Поход в Индию

Где-то за Сихотэ-Алинем показался край солнца, лучи которого озарили бухту Золотой Рог, превратив свинцовые ее воды в розоватое зеркало. Мачты кораблей, что стоят у причала, светящимися стрелами взмывали ввысь, а на другом берегу бухты, на полуострове Эгершельд и мысе Чуркина, многоэтажные здания стали играть блестками битого стекла, вкрапленного в стены панельных домов. Из окна моего дома виден крейсер «Дмитрий Пожарский». Он стоит у причала № 33, у правого его борта — большой противолодочный корабль (БПК, как его принято называть сокращенно) «Стерегущий», чуть дальше — ракетный корабль «Гордый». И хотя их бортов и надстроек не видно за мощным телом крейсера, я их все равно различаю по ажурным мачтам, унизанным антеннами радиолокационных станций, сигнальными реями и фалами, на которых поднимаются флаги.

Город еще спит. По улице Ленинской, которая лентой вьется вдоль берега бухты, идут редкие прохожие и редкие машины. А порт бодрствует, живет своей полнокровной жизнью. Два портовых буксирчика, пыхтя, натуженно волокут от морзавода к причалам торгового порта пароход, видимо, после ремонта. И совсем маленький катер, словно разъярясь на непослушную баржу с песком, тычет ей в борт своим обрезиненным носом, пытаясь прижать к берегу.

На крейсере особой напряженности не видно. Орудия зачехлены, изредка по палубе пробежит матрос и так же внезапно, как появился, скроется в одном из тамбуров, ведущих [91] внутрь корабля. Но мне-то хорошо известно, что это спокойствие кажущееся. В машинных и котельных отделениях, многочисленных технических помещениях идет напряженная работа по подготовке корабля к длительному и ответственному походу с дружеским визитом в Индию.

Вот и наступил день отплытия. Зашел адъютант, забрал мои вещи, эти нехитрые пожитки моряка, без которых не обойтись в походе. Он отправился на корабль, а я, попрощавшись с дочерью, пошел в штаб, чтобы выяснить обстановку перед выходом в море.

Как всегда, жена пришла провожать меня в поход. А я, как увижу жену на причале, уже знаю, что она скажет на прощание ставшую такой привычной короткую фразу, в которую вмещается целая жизнь. Эти слова звучали и тридцать лет назад, когда она провожала меня, молодого лейтенанта, от набережной Лейтенанта Шмидта в учебное плавание по Балтике, когда провожала в свинцовую мглу Финского залива навстречу фашистским кораблям и самолетам, не зная точно, придется ли встречать, и когда провожала в первый поход в океан своего сына-лейтенанта, тоже ставшего [92] моряком. Жена и мать всегда провожают моряков со спокойным лицом, но всегда с трепетом в сердце. Лицо-то видно, а сердце только чувствуешь.

С сыном не прощался — он в океане. Вполне вероятно, что с ним встретимся там, где-то у пролива Токара, на границе Восточно-Китайского моря с Филиппинским.

После проводов, прощаний, пожеланий счастливого плавания корабли отошли от причала. «Стерегущий» и «Гордый» проворно выскочили в пролив Босфор Восточный, обогнули остров Скреплев и встали в ожидании флагманского корабля отряда — «Дмитрия Пожарского». Крейсер, будто ребенок, выросший из своей ванночки, которую ему купили, когда он был младенцем, долго еще ворочался в тесной для него бухте. Когда он, наконец, положил свой нос на свободную воду между мысами Голдобин и Эгершельд, обе машины заработали на «полный вперед». За кормой появилась лента взбаламученной пены, которая теперь [93] будет тянуться свыше 5 тысяч миль и прервется где-то там, в неизвестном нам Мадрасе.

Город уплывает от нас, сверкая лучами яркого солнца, прекрасный, распластавшийся по живописным сопкам хвоста горной цепи Сихотэ-Алиня. Лавируя между пароходами, рыбацкими плавбазами и плавзаводами, стоящими на внешнем рейде, легли на курс в сказочную Индию. Дата на моем настольном календаре — 14 марта 1968 года.

День выхода кораблей выдался солнечный, но холодный. На мостике все в шинелях, немного знобит, то ли от холодного ветра, то ли от возбуждения, всегда охватывающего при выходе в дальний и долгий поход. Море спокойно, его гладь местами рябит небольшими волнами от пробежавшего ветра. Небольшая зыбь, похоже, где-то шторм, отголоски его докатились до Японского моря ленивым и незаметным перемещением бесконечной водной массы.

К моменту нашего похода в Индию в южной части Японского моря еще оставались два американских авианосца и несколько кораблей охранения. Хотя напряженность, вызванная инцидентом с американским разведывательным кораблем «Пуэбло» в районе залива Вонсан, к этому времени спала, но что нам сулит предстоящая встреча с американскими кораблями, было неизвестно. Чтобы продемонстрировать наше спокойствие, ибо мы считали конфликт уже законченным, а теперь идем с визитом в Индию, курс кораблей отряда проложили с таким расчетом, чтобы встреча непременно произошла. Однако американцы уклонились от нее, уйдя к берегам Японии. Больше они в районах, близких к нашим берегам, не появлялись.

Утром 15 марта подходим к Корейскому проливу. Небольшой туман. Много корейских и японских суденышек, попадаются даже китайские джонки. Цусимские острова своими высокими, почти вертикальными берегами чернеют в пелене тумана. Личный состав кораблей приступил к ритуалу — отдаем почести русским морякам, погибшим в Цусимском бою в 1905 году. Лет десять тому назад этот ритуал установил контр-адмирал Б. Ф. Петров. Проводим его и мы. Командир крейсера Ясаков рассказывает матросам о тех исторических событиях, после чего матросы и офицеры, сняв головные уборы, встают на одно колено, в воду опускают венок, ансамбль песни и пляски в сопровождении [94] оркестра исполняет песню «Плещут холодные волны...». Пройдя Корейский пролив, легли курсом на юг через Восточно-Китайское море. Тепло, шинели сняты. Наступают вечерние сумерки. Багряное солнце нырнуло за горизонт, оставив на небе розовые облака. Начальник разведки Домысловский связался с «Пеленгом», который мой сын Сергей выводит на рандеву с нами. Встреча намечается около 5 часов утра. Уходить с мостика не хочется, дремлю здесь же, сидя на диване. По всем расчетам из-за малой скорости «Пеленга» встреча вплотную у нас не состоится. Где-то в темноте в водах Филиппинского моря идет сын. Он возвращается из похода, в котором пробыл 96 суток. Связываюсь с «Пеленгом» по радио. Командир докладывает, что Сергей молодец, работает не хуже других. Трубку «УКВ» берет Сергей. Взаимные приветствия, в основном речь о здоровье, ведь переговоры открытые, многое не скажешь.

— Я, сына, иду в Индию, а ты — во Владивосток, будь здоров. Счастливого тебе, сынок, плавания. Передавай привет маме.

— До свидания, папа, счастливого тебе плавания.

Отцы меня простят за этот диалог. Особенно отцы-моряки, уж они-то поймут чувства, которые пришлось испытать в той ночной встрече в водах океана отцу и сыну. За этой встречей кроется становление молодого лейтенанта флота, который пошел по стопам отца, лейтенанта, который начал самостоятельную жизнь в области и романтичной, и нелегкой, полной ответственности перед народом за безопасность своей Родины. Впереди его ждут и штормы, и туманы, лазурная гладь океана, безбрежные просторы, небо южных широт, усыпанное жемчугом, неудачи ратного труда и радость победы в нашем трудном воинском морском деле.

«Пеленг» — на север, а мы — на юг. Получили данные, что прямо по курсу навстречу нам идет из Вьетнама ударный авианосец «Тикондерога» в охранении четырех эскадренных миноносцев. Этой встречи мы ждали, но американцы уклонились от нее. Согласно международным правилам они должны были бы приветствовать нас первыми, к этому их обязывает флаг командующего флотом на мачте крейсера «Дмитрий Пожарский». Но спесь американцев вынудила их отвернуть авианосец с нашего курса на 90°, и он ушел [95] в направлении Окинавы, многострадального японского острова, превращенного американцами в свою вотчину, там же — одно из мест базирования 7-го флота США.

Наступило теплое солнечное утро. К обеду жара заставила облачиться в тропическую форму. Звучит экзотически — тропическая форма, а на самом деле это всего лишь бесформенная синяя куртка из материала довольно низкого качества с не менее бесформенными трусами такого же цвета и качества, на ногах сандалии с дырочками, необыкновенно маленьким подъемом, которые тут же пришлось разрезать вдоль, а на голове — желтая панама, еще более бесформенная, чем куртка и трусы. И все же в этом одеянии переносить жару намного легче, чем в обычной флотской форме. Матросам хорошо: они сняли куртки и щеголяют босиком в одних трусах. Неоднократные предупреждения не обгореть на солнце не помогают. Разумеется, все обгорели, ночью мучились, врачи мазали вазелином, а позднее матросы снимали друг у друга кожу как шелуху с картошки.

Пришло время заправки «Гордого» топливом с крейсера. Для выполнения этого маневра «Гордый» должен подойти [96] к крейсеру с борта и удерживать свое место на расстоянии 60–80 метров. Скорость кораблей 9 узлов (около 16 км/ч). С крейсера подается трос, затем толстый резиновый шланг, подвешенный к основному тросу, который в свою очередь заведен на лебедку. Стоящий на лебедке матрос в зависимости от качки кораблей выбирает слабину троса и шланга или подтравливает их, чтобы не порвать. Операция сложная, требует большой сноровки от командиров кораблей и проворности личного состава. После ряда неудач мазут пошел, наконец, из чрева крейсера в танки ракетоносца «Гордый». За пять часов перекачали 140 тонн, так что «Гордый» немного присел, а для крейсера такая убыль в весе почти незаметна. [97]

Перед ужином на юте состоялся митинг в поддержку борющегося за свою независимость вьетнамского народа. Мы как раз проходим мимо Токийского залива, где постоянно маневрируют американские корабли, в то время как самолеты бомбят и обстреливают города и села Вьетнама. В качестве иллюстрации к нашему митингу над нами высоко в небе протянулись белые полосы инверсии от группы американских бомбардировщиков Б-52, возвращающихся после бомбометания на свою базу на острове Гуам.

Я показал собравшимся на эти самолеты и напомнил, что всего несколько минут тому назад каждый из этих самолетов сбросил на вьетнамские города, села, школы и больницы по 18 тонн бомб. Ансамбль песни и пляски исполнил песню о борющемся Вьетнаме. Митинг транслировался по всем кораблям отряда.

Чем ближе экватор, тем тяжелее переносится жара. В турбинных отсеках температура поднимается до 72° по Цельсию. Вахту стали нести по 40 минут. Особенно трудно в радиорубках. Холодильные машины работают с перебоями. Дали холод в радиорубки, поднялась до опасного уровня температура в артиллерийских погребах. Чтобы снизить температуру в погребах, весь холод приходится гнать туда, но невозможно работать в радиорубках. Ночь не приносит прохлады. Многие спят на верхней палубе. Матросы мечутся во сне от духоты, к тому же дает о себе знать обгоревшая на солнце кожа. Установили патрули у бортов, чтобы кто-нибудь ненароком не оказался за бортом.

А днем на корабле идет работа по наведению порядка, все работают без устали, с любовью. Во многих местах сняли старую краску. Командир носовой башни зашпаклевал каждую ямочку на броне, а потом уже ее покрасил. Заменили весь такелаж, деревянную палубу драят с песком уже который раз и будут продолжать до тех пор, пока она не приобретет светло-шоколадный цвет. Дело в том, что какой-то «рационализатор» посоветовал деревянные палубы травить химическим составом, предназначенным для дезактивации, в результате дерево приобрело неприятный белесый цвет от забившегося в его поры химсостава.

Ансамбль песни и пляски непрерывно репетирует у второй башни с правого борта, под мостиком. Каждый на корабле [98] считает своим долгом давать указание ансамблю по вокально-музыкальной и танцевальной части. Указания разные, порой даже дельные; всем хочется, чтобы ансамбль блеснул своим мастерством перед индийскими друзьями, а то и недругами, которые, возможно, там будут. Мы вообще не знали, как нас там примут. 500 лет тому назад от русских побывал в Индии с «официальным визитом» Афанасий Никитин, совершивший «плавание» за пять морей. В качестве дара начальнику штаба военно-морских сил Индии адмиралу А. К. Чаттаржи, который в 1967 году с супругой посетил Владивосток, я везу превосходно выполненное мастерами владивостокского фарфорового завода блюдо, где на фоне Кремля, Тадж-Махала и старинных каравелл изображен Афанасий Никитин, пожимающий руку индийцу.

Если судить по взаимоотношениям, установившимся с адмиралом Чаттерджи во время его визита на наш флот, и нашей с ним дальнейшей переписке, мы вправе рассчитывать на хороший прием. Однако после того как ТАСС сообщил о нашем визите в Индию (правда, первое сообщение о нем мы перехватили от агентства печати США), начались отклики мировой прессы. Первоначально сообщалось о самом факте визита отряда кораблей в Индию без особых комментариев. Не осталась в стороне и КНР. Суть «комментариев» китайцев сводилась к антисоветчине и извращению нашей миролюбивой политики во взаимоотношениях с иностранными государствами. Китайские радиостанции вещали, что-де, мол, после недавнего посещения Индии главного ревизиониста Косыгина туда же направился отряд кораблей советского флота под командованием ревизиониста адмирала Амелько. Если на китайскую трескотню вряд ли кто в мире обратил внимание, то комментарии к нашему походу печатью США, Англии и ряда других государств возымели действие. В Индии этим воспользовались реакционные круги, которые (как рассказывал мне потом министр обороны Индии Сингх) поставили вопрос в парламенте с целью запретить посещение Индии нашими кораблями. Но об этом более подробно я остановлюсь ниже.

Жара становится совсем невыносимой. Субтропики. Температура воздуха — 35° по Цельсию, воды — 36°. Появились больные. Некоторые курсанты высших военно-морских училищ, которые идут с нами, жалуются на боль в суставах [99] ног. Объяснение этому наши врачи дать не могут. Пришлось больным отправиться в корабельный лазарет. После нескольких дней постельного режима недомогание почти у всех прошло, и они возвратились в строй. У одного матроса воспалился аппендикс, без операции здесь не обойтись. Она прошла успешно. Да иного и не могло быть. Подобные операции на кораблях флота, непосредственно в море, — дело обычное для наших опытных врачей.

Справа и слева от нашего курса появились гористые берега, за бортом плавает много сухих водорослей, значит, скоро Малаккский пролив. Проходим мимо многочисленных маленьких островов, покрытых буйной субтропической зеленью. И вот на горизонте появился Сингапур. Согласно плану похода заходить в него мы не должны. Однако фарватер для входа в Малаккский пролив пролегает так, что мы проходим всего в каких-то четырех милях от города. По сути, мы идем по его внешнему рейду. Прямо на фарватере сидит на мели большой танкер, от него тянется радужная полоса нефти с удушливым запахом. На мачте аварийного танкера сигнал, возвещающий об опасности близкого нахождения около него. Но осадка наших кораблей не позволяет пройти на желаемом расстоянии, и мы, соблюдая осторожность, проходим совсем близко. Еще на подходе к Сингапуру над нами появились разведывательные самолеты «Шеколтон»; теперь над нами полицейский вертолет и вертолет какой-то телевизионной компании. Мы видим группу фотографов, кинооператоров, которые снимают нас со всех возможных и невозможных, с точки зрения безопасности полета, ракурсов.

Сингапурский порт забит сотнями транспортов. Среди разноцветных флагов различаем и наш красный флаг. Расположенный на берегу город с моря выглядит очень живописно. Над красивыми зданиями, окаймленными зеленью, возвышается здание гостиницы в несколько десятков этажей. Своей крышей оно словно зацепилось за белое облако. Проходим мимо маленького острова, на котором всего семь пальм высотой метров двадцать да маячок.

Сразу же за островом, у берега на рейде, видимо, отстаиваются французский сторожевой корабль и английский тральщик. [100]

Вот и Малаккский пролив, оживленная дорога из Индийского в Тихий океан. Движение такое же, как на Невском проспекте в Ленинграде или на улице Горького в Москве. Очень много 20–, 40– и 60-тысячетонных танкеров, почти все японские. Войдя в широкую часть Малаккского пролива, мы несколько сошли с главной дороги.

Наступили сумерки. Где-то на горизонте силуэты двух военных кораблей. Один из них прожектором на английском языке запрашивает нас: «Кто такие, что за корабли?». Приказал не отвечать, усмотрев в этом явную бестактность. После настойчивых запросов приказал запросить этот корабль: «А кто ты такой, чтобы учинять допрос?». После чего запросы прекратились. Через некоторое время корабль сблизился с нами и прошел вдоль нашего борта всего в нескольких метрах. Это оказался английский торпедный катер под малазийским флагом. На палубе группа людей в полувоенной форме глазела на стальную громадину нашего крейсера буквально с открытыми ртами.

Наконец вошли в воды Индийского океана. В запасе у нас было около суток. Чтобы привести себя в порядок, приняли решение встать на якорь у Адаманских островов, точнее в 6 милях от них. Острова ничем не примечательны, разве тем, что ранее британские власти ссылали туда политических заключенных, которые из-за тропической жары и нехватки воды испытывали большие мучения.

После десятидневного плавания машины остановились. Весь отряд встал на якоря. К вечеру наступил полный штиль. Спустили катера. Обошел все корабли. На БПК «Стерегущий» вручил коку часы. Он заслужил эту награду за хорошую выпечку хлеба. Если на крейсере палуба деревянная, то на «Стерегущем» — железная. Она так нагревается солнцем, что стоять спокойно на ней даже в ботинках невозможно, невольно приходится переминаться с одной ноги на другую. Настроение у людей хорошее, хотя и мучаются от жары.

С наступлением темноты все включили палубное освещение. Наша стоянка похожа на советский городок в открытом океане. Начали принимать топливо с танкера «Дунай». Тут не обошлось без происшествия: шланг, который был подан с танкера на корму крейсера, соскочил с рожка, и мазут залил всю палубу на корме, ту самую палубу, которую много дней матросы драили с песком. Убрать мазут [101] было невозможно никакими средствами. Собрали со всех кораблей рубанки (их оказалось штук 20) и начали строгать весь ют. Иного выхода не было. Зато удалось к приходу в Мадрас полностью ликвидировать последствия этого несчастья. Утром 29 марта снялись с якоря и взяли прямой курс на Мадрас с расчетом прибыть туда 31 марта, как и было записано в протоколе. Переход через Бенгальский залив ничем не был примечателен: только море — небо — море. Путь, по которому мы шли, не является океанской дорогой транспортов, поэтому и встреч у нас почти не было. Время прошло в окончательной подготовке к приходу в порт: тренировки в производстве салюта и проведении почетных ритуалов.

Настало утро 31 марта. Море тихое, небо безоблачное. На горизонте показался берег Индии. Какая ты, Индия? Столько песен, сказок, легенд связано с тобой, с далекой и пока неизвестной.

Приближаемся к Мадрасу. К борту подошел лоцманский катерок, который доставил лоцмана и офицера связи. Не очень вразумительно офицер связи объяснил, что салют нации надо давать здесь же, где мы находимся, а это в милях 5 от порта. Но это означает, что наш салют никто в городе не услышит. Приказал объяснить офицеру связи, что начнем салют, как только приготовим орудия, а сам дал указание командиру крейсера тянуть время до тех пор, пока не повернем на вход в гавань. Курс в гавань идет вдоль набережной города, значит, город нас услышит. Только вот вопрос: из скольких орудий давать салют? Вариантов подготовлено было много, главный из них предусматривал дачу салюта одним бортом — правым или левым — шестью 100-мм орудиями.

Хочу объяснить свою позицию. Дело в том, что мне показалось, будто после заседания парламента Индии по поводу нашего визита индийцы решили снизить его уровень, представив его как «частное дело» нашего флота и флота Индии. Конечно, нас это не устраивало. Я считал своей задачей говорить о нашем визите во весь голос. Указание индийского офицера связи на производство салюта за пять миль от Мадраса я тоже расценил, как попытку снизить значение нашего визита. С учетом всех этих обстоятельств я приказал дать салют из 12 орудий. [102]

Вот уже крейсер повернул вдоль берега на вход в гавань, справа — город весь в тропической зелени, команда в белоснежной форме построена по большому сбору. Мы тоже в белых тужурках. На мачте взметнулся государственный флаг Индии, из жерл 12 орудий полыхнуло пламя, начался салют наций. Гром орудий покатился по воде, дошел до берега и отразился мелким дребезжанием стекол домов Мадраса. Последний, 21-й выстрел пришелся тогда, когда крейсер просунул нос в узкие ворота гавани. Справа, у входа в гавань, стоял крейсер «Дели», который специально пришел в Мадрас из Бомбея. Он представлял военно-морские силы Индии, так как постоянного базирования их в Мадрасе нет. Крейсер «Дели» ответил нам тоже 21 выстрелом, подняв на мачте государственный флаг Советского Союза. После нашего «грома» его выстрелы всего из одной пушки казались хлопками в ладоши. После салюта наций крейсер начал салют в честь адмирала, командующего Краснознаменным Тихоокеанским флотом — 17 выстрелов. К нашему крейсеру подскочили два портовых буксира, чтобы помочь пришвартоваться к причалу. Командир крейсера капитан I-го ранга Ясаков попросил разрешения швартоваться без буксиров. Я разрешил. Это был особый шик и показ морской выучки. Было приятно смотреть (а зрелище действительно впечатляющее), как 16-тысячетонная махина без буксиров своим ходом ворочается в тесной гавани и прижимает свой левый борт к стенке причала. Действия командира вызвали одобрение у нас и восхищение, смешанное с удивлением, у моряков Индии, портовых служащих и моряков иностранных транспортов, стоящих в гавани.

Видимо, наш салют привлек внимание многих. Когда мы швартовались к стенке, вся территория порта была заполнена народом, раздавались возгласы приветствия, крики «Ура!», люди размахивали плакатами на русском и индийском языках. На берегу нас встречал советский генконсул Коверин и все работники консульства с семьями. Потом мы узнали, что, оказывается, они ждали нас с 5 часов утра. Все с цветами и флажками. Портовые рабочие, побросав работу, тоже пришли нас встречать. Нам рассказали, что, услышав выстрелы, жители города ринулись в порт по пяти мостам-входам через канал. Чтобы не допустить скопления людей в порту, администрация решила [103] развести мосты. Но все равно на территории порта оказалось около 30 тысяч человек.

Поданы сходни на берег. Первыми я приказал пропустить на корабль детей сотрудников нашей колонии. На трапе впереди всех девочка с огромным букетом цветов. Я встретил ребят, поднял на руки девочку и расцеловал ее. Потом пошли служащие колонии во главе с консулом. Затем приветствовали нас представители профсоюзов и местной организации компартии Индии. На шею мне надели традиционное индийское ожерелье из цветов, попросили сказать несколько слов рабочим, которые плотной массой столпились около корабля. Я обратился к ним со словами приветствия. Следом на корабль были приглашены корреспонденты многочисленных зарубежных газет. Через переводчика сделал заявление о цели нашего визита — укрепление дружественных связей с народом Индии, заметив при этом, что пресс-конференции по протоколу не предусмотрено. Это дало возможность избежать всяких ненужных вопросов. Корреспондентов пригласили в салон, где угостили их водкой, после чего они покинули корабль.

В тот же день начались визиты, положенные по протоколу: к старшему морскому начальнику контр-адмиралу Нанда на крейсер «Дели», к старшему армейскому начальнику, старшему авиационному начальнику и, конечно, взаимные ответные. На другой день был намечен визит к первому министру штата Мадрас. Принимал он в своей резиденции — доме правительства штата, где присутствовали все министры. Министру социального обеспечения — женщине подарил духи, остальным сувениры. Беседа была очень доброжелательная. Визит к губернатору штата протоколом предусмотрен не был. Однако большой интерес к нашему визиту со стороны населения и наш визит к первому министру, не предусмотренный протоколом, похоже, возымели действие: через нашего консула я получил приглашение к нему на ланч. В резиденцию губернатора отправился на машине с флажком командующего флотом на капоте, сопровождаемый переводчиком из нашего консульства и двумя какими-то людьми, видимо, из полиции. У самых ворот дома губернатора, огороженного высокой железной решеткой, собралась большая толпа людей. Они что-то кричат, размахивая руками. Въехать во двор резиденции не представляется возможным. Машина [104] наша остановилась, ее окружили возбужденные люди. Первой была мысль, что это протестующие против нашего визита в Индию. Так, видимо, поняли и следовавшие со мной полицейские чиновники, поэтому мою попытку выйти из машины они тут же пресекли. Но я заметил, что возбужденность толпы направлена не по нашему адресу. Я сложил ладони в традиционном индийском приветствии и поклонился заглянувшим в машину людям. Я, естественно, был при полном параде, с орденами и медалями. Это, очевидно, подействовало на толпу, она расступилась, а мы въехали в парк и подкатили к парадному входу дома, где нас уже ждали.

Мадрас, как и вся Индия, — это сплошные контрасты: по-европейски чистые главные улицы и непролазная грязь окраин. Шикарные дома и виллы, а рядом лачуги бедняков из банановых листьев с круглым лазом вовнутрь и земляным полом, без каких-либо удобств и без света. Шелковые сари всех цветов радуги на богатых и лохмотья на бедрах бедняков. Шикарные магазины и ряды лавчонок мелких торговцев из фанеры и прутьев. И кругом палящее солнце, от которого некуда спрятаться. От большой влажности дышится тяжело, одежда вся мокрая. [105]

Но вернемся к дому губернатора. Роскошный мраморный особняк восточной архитектуры окружен парком, где среди фруктовых деревьев прогуливаются пятнистые олени. В самом доме изобилие ковров, бронзы, дорогого дерева, шелка. Прислуга одета в причудливую униформу, головные уборы украшены перьями, в руках опахала. Адъютанты в аксельбантах. Гости уже собрались. Среди них — крупные промышленники, банкиры иностранных государств, начальник полиции штата. Всего человек 20. Встретила нас супруга губернатора — красивая пожилая дама — с очаровательной внучкой 16 лет. Обе, никогда русских не видевшие, рассматривали меня, русского адмирала, во все глаза, соблюдая приличия, насколько это было возможно. Меня удивило отсутствие губернатора. Но вот из какой-то боковой двери появился и он, небольшого роста седой господин, с белой окладистой бородой. Извинившись за опоздание, он радушно приветствовал меня. Оказывается, он успокаивал толпу студентов у ворот. Как выяснилось, накануне у них на какой-то почве произошла стычка с водителями такси и автобусного парка. Во время нее пострадали 147 человек, вот студенты и пришли к губернатору с требованием наказать [106] виновных. Губернатор заверил меня, что он успокоил студентов, объяснив, что пришли они не вовремя, так как к нему приехал в гости русский адмирал, а завтра он во всем разберется. Студенты из-за уважения к русскому адмиралу разошлись.

Забавный инцидент в Мадрасе произошел с французским консулом. Во время приема на крейсере «Дели» невысокого роста месье, круглый, но юркий, как и подобает французу, подскочил ко мне, осыпая меня любезностями. Он подозвал молодого человека с «модной», на манер скандинавского рыбака, бородой, которого он представил мне как своего сына. На мой вопрос, чем занимается его сын, консул, немного помявшись, сообщил, что тот изучает авиамоторное дело. Естественно, у меня вырвался возглас удивления: француз изучает авиамоторы в Мадрасе? В ответ консул недвусмысленно захихикал. Я тоже улыбнулся. В общем, мы друг друга поняли. Однако столь содержательный диалог с французом на этом не закончился. Консул решил «пошутить»: «Господин адмирал, — сказал он, — у вас на флоте очень большая морская авиация, не подарите ли вы хотя бы один самолетик моему сыну, так интересующемуся авиацией?». Про себя я отметил хорошую осведомленность господина консула о нашем флоте, а вслух выразил уверенность, что его работой, должно быть, очень довольно его начальство, пообещав тем не менее его просьбу учесть.

Возвратившись на корабль, нашел среди сувениров модель самолета МиГ и на другой день с визитной карточкой направил адъютанта во французское консульство для вручения консулу. Адъютант, возвратившись, рассказал, что, увидев модель и мою визитную карточку, консул упал в мягкое кресло с возгласом «Что я наделал!». Позднее, на приеме у нашего консула, француз настойчиво просил о встрече со мной. Изрядно его помучив под предлогом занятости по протоколу, а заодно посоветовавшись с нашим консулом, я принял его на следующий день на крейсере. Француз преподнес мне роскошное издание иллюстраций скульптур Огюста Родена.

Ежедневно наши корабли посещали жители Мадраса. Зрелище это было экзотическое: яркие восточные наряды, колоритные лица пожилых индийцев в чалмах с непременной бородой, богато одетые представители высшего общества [107] целыми семьями, а каждая семья чаще всего — от пяти до десяти человек. Толпы на причале, толпы на кораблях. Большинство с доброжелательными поклонами, ясными глазами и открытыми улыбками. Матросы, как всегда, общаются с ними на языке жестов и с помощью немногих известных им английских слов.

По плану визита для личного состава предусматривалось множество экскурсий. В Мадрасе полно достопримечательностей. Побывать в одном только «Храме тысячи будд» — значит сохранить в памяти этот шедевр на всю жизнь. Мне же повезло особенно. Хозяева в лице министра культуры штата предложили доставить меня самолетом в город Агра, посмотреть легендарный Тадж-Махал. Я не обладаю писательским даром, чтобы описать это одно из чудес света — мавзолей султана Шах-Джахана и его жены. Далее [109] предусматривались встреча футбольных команд — индийцев и личного состава наших кораблей, а также концерт ансамбля песни и пляски Тихоокеанского флота для жителей города. Но тут возникли непредвиденные трудности. Я полагал, что весь личный состав кораблей, всего около 500 человек, строем, с морским флагом пройдет на стадион через весь город. Флаг должны охранять курсанты с палашами наголо. А наш генконсул сообщил, что власти Дели еще ни разу не разрешали проходить иностранцам строем по городу, да еще с флагом и оружием. В свою очередь мэр Мадраса заявил, что для выступления нашего ансамбля песни и пляски в городе нет подходящего помещения.

На ответном приеме, устроенном на крейсере в честь губернатора штата Мадрас, я изложил ему наши трудности по поводу проведения этих двух мероприятий. Губернатор не на шутку возмутился. «Хозяин в штате я, — заявил он. — И я разрешаю следовать матросам на стадион строем с флагом и охраной, с холодным оружием». Подозвав мэра города, приказал: «Через два дня должно быть построено большое помещение со сценой». И назвал какое-то место. Про себя я усомнился в возможности такого строительства, но помещение быстро было построено, правда, из жердей, покрыто брезентом, а внутри даже поставили кондиционеры. Концерт прошел, как говорится, под бурные аплодисменты, вернее возгласы. На нем присутствовал сам губернатор с супругой, его многочисленные родственники.

Состоялась и футбольная встреча, но главным было шествие по улицам города наших матросов с оркестром и флагом впереди. Шествие сопровождал поток жителей города. Вообще надо заметить, что местное население отнеслось к русским военным морякам в высшей степени благожелательно.

Генконсул Коверин получил телеграмму, в которой президент Индии Индира Ганди приглашала меня посетить Дели, причем она прислала за мной в Мадрас свой личный самолет. В Дели меня встретил посол Советского Союза Николай Михайлович Пегов. Поселили меня в гостинице «Шаратон», той самой, где совсем недавно останавливался А. Н. Косыгин, даже в том же номере. Едва успел привести себя в порядок, как появился Пегов. Он-то и сопроводил меня на аудиенцию к Индире Ганди. О ее обаянии нет надобности [110] рассказывать, это общеизвестно. Потом я посетил памятные места, связанные с именем Джавахарлала Неру, отдав положенные почести, в музее оставил большую фарфоровую вазу, расписанную русско-индийским орнаментом владивостокскими мастерами.

Посол Пегов, собравшийся устроить в мою честь прием в посольстве, обратился ко мне со странной просьбой: поделиться черным хлебом и селедкой. Я удивился, но все разъяснилось, когда увидел, какой успех во время приема у наших соотечественников имели бутерброды из черного хлеба с селедкой. На этом мой официальный дружественный визит в Индию закончился. Корабли под командованием контр-адмирала Н. И. Ховрина вышли из Мадраса, а я самолетом вылетел в Москву. [111]

Уже долгое время не поступало никаких сигналов от подводной лодки «К-129». Не было сомнения, что она погибла. Надо было разобраться с причинами, о чем я уже рассказывал. Мысли о несчастье с «К-129» не выходили у меня из головы, но все же поход в Индию произвел на меня неизгладимое впечатление, оставшись в моей памяти на всю жизнь.

Не только флотские дела

Мне приходилось заниматься не только флотскими делами, но и активной общественно-политической деятельностью. Как член Владивостокского горсовета, потом Приморского краевого совета, член бюро Приморского комитета КПСС я хорошо знал положение дел в Приморском и Хабаровском краях, на Сахалине и Камчатке, неоднократно бывал на Курильских островах. Шахтеры города Артем избрали меня депутатом Верховного Совета РСФСР, а горняки Тетюхи — Верховного Совета СССР. Приморской партконференцией я был избран делегатом XXIII съезда КПСС, а съездом — кандидатом в члены ЦК КПСС. Конечно, приходилось много общаться с рабочими и тружениками сельского хозяйства, тем более что у нашего флота были шесть сельскохозяйственных совхозов, имелись животноводческие и свиноводческие фермы, птицефермы. Директорами там были офицеры, рабочие — вольнонаемные, но, конечно, соединения и части помогали им матросами: выделяли людей то на сев, то на прополку, то на уборку урожая.

Имеет смысл рассказать о традиции, которая была заведена флотом во Владивостоке. Обычно 9 мая проводилось торжественное собрание, посвященное Дню Победы, со стандартным докладом и концертом. Потом все расходились. Приближалась очередная годовщина. Беседуя с первым секретарем крайкома КПСС Василием Ефимовичем Чернышовым, я поведал о том, как отмечают болгары ежегодно «День поминовения» погибших на войне: посещают кладбища, возлагают венки, преклоняя колено, к памятникам погибшим. Предложил:

— А что если сделать и нам что-то вроде этого вместо обычного в таких случаях собрания.

Он согласился:

— Готовь порядок, обсудим на бюро, я полностью «за». [113]

Итак, 9 мая на центральной площади Владивостока собрался народ, который толпился даже на прилегающих улицах. Прошли три роты матросов, морских пехотинцев, пограничников со знаменами. Руководство края и командование флота в парадной форме поднялись на невысокую трибуну, сооруженную из досок. Помощник комфлотом контрадмирал Потехин, подав команду «Смирно!», подошел к трибуне и доложил мне, что части Владивостокского гарнизона на торжественную поверку построены. Получив разрешение начать поверку, командиры рот шли на середину и через микрофон поочередно выкрикивали: «Герой Советского Союза Цуканова!» Правофланговый роты тоже через микрофон отвечал: «Старшина 2-й статьи Мария Цуканова была заживо сожжена японцами и геройски погибла». Затем вызывал командир 2-й роты, ему отвечали из строя, называя погибших в войне, и так были названы имена героев флота, пограничников, летчиков, погибших в войне. Горнисты кораблей играли «вечернюю зорьку», помощник командующего флотом доложил: «Товарищ адмирал, вечерняя поверка произведена, «нетчиков» нет, за исключением героев, погибших в борьбе с фашизмом и японским милитаризмом». Затем В. Е. Чернышов обратился к присутствующим со словами о том, что трудно в нашей стране найти семью, в которой бы отец, либо брат, или сестра не отдали жизнь за победу. В заключение он предложил преклонить колена перед их памятью. Все три роты, сняв бескозырки, встали на колено, то же самое сделали и мы на трибуне. Следом вся площадь опустилась на колено. Крейсер на рейде произвел салют, оркестр исполнил «Вы жертвою пали», а хор Института культуры исполнил «Реквием». Затем торжественным маршем роты покинули площадь, а народ еще долго не расходился, эмоционально потрясенный. С тех пор во Владивостоке так и принято отмечать День Победы.

За время командования флотом мне пришлось встречаться со многими государственными деятелями, показывать им флот, сопровождать по Дальнему Востоку. Это А. Н. Косыгин, Н. С. Хрущев, Л. И. Брежнев, А. П. Кириленко, К. Т. Мазуров, А. И. Микоян, Г. И. Воронов, Пын Дехуай, шах Ирана Реза Пехлеви, Ким Ир Сен. Были на флоте маршалы Малиновский, Гречко, Москаленко, Ротмистров, академик [114] А. П. Александров, космонавты Г. С. Титов, В. В. Терешкова, многие министры оборонных отраслей, генеральные конструкторы кораблей, самолетов, ракет, космических средств и другие знаменитости. О встречах с каждым из них можно многое вспомнить, написать. Скажу только, что их посещения, беседы обогащали мои понятия в областях политики государства, науки и техники и в понимании «кто есть кто». Остановлюсь только на некоторых персонах.

На меня произвел сильное впечатление Алексей Николаевич Косыгин. Его знание дел в России, оценка зарубежных стран, мгновенные расчеты и оценки предлагаемых местными властями мероприятий, — выгодно или невыгодно, на меня производили неизгладимое впечатление и создавали представление как об очень компетентном, грамотном государственном деятеле (он у нас на флоте был дважды).

В один из приездов в Приморье Алексей Николаевич Косыгин решил ознакомиться с городом Находка, куда я его и доставил на большом противолодочном корабле. В г. Находке, заслушав доклад председателя горсовета, он посетил торговый порт, судоремонтный завод и консервно-баночную [115] фабрику. После посещения последней я у него спросил:

— А почему для изготовления банок мы покупаем железо в Японии?

— А потому, что консервные банки из нашего металла надо открывать чуть ли не топором. Сейчас мы строим четыре блюминга, чтобы катать тонкую баночную жесть, которой у нас пока нет. Что там баночная жесть, мы сейчас даже зубную пасту покупаем за границей.

Обратно во Владивосток возвращались на машине. Он удивился хорошему состоянию машины комфлотом, сказал, что она выглядит, как новая, и спросил, сколько ей лет. Я ему ответил, что ей лет 15, я на ней не езжу, вожу только начальство, предпочитаю «Волгу», она маневренней.

По дороге я Алексею Николаевичу предложил заехать на базу атомных подводных лодок — это по пути. Он согласился. Осмотрел базу, ее строительство только что было закончено, остался доволен тем, что все в комплексе: причалы, казармы, хранилища ракет, санпропускник, лаборатория. Я предложил посетить одну из подводных лодок, находящихся в дежурстве. Он согласился. В санпропускнике переоделся в [117] синее рабочее платье, прошел дезконтроль, и мы вошли на лодку, которую он облазил полностью. У личного состава интересовался службой, бытом, питанием. В каждом отсеке интересовался предназначением механизмов, надежностью работы. Посещением лодки он остался очень доволен.

При подъезде к городу Артем я ему рассказал, что мы будем проезжать мимо завода, вернее заводика, фарфоровых изделий, который работает на уникальном сырье доцидов, месторождение которых недавно открыли недалеко от Уссурийска. Алексей Николаевич говорит:

— Мы с вами хорошо пообедали у подводников, давайте заедем сейчас на этот заводик, раз поедем мимо.

Встретил нас директор, который коротко рассказал историю своего заводика, подвел к многоярусным стеллажам, на которых расставлены образцы фарфоровых изделий почти всех знаменитых заводов мира и заявил:

— Наш фарфор — по белизне лучший в мире.

Предложил посмотреть и определить, какое изделие — его завода. Алексей Николаевич внимательно посмотрел и показал на наше изделие. Это была чашка с блюдцем. Директор буквально прослезился и доложил, что один из чайных сервизов, сделанных ими, послали на регистрацию в Италию, где наш сервиз был зарегистрирован и при высшей оценке сто баллов получил оценку в сто четыре балла. И что японцы за поставку им наших доцидов предлагали построить завод, 80% готовой продукции которого в течение 15 лет будет оставаться у нас. Мы отказались от предложения японцев. Алексей Николаевич сказал:

— Очень правильно, что отказались, построим сами свой завод.

Завод был построен, работает он и сейчас, выпускает около миллиона изделий в год, которые в основном идут на экспорт. Только по этим примерам можно судить, какой у нас был толковый Председатель Совета Министров Алексей Николаевич Косыгин.

А вот с А. И. Микояном у нас произошел не очень приятный разговор. Анастас Иванович возвращался из Японии после официального визита. За обедом угощал нас японской колбасой, сосисками, паштетом — все было сделано из рыбы. Обращаясь ко мне, он сказал, что японцы просили [118] его «вернуть» им Южно-Курильские острова, и он считает, что зря мы за них держимся. Я прямо и недопустимо резко сказал ему, что это недооценка и непонимание вопросов безопасности нашей страны. Главный довод в том, что Курилы — это рубеж обороны с морского направления Приморья, севера Хабаровского края, Сахалина. Это во-первых. Во-вторых, если отдать Южные Курилы, то флот лишится выхода в океан, а также проливов Екатерины, Буссоль, Фриза — единственных незамерзающих.

Анастас Иванович помолчал, затем сказал:

— Резонно и смело говоришь.

Известие о том, что Никита Сергеевич Хрущев собирается посетить Приморье после визита в Китай, мы получили из Москвы с одновременным указанием организовать ему отдых и, конечно, охоту. Особыми проблемами не озадачивать. Совместно с крайкомом Василием Ефимовичем Чернышовым решили в первый день пребывания ничем его не занимать. Ужин и отдых. Размещение — был один-единственный вариант — подготовить дачу председателя крайисполкома на 19-м километре, выселив из нее временно Михаила Михайловича Кузнецова. В следующие дни подготовить помещение крайисполкома и доложить положение дел в Приморье. Потом в штабе флота доложить о деятельности и состоянии Тихоокеанского флота. Предложить посетить Дальзавод, фарфоровый завод и одну из угольных шахт города Артем. Я предложил, если утвердит Главком, выход в море с показом стрельб ракетными катерами, ракетными кораблями и подводной лодкой. С. Г. Горшков выслушал мой доклад и задал вопрос, где будем организовывать охоту, и добавил, что лучшего места, чем остров Аскольд, не найти. Я доложил, что мы рассматривали два варианта: охота на оленя на о. Аскольде и охота на фазанов — на границе с Китаем. Сергей Георгиевич «фазаний» вариант отверг — далеко, да еще у китайской границы. Конечно, Аскольд лучше, но там негде его разместить, а он может выразить желание поохотиться и вечером, и утром. Аскольд — довольно большой, гористый остров, в низинах покрыт густой зеленью — от кустов до многолетних деревьев. Находится в 90 км от Владивостока, ранее на нем находился оленеводческий совхоз, который перевели на остров [119] Римского-Корсакова. На острове остались законсервированная 180-мм артбатарея, казарма и полсотни личного состава (команда консервации). Конечно, осталось некоторое количество оленей. За 5 лет стадо оленей увеличилось до 800–1000 голов. Остров закрыт для посторонних — это вотчина флота. Олени жили вольготно, никто их не беспокоил, подходили близко к казарме, матросы их кормили даже с рук. Успех охоты — 100%-ный.

Мое предложение о ночевке Н. С. Хрущева на эскадренном миноносце забраковал и приказал:

— На остров следовать на эсминце, по пути оказать практическую стрельбу баллистической ракетой с подводной лодки (аналогичной «К-129»). А для ночлега на острове постройте небольшой домик типа финского, но со всеми удобствами.

Работа закипела, через 10 дней был построен очень уютный домик. Подводная лодка к пуску подготовлена. Посты наблюдения за местом падения ракеты развернуты, прицельную точку обозначили выставленным понтоном большого корабельного щита.

С аэродрома Н. С. Хрущева, которого встречали, как положено, с почетным караулом, повезли в резиденцию. Поужинали, никаких деловых разговоров не вели. Хрущев был явно утомлен, как мы поняли, не столько поездкой, сколько неудачными переговорами с Мао Цзэдуном. На следующий день все шло по плану. Заслушивание о положении в Приморье, в райкоме партии и в штабе флота. Я ему доложил о составе флота, чем занимаемся. Особого интереса к докладам В. Е. Чернышова и моему он не проявил. Во время поездки Н. С. Хрущева по городу народ его приветствовал, он отвечал помахиванием руки. После обеда на эскадренном миноносце вышли в море. За островом Скреплев приблизились к подводной лодке. Он с интересом наблюдал подъем ракеты и сам пуск, который прошел нормально. Я доложил, что ракета упала в заданном районе и что посты наблюдения определяют ее точную точку падения. На самом деле все посты доложили, что падения не наблюдали. Меня больше всего беспокоило, не улетела ли она в Китай или в Корею, и только на следующие сутки, когда буксиры пошли к цели (понтону), обнаружили, что понтон разломлен пополам, а в середине [120] разлома два полукруглых отверстия, такой точности попадания не бывает вообще, но в данном случае это случилось. Хрущев был в восторге после моего доклада об этом. После пуска лодкой пошли к острову Аскольд и встали на якорь в небольшой бухточке. На катере вышли на побережье и на открытых газиках поехали в домик. Пообедали. Хрущев полежал, даже заснул. К вечеру поехали охотиться. Если это можно назвать охотой. Олени почти домашние, не торопясь, уходили с дороги в кусты. Хрущев убил трех, после чего интерес у него пропал. И сказал, что хватит охотиться, что олени у нас ручные. В домике поужинали, он спросил:

— А где я буду ночевать?

Я сказал:

— В этом домике.

— А ты?

— А я на корабле.

— Значит, ты будешь в тепле, а я в помещении с невысохшими еще оштукатуренными стенами. Я тоже буду ночевать на корабле. Утром посмотрим, идти на охоту или нет.

Утренняя охота была отменена, возвратились во Владивосток. На следующий день он дал указание организовать ему встречу с трудящимися на стадионе. Стадион был забит народом, который бурно его приветствовал. Речь была его стандартная, за одним исключением: он подробно рассказал с трибуны о пуске баллистической ракеты и результате этого пуска, хотя подобные пуски мы проводили в строгой тайне. Погода на редкость была хорошая — солнечная. Он показал на небо и изрек:

— А зачем вам платят 15-процентную надбавку? Хотя и Дальний Восток, но он не далек. Восемь часов лету, и вы в Москве.

Через месяц после его отъезда в Москву 15-процентная надбавка была отменена.

Посещение Владивостока Леонидом Ильичем Брежневым было тайным, в полном смысле инкогнито. Главной целью его прилета, как мы впоследствии поняли, были переговоры с Ким Ир Сеном, который тоже тайно прибыл во Владивосток.

На даче В. Е. Чернышова я коротко доложил о состоянии [121] флота. Согласовав с Главкомом, предложил Брежневу показать ему стрельбу ракетным крейсером «Варяг». На следующий день Брежнев вместе с Ким Ир Сеном, в сопровождении командующего Хабаровским военным округом, ездили в тайгу на место, где родился Ким Ир Сен. Возвратились поздно вечером. При мне он сказал Ким Ир Сену:

— Завтра пойдем в море, там и поговорим.

Вышли в море, стрельба прошла весьма успешно, а перед этим я поинтересовался:

— Леонид Ильич, что вам приготовить на обед?

Получил ответ:

— Докторов со мной нет, пусть сделают флотский борщ и макароны по-флотски.

Однако обед прошел не без инцидента. Он заметил, что макароны заправлены не фаршем, а мелко рубленным мясом. Пришлось признаться, что мясорубка вышла из строя и коки рубили мясо ножами. После обеда в салоне флагмана Брежнев и Ким Ир Сен беседовали часа два. О чем они говорили, нам неизвестно. На следующий день Брежнев улетел в Москву, а Ким Ир Сен — в Пхеньян. [122]

Защита диссертации

Главнокомандующий ВМФ издал распоряжение, чтобы все командующие флотами один раз в году выступили перед слушателями и профессорско-преподавательским составом Военно-морской академии с тем, чтобы ознакомить их с положением на флотах. Я счел это серьезным делом и подготовил выступление, в котором охарактеризовал военно-политическую обстановку в Азиатско-Тихоокеанском регионе, противостояние военно-морских сил там, иллюстрируя выступление схемами и таблицами. Мое выступление произвело впечатление, а начальник академии адмирал Ю. А. Пантелеев и заместитель по науке адмирал В. А. Алафузов даже заявили мне, что мое выступление — это почти готовая диссертация. Предложили доработать, назначили руководителя, и через два месяца я защитился в академии. В скором времени мне было присвоено ученое звание «кандидат военно-морских наук».

Что касается отношений с С. Г. Горшковым, то иной раз мы с ним спорили по флотским делам, чего он просто не переносил. Я не соглашался, например, с его мнением о месте строительства городка морской пехоты, защищенного командного пункта флота, по поводу назначения командиров соединений, повседневной деятельности флота. Тем не менее могу смело сказать, ко мне он относился неплохо и считал хорошим командующим флотом.

И вот, посетив наш флот в 1969 году, Горшков сказал мне, что в ВМФ плохо обстоит дело со слежением за иностранными подводными лодками. Наши противолодочные силы, их акустика, средства подводного наблюдения ниже всякого уровня. Поэтому по решению правительства и приказу министра обороны введена должность заместителя Главнокомандующего Военно-Морским Флотом по противолодочным силам — начальника противолодочных сил ВМФ. И подытожил:

— Я решил представить тебя на эту должность, ты уже на флоте 14 лет, пора тебе переходить в Москву.

Я, выдержав паузу, заметил, что должность по названию длинна и малопонятна, и продолжал:

— Если вы спрашиваете мое мнение, — а это в моей службе впервые, — то я категорически отказываюсь. Мне должность [123] комфлотом интересна, особых претензий ни министр обороны, ни вы ко мне не имеете, и я хотел бы и дальше командовать флотом.

Через две недели я получил приказ явиться в Москву, в ЦК КПСС. Звонил Н. И. Савинкин. Прибыл в Москву. Явился к С. Г. Горшкову, который переговорил по телефону с Н. И. Савинкиным, приглашавшим меня явиться к нему на беседу.

Беседа была короткой. Один вопрос:

— Почему ты отказываешься от должности заместителя Главкома ВМФ?

Я ответил в том же духе, что и Главкому. Савинкин сказал, чтобы я подождал, и вышел. Возвратился он минут через двадцать и сказал:

— Пойдем к Леониду Ильичу.

Вошли в кабинет, я представился. Брежнев взял со стола бумагу и прочел:

— У нас плохо обстоит дело с борьбой с иностранными подводными лодками. Мы решили поручить исправить это дело тебе. [124]

Я с небольшой паузой ответил:

— Спасибо за доверие. Я постараюсь ваше доверие оправдать.

— Ну, старайся.

Поздравил с назначением, вышел из-за стола и пожал руку. Добавил:

— Желаю успеха.

Я повернулся и пошел на выход. Брежнев вдруг остановил меня и спросил:

— А мне доложили, что ты отказывался от этой должности?

Я ответил:

— Товарищ Верховный Главнокомандующий, я знаю, где можно отказываться, а где не положено.

— Вот это правильно, — заключил Брежнев.

На этом аудиенция закончилась.