На огненной дуге
Первое утро на южном фасе
Больше суток, не утихая ни на час, шел дождь вперемешку со снегом. Лишь вечером непогода улеглась. Но к ночи поле застелила мгла, будто осели на землю мутные облака. Все утонуло в ней.
Потом густой предрассветный туман мелкой моросью оседал на лица, на шинели, на раскисшие под дождем полушубки. Капли воды падали с голых деревьев. Под ногами чавкала снеговая каша и липкое месиво чернозема.
Шестьсот с лишним километров, от Ельца до Орла и от Орла до Белгорода, без устали, день и ночь, меся весеннюю грязь, шла дивизия на помощь частям, которые, сдерживая крупные танковые силы врага, отходили от Харькова к Северному Донцу, к Белгороду. Переходы были стремительны, а привалы коротки...
И все же, как ни трудно приходилось, настроение было бодрое, приподнятое: шли ведь вперед, на запад.
Позади остались Курск, Обоянь и многочисленные деревни. Перелески чередовались с чистыми полями.
Полковник Говоруненко резко остановил своего коня, перекинул из-под плащ-палатки на холку лошади планшетку и, осветив ее карманным фонариком, вынул карту. Эти поросшие кустарниками высоты очень выгодны для обороны, нужно только опередить противника. Отдать врагу эти высоты и прилегающие к ним скаты — значит отдать и магистральное Обоянское шоссе, и железную дорогу, открыть путь, по которому он ринется на Курск.
Говоруненко тронул поводья. Приходилось спешить. Полкам дивизии предстояло до рассвета занять рубеж обороны, указанный командующим 21-й армией Воронежского фронта генералом И. М. Чистяковым. [117]
В состав этой армии наша дивизия вошла 17 февраля 1943 года. Спешная переброска 21-й армии из состава Центрального фронта в направлении Белгорода была связана с ухудшением положения войск Воронежского фронта, ведущих тяжелые бои в районе Харькова. В это время 21-я армия только начала выгружаться у города Ельца.
После овладения Харьковом гитлеровское командование двинуло крупные танковые соединения на Белгородское направление. Одновременно оно готовило удар по нашим войскам южнее Орла. Враг рассчитывал окружить и уничтожить западнее Курска крупную группировку советских войск.
Ставка Верховного Главнокомандования решила срочно перебросить 1-ю танковую, 21-ю и 64-ю армии в полосу Воронежского фронта для ликвидации опасности, нависшей над войсками Воронежского и Центрального фронтов.
21-й армии было приказано не позднее тринадцатого марта перехватить магистральное шоссе южнее Курска и начать ускоренное движение в сторону Обоянь — Белгород{6}. С этого момента 21-я армия вошла в состав Воронежского фронта (с апреля она стала 6-й гвардейской).
И вот наша дивизия форсированным маршем шла на сближение с врагом, стремившимся расширить фронт наступления.
...Комдив поехал крупной рысью. Боясь забрызгать его вылетающей из-под копыт коней грязью, чуть на расстоянии скакали за ним ординарец Миша Гончаренко, коновод Косырев и несколько разведчиков.
После Обояни дивизия свернула с большака и пошла проселочными дорогами между Липовым и Северным Донцом. Весна вступила в свои права. Земля раскисла. В низинах стояла непролазная грязь. Артиллерийские упряжки, повозки с боеприпасами застревали.
— К орудию! — то и дело раздавались команды. Бойцы, облепив пушки, повозки, упираясь всем телом, вытаскивали их из раскисшего месива. Людские голоса перекрывал надрывный шум моторов напрочь засевших автомашин.
В колонне артиллерии остановился «ЗИС-5» с пушкой на прицепе, преградил дорогу. Полковник прислушался [118] к резким перебоям мотора, подъехал к машине. Там копошилось несколько человек.
— Что случилось? — спросил он у водителя.
— Не пойму, что-то барахлит мотор, товарищ полковник.
Говоруненко слез с коня:
— Давай посмотрим, что там стряслось со «старушкой».
Вспыхнул фонарик. Несколько раз хлопнула дверца кабины.
— Все в порядке! Можно ехать.
— Спасибо, товарищ полковник!
Миша Гончаренко наклонился к Косыреву, зашептал:
— Он же танкист. Академию бронетанковых войск окончил. Неисправность мотора определяет на слух. Он и своему шоферу сержанту Сизову часто помогает.
— Почему же полковник командует пехотой, а не танкистами? — спросил Косырев.
— Много будешь знать, скоро состаришься, — увильнул Миша от прямого ответа. Он и сам толком не знал, почему в марте 1942 года Говоруненко прибыл в стрелковую дивизию, хотя вначале был комиссаром танковой.
Колонну второго стрелкового батальона 1243-го стрелкового полка Говоруненко догнал у поворота дороги на Вислое. Люди шагали молча. В поредевшем тумане чуть виднелись над головами солдат штыки, а кое-где — лежащие на их плечах противотанковые ружья. На сутулых от тяжести спинах покачивались в такт шагам трубы ротных минометов и катки станковых пулеметов.
Полковник стал осторожно обгонять колонну. На обочину дороги выскочил человек в плащ-палатке и пошел навстречу всадникам.
— Товарищ полковник, батальон третий рубеж прошел в срок, потерь и отстающих нет! — доложил командир батальона капитан Покатаев.
— Задача батальона вам ясна? — спросил полковник, слезая с коня и разминая затекшие ноги.
— Ясна, товарищ полковник.
Командир дивизии отвел Покатаева в сторону.
— Слушай, Покатаев, — сказал он, — надо максимально ускорить движение батальона и до рассвета оседлать шоссе.
Оказалось, вечером 18 марта части 69-й армии оставили Белгород, не исключалась возможность, что на рассвете враг двинется на Обоянь. На участке батальона [119] Покатаева также должны были занять оборону армейский истребительно-противотанковый артиллерийский дивизион и артдивизион 932-го артполка капитана Белова.
— Установите связь с артиллеристами, — приказал комдив комбату. — Шоссе удержать любой ценой. Оборона автомагистрали возложена на нашу дивизию.
— Есть удержать шоссе! — ответил Покатаев.
Полковник пожал капитану руку и пожелал успехов.
— Надеюсь на вас, — сказал он на прощание.
Комдив верил этому командиру как самому себе.
Решителен, инициативен, в любой обстановке не растеряется, найдет правильный выход. Не случайно Покатаев, начав службу в сентябре 1941 года командиром взвода, уже в боях под Ржевом водил в атаку стрелковый батальон.
Поравнявшись с подразделением старшего лейтенанта Волкова, Говоруненко заметил человека, как-то особенно споро шагавшего по раскисшей дорожке. Комдив узнал в нем парторга роты Петра Чупрова.
— Как дела, тезка?
— Шагаем, товарищ полковник! — Голос Чупрова оказался неожиданно бодрым. Это порадовало полковника, и он вспомнил недавний подвиг этого человека.
...Бой тогда возник внезапно. Стрелковая рота вышла из рощи и едва достигла гребня безымянной высоты, как с противоположных скатов фашисты открыли по ней огонь. Вскоре показались танки с десантом. Развернувшись на широком поле, они пошли прямо на роту, то и дело окутываясь темно-серым дымком орудийных выстрелов. Десантники рассыпались по полю, побежали вперед под прикрытием танков.
Вражеской пулей был убит первый номер пулеметного расчета. Чупров лег за пулемет и стал почти в упор расстреливать гитлеровцев. Но противник все наседал. Вот по виску сержанта побежала алая струйка крови, заливая воротник гимнастерки. Вдруг совсем рядом послышалось:
— Рус, сдавайся, капут!
В ответ Чупров бросил несколько гранат и снова открыл огонь из пулемета.
Убит командир. Петр Чупров принимает командование. Бой продолжается несколько часов. В сумерках он поднял в контратаку остатки роты и очистил высоту от немцев.
Полковник с уважением смотрел на парторга. [120]
— Да, Петр Устинович, надо шагать. Возможно, утром опять придется встретиться с врагом.
На одном из привалов собралась группа беседующих солдат. Один из них получил из дома письмо.
— О чем пишут, если не секрет? — спросил я.
— Секрета нет, товарищ начподив. Жена пишет, что многие рабочие Уралмаша, где она работает, подали заявление о приеме в какую-то добровольческую часть. На заводе сейчас день и ночь делают танки для новой части.
— Здóрово, — вставил другой солдат, — уральцы на своих танках! Сюда бы их!
— Да, хорошо было бы — уральская пехота и танки вместе, — поддержал я бойца.
— Если мы так будем двигаться вперед, добровольцы прибудут на фронт только к шапошному разбору, — заметил сидевший недалеко от меня боец.
Пришлось поправить его: враг еще силен, а до конца далековато. Так что уральские добровольцы успеют встретиться с фашистами...
Команда «Строиться!» прервала наш разговор. Позже мы узнали, что на Урале началось формирование 30-го Уральского добровольческого механизированного корпуса, на фронте переименованного в 30-й танковый. В боях он стал 10-м гвардейским танковым.
Легкий пар валил от мокрых шинелей и полушубков. Ружейные ремни и лямки вещевых мешков резали плечи. Даже противогаз, поначалу казавшийся легким, сейчас словно камень тянул вниз. Хочется лечь прямо на мокрый снег и лежать, лежать не шевелясь.
— Привал! — раздается команда.
— Малость отдохнем, — сказал Иван Казанцев и, выбрав посуше бугорок, сел. Теперь он еще сильнее почувствовал, как гудят от усталости ноги, ноет натертое ремнем ручного пулемета плечо. И, немного помолчав, добавил: — Вот это марш! К Москве и то, кажись, не так спешили.
— Это ничего, Иван Васильевич. Не возражал бы я совершать такие марши почаще — скорее в Берлине будем, — устало улыбнувшись, вставил красноармеец Васильев, второй номер пулемета.
— Ишь какой прыткий! Нет, братец, до Берлина еще киселя хлебать да хлебать.
— Все равно дойдем. Мы еще с вами пошагаем по площади Маркса-Энгельса.
— Откуда там такая площадь взялась? [121]
— А как же, фашистов разобьем, и площадь появится. — И засмеялся: — Я уже научился по-немецки спрашивать, как пройти на площадь Маркса-Энгельса.
— Не бреши, Петя!
— Честное слово, Иван Васильевич. Пожалуйста! Ви комт ман цум Маркс-Энгельс платц?
— Молодец! — похвалил его Казанцев, хотя, кроме слов Маркс-Энгельс, ничего не понял.
— А с девушкой поговорить сумеешь?
— Это тоже можно, но у меня девушка в Свердловске. Так что немки пусть на меня не рассчитывают.
— Все это хорошо, — перейдя на серьезный тон, сказал Казанцев, — а вот комдив говорил, что немцы в Белгороде...
Сразу исчезли улыбки с лиц бойцов. Стало тихо.
— Значит, опять ползут гады?
— Скоро Второй фронт откроется, — прервал паузу молодой боец Султанов, — тогда они не будут знать, каким боком поворачиваться.
— Обязательно, — с ухмылкой поддержал Васильев, — может быть, даже сегодня, если командир взвода разрешит.
На усталых лицах многих отразилась улыбка: солдаты «вторым фронтом» называли американские консервы, которые сейчас лежали в вещевых мешках как НЗ.
— Командиров взводов к командирам рот! — послышалась команда.
Лейтенант Гусев моментально вскочил, побежал вперед. Вернувшись, объявил, что батальон получил приказ занять оборону.
— Рыть окопы, строго соблюдать маскировку, завтрак доставят на передовую, — скомандовал Андрей Гусев.
— Вот тебе и дневка. Никакой заботы о бойцах, — заворчал кто-то.
— Зачем окапываться, скоро ведь вперед, — поддержал его другой голос.
— Эй, что вы там бубните, — недовольно прервал их Казанцев. — «Забота, забота...» Еще пороха не нюхали, поэтому и не знаете, что к чему. Командир велит окопаться потому, что ему жаль твою же башку, которую гитлеровец пока не снял.
Подразделения двинулись на отведенные им рубежи. В руках у солдат появились лопаты, и по всему фронту от хутора Ерика до деревни Черная Поляна, севернее Белгорода, замелькала свежая, смешанная со снегом мокрая земля. [122]
...На высоте, недалеко от Обоянского шоссе, появился командир дивизии, едущий верхом с правого фланга.
— Ну, как на левом? — спросил он.
— Полк вышел на указанный рубеж, — доложил я и сказал о своем беспокойстве за судьбы жителей Черной Поляны и Шопино: — Если здесь примем бой, то фашисты не пощадят эти деревни, будут напрасные жертвы. Жалко детей и женщин, что-то надо предпринять.
— Может, известить жителей о предстоящем бое?
— Да, об этом надо подумать, — согласился со мной Петр Дмитриевич.
Еще стояла тишина, когда мы с Говоруненко ехали вдоль фронта. Начал рассеиваться туман, и сквозь просветы в облаках пробивались первые лучи солнца. Пробуждалась весна. С гребня высоты внизу, в долине, виднелись по обоим берегам Липового Донца то прячущиеся в долине, то взбегающие на пригорки длинные ряды белых хат.
С самой вершины высоты мы видели Белгород, где сейчас притаился враг. Левее железной дороги Белгород — Курск деревня Черная Поляна, наш левый фланг, справа от деревни — роща. За рощей в глубокой дымке виднелись купола белгородских церквей. На том берегу Северного Донца с юга на север тянулся старый город. По данным разведки, там фашисты. И от того старый город казался черным, холодным и чужим.
Едва полки вышли к своим районам и бойцы успели отрыть окопы, из которых можно было стрелять только лежа, высланная вперед разведка сообщила: замечено движение немцев в районе Белгорода. Раздались команды на позициях батальона:
— Замаскировать окопы, приготовиться к бою! Мерзлая земля на дне сырых окопов заставляла разгоряченных работой солдат ежиться.
— Фашисты! — послышался голос наблюдателя.
— Не стрелять! — передавали солдаты друг другу приказ командира. — Подпустить поближе, огонь по сигналу.
На возвышенности, у опушки, где держал оборону взвод лейтенанта Гусева, все замерло. Тишина прерывалась только щелканьем затворов винтовок и пулеметов. Вскоре и этот звук замер. Бойцы ничем не выдавали своего присутствия. Тишина давила тревожным ожиданием. Даже жаворонок, который высоко над головами солдат только что напевал свою веселую песенку, вдруг [123] замолчал, словно тоже приготовился с солдатами к смертному бою.
Лейтенант Гусев лежал рядом с Казанцевым и, приставив к глазам полевой бинокль, следил за приближающимися гитлеровцами. Казанцев позавидовал хладнокровию своего командира, хоть и считал себя бывалым солдатом.
Фашисты почти рядом — 350–300 метров... Бойцы готовы стрелять, но нет сигнала. Расстояние между гитлеровцами и взводом с каждой минутой сокращалось.
— Разрешите, товарищ командир, — шепчет пулеметчик.
— Спокойно, спокойно, Иван Васильевич. Еще чуть-чуть.
Плотная фигура Казанцева слилась с пулеметом, пальцы — на гашетке. Ему казалось, что он слышит, как хлюпает под ногами гитлеровцев талая вода, чавкает грязь.
— Огонь! — подал команду лейтенант.
Длинная очередь пулемета Казанцева раздалась вместе с командой, как сигнал. Ударили автоматы, винтовки, их выстрелы слились с дробным стуком ручных и станковых пулеметов.
Гитлеровцы бросались из стороны в сторону, но их косил огонь. Они залегли, потом отползли к лощине.
Первая атака отбита...
Еще строчили пулеметы, рвались мины и снаряды, а бойцы взвода снабжения стрелкового батальона со своим командиром Калугиным подползли к передовой. Вскоре уже позвякивали котелки, стучали ложки, раздатчик ловко орудовал черпаком. Над термосами вился душистый пар борща.
Люди ели торопливо: враг мог возобновить атаку. И он действительно не заставил себя долго ждать. Еще не опустели котелки, а гитлеровцы уже обрушили на оборону дивизии орудийный огонь. После артиллерийской подготовки вражеская пехота, на этот раз поддержанная танками, перешла в наступление. Фашисты яростно устремились вперед. Земля содрогалась от разрывов снарядов.
Четко действовали наши артиллеристы. От огня дивизиона капитана Александра Белова один из вражеских танков загорелся, не дойдя до переднего края обороны стрелкового батальона капитана Григория Покатаева, другой подбила батарея капитана Николая Ковтуна. Третий задымился перед обороной взвода противотанковых ружей лейтенанта Алексея Наумова. [124]
Но танки и автоматчики, ведя бешеный огонь по нашим позициям, приближались к переднему краю обороны стрелковых батальонов. Окопы стал доставать огонь фашистских автоматчиков. Несколько танков, стреляя на ходу с коротких остановок, подходили к линии окопов стрелковой роты старшего лейтенанта Волкова. Не отставая от танков, уперев автоматы в животы и беспорядочно стреляя, шли за ними автоматчики.
Станковые пулеметы роты бывшего электрика Ревдинского метизно-металлургического завода Константина Краснова поливали свинцовым дождем вражеских автоматчиков, отсекая их от танков.
Вражеская пехота залегла, но танки прошли над окопами воинов Волкова. Некоторые молодые красноармейцы из пополнения, не сумев преодолеть страха, выскочили из окопов и бросились назад. Их скосил огонь вражеских танковых пулеметов. Но из ячеек бывалых солдат — их было в роте большинство — полетели гранаты и бутылки с горючей смесью. Один танк загорелся, другой завертелся на месте с подорванной гусеницей.
Парторг роты Петр Чупров, зажав в обеих руках противотанковые гранаты, выбрался из своего окопа. Под свист пуль и разрывы снарядов он быстро пополз к танку, который шел прямо на пулемет Казанцева. Нашел удобное место для броска, приподнялся и метнул одну за другой две гранаты. И тут что-то сильно обожгло плечо парторга. Танк остановился, из него вырвался огромный столб дыма. Но последняя вражеская очередь ранила и Казанцева. Пулемет его умолк, фашисты поднялись в рост. Они бежали прямо на пулемет, считая, что успех обеспечен.
— Ах вы... — ругнулся Чупров. Плечо у него горело, малейшее движение вызывало острую боль. А пулемет Казанцева продолжал молчать. Собрав все силы, парторг пополз к нему. Фашисты были уже в 60–70 метрах от пулемета, когда Чупров дал очередь. Он бил метко. Гитлеровцы падали.
Неподалеку от него сильными взмахами швырял одну за другой «лимонки» и бил из автомата друг Чупрова сержант Аркадий Коношинский.
Заместитель командира пулеметной роты лейтенант Павел Золотухин, заменив раненого пулеметчика, беспрерывно строчил из станкового пулемета. В самый напряженный момент на правом фланге заговорил пулемет братьев Ружевых. [125]
Серо-зеленая масса рассеялась по лощине, гитлеровцы то поднимались, то ложились, но вперед не шли: их прижимали к земле пулеметы и автоматы. В гуще врага беспрерывно рвались мины, посылаемые минометчиками взвода Анатолия Зайцева.
Справа грянуло многоголосое «Ура!». Это в контратаку пошел батальон Григория Покатаева. Фашисты не выдержали удара, отстреливаясь, стали отходить.
До самого вечера 19 марта гремела автоматная и пулеметная стрельба, ухали разрывы снарядов и мин, ревели танковые моторы. Но все попытки врага прорваться через оборону дивизии потерпели неудачу. Фашисты понесли большой урон и отошли к Белгороду. Нелегко досталась и нам эта победа. Многих недосчитались командиры.
На землю опустилась ночь. Командир 1243-го стрелкового полка подполковник Василий Фролов докладывал командиру дивизии, что враг остановлен. На поле битвы пять подбитых танков и более двухсот вражеских трупов.
Василий Максимович приказал начальнику штаба составить схему для круговой обороны полка.
Так в туманной дымке в марте 1943 года рождалось первое для Уральской дивизии утро на южном фасе так называемой Курской дуги.
Подземный город
Вот и май — месяц чудесного цветения земли. Тихо и ласково шелестят густые листья деревьев. Лучи яркого солнца согревают землю. С луга, что за хутором Ерик, ветер приносит запах зеленой травы и полевых цветов. Где-то весело звенят трели жаворонка. Кругом все наполнено жаждой жизни.
Но весеннее дыхание природы, ее спокойствие не рассеивали тревогу в душе комбата Покатаева. В этой установившейся на фронте тишине даже зуммер телефона кажется ревом сирены.
Комбат по очереди поговорил с командирами рот. Все было в порядке — создавалась противотанковая и противопехотная оборона. Люди, пулеметы, пушки, кухни и повозки — все это погрузилось в землю, все исчезло из глаз.
Но так все выглядело только на поверхности, а в земле билась жизнь, там-то и шла подготовка сокрушительного удара по ненавистному врагу. [126]
День и ночь люди рыли траншеи со стрелковыми ячейками, противотанковые рвы, эскарпы, тянули проволочные заграждения, ставили минные поля.
С каждым днем расширялся подземный город со своими дзотами, блиндажами, землянками, связанными между собой ходами сообщения.
Как будто комбату не о чем было беспокоиться, но его одолевала тревога за стык с правым соседом — с батальоном старшего лейтенанта Анатолия Павловича Игнатенко, который занимал оборону у разграничительной линии между нашей и 52-й гвардейской стрелковой дивизией. Покатаев хорошо знал тактику врага — наносить удары по стыкам. Хотя Григорий Иванович поставил туда орудия, взвод станковых пулеметов, более сотни противотанковых, противопехотных мин и там имелись противотанковый ров, проволока в два кола, но при наличии у врага танков с противоминным оборудованием, достаточного количества саперов обезвредить мины и сделать проходы в проволочном заграждении не так уж трудно. «Обороняемый батальоном участок — автомагистраль — уж очень важен, — размышлял капитан, — и враг не оставит его в покое». В мыслях комбат один за другим «прокручивал» варианты действий своего батальона в случае удара противника на стыке, но все они привели его к одному решению: просить у командира полка для обеспечения стыка еще одну батарею.
Батальон Покатаева должен был не допустить прорыва танков и пехоты вдоль автомагистрали Белгород — Обоянь и во взаимодействии с другими батальонами полка и с поддерживающими подразделениями уничтожить пехоту и танки на подступах к обороне.
Комбат надел каску, проверил свой пистолет, вышел из блиндажа и быстро пошел на передний край обороны батальона. Он на ходу отдавал распоряжения, в двух-трех словах объяснял что к чему. Все его понимали, как говорится, с полуслова. Узкий, извилистый, словно кривые улицы старого Белгорода, замаскированный сверху ход сообщения привел комбата к дзоту, построенному на скате безымянной высоты севернее хутора Ерик для кинжального и фланкирующего огня. Из амбразуры дзота хорошо просматривалась лежащая впереди местность вдоль автомагистрали Белгород — Обоянь.
Комбат подошел к амбразуре и внимательно, через прицел пулемета посмотрел сначала прямо, потом налево и направо. Там — не раз виденные и перевиденные за [127] два месяца обороны на этом участке шоссейная дорога, сарай у дороги, ярко-зеленая молодая роща за рекой. Там — боевое охранение батальона. Вокруг тихо, только нет-нет да вспорхнут недалеко от дзота птицы.
Капитан задумался. В его памяти ожили летние дни, проведенные вместе с женой накануне войны. Они бродили по таким же усыпанным цветами полям, слушали пение птиц, составляли планы на будущее, ожидая своего первенца.
— Вот тебе и птицы, — сказал он вслух.
— Что, товарищ комбат? — спросил удивленный пулеметчик.
— Ничего, я так.
Капитан оборвал воспоминания и, повернувшись к пулеметчикам, сказал:
— Вот сейчас хорошо видно не только шоссе и Ерик, но даже и Заготскот, а то совсем обросли бурьяном...
— Бурьян у нас, товарищ капитан, был для маскировки, — сказал командир пулеметного расчета Леонов.
Покатаев улыбнулся, довольный смекалистым сержантом. Он проверил, как расчет знает ориентиры, поинтересовался организацией взаимозаменяемости, наличием индивидуальных пакетов, запасом патронов. Потом спросил, довольны ли они качеством пищи, получают ли из дома письма, ежедневно ли им приносят газеты.
— Смотрите в оба, гитлеровцы вот-вот перейдут в наступление, будьте готовы их встретить.
— Не беспокойтесь, товарищ комбат, здесь фашисты не пройдут. Умрем, но не пропустим через нашу оборону, — заверил сержант Леонов.
— Зачем умирать, нас дома ждут. Надо живыми не пропустить врага. Пулемет отлично работает в руках живого, смелого человека.
— Оно, конечно, так, — согласился сержант.
— Может быть, они начнут наступать, как собирались — 10 мая? — спросил пулеметчик Иванов.
— Все возможно, нам всегда надо быть начеку. Фашисты все равно перейдут в наступление, это уж обязательно. Не для парада же они подтягивают сюда крупные танковые и пехотные силы.
— Товарищ комбат, а почему мы не переходим в наступление?
— Видно, время не настало. Нужно сначала их поколотить, обескровить в оборонительном бою, а потом добить в наступательном. [128]
— Выходит, готовим оборону для наступления? — допытывался пулеметчик.
Такой вопрос возникал не только у солдат, но и у нас, офицеров. Хотя мы в какой-то степени догадывались, почему, имея такие крупные силы в этом районе, перешли к прочной обороне, но плана Ставки Верховного Главнокомандования мы не знали. Известно было лишь одно: бои предстоят тяжелые, силы врага велики. Надо готовиться к трудной борьбе. Наши пушки и танки, конечно, главная сила в борьбе с вражескими танками, но в бою под удар фашистских махин может попасть любой воин.
— Вот что, — сказал комбат. — Хорошо запомните уязвимые места «тигра». — Он вытащил из кармана дивизионную газету «На защиту Родины», где был нарисован танк с указанием, куда лучше бить, и передал ее пулеметчикам.
Вскоре капитан, попрощавшись с бойцами, ушел к артиллеристам. После ухода Покатаева бойцы разговорились о командире.
— Вот это комбат! Душа человек. С таким не пропадешь, с ним ничего не страшно. Я его знаю еще по боям под Москвой, — сказал сержант.
— Душа у него добрая.
— Доброта его строгая, он никому спуску не дает, — вставил Уткин.
— Душа добрая, а рука твердая, — немного помолчав, добавил Леонов. — Иначе нельзя.
— Нужно еще немного углубить траншею и увеличить «лисью нору», — прервал разговор старший сержант.
Капитан побывал еще во взводе лейтенанта Гусева, на артиллерийских позициях батареи старшего лейтенанта Николаева и капитана Ковтуна. Еще и еще раз он придирчиво проверял готовность людей к отражению вражеских ударов. Советовал командирам, как лучше сочетать работу по усовершенствованию оборонительных сооружений с учебой личного состава, еще и еще раз рассказывал бойцам, как лучше бороться с «тиграми».
— Легкие и средние танки мы умеем бить, а что, если на нас пойдут «тигры» и «пантеры»? — спрашивал комбат.
Бывалый воин Худайбердиев, на счету которого имелось два подожженных танка, в шутку ответил:
— Они гореть будут дольше, чем средние.
Все засмеялись. Беседу комбата прервал нарастающий гул появившегося на большой высоте «костыля» — фашистского самолета-разведчика. [129]
— Повадился, проклятый, — со злобой проговорил командир взвода противотанковых пушек лейтенант Путинцев. — В день по нескольку раз летает. Вынюхивает.
То тут, то там гремели винтовочные выстрелы, резко захлопали противотанковые ружья. Где-то недалеко часто била зенитная пушка.
— Теперь жди, скоро пролетит стая «музыкантов».
Со стороны Ячнева Колодезя то и дело стали раздаваться орудийные выстрелы врага. Снаряды рвались в районе деревни Беломестной на участке обороны 1241-го стрелкового полка.
— Фашисты что-то замышляют, — сказал комбат и подал команду: «По местам!», а сам быстро направился на свой наблюдательный пункт.
Перед решающими сражениями
В период подготовки к решающим боям на Курской дуге Центральный Комитет нашей партии принял ряд решений по совершенствованию структуры политаппарата, партийных и комсомольских организаций в Красной Армии. Эти решения в основном сводились к следующему: должность заместителя командира соединения по политчасти объединялась с должностью начальника политотдела; упразднялись заместители командиров рот и батарей по политчасти; вводился институт назначаемых парторгов и комсоргов в ротах, батальонах и полках; создавались первичные партийные и комсомольские организации в батальонах и дивизионах; полковое бюро приравнивалось в правах к партийному комитету.
Новая структура с первых дней своего существования показала, что она более гибка и оперативна в решении задач, стоявших тогда перед Красной Армией.
В результате проведенной перестройки у нас в дивизии образовались 82 первичные партийные и комсомольские организации, а количество ротных и им равных организаций до начала боев достигло 195{7}. Заметно активизировалась работа ротных и батарейных организаций. Коммунисты и комсомольцы чувствовали больше ответственности за состояние своих подразделений и частей. Они оказали большую помощь командирам в решении боевых задач. [130]
Широко развернувшаяся после реорганизации партийно-политическая работа в дивизии способствовала повышению стойкости частей и подразделений в обороне.
Практика подтвердила разумность новой структуры. Забегая вперед, приведу из сотни примеров один. За пять дней (2–6 августа) во время боев за Белгород в 1241-м стрелковом полку было принято в партию 84 человека, в 932-м артиллерийском полку — 78, почти по столько же — в других полках{8}. Разве при старой структуре, во время наступательного боя, возможно было рассмотреть такое количество заявлений о приеме в партию? Конечно, нет.
Новая структура позволяла быстро заменять выбывших из строя парторгов и комсоргов, работа шла беспрерывно.
Перед бурей
Неторопливо разгорался спокойный рассвет на Курской дуге. Медленно выплывал огромный огненный шар солнца. Вокруг царила необычная для фронта тишина. Даже листва деревьев не колыхалась.
Пулеметчики, стрелки, пэтээровцы замерли на своих боевых позициях. Артиллеристы и минометчики ждали только команды «Огонь!». Все приготовились встретить врага. Ни на секунду не отходя от своих наблюдательных пунктов, не отрывая от глаз биноклей, напряженно всматривались в сторону врага командиры всех степеней.
— Ах, какое сегодня на редкость хорошее утро, — сказал сержант Шишкин.
— Да, прямо благодать. Тишина, как будто война кончилась, — поддержал его солдат Борисов.
С этой позиции хорошо просматривался наш передний край, высоты, уходящие к Белгороду, на которых чуть виднелись извилистые нити ходов сообщения врага. Яркие утренние лучи солнца словно специально для нас освещали вражеские позиции, чтобы их хорошо видели наши наблюдатели.
Сержант, внимательно рассматривая расположение противника, произнес: [131]
— Вымерли, что ли, гитлеровцы? Никакого признака жизни. А ведь каждое утро в это время, точно по расписанию, огонь открывали. Вторые сутки молчат.
— Они усыпляют нашу бдительность, товарищ сержант.
— Думаешь, хитрят?
— Так точно, а что же другое?
— Мы тоже не лыком шиты, трудновато хитрить с хитрым...
Солнце поднималось все выше и выше. Наступил жаркий четвертый июльский день. Проходил час за часом, вокруг по-прежнему стояла безмятежная тишина. Такая тишина, что слышно, как травинки шуршат под ветром. Даже наши радисты, которые до боли в ушах вслушивались в безмолвный эфир, ничего не могли услышать подозрительного.
Но тишина была обманчивой. Мы хорошо знали, что враг, как хищник, затаился для прыжка.
О том, что гитлеровские войска перейдут в наступление 3–6 июля, нас предупредил штаб шестой гвардейской армии в ночь на 3 июля. Позже мы узнали, что вышестоящему командованию почти точно было известно, какими силами, средствами и где фашисты начнут наносить удары. Исходя из этого были детально продуманы и подготовлены ответные удары по наступающим вражеским войскам.
В дополнение к тому, что мы уже знали о противнике и его планах, ценные сведения были получены от ефрейтора разведотряда 168-й пехотной дивизии немцев, перебежавшего к нам на рассвете 4 июля. Перебежчик показал, что наступление гитлеровцев начнется с 4 на 5 июля. «Теперь, когда я точно узнал о готовящемся наступлении немецкой армии, — говорил ефрейтор, — решил, что это удобное время, чтобы предупредить Красную Армию и тем самым доказать, что я искренен. Хотел перейти еще раньше, но переход в другое время вызвал бы по отношению ко мне подозрение...
Ночью, со 2 на 3 июля, — продолжал перебежчик, — саперы танковой дивизии СС «Мертвая голова» всю ночь разминировали минные поля... В Белгороде выгружались прибывшие из Харькова пехотные части, пушки и шестиствольные минометы...»{9}. [132]
Показание перебежчика еще раз подтвердило известный уже день наступления гитлеровцев...
...Сержант, не отводя глаз, все смотрел вперед. От напряжения рябило в глазах. Томительно тянулось время. С наших передовых позиций, давно уже накормив обедом личный состав, отъехали последние походные кухни. Время подходило к 16 часам. Редкие облака, бросая тени на землю, плыли на запад. Ничем и никем не нарушаемая тишина все еще сковывала всю изрытую, густо заполненную людьми и военной техникой полосу обороны дивизии, от Гремучей до Черной Поляны.
Вдруг ухо сержанта поймало глухой, нарастающий гул моторов с направления Белгорода. Шишкин, насторожась, прислушался.
Хотя ни в воздухе, ни на земле ничего не было видно, но Алексей всем своим существом почувствовал, понял: идут вражеские самолеты. Он поднес бинокль к глазам, хотел убедиться, но этого уже не требовалось. Тревожные сигналы «Воздух!», «Воздух!», идущие с передовых наблюдательных пунктов, прокатились по траншеям и по огневым позициям артиллерии.
— Воздух! — подал команду сержант и своему расчету.
Самолетов еще не было видно, но по гулу моторов бывалые воины определили, что это не «костыль», не отдельная группа самолетов, а что-то новое, до сих пор небывалое.
— Начинается, товарищ сержант!
— Не отвлекаться, — оборвал наблюдателя Шишкин и скомандовал:
— Расчет, в укрытие!
— Ах, мать честная, сколько их!
— Десять... двадцать... — подсчитывал солдат.
— Да вон еще стая, более тридцати подходят к Яхонтову, — добавил другой. А на горизонте показалось еще множество черных точек: вторая волна самолетов.
Такого количества вражеских самолетов, одновременно идущих на бомбежку, сержант еще никогда не видел. Эти черные стаи как будто своими крыльями со свастикой хотели закрыть солнце. Они шли двумя ярусами. Наверху, как коршуны, кружились несколько десятков «мессеров». Чуть пониже с тяжелым бомбовым грузом шли «юнкерсы».
Дружно открыли огонь наши зенитки. Небо испятнали белые шапки разрывов. Навстречу вражеским самолетам [133] кинулись наши истребители. Завязался ожесточенный воздушный бой. Передний «юнкерс», не доходя до главной полосы нашей обороны, накренился, повернул вправо и резко пошел вниз. За ним, ревя моторами, вытянулись в цепочку, заходя в хвост друг другу, другие самолеты и выстроились в круг. Это было знакомое нам построение гитлеровцев для бомбежки.
— Что же наши медлят? — с беспокойством произнес сержант. — Сейчас же они сбросят бомбы.
Тот же боец, что подсчитывал самолеты, увидев, что один бомбардировщик, не успев встать в круг, густо задымил и стал падать, громко выкрикнул:
— Во, так его!..
Прижавшись к стенке траншеи, бойцы смотрели вверх, стараясь увидеть воздушный бой и определить, куда же пойдут бомбардировщики для нанесения удара.
Несколько наших истребителей через преграду «мессеров» прорвались к «юнкерсам». Бомбардировщик, который был в центре круга, вспыхнул и пошел вниз, вскоре задымил другой... Но остальные перешли в пике и начали сбрасывать бомбы на позиции нашего боевого охранения.
Капитан Покатаев напряженно наблюдал за стремительно идущим в пике головным бомбардировщиком.
Столбы земли взлетели вверх, поднятые взрывами бомб. За головным «юнкерсом» последовали другие. Вскоре позиция боевого охранения батальона, что южнее хутора Ерика, потонула в густой пыли и дыме. Оборвалась связь с боевым охранением. Покатаев в общем грохоте по еле уловимым признакам старался определить, какие потери несет сейчас боевое охранение. Комбат хорошо знал, что траншея и узкие щели с нишами надежно укрывают воинов от осколков, а вероятность прямого попадания в узкую щель не так велика, но когда он смотрел на беспрерывно падающие бомбы, на маленький участок обороны, его сердце разрывала мысль: «Неужели всех?» Он старался отогнать от себя эту мысль, но она возвращалась вновь с каждым новым заходом вражеских бомбардировщиков.
Комбат почти физически ощущал падающие бомбы, но он был бессилен помочь бойцам боевого охранения. Перед капитаном находился не тот враг, которого мог бы он уничтожить штыком и гранатой, как это делал под Ржевом, когда стрелковый взвод его роты попал в окружение. Григорий Иванович тогда с группой бойцов бросился [134] на выручку. В рукопашной схватке его группа уничтожила врага, помогла воинам, попавшим в тяжелое положение.
Еще не скрылись за горизонт вражеские самолеты, как открыли сильный огонь артиллерия и минометы противника. Вновь взрывы начали кромсать землю. Но дыма и пыли сейчас было меньше, чем при бомбежке. Комбат мог видеть позицию боевого охранения, правый и левый фланги своего батальона. Недавно зеленое, усыпанное цветами поле было теперь черное.
Командир дивизии Говоруненко со своего передового наблюдательного пункта хорошо видел, как под прикрытием артиллерийского огня шли вражеские танки. Он приказал подполковнику Азарову дать заградительный огонь на пути движения танков. Сам сосредоточенно смотрел на оперативную карту, расстеленную перед ним.
Комдив старался предугадать маршрут танков, определить, куда они нанесут удар. Вскоре над блиндажом комдива с воем пролетели снаряды. Дым и огонь окутали фашистские танки.
Лейтенант Гусев, наблюдавший за продвижением танков, на какое-то время потерял их из виду. Но вскоре танки прорвались сквозь заградительный огонь и направились прямо на позиции боевого охранения. Эти громадины с длинными стволами шли медленно, но лейтенанту казалось, что они идут с невероятной скоростью. Их снаряды, пущенные с коротких остановок, поднимали землю то впереди, то позади траншеи, где находился лейтенант.
Андрей Гусев пытался определить, сколько же пройдет времени, пока танки подойдут к его траншее. Но тут из-за бугра, правее автомагистрали, показалось еще несколько танков с десантом автоматчиков. От мысли, что вся эта лавина танков через несколько минут будет здесь, в груди лейтенанта на мгновение шевельнулось чувство страха. «А ведь они раздавят всех...» Он все больше и больше терялся, им овладела неуверенность. «Что делать? Какую команду подать?» Андрей не находил нужных слов, верного решения. Он побледнел. Если бы артиллерист старший лейтенант Александр Циркин, для которого сейчас, кроме идущих на них танков, ничего не существовало, посмотрел на лейтенанта, то сразу бы заметил, как мелкая дрожь бьет его плечи. [135]
Гусев быстро опомнился. «Хорош командир, — упрекнул он себя, — как заяц дрожишь». Стыдясь минутной слабости, он украдкой глянул на старшего лейтенанта Циркина и, убедившись, что тот на него не обращает внимания, немного успокоился. Стараясь подавить дрожь в своем теле, лейтенант напряженно, с надеждой смотрел на узкую полоску земли впереди позиции боевого охранения.
— Только бы взорвались, сработали! — шептал он про себя. Вдруг лейтенант вспомнил, что он еще не подал команду боевому охранению.
— Гранаты, бутылки — к бою! — прокричал он что было сил. Его голос срывался. По лицу стекали капли пота. Громкий голос и мысль, что найдено нужное решение, вернули Гусеву уверенность. Когда осталось несколько сот метров до боевого охранения, танки резко увеличили скорость.
Младший сержант Андрей Трегубое, увидев в просвете амбразуры, как из лощины грузно выползли танки с десантом, воскликнул:
— Вот они, проклятые!
Он впился плечом в ложе пулемета и нажал на спусковой крючок. Длинная очередь, словно сильный ветер, сдула с переднего танка автоматчиков. Трегубов прицелился и дал очередь по второй группе десантников. Недалеко от Трегубова сотрясался пулемет младшего сержанта Казанцева, недавно вернувшегося из госпиталя. Танки, дойдя до минного поля, с ходу наскочили на мины, из-под гусениц переднего вырвалось пламя.
Другие машины, как по команде, разом замедлили ход. Только этого ждал старший лейтенант Циркин. Он крикнул в трубку телефона:
— Огонь!
Ударила одна, потом другая, третья замаскированные пушки прямой наводки. Сразу вспыхнуло два костра, а потом еще.
Десантники в зелено-коричневых маскировочных халатах рассыпались по обгорелой земле. Их косил огонь наших пулеметов. Не решаясь идти вперед без танков, они залегли перед минным полем. По танкам торопливо били и били бронебойщики взвода лейтенанта Алексея Наумова.
— Товарищ капитан, на проводе боевое охранение! — возбужденным голосом крикнул телефонист. Покатаев не глядя протянул руку и быстро взял трубку.
— Почему молчал, как там у тебя? [136]
— Прямое попадание на линию, — торопливо говорил на другом конце провода лейтенант Гусев. — Атакуют десять танков с десантом автоматчиков, поддержите огоньком.
— Вижу... Поддержим... Держись крепко... Не вздумай отходить, пока такой необходимости нет. Будь жив, дорогой!
Спокойный, дружеский голос комбата прибавил лейтенанту уверенности.
— Герман Яковлевич, дружище, помогите Гусеву... — комбат снова прильнул к стереотрубе.
— По фашистским танкам — беглым! — кричал в трубку командир дивизиона Мальшаков.
Покатаев увидел: между танками рвались снаряды. Один танк стал кружиться на месте: снаряд попал в гусеницу. Другой вспыхнул, и по ветру потянулся черный дым.
— Хорошо, — одобрил комбат артиллеристов.
В его черных блестящих глазах появились искорки радости — молодцы, так и надо...
Вражеская артиллерия с ожесточением била по боевому охранению. Сильный огонь вели и танки. Появились раненые и убитые. Первый номер пулемета Андрей Петрович Трегубов был ранен в ногу, но он не покинул поле боя, после перевязки продолжал бить по фашистам, которые подползали к траншее боевого охранения. В этот критический момент боя пулемет, который бил чуть правее лейтенанта Гусева, замолчал.
— Что случилось, почему не стреляешь? — крикнул лейтенант.
Потом бросился туда. Голова пулеметчика уткнулась в землю, струйка крови стекала со лба. Гусев быстро лег за пулемет, сам открыл огонь по приближающимся фашистам. Гитлеровцы не выдержали, залегли. Тогда Гусев передал пулемет своему ординарцу, а сам, переходя от бойца к бойцу по траншее, громко подавал команды, чтобы его увидели и услышали подчиненные. Лейтенант хорошо понимал, что присутствие командира в бою среди солдат всегда придает больше уверенности, их сила как бы удваивается.
— Ну, братцы... держитесь... молодцы!.. — подбадривал он солдат, стреляя из автомата по гитлеровцам.
Многие раненые, увидев своего командира рядом, превозмогая боль, взялись за автоматы и стали бить по наступающему врагу. Танки подошли уже совсем близко. [137]
Ведя огонь из пушек и пулеметов, они приближались к окопам боевого охранения.
Лейтенант Гусев выглянул за бруствер, и у него екнуло сердце: танк шел прямо на траншею. За ним, стреляя из автоматов, бежали гитлеровцы. Танк и фашисты казались неуязвимыми, будто заколдованные, проходили они сквозь разрывы снарядов и мин. Лейтенант, приложившись к автомату, одну за другой дал несколько очередей по врагу. Танк все шел вперед. Гусев приказал пулеметчику стрелять по смотровым щелям танка.
— Гранаты к бою! — громко скомандовал лейтенант. Кто-то швырнул гранату. Она упала, не долетев до танка.
— Не торопиться, зря гранаты не бросать! — кричал Гусев. Он взял две противотанковые гранаты, притаился, потом швырнул их. Полетели еще десятки гранат, брошенные солдатами. С правого фланга по танку били несколько противотанковых ружей. Вдруг танк резко повернулся и стал кружиться на месте.
— Бейте, пока он крутится! — кричал Гусев. Бутылка с горючей жидкостью, брошенная Казанцевым, подожгла его.
Другие танки, не сумев преодолеть минное поле и огонь нашей артиллерии, отстреливаясь, медленно поползли назад.
Атака немцев захлебнулась. Перед позицией боевого охранения батальона Покатаева чадили два догорающих танка со свастикой на башне, один стоял на минном поле с опущенной пушкой. У траншеи тоже горел «костер». Тут и там валялись трупы фашистских вояк.
Полковник Говоруненко синим карандашом делал пометки на карте, уточнял подробности боя. Военный опыт научил полковника, что в таких условиях не нужно торопиться, делать поспешные выводы. Он по мельчайшим признакам боя пытался уловить главное в действиях противника, чтобы принять верное решение и на удар врага ответить двойным ударом.
— Вы предполагаете, что немцы подтягивают главные силы к исходным позициям для атаки? — спросил подполковник Азаров.
— А как думает «бог войны»? — на вопрос ответил вопросом комдив.
Телефонный зуммер прервал разговор. Комдив взял трубку. Докладывал командир полка Фролов: [138]
— Атаку пока не возобновляют, но слышен шум моторов.
В это время в блиндаж вошел начальник штаба дивизии подполковник Ложко.
— Что нового, Константин Михайлович, как дела у правого соседа? — обратился к нему комдив.
— Танки и пехота атаковали боевое охранение 52-й гвардейской стрелковой дивизии, но, не добившись успеха, прекратили атаки, — докладывал начальник штаба. — А вот на участке 67-й гвардейской стрелковой дивизии дело похуже. Гитлеровцы сбили боевое охранение, вплотную подошли к переднему краю обороны дивизии, сейчас ведут огневой бой. У нашего левого соседа пока все спокойно...
Офицеры политотдела были в сборе. Инструктор Ахмедзянов рассказывал какую-то забавную историю. Все делали вид, что они увлечены рассказом Мухамеда Ахтомьяновича. На самом деле это была только попытка скрыть за веселым рассказом свое волнение. Они сейчас думали совсем о другом — о предстоящем бое. Ведь не только офицеры политотдела, но и каждый солдат знал, что против нас враг сосредоточил огромную силу. Было известно, что только в районе Белгорода противник имеет одну мото-, около десяти танковых и семь пехотных дивизий. Непосредственно против нас находилась танковая дивизия «Мертвая голова» и 168-я пехотная дивизия, чуть западнее от них — «Адольф Гитлер».
Эти эсэсовские дивизии формировались из самых отъявленных головорезов и вооружались лучшей техникой, какая имелась в фашистской армии. Гитлер бросал их всегда на главные направления. На рассвете нам предстояло встретиться с ними. Поэтому волнение офицеров политотдела было закономерным, и, как ни старались они скрыть его, это не совсем удавалось.
Каждого из них я знал очень хорошо. Ведь они были не просто моими подчиненными, но и самыми близкими друзьями, товарищами. Дружба эта была не один раз проверена за годы войны в сражениях и скреплена кровью. Конечно, волнуются, как же не волноваться — сегодня за какие-то три-четыре часа боя дивизия потеряла более пятидесяти человек.
...За столом — Василий Федорович Опарин, ответственный секретарь дивизионной партийной комиссии. По годам, пожалуй, многим годится в отцы. Он сейчас [139] готовит дела по приему в партию на заседание, которое должно было проводиться в стрелковом батальоне 45-го полка. На крупном лице секретаря, со светлыми, немного усталыми глазами, почти никак не отражается веселый рассказ Ахмедзянова.
За годы войны почти все заседания партийной комиссии Василий Федорович проводил на передовых позициях, в окопе, блиндаже, а то просто в траншее. На этих заседаниях было обсуждено около девяти тысяч заявлений. Бывало, когда он представлял на утверждение решение партийной комиссии о приеме в ряды партии, то с увлечением рассказывал о подвигах каждого из вступавших.
Рядом с Опариным сидел инструктор по пропаганде, высокий, широкоплечий — косая сажень в плечах, с крупными чертами лица, Николай Алексеевич Котов. Это неторопливый и расчетливый в движениях бесстрашный человек. Будучи пропагандистом 1241-го полка, он вместе с бойцами участвовал в освобождении от оккупантов сел Калининской области, бывал всегда там, где труднее, где опаснее, увлекая за собой воинов. В одном из боев под Ржевом Котова ранило, но из дивизии он не ушел. Вылечился в медсанбате, и его назначили инструктором политотдела дивизии. Николай Алексеевич, слушая рассказчика, своими репликами старался сделать рассказ более смешным.
Небольшого роста, круглолицый — сам сгусток энергии, — Исаак Маркович Рабинович, инструктор по работе среди войск и населения противника, слушая рассказ Ахмедзянова, весело смеялся. Сегодня у него «свободный» день, передачи для солдат врага не намечалось, но он был готов хоть сейчас идти на передовую.
Павел Фалалеевич Клименов, инструктор по учету партийно-комсомольских документов, не терял зря времени: заполнял партийные билеты, которые нам с ним предстояло сегодня ночью вручить в стрелковых батальонах 43-го полка.
Редактор дивизионной газеты «На защиту Родины» Степан Николаевич Бекарев, прежде чем дать мне на просмотр, еще раз читал только что набранную листовку о подвигах героев сегодняшнего боя: сотрудники газеты уже успели побывать на передовой.
Долго совещаться не было времени. До начала нашей артиллерийской контрподготовки мы должны были быть в частях. Быстро договорились, что надо делать в подразделениях, [140] кто в какой полк пойдет, и разошлись. Едва успели дойти до передовой, как на позициях поддерживающих нашу дивизию артиллерийских частей взвились десятки ракет, и сразу же дрогнула земля. Открыли беглый огонь по противнику более ста орудий и установок гвардейских минометов, участвующих в общей армейской контрподготовке. На позициях врага, в районе Белгорода, бушевал огненный смерч.
— Вот это силища! Жаль, мало, только пять минут, — сказал кто-то.
— Ничего. Еще будет. Вот вам и подкрепления наших слов. А то говорим бойцу, что мы не одни, за нами сила. А он не видит ее. Вот теперь видно, — радуясь, добавил Дмитрий Алексеевич Петровский, агитатор полка.
В своих воспоминаниях командующий нашей армии генерал И. М. Чистяков отмечает: «Я считаю, что наша артиллерийская контрподготовка дала неплохой результат... Как нам рассказывали потом жители Томаровки, гитлеровцы всю ночь возили раненых и убитых...»{10}
Мы еще раз проверили готовность подразделений к предстоящему бою: все ли сделано, все ли на своих местах. Говорили с солдатами, командирами, всю ночь провели в окопах, в боевых охранениях, беседовали с коммунистами и комсомольцами. Все ждали вражеское наступление, но ни у кого мы не заметили уныния. Просто люди были готовы к бою.
В четвертой стрелковой роте мы с Петровским застали конец беседы, которую проводил с солдатами командир роты старший лейтенант Владимир Антонович Волков:
— Наша задача — не пропускать врага, сойтись с ним грудь с грудью. Остановить, измотать его силы, обескровить и уничтожить перед передним краем обороны.
Парторг Чупров добавил:
— Может, нас ждет смерть. Но фашисты через оборону нашей роты не пройдут.
И в других подразделениях наблюдалась та же картина. Воины не спали. Разве заснешь перед таким боем, какой ждали? Каждому хочется поговорить друг с другом, написать письма родным, близким, может, в последний раз. Это же мы увидели и в блиндаже взвода комсомольца лейтенанта Погорелова. Возле лампы, сделанной из снарядной гильзы, солдаты писали письма, некоторые вполголоса разговаривали. После нашей беседы с теми, кто [141] находился в блиндаже, командир взвода Погорелов подошел к члену партийного бюро полка капитану Петровскому и передал ему несколько сложенных вдвое листов бумаги.
— Что это, Павел Александрович? — спросил капитан.
— Заявление с просьбой принять меня в ряды большевистской партии, автобиография и рекомендации...
— Хорошо, как вернусь, передам секретарю партбюро полка.
Капитан открыл свою сумку, положил туда заявление, где уже лежали пятнадцать переданных ему за сегодняшний вечер. «Прошу принять меня в партию. Хочу идти в бой коммунистом». Эти слова мне, начальнику политотдела дивизии, были очень близки. Их ежедневно писали воины, желая навсегда связать свою судьбу с партией, передать партии Ленина свое сердце, всего себя. Много раз приходилось читать их на измятых, иногда облитых кровью клочках бумаги, взятых из карманов павших в сражениях воинов. Не всегда удавалось вовремя собрать коммунистов и рассмотреть поданные заявления. А иногда не успевали закончить собрание или заседание бюро: на подразделение неожиданно нападал враг. Тогда коммунисты, прервав собрание, бросались в бой. Бывало и так, что в бою погибал тот, чье заявление обсуждалось. Так случилось и с лейтенантом Погореловым. На рассвете начался тяжелый бой, а к концу дня уже не стало среди нас комсомольца Погорелова, пал в бою смертью храбрых. Рассматривая заявление без него, партийное бюро полка в постановлении написало: «Считать лейтенанта комсомольца Павла Александровича Погорелова коммунистом, так как он беззаветно, как коммунист, бился с врагом в бою».
За годы войны более десяти тысяч заявлений со словами «Прошу принять меня в партию...» были поданы в партийные организации частей и подразделений нашей дивизии. Воины хотели в битве нести у сердца партийный билет.
Прошло около сорока лет с тех пор, как отгремели последние залпы Великой Отечественной войны, но я до сих пор помню слова, прочитанные тогда во фронтовой газете:
Всегда вперед идти в бою открытом!В эту ночь долго коптили фитили в снарядных гильзах в блиндажах воинов передней линии. Извилистая глубокая траншея вывела нас к позициям роты, которой командовал Виктор Иванович Катаев. В кругу бойцов стоял помощник начальника политотдела по комсомольской работе капитан Андриянов и вручал комсомольские билеты тем, кого приняли сегодня в комсомол. Он, пожимая руку каждому из них, говорил: «Поздравляю с получением комсомольского билета. Надеюсь, что в бою оправдаете высокое звание члена Ленинского комсомола».
— Оправдаю доверие, товарищ капитан! — следовали ответы.
Михаил Флегонтович Андриянов, до войны первый секретарь Нижнетагильского горкома комсомола, с началом войны прибыл в уральскую дивизию, и его избрали секретарем бюро комсомольской организации 1245-го стрелкового полка. С первого дня боевых действий полка Михаил всегда находился там, где требовался комсомольский огонек. Когда тяжело ранило командира стрелковой роты и некому было заменить его, он взял командование на себя. Вскоре Михаил тоже получил рану, но до конца боя не ушел, продолжал управлять ротой. В медсанбат отправился только тогда, когда назначили нового командира роты.
В июне сорок второго года, после того как по болезни из дивизии выбыл помощник начальника политотдела дивизии по комсомольской работе Петр Александрович Репьев, вместо него назначили Михаила Андриянова. Он мало бывал в политотделе, а больше находился в подразделениях, среди солдат, в окопах, блиндажах. Михаил учил комсоргов полков, батальонов, рот, как лучше помочь командирам подготовить личный состав к боям, помогал организовать прием молодых воинов в ряды Ленинского комсомола. Там же он заполнял членские билеты, вручал их вновь принятым прямо в окопах передовой линии или боевого охранения. Миша тяжело переживал, когда инструктор политотдела по учету партийно-комсомольских билетов капитан Павел Клименов показывал ему возвращенный в политотдел им же выданный, недавно пробитый пулей и обагренный кровью комсомольский билет с отметкой «убит».
...Возвращаясь из района хутора Ерик, мы зашли в роту автоматчиков, которой командовал старший лейтенант Павел Георгиевич Золотухин. Был час ночи. Кроме [143] часовых и дежурных, все спали: кто в блиндаже, кто, обняв автомат, у блиндажа.
Петр Критенин, мой ординарец, улыбнулся, показывая на спящих, сказал:
— Спят, как чапаевцы...
Была еще свежа у всех нас в памяти только что просмотренная кинокартина «Чапаев», показанная клубом политотдела во всех подразделениях дивизии. Реплика Петра и вид спящих солдат напомнили мне эпизод, описанный Фурмановым в книге «Чапаев».
Перед рассветом я вернулся на наблюдательный пункт командира дивизии. Комдив и оперативная группа штаба дивизии уже находились здесь. Петр Дмитриевич, стоя у своего походного стола, разговаривал по телефону. По его ответам было понятно, что на том конце провода командарм генерал Чистяков. Положив трубку, комдив произнес:
— Командующий сказал, что он уверен: дивизия и на этот раз покажет свой уральский характер, будет стойко стоять на занимаемом рубеже. Генерал предупредил, что скоро начнется повторная контрподготовка.
Комбат Покатаев еще раз обошел рубеж обороны батальона. Как хороший хозяин осматривает свой дом, ожидая ненастную погоду, так и он проверил готовность рубежа и людей к бою. Все извилины, холмы, сплошь изрытые траншеями и окопами, шоссе и вкопанные вокруг него в землю пушки, танки 96-й танковой бригады, ямки и даже отдельные кусты — все было ему хорошо известно. Он вернулся к своему наблюдательному пункту, на командный пункт не пошел.
Стояла тишина, только со стороны Белгорода нет-нет да и доходил едва уловимый рокот танковых моторов.
— Я сейчас немного прилягу, — сказал он своему ординарцу, — если усну, через час разбуди.
Расстегнув ворот гимнастерки и расслабив ремень, капитан лег на расстеленную ординарцем шинель. Но уснуть не смог. Поворочавшись с боку на бок, он зажег спичку и посмотрел на часы. Было десять минут второго. Капитан поднялся.
— Товарищ комбат, вас просит командир полка! — сказал телефонист, передавая телефонную трубку капитану.
— Что нового впереди? [144]
— Пока тихо. Боевое охранение сообщает, что слышен говор и какие-то металлические звуки. Моторы перестали работать.
— Понятно. Затишье это, видимо, перед бурей. — Прощаясь с комбатом, Василий Максимович Фролов добавил: — Смотри в оба.
День первый, пятое июля
На востоке обозначилась золотистая, маленькая полоска зари. Пятое июля. Стрелки часов показывали 3.00. В чуткую тишину ворвался мощный грохот залпа артиллерии. Началась наша повторная контрподготовка.
Впереди, над исходными позициями врага, бушевало море огня. Канонада контрподготовки из 600 орудий и минометов Воронежского фронта продолжалась непрерывно в течение 30 минут. Это было незабываемое зрелище. Огонь, пыль и дым окутывали вражеские позиции.
Об этой контрподготовке маршал Г. К. Жуков пишет: «Мы слышали и ощущали ураганный огонь, и невольно в нашем воображении возникла страшная картина на исходном плацдарме противника, внезапно попавшего под ураганный удар контрподготовки. Застигнутые врасплох вражеские солдаты и офицеры наверняка уткнулись носом в землю, в первую попавшуюся яму, канаву, траншею, любую щель, лишь бы скрыться от ужасающей силы разрывов бомб, снарядов и мин...»{11}
Плененные пятого и шестого июля гитлеровские солдаты и офицеры рассказывали нам, что эта артиллерийская контрподготовка нанесла им большой не только материальный, но и моральный ущерб. Солдаты пришли в замешательство. Один из пленных говорил:
— Мы думали, что русские опередили нас и не мы будем наступать, а русские.
Так думал не только он один. Внезапности удара у врага не получилось. Но, бросив в бой только на одном Белгородско-Курском направлении свыше тысячи танков и почти трехсоттысячную армию, противник уже не смог остановиться. Такова уж логика войны: пущенная машина работает порой и по инерции. [145]
В 3.50 загремела вражеская артиллерия на левом фланге, на участке нашего 1241-го стрелкового полка.
Командир 1241-го стрелкового полка майор Карклин доложил комдиву, что пехота при поддержке до пятнадцати танков атакует батальон Безбородова. Артиллеристы встретили вражеские танки заградительным огнем, ударили и пушки прямой наводки. Они подбили несколько танков, прижали к земле пехоту противника.
Наступление немцев в районе Черной Поляны немного озадачило командира дивизии. Он спрашивал:
— Неужели гитлеровцы будут наносить главный удар через Северный Донец? — Сам же отвечал: — Это же невыгодно им.
— Зато нам выгодно, — сказал начальник оперативного отделения штаба дивизии Павел Яцуба, который пришел на НП, чтобы попрощаться с нами: его переводили в соседнюю дивизию.
— Возможно, они хотят ввести нас в заблуждение и пока скрывают свои цели? — заметил Павел.
— Об этом я и думаю. Не начали ли они наступление восточнее Белгорода с целью отвлечь внимание нашего командования от своего главного удара? Ну что же, немного подождем с выводами, — добавил комдив.
Ждать долго не пришлось. Пока мы вели бой на левом фланге дивизии, стрелки часов подошли к шести. Вдруг, приглушая звуки на участке 1241-го стрелкового полка, воздух наполнился гулом моторов многочисленных самолетов, надвигающихся несколькими ярусами, поэшелонно, с направления Белгорода.
Около пятидесяти из них, отделившись от основной группы, стали приближаться к переднему краю 1243-го стрелкового полка нашей дивизии. Остальные как коршуны бросились на оборону нашего правого соседа — 52-й гвардейской стрелковой дивизии.
Зенитчики открыли заградительный огонь. «Юнкерсы», словно не замечая огня, построились в свой излюбленный круг и начали бомбить.
В воздухе завязался воздушный бой. «Яки» пытались прорваться к бомбардировщикам, а «мессеры» навязывали им бой и не пропускали к «юнкерсам». Вот на несколько минут мечущиеся точки исчезают в облаках, потом появляются снова, отмечая свой путь линиями разреженного воздуха. Сходятся в смертельной схватке, снова расходятся, пытаясь обмануть один другого на высоте. Раздаются пулеметные и пушечные очереди. Вот [146] «як» в хвосте у «мессера». Фашист пытается оторваться от него, но не может. Сейчас наш новый «Як-7Б» не уступает фашистским истребителям ни по скорости, ни по маневренности. «Мессер» резко уходит вверх, «як» тоже «на горке». Вдруг видим: «мессер» закачался, появился черный дым, который хвостом потянулся за падающим на землю фашистским стервятником.
А на земле, на наших позициях, беспрерывно рвались вражеские бомбы и снаряды, поднимая в воздух столбы земли, огня и дыма. Под прикрытием артиллерийского и минометного огня, стреляя с ходу, правее шоссе шли фашистские танки.
С наблюдательного пункта я хорошо видел колонну фашистских танков. Впереди шло до 20 «тигров». Непосредственно за ними, побольше по количеству, — самоходные пушки «фердинанд», а затем средние танки и бронетранспортеры с пехотой. Если бы не война, если бы это шли не вражеские машины, можно было бы любоваться четкостью их построения. Они двигались не торопясь, уверенные в своем могуществе и неуязвимости.
Полковник Говоруненко, обращаясь к командующему артиллерией, сказал:
— Ну, Николай Данилович, принимай парад.
Подполковник Азаров подал сигнал. Тут же ударили с закрытых позиций орудия артиллерийских полков. Многочисленные разрывы окутали строй танков. На какой-то миг боевые порядки врага расстроились. Несколько танков остановилось, в двух-трех метрах показался дым. Но остальные, быстро заняв места выбывших из строя танков, ускорив ход, устремились к переднему краю нашей обороны. Чуть правее этой группы, против обороны 52-й гвардейской дивизии, показалась туча пыли, видимо, поднятая быстро идущими танками.
Петр Дмитриевич сидел с биноклем в руках, не поднимая его к глазам. Мохнатые, почти сросшиеся брови комдива сошлись в одну линию. Видно было, что он напряженно думает, так же как и все мы, находящиеся с ним рядом: «Что может произойти сейчас впереди? Идет сила невиданная... Выдержат ли воины переднего края? А если эта орава прорвется? Что тогда?..» Эти тревожные мысли переворачивали все внутри. Комдив старался не выдавать своего волнения, сдерживал себя, терпеливо ждал первого сигнала с правого фланга дивизии, куда сейчас острием направлен удар врага. Мне показалось, [147] что за эти несколько минут неясности он как будто даже осунулся.
На оборону батальона Покатаева неудержимой лавиной катились вражеские танки.
Коммунист Григорий Покатаев хорошо знал: если сейчас, в первые минуты боя, сдадут нервы, пошатнется уверенность в своей силе у сидящих в траншеях и окопах, то все будет кончено. Враг, как пушинку, сметет батальон с обороняемого рубежа. А ведь рубеж обороны его батальона — по существу, маленький щит на одной из точек Курского выступа, который любой ценой, во что бы то ни стало должен устоять, сдержать страшный удар озверелого врага. От стойкости таких точек сейчас зависит успех боя на огненной Курской дуге.
Комбат перестал считать танки, опустил бинокль. В телефонную трубку он отдавал отчетливым, требовательным голосом отрывистые приказания командирам рот и подразделений поддерживающей батальон артиллерии. Во всех батареях у своих орудий застыли расчеты. Бронебойщики, пулеметчики и автоматчики как бы срослись со своим оружием.
Танки все ближе подходили к позициям батальона. Впереди и между машинами рвались снаряды наших гаубиц и тяжелых пушек. Но танки все катились вперед, словно не обращая внимания на разрывы снарядов. Они не убыстряли хода — шли плавно. Если один выходил из строя, остальные тут же смыкали ряды. Точно как в кинокартине «Чапаев» офицерский полк шел в «психическую атаку».
Вскоре стал отчетливо доноситься до переднего края шум танковых моторов. Комбат опять взял бинокль. Было видно — за первой линией танков шло еще множество черных коробок. Несколько из них, выпуская черный дым, остановились, остальные продолжали движение. Вот пройдена линия боевого охранения. Замедлив ход, они разом открыли огонь по нашему переднему краю. После нескольких залпов, ускорив движение, стреляя без остановок, танки шли вперед. С ходу они наскочили на минное поле, три машины подорвались, стало заметно замешательство в боевых порядках врага.
— Огонь! — крикнул Покатаев и несколько раз выстрелил из ракетницы вверх. Разом загремела оборона батальона. Били противотанковые пушки прямой наводки. [148]
Застучали бронебойки, застрочили пулеметы, автоматы. Из рощи вела огонь минометная рота капитана Петра Шипицына. Бесчисленные разрывы снарядов и мин, звуки выстрелов подавили рев танковых моторов.
Над полем, еще час назад тихим, сейчас стоял сплошной грохот и лязг металла. Гулял огненный смерч. То там, то тут возникали багрово-оранжевые вспышки.
Позвонил Фролов. Он доложил комдиву, что в районе хутора Ерик на минных полях подорвалось четыре танка, в бой с танками вступили орудия прямой наводки 1240-го и 694-го иптапов{12}, залпы «катюш» 79-го и 16-го гвардейских минометных полков накрыли пехоту.
С наблюдательного пункта комдива уже не видно, что делается перед передним краем обороны. Поле боя гудит от разрывов, черный дым и вихри пыли бушуют впереди и на позициях дивизии, заслоняя поднимающееся солнце. Небо стало серым, как будто надвигалась ночь. Казалось невероятным, что люди, находящиеся в окопах, смогут хоть на минуту остановить катившееся на них стальное чудовище.
Бой шел уже более часа. Воины уральской дивизии сдерживали гитлеровские танки по ту сторону противотанкового рва и минных полей. Ветер разносил во все стороны запах пороховых газов и раскаленного железа горящих танков. До десяти танков горят только перед обороной нашей дивизии. Что делалось на участках наших правого и левого соседей — уже не было видно. Все заволокло дымом и пылью.
Фашистские танки маневрировали, бросались из стороны в сторону, пытались нащупать слабое место в нашей обороне. Атака вражеских пехотинцев следовала за атакой. Они старались прорваться на передний край обороны батальона Покатаева. В одном месте танки подошли почти вплотную к траншее, к окопам стрелков и автоматчиков. Но они тут же попали под перекрестный огонь артиллерии и бронебоек. Воины стрелковых взводов, которыми командовали лейтенанты-комсомольцы, только утром подавшие заявления с просьбой принять их в партию, Яковлев и Осипов, осыпали их гранатами, бутылками с горючей жидкостью. Пулеметчики старшего лейтенанта Жукова стали поливать их свинцовым дождем. Они стреляли по смотровым щелям танков бронебойными [149] патронами, давали длинные очереди по пехоте. От пулеметчиков не отставали бронебойщики лейтенанта Наумова. Сержант Кузнецов первым подбил танк.
— Бейте их гранатами... отобьем... больше смелости!.. — с силой швыряя гранаты и стреляя из автомата, кричал парторг роты Чупров.
Недалеко от него беспрерывно бил пулемет Латыпова. Из автоматов, винтовок стреляли бойцы отделения сержанта Коношинского.
Из лощины, прямо на участок обороны, где находился дзот расчета старшего сержанта Леонова, поднялись в атаку фашисты. Их было около роты. Старший сержант слился с пулеметом. Он сейчас не видел ничего, кроме приближающегося к первому ориентиру врага. Вот он нажал на спусковой крючок. Огонь пулемета скосил гитлеровцев.
Потеряв до двух десятков убитыми и ранеными, фашисты залегли. Пулемет продолжал стрелять, не давая им подняться.
Вдруг тупые удары сотрясли бревенчатый накат дзота. Попавший в дзот через амбразуру едкий дым сдавливал дыхание пулеметчикам.
— Все равно будем бить! — крикнул Леонов и опять застрочил из пулемета, когда цепи фашистов вновь поднялись в атаку. Одной очередью он выпустил всю ленту. Гитлеровцев как будто ветром сдуло.
Снова разрывы вражеских снарядов вокруг дзота. «Засек, гад, — тревожился командир расчета Леонов. — Сейчас заровняет все».
— Быстро снять пулемет — и на запасный, — приказал он расчету.
Трое взялись за скаты пулемета, чтобы снять его с площадки. Но не успели поднять пулемет, как взрыв страшной силы потряс дзот. Пулемет грохнулся на пол. Леонова взрывная волна отбросила к стенке дзота. Второй номер пулемета был тяжело ранен, двое из расчета получили легкие ранения.
— Бегом за мной! — крикнул Леонов и, подняв тяжело раненного солдата на руки, бросился в ход сообщения. За ним, таща пулемет, спешил расчет. Едва они отбежали от дзота метров на тридцать, как вверх полетели бревна дзота.
Оказав помощь раненым, Леонов быстро установил пулемет на новом месте и открыл огонь по фашистам. [150]
Приданная батальону капитана Покатаева артиллерия своим огнем преградила путь вражеским танкам и пехоте.
Комбат увидел, как один за другим окутались огнем два танка, а у третьего отлетела в сторону сорванная снарядом башня. Такой случай капитан за два года войны видел впервые и не поверил своим глазам.
— Что, сволочи! Получили?! — кричали ободренные успехом артиллеристы расчета свердловчанина Шишкина, но их голоса тонули в реве орудий и разрывах снарядов.
Вскоре один «тигр», преодолев наш противотанковый ров, стал приближаться к переднему краю 2-го стрелкового батальона. Вот он на несколько секунд остановился, как бы присматриваясь, где лучше проскочить через ручеек, что бежал перед ним. Это были роковые секунды для «тигра». Сразу же несколько снарядов, выпущенных из орудий батарей капитана Ковтуна, ударили в него. Танк застыл на месте.
Враг не ослаблял обстрел переднего края батальона. Вышли из строя несколько наших орудий и пулеметов. То там, то здесь слышались стоны раненых, появились убитые.
Но упорство воинов батальона росло с каждой минутой. Легкораненые не уходили в санчасть и, наспех перевязавшись, продолжали бить врага.
Через час после начала атаки бой достиг такого накала, когда фашисты уже не могли идти вперед. Горели вражеские танки, пехота залегла. Мощный огонь нашей артиллерии, гвардейских минометов не давал ей возможности поднять голову.
Вскоре неприятель не выдержал огня уральцев, отошел назад.
...Первая, наиболее опасная и очень сильная танковая атака противника была отбита. Перед батальоном стояли четыре танка. Два из них, выпуская черный дым, догорали недалеко от первой траншеи.
— Для начала неплохо, — вытирая вспотевший лоб пилоткой, произнес старший сержант Шишкин.
— По этому случаю давайте закурим, товарищ старший сержант, — вытаскивая из кармана кисет с табаком, предложил наводчик. Этот кисет с надписью «Дорогому защитнику Родины» наводчик получил вместе с подарком под Ржевом, когда дивизию посетили делегаты Урала. Хранил он его как память о родном крае. Кисет как бы согревал бойца, давал ему силы в тяжелые минуты боя. [151]
Потянулись солдаты к табаку. Сидя у орудия, усталыми руками свернули «козьи ножки» и жадно вдохнули горьковатый дым махорки вместе с воздухом, густо насыщенным пороховым дымом.
Казалось, никогда еще не было у них таких приятных затяжек, как сейчас. Но передышка оказалась недолгой. Вновь стали рваться вражеские снаряды у огневых позиций артиллеристов.
Отбитая первая атака танков, где было много «тигров», имела огромное значение не только для батальона Покатаева. Она повлияла на ход и исход боя в целом на участке обороны дивизии. Она укрепила волю людей к победе и их уверенность в своих силах. До этого боя наши воины были знакомы с тяжелыми танками врага «тигр», «пантера», самоходной пушкой «фердинанд» только по рассказам и по схемам. А после того как они с ними встретились «с глазу на глаз» на поле боя, воочию убедились, что, несмотря на действительную их мощь, слухи об их неуязвимости были преувеличены. Несколько горящих «тигров» на участке обороны дивизии убедительно это доказывали. От артиллерийских снарядов, от бронебоек «тигры» горят не хуже, чем танки, подбитые в обороне под Москвой.
Передышка длилась недолго. Около восьми часов утра пушки и минометы врага от методического огня, который они вели по нашим позициям после своей неудачной атаки, перешли к шквальному. Множество «юнкерсов» налетело на передний край нашей обороны. Они пытались бомбовыми ударами расчистить путь своим танкам. Из-за рощи, что юго-западнее хутора Ерик, снова показались танки и пехота на бронетранспортерах. Вскоре вся эта лавина ринулась в атаку. Теперь танков шло гораздо больше, чем в первый раз, и атака была интенсивнее. Гитлеровцы действовали напористее. Очевидно, они хотели расквитаться за первую неудачу.
«Около сорока танков и пехота атакуют Игнатенко. Большая группа танков и пехоты наносит удары по обороне правого соседа — 155-го гвардейского стрелкового полка в районе Березова», — докладывал комдиву командир 1243-го стрелкового полка.
Говоруненко, выслушав подполковника Фролова, более спокойным тоном, чем обычно, сказал: [152]
— Василий Максимович, учти, на тебя жмет наша старая знакомая — «Мертвая голова». Ты ведь знаешь повадки ее командира еще по боям под Ржевом, не давай себя околпачить...
Поговорив с Фроловым, комдив соединился с командиром левофлангового полка майором Карклиным, где уже второй час шел ожесточенный бой с танками и пехотой врага. Атаки фашистов против 1241-го стрелкового полка с каждой минутой становились более яростными, но Говоруненко больше тревожился не за этот фланг дивизии, а за правый. Хотя на правом фланге бой только развертывался и уже успешно были отбиты первые атаки, но боевой опыт, знание тактики врага подсказывали комдиву, что главные события развернутся там.
После каждого разговора с командиром соседней дивизии полковником Некрасовым наш комдив все больше мрачнел. Около десяти часов, после очередного разговора с Некрасовым, комдив встревоженно сказал:
— Немцы прорвали оборону пятьдесят второй гвардейской дивизии, более пятидесяти танков и пехота ворвались на передний край в районе Березова. Дивизия ведет бой с прорвавшимися танками...
Полковник связался с командиром правофлангового полка подполковником Фроловым, вызвал к себе командующего артиллерией дивизии, командира 96-й танковой бригады и командира саперного батальона.
Вскоре нам стало известно, что на участке нашего правого соседа, где была прорвана оборона, танки и пехота противника стали распространяться во все стороны, нарушая оборону 52-й гвардейской дивизии. Ее поредевшие подразделения, сдерживая врага, отходили на север. Наш правый фланг стал оголяться.
Положение осложнилось.
— Перестрой свой боевой порядок по второму варианту, — приказал комдив подполковнику Фролову. — Держись крепко!
Второй вариант означал: продолжая бой с атакующим врагом с фронта, быть готовым отражать его удары с правого фланга.
К этому моменту обострился бой и на левом фланге дивизии. В районе Черной Поляны гитлеровцы ворвались на передний край обороны 1241-го полка. Завязалась ожесточенная схватка. Но быстро и решительно принятые командиром полка и комдивом меры не дали врагу воспользоваться этим прорывом. Воины стрелкового [153] батальона капитана Григория Безбородова контратаковали прорвавшегося врага. Короткая рукопашная схватка ликвидировала опасность, гитлеровцы были отброшены назад. Приданная полку саперная рота, которой командовал капитан Николай Логачев, вновь быстро заминировала проходы, сделанные немцами в наших минных полях перед передним краем обороны полка. Воины роты под огнем противника за короткое время установили около двухсот мин. Особенно отличились своей смелостью саперы Алексей Елдашев, который установил тридцать мин, Афанасий Мазур — пятнадцать и воины взвода старшего сержанта Григория Колитенко — по восемь — десять мин. Сам сержант установил семнадцать штук, от своих саперов не отставал и капитан Логачев.
Исключительную смелость, героизм проявили одиннадцать разведчиков взвода коммуниста старшего сержанта Георгия Богданова. Они быстро выдвинулись вперед, маскируясь во ржи, подошли вплотную к атакующим гитлеровцам и открыли сильный огонь с фланга из ручных пулеметов, забросали врага гранатами.
Неожиданный удар ошеломил фашистов. Разведчики в упор расстреливали гитлеровцев. От меткого огня сотня фашистов полегла, а четверых захватили в плен. Особенно храбро действовали командир взвода старший сержант Богданов и разведчики Ефремов и Жуков.
А опасность на правом фланге с каждым часом росла. Количество прорвавшихся вражеских танков и пехоты в полосе обороны 52-й гвардейской дивизии беспрерывно увеличивалось. Теперь стало ясно, что именно там разгорелись решающие бои. Сейчас от стойкости гвардейцев зависело многое.
С нашего наблюдательного пункта было видно, как большое пространство окуталось дымом и пылью в направлении Быкова и Журавлиного, и это густое облако пыли медленно двигалось на северо-восток, к Крапивинским Дворам. Прорыв противника в центре обороны 6-й гвардейской армии все больше и больше ухудшал положение нашей дивизии. Правда, пока дивизия крепко удерживала занимаемые позиции, хоть и вела тяжелый бой с танками и пехотой врага.
Гитлеровцы быстро воспользовались создавшимися благоприятными условиями для атаки нашей дивизии с оголенного фланга. Они усилили свой нажим на оборону дивизии с фронта и одновременно через Гремучий танками и пехотой нанесли удар справа в районе Гонки. Но [154] эта хитрость им не удалась, нас не застигли врасплох. Возможность такого маневра предусматривалась, и наши войска были готовы на удар врага справа ответить двойным ударом.
Фашисты неистовствовали в воздухе и на земле, пытаясь-таки прорваться справа в центр обороны дивизии. Завязалась ожесточенная схватка. Наша артиллерия, корректируемая с высоты 225,9 старшим лейтенантом Марком Тульчинским, встретила фашистов заградительным огнем еще далеко до позиций стрелковых батальонов. Несколько танков загорелось, рухнул на землю вражеский самолет «Ю-88», сраженный метким выстрелом младшего сержанта Александра Соколова. Вражескую пехоту прижал к земле огонь «катюш», минометов роты капитанов Василия Букаева, Петра Шипицына. Пулеметный и автоматный огонь отсек гитлеровскую пехоту от танков.
После упорного боя более десяти танков ворвалось справа в расположение обороны батальона старшего лейтенанта Игнатенко. Враг уже думал, что успех обеспечен и советская пехота начнет отступать, но он просчитался. Уральцы не отступали, держались в окопах, траншеях, стреляли по немецкой пехоте из пулеметов и автоматов, не давая ей поднять голову, бросали противотанковые гранаты, бутылки с горючей жидкостью, вели огонь из противотанковых орудий.
Перевалившие через траншею вражеские танки стали подрываться на минах, поставленных саперами. По бортам прорвавшихся машин били бронебойщики младшего лейтенанта Владимира Кононова, лейтенанта Алексея Наумова. Противотанковые пушки батареи Ивана Кривошеи, сержанта Зайцева, старшего сержанта Кислицына стреляли в упор. Фашистские танки метались по полю, подставляя свои борта орудиям прямой наводки дивизиона капитана Германа Мальшакова.
Несмотря на огромные потери, гитлеровская пехота шаг за шагом приближалась к переднему краю, стремясь соединиться со своими танками. На участке первой роты, где находился парторг батальона Исмагил Исхаков, группа автоматчиков врага ворвалась в траншею. Парторг быстро организовал бойцов и вместе с ними бросился врукопашную. Фашисты не выдержали, оставив в траншее десятки убитых, отскочили назад. Южнее Гонки группа танков пыталась прорваться вглубь обороны батальона Игнатенко, но ей преградила путь истребительная батарея капитана Николаева и иптаповские пушки. [155]
В коротком бою перед огневыми позициями батареи капитана Николаева артиллеристы подожгли шесть танков. Правда, батарея тоже несла потери, одна за другой умолкали пушки, но артиллеристы продолжали биться. Один из танков вплотную подошел к орудию, и расчет не успел повернуть пушку. Тогда наводчик Цыбалев встретил «тигра» бутылкой с горючей жидкостью. Танк вспыхнул. Горящий «тигр» наскочил на пушку Цыбалева и раздавил ее. Но и сам не успел далеко уйти — брошенные гранаты добили его.
Даже тогда, когда последняя пушка батареи вышла из строя, герои-артиллеристы во главе с капитаном продолжали бой с врагом.
Не сумев преодолеть сопротивление наших воинов, гитлеровцы вынуждены были прекратить атаки южнее Гонки и отойти на исходные позиции.
Бой южнее Гонки дорого стоил и нам. Почти полностью погибла истребительно-противотанковая батарея капитана Николаева. Вышли из строя несколько иптаповских пушек, станковые и ручные пулеметы. Но враг не прошел. Воля наших воинов к победе не была сломлена, она еще больше укрепилась.
После упорного боя в полосе обороны 52-й гвардейской стрелковой дивизии (нашего правого соседа) несколько сот танков и пехотные полки противника достигли второго армейского оборонительного рубежа, который занимала 51-я гвардейская стрелковая дивизия. Примерно в 16.30 воины 51-й дивизии вступили в бой с прорвавшимися танками противника на рубеже Козьма — Демьяновка. Гвардейцы стойко обороняли свои позиции, однако остановить лавину танков они не смогли. Командование 51-й гвардейской стрелковой дивизии потеряло управление частями, локтевую и огневую связь со своими соседями. Неуправляемые войска дивизии под давлением превосходящих сил врага начали отходить на север{13}. Создалась крайне напряженная обстановка в центре 6-й гвардейской армии. Угроза прорыва фронта крупными вражескими силами на Обоянском направлении возросла как никогда.
Отход 51-й гвардейской стрелковой дивизии создал благоприятные условия для удара врага по обороне 375-й стрелковой дивизии, так как теперь не только ее [156] правый фланг, но и ее тыл был открыт. Над уральской дивизией нависла смертельная опасность окружения.
Чтобы остановить прорвавшегося врага и надежно прикрыть Обоянское направление, командование Воронежского фронта с согласия Верховного Главнокомандующего И. В. Сталина приняло решение встретить дальнейшие удары гитлеровских бронированных полчищ огнем танковых соединений с места, о чем подробно пишет М. Е. Катуков, бывший командующий 1-й танковой армией{14}. Танки этой армии своими действиями хорошо помогли и нашей дивизии отстоять занимаемые позиции.
Но это произошло позже. А пока дивизия фактически осталась позади прорвавшихся вражеских войск, но вела упорный бой, прочно удерживая Обоянское шоссе в районе Шопино и Ерик. Враг с каждым часом бросал против дивизии новые силы, пытался очистить от нее шоссе. Группа гитлеровских автоматчиков, поддержанная танками, ворвалась в траншею стрелковой роты, которой командовал старший лейтенант Григорий Алферов. Рота вступила в рукопашный бой. Командир батальона старший лейтенант Павел Голубь ударил по вражеским автоматчикам силами своего резерва. Особенно дерзко дрались в рукопашной схватке воины взвода восьмой роты лейтенанта Александра Душина, пришедшие на помощь своему соседу. Храбро действовало отделение старшего сержанта Ефима Дубровина, которое приняло на штыки вражеских автоматчиков, бросившихся на его траншею. Красноармеец Дмитрий Лещенко в разгаре боя, увидев, что командир расчета, стрелявший из станкового пулемета, ранен, подбежал к пулемету, выкатил его на новую позицию и открыл огонь по атакующим. Не один десяток вражеских солдат полег от его меткого огня. Красноармеец Трофим Котырев забросал гитлеровцев гранатами с фланга. Прорвавшимся танкам путь преградили пушки батареи Николая Ковтуна, стоящие на прямой наводке, и пушки второго дивизиона 263-го артполка. Неравный бой завязал с танками расчет противотанкового орудия комсомольца Ивана Андреенко, подбивший два танка. Когда орудие вышло из строя, расчет вступил в рукопашный бой с вражеской пехотой.
Враг не прошел. На участке третьего батальона 1243-го стрелкового полка совместными усилиями удалось [157] восстановить прежнее положение. Но более тридцати танков и пехота нанесли удар по обороне этого же полка с тыла, а до пятидесяти танков — из района колхоза «Смело к труду». Неся большие потери, враг шаг за шагом углублялся в оборону полка.
Многими воинами овладело странное, непривычное чувство. Даже бывалые из них с трепетом, с тревогой оглядывались назад. Фронт оказался за спиной.
Штаб полка переместился вглубь обороны, поближе к переднему краю. Командир полка подполковник Фролов вынужден был оставить свой наблюдательный пункт, перейти на НП командира батальона старшего лейтенанта Голубя и оттуда управлять боем. Связисты быстро восстановили нарушенную связь с подразделениями с нового наблюдательного пункта.
Враг нажимал на полк с фронта и с тыла. Полковнику Говоруненко по телефону, по радио беспрерывно докладывали о ходе боя командиры частей и подразделений. Донесения были одно тревожнее другого. Но комдив проявлял необыкновенную выдержку. Слушая сообщения командиров, он давал им необходимые указания, приказывал, требовал, принимал решения, отвечающие конкретной обстановке, не отходя ни на шаг от своего наблюдательного пункта.
— Держаться на месте, — приказывал он, — уничтожать танки, отсекать пехоту, не отступать!..
Офицеры штаба помогали командирам выполнять приказы комдива. Политотдельцы были в подразделениях, отбивающих атаки превосходящих сил врага. Время от времени о ходе боя в полосе обороны дивизии Говоруненко лично докладывал командующему армией генералу Чистякову.
У командарма сейчас было единственное требование к уральцам:
— Держаться! Держаться хотя бы до вечера!..
В течение дня по телефону со мной неоднократно разговаривал член Военного совета армии генерал Крайнев. Он интересовался ходом боя, спрашивал, выдержат ли воины дивизии напор врага, как политотдел помогает командиру дивизии. Советовал, что еще необходимо предпринять.
Воины уральской дивизии и приданные ей артиллерийские, минометные, огнеметные и танковые части держались. 1243-й стрелковый полк, как уже говорилось, отражал яростные атаки гитлеровцев «перевернутым» [158] фронтом. Особенно в тяжелом положении оказались стрелковые батальоны старшего лейтенанта Игнатенко и капитана Покатаева. Их боевые порядки беспрерывно атаковали вражеские танки с трех направлений.
Стрелковая рота, которой командовал старший лейтенант Волков, бросилась в контратаку против прорвавших оборону батальона гитлеровских автоматчиков. Обстановка сложилась крайне напряженная. И тут, как много раз до этого, помог личный пример коммунистов и комсомольцев. В тех условиях это, пожалуй, была единственная и самая действенная форма агитации. Подбадривая воинов, коммунисты и комсомольцы первыми бросились на врага. Атаку возглавили заместитель командира батальона по политчасти капитан Анисим Карих, заместитель начальника политотдела дивизии майор Илья Комаров. Группа воинов во главе с парторгом роты Петром Чупровым ударила по фашистам с фланга и начала отрезать им пути отхода. Враг не выдержал удара уральцев. Оставив много убитых, он откатился назад.
В тяжелое положение попала батарея, которой командовал старший лейтенант Дмитрий Орлов. Когда фашисты атаковали позиции стрелковых батальонов с фронта, она находилась сравнительно далеко от переднего края. Когда же вражеские танки пошли в атаку с правого фланга в районе колхоза «Смело к труду», она оказалась ближе всех к атакующим.
Наводчик свердловчанин Иван Булатов прильнул к панораме так, что казалось — не снаряд, а он сам, его сердце, наполненное до предела ненавистью к врагу, должны были ударить в танк, расплавить его броню. Сейчас для него как будто весь мир умещался в перекрестье панорамы. Чуть сзади от него, прижав к груди очередной снаряд, стоял Щепаков. Точно выполнял требования наводчика установщик Иванов. Танки все ближе подходили к орудию, не подозревая о его присутствии.
Командир орудия старший сержант Андрей Дорохин крикнул:
— Ого-о-нь!
Выстрел. Подкалиберный снаряд не попал в танк.
Булатов внес поправку в прицел.
— Бронебойным! Огонь! — последовала новая команда Андрея Сергеевича. Танк застыл на месте, из него повалили клубы дыма.
Вдруг разорвался вражеский снаряд, и у орудия Дорохина ранены Булатов, Иванов, Пепелев, Щепаков. [159]
Старший сержант подбежал к орудию. Булатов, превозмогая боль, поднялся и — к панораме. Снова наводит он орудие. Снаряд за снарядом летят в сторону врага. Дорохин помогает Булатову.
Подбит еще один танк. Вспыхнул огромным костром третий. Но тут же от потери крови упал Иван Павлович Булатов. В его наградном листе есть такие строки: «...за смелость, отвагу и мужество, проявленные в бою с немецкими танками, и уничтожение трех танков 5 июля 1943 года тов. Булатов удостоен правительственной награды — ордена Красного Знамени»{15}.
Место наводчика занимает сам командир орудия Дорохин, ему помогает раненый солдат Щепаков. Ирбитчанин действует быстро, но спокойно, как будто на него идут не фашистские танки, а подвижные мишени, как бывало в сентябре сорок первого в лагерях. Подпустит он тогда поближе фанерные танки и стреляет по ним. Правда, комсомолец Дорохин однажды не только торопился, но и немного растерялся, когда на его орудие сразу двинулись пять фашистских танков. Было это 22 января сорок второго года у деревни Н. Коростелево. О том эпизоде Дорохин сам рассказывал на заседании дивизионной партийной комиссии, когда принимали его в кандидаты партии. «Растерялся, успел подбить только один», — как бы признавая свою ошибку, говорил членам партийной комиссии Андрей Сергеевич Дорохин.
Вражеский танк на быстром ходу наскочил на одно из наших орудий, находившихся недалеко от орудия Дорохина, и раздавил его вместе с командиром расчета. Коммунист Прохоров поджег этот танк горючей жидкостью. Красноармеец свердловчанин Александр Воинов взял командование расчетом на себя и вступил в бой с наседающими вражескими автоматчиками, ручной пулемет в его руках беспощадно косил врага.
Командир огневого взвода Валентин Тутевич, не успев перевязать рану и зажав ее левой рукой, продолжал руководить огнем своего взвода. Старший лейтенант Орлов занял место выбывшего наводчика.
Выстрел. Возле гусеницы танка, идущего на орудие, взвился столб огня. Танк круто повернулся. Второй снаряд попал в его борт. Дмитрий Орлов продолжал стрелять, но снаряд, пущенный с другого танка, заклинил последнюю пушку батареи. Орлов упал, но чудом остался [160] жив. Быстро пришел в себя, собрал оставшихся в живых воинов и стал отбивать врага стрелковым оружием. Орудия вышли из строя, но батарея жила и в полном окружении продолжала бой.
До пятидесяти танков вышли в район высоты 225,9, где находился артиллерийский наблюдательный пункт старшего лейтенанта Марка Тульчинского. По мере подхода танков к высоте Тульчинский приближал огонь артиллерии к своему наблюдательному пункту. Ведя заградительный огонь, он выводил из строя танк за танком. Фашисты, не считаясь с потерями, лезли вперед. Десять танков поднялись на высоту, а Тульчинский продолжал корректировать огонь артиллерии.
Вот танки у блиндажа Тульчинского. Со всех сторон черной смертью глядят их орудия. Вражеские автоматчики кричат:
— Рус, сдавайся! Живым останешься!
В ответ им летят гранаты. Тогда трое фашистов попытались ворваться в блиндаж, чтобы живьем взять русского офицера. И все трое тут же полегли от автоматной очереди Тульчинского. У входа в блиндаж одна за другой рвутся несколько гранат. Падает замертво связист. Недалеко от него лежит тяжелораненый разведчик. Один из танков, лязгая гусеницами, приближается к блиндажу, чтобы своей тяжестью раздавить его. Тульчинский выскакивает из блиндажа и сильным взмахом руки бросает две противотанковые гранаты. Танк резко поворачивается на подорванной гусенице. Автоматная очередь подкосила Тульчинского. Собрав последние силы, он подползает к рации, окровавленной рукой берет микрофон и шепчет в эфир: «У моего блиндажа много фашистов. Бейте их! Огонь на меня!» Это была его последняя команда и последние мужественные слова{16}.
Как ни тяжело было друзьям-артиллеристам выполнять команду Тульчинского «Огонь на меня!», обстановка диктовала именно это. По команде командира полка Павла Трофимовича Губарева по вражеским танкам открыли беглый огонь артдивизионы Николая Мироновича Новгородцева и Германа Яковлевича Мальшакова. На высоте 225,9, преграждая путь врагу, бушевало море огня.
Комдив Говоруненко ясно представлял размеры опасности, нависшей над дивизией, и искал пути ее ликвидации. [161] Заместитель командира дивизии подполковник Казачук неоднократно предлагал комдиву начать контратаку резервами дивизии. Говоруненко был неумолим:
— Рано, Константин Павлович. Победит тот, кто не только окажется сильным, но и хитрым, у кого нервы крепче. Потерпи!
Полковник искал уязвимое место в боевых порядках гитлеровцев и ждал момента для чувствительного удара своими резервами. Разведчики дивизии и полков следили за каждым шагом врага и докладывали об этом комдиву.
Артиллерийский огонь, который обрушился на высоту 225,9, расстроил боевые порядки врага. До десяти танков было подбито и подожжено. 1243-й стрелковый полк своими контратаками на некоторых участках остановил продвижение фашистов. Гитлеровцы без свежих сил не могли идти вперед, а у 1243-го стрелкового полка не хватало сил, чтобы отбросить прорвавшихся вглубь обороны полка фашистов. Наступил критический момент. Сейчас исход боя зависел от того, кто правильно оценит обстановку и использует ее для победы.
Говоруненко оказался умнее врага. Он без колебания решил не давать гитлеровцам времени, чтобы подтянуть свежие силы и организовать новую атаку. Вот теперь комдив дал команду своим резервам. Танковая бригада, истребительный противотанковый артиллерийский полк, стрелковый батальон, саперы, истребители танков, поддержанные мощным артогнем из района Вислое, нанесли удар под корень фашистскому клину...
Из рощи, что севернее хутора Ерик, на высоту 225,9 под общим командованием капитана Покатаева поднялись в контратаку стрелковая рота горьковчанина Ивана Менькова, рота автоматчиков коммуниста Мефодия Антонюка, разведвзвод кандидата в члены партии Федора Шульгина. В боевых порядках контратакующих, перекатывая свои «сорокапятки» с рубежа на рубеж, шли расчеты батареи свердловчанина Ивана Кривошея.
Командующий артиллерией дивизии подполковник Азаров с передового наблюдательного пункта лично управлял огнем артиллерии, поддерживающей контратакующих.
Видимо, гитлеровцы не ожидали такой контратаки на этом рубеже, где они имели успех и некоторое превосходство в силах. Контратака ошеломила их. Они не выдержали, отошли на свои исходные позиции. Много убитых [162] солдат и офицеров, несколько подбитых танков оставил враг на поле боя.
Когда наши контратакующие подразделения отбили высоту 225,9, у наблюдательного пункта Марка Тульчинского обнаружили десятки трупов вражеских солдат и три догорающих танка. Всего на высоте было подбито десять вражеских танков. Так до конца выполнили военную присягу и свой долг коммунист офицер Марк Федорович Тульчинский и его боевые друзья. За этот подвиг Марк Федорович посмертно награжден орденом Отечественной войны. Его прах сейчас покоится в братской могиле в центре села Терновка. На могиле стоит каменный солдат с автоматом, будто охраняя вечный покой более двухсот похороненных там героев, которые отстояли честь и независимость Отчизны.
Отбита седьмая атака. Гитлеровцы снова не смогли пробиться через оборону, где стояли уральцы.
Вот что записано в документах того дня:
«В 19.30 войска 375-й с. д. вели бой против прорвавшихся 45 танков с пехотой на рубеже Зап. окр. Ерик, Яр. Должик, вые. 209,5. Огнем противотанковых средств и контратаками пехоты прорвавшиеся танки были частью подожжены, пехота рассеяна. Атака противника с большими для него потерями была отбита. К исходу дня дивизия продолжала оборонять свой прежний рубеж»{17}.
«1241-й с. п., ведя бой с противником, в течение дня отбил четыре атаки танков и пехоты. В результате боя противнику нанесены потери: убито до 300 солдат и офицеров, подбито 13 танков, огнем ружей и пулеметов сбит самолет «ME-109», летчик взят в плен, подбито два самоходных орудия, пять автомашин, девять мотоциклов...»{18}.
«В результате прорыва левого фланга 52-й гв. с. д. и выхода танков с автоматчиками на второй эшелон 1243-го с. п. полку пришлось вести бой перевернутым фронтом в северо-западном и северном направлениях. Все предпринятые атаки и попытки противника окружить 1243-й с. п. были отбиты. В ожесточенном бою противнику нанесены потери: убито до 400 солдат и офицеров. Подбито и сожжено 16 танков, сбит самолет «Ю-88», сожжено 12 автомашин...»{19}. [163]
В полосе обороны дивизии всюду глубокие воронки от авиационных бомб и снарядов разных калибров. Тут и там вперемешку с разбитыми, раздавленными нашими пушками горят огромными кострами или стоят, неуклюже уткнувшись тупыми носами в воронки, десятки вражеских танков, валяются трупы гитлеровцев.
Вот следы «работы» покатаевцев. На участке стрелковой роты по обеим сторонам траншеи — трупы гитлеровских вояк, уничтоженных во время рукопашной.
На дерне то там, то здесь рядом с нашими «лимонками», противотанковыми гранатами лежат и немецкие, с длинными деревянными ручками. Командир взвода лейтенант Ермак объясняет бойцам, как ими пользоваться. На бруствере стоит немецкий ручной пулемет, обращенный в сторону врага. Таких пулеметов несколько десятков. Все это оружие только что захвачено в жестокой схватке с гитлеровцами, теперь оно будет бить самих фашистов. Бойцы показывают на сигары. Это — тоже трофеи.
— Трава травой, — говорит один из солдат, — не то что наша махорочка. — Он бросает сигару и топчет ее ногой.
Воины наперебой рассказывают, как они встретили первую и последующие атаки гитлеровцев. Некоторые откровенно говорят, что их дрожь взяла, когда «тигры» подошли к траншее. Но страх прошел, когда они подбили первого «тигра». Опытный солдат пулеметчик Ахманаев рассказывает, как удобно бить гитлеровцев, когда их подпускаешь на близкое расстояние. Он на войне с первого дня. Много повидал, много атак отбивал. Был ранен, но вот опять на передовой.
— Снова повоевали малость, — говорит он, улыбаясь, а сам чистит пулемет. Надо пользоваться затишьем. Вдруг Ахманаев замечает, что приклад пулемета навылет пробит осколком. Рассматривая пробоину, он удивляется: «Как же раньше не заметил?» В траншее, неуклюже свернувшись, лежит второй номер пулеметного расчета Довлеев.
— Он у меня новенький, — поясняет Ахманаев. — Парень крепкий, но уморился, у него это первый бой. А Ломакина сегодня утром ранило, отправили в медсанбат. Хороший был солдат.
На большой высоте летают фашистские бомбардировщики. Низом летят в обратном направлении наши штурмовики. Над лесочком, что севернее хутора Ерик, идет воздушный бой истребителей. «А ну, жми, дорогой, сильней!» — кричит кто-то во весь дух, наблюдая, как наш ястребок погнался за «мессером». [164]
Откуда-то взялась «рама». За ней появляются бомбардировщики. Бомбят оборону 1245-го стрелкового полка. Из всех видов оружия стреляют наши воины по снижающимся самолетам. Один из них качнулся и стал падать. После выяснилось, что его подбил комсомолец пулеметчик младший сержант Вениамин Кузьмин.
Старший лейтенант Минюков, сидя на коробке немецкого противогаза, составляет список отличившихся в бою воинов, который потребовал замполит батальона капитан Карих для представления к наградам.
Красноармейцы Иванов и Васильев, ловко действуя саперной лопаткой, улучшают стрелковую ячейку. Недалеко от них сидят и беседуют два бойца: татарин Багаутдинов и узбек Караваев Матынкул. Оба они ранены, но ни тот ни другой не ушел в санчасть, продолжая биться с врагом. И сейчас не уходят.
— Разве можно уходить, ведь басурман еще пойдет, — говорит Багаутдинов своему сержанту, который предложил идти подлечиться. — Отобьем все атаки, потом пойду, товарищ сержант, — добавил он.
Санитар Раскин поправляет свою повязку. Он ранен в ногу, но тоже отказался покинуть поле боя. Сделав сам себе перевязку, Раскин, пока можно было наступать на ногу, превозмогая боль, продолжал оказывать помощь раненым. В таком состоянии он вынес с поля боя более десяти тяжело раненных воинов. Сейчас Раскин лежит. На плащ-палатке его уносят в медпункт батальона.
Сержант Худайбердиев тряпочкой протирает «лимонки»: во время боя их присыпало землей, а они были смазаны.
— Надо готовиться, ведь скоро начнут, — говорит он.
Вновь встретить врага готовятся все — русский, татарин, узбек и казах, украинец и белорус. Встретить и победить врага — их единое стремление, одно желание. Они готовы к бою.
Боевая дружба народов! Перед нами было одно из наиболее ярких ее проявлений.
День второй
В предрассветном небе шестого июля, как догорающие свечи, гасли звезды. На опушке рощи Журавлиной, где сейчас находились гитлеровцы, взлетали ракеты, разрезая темноту тонкими огненными полосами. [165]
Когда гасли ракеты, вновь начинали перекличку пулеметы, автоматы. Но солдаты на это не обращали внимания — они спешили быстрее закончить укрепление своих позиций.
Вчерашний бой убедил нас, что сегодня враг не станет атаковать крупными силами с фронта. Он уже там поломал себе зубы. Теперь создались благоприятные условия для нанесения удара по нашей дивизии с правого фланга. Учитывая вероятное направление главного удара фашистов, мы в течение ночи скрытно провели перегруппировку своих сил, создали сильный резерв.
В восемь часов утра с направления Смородине — Журавлиный — Гремучий противник силою до дивизии пехоты при поддержке более двухсот танков и полусотни самолетов перешел в наступление двумя группами.
Одна, обойдя нашу дивизию с тыла, нанесла удар в направлении Рождественка — Новые Лозы — Гостищево силою до двух пехотных полков и до ста танков.
Вторая группа — в направлении Вислое — Терновка — Шопино — в центр обороны дивизии силою до пехотного полка и более сотни танков{20}.
В это время мы находились на наблюдательном пункте на высоте 209,5, откуда хорошо просматривалось поле боя. Пожалуй, никто из присутствовавших тогда со мной рядом никогда не видел за два года войны такого количества вражеских танков, одновременно бросившихся в атаку.
Поле казалось тесным для этих бронированных машин, в тучах пыли и в дыму накатывавшихся на дивизию. Создавалось такое впечатление, что против этой лавины брони и огня никто не сможет устоять.
Завязалась ожесточенная схватка. Тот, кто участвовал в ней, думаю, не забыл, какой она была кровопролитной и героической.
Неистовые бомбежки, десятки танков с черными крестами, ползущие к нашим позициям, непрерывный гром орудий, лязг гусениц, костры подожженных танков, черный от копоти пот на лицах воинов из орудийных расчетов, смерчи разрывов, многоголосый крик «Ура!» — таким запечатлелся тот день в моей памяти.
Не знаю, о ком сейчас рассказывать, какими словами поведать о том, что было шестого июля на участке обороны дивизии в районе Обоянского шоссе. Один за другим [166] проходят передо мной однополчане — солдаты, сержанты, офицеры, стрелки, пулеметчики, артиллеристы, минометчики, саперы, связисты, медики, шоферы и ездовые. Ни один не уступал в героизме другому. Хотя время не сохранило в памяти все имена, но все они живут в моем сердце.
Вот и сейчас, почти через сорок лет, я будто снова наяву вижу картину жестокого сражения.
После упорного боя в некоторых местах вражеским танкам все же удалось ворваться на передний край нашей обороны с правого фланга. В эту брешь немедленно бросилась фашистская пехота. Воины дивизии встретили врага огнем всех видов оружия.
Стрелковые батальоны майора Николая Ситникова и капитана Григория Покатаева огнем отсекли вражескую пехоту от танков. Она залегла, не доходя до переднего края обороны. Но танки, несмотря на понесенные потери и ураганный огонь наших орудий, продолжали упорно двигаться вперед.
Тогда наши стрелки и пулеметчики легли на дно окопов, пропуская танки. Потом одни били из автоматов и пулеметов по пехоте, чтобы не дать ей приблизиться к переднему краю, другие забрасывали гранатами и бутылками с горючей жидкостью танки. Ни один человек не дрогнул, не покинул своего места.
Прорвавшиеся через траншеи танки без пехоты метались по полю, подставляя свои борта орудиям приданных нам истребительно-противотанковых артиллерийских полков, артполка дивизии подполковника Павла Губарева, противотанковым ружьям роты старшего лейтенанта Ивана Галагана. Саперы подползали к танкам, подкладывали под них мины.
Отражая одну такую атаку, комсомолец Галаган оказался рядом с расчетом сержанта Иванова. Вражеские танки, ведя огонь из пушек и пулеметов, стали подходить к траншее. Вдруг ружье бронебойщика Абдрахманова замолчало. Галаган, почувствовав что-то неладное, бросился к нему. Абдрахманов был убит.
Танк уже был в восьмидесяти — ста метрах от Галагана. Старший лейтенант взял ружье, прицелился и выстрелил, потом еще и еще раз, но танк продолжал идти. Вот он подошел к окопу на 15–20 метров. Комсомолец Галаган тщательно прицелился и выстрелил еще раз. Танк, резко сделав полуоборот на одной гусенице, остановился, подставив свой борт бронебойщикам. Завершила [167] дело бутылка с горючей смесью, брошенная солдатом Федором Петровым.
От выстрела бронебойщика Сергея Селиванова остановился второй танк. Едва Галаган успел снять с бруствера ружье и пригнуться, как на траншею навалилась черная громада, посыпалась земля, в лицо ударила удушливая гарь. Вражеский танк, перевалив через траншею, не отошел и десяти метров, как сержант Борис Иванов двумя гранатами подбил его.
Группа танков подошла к огневым позициям артиллеристов. Батарея капитана Ковтуна подожгла несколько машин. Но это не остановило противника. Танки, ведя огонь с ходу, устремились вперед. Расчет парторга батареи старшего сержанта Шишкина первыми же выстрелами подбил два танка, но остальные открыли огонь по нему. Один за другим падали артиллеристы, но они успели поджечь еще два танка.
Шишкин остался один, но его орудие по-прежнему вело смертоносный огонь. Он действовал за командира, наводчика, заряжающего. Подбита еще одна машина. Один из танков, обойдя горевшие, пытался смять орудие Шишкина, но Алексей опередил его и подбил в ста метрах от огневой позиции. Лишь следующему танку удалось смять орудие Шишкина.
Шишкин спрыгнул в щель. Танк прошел над его головой. Тотчас же Алексей выскочил из щели и бросил противотанковую гранату и бутылку с горючей смесью. Машина загорелась. Теперь коммунист Шишкин бил из автомата. За подвиг, совершенный 6 июля, Алексей Дмитриевич Шишкин был награжден орденом Отечественной войны 1-й степени.
Наводчик 3-й батареи младший сержант Иван Тареев в этот день подбил танк и самоходно-артиллерийскую установку.
Орудие парторга батареи сержанта Латышева атаковала пехота, поддержанная танками. Но отважные артиллеристы прямой наводкой расстреливали гитлеровцев. Загорелся танк, задымила бронемашина. Падали подкошенные фашистские автоматчики. Не выдержав огня орудия Латышева, враг отошел в лощину и открыл огонь с места. Потом гитлеровцы вновь поднялись в атаку.
Рядом с расчетом рвались снаряды, летели осколки и пули. Но никто из артиллеристов не обращал на это внимания. Бойцы были заняты своим делом: непрерывно посылали снаряд за снарядом в атакующего врага. [168]
Смертельно ранило замкового Вишневского. Он упал на лафет орудия. Вскоре погибли наводчик Свитин, ящичный Ибрянов.
Командир орудия Латышев занял место Свитина и с заряжающим Тихомировым продолжал бой. Враг подходил все ближе и ближе. Кончились снаряды. Латышев и Тихомиров стали стрелять из автоматов. Выбрав момент, они положили на лафет тела боевых друзей.
Фашисты вновь поднялись в атаку. Вражеская пуля сразила Тихомирова. Парторг Латышев взял гранаты, поднялся и, стреляя на ходу, пошел навстречу атакующим гитлеровцам...
Когда этот участок очистили от врага, красноармейцы нашли противотанковое орудие и на его лафете — тела героев-артиллеристов. А тело командира парторга Латышева обнаружили в пятидесяти метрах впереди. Недалеко от него валялись трупы более десяти фашистов. Пять артиллеристов во главе с парторгом бились с врагом до последнего дыхания.
Стоял не прекращающийся ни на минуту грохот. Напряжение боя нарастало. Противник вводил все новые и новые силы, особенно танки, стремясь во что бы то ни стало окружить нашу дивизию.
В десятом часу вражеские танки достигли центра обороны 1243-го стрелкового полка. После упорного боя до десяти танков ворвались в деревню Шопино с тыла, около двадцати — в Терновку с запада, а до пятидесяти танков окружили и захватили Непхаево.
Стрелковый батальон капитана Покатаева оказался в кольце врага. Батальон, заняв круговую оборону, продолжал биться. Прорвавшиеся в Терновку танки пытались с ходу захватить переправу и форсировать Липовый Донец. Но путь им закрыла наша артиллерия.
Командир огневого взвода пятой батареи лейтенант Владимир Воздвиженский выдвинул свои пушки на прямую наводку. А его старший брат, командир этой же батареи Александр Воздвиженский, орудиями другого взвода открыл огонь с закрытых позиций.
Наводчик орудия прямой наводки вышел из строя, за наводчика встал командир взвода Владимир Иванович Воздвиженский. Он подбил четыре танка. За этот подвиг он удостоен ордена Отечественной войны 2-й степени. Батарея Воздвиженского не позволила вражеским танкам прорваться к переправе. [169]
Чуть правее от взвода Воздвиженского огонь по танкам из 122-мм гаубицы открыл расчет свердловчанина старшего сержанта Степана Лазаревича Холкина. Недалеко от него отбивался от танков, которые пытались захватить переправу, другой свердловчанин — Александр Павлович Яковлев. А свердловчанин Яков Илларионович Горбунов со своей пушкой отражал танковые атаки юго-восточнее шопинской церкви. Все эти артиллеристы — из Туринского района, и все трое были награждены орденами: Холкин — Отечественной войны 2-й степени, Яковлев и Горбунов — Красной Звезды.
Наводчик Иван Андреевич Дайнеко, заменив раненого командира орудия, выкатил свою пушку на прямую наводку и вступил в бой с танками. Получив ранение, он сделал сам себе перевязку и продолжал стрелять. Расчет быстро сменил огневую позицию и стал отражать вторую танковую атаку.
Об этом бое на страницах дивизионной газеты «На защиту Родины» сам Дайнеко рассказывал так: «...сосредоточив на нашем участке 44 танка, враг был уверен, что мы не устоим, что ему удастся смять нашу пехоту, раздавить нас, артиллеристов...
Орудия выкатили на прямую наводку. Прицел — 30. Первый бронебойный снаряд — промах. Наводчик Шевченко внес исправление и вторым снарядом попал в башню...
Стрельба из танка прекратилась. Для уверенности я еще выпустил снаряд, который угодил в моторную часть. Танк загорелся.
Воодушевленный успехом, я стал действовать увереннее. Наметил вторую цель — второй танк. С того же прицела даю команду. Снаряд пролетел мимо. Быстро проверили уровень... Следующий снаряд разорвал гусеницу. Еще два снаряда — и чудовище навсегда замерло. Шевченко вторым бронебойным попал в третий танк. При этом энергично действовали заряжающий Нелюбин и подносчик Данилов».
Я только добавлю, что весь расчет был награжден, Иван Дайнеко получил орден Красного Знамени.
Когда я вспоминаю Курскую битву и подвиг медицинских работников, передо мной всегда возникает небольшого роста, одетая в красноармейскую гимнастерку, с санитарной сумкой через плечо, санинструктор Катя Антипенко. [170]
Эта жизнерадостная певунья, комсомолка, не по летам сильная и выносливая девушка всегда находилась в боевых порядках пехотинцев, в самом пекле. Ее спокойствие удивляло многих.
Это ей далось не сразу. Сама Катя потом признавалась:
— Сначала было страшно, а потом привыкла... Я ведь с первого дня войны на фронте.
Да, она, пройдя школу мужества, преодолела страх и научилась ценить жизнь солдата выше своей.
...Комсорг Виктор Бунаков однажды с гордостью сказал мне:
— Катя у нас обладает какой-то чудодейственной силой. Бывает, закручинится кто-либо из красноармейцев — она появляется рядом и начинает вести задушевные разговоры. Смотришь: боец повеселел, ободрился, готов биться с фашистами за двоих. В бою храбрости ей не занимать. Она героиня...
Вот что стало мне известно о подвиге Кати шестого июля. За день боев она оказала помощь нескольким десяткам раненых, а 15 тяжелораненых вытащила с поля боя. Когда медсестра положила на плащ-палатку пятнадцатого раненого и поползла, враг усилил огонь. Пуля ранила ее в руку. Ползти стало еще тяжелее, но Катя не сдавалась. Проползла опасный участок сквозь ливень огня, потом собрала последние силы, взвалила раненого на плечи и, пригибаясь под его тяжестью, пошла. Она не помнила, сколько шла, но раненого донесла до медпункта. Здесь силы ей изменили. Обессиленная, почти без чувств, Катя опустилась на землю рядом с бойцом. Она потеряла много крови.
В медпункте все удивились, как она, будучи раненной, донесла на себе здоровяка солдата.
Через несколько дней Катя вновь вернулась на передовую. Когда рота поднялась в атаку, Катя пошла рядом с бойцами.
В этом бою она получила третью по счету рану, которая оказалась смертельной.
В одиннадцать часов с фронта, с направления Босяцкий, противник атаковал наш 1245-й стрелковый полк. После упорного боя враг прорвался в траншеи полка в районе Беломестной. Там завязался рукопашный бой. С большим трудом полк отбил атаку гитлеровцев и удержал свои позиции. Однако в центре обороны дивизии положение оставалось угрожающим. [171]
Враг вклинился в полосу обороны дивизии на несколько километров, рассек пополам 1243-й стрелковый полк, окружил батальон капитана Покатаева, захватил деревни Терновку, Вислое и часть Шопино.
Командующий армией генерал И. М. Чистяков срочно перебросил нам на помощь 496-й истребительно-противотанковый артиллерийский полк.
Перед комдивом встал вопрос: какие принять меры, чтобы не позволить противнику развить успех?
Можно было выдвинуть на рубеж Новые Лозы — Дружный — Калинин дивизионные резервы и прибывший 496-й иптап, усилить оборону дивизии, не дать гитлеровцам форсировать Липовый Донец и там остановить их наступление. Но можно было попытаться немедленно, не дав противнику закрепиться в захваченных населенных пунктах, нанести удар, отбросить назад.
После некоторого колебания полковник Говоруненко остановился на втором варианте. Дивизионные резервы, усиленные 496-м иптапом, при поддержке 96-й танковой бригады и огня всей приданной поддерживающей дивизию артиллерии контратаковали гитлеровцев. Результаты контратаки подтвердили правильность принятого решения. В данном случае решающим фактором оказалось время. Ведь получив передышку, неприятель сумел бы закрепиться, подтянуть резервы. Тогда борьба с ним была бы затруднена. Контратака спутала карты немцам.
Удар оказался настолько неожиданным для врага, настолько сильным и стремительным, что гитлеровцы, побросав много оружия, оставив на поле боя десятки догорающих танков, несколько сот трупов, вынуждены были беспорядочно отступать. Наши контратакующие части освободили Терновку, Вислое и Шопино, вышли к своим прежним позициям. Стрелковый батальон капитана Покатаева, ведущий бой в полном окружении, контратакой прорвал кольцо окружения и соединился со своим полком.
Тяжелый, утомительный день шестого июля медленно подходил к концу. Небо подернулось облаками. Но ни на минуту не умолкал гул моторов. Казалось, не только земля, но и небо содрогалось от их рокота. Вот на горизонте вновь появляются фашистские бомбардировщики. Они быстро выстраиваются в круг и начинают пикировать на боевые порядки дивизии. Чувствуется, гитлеровцы злятся. Да, есть на что злиться. Сколько за день [172] израсходовали они бомб, сколько бросали в атаки танков, пехоты, а окружить дивизию и продвинуться вперед не смогли.
Наши «яки» не дают фашистским летчикам сорвать свое зло за сегодняшнюю неудачу, налетают и рассеивают их. Строй бомбардировщиков нарушается. Они торопливо сбрасывают бомбы и скрываются за облаками.
Один из самолетов, не успев бросить бомбы, рухнул на землю недалеко от хутора Ерик, а другой загорелся и упал у Заготскота.
Из деревень Терновка, Вислое, где уже размещались наши полковые медпункты, потянулись в медсанбат санитарные машины, повозки с тяжелоранеными. Навстречу им нескончаемым потоком мчались грузовики, парные повозки, до отказа нагруженные боеприпасами. Они обгоняли походные кухни, идущие на передовую с полными котлами борща и каши.
Наконец на землю спустились сумерки. Но на участке дивизии бой еще не утих. Слышались могучие крики «ура!», звуки автоматных и пулеметных очередей, разрывы снарядов и мин. Это воины стрелковых полков подполковника Василия Баринова в районе Босяцкого и подполковника Василия Фролова у хутора Ерик очищали свои траншеи от прорвавшихся в них гитлеровцев.
Вдруг в небе вырисовались огненные стрелы наших «катюш», и через несколько секунд вспыхнуло море огня в районе Гонки. Позже из показаний пленных нам стало известно, что этот залп попал в скопление вражеских автоматчиков, готовых броситься в атаку. Атака была сорвана.
Так кончился второй день боя у Обоянского шоссе вблизи хутора Ерик и деревни Шопино. Отбив за день двенадцать яростных атак, Уральская дивизия удержала свои позиции, не отступила.
В журнале боевых действий 6-й гвардейской армии появилась запись: «...после ожесточенных боев на улицах Шопино, Терновки, Вислое атаки пехоты и танков противника были отбиты, враг выбит из этих населенных пунктов...
К исходу дня 375-я с. д. восстановила свое положение и продолжает вести бой на рубеже: Вислое, Терновка, Шопино, вые. 211,6, вые. 190,5, Черная Поляна, отбивая многочисленные атаки противника»{21}. [173]
Военный совет и командующий 6-й гвардейской армией генерал-лейтенант И. М. Чистяков за умелые боевые действия, за мужество и героизм, проявленные в боях 6 июля, объявили всему личному составу дивизии благодарность.
Ни шагу назад!
Утром седьмого июля гитлеровцы крупными силами вновь атаковали наши позиции. Снова в районе Шопино, Вислое, Черная Поляна гремели бои. Фашисты отлично понимали, что если они не сумеют расширить узкий клин, который с таким трудом вбили в центре 6-й гвардейской армии, то он может стать для них могилой. Они дрались с остервенением, любой ценой стремились сломить сопротивление уральской дивизии.
Не только для нас, но и для всего Воронежского фронта была важна каждая минута, каждый метр, выигранные в этом бою, на этом участке.
Пулеметную роту 1245-го стрелкового полка, которой командовал бывший электрик Ревдинского метизно-металлургического завода старший лейтенант Константин Краснов, атаковала группа танков с пехотой.
Наша артиллерия била по танкам, а пулеметчики — по пехоте, отсекая ее от танков. Далеко до позиции пулеметчиков от артиллерийского огня загорелось несколько танков, но остальные, прибавив ход, ринулись вперед.
Пулемет сержанта Сиротина затрясся от неистовой пальбы. Скошенные огнем, падали фашисты. Увлекшись яростной схваткой, Сиротин не заметил, что к нему с левой стороны подходит танк. Еще одно мгновение, и он раздавил бы пулеметчика. Но, к счастью для Сиротина, другой пулеметчик, стрелявший рядом, крикнул:
— Танк слева!
Сиротин оглянулся: на него шла черная громада. Сержант не растерялся: взял гранату и быстро присел на дно окопа. Потом все произошло как на занятиях. Когда танк прошел через траншею, Сиротин бросил гранату под гусеницу. Танк завертелся на месте, стреляя из пулемета.
— Ему еще мало! — крикнул старшина Хацкевич и швырнул бутылку с горючей смесью. Огненные ручейки потекли по танку, а вскоре раздался взрыв.
Снова застучал пулемет Сиротина, выбрасывая снопы огня в сторону фашистов, которые поднялись в атаку. [174]
На правом фланге несколько танков задержались, стали утюжить траншею пулеметчиков. Наши артиллеристы прекратили огонь по ним, боясь поразить своих.
Командир роты Краснов открыл огонь из противотанкового ружья. Но пули, выпущенные с далекого расстояния, не пробивали броню. Тогда командир по ходу сообщения приблизился к танкам на 15–20 метров. Гранатой он подбил один танк, а другой поджег бутылкой с горючей смесью. Гитлеровцы заметили старшего лейтенанта, открыли по нему огонь и тяжело ранили. Коммунист Краснов, собрав последние силы, крикнул своим солдатам:
— Ни шагу назад! Удержать позицию! — И бросил еще одну противотанковую гранату под танк, который почти вплотную подошел к его окопу.
Танк подорвался, но погиб и коммунист Константин Краснов.
Ворвавшиеся в траншею гитлеровцы были отброшены назад. Солдаты выполнили приказ своего командира.
Константина Иосифовича Краснова помнят не только однополчане, но и ревдинцы. Сейчас одна из улиц Ревды носит имя Константина Краснова.
Седьмого июля части дивизии отбили восемь атак пехоты и танков и удержали свои позиции.
Вечером в журнале боевых действий 6-й гвардейской армии появилась запись:
«7/VII — 43 г. 375-я с. д. продолжала оборонять прежний рубеж, отбивая многочисленные атаки противника.
В 10.00 группа до 100 танков и до одного полка пехоты неоднократно пыталась атаковать боевые порядки дивизии.
Пехота совместно с артиллерийским огнем при поддержке нашей авиации оказывала упорное сопротивление. Мужеству и стойкости уральцев не было предела...
Атаки противника с большими для него потерями были отбиты.
К исходу дня войска дивизии продолжали прочно удерживать прежний рубеж»{22}.
Гитлеровским войскам не удалось и седьмого июля захватить Обоянское шоссе у Шопино, столкнуть уральскую дивизию с обороняемого рубежа. [175]
Облик убийц
В блиндаже начальника разведки капитана Исаака Львовича Тульчинского — пленные гитлеровцы.
Достаточно одного взгляда, чтобы определить, что гитлеровцы — из танковой дивизии «Мертвая голова». Эти — не эрзац-вояки, а видавшие виды головорезы, чистокровные фашисты. Теперь они, правда, не такие, какими были 5 и 6 июля, когда с тупым упрямством, выполняя приказ своего фюрера, закованные в броню «тигров», «фердинандов», беспрерывно атаковали наши позиции.
Вот финал. Некоторые нервно перебирают дрожащими пальцами пуговицы, полы своих кителей или бессильно мнут пилотки, шлемы.
Из-под насупленных бровей злобно блестят глаза пленного, что сидит напротив меня. Фашист дерзко отвечает на вопросы. Чувствуется, что спесь с него еще не сошла. Он, очевидно, еще уверен в превосходстве своего оружия и в непогрешимости тактики своих генералов.
— Меня постигла неудача, — говорит он, — но наши танкисты еще покажут вам свою силу.
— Уже показывают, — улыбаясь, отвечает ему Тульчинский, — здорово горят ваши танки.
В ходе допроса выяснилось, что все пленные воюют не первый год. Отмечены наградами. Из пяти сидящих здесь четверо победно маршировали по многим странам Европы. Участвовали в боях под Москвой. Тем ценнее их признания.
— Мы наступаем, чтобы достичь какого-нибудь конца, — говорит один из них, бывший мясник, хозяин магазина в Берлине.
— Удачный конец выпал вам, — замечает начальник разведки, — попали в плен и остались живыми. Хуже тем, которых настигли пули советских солдат.
— Я был во Франции и в Польше, — заявляет обер-ефрейтор, — но такие потери я вижу впервые. За два дня наша рота потеряла более 50 человек.
— В нашей роте из 105 человек осталось 45, — добавляет другой.
— У нас большие потери, из 70 танков в полку осталось только 40, — признается хозяин колбасного магазина.
Что и говорить — запоздалое и горькое признание. Попадись эти люди в плен в 1941 или 1942 годах, наверняка они вели бы себя иначе. Я видел тогда очень [176] часто, что не только офицеры, но и рядовые гитлеровцы вели себя нахально, не отвечали на вопросы, а некоторые на допросах даже кричали «Хайль Гитлер!». Но теперь не октябрь сорок первого, а июль сорок третьего. Битвы под Москвой, Сталинградом и железная стойкость советских воинов здесь, на Курской дуге, надломили их моральный дух. Поэтому они и стали разговорчивыми, вытягиваются в струнку перед советским офицером.
Да, пятого и шестого июля они шли в большое летнее наступление. За жизненным пространством, за землей. Ну что ж, они ее получили — только на участке обороны дивизии с 5 по 21 июля около пяти тысяч гитлеровцев оказались навечно в советской земле. 138 танков и 22 самоходных установки уничтожили бойцы нашей дивизии.
У одного из убитых фашистов в бумажнике среди порнографических фотографий мы нашли письмо от жены. Она уже не заказывала своему мужу-грабителю пару туфель. Нет, она в страхе молила: «Приезжай скорей, нас разбомбили». Теперь ее муж больше не пошлет посылок и сам не вернется. Он зарыт у хутора Ерик.
Стальные клещи
Восьмого июля ожесточенные бои на участке обороны дивизии продолжались. В течение дня дивизия, поддержанная 496-м иптапом, 142-м и 93-м пушечными артиллерийскими, 263-м минометным полками, 96-й танковой бригадой и другими частями и подразделениями, отбила семь атак пехоты и танков врага.
Немцы потеряли убитыми и ранеными до восьмисот солдат и офицеров, на поле боя оставили 27 подбитых, сожженных танков, 6 самоходных установок, 9 бронетранспортеров{23}.
Восьмого июля еще более ожесточенные бои развернулись на нашем левом фланге, в полосе обороны 7-й гвардейской армии.
Сосредоточив к утру на узком, в 3–4 километра участке до 250 танков, враг развернул наступление против 81, 92 и 94-й гвардейских стрелковых дивизий в направлении Мелихово. После упорного боя, в 16.00, прорвав оборону 81-й гвардейской стрелковой дивизии, противник [177] захватил Старый Город, Ближнюю Игуменку и Севрюково. Но дальнейшего развития атака не получила.
В 17 часов последовал второй удар. Ценой больших потерь гитлеровские войска в 19 часов, прорвав оборону 92-й гвардейской стрелковой дивизии, ворвались в Мелихово{24}.
Наша дивизия оказалась охваченной стальными клещами врага с правого и левого флангов. Между ними остался «коридор» в 8–9 километров.
Учитывая сложившуюся на участке 375-й дивизии обстановку, командующий войсками Воронежского фронта генерал Н. Ф. Ватутин приказал оперативно подчинить ее командиру 35-го гвардейского стрелкового корпуса, которым командовал генерал С. Г. Горячев.
В ночь на девятое июля мы привели в порядок подразделения: накормили людей, пополнили боеприпасы, заменили выбывших из строя командиров, политработников, похоронили погибших, по возможности организовали отдых. Там, где позволяла обстановка, провели летучие партийные и комсомольские собрания, на которых прямо говорили о резком ухудшении положения нашей дивизии.
Участники собраний поклялись не отступать, если даже враг закроет «коридор» в тылу дивизии, драться до последней капли крови. После этих собраний многие воины подали заявления о вступлении в партию и комсомол. Только за ночь на 9 июля было принято в партию 51 человек, в комсомол — 29. Партийная комиссия политотдела и партийное бюро частей заседали непрерывно. Заседания проходили в боевых порядках батальонов. Всего за три дня оборонительных боев дивизии в партию вступило 210 человек, в комсомол — 121.
Инструктор политотдела капитан Павел Клименов, рядовые Клавдия Карпова и Анна Пономарева без сна и отдыха заполняли партийные билеты, а я в ходе боя вручал их вновь принятым.
Очень тяжело приходилось в то время штабу дивизии, от четкости работы которого зависело многое. Однако штаб во главе со своим начальником подполковником Константином Михайловичем Ложко внимательно следил за обстановкой на фронте дивизии и у соседей, организовывал бесперебойную связь с частями. [178]
С рассветом немцы открыли артиллерийско-минометный огонь, стали бомбить наши позиции с воздуха. Вскоре в атаку пошли танки и пехота.
Кровопролитный бой развернулся в районе хутора Постникова и Дальней Игуменки. Гитлеровцы пытались любой ценой замкнуть кольцо вокруг уральской дивизии. Авиация и артиллерия врага, усиливая удары, обрушивала бомбы и снаряды на боевые порядки наших полков. Вся оборона дивизии затянулась дымом и пылью. Десятки вражеских танков горели на поле боя, два горящих самолета упали недалеко от нашего наблюдательного пункта. Ценой огромных потерь противник продвинулся еще на 1,5–2 километра, но танки противника совместными усилиями воинов нашей, 81-й и 92-й гвардейских дивизий были отброшены. К исходу дня атака фашистов захлебнулась.
В районе хутора Постникова до сорока танков врага ворвались в оборону 1241-го стрелкового полка и устремились к огневым позициям артиллерии. У некоторых воинов, особенно у тех, кто только что ночью прибыл на передовую, нервы не выдержали. Часть солдат побежала назад. Оставили орудия и некоторые артиллеристы. Наступил критический момент.
Находившийся на своем наблюдательном пункте заместитель командира противотанковой батареи лейтенант Евгений Путинцев выскочил из окопа и побежал навстречу бегущим. Он бросился к противотанковой пушке, оставленной расчетом, зарядил ее и первым же выстрелом поджег передний танк. Путинцев у нас в дивизии считался снайпером-артиллеристом. Лейтенант потянулся за другим снарядом и увидел бегом возвращающийся расчет. Путинцев зарядил пушку еще раз и подбил второй танк.
Всего 80–100 метров отделяло орудие Путинцева от идущих вражеских танков и пехоты. В это время прогремели выстрелы нескольких орудий правее и левее лейтенанта. Недалеко от него застрочили станковые, ручные пулеметы и автоматы. Это вернулись солдаты, чтобы вместе с офицером встретить врага. Лейтенант подбил еще один танк, но был смертельно ранен.
Мужество, личный пример коммуниста Евгения Владимировича Путинцева спасли положение, предотвратили панику. Мстя врагу за жизнь Путинцева, расчет подбил еще несколько танков. Всего в том бою был подбит 21 танк, уничтожено более двухсот гитлеровцев, несколько [179] десятков взято в плен, в том числе командир роты танковой дивизии{25}.
На этом участке гитлеровцам не удалось продвинуться вперед ни на шаг. Но «коридор» в клещах сузился еще на 2–3 километра. Угроза окружения нашей дивизии стала еще реальнее. Телефонная связь с командиром корпуса прервалась, радио вышло из строя.
Оценив обстановку на участке 375-й стрелковой дивизии, в 1.45 10 июля командир корпуса генерал Горячев направил письменный приказ командиру дивизии полковнику Говоруненко немедленно вывести дивизию из мешка «в направлении Киселева и к 6.00 10/VII — 43 г. занять оборону: Киселева, по юго-западному скату вые. 211,5 (иск.) МТС, западнее Шляховое, Сабынено.
Задача: не допустить прорыва пехоты и танков противника в направлении Сев.-зап.»{26}.
К сожалению, этот приказ мы получили с большим опозданием, только в 7 часов утра 10 июля. А в бою опоздание с выполнением приказа не только на несколько часов, но и на несколько минут грозит смертельной опасностью.
Выполняя приказ комкора, дивизия стала выходить в новый район днем, на глазах противника. Но наш выход из мешка поддерживали своим огнем и боевыми действиями части 89-й гвардейской стрелковой дивизии. Мы еще не успели выйти в район Сабынено, как получили новый приказ: занять рубеж обороны Жиломестное, Малое Яблоново, Шахово, не допустить прорыва танков противника на восток{27}.
В этом районе дивизия совместно с войсками 5-й гвардейской танковой армии с 12 по 20 июля вела тяжелые оборонительные бои, участвовала в знаменитом Прохоровском сражении. Отдельные населенные пункты — Тетеревино, Лески, Рындинка, Щелоково — часто переходили из рук в руки, но все же остались за нами.
Выход крупных танковых соединений врага в район Выползовки, Ржавец, Шипы создал угрозу войскам 69-й армии, действовавшим между Северным Донцом и Липовым Донцом. Командующий армией генерал [180] В. Д. Крюченкин 14/VII — 43 г. приказал отвести войска на армейскую полосу обороны{28}.
Очень тяжелую задачу поставил командарм перед нашей дивизией, вошедшей в состав этой армии с 12 июля: остаться на занимаемом рубеже и «прикрыть отход частей 81-й, 89-й и 93-й гвардейских стрелковых дивизий»{29}.
В течение 14 июля части дивизии снова вели упорные бои с превосходящими силами врага. Битва стала еще ожесточеннее, когда начался отход соседних дивизий.
На рассвете 15 июля до 60 танков и до полка пехоты атаковали наши части. Уральцы весь удар приняли на себя. Пока мы отбивали атаки, соседние дивизии успели выйти на назначенный рубеж в северо-восточном направлении. В этом бою, подбив 17 танков и уничтожив много живой силы, мы остановили врага.
По приказу командарма, прикрывшись усиленными отрядами, дивизия стала выходить из боя. Полковник Говоруненко выдвинул на фланги боковые охранения. Дивизия организованно двигалась вдоль лога Сухая Плота. После отбитых атак враг несколько утихомирился. Утренний туман прикрывал нас с воздуха. Но вскоре наше движение затруднила «пробка», образовавшаяся из автомашин и повозок, брошенных ночью отходящими дивизиями. Движение замедлилось. Враг стал наседать с фронта и флангов.
Первая колонна во главе со штабом и командиром дивизии прошла Яр Козонец. Около 9 часов при подходе второй нашей колонны в Яр Козонец наступающие танки противника из района Шахово и передовой отряд врага из района Беленихино, смяв наши боковые охранения, вышли к логу Сухая Плота в районе Малого Яблоново. Фашисты открыли шквальный огонь с восточного и западного отрогов лога по нашей колонне. Враг отрезал нам путь отхода. Возникшая от внезапного флангового огня противника паника была до известной степени ликвидирована. Из-за отсутствия строевых офицеров мне пришлось принять командование разрозненными подразделениями. Долго размышлять не оставалось времени, мы были в очень невыгодном положении, требовалось действовать немедленно. Собрав бойцов, мы атаковали [181] врага, преградившего нам путь. Уничтожили много автоматчиков, подбили один танк, но и сами понесли большие потери. Идущие за нами подразделения также быстро развернулись в боевой порядок и с боем стали пробиваться вперед. К полудню мы прорвались через вражеское кольцо, вышли в район деревни Дальний Должик и заняли оборону.
Вскоре гитлеровцы вновь подошедшими танками и пехотой атаковали наш арьергард, который, сдерживая наседающего врага западнее Малого Яблоново, еще только двигался на новый рубеж. Гитлеровцы окружили его. Воины приняли неравный бой на открытом месте и бились до последнего патрона и снаряда.
Артиллеристы противотанкового дивизиона в упор расстреливали танки врага. Когда же кончились боеприпасы, они во главе с заместителем командира дивизиона по политчасти майором Митрофаном Петровичем Угличем поднялись врукопашную. Герои-артиллеристы подбили гранатами еще три танка, уничтожили многих автоматчиков, но пробиться к своим не смогли и погибли в неравном бою.
Несмотря на большие потери в бою у Малого Яблоново, дивизия сохранила боеспособность и могла не только драться в обороне, но и перейти в наступление. И вскоре это пришлось сделать. Отбив несколько сильных немецких атак на рубеже Верин — Новоселовка — Дальний Должик, на рассвете 20 июля наша дивизия в составе 48-го стрелкового корпуса 69-й армии Степного фронта перешла в наступление и освободила Малое Яблоново, Плоту, Лески, Малиновку, Волобуевку, Шахово, Чурсино.
Шестнадцать дней и ночей в кровопролитнейших боях сдерживала наша дивизия бешеный натиск отборных танковых и пехотных частей фашистской армии севернее Белгорода. Все это время над позициями уральцев небо и земля были наполнены гулом моторов, воем, разрывами снарядов и бомб. Шла не виданная доселе битва.
Воины 375-й стрелковой дивизии давали клятву выстоять и выстояли. Враг прорвал оборону наших соседей слева и справа — фашистские танки и мотопехота наседали на уральскую дивизию с трех сторон, но она держалась.
138 подбитых, сожженных танков, семь самолетов, около пяти тысяч солдат и офицеров потерял враг, пытаясь сдвинуть дивизию с ее оборонительных рубежей. [182]
Конечно, такая битва не могла не сказаться и на нашей дивизии. Она нуждалась в отдыхе, в пополнении людьми, оружием.
В ночь на 21 июля, сдав занимаемый рубеж другим соединениям, 375-я стрелковая дивизия вышла в резерв командующего 69-й армией и стала готовиться к новым боям.
Даешь Белгород!
И вот наконец настало время показать фашистским воякам, что дивизия умеет не только насмерть стоять в обороне, но и владеет искусством наступать.
Пришла пора отплатить гитлеровским убийцам за смерть Краснова, Углича, Чупрова, Путинцева и сотен других наших боевых друзей, кровью и жизнью преградивших врагу путь на Курск.
Приказ о переходе в решительное контрнаступление в направлении Белгорода получен. Дивизия заняла исходные позиции в роще севернее деревни Вислое.
В 5 часов 3 августа раздался сигнальный залп «катюш». Не медля ни минуты, тысячи орудий Степного фронта ударили по врагу. В небе зарокотали моторы бомбардировщиков, штурмовиков и истребителей пятой воздушной армии генерала С. К. Горюнова.
В это время я находился на наблюдательном пункте, откуда хорошо было видно, с какой страшной силой бушует огонь в расположении врага. Над его позициями поднялась сплошная стена черного дыма, огня и пыли. Обработка переднего края обороны противника продолжалась более двух часов.
Когда артиллерия перенесла огонь в глубину обороны фашистов, воины 1243-го стрелкового полка под командованием майора Ф. С. Дзгоева и 1245-го стрелкового полка подполковника А. Н. Калинина, прижимаясь к огневому валу, во взаимодействии с 96-й танковой бригадой, при поддержке 1846-го иптапа, 263-го минометного полка, дивизиона 309-го гвардейского минометного полка ринулись в атаку.
Герои оборонительного сражения шли вперед, на Белгород, окрыленные победой. В бой шли люди, тысячи раз смотревшие смерти в глаза.
На войне в солдатской жизни нет ничего более значительного, чем дни наступления, нет радостнее праздника, чем победа, вырванная у врага в жестоком бою. [183]
Наш удар оказался сокрушительным. За два дня наступления дивизия освободила Вислое, Терновку, Шопино (Зап.), Кондырево, Босяцкий, 4 августа завязала бой за Ячнев Колодезь. Наш правый сосед — 305-я стрелковая дивизия — освободила Заготскот, Ближне-Ивановский и вышла к Оскочному, а левый сосед — 89-я гвардейская стрелковая дивизия — заняла Калинин, Шопино (Юж.), Дом инвалидов и Черную Поляну{30}.
Наступать было очень трудно, гитлеровцы создали сильную и глубокоэшелонированную оборону.
Узел сопротивления врага — Ячнев Колодезь — прикрывал Белгород с севера, был сильно укреплен развитой системой траншей полного профиля. Подступы к деревне были оплетены колючей проволокой в три кола и заминированы. Огневая система была построена на фланкирующем и перекрестном огне орудий и пулеметов. Только на направлении удара нашей дивизии было обнаружено до 20 дзотов. Южнее деревни находился резерв врага{31}.
На рассвете 5 августа полк майора А. Н. Парамошкина и полк подполковника А. Н. Калинина атаковали вражеские позиции. После упорного боя наши воины ворвались в траншеи. Во многих местах завязалась рукопашная схватка. Гитлеровцы оказывали отчаянное сопротивление, дважды контратаковали. Однако их попытки остановить нас успеха не имели, хотя темп наступления замедлился. И все же шаг за шагом наши полки двигались вперед.
Время в наступлении играет огромную роль. Каждая минута становится решающей. Малейшая заминка дает возможность врагу перегруппировать свои силы, подбросить свежие подкрепления, занять более выгодные оборонительные рубежи.
Учитывая сложившуюся обстановку, командир дивизии полковник Говоруненко ввел в бой свежий полк майора Ф. С. Дзгоева. Полк, обойдя Ячнев Колодезь справа, при поддержке танков 96-й танковой бригады стремительной атакой вышел на шоссе Белгород — Обоянь южнее Ячнева Колодезя.
На левом фланге дивизии полк майора Парамошкина, преодолев проволочное заграждение, атаковал Ячнев Колодезь. Первыми ворвались в траншею фашистов на окраине деревни и завязали рукопашный бой воины [184] во главе с парторгом батальона Петром Сергеевичем Гарлановым. Выбив врага из траншеи, группа камышловца Гарланова на плечах отступающих гитлеровцев ворвалась в Ячнев Колодезь и, очищая дом за домом, шла вперед. За этот подвиг многие воины этой группы были награждены, а Петр Сергеевич Гарланов получил орден Отечественной войны. Плечом к плечу с группой Гарланова героически бились за Ячнев Колодезь воины пятой стрелковой роты лейтенанта коммуниста Григория Васильевича Попова.
Смелый маневр 1243-го стрелкового полка обеспечил успех 1241-му стрелковому полку. Пал крупный узел сопротивления, прикрывавший Белгород с севера.
Падения Ячнева Колодезя значительно облегчило освобождение Оскочного 305-й стрелковой дивизией. Получили возможность быстрого продвижения вперед части 89-й гвардейской стрелковой дивизии, наступающие восточнее Ячнева Колодезя вдоль железной дороги.
Однако сопротивление фашистов еще не было сломлено. Они отчаянно дрались на окраине Белгорода, контратаками пытались остановить нас, не пустить в город. В борьбе за Белгород нам очень помог 1-й механизированный корпус генерала М. Д. Соломатина. К девяти часам передовой отряд корпуса достиг реки Везелки в районе Болховца и, с боем форсировав ее, стал развивать наступление на Грязное, обходя город с запада.
Успех мехкорпуса немедленно использовал командир нашего 48-го стрелкового корпуса. После освобождения Оскочного он направил 305-ю стрелковую дивизию корпуса также в обход Белгорода с запада на Архангельское с целью выйти в район Красного на шоссейную и железную дороги, ведущие на Харьков.
Наша дивизия, наступая вдоль шоссе Обоянь — Белгород, вышла на окраину города. Кровопролитный бой завязался западнее шоссе.
Полковник Говоруненко решил блокировать врага западнее шоссе батальоном 1241-го стрелкового полка, а с 1243-м и 1245-м полками во взаимодействии с 96-й танковой бригадой и 89-й гвардейской стрелковой дивизией, наступающей левее нас, штурмом овладеть западной частью Белгорода.
Штурм города начался. Подавив огневые точки, отбив несколько контратак гитлеровцев на окраине города, стрелковый батальон 1243-го стрелкового полка капитана Григория Ивановича Покатаева ворвался в Белгород. [185]
В боевых порядках стрелкового батальона, на руках передвигая вперед свои орудия, в город вошла и батарея белгородца капитана Николая Петровича Ковтуна. Левее шоссе, после рукопашного боя, в город ворвались батальоны майора Николая Никитича Ситникова и майора Василия Петровича Петрова.
«Одновременно из района совхоза совместно с 375-й с. д. в город ворвались части 89-й гвардейской стрелковой дивизии»{32}.
Стрелковый батальон капитана Василия Николаевича Букаева после упорного боя прорвал оборону немцев западнее шоссе и ворвался в Белгород. Об этом бое газета 69-й армии «Вперед к победе» 9 августа 1943 года писала: «Подразделение Букаева неожиданно вышло во фланг противнику, уничтожило его огневые точки и ворвалось в город.
Завязались ожесточенные уличные бои. С боем брался каждый дом. Группа лейтенанта Блинова освободила свыше сотни зданий. Бесстрашно действовали бойцы старшего лейтенанта Попадейкина и капитана Букаева»{33}.
Штурмовая группа во главе с парторгом батальона лейтенантом Исхаковым, бросая шинели на проволочные заграждения, проскочила через препятствия и ворвалась в траншею фашистов на окраине города. Гранатами, штыками, огнем автоматов и огнеметов бойцы уничтожали сопротивляющихся гитлеровцев в окопах, дзотах и блиндажах. Так группа Исхакова на плечах отступающих немцев ворвалась в Белгород. Очищая дом за домом, она достигла района церкви в западной части города, где ее контратаковали. Лейтенант Исхаков, прикрывшись частью сил с фронта, основными силами обошел контратакующего врага справа и ударил с тыла. Завязалась рукопашная схватка. Вражеские автоматчики были полностью уничтожены.
Победа штурмовой группе досталась дорогой ценой. Многие воины погибли на улицах города, в том числе и сам лейтенант Исхаков.
За белгородские бои большинство воинов штурмовой группы были награждены орденами и медалями, а лейтенант Исмагил Гилязович Исхаков — орденом Отечественной войны. [186]
Преодолевая сопротивление гитлеровцев, подразделения наших полков продвигались в глубь города. Немцы цеплялись за каждый дом, за каждую улицу, они стреляли с чердаков, из окон, из дзотов, сооруженных на перекрестках улиц. По стрелковому батальону Покатаева открыла сильный огонь вражеская батарея, замаскированная за домами. Капитан Покатаев направил ей в тыл взвод Мамленкова и два танка 96-й танковой бригады. Вскоре вражеская батарея прекратила огонь. Многие гитлеровцы прятались в домах, но их вылавливали автоматчики взвода. Солдаты отделения сержанта Николая Павловича Мешкунова очистили таким образом восемь домов.
В районе пивзавода батальон контратаковали несколько танков и пехота. Воины встретили врага сильным ружейным огнем, гранатами подбили два танка. Третий танк был подбит огневым взводом комсомольца Георгия Николаевича Вострова, четвертый — расчетом старшего сержанта Алексея Дмитриевича Шишкина из батареи Николая Ковтуна.
Первый номер расчета противотанкового ружья Борис Федорович Бровин заметил на крыше одного дома немецкого пулеметчика, который вел губительный огонь по стрелковой роте. Он подполз поближе и метким огнем из ПТР{34} снял пулеметчика.
В боевых порядках пехоты зачастую впереди атакующих шли саперы. Отряд разграждения под командованием лейтенанта Мирона Иосифовича Чердынцева на окраине города под огнем врага сделал в минных полях три прохода для пехоты и танков и несколько домов очистил от «сюрпризов». В отряде особо отличились саперы-алапаевцы Василий Данилович Соколов и Василий Алексеевич Тенков, которые больше других сняли вражеских мин.
В бою за пивзавод командир роты вышел из строя, командование ротой принял на себя сержант Мейшутович Хасан и во главе роты ворвался на территорию завода. Первыми ворвались в здание завода бойцы отделения Каштаева. Они уничтожили многих автоматчиков и закрепились. Немцы контратаками пытались отбросить отделение Каштаева. В течение двух часов шел упорный бой, но захваченную часть здания Каштаев не уступил врагу до подхода своего подразделения. [187]
Недалеко от больницы из одного дома губительный огонь открыл вражеский пулемет. Комсорг батальона старший сержант Николай Андреевич Андронов подполз к дому на расстояние броска гранаты и уничтожил пулемет.
Можно назвать фамилии многих солдат, сержантов и офицеров дивизии, которые в боях за Белгород проявили храбрость и мужество, чьи действия отличались высоким наступательным порывом, дерзостью в борьбе с сильным врагом.
С выходом частей 1-го мехкорпуса к подступам Грязного, 305-й дивизии — западнее деревни Красное и соединений 7-й гвардейской армии — к реке Северный Донец, южнее Белгорода, вражеский гарнизон в городе оказался охваченным с флангов.
Под угрозой окружения фашисты решили предпринять ряд контрмер. Они спешно стали отводить свои основные силы из центра города за реку Везелка. Для обеспечения отхода главных сил гитлеровцы оставили в разных районах города сильные отряды прикрытия, чтобы в уличных боях задержать наши части.
К 18 часам центр Белгорода был очищен от противника, но до позднего вечера шли кровопролитные бои по уничтожению блокированной группы врага на окраинах — западнее шоссе у церкви в западной части Белгорода, у пивзавода, райсовета.
Только к часу ночи шестого августа части 375-й Уральской, 89-й гвардейской стрелковых дивизий и 96-й танковой бригады, очистив город от врага, вышли к реке Везелке. Наступающая в обход города с запада 305-я стрелковая дивизия к 1.00 шестого августа вела бой за деревню Красное{35}.
Форсировать реку Везелку с ходу мы не смогли. Гитлеровцы, отводя свои силы за реку на рубеж Супруновка — Красное — Пушкарное, используя водную преграду, стремились закрепиться, выиграть время и дать возможность своим главным силам отойти на заранее подготовленные рубежи в направлении Харькова. Река Везелка сыграла большую роль в немецкой обороне. Ее болотистые берега исключали возможность переправы войск, а мосты были взорваны.
Ночь на 6 августа прошла в подготовке к штурму врага в Супруновке. Саперы майора Хлопова и Бояна под [188] огнем противника строили переправы. Наша авиация и артиллерия не давали фашистам покоя.
На рассвете после артиллерийской обработки позиций врага штурмовые отряды дивизии под прикрытием артиллерийского и минометного огня начали форсировать реку Везелку. Саперы помогали им преодолеть преграду. Гитлеровцы всеми силами стремились сорвать наше форсирование, вели ураганный огонь, до 50 самолетов стали бомбить наши боевые порядки. Вновь разгорались ожесточенные сражения на земле и в воздухе.
К шести часам 6 августа стрелковый батальон капитана Покатаева, неся большие потери, форсировал реку и, отбив две контратаки врага, ворвался в Супруновку. Штурмовые группы батальона, продвигаясь от дома к дому, стали очищать деревню от гитлеровцев.
Используя успех 1243-го стрелкового полка, форсировали Везелку и остальные части дивизии. Левее нас вела бой за Супруновку 89-я гвардейская дивизия. К 8 часам Супруновка была в руках 375-й Уральской и 89-й гвардейской стрелковых дивизий. С этого часа город Белгород стал полностью свободным.
Кровью и жизнью многих лучших людей дивизии пришлось заплатить нам за эту победу — за освобождение одного из древних городов. Сколько святых для нас могил мы оставили на Белгородщине! Сколько славных воинов дивизии на всю жизнь остались инвалидами от полученных ран! Да, победа далась дорогой ценой.
В 1967 году, совершая поход по местам боев дивизии вместе с комсомольцами Свердловска, Белгород посетил тяжело раненный в боях при его освобождении бывший командир роты автоматчиков Павел Георгиевич Золотухин.
Почетное наименование
После освобождения Белгорода и Супруновки, отразив несколько контратак противника, части дивизии устремились вперед и, сломив сопротивление гитлеровцев, на рассвете 7 августа освободили Колония-Дубовое, а к середине дня — Таврово и Новую Нелидовку. Наступающая правее нас 305-я стрелковая дивизия овладела Старой Нелидовкой, а левее нас 89-я гвардейская стрелковая дивизия — Бродоком. [189]
Фашистские войска предпринимали отчаянные попытки остановить наступление наших частей. Они использовали заблаговременно подготовленные оборонительные рубежи. Гитлеровцы цеплялись за каждый населенный пункт, за каждую высоту, яростно сопротивлялись. Все подступы к населенным пунктам, высотам были заминированы и держались под прямым и фланкирующим огнем артиллерии, минометов и пулеметов. Враг часто контратаковал нас танками и автоматчиками. Прикрываясь такими опорными пунктами, гитлеровцы рассчитывали задержать продвижение советских войск на Харьков и выиграть время для подтягивания своих резервов.
Перед нами была поставлена задача — не снижая темпа наступления, идти вперед.
Применяя тактику маневрирования и ночных действий, полки нашей дивизии скрыто, как можно ближе подходили к фашистским позициям и стремительными атаками врывались в его опорные пункты, отбивая многочисленные контратаки танков и автоматчиков, приближались к Харькову. За девять суток дивизия освободила пятнадцать населенных пунктов и подошла вплотную к окраинам города.
Особой ожесточенностью отличались бои за населенные пункты Черемошное, Липцы, Русское-Лозовое и в лесном массиве севернее Харькова.
В большом лесу у врага имелись сильно укрепленные опорные пункты. Командир дивизии, учитывая прочность вражеской обороны, выделил несколько штурмовых отрядов. Эти отряды просочились в глубину леса и, нащупывая более уязвимые места в обороне фашистов, стали наносить удары.
Замечательные примеры мужества, отваги показали воины стрелкового батальона капитана Покатаева. Этот штурмовой отряд четверо суток сражался в лесу. Воины батальона смело бросались на пулеметные точки, на окопы врага, преодолевали минные поля, вступали в решительные рукопашные схватки. За четыре дня они уничтожили двенадцать дзотов и много солдат и офицеров врага. Хорошо бились с гитлеровцами в лесу также воины стрелковых батальонов капитана Букаева и майора Ситникова.
Самоотверженная борьба в глубине гитлеровской обороны закончилась тем, что враг был измотан и обескровлен. Он не мог больше держаться в лесу. [190]
12 августа к нам приехал член Военного совета 69-й армии генерал Щелаковский. Он высоко оценил боевые действия дивизии в лесном массиве и по освобождению Русского-Лозового. От имени Военного совета армии он поблагодарил нас с командиром дивизии за умелое руководство частями и приказал передать его благодарность всему личному составу дивизии, а отличившихся воинов представить к наградам.
18 августа наша дивизия, отразив три контратаки врага на рубеже Алексеевки и кирпичного завода, что южнее Лозовенек, была вынуждена прекратить атаки и перейти к обороне, чтобы перегруппировать свои силы. Полковник Говоруненко сверил карту с местностью. До городских кварталов Харькова оставалось два километра — двадцать минут стремительного броска. Но на этих двух километрах в глубоких траншеях за сплошными минными полями находился враг. Каждая складка местности, каждый куст, каждый дзот посылал смертоносный огонь. Это было сплошное поле огня.
Петр Дмитриевич поднес к глазам бинокль. Утренние лучи солнца хорошо освещали поле. Но в ложбине, отделяющей южную часть Алексеевки от ее северной части, над рекой Лопань еще белела полоса тумана, бугры плавали в нем, как островки в половодье. А поверх тумана было видно далеко вокруг. Не торопясь изучал комдив оборону противника, рассматривал рощу северо-западнее пригородного поселка, высоту, по скатам которой проходил противотанковый ров, а от него шла траншея в Северный Пост и Харьков.
Дальше, южнее поселка, вдоль железной дороги виднелись трубы кирпичных заводов, за ними, над изуродованными городскими кварталами, сияло солнце, а снизу, с кровоточащей земли, тянулись вверх дым пожарищ, столбы пыли, поднятой взрывами. На какое-то мгновение в памяти Говоруненко возникла картина боя за Ржев. Вот так же, год назад, тоже в августе, после прорыва трех сильно укрепленных оборонительных линий врага, прикрывающих Ржев с севера, 375-я дивизия вплотную подошла к стенам города, но ворваться в него с ходу не хватило сил. Находясь на наблюдательном пункте вместе с генерал-майором Соколовым, Говоруненко смотрел на разрушенный город, занятый гитлеровцами.
Многому научился Петр Дмитриевич у генерала Соколова. Они вместе кропотливо разрабатывали и подготавливали каждый бой, проведенный дивизией в сорок [191] втором. Много времени, крови, страданий отделяют ту далекую пору, когда начальник штаба полковник Говоруненко, заменив погибшего командира дивизии генерала Соколова, повел уральскую дивизию на штурм Ржева. Дивизия тогда состояла из уральцев, людей сильных, физически и духовно закаленных во многих сражениях. Теперь, под Харьковом, она была еще крепче, за ее спиной — двухгодичный боевой опыт: участие в разгроме фашистских орд под Москвой, освобождение городов Калинин, Старица, оборонительные бои на Курской дуге, освобождение Белгорода и более трехсот деревень и сел, наконец, стремительное августовское наступление на Харьковщине. И потому, должно быть, полковник сегодня был уверен, что воины его дивизии сумеют сломить сопротивление врага на своем направлении, освободят кварталы Харькова.
Накануне решительного часа, как бы проверяя свое решение, в котором определено направление удара каждого полка, он, прежде чем отдать приказ на возобновление наступления, еще и еще раз тщательно изучал поле предстоящего сражения, вносил в свое решение коррективы.
19 августа Говоруненко поставил перед командирами полков боевую задачу — форсировать реку Лопань, занять сильно укрепленный рубеж врага — Северный Пост. Главный удар должен был нанести 1243-й стрелковый полк майора Митрофана Александровича Нефедова. Конечно, Лопань не Волга, которую дивизия с тяжелыми боями форсировала первый раз в сорок первом, а второй раз — в сорок втором. Река Лопань больше напоминала нашу уральскую Пышму, заросшую кустами, во многих местах ее можно было перейти вброд. Но и такую преграду очень трудно преодолеть под огнем противника.
Пока шли рекогносцировки, разведчики непрерывно вели разведку. По ночам они проползали вглубь вражеского расположения и, чего бы это ни стоило, собирали данные о противнике, тащили «языков». Это были отважные люди.
В ночь на 19 августа разведгруппа из пяти человек пробралась в Харьков, где в течение суток собирала необходимые данные о противнике, а двадцатого вернулась с «языком». Разведгруппа младшего лейтенанта Никитюка, проникнув в тыл противника, уничтожила до 20 фашистов, захватила их документы и тоже привела «языка». Разведгруппа старшего лейтенанта Саркисьянца [192] проникла в тыл фашистов, напала на штаб 240-го пехотного полка, разгромила его, захватила важные для нас документы.
В этой схватке старший лейтенант Саркисьянц погиб, группу возглавил старший сержант Ефимов. Он вывел разведчиков к своим с захваченными документами и с телом старшего лейтенанта.
Личный состав подразделений тщательно готовился к наступлению. Политработники довели боевую задачу до каждого солдата. На партийных и комсомольских собраниях обсуждались задачи коммунистов и комсомольцев в боях за Харьков.
Собрания проходили в траншеях, за развалинами кирпичного завода и в воронках от авиабомб. Об одном из них, проходившем в батальоне Букаева, в моем блокноте сохранились такие записи:
«Пожилой солдат коммунист Петров сказал:
— В уличном бою каждый боец порой сам себе командир, сам себе рота и батальон. И его жизнь зависит от собственной смелости, ловкости, смекалки...
— Надо каждому автоматчику дополнительно выдать несколько запасных дисков, — предложил автоматчик Иванов.
— Уличный бой тем и сложен, — говорил комбат Букаев, — что надо каждому офицеру, сержанту и солдату уметь самостоятельно решать отдельные тактические задачи...»
В принятых решениях говорилось, что каждый должен показать личный пример в бою, не щадя крови и самой жизни, освободить Харьков от оккупантов.
Партийная комиссия политотдела дивизии обсуждала заявления воинов, в которых они просили принять их в ряды партии, чтобы идти в бой за освобождение Харькова коммунистами. В эти дни много заявлений поступало от воинов, которые особо отличились в последних боях в лесном массиве севернее Харькова, за освобождение населенных пунктов Липцы, Русское-Лозовое, Померки, Соколинки.
В период боев на Курской дуге поступило 990 заявлений о приеме в члены и кандидаты партии. За это время дивизионная партийная комиссия приняла в члены и кандидаты партии 736 человек{36}. Разница в цифрах — подавших заявления и принятых — объясняется тем, что [193] некоторые воины погибли или получили ранение и выбыли из дивизии.
Как сейчас вижу взволнованные лица воинов, которым тогда вручал партбилеты. Вот Степан Ткачев, который со своим пулеметным взводом расчищал путь пехоте, обеспечил освобождение Алексеевки, отлично действовал при штурме Харькова и в бою у Новой Боварии. Старший сержант Георгий Богданов, разведчик, 18 августа притащил «языка», который тогда нам был так необходим. Солдат Борис Бровин подбил два фашистских танка на подступах к Харькову. Старший сержант Дмитрий Крутаков, несмотря на тяжелое ранение, продолжал восстанавливать телефонную связь при штурме города. Связь действовала безотказно, но сам связист не увидел освобожденного Харькова, он скончался.
Вечером 19 августа в одном из разрушенных помещений кирпичного завода, что южнее Лозовенек, выстроились воины пулеметной роты.
Командир роты старший лейтенант Чуприн рассказал, что утром Василий Курка, отражая контратаки врага, уничтожил много фашистов, не подпустил их к боевым порядкам батальона. Когда группа гитлеровцев подползла к его огневой позиции, он отбивался гранатами. Контратака захлебнулась, но в последние минуты боя вражеская пуля оборвала жизнь Василия Курки.
Здесь же, перед строем, командир вручил пулемет героя Петру Васильеву. Принимая оружие, Васильев дал клятву отомстить гитлеровцам за смерть друга.
Много хлопот было и у воинов тыловых подразделений. Требовалось подтянуть боеприпасы, продовольствие, горючее. Заместитель командира дивизии по тылу майор Михаил Григорьевич Шубин, не зная отдыха, обеспечивал подразделения всем необходимым для боя. Вместе со своим начальником штаба капитаном Шапкиным он составлял план подвоза и способы доставки боеприпасов и продовольствия в ходе боя.
В медсанбате, расположившемся недалеко от передовой, под руководством опытного хирурга Павла Константиновича Андрафагина оперировали, перевязывали раненых врачи Георгий Антонович Попов, Леонид Васильевич Леонидов, Виталий Иванович Муратов, старшие операционные сестры Раиса Павловна Граве, Анастасия Павловна Первушина, сестры Варвара Фадеевна Бажина, Галина Прокопьевна Лапина, Антонина Алексеевна [194] Шихова и многие другие медицинские работники дивизии. Начальник санитарной службы дивизии Василий Васильевич Желудев проверял и оказывал помощь полковым и батальонным медпунктам в организации и отправке раненых в медсанбат. Много забот в эти дни было у командира медсанбата Александра Николаевича Теренченко и его заместителя по политчасти Бориса Николаевича Копылова.
...В предутренней полутьме двадцатого августа командиры батальона отдали приказ ротным командирам начать форсирование Лопани. Теперь важно было все делать быстро и без шума, чтобы фашисты как можно дольше не обнаружили переправу. Подразделения за несколько минут спустили на реку плоты, спаренные бревна со станковыми пулеметами, минометами, «сорокапятками» и быстро отплыли от берега.
Гитлеровцы обнаружили место переправы. Вражеские пулеметы открыли огонь. По воде запрыгали фонтанчики, со всех сторон слышались плеск, тяжелое дыхание бойцов. Наши орудия открыли огонь. Началась артиллерийская дуэль.
Первыми достигли вражеского берега солдаты 2-го батальона 1243-го стрелкового полка Коротков, Алексаткин, Хачатурян, Старовойтов. Тут же подошел плот младшего лейтенанта Дмитрия Пронина, нагруженный бойцами с пулеметами. Вместе с воинами, первыми достигшими берега, с криком «Ура!» бросился на врага и заместитель командира батальона капитан Анисим Петрович Карих. Они ворвались в траншею, уничтожили противника и обеспечили переправу других.
Чуть левее высадился стрелковый батальон капитана Василия Николаевича Букаева. Он обошел позицию гитлеровцев слева и вместе с подразделениями второго батальона стал теснить фашистов. Более сотни вражеских солдат нашли себе могилу в траншеях и окопах, многие подняли руки вверх. На рассвете два батальона 1243-го стрелкового полка, захватив и вторую линию траншей, ворвались в лес западнее Северного Поста. Встретив упорное сопротивление врага, они закрепились на опушке.
К этому времени 1241-й стрелковый полк под командованием майора Андрея Николаевича Парамошкина переправился через Лопань южнее кирпичного завода, овладел окопами врага и достиг железнодорожного [195] полотна. Взвод младшего лейтенанта Николая Королева добрался до вражеского берега и атаковал немецкие позиции, обеспечив форсирование реки другими подразделениями полка. Рядом со взводом Королева вели бой пулеметчики взвода младшего лейтенанта Степана Ткачева. Переправляющиеся батальоны поддерживал артдивизион капитана Германа Мальшакова. Накал боя нарастал с каждым часом. Враг оправился от внезапного стремительного удара и бросился в контратаку.
Стрелковый батальон капитана Владимира Клюкина контратаковали десятки танков и бронедрезина с пехотой. Батальон отбил контратаку и закрепился у железной дороги северо-восточнее Северного Поста, навязал огневой бой фашистам. Западнее Северного Поста отбивали яростные контратаки батальоны Покатаева и Букаева 1243-го стрелкового полка. Хорошо поддерживал бой стрелков артиллерийский дивизион капитана Алексея Баранова, который успел переправить свои пушки и открыл огонь прямой наводкой.
Отличившийся в битве под Белгородом и в бою за освобождение Русское-Лозовое орудийный расчет сержанта Александра Яковлева первым открыл беглый огонь по атакующим фашистам. Находясь в рядах стрелков, батарея «сорокапяток» старшего лейтенанта Григория Мухачева в упор била из своих пушек по вражеским автоматчикам. Гитлеровцы, не выдержав огня, откатились назад. Но вскоре они опять поднялись в контратаку. Потом контратаки следовали одна за другой. Гитлеровцы пытались отбросить наши части за реку. Упорные бои под Харьковом продолжались до 22 августа.
С большими потерями мы дошли до города. 10 августа погибли заместитель командира дивизии Константин Павлович Казачук, командир 1243-го стрелкового полка Федор Степанович Дзгоев. В лесу, под самым городом, был ранен командир батальона Григорий Иванович Покатаев и многие другие воины.
Двадцать второго августа начальник штаба дивизии подполковник Константин Михайлович Ложко докладывал командиру дивизии о полученном приказе. Командующий 69-й армией генерал В. Д. Крюченкин приказал штурмом овладеть Харьковом, отрезать пути отхода противнику на запад и юго-запад, уничтожить его.
«...375-й стрелковой дивизии, — говорилось в приказе, — перейти в решительное наступление в направлении Северный Пост, Кирп, Нефть, ст. Харьков, Залютино, [196] Новая Бовария. Овладеть ст. Харьков, в дальнейшем выйти на рубеж: Сар, Залютино, ст. Залютино...»{37}.
Спустя час полковник Говоруненко отдал приказ собравшимся на командном пункте дивизии командирам полков и поддерживающих частей. Все детали штурма были тщательно обсуждены, продуманы.
В частях и подразделениях, где позволяла обстановка, мы, политотдельцы, вместе с командирами и политработниками частей проводили беседы, короткие митинги и с этими же подразделениями пошли в наступление. У меня сохранилась запись о митинге, проведенном в батальоне Букаева, и содержание речи командира.
— Впереди Харьков. Наш родной, советский, — обращаясь к воинам, сказал Букаев. — Но там еще фашисты. Настал час отплатить гитлеровцам за все злодеяния на Харьковщине, за кровь и смерть наших боевых друзей. Сейчас пойдем в бой. Бейте проклятых фашистов, живьем не выпускайте их из города. Вот знамя, которое мы должны водрузить над освобожденным Харьковом. — Он показал алое полотнище...
Я оглядел взволнованных воинов и ни тени робости и уныния не увидел на их лицах. Только были нахмурены брови, прикушены губы и сжато оружие в руках. В глазах — гнев и решимость.
— Не подкачаем, — сказал солдат Цыхарев, — будьте уверены, товарищ капитан, знамя свободы будет над Харьковом...
На этом митинге присутствовал и начальник политотдела 48-го стрелкового корпуса полковник А. Д. Серюков. Он обратился с краткой речью к воинам, призвал их беспощадно бить врага и освободить город Харьков.
Такие же митинги прошли и в других подразделениях. Прямо с митингов воины пошли в наступление.
Артиллерийский залп возвестил начало штурма. Наша дивизия вместе с другими соединениями пошла на Харьков. Через двадцать пять минут после сигнала атаки Говоруненко услышал первую радостную весть.
— Товарищ ноль пять, — докладывал по телефону командир 1243-го стрелкового полка, — два батальона ворвались в Северный Пост, очищают поселок от фашистов...
Лицо комдива просветлело, он взглянул на часы. Стрелки показывали 23.50. [197]
Как бы люди, идущие в бой, и планы сражения ни были тщательно подготовлены, бой не всегда протекает в точности по плану. Так случилось и на этот раз. Левофланговый полк, которым командовал подполковник Арсентий Николаевич Калинин, был задержан противником в районе авиазавода. Фашисты били по атакующим из хорошо оборудованных огневых точек. Два командира роты вышли из строя, бойцы залегли. Требовалось принять срочные меры, чтобы возобновить атаку. Заместитель командира полка по политчасти майор Петр Петрович Гриценко побежал туда, где нуждались в его помощи. Командир полка приказал артиллеристам выкатить несколько орудий на открытую позицию и бить прямой наводкой по засевшим в авиазаводе фашистам. Беглый огонь артиллерии заставил замолчать гитлеровские пулеметы.
Командир батальона майор Ситников, находясь в боевых порядках стрелков, подал команду:
— Вперед! Бей фашистов!
Стрелки быстро выскочили из своих укрытий и бросились на врага. В центре батальона бежал комбат, а за ним, разматывая катушки, устремились вперед связисты. Уничтожив группу прикрытия гитлеровцев, батальон ворвался на территорию авиазавода. Жестокий бой на территории завода продолжался около часа. Фашисты были уничтожены. На заводской трубе взвился алый флаг, водруженный солдатом Гречихиным.
Полк Калинина, не задерживаясь на территории авиазавода, быстро достиг станции Харьков и после короткого боя освободил ее. На разрушенном здании вокзала солдаты Кадыров и Курнов водрузили красный флаг. Освобождая улицу за улицей, полк к 9.40 вышел на улицу Свердлова, где уже вел бой с засевшими в отдельных домах фашистами полк майора Парамошкина. А полк майора Нефедова после освобождения Северного Поста стремительным броском ворвался на северную окраину Харькова, освобождая квартал за кварталом. К десяти часам он отбросил противника за реку Уды и закрепился на рубеже Залютино.
Об этом бое бывший начальник политотдела 69-й армии генерал Н. А. Вишневский пишет:
«В 3 часа 30 минут 23 августа была взята железнодорожная станция Харьков. А к 10 часам — полностью очищена от противника юго-западная часть города. Первым ворвался в город и завязал уличные бои стрелковый полк под командованием майора Нефедова. [198]
Отважно действовали бойцы подразделения офицера Калинина, которые овладели Южным вокзалом...»{38}
Массовый героизм проявили воины дивизии в период штурма Харькова. Солдат Тавкань на северной окраине города принял бой с пятнадцатью фашистами. Он увидел группу приближающихся гитлеровцев. Вначале Тавкань принял их за своих, так как шли они из Северного Поста.
Вскоре Тавкань убедился, что это гитлеровцы. Он быстро занял удобную позицию. Гитлеровцы шли в полный рост. Подпустив их на близкое расстояние, Тавкань ударил из автомата. Несколько солдат упали, но остальные, видимо, не разобрались, откуда огонь, и побежали прямо к крайнему дому. Тавкань снова дал очередь. Фашисты залегли и тут же открыли ответный огонь. Когда боец выглянул вперед, то на мгновение обомлел: фашисты ползли, обтекая его с двух сторон. Несколькими короткими очередями Тавкань уложил еще троих. Ответные вражеские пули вонзились в землю перед солдатом. Комья земли посыпались на Тавканя, а одна пуля задела его плечо. За автоматной очередью последовала фаната. Тавкань инстинктивно схватил ее и выбросил обратно. Затем дал очередь по тем, кто после разрыва гранаты поднялся и бежал прямо на него. И опять заставил их залечь. Враг наседал. Брошена предпоследняя граната, в автомате кончаются патроны. Тавкань уже слышал чужую речь. С каждой секундой вместе с кровью, просачивающейся из раны, которую он не мог перевязать, уходили силы.
Тавкань последним усилием бросил гранату на тех, кто был к нему поближе, и дал очередь из автомата по другим. Как раз в этот критический момент схватки с фланга по фашистам ударил пулемет. Это на выручку подоспел младший сержант Михайлов. А потом слева раскатилось многоголосое дружное «ура!». Бойцы первой стрелковой роты 1243-го стрелкового полка старшего лейтенанта Ивана Менькова ворвались в Харьков.
Из окна одного из домов гитлеровцы открыли огонь по воинам первой роты. Меньков подполз ближе, бросил в окно одну за другой две гранаты. Коммунист Красников и комсомолец Бояркин заскочили в дом и взяли в плен трех фашистов. За несколько минут боя десятки сопротивляющихся фашистов были уничтожены. Рота пошла вперед. [199]
На соседней улице отступающим гитлеровцам преградил путь пулеметный взвод младшего лейтенанта Морышенкова. В горячке боя вышел из строя расчет пулемета. За пулемет лег сам Александр Морышенков, продолжая бить по врагу. Рядом с ним стрелял другой пулемет, за которым лежал дважды раненный Ступцын. Из автоматов строчили Середа и офицер Юдич. Им на помощь подоспел стрелковый взвод младшего лейтенанта Акимова, который с ходу бросился на сопротивляющихся фашистов и до единого уничтожил их.
Сколько было таких эпизодов! Трудно перечислить все подвиги, совершенные воинами уральской дивизии в боях за Харьков.
Мы с Петром Дмитриевичем вошли в город вслед за атакующими врага подразделениями. На улицах Харькова все говорило о прошедшем тяжелом бое: трупы гитлеровцев, патронные гильзы, брошенные немецкие автоматы, подбитые танки, посередине улицы — перевернутая повозка и убитая лошадь.
Туман и дым, стоявшие над Харьковом, растворялись в лучах восходящего солнца, открывая чистое небо. Свежий утренний ветерок полоскал на многих домах простреленные пулями и закопченные в пороховом дыму десятки алых флажков, водруженных руками тех, кто первым ворвался в Харьков.
Кто видел горе, тот поймет, что означало тогда появление на домах города этих маленьких красных флажков.
К нашей общей радости в связи с освобождением Харькова вечером 23 августа прибавилась еще одна. Личный состав получил третью благодарность Верховного Главнокомандующего, а дивизии было присвоено почетное наименование «Харьковская». Эту весть каждый воин воспринимал как признание Родиной, партией особых заслуг личного состава уральской дивизии в боях на Курской дуге и при освобождении Харькова. За освобождение украинского города героически дрались воины всех национальностей, всех союзных республик. Наше единство, нерушимая дружба народов одержали еще одну крупную победу над врагом.
Через несколько дней многие воины были награждены орденами и медалями, отдельные офицеры получили внеочередные воинские звания. Наш командир дивизии П. Д. Говоруненко стал генерал-майором и был удостоен ордена Суворова. [200]
Еще рвались снаряды на улицах, еще шел на южной окраине города ожесточенный бой, а из домов уже выбегали люди, приветствовали, обнимали, целовали своих освободителей.
На окраине нас встретил житель города Степан Левченко, со слезами на глазах он обнял комдива и сказал: «Спасибо вам, наши освободители! Мстите, дорогие сынки, за кровь советских людей, бейте изо всех сил фашистов...»
Слова радости и благодарности мы получали и тогда, когда уже наша дивизия далеко позади оставила Харьков и сражалась на новых рубежах.
23 февраля 1944 года в дивизию пришел вагон подарков от трудящихся Харьковской области. Подарки привезла делегация Харькова. Этим самым харьковчане еще раз выражали искреннюю любовь к Красной Армии, к нам, уральцам.
Прошло много лет. Некоторые детали битвы за Харьков забылись. Но подвиг, совершенный уральцами, остался в памяти харьковчан. Подвиг этот они увековечили, назвав среднюю школу № 136 на улице Котлова именем комдива 375-й Уральской Харьковско-Бухарестской дважды Краснознаменной стрелковой дивизии генерал-лейтенанта Героя Советского Союза Петра Дмитриевича Говоруненко. В этой школе учащиеся и учителя организовали музей, посвященный истории и подвигам дивизии. На ее боевых традициях воспитывается молодое поколение. Стенды, где показаны подвиги воинов 375-й Уральской стрелковой дивизии, имеются в 49-й, 57-й и других школах Харькова и Харьковской области.
После освобождения Харькова нам праздновать было некогда. Продолжались бои. В ночь на 24 августа дивизия форсировала речку Уды в районе деревни Минутка. Правее нас эту водную преграду преодолели 89-я и 94-я гвардейские дивизии, а левее — 183-я стрелковая дивизия. Противник делал отчаянные усилия, чтобы не дать нашим частям переправиться.
Крайне ожесточенные бои развернулись после форсирования реки за расширение плацдарма. Они продолжались до 28 августа.
За эти дни дивизия, поддержанная 96-й танковой бригадой «Челябинский комсомолец», с упорными боями овладела населенными пунктами Минутка, Новая Бовария, Липовая Роща, Ледное. [201]
29 августа нашу дивизию вывели из боя, она сосредоточилась в деревнях Ледное и Липовая Роща и поступила в резерв командующего фронтом. Дивизия приводила себя в порядок, пополняла сильно поредевшие ряды, праздновала свою вторую годовщину. Недолго мы пробыли в Липовой Роще, дивизия сосредоточилась в районе Меречик и перешла в новое наступление. Рождались новые подвиги.
Когда мы вышли на рубеж атаки, Петр Дмитриевич взволнованно произнес:
Настане суд, заговоритьЭто были известные стихи Тараса Шевченко. Да, суд настал. Мы наступали. Вместе со всей Советской Армией уральская дивизия шла вперед, чтобы освободить Украину. [202]