В Австрии

В ходе освобождения Венгрии с боями форсировали реку Раба. Это довольно полноводная, широкая и глубокая горная река с сильным течением. Во время форсирования реки противник держал нас под непрерывным артиллерийским и минометным огнем. С нашего берега били наши минометчики и артиллеристы, стараясь подавить огневые установки противника. После форсирования Рабы, уже на том берегу, мы узнали, что утонула лошадь с повозкой, где находились запасные аккумуляторы и сухие батареи для радиостанций. Ездовому невредимым удалось вплавь достичь берега. Не останавливаясь, с боями вступили на территорию Австрии.

Как-то несколько дней и ночей не удавалось поспать. И вот однажды, сидя в укрытии, перед рассветом я заснул. Когда проснулся, мне показалось, что я проспал сутки, так я выспался. Оказалось, я спал всего три минуты. Значит насыщение организма потребным отдыхом в этом возрасте зависит от того, насколько устал, каким крепким, без помех, благотворным оказался процесс восстановления бодрости организма.

Мы вели упорные трудные бои на подступах к столице Австрии городу Вене. В апреле 1945-го освободили Вену. Проходя по брусчаткам улиц Вены, я видел издалека большое обзорное колесо в каком-то парке и близко видел памятник композитору Штраусу, а также хорошо была видна широкая гладь реки Дунай. Конечно, любоваться красотами тогда было некогда. Но самые глубокие впечатления от впервые в жизни увиденной архитектуры дворцов Будды, Пешты и Вены, построенных, как узнал позже, в готическом стиле я, тогдашний двадцатилетний сельский паренек, сохранил на всю жизнь.

После Вены мы с боями вошли в Австрийские Альпы. Дальше пришлось воевать в горах, ущельях, сопках и между сопками вдоль автодорог.

Однажды к ночи мы оказались на хуторе, расположенном на дне глубокого ущелья. Кругом высокие горы. Вот здесь, как бы мы не пытались, не старались, радиосвязь со штабом дивизии установить не удалось, пока не вышли из ущелья и не поднялись на высоту. Внизу было полное не прохождение радиоволны.

Мы чувствовали, что война подходит к концу. Вскоре в нашем полку каждый штык, каждый боец стали на счету. Наши ряды поредели. По приказанию командира полка, мне пришлось на некоторое время сменить радиостанцию на ручной пулемет Дегтярева в качестве наводчика. Старший радист гвардии сержант Гуляев и радист гвардии ефрейтор Козлов оставались с радиостанцией для связи с главной радиостанцией комдива. Командир полка, не трогая со своих позиций поредевшие ряды батальонов, собрал телефонистов, радистов, санинструкторов, химинструкторов, писарей, музыкантов, комендантскую команду во главе с гвардии старшим сержантом прекрасным мотоциклистом, и поставил задачу прочесать леса, сопки и ущелья, расположенные на флангах полка. В числе других и мне вручили ручной пулемет Дегтярева. Всех собранных разделили на две команды. Нашей команде во главе со старшим сержантом мотоциклистом достался левый фланг. Прочесывали ущелья, сопки и леса целый день. Пришлось ездить в коляске трофейного немецкого мотоцикла «Цундап» с ручным пулеметом по крутым горным дорогам и лесам. Германская промышленность уже тогда выпускала такие мощные мотоциклы с карданным валом вместо цепной передачи. Еще два раза участвовал в прочесывании лесов, ущелий и сопок от остатков власовцев. Напоследок перед нами оказались именно они. Мы в этом не раз убеждались. Ночью в горах хорошо слышны голоса людей. Слышали, как один громко звал другого по-украински: «Михайло!». А власовцы в плен не сдавались, зная, что ждет их на родине, бились до конца. Остатки разбрелись по горам и лесам. Основная их масса драпала навстречу нашим союзникам американцам и англичанам, чтобы сдаться им, а не нам. Теперь противник предпочитал не встречаться с нами, убегал от нас во весь опор.

На фронте нашим корреспондентом, с которым мы постоянно держали радиосвязь, были наши же товарищи по радиовзводу — начальник радиостанции Виктор Зубков и его расчет. В.Зубков всегда ездил на «виллисе» с командиром дивизии гвардии полковником Степановым. Мы, полковые радисты, наступали пешком, вместе с бойцами пехоты, с рацией на себе и с командиром полка. Мы, радисты одного радиовзвода, еще до приезда на фронт и до начала боевых действий, в результате долгой подготовки и практических тренировок, очень хорошо знали друг друга по «почерку» работы на ключе и по голосу при работе с микрофоном. Пароль всегда был у нас. Но мы к нему никогда не прибегали, потому что была полная уверенность, кто сейчас работает на ключе из расчета Зубкова. Никакой немецкий радист не мог вступить с нами в связь обманным путем. А попытки такие были, особенно в ночное время, когда в ожидании очередного наступления сиживали в окопах или укрытиях и работали только на прием. Наши фронтовые радиопозывные «Дукат, я — Цитра! « врезались в мою память на всю жизнь. Наш маленький расчет обеспечивал командование радиосвязью на всех рубежах, и в процессе наступления на ходу, днем и ночью. в любых условиях войны. В этом случае приемо-передатчик радиостанции РБМ подвешивался на меня спереди. С верхней панели торчала вверх штырьевая антенна с метелкой на конце. Упаковка питания размещалась на спине старшего радиста А.Гуляева. Нас с ним соединял шланг — жгут электропитания. У радиста Г.Козлова была сумка с документацией радиосвязи, телеграфным ключом и запасной микротелефонной трубкой. Кроме этого, у каждого было свое личное оружие — автомат ППС-42 (пистолет-пулемет Судаева), сумка с заряженными патронами рожками к нему, а также неразлучный солдатский вещь-мешок. В таком положении мы обеспечивали радиосвязь в движении и на ходу.

Однажды против одного сильно укрепленного пункта по просьбе командира полка предварительно поработала «Катюша». После этого, когда мы стали проходить через это место, то увидели искореженные снарядами «Катюши» немецкие орудия и трупы солдат. Среди них лежали раздетые по пояс. Видимо, подавая снаряды, работали так усердно, что было им очень жарко. В это время мы заметили, что по противоположному склону сопки бежал к нам без оружия, махая руками и что-то крича, молодой немецкий солдат. Прибежал и сдался нам. Он подарил мне небольшое прямоугольное карманное зеркальце, склеенное из двух стекол. Помню с тыльной стороны на нем был какой-то рисунок. Солдата отправили дальше в тыл. Он, видимо, понял, что война для них давно уже проиграна и решил своевременно сдаться на милость победителя, сохранить свою молодую жизнь. Гвардейские минометы — «Катюши» давали залпы и, как правило, быстро смывались из этого места в укрытие, чаще всего в лес под кроны деревьев. Потому что после залпов тут же прилетал оттуда «Мессершмит» на бомбежку. Они тоже не дремали, а засекали место, откуда работает «Катюша», стремились уничтожить ее и все время охотились за ней.

При наступлении по территории Венгрии и Австрии в апреле 1945-го наши темпы были очень стремительными. Противник быстро отступал навстречу нашим союзникам — англичанам и американцам, чтобы сдаться им. Наши кухни не поспевали за нами. Мы кормились «подножным кормом», т.е. тем, что было оставлено жильцами в домах. Там мы находили хлеб, колбасы, копченные окорока, мед, сахар, разные варенья и повидла. Из вещей — чистое, отутюженное постельное и нательное белье во встроенных шкафах в стенах. До этого мы нашим командованием были предупреждены о том, что во избежания отравления, пищу давать сначала кушать местным людям. Но людей, как правило, не оказывалось. Они тоже бежали на запад, оставляя все движимое и недвижимое. Мы, молодые, неопытные даже в еде, вначале наедались сладкого, а потом через некоторое время опять хотели есть, но еда уже оставалась позади. Обстоятельства научили нас, воспользовавшись следующими остановками в хуторах, ели хлеб, колбасу или окорок, а затем только подкреплялись сладостями. В то время мадьяры пекли широкие большие хлеба, на целую неделю.

Быстро сбрасывали с себя потное солдатское белье, одевали чистое отутюженное из шкафов, натягивали сверху свое солдатское обмундирование и наступали дальше. Встроенные в стенные углубления бельевые и одежные шкафы делались у них еще тогда, когда мы об этом не имели и понятия.

Во многих домах стояли немецкие радиоприемники, типа «Телефункен», с наружной Т-образной антенной. Нам, радистам это было на руку. Готовую антенну «Телефункена» подключали на нашу радиостанцию РБМ, настраивали передатчик по индикаторной лампочке и быстро устанавливали радиосвязь. В одном таком доме оказались хозяева — старик и старуха. Я работал на радиостанции в большой комнате в их присутствии. А гвардии лейтенант — командир взвода связи часто заходил к нам. Однажды после ухода лейтенанта старик обратился ко мне с вопросом, показывая вслед уходящему: «Юда? юда?» Я понял, что они со старухой узнали национальность лейтенанта и теперь спрашивали моего подтверждения. Я был немало удивлен, как это австрийцы, не видевшие никогда раньше этого человека, сразу смогли безошибочно определить, что он — еврей. Интересно, что они подумали о моей национальности? Они ведь видели перед собой явного представителя им неизвестной, какой-то азиатской национальности. Тогда мне не пришло на ум спросить у них об этом.

Однажды в одном пустом доме мы обнаружили оставленную генеральскую парадную форму со всеми наградами, золотым плетенным парадным поясом с кортиком. Уж очень хорош был кортик: обоюдоострое, хромированное лезвие, витая ручка с золотой плетенной нитью в витках, на торце сверху орел, державший свастику в когтях. Эти трофеи отдали адъютанту командира для дальнейшей отправки в наши тылы. Хозяин формы, видимо, переоделся во все штатское и нашел путь в надежное укрытие до конца войны.

Помню, боевой комбат гвардии капитан Ерентюк был ранен в ногу. В последнюю неделю он ходил, все время опираясь на палку, на командном пункте полка. В батальоне за него командовал заместитель комбата гвардии старший лейтенант Горобец. Мне казалось тогда странным, когда все заняты делом, а Ерентюк ходит без дела.

Мои боевые соратники — Алексей Гуляев родом из Воронежской области, Геннадий Козлов из Горьковской области, оба замечательные товарищи, специалисты своего дела и отличные солдаты. В наступлении не раз около наших ног с коротким свистом впивались пули, поднимая маленькие всплески пыли. Мы шли вперед. На нас пикировали Мессершмиты, бомбили и строчили из своих пулеметов. Мы падали, в только что образовавшиеся свежие воронки, после налета вставали и двигались дальше. Много раз попадали под огонь с характерным скрежущим звуком шестиствольного немецкого миномета «Ванюши». Упорно двигались вперед, выполняя нашу работу. Судьба нас сохранила.

Обычно, когда велись переговоры по радио, то командир полка гвардии полковник Хацкевич с картой перед собой водил по ней указательным пальцем, слушая командира дивизии, докладывал по микротелефонной трубке. Радист в наушниках прослушивал переговоры, контролировал работу рации, если необходимо, то подстраивал приемник, улучшая слышимость, разборчивость, регулировал громкость. Комполка открытым текстом называл фамилию комбата и координаты по карте. А там, перед комдивом дивизии, лежала точно такая же карта, куда наносились отметки передней линии дивизии.

8-мая мы стояли на небольшой плоской лесистой сопке, на северо-западной опушке леса. Ярко светило солнце, небо было чистое. Отсюда открывался прекрасный вид далеко на северо-запад. Внизу лежала извилистая шоссейная дорога. Рация работала на прием, были слышны тихие, всегда приятные радисту, супперные шумы радиоприемника. Вдруг в наушниках услышал спокойный как всегда, немного окающий голос Виктора Зубкова: «Цитра! Я — Дукат, первого к аппарату!» Я ответил: «Понял!» И передал трубку командиру полка гвардии полковнику Хацкевичу. Командир дивизии гвардии полковник Степанов, впервые за все время боев, приказал по радио: «Остановите движение батальонов!»

День Победы встретили мы далеко за Веной в сопках австрийских Альп. Радовались, ликовали, салютовали со всех видов оружия, в то же время вспоминали друзей и товарищей, павших в боях, грустили и скорбили по ним.

Настала тишина кругом, было даже непривычно в первое время. Наступило чувство освобождения от какого-то неимоверно тягостного труда. Радость окончания войны была смешана с грустью о потерях товарищей. Чистая радость победы видимо бывает только в спорте.

Начальник одной из радиостанций гвардии сержант Федор Ляшенко, родом из Сталинграда, большой любитель оружия разных марок, типов и видов, всегда ходил обвешанный тремя-четырьмя трофейными пистолетами, в том числе даже тяжелым парабеллумом, кроме своего личного автомата. В этот день Федя подстрелил где-то в лесу крупного русого зайца. Мы все были очень удивлены этому, война и боязливый русак. Из винных хранилищ в скалах гвардейцы притащили светлые, сухие австрийские вина сколько-то летним сроком хранения. Кухня, как обычно не успевала за нами. На нашем торжественном дастархане из солдатских плащ-палаток, посвященном величайшему событию в нашей жизни и всего мира, под открытым небом на Альпийской сопке, жаренный австрийский русак стал первой и главной закуской победителей в наступившем мире. 9-го мая утром мы, хорошо выспавшись, встали. Командование как бы опомнилось. Скорее всего, сверху поступило указание. Приказали быстрыми темпами идти вперед на север, как объяснили с целью захвата побольше территории. А кому и для чего нужна территория нам не объяснили. Уже никакого противника не было. По пути устроили митинг в честь дня победы. Один из ораторов назвал этот день днем окончания второй мировой войны. О предстоящей осенью японской компании он не мог тогда знать.

Сейчас мы находились на земле нижней Австрии, недалеко от границы с Чехословакией. Настроение было приподнятое, несмотря на усталость от быстрого перехода.

Поступила команда: «Временно расположиться на отдых!»

На большой лесной поляне соорудили шалаши из жердей и накрыли их елочными ветками лапами вниз. Получилось пахнущее лесом ароматное жилье. Наконец догнали нас наши походные кухни. Стала налаживаться походная жизнь. Спали в шалашах на мягких еловых лапах, сверху застеленных натянутыми плащ-палатками.

Однажды во сне слышу казахскую речь. Уверен, что это сон. Однако, голоса нескольких человек становятся все отчетливее. Вдруг всего меня поразила молнией догадка, что это явь! Открываю глаза, в проеме входа в шалаш светит раннее майское утро. Выскакиваю наружу и замираю от увиденного: справа от меня метрах в тридцати горит костер, вокруг сидят седоусые, седобородые, как показалось мне тогда, очень старые солдаты-азиаты наши и ведут неторопливую беседу. Они как по команде повернули головы ко мне. В наших рядах солдат таких возрастов мы не видывали. Медленно подхожу к ним и, волнуясь, почтительно приветствую:

— Ассаламугалайкум!

— Уагалайкумуссалам! — Вразнобой принимают они мое приветствие. Всматриваясь в их лица, в свою очередь и они рассматривают меня. Подвинувшись и освобождая мне место, приглашают меня сесть в круг между собой. Наливают чай в кружку из чайника, подвешенного над костром на перекладине, опирающейся на рогатульки, воткнутые в землю.

Давно не разговаривал я на родном языке. Волнуясь и с удовольствием слушаю их слова. Не торопясь, медленно отвечаю на расспросы. Постепенно, понемногу подбираю и нахожу нужные слова. Знаю, что до утоления жажды по родной речи еще далеко. Знаю и уверен, что это время придет.

Оказалось, что их спешно везли на пополнение какой-то воюющей пехотной стрелковой части, а попали они к нам — воздушным десантникам. К счастью, война закончилась. В этот же день их отправили дальше, по назначению.

Эта неожиданная встреча с сородичами по крови и вере в самом конце войны — как хорошая примета на будущее, сильно порадовала и окрылила меня на долгое время. Долго ходил я потом в приподнятом настроении и в хорошем состоянии.