровцев...

— Спасибо за беседу. [270]

— Благодарю и вас за внимание. Воины Красной Армии шлют из Берлина родным и близким, всем советским людям горячий привет и пожелание весело провести победный Первомай.

В интервью Николай Эрастович лишь коротко рассказал о первых шагах по нормализации жизни берлинцев в освобожденных районах. Всего за неделю после того, как наши войска вошли в город, было сделано в этом смысле, конечно, очень многое. И большая заслуга в этом инспекторской группы по руководству работой районных и участковых комендатур, созданной при Военном совете 5-й ударной армии сразу же после назначения генерала Н. Э. Берзарина комендантом Берлина. До образования Центральной комендатуры ее функции, по существу, и выполняла эта группа, начальником которой был майор Игорь Васильевич Малышев. Он обладал большим опытом партийно-политической работы, проявил в боях большую отвагу, будучи политруком разведывательной роты, свободно разговаривал по-немецки. С майором Малышевым мне приходилось часто встречаться. Еще в Польше он показал незаурядные способности в работе с местным населением. И когда встал вопрос о назначении коменданта немецкого города Штраусберг, то выбор пал на него. Прямо на передовой, в ходе боев за этот город, я вручил тогда Малышеву удостоверение коменданта и сказал:

— В Берлине, возможно, будет сложнее организовать работу комендатуры. Штраусберг для вас будет как бы миниатюрой будущей масштабной комендантской работы. Учитесь, набирайтесь опыта...

Инспекторская группа по руководству районными и участковыми комендатурами через отдел кадров армии отобрала около 30 командиров и политработников. С ними и офицерами, присланными командованием 1-го Белорусского фронта, политотдел нашей армии провел семинар по вопросам организации работы районных комендатур в Берлине.

На семинаре офицеры, бывшие комендантами в городах освобожденной Польши, поделились опытом работы, рассказали о ее специфике. Мы преследовали одну цель — добиться, чтобы каждый участник семинара проникся мыслью, что ему предстоит проводить в жизнь политику Советского государства в отношении освобожденного немецкого населения, основанную на принципах пролетарского интернационализма и гуманизма.

Кроме И. В. Малышева в инспекторскую группу входили майоры А. Ишин, А. Филатов, И. Володин, капитан [271] Н. Анисимов, старшие лейтенанты И. Давыдов, А. Разгуляев, старшина А. Кириллов и другие. Все они владели немецким языком. Члены группы прибывали в освобожденные районы сразу после завершения там боев, помогали на месте комендантам организовать работу, собирали первую информацию о состоянии коммунально-бытовых предприятий, магазинов, электрических и телефонных станций. Большую работу они проводили и по изучению политических настроений берлинцев. Почти ежедневно майор И. В. Малышев докладывал Военному совету о проделанной группой работе, о настроениях немецкого населения. И хотя в то горячее время все члены Военного совета армии были до предела заняты решением первостепенной задачи по завершению штурма Берлина, все же они находили время для рассмотрения неотложных дел, связанных с налаживанием мирной жизни населения города.

Поздно вечером 30 апреля мы с командармом поднялись из укрытия на верхний этаж здания, где был расположен наблюдательный пункт. Небо было в сплошных тучах, а несколько дальше сполохом пожаров озарялся весь небосвод. То и дело неподалеку слышались разрывы снарядов.

Мы долго молча наблюдали панораму ночного Берлина. Потом Николай Эрастович возбужденно проговорил:

— Завтра вся наша страна будет праздновать Первомай, над Красной площадью прогремит праздничный салют. А наши воины уже салютуют, но не ракетами, а огнем по врагу. Огнем, который приближает мирные дни для всей планеты...

До окончательного падения вражеской столицы оставалось менее полутора суток. [272]