Содержание
«Военная Литература»
Мемуары

Глава 7.

Поиски пути к миру

Получив в свои руки бразды правления, мы в комиссии по внешнеполитическим вопросам Государственного совета сразу начали искать способ выйти из этой войны. Вопрос был поднят на первом же ее заседании, состоявшемся не позднее 4 декабря. Члены комиссии были проинформированы о том, что от шведского посла в Москве господина Уинтера получено известие: сейчас никаких переговоров с Советским Союзом быть не может. Советский Союз даже не принял услуги Швеции в качестве посредника, поскольку он достиг соглашения по всем финским проблемам с правительством Куусинена. Я высказал мнение, что смена нашего правительства произошла слишком поздно, поскольку Советский Союз уже организовал марионеточное правительство в Териоки. Поэтому нам не избежать войны, нужно снабдить армию оружием. Паасикиви разделял мое мнение, потому что не было возможности начать переговоры. Оставалось просить Соединенные Штаты и Англию о поставках вооружения. Переговоры станут возможны, когда Советский Союз почувствует наше сопротивление.

Мы принялись работать в этом направлении. Для этой цели была организована специальная служба, во главе которой встал министр торговли В.А. Котилайнен, она должна была вести коммерческие переговоры. Служба не испытывала недостатка в добровольцах. Известные бизнесмены предоставили себя в [156] распоряжение правительства без всякого вознаграждения, чтобы обеспечить внутренние поставки и проводить переговоры с контрагентами за границей. В те трудные месяцы, что нам предстояли, деловые «люди года» (этот титул был их единственной наградой) были большим подспорьем.

Делалось все возможное, чтобы привлечь внимание всех народов мира к обороняющейся Финляндии. Мировая пресса освещала финскую войну в благоприятном для нашей страны духе; народ Финляндии не испытывал недостатка в сочувствии. Важно было и то, что на фронтах мировой войны царило затишье; взоры всего мира были прикованы к неравной борьбе Финляндии, противостоящей нападению страны, превосходящей ее в пятьдесят раз.

Парламент 10 декабря направил обращение правительствам иностранных государств. В нем говорилось, что наш восточный сосед предпринял наглое нападение на Финляндию, которая не дала ни малейшего повода для войны. В обращении выражалась надежда, что цивилизованный мир не оставит нас сражаться в одиночку против гораздо более сильного противника.

Наша страна стала получать оружие из Швеции, Франции, Англии и Соединенных Штатов, мы получили доступ к финансовым кредитам. Мы смогли продолжить борьбу, хотя главнокомандующий докладывал, что боеприпасов хватит только на две недели.

Когда первые атаки были успешно отбиты и ситуация на фронте стабилизировалась, настало время вернуться к вопросу о достижении мира путем переговоров. К нам снова начали поступать предложения о посредничестве. Пааво Пайула, наш посол в Копенгагене, от лица датского правительства обратился с таким запросом; Швеция дала понять, что может снова предложить свои услуги. Министр иностранных дел Норвегии Хальвдан Кот написал мне дружеское [157] письмо, в котором рассматривал возможность заключения мира.

Позже мы получили сообщение П.Ю. Хюннинена, нашего посла в Эстонии. Он писал, что эстонский министр иностранных дел Антс Пиип через эстонского посла в Москве получил информацию: Финляндия может обрести мир посредством некоторых уступок, первой среди них был полуостров Ханко. Кроме того, финский министр иностранных дел должен был подать в отставку. Мы ответили, что Ханко не может быть уступлен ни при каких обстоятельствах, а Советскому Союзу не следует диктовать, из кого должно состоять финское правительство.

С посетившим Финляндию Рикардом Сандлером, бывшим министром иностранных дел Швеции, мы обсудили вопрос о наших шансах на мир. Он знакомился с Северной Финляндией и по моей просьбе запланировал свое возвращение в Швецию через Хельсинки. Рюти и я имели с ним долгую беседу; он согласился с тем, что продолжение войны весьма опасно, поскольку может побудить Финляндию и Скандинавские страны отказаться от своего нейтралитета.

Все варианты обсуждались в комиссии по внешнеполитическим делам, но решение о внешнеполитическом курсе не удавалось принять. Сначала общее мнение склонялось к тому, что правильнее всего обратиться к Германии, но 9 января комиссия окончательно выбрала Соединенные Штаты, запросив правительство через посла Шёнфельда, чтобы оно обратилось к правительствам Советского Союза и Финляндии с предложением посреднических услуг для заключения перемирия и начала переговоров о мире. В нашем обращении также содержалась просьба к Соединенным Штатам подключить Италию к этому процессу. Но это «предприятие» провалилось. [158]

Провал германской миротворческой миссии

В начале января Финляндия добилась значительных успехов на различных фронтах. Это давало основание для оптимизма в отношении мирных переговоров. И сейчас имело смысл воспользоваться германским посредничеством.

Чтобы подкрепить эту идею, я пригласил германского посла в Хельсинки Виперта фон Блюхера в МИД для обсуждения ситуации. Фон Блюхер был опытнейшим дипломатом и широко информированным человеком. Он всегда был рад обменяться взглядами по любому вопросу и проявлял недюжинную осведомленность. Сказать по правде, он не выглядел убежденным нацистом, хотя искренне служил своим хозяевам.

На этот раз его визит превратился в обширную дискуссию, которая затронула отношения между Германией и Финляндией. Когда я выразил свое удивление нынешним отношением Германии к Финляндии, Блюхер начал нападать на позицию Финляндии, обвиняя нас в неблагодарности, несмотря на помощь, полученную нами в 1918 году. Он видел выражение этой неблагодарности в том недружественном отношении Финляндии, которое в последние годы она проявляла к Германии. Я пытался свести беседу к обсуждению возможностей окончания финской войны, существующих на настоящий момент. Старался показать ему, что появление нового фронта на севере не в интересах Германии. А такая опасность была вполне реальной, если бы война затянулась надолго. Финляндия, со своей стороны, желала бы оставаться нейтральной и не примыкать ни к одной из соперничающих групп государств.

Нужно отметить, что Германия различными способами старалась перекрыть Финляндии пути получения оружия. Германским заводам не разрешалось поставлять [159] нам оружие даже по заказам, размещенным еще до начала войны. Не был дозволен транзит по территории Германии оружия, заказанного нами в других странах. Так, например, партия итальянских самолетов проделала путь до Щецина, где Германия отказалась впустить их. В результате весь груз был возвращен в Италию. Подобные действия ясно показывали, что Германия оказалась на стороне нашего противника.

Блюхер сказал, что Германия не может позволить странам Запада основывать свои базы на севере. Если им для таких целей будет предоставлена территория, то для Германии подобные действия станут casus belli {47}. Что касается отношения Германии к финской войне, он сформулировал свои мысли в следующих словах: «An dem finnischen Kriege ist Deutschland unbeteiligt». («Германия не участвует в финской войне».

) Но меня интересовал вопрос, захочет ли Германия выступить в качестве посредника между Финляндией и Советским Союзом. Сказав, что Финляндия ищет пути к миру, я заметил: нас интересует мнение германского правительства по этому вопросу.

Блюхер заметил, что, по его личному мнению, настоящий момент неудачен для начала переговоров, поскольку Советский Союз в войне с Финляндией до сих пор только терпел поражения. Тем не менее он пообещал запросить свое правительство относительно его позиции.

Затем я перешел к вопросу о торговле между Германией и Финляндией, который не двигался с места, хотя еще в конце прошлого года было решено расширить соглашение о торговле между нашими странами. Я настаивал на том, чтобы германские суда, бесцельно простаивающие в германских портах на Балтике, были направлены в Финляндию с грузами, а на обратном [160] пути взяли бы на борт наши товары. Блюхер объяснял, что советская блокада Финляндии препятствует свободному проходу судов. Он предложил направлять эти суда в Стокгольм. Финляндия, по его словам, могла бы отправлять туда свой экспорт и получать там импортные поставки. Он просил финское правительство как можно серьезнее отнестись к этому предложению. Стало ясно, что Германия хочет получать экспортные товары из Финляндии, но, будучи партнером Советского Союза, не может нарушить блокаду.

На этом беседа закончилась. Было необходимо выдержать паузу, чтобы посмотреть, есть ли шанс у Германии довести до сведения Москвы наши намерения.

Мы старались держать эту встречу в строжайшем секрете, но произошла утечка информации. Первое известие пришло от нашего посла в Копенгагене Пааво Пайула, который передал, что германский посол в Москве граф Шуленбург сказал в разговоре с датским послом в СССР: Германия надеется на заключение мира между Финляндией и Советским Союзом. После этого в международной прессе появились заметки с сообщениями о намерении Германии выступить в качестве посредника. Возможно, поэтому Сноу, британский посол в Хельсинки, явился ко мне с визитом, чтобы выяснить, имеют ли какое-нибудь основание слухи о германском посредничестве. Я не стал посвящать его в детали нашей договоренности; я только сказал, что никаких предложений о посредничестве мы не получали. Затем я сказал, что через Данию нам стало известно о таких разговорах в Москве.

Наш посол в Париже Харри Хольма сообщил, что эти слухи были инициированы в Москве, чтобы выплеснуть порцию холодной воды на планы западных государств оказать помощь Финляндии.

В действительности Германия, по совету Блюхера, начала зондировать почву в Москве. Дело сдвинулось [161] с мертвой точки, хотя двигалось весьма медленно. Советник посольства Райнер Кройцвальд имел 17 января беседу с постоянным заместителем министра Тапио Войонмаа и сказал, что Блюхер пока не получил ответа на свой запрос. Это дало нам основание думать, что Германия и Советский Союз серьезно обдумывают этот вопрос.

У нас не было особых надежд на то, что наша попытка приведет к хорошим результатам, но они развеялись, когда 19 января Блюхер снова пришел с визитом. Он сообщил, что накануне вечером получил телеграмму из Берлина, в которой сказано буквально следующее: «Германское правительство считает, что в настоящий момент не существует перспектив для улаживания конфликта». Я понял, что сейчас достичь мира невозможно. Вероятно, что Советский Союз не хотел быть обязанным Германии.

Мы перешли к обсуждению вопросов в области торговли. Я сказал Блюхеру, что, несмотря на войну, с нашим экспортом все в порядке, но мы не хотим отгружать экспортные товары в Германию, пока не будет заключено четкое соглашение. Прежде всего мы не торопимся с поставками меди, которая Германии, как воюющей стороне, была необходима. Для моего собеседника это был неожиданный взгляд на проблему. Посол сказал, что у немцев есть транспортные трудности: неизвестно, смогут ли германские суда добираться до портов Финляндии. По его словам, переговоры об этом проходят в Москве даже сейчас. Желая дать полную картину германских транспортных проблем, он добавил, что на Балтике советский флот потопил три судна и еще три загорелись после обстрела. Когда я выразил удивление таким ярким проявлением германо-советской дружбы, он заметил, что было потоплено и шведское судно. Блюхер настаивал на использовании Стокгольма в качестве перевалочного пункта. [162]

Позже состоялся еще один разговор с Блюхером о возможности заключения мира. Он появился у меня 24 января, за день до его отъезда в Берлин. Незадолго до его прихода я получил доклад от секретной службы о телефонных разговорах, состоявшихся у него с фон Грундхерром, заведующим отделом Финляндии в германском министерстве иностранных дел. В первом разговоре фон Блюхер настаивал на действиях, направленных на мирное урегулирование. На следующий день фон Грундхерр сказал, что над этим следует поразмыслить. Вооруженный этими сведениями, я был готов принять Блюхера.

Мы вернулись к вопросу о мирном урегулировании. Он высказал сожаление о том, что мы допустили утечку информации о германских планах. Я резко отверг это обвинение и прочитал ему меморандум, полученный от министра иностранных дел Эстонии Пиипа. Из него становилось ясно, что Шуленбург говорил с кем-то в Москве о возможности переговоров: эта информация проникла в мировую прессу. Продолжая эту тему, Блюхер спросил меня, хочу ли я передать что-либо в Берлин. «Неудобно дважды стучаться в одну и ту же дверь», — ответил я. «Все, что я до сегодняшнего дня сделал в Финляндии, пошло прахом», — грустно заметил он.

Таким был конец наших попыток использовать посредничество Германии с целью заключить мир. Партнер Советского Союза оказался не способен открыть дверь в Москве.

Мирные инициативы через Стокгольм

Когда появились первые сомнения насчет мирного посредничества Германии, мы решили искать другой путь к этой цели. [163]

В первый день нового года я получил письмо с интересным предложением от госпожи Хеллы Вуолийоки {48}, написанное на ее ферме в Марлебяки, неподалеку от Каусалы. Она хотела отправиться в Стокгольм, чтобы встретиться со своей старинной знакомой, советским послом в Швеции Александрой Коллонтай. Посоветовавшись с Рюти и Паасикиви, я попросил госпожу Вуолийоки приехать в Хельсинки. Она появилась в столице 8 января и получила задание узнать через советского посла, какую цель в войне преследует Советский Союз, каким видит госпожа Коллонтай путь к миру. Госпожа Вуолийоки отправилась в путь 10 января. Первые известия от нее поступили по телефону, когда она сообщила мне, что встречалась с Александрой Коллонтай, которая приняла ее как старую подругу и согласилась сделать нужные запросы в Москве. Спустя несколько дней поступило телефонное сообщение о том, что несколько экспертов из Москвы прибывают в Стокгольм для дальнейших обсуждений этого вопроса. Госпожа Вуолийоки была полна оптимизма, а я порадовал ее известием, что она стала бабушкой, причем говорил из резиденции американского посла Шёнфельда в Кауниайнене. Я был приглашен туда на званый обед; получилось так, что за все время Зимней войны министр иностранных дел присутствовал только на одном протокольном мероприятии. Сказать по правде, бывать на них у нас не было ни возможности, ни времени.

Затем из Стокгольма стали поступать письменные сообщения не только от Хеллы Вуолийоки, но и от финского представителя в Стокгольме Эльяса Эркко, [164] с которым писательница поддерживала контакт. Согласно этим сообщениям, советские представители уже прибыли. Первая встреча с ними состоялась 21 января, но несколько дней дело не двигалось с места. Когда я спросил Эркко по телефону о состоянии дел 26 января, он ответил, что к деталям еще не переходили. Похоже, советская сторона хотела убедиться в серьезности наших намерений.

Тем временем мнение о необходимости заключения мира донеслось из ставки Верховного командования в связи с ее посещением премьер-министром Рюти. Докладывая нам об этом, Рюти заявил, что Маннергейм сказал ему, что в настоящий момент ситуация вполне благоприятная, для паники нет никаких оснований. Но, тем не менее, имеет смысл увеличить наши территориальные предложения за счет района к юго-западу от линии Липола — Сейвястё. Такая позиция определялась тем, что для длительных боевых действий очень были нужны тяжелая артиллерия и от 25 до 30 тысяч человек дополнительных войск. Он только что закончил составлять список необходимых вооружений и передал его телеграфом Айронсайду и Гамелину, британскому и французскому верховным главнокомандующим. Маннергейм спросил у Рюти, может ли он передать этот список также Уолтеру Ситрину, генеральному секретарю британского конгресса тред-юнионов, который в этот момент находился в ставке с визитом. Рюти посоветовал ему поступить именно так, поскольку Ситрин был влиятельной фигурой. Кстати, во время одного из разговоров в ставке Ситрин заметил, что британский премьер-министр Чемберлен поначалу был категорически против поставки оружия в Финляндию, считая борьбу Финляндии безнадежной; он полагал, что поставленное оружие попадет в руки Красной армии. Галифакс и Черчилль настаивали на отправке оружия. [165]

Наконец, 29 января в ходе переговоров в Стокгольме произошел перелом. Мы в Хельсинки узнали об этом от пресс-атташе посольства в Стокгольме Отто Л. Хьельта, которого Эркко отправил с этими новостями в Хельсинки. Он прибыл на специальном самолете в Турку и всю ночь добирался оттуда машиной до Хельсинки, имея при себе письмо, об отправке которого Эркко предупредил меня накануне. В письме Эркко сообщал, что 29 января был с визитом у министра иностранных дел Гюнтера, сообщившего, что ему позвонила госпожа Коллонтай и прочитала по телефону телеграмму на французском языке, полученную от народного комиссара иностранных дел Молотова. Текст телеграммы явно предназначался для финского правительства и гласил:

«СССР не имеет принципиальных возражений против заключения соглашения с правительством Рюти — Таннера.

Что касается начала переговоров, то необходимо предварительно знать, какие уступки правительство Рюти — Таннера готово сделать.

Если СССР не будет уверен, что есть основа для переговоров, всякие разговоры о соглашении станут напрасными. Также необходимо заметить, что требования СССР не ограничиваются требованиями, предъявленными на переговорах в Москве с господами Таннером и Паасикиви, поскольку с тех пор с обеих сторон пролилась кровь. Эта кровь, которая была пролита вопреки нашим надеждам и не по нашей вине, взывает к расширенным гарантиям безопасности границ СССР.

Следует также заметить, что обещания правительства СССР, данные правительству Куусинена, не распространяются на правительство Рюти — Таннера и правительство СССР не может предоставить подобные обещания правительству Рюти — Таннера». [166]

Как писал в письме Эркко, Гюнтер указал госпоже Коллонтай на опасность, которую содержат советские предложения по поводу полуострова Ханко, из-за статуса которого началась нынешняя война. Он также заметил, что для Финляндии невозможно уступить Ханко, а Швеция не имеет никакого желания воздействовать на Финляндию в этом отношении. По мнению Гюнтера, Советский Союз не хотел устанавливать прямые контакты с Финляндией. Он обратил наше внимание на то, что в телеграмме не содержалось упоминания о новых территориальных уступках, речь шла о дополнительных гарантиях. В разговоре с советским послом Гюнтер заметил, что Финляндия не сможет принять советские предложения. На это госпожа Коллонтай ответила, что куда важнее, чтобы Финляндия прямо и четко сказала, на что она может пойти.

Самой важной информацией в этой телеграмме было заявление о том, что Советский Союз в принципе готов договариваться о мире с «правительством Рюти — Таннера», законным правительством страны; это свидетельствовало, что правительство Отто Вилле Куусинена выброшено за борт. Но условия мира очень беспокоили нас.

Эркко просил дать ответ на телеграмму как можно скорее, чтобы он передал его Гюнтеру. Историю с телеграммой пока следовало держать в тайне. В финском посольстве о ней знал один Эркко, а в шведском министерстве иностранных дел — только Гюнтер, который не выпускал телеграмму из рук даже для снятия копии. Важность сохранения тайны еще раз подтвердила госпожа Вуолийоки, пришедшая к Эркко после встречи с мадам Коллонтай.

Новости из Стокгольма на этом не закончились. В письме, отправленном на следующий день, Эркко сообщал нам, что получил от мадам Коллонтай следующее пожелание: [167]

«Переговоры должны вестись с ведома шведского правительства, поскольку было бы невозможно хранить их в тайне от шведов и поскольку Швеция ранее предложила себя в качестве мирного посредника».

Советское правительство намеревалось таким образом связать Швецию с мирными переговорами, что возложило бы на Швецию долю ответственности и привело бы к оказанию давления на Финляндию. (Гюнтер понял это и сразу отверг эту идею.)

Появлялось преимущество еще и в том, что с точки зрения СССР Швецию удалось бы отколоть от Англии. (Эркко сделал в своем письме приписку: «Как это соотносится с интересами Швеции и Финляндии — совсем другое дело. Результат же состоит в том, что мы оказываемся зажаты между Германией и Советским Союзом. Англия до настоящего дня оказывала нам самую эффективную помощь».)

В письме, отправленном мне, госпожа Вуолийоки добавила (от Александры Коллонтай), что переговоры могут вестись на основе программы Куусинена (соглашении между Советским Союзом и правительством Куусинена). Таким образом, мы могли бы попытаться спасти для Финляндии Койвисто. Взамен полуострова Ханко или прилегающих к Ханко островов Советский Союз мог бы отдать нам всю Восточную Карелию. В качестве участников переговоров госпожа Вуолийоки предложила Паасикиви и Кивимяки, который был в Стокгольме.

После нашего блуждания в темноте это были важные новости. Надо было обсудить их в Хельсинки. Но сначала мы приняли делегацию Британской лейбористской партии, которая находилась в Финляндии с визитом; с ней обсуждались и поставки оружия из Англии. Лишь во второй половине дня 30 января мы [168] смогли собраться, чтобы обсудить ответ для Стокгольма. Рюти, Паасикиви и я около полутора часов размышляли над ним.

В ответе мы прежде всего указали, что Финляндия не начинала войну. Сейчас логично взять в качестве отправной точки то положение, на котором закончились переговоры в Москве. Финское правительство считает возможным сделать дополнительные уступки, которые необходимы для безопасности Ленинграда. Следует рассмотреть возможность нейтрализации Финского залива путем международного соглашения. Уступка территории может быть осуществлена только в форме обмена. Правительство считало обязательной выплату компенсации за собственность частных лиц в районах, отходящих к СССР.

Доставить ответ в Стокгольм должен был премьер-министр Рюти, который направлялся туда для обсуждения поставок тяжелой артиллерии и получения вспомогательных {49} сил со шведским министром обороны Скёльдом, генералами Тёонеллом и Раппе. Они с оптимизмом восприняли эти предложения, но премьер-министр Ханссон, который присутствовал на одном из этапов переговоров, был весьма сдержан.

В то время, когда происходил обмен мнениями с Советским Союзом при посредничестве Швеции, в Англии и Франции определялись планы, касающиеся Финляндии. Наш посол в Париже Харри Хольма часто писал о них в своих письмах. В частности, мы получили от него письмо, в котором утверждалось, что Франция планирует военную операцию в районе Мурманска, в которой могла бы участвовать Финляндия. Если бы так и произошло, мы стали бы участниками мировой войны. Но сейчас мы оборонялись и поэтому обращались к западным государствам за оружием. [169]

В то же время мы пытались вступить в переговоры о мире с Советским Союзом. Такое положение сохранялось в течение долгого времени, затрудняя принятие решений.

Парламент завершил свою работу за 1939 год заключительной сессией 31 января 1940 года. Я должен был бы присутствовать на ней, но не смог, поскольку готовил ответ для Стокгольма. Поэтому я приехал 1 февраля. Теперь у меня была возможность увидеть условия, в которых парламент работал два месяца в далеком сельском центре Каухайоки на Ботническом заливе. Комитеты собирались в классных комнатах школы, а большинство народных избранников жили в местной коммерческой школе, где также и питались. Активность парламентариев была чуть ниже, чем в комфортабельных апартаментах здания парламента в Хельсинки, но работа шла в атмосфере доброй воли. Правда, контакты с Хельсинки, в особенности с кабинетом министров, были затруднены. Понятно, что парламентарии были рады услышать оценку ситуации от министра иностранных дел. На неофициальном заседании парламента я дал обзор хода войны, но не упоминал о поисках мира. Всеобщий оптимизм моих коллег по парламенту относительно исхода войны показался мне неоправданным.

Хочу вернуться к ответу, направленному нами в Стокгольм, и рассказать о его судьбе. В письме от 3 февраля Эркко сообщил, что мадам Коллонтай получила наш ответ и хочет передать его в Москву. На следующий день она говорила Гюнтеру о Ханко, используя знакомую нам аналогию с Гибралтаром, которую часто использовали Сталин и Молотов во время московских переговоров. Гюнтер сказал, что уступка полуострова [170] Ханко немыслима для Финляндии по соображениям как внутренней, так и внешней политики. Он добавил, что финны готовы обсуждать другие вопросы территориального характера, если будут созданы необходимый фундамент и доверие.

Стало ясно, что мадам Коллонтай обещала больше, чем советское правительство было готово одобрить, и еле внятный контакт с Москвой находится на грани разрыва. Эркко считал, что мне необходимо приехать в Стокгольм и встретиться с советским послом. Это гораздо удобнее, чем общение через шведского министра иностранных дел.

В том же письме Эркко сообщил, что германский посол в Стокгольме князь де Вид собирает сведения о финской группе, которая в Стокгольме призывает Швецию вступить в войну на стороне Финляндии. Информация, которую добыл посол, была недостоверна, и Гюнтер без труда развеял его подозрения. Но в то же время германский военный атташе Гутманн заявил, что если западные армии придут на помощь Финляндии, то Германия не потерпит это и выступит против своих врагов, где бы они ни находились. Кое-кто в Швеции стал думать, что Германия планирует вмешаться в финскую войну, что стало бы значительной помехой для самой Финляндии.

Идея Эркко о моей поездке в Стокгольм в тот же день получила поддержку от госпожи Вуолийоки, которая сообщила по телефону эзоповым языком: «Пьеса готова к представлению, но главный зритель отказывается смотреть ее. Первый акт должен пройти как задумано. Тогда надежды могут сбыться».

Затем она спросила меня: «Вы очень заняты? Не могли бы вы приехать, чтобы посмотреть генеральную репетицию? Мой коллега (Эркко) надеется, что вы сможете». [171]

Т а н н е р. Это вполне возможно. Я об этом подумаю.

Г о с п о ж а В у о л и й о к и. Я встречусь с главным зрителем (мадам Коллонтай), узнаю его мнение, а потом перезвоню вам.

Около 21.00 раздался новый звонок от госпожи Вуолийоки. На этот раз она сообщила, что мадам Коллонтай считает мой приезд важным.

Чтобы быть уверенным, я еще раз спросил, дан ли ход спектаклю. Моя собеседница неопределенно ответила: «О нем рассказано, но текст без движения». По всей видимости, в Москву было отправлено только сообщение, но сам текст ответа передан не был.

Мы полагали, что прямой диалог с представителем Советского Союза должен помочь делу, и я отправился в Стокгольм.

Поставки военных материалов и отправка добровольцев

Деятельность министерства иностранных дел в военное время сильно отличалась от его привычной работы в дни мира. Не было открыто ни одного нового представительства за рубежом, не готовились проекты торговых и других соглашений, не обсуждались кандидатуры иностранных граждан, достойные отечественных наград. Вся наша деятельность была сконцентрирована исключительно на вопросах, которые были связаны с войной. Основная работа заключалась в удовлетворении потребностей армии. Сами вопросы решались, разумеется, в ставке и Генеральном штабе, а министерству иностранных дел были доверены посреднические обязанности. Почта работала медленно, поэтому объем телеграфной корреспонденции неимоверно вырос. Вопросы, связанные с военным снаряжением, добровольцами, помощью, [172] иностранными займами, решались по телеграфу. Я даже не делал попыток углубиться в эту часть нашей деятельности, поскольку она была мне чужда. Все телеграммы я передавал прямо премьер-министру Рюти, который был в курсе поставок и наших потребностей.

У меня нет ни малейшего представления о том, какой общий объем вооружений был поставлен в Финляндию. Но поскольку этот вопрос может представить интерес для читателя, я приведу сведения, полученные из Франции, Англии и Швеции.

В своем ответе на парламентский запрос премьер-министр Франции Даладье 12 марта отметил, что Франция поставила оружия Финляндии больше других стран. На день его выступления Франция поставила: 145 самолетов, 496 орудий, 5 тысяч пулеметов, 400 тысяч винтовок и 20 миллионов патронов для легкого стрелкового оружия.

Премьер-министр Великобритании Чемберлен 19 марта информировал членов парламента о британских поставках. Из 152 самолетов различного назначения отправили 101. Из 223 орудий различных типов отгружены 114. Направлено 185 тысяч снарядов. Пулеметов «Виккерс» отгружено 100. Газовых снарядов поставлено 50 тысяч. Авиационных бомб обещано 20 700, отгружено 15 700. Противотанковых орудий отправлено 200. В дополнение к этому было поставлено большое количество обмундирования и снаряжения: ранцы, палатки и т.п.

Швеция играла для нас особую роль как поставщик боеприпасов, поскольку была нашим ближайшим соседом. Согласно официальному заявлению, сделанному 19 марта, Швеция поставила нам 90 тысяч винтовок, 2 миллиона патронов, 80 противотанковых орудий и 250 орудий, в том числе 100 зениток, которых в начале войны в Финляндии было только — четыре. [173]

Таковы официальные данные, обнародованные странами, поставлявшими нам оружие и снаряжение. Без этой помощи мы вряд ли смогли оказывать долгое сопротивление. Разумеется, эти поставки впоследствии нужно было оплатить.

Но война ведется не только одним оружием; необходимы еще и люди, которые это оружие используют. Будучи малой страной, Финляндия была не в состоянии в начале войны сформировать свою армию, способную противостоять Красной армии. Чем дольше продолжалась война, тем чувствительней становилась ограниченность людских ресурсов. Вполне понятно, что мы страстно желали принять в свои ряды добровольцев из других стран. В конце декабря во все зарубежные представительства нашей страны были разосланы инструкции ставки о регистрации добровольцев: мы решили принимать только скандинавов, британцев, французов, итальянцев, венгров, испанцев, поляков и американцев. Эти люди должны были обладать определенной военной подготовкой, прибывать организованными группами под командованием своих офицеров, со своими снаряжением и вооружением. Все исключения из этих правил выносились на рассмотрение главнокомандующего, который также выносил решение о приеме специалистов. Русские и немцы регистрации в качестве добровольцев не подлежали.

Но набирать добровольцев на основании этих инструкций оказалось почти невозможно, пришлось их пересмотреть. В середине января прежние инструкции были отменены; мы сообщили, что готовы принимать отдельных граждан, не имеющих военной подготовки. Но времени уже почти не было.

Вопрос добровольцев загрузил нас работой на весь период войны. Пункты их приема были организованы во многих странах. В Швеции уже в самом начале войны был создан для оказания помощи Финляндии [174] Финский комитет. Во главе его встал профессор Андреас Линдбом. В конце декабря 1939 года Финский комитет сообщил, что добровольцы будут экипированы и вооружены бесплатно. Были решены вопросы, касавшиеся вознаграждения и страховки; для этих целей были использованы средства, собранные в Швеции. Шведскими добровольцами должен был командовать шведский генерал-лейтенант Эрнст Линдер. Несмотря на эти впечатляющие планы, набор добровольцев шел довольно медленно. Финляндия несколько раз обращалась к шведскому правительству с просьбами о направлении уже подготовленных военных формирований.

Работа по отправке добровольцев в Финляндию началась и в других странах. Британское правительство дало специальное разрешение на отправку добровольцев в Финляндию. Группа из нескольких сот добровольцев была сформирована в Венгрии, но ее отправка задерживалась — Германия запретила транзитный проезд по своей территории. К нам поступали многочисленные предложения из Польши, Австрии и Италии; бурную деятельность развили проживавшие в США этнические финны; многим из них удалось попасть на фронт на заключительном этапе войны. Но окончательный результат оказался скромным, если сравнивать его с громадными планами и объемом телеграфной переписки.

Нужно также сказать об отношении лейбористов к шюцкору {50}. Со времен Гражданской войны 1918 года отношение социал-демократов к шюцкору было весьма скептическим; время от времени в парламенте [175] обсуждалось требование роспуска этой организации. Но в период войны было решено забыть о старых разногласиях. Командующий шюцкором генерал Лаури Мальмберг и генеральный секретарь социал-демократической партии Алексей Аалтонен договорились, что трудящиеся могут вступать в шюцкор.

Мое отношение к этому решению было довольно прохладным; но я понимал, что за ним стоит определенное общественное мнение, и не считал вправе противостоять ему. Соглашение было официально подписано 15 февраля, но действовало только в период войны; даже тогда оно было скептически воспринято обеими сторонами. Впоследствии его подвергло жестокой критике наиболее непримиримое крыло социал-демократической партии; потом о нем просто забыли.

Но вернемся к деятельности министерства иностранных дел в военное время.

Из-за границы к нам поступало много предложений о способах заключения мира, но после пристального изучения они оказывались лишь порождением доброй воли. Некоторые руководители партии IKL настойчиво требовали, чтобы их направили для обсуждения финского вопроса с Гитлером, «поскольку мнение правительства не имеет веса в Германии». Правительство считало, что такой шаг ничего не даст, что подтвердила поездка Свинхувуда {51} в Берлин. Зарубежные круги, стоявшие в оппозиции [176] к коммунизму, хотели видеть Финляндию сунувшей голову в ярмо пропаганды, направленной против советской системы и финансируемой иностранцами. Например, предлагалось пригласить в Финляндию Троцкого, выделить ему территорию, которая станет местопребыванием Временного правительства России. Во главе этого правительства предполагалось поставить Троцкого и Керенского. План этот, по всей видимости, должен был стать своего рода ответом на образование правительства Куусинена в Териоки. За этими планами обычно стояли белогвардейцы, которые были вынуждены в свое время покинуть страну, а теперь рассчитывали, что финская война ознаменует конец Советов.

Следует упомянуть о том, что еще до начала войны Финляндия обратилась к Соединенным Штатам с просьбой о предоставлении займа, и в конце февраля 1940 года конгресс принял решение о предоставлении Финляндии кредита в размере 30 миллионов долларов.

Многие наши граждане хотели отправиться за границу, чтобы помочь обороне родной страны. Бизнесмены предлагали свои услуги по продвижению грузов, которые должны были поступить к нам из-за границы. По своей инициативе наши граждане отправились для публичных выступлений в Швецию, Норвегию и Данию. Мне запомнился случай с Сантери Якобссоном, мэром небольшого городка Лауритсала, который решил отправиться в Швецию, чтобы привлечь на сторону Финляндии симпатии еврейской общины. Член парламента Август Куусисто проделал путь до Соединенных Штатов с целью расшевелить финскую колонию. Целый месяц он путешествовал по финским центрам, произнося десятки речей, и преуспел в создании сочувственного отношения к их исторической родине. Эта миссия спустя некоторое время принесла реальные плоды. [177]

Иностранные визитеры

Став на период войны центром внимания всего мира, мы принимали множество визитеров из-за границы. Часть этих людей приезжала, чтобы лично ознакомиться с ситуацией в стране и потом в своей собственной стране помогать Финляндии. Были и такие, которые приезжали просто из любопытства; их мы встречали куда менее радушно. В отношении отдельных личностей, стремящихся попасть в нашу страну, иногда мы получали предупреждения о том, что «гости» направляются к нам с разведывательными целями.

Толпа приезжих журналистов была просто несметной. Все основные информационные агентства мира держали своих представителей в Финляндии на протяжении всей войны; в дополнение к этому крупные газеты имели здесь постоянных корреспондентов. Большинство этих людей обосновались в гостинице «Кемп», и самая известная из гостиниц Хельсинки постоянно напоминала переполненный улей, обитатели которого обменивались новостями, а порой сами создавали их. Иностранным журналистам далеко не всегда нравилось, как здесь к ним относились. Для контактов с журналистами были выделены представители министерства иностранных дел и государственного центра информации, который был создан в начале декабря; эти уполномоченные снабжали журналистов информацией. Эта задача решалась с помощью фронтовых коммюнике, поступавших из ставки и дополненных другими новостями. Тем не менее журналисты и фотокорреспонденты рвались на фронт, но ставка была непреклонна: лишь немногим газетчикам, сумевшим преодолеть многочисленные препоны, удалось побывать на фронте. «Это вам не кино, это война», — сухо заявлял главнокомандующий, когда на него наседали по этому поводу. Мы сожалели, что не могли [178] организовывать более частые поездки на фронт для журналистов и фоторепортеров. Там они смогли бы получить много новостей, которые произвели бы большое впечатление на зарубежных читателей. В заключительный период войны, когда иностранная пресса уже публиковала статьи о грядущем мире и его условиях, разочарование среди журналистов стало всеобщим, поскольку мы не считали возможным снабжать их информацией о ходе мирных переговоров.

Желанными гостями стала делегация лейбористских партий Швеции и Норвегии, прибывшая к нам 11 января 1940 года. Делегация состояла из председателя шведской конфедерации профсоюзов Августа Линдберга, секретаря этой организации Фритьофа Тунборга и заведующего сектором информации социал-демократической партии Гуннара Лундберга. Норвегию представляли главный редактор газеты «Arbeiderbladet» Мартин Транмаел, вице-председатель правления лейбористской партии Эйнар Герхардсен (впоследствии премьер-министр) и казначей конфедерации профсоюзов Дж. Аазе. Получив информацию о ситуации в столице, они направились на несколько дней на фронт.

Когда 16 января делегация вернулась в Хельсинки, совет социал-демократической партии пригласил ее на чашку кофе; там также присутствовали представители лейбористской прессы Скандинавских стран, министры-социалисты правительства и члены руководства партии. Приветствуя гостей, я выразил надежду, что теперь они, ознакомившись с ситуацией в стране, могут дать нам хороший совет. Ответные речи произнесли Линдберг и Транмаел. Они сказали, что от своей поездки получили самые хорошие впечатления, а самое важное из них — решимость финского народа.

Большее значение имел визит представителей лейбористской партии Британии, о котором я уже упоминал. [179] Генеральный секретарь социал-демократической партии Алексей Аалтонен и председатель центральной конфедерации профессиональных союзов Эеро Вуори направили в начале января телеграмму Клементу Эттли, в которой предложили направить делегацию лейбористской партии Великобритании в Финляндию с целью изучить ситуацию на месте. В Финляндию прибыла делегация из четырех членов лейбористской партии. В ее состав входили сэр Уолтер Ситрин, генеральный секретарь конгресса профсоюзов, в качестве представителя профсоюзного движения; Филип Ноэль-Бейкер, член парламента (и впоследствии министр в кабинете Эттли), в качестве представителя лейбористской партии; Джон Дауни из Шотландии, представитель кооперативного движения; и Эрнст А. Белл в качестве секретаря. Из этих людей я много лет был знаком с Дауни, часто встречаясь с ним на международных форумах кооперативного движения.

Делегация добиралась в Финляндию через Швецию, где им пришлось давать интервью и отвечать па вопрос, намерена ли Англия оказать помощь Финляндии. В городах Турку и Таммисаари члены делегации имели возможность увидеть разрушение советскими бомбардировками рабочих кварталов. Делегация прибыла в Хельсинки 25 января, провела в столице несколько дней, а затем уехала на фронт.

За то время, что делегация провела в Хельсинки, ее члены несколько раз встречались с членами кабинета министров. Мы организовали для них званые обед и ужин. На ужине присутствовали премьер-министр и другие члены правительства, а я обратился к нашим гостям с краткой речью, в которой обрисовал военную ситуацию в Финляндии и необходимость иностранной помощи. С ответной речью выступил У. Ситрин, отметив, что маленькая Финляндия подает миру пример, как нужно защищать свои права. Задача лейбористского движения в Англии, по его словам, должна состоять [180] в том, чтобы найти средства поддержать эту борьбу. Выступил и Ноэль-Бейкер, выразивший свое восхищение спокойствием и решимостью народа нашей страны. В это время в Хельсинки находился швейцарский полковник Анри Валлотон, бывший спикер парламента Швейцарии. Мы пригласили его на этот ужин, и в своей речи он передал нам наилучшие пожелания от экс-президента Швейцарии Мотта и от швейцарской армии. Он отметил сходство судеб Финляндии и Швейцарии, сделав особый упор на воле нашей страны к защите своей независимости.

У. Ситрин тщательно вел дневник поездки. Каждый вечер он обстоятельно заносил в свой дневник события текущего дня. Когда он вернулся на родину, эти записи стали материалом для его книги. Она вышла уже в феврале под заглавием «Мой финский дневник», в ней подробно, день за днем, были изложены его наблюдения и впечатления, даже заметки о жилищных условиях трудящихся и ставки их заработной платы. Я не могу удержаться от искушения привести один рассказ из этой книги, в котором фигурирую и я.

Во время обеда в гостиничном ресторане кто-то из финнов стал подтрунивать надо мной, рассказав, что в СССР меня называют «белогвардейцем». Затем в рассказе появляется другой финн, который сказал: «Сейчас вы являетесь гостями «товарища» Таннера, но вечером, во время ужина, будете гостями «белого» министра иностранных дел». Все рассмеялись этой шутке, на которую я ответил: «Не белого, а бело-голубого!» Это был правильный ответ, потому что белый и голубой цвета нашего национального флага.

Наши британские гости и полковник Валлотон уехали на фронт в сопровождении Эеро Вуори и Алексея Аалтонена. Там они получили возможность воочию увидеть ураган войны; во фронтовой полосе с ними встретился маршал Маннергейм. [181]

Нужно упомянуть, что полковник Валлотон также опубликовал воспоминания об этой поездке под названием «Finlande 1940: Се que j'ai vu et entendu» {52}. Многие журналисты выпустили в свет книги о финской войне; некоторые из них были хорошо иллюстрированы. Кое-кто из авторов прислал мне свои книги. Выдающийся датский журналист Петер де Хеммер Гудме выпустил в свет целых две книги: первую в декабре 1939 года под названием «Финляндия, Восточный вал на севере», а вторую — «Народ Финляндии в сражении» в 1940 году. Все книги, о которых я упомянул, были написаны в духе большого сочувствия к финскому народу.

Но были книги и другого рода. В январе 1940 года Д.Н. Притт, в то время член британского парламента, выпустил весьма недружественную нам книгу под названием «Стоит ли расширять войну?». В ней он полностью принял советскую версию начала войны и выступил против участия Англии в ней. Позднее Притт стал членом коммунистической партии. Другая книга о финской войне, полная злобной фальши, увидела свет в 1942 году. Она была состряпана В.П. и Зельдой Каут, очевидно мужем и женой. Книга называлась «Советско-финская кампания». Буквально по каждому аспекту войны она излагала взгляды советской стороны, утверждая, что на всем протяжении войны ставка финского главнокомандования выдавала ложную информацию. По мнению авторов, сводки ставки принимались за истинные только потому, что корреспондентам не позволялось бывать на фронте. Можно ли себе представить, чтобы иностранным корреспондентам было позволено посещать фронт на стороне Красной армии?

В качестве свидетельства той точки зрения на финские дела, которую излагают авторы последней книги, [182] я процитирую небольшой отрывок из нее, в котором идет речь о правительстве Куусинена:

«Говоря по существу, отношения советского правительства с правительством, созданным в Териоки, ярко иллюстрирует уважительное отношение Советского Союза к независимости Финляндии. Нет сомнения, что в период формирования правительства в Териоки существовала надежда на то, что оно может получить широкую народную поддержку в деле свержения буржуазного правительства и военно-фашистской клики, которые были истинными правителями Финляндии. Это не удалось выполнить; нет смысла спорить о причинах, шюцкор и фашисты были слишком сильны, или массы финского народа оказались не готовы принять искреннее социалистическое правительство; фактом остается то, что правительство в Териоки не смогло обрести власть над всей Финляндией.

Любое империалистическое государство в подобной ситуации, имея перед собой покоренную страну, какой стала Финляндия перед Советским государством, просто изгнало бы буржуазное центральное правительство Финляндии и навязало бы стране то правительство, которое оно признало несколько месяцев тому назад...

Советское правительство, напротив, заявило, что форма государственного правления в Финляндии есть дело самих финнов, и после консультации советского правительства и правительства в Териоки последнее согласилось на самороспуск.

Дальше