Образование отдельного интернационального кавалерийского полка

После взятия Умани штаб нашего полка передислоцировался в Гайсин. Поскольку у нас оказалось более четырехсот трофейных лошадей, мы вполне логично решили сформировать отдельный кавалерийский полк. Реввоенсовет Республики, обсудив наше предложение, разрешил товарищам из нашего стрелкового полка, которые изъявили на это желание, перейти в кавалеристы. Реввоенсовет Республики удовлетворил также просьбу Йожефа Паппа, бывшего до этого начальником политотдела, и назначил его заместителем командира кавалерийского полка.

Своему новому назначению Папп очень обрадовался: он был настоящим гусаром, и ему даже во сне снилось, что он ездит верхом на лошади. Вскоре Папп приехал в Умань познакомиться с новоиспеченными кавалеристами. Прибывшие вместе с Паппом добровольцы сразу же получили казацких лошадей вместе с амуницией. Теперь гусарам Новака не нужно было заботиться о трофейных лошадях.

Вскоре после этого был сформирован и штаб отдельного интернационального кавалерийского полка. Штаб полка предполагалось разместить в Виннице, но ее сначала нужно было освободить.

Новоиспеченные кавалеристы принялись за учебу. Прибыв в Умань, командир полка Хорват вместе с двумя членами реввоенсовета — командиром бригады Добровольским и командиром интернациональной бригады Частеком — и секретарем этой же бригады Дюлой Варга сразу же приступили к подробному изучению донесений с мест. После выяснения обстановки было решено направить эскадроны Дюрицы, Новака и Виницкого на участок между Жмеринкой и Винницей с целью объединения с эскадронами Каспара и Ваша.

Находясь в революционной России, мы ни на минуту не забывали о том, что у нас на родине тоже установлена Советская власть. Теперь, когда мы двигались на запад, в сторону Венгрии, наши сердца наполняла радость, и мы готовы были преодолеть любые трудности.

Новый заместитель командира полка Йожеф Папп энергично принялся за формирование новых эскадронов и [89] их обучение. Новички занимались охотно и даже считали, что курс обучения можно сократить. Нетрудно было понять: их сжигал все тот же огонь нетерпения — как можно скорее попасть на фронт и вернуться на родину.

На совещании, состоявшемся в штабе полка, Частек рассказал, что реввоенсовет подробно обсудил положение на фронте и стоящие перед нами задачи. По имеющимся у реввоенсовета сведениям, контрреволюционные силы на западе сколачивают отряды интервентов и белогвардейцев, чтобы бросить их против Советской власти.

— Создавая эти отряды, — продолжал Частек, — Антанта преследует сразу две цели: во-первых, использовать их для того, чтобы задушить Советскую Россию, и, во-вторых, воспрепятствовать тому, чтобы Россия могла оказать помощь Венгерской советской республике. Таким образом, империалисты хотят изолировать Венгрию и с востока.

Затем нас ознакомили с планом реввоенсовета: вновь сформированная в Киеве стрелковая дивизия вместе с интернациональной бригадой получила задачу наступать в направлении на Житомир, Ровно, Львов, освобождая от оккупантов украинскую землю.

— Хорошо известная вам бригада пластунов получила новое пополнение и будет взаимодействовать с вами. Это взаимодействие станет даже большим, чем раньше, поскольку у Красной Армии теперь достаточно сил, чтобы противостоять интервентам. Наша первоочередная задача — как можно скорее изгнать интервентов с украинской земли. Отдельный интернациональный полк уже имеет известный опыт, а бойцы его хорошо знают, как нужно обращаться с непрошеными гостями.

Комбриг Частек вспомнил, как мы разбили в Умани особый отряд белых, и похвалил нас и пластунов за умелые действия. Захваченный в плен полковник Чичика и на самом деле оказался бароном. Сейчас он разыгрывал из себя помешанного и просил Советское правительство направить его в Одессу на лечение. Человек пятьдесят из отряда особого назначения предстояло отослать в Москву, поскольку ими заинтересовалась ЧК, разумеется, и Чичикой тоже.

Затем началась торжественная часть нашего совещания. От имени Реввоенсовета Республики товарищ Частек за личную храбрость и умелое руководство боем в Умани наградил комиссара Деспотовича, Дюрицу, Ваша и Виницкого [90] почетным революционным оружием. Новак получил пистолет, а я серебряную саблю.

Под Жмеринкой мы простояли около месяца. Попытки разведать положение в городе и на его окраинах не дали никаких результатов. Тогда командир пятого эскадрона Каспар, опьяненный успехом под Винницей, бездумно бросил своих бойцов в бой за Жмеринку и жестоко поплатился за это, понеся потери. Нас это очень опечалило, а начальство заставило задуматься. Не в лучшем положении находились и пехотинцы. Они тоже несли большие потери.

Члены реввоенсовета и Частек неоднократно предупреждали: теперь нужно действовать более обдуманно.

Все подразделения нашего полка были брошены на освобождение Жмеринки. Хорват сам руководил действиями конников.

Хорват переправился через Буг, а эскадроны Новака и Дюрицы получили приказ двигаться от Умани по направлению к Тульчину, чтобы разведать местность, не привлекая, однако, к себе внимания противника. А тем временем Хорват с эскадронами Ваша и Виницкого уже приближался к Жмеринке.

В пути мы узнали от местных жителей о том, что в округе бесчинствует банда белых. Они отбирают у населения лошадей, корма, продовольствие, деньги, одежду.

Жмеринка была важным железнодорожным узлом: отсюда уходили поезда на северо-восток — в Киев, на запад — в Проекуров и на юг — в Могилев. На участке между Жмеринкой и Винницей находился и эскадрон Каспара. В первую очередь надлежало выяснить, с каким противником предстоит встретиться. В этом отношении большую помощь нам оказывало местное население, особенно железнодорожники. Однако самая ответственная задача по разведке ложилась все же на гусар.

Необходимо было рассчитаться с бесчинствующими бандитами. Хорват приказал Новаку разбить банду силами его эскадрона. До этого эскадрон Новака обеспечивал наши тылы. Из Винницы мы ждали едущих по железной дорого пластунов. Эскадрон Каспара вместе со стрелковым батальоном находился километрах в двадцати восточнее Винницы.

Эскадрон Ваша располагался на участке между Винницей и Жмеринкой, на левом берегу Буга.

Одна наша артиллерийская батарея была придана [91] эскадронам Каспара и Ваша, другая батарея оставалась в резерве. Каждый эскадрон был усилен пулеметным взводом.

От Дюрицы поступило донесение, что он благополучно продвигается в западном направлении, не встречая на своем пути противника. Население относится к гусарам дружелюбно.

Достигнув Жмеринки, Дюрица пересек железнодорожную линию, идущую в юго-восточном направлении. Железнодорожное полотно было в целости и сохранности. Подвоза военных грузов по этой дороге не производилось. За сутки по ней проходил только один-единственный смешанный товарно-пассажирский поезд.

По рассказам железнодорожников, в Могилеве-Подольском располагался какой-то штаб оккупантов, здесь же, на станции, находится лишь небольшой наряд местной полиции. Железнодорожники сообщили также, что в Могилеве-Подольском сосредоточены небольшие силы противника: видимо, потому, что город расположен на левом берегу Днестра и противник, опасаясь внезапного нападения красных, боится держать в городе крупные силы. От железнодорожников мы узнали и то, что в Черновицах и Каменец-Подольском находятся контрреволюционные подразделения оккупантов, неизвестно только, какой национальности.

Между тем эскадрону Каспара был придан батальон пластунов, прибывших из Винницы. С этими пластунами эскадрону Каспара уже приходилось встречаться: они вместе захватили когда-то в плен батальон Видермейера и венгерскую роту.

Хорват отдал приказ — на следующий день на рассвете взять Жмеринку. Эскадрон Виницкого вместе с пластунами должен был наступать в западном направлении вдоль железнодорожного полотна, а эскадрон Каспара и батальон пластунов — со стороны холма. Наступлению предшествовала десятиминутная артиллерийская подготовка. Эскадрон Ваша в наступлении не участвовал: его оставили в резерве на случай, если противник попытается отойти по железной дороге, — тогда наша артиллерия откроет огонь по вражескому составу и не допустит прорыва его из кольца. В случае успеха наступление предполагалось развивать дальше в западном направлении. [92]

Эскадрон Виницкого тоже участвовал в бою за Жмеринку. Все командиры были предупреждены о том, что, но всей вероятности, противник окажет сильное сопротивление с правого берега Буга.

Дюрица получил задачу: не спеша продвигаясь в западном направлении, внимательно следить за ходом боя и в случае необходимости немедленно перерезать железнодорожную линию Жмеринка — Могилев-Подольский; железнодорожное полотно не подрывать, но не пропускать ни одного состава.

Огонь нашей артиллерии, как потом рассказывали пленные, вызвал большую панику у противника, особенно на железнодорожной станции, хотя враг заранее ждал нашего наступления и ему было известно, что против него будут действовать подразделения интернационалистов. Позже выяснилось, что именно эти вражеские части расстреляли одиннадцать конников Каспара, когда мы впервые пытались взять Жмеринку.

На стрельбу нашей артиллерии противник отвечал мало; стреляло лишь одно орудие крупного калибра, — как стало известно позже, пушка с бронепоезда.

Красноармейцы Виницкого закрепились на левом берегу Буга, однако форсировать реку не смогли. Пластуны приблизились к железнодорожной станции, но их остановил противник. Эскадрон Каспара также вышел к станции.

Оказалось, на станции стояли два вражеских бронепоезда. Один из них был вооружен орудием крупного калибра и четырьмя пулеметами. Четыре других пулемета находились в станционном здании.

Огонь пулемета, установленного на крыше водокачки, заставил пластунов залечь. Оценив опасность создавшегося положения, Каспар выдвинул вперед артиллерию и шестью снарядами уничтожил пулеметное гнездо. Воспрянув духом, пластуны бросились в атаку и захватили депо и железнодорожные мастерские. В депо стояли три готовых к отправке паровоза. Машинисты с радостью встретили своих освободителей и, выведя паровозы на пути, создали, таким образом, надежное прикрытие для наступавших пластунов. Пластуны попытались захватить водокачку, но их вновь остановил и прижал к земле вражеский пулемет. Тем временем артиллеристы Каспара заставили замолчать пулеметное гнездо, оборудованное на крыше вокзала, а затем после нескольких выстрелов по водокачке они и там [93] уничтожили пулеметное гнездо. Пластуны захватили водокачку и взяли в плен девять немцев.

На крыше водонапорной башни два вражеских пулемета оказались целыми и невредимыми, и гусары тотчас же пустили их в ход. С крыши хорошо просматривались оба бронепоезда. На путях стояли и два вражеских эшелона с солдатами. Объятые паникой солдаты бегали по путям, размахивали руками. И не без причины, так как один из эшелонов загорелся от попадания нескольких снарядов. Стоявший рядом бронепоезд медленно стал сдавать назад. Выйдя на основные пути, он остановился и вновь открыл огонь. Второй бронепоезд стоял на прежнем месте и тоже вел сильный огонь. Пристрелявшись к водонапорной башне, он заставил замолчать оба наших трофейных пулемета.

И тогда Каспар закричал:

— Ну подождите, мы вам зададим перцу! Огонь! Быстрее!

После нескольких попаданий в борта сначала замолчали пулеметы, а потом и орудия на бронепоезде. Над паровозом поднялось большое облако белого дыма, бронепоезд стал медленно покидать станцию. Бронепоезд удалился уже довольно далеко, и его защитники, видимо, считали себя вне опасности. Но теперь заговорило орудие Иштвана Ваша. После двух прямых попаданий бронепоезд остановился.

Тишина. С бронепоезда уже не стреляли и не проявляли никаких признаков жизни.

— Вот бы сейчас захватить его как он есть! Интересно, что там делается внутри?

Бронепоезд стоял у нас, можно сказать, под самым носом, но подходить к нему было рискованно: кругом — ровное место, и противник без труда мог скосить из пулеметов не только роту, но и целый полк. Так что приходилось пока ждать.

Эскадрону Виницкого никак не удавалось форсировать Буг.

— Нужно как-то уничтожить вот те два пулемета у моста, — проговорил Виницкий и зло выругался. — А стрелять из орудий нельзя, по своим попадешь. Нужно подождать...

Между тем пластунам удалось захватить северную часть железнодорожной станции и вплотную подойти к вокзалу. В плен было захвачено около шестидесяти человек, [94] а раненых оказалось такое множество, что не было пока никакой возможности заняться ими.

«Ну что же там стряслось с артиллерией Каспара? Почему она молчит?»

А стряслось вот что. Одно орудие у Каспара было уничтожено прямым попаданием, и всю прислугу ранило. Другому же орудию пришлось сменить огневую позицию и перебраться на противоположный склон холма в старую заброшенную каменоломню. Вести оттуда огонь по станции было невозможно, да этого и не требовалось, поскольку пластуны уже ворвались в здание вокзала.

Зато из каменоломни прекрасно просматривался второй бронепоезд, стоявший на путях, и Каспар решил вести по нему огонь до тех пор, пока бронепоезд не уйдет со станции. Орудие сделало три выстрела, поезд не уходил. Но вот он стал медленно сдавать назад, потом все быстрее и быстрее, пока, наконец, совсем не скрылся из глаз.

Насмерть перепуганные оккупанты бежали вслед за бронепоездом. Бегущих преследовали конники Каспара. В городе оставалось все меньше солдат противника, да и те старались спрятаться в домах, садах или же бежать из города.

Вскоре оба вражеских пулемета у моста замолчали. Пластуны захватили мост. Эскадрон Виницкого, перейдя по мосту, стал прочесывать город. На правом берегу Буга осталось лишь небольшое число пехотинцев.

Бойцы Ваша сторожили бронепоезд, который не двигался с места, а сидевшие в нем люди не подавали никаких признаков жизни. Ваш ломал голову: «Что же дальше делать?.. Время уже три часа, а я не получил еще никакого распоряжения!»

Вдруг все увидели, как на всех парах мчится второй бронепоезд.

— Смотрите, как дует! — заметил Ваш бойцам. — Они ведь еще не знают, что мы расстреляли этот бронепоезд. Ну да пусть подойдет ближе!

Бронепоезд приближался. Артиллеристы в спешке плохо прицелились и с первого выстрела не попали в него. Снаряды рвались впереди и позади поезда. Бронепоезд въехал на соседние пути и укрылся за первым бронепоездом, так что стрелять по нему мы уже не могли.

Время между тем шло. Прошел час, другой, а бойцы Ваша ничего не могли поделать. [95]

Артиллеристы злились, понимая, что, если они упустят бронепоезд, им несдобровать.

Железнодорожная станция и часть города были уже в наших руках. На пути тем временем вышли три паровоза. Машинисты, узнав обстановку, предложили следующее: на всей скорости послать самый большой паровоз на бронепоезд и устроить крушение.

Сказано — сделано. Машинисты разогнали паровоз, и он помчался на всех парах.

«Уж не прислали ли нам третий бронепоезд?!» — подумали на втором бронепоезде, но вскоре увидели, что к ним мчится всего-навсего паровоз. Пар, облако пыли и сильный взрыв... Бронепоезд сошел с рельсов, в вагонах стали рваться снаряды. Потом наступила мертвая тишина...

— В атаку, вперед! — приказал Ваш. — Но только осторожней! Противник еще может стрелять!

Но никто не стрелял. Пластуны и гусары мгновенно окружили обломки вагонов.

В наступившей тишине Ваш проговорил:

— Ну, здесь нам уже никто не страшен. Теперь надо передвинуть артиллерию к железнодорожному мосту на случай, если противник решит прислать сюда новый бронепоезд. В километре от моста есть холм. Если установить орудия на этом холме, нам никакой новый бронепоезд не страшен. Обзор оттуда отличный: можно обстреливать и мост, если понадобится. А для пущей безопасности железнодорожное полотно на повороте надо разобрать. Пусть тогда едет кто хочет!

Темнело. Город и железнодорожная станция были полностью очищены от противника. Работы у пластунов хватало.

Эскадрон Виницкого в полном составе расположился на правом берегу Буга в готовности предпринять наступление на противника и перерезать железнодорожную линию Жмеринка — Проскуров. Патрулирование в районе Жмеринки нес эскадрон Каспара. В тот день дальше мы не продвигались, и потому пушки, находившиеся в распоряжении Каспара, были переданы для усиления в эскадрон Ваша: как только противник узнает о судьбе, постигшей бронепоезда и батальон, он наверняка сразу же предпримет новое наступление.

В ходе боев мы тоже понесли потери: у пластунов оказалось семнадцать раненых, четверо наших бойцов скончались [96] в госпитале. Тела умерших перевезли в Киев, чтобы воздать им последние воинские почести. Эскадрон Каспара потерял девять бойцов. Были и тяжелораненые, не оставалось никакой надежды, что они выживут.

Вечером часов в десять мы получили донесение о том, что по направлению к мосту движется бронепоезд противника, видимо с разведывательной целью.

Ваш, забрав взвод конников и два станковых пулемета, выехал навстречу бронепоезду. Оказалось, это всего-навсего технический поезд. Стоило заговорить нашим пулеметам, как поезд, не сделав ни одного выстрела, дал задний ход и скрылся из виду. На этом противник и закончил все попытки как-то изменить положение в свою пользу.

Когда мы подорвали бронепоезда, удалось захватить около двадцати пленных. Шестеро из них были ранены. В ходе допроса пленные рассказали, что оба бронепоезда прибыли сюда прямо из львовских железнодорожных мастерских. Всего во Львове было четыре таких бронепоезда, два из них оказались в Жмеринке. Многие убитые и раненые противника были одеты в гражданскую одежду. Выяснилось, что эти люди работали во львовском и жмеринском паровозных депо и силой были посажены белыми на бронепоезда. Охраняли поезда белогвардейцы и немцы. На каждом из поездов находилось по три немецких офицера. Они все попали к нам в плен живыми и невредимыми. Один из раненых рассказал, что, когда немецкий подполковник заметил мчавшийся на них паровоз, он приказал машинисту бронепоезда немедленно дать задний ход. Машинист не послушался, и подполковник тут же застрелил его и троих кочегаров. Раненый сообщил нам, что немецкие офицеры и белогвардейцы пристрелили больше десятка пленных в Жмеринке.

Пленных офицеров мы немедленно направили в Жмеринку, раненым оказали медицинскую помощь, а убитых похоронили в общей могиле.

На рассвете около обломков бронепоездов собрался своеобразный «военный совет». Решали вопрос, можно ли из двух разбитых бронепоездов составить один. Решающее слово было за Яношем Хедеши, который до армии занимался ремонтом молотилок, и за кочегаром Карчи Надем.

После тщательного осмотра оказалось, что один из бронированных вагонов почти не пострадал и его только нужно поставить на рельсы. В тот же день вагон удалось [97] поднять и откатить от разбитых вагонов. Оказалась целехонькой и 160-мм гаубица, а из двух пулеметов только один пострадал от огня нашей артиллерии. На другом бронепоезде пушка была повреждена, зато оба пулемета оказались целы. Пулеметы мы тотчас же перенесли в «наш бронепоезд».

К своей огромной радости, Карчи Надь нашел большой ящик с инструментами, так что теперь можно было приступать к ремонтным работам.

Бойцы собирали трофейное оружие, боеприпасы, продовольствие. Особенно обрадовались наши артиллеристы, обнаружив сотни две стошестидесятимиллнметровых снарядов.

— Наши пушечки только шестидесятимиллиметровые, а теперь мы саданем противника из его же пушек, — шутили артиллеристы.

— Как бы не так! — запротестовали Хедеши и Надь. — Мы ведь собираем бронепоезд, так что эти пушечки нам очень пригодятся. Мы вас пригласим привести их в порядок, наладить как следует. Хотите? Даже можем забрать вас к себе. Но орудия останутся у нас! Разве нам не нужен бронепоезд? Вы и сами убедились, как трудно бороться против бронепоезда! Вот и мы приготовим противнику маленький сюрприз...

Установить пушку и пулеметы в броневагоне нам удалось в тот же день, но у нас не было паровоза. Добраться в Жмеринку было не так-то легко. Но новый день принес новую радость: из Винницы прибыл бронепоезд «Красная Украина», в его составе был даже мощный подъемный кран. Из соображений предосторожности мы очистили от обломков только один путь, так что в случае необходимости его легко можно было вывести из строя.

С помощью подъемного крана мы установили на платформу орудие, даже не разбирая его. К вечеру наш броневагон был оборудован по всем правилам. «Красная Украина» подцепила его к себе и увезла в Жмеринку. Разумеется, Хедеши, Надь и еще четыре артиллериста уехали в этом вагоне.

— Теперь и мы станем бойцами бронепоезда, — хвастался Хедеши.

Известие о том, что мы захватили бронепоезд противника, быстро распространилось в полку. Больше того, об этом скоро узнали даже в Умани. Желающих служить на [98] этом бронепоезде оказалось очень много. В числе первых добровольцев пришел один бывший стрелочник из эскадрона Дюрицы. Узнав, что наши ребята подорвали два бронепоезда противника, стрелочник стал ругаться на чем свет стоит.

— Эх вы, недотепы! Нужно было только стрелки перевести на запасный путь, и бронепоезд был бы ваш целым и невредимым!

В тот же день состав бронепоезда был укомплектован.

— Смотрите-ка, — заметил командир полка, — а бронепоезд пришелся по душе гусарам. Все рвутся на него, будто всю жизнь только и служили на бронепоездах!

* * *

Командира эскадрона Новака с первых же дней его службы в полку все знали как очень серьезного и волевого человека. В ходе уличных боев за город Черкассы он показал себя отличным командиром, умеющим действовать по строго продуманному плану. Именно поэтому всем нам было непонятно, почему он не смог справиться с бандитами.

Командир офицерского отряда особого назначения полковник Чичика, как известно, не успел договориться с бандитами, которые отходили под нашими ударами в направлении Умани. Воспользовавшись случаем, бандиты сели на поезд и укатили. Свободным для них был только путь на Могилев-Подольский.

Переправившись на другой берег Буга, бандиты бросили эшелон и дальше пошли пешком. Позже от пленных мы узнали, что сначала бандиты намеревались попасть в Могилев-Подольский, но, испугавшись, что и там их ждет такой же прием, как в Умани, направились в Тульчин. Там они бесчинствовали целых два дня, пока «красные дьяволы», то есть мы, не выбили их оттуда. Вступать с нами в бой они не отваживались, зато местному населению и советским органам наносили большой ущерб.

Бандиты не хотели двигаться на запад, так как хорошо знали, что им никогда не договориться с интервентами, действующими там. Белогвардейцы и интервенты никак не могли поделить, кому будет принадлежать власть после их полной победы. Беляки понимали, что без помощи интервентов одним контрреволюционным силам с Советской властью не справиться. И в то же время они считали, что, [99] посло того как красные будут разбиты, интервентам нечего больше делать на Украине.

Конники Новака досадовали: их полк движется на запад, а им приходится совершенно в противоположном направлении гоняться за бандитами, да к тому же все безрезультатно. Несколько раз они уже настигали бандитов, но те вдруг уходили из-под самого носа. Новак совершил серьезную ошибку, упустив бандитов из Тульчина и дав им возможность переправиться через Буг. Новак тогда не оценил как следует обстановку, и теперь вот приходилось гоняться за бандитами по степи.

Разбившись на небольшие группы, бандиты практически оказались у нас в тылу и то тут, то там неожиданно появлялись в хуторах и селах. С безрассудством обреченных они жестоко расправлялись с представителями Советской власти на местах, грабили, убивали мирных жителей.

Они так же внезапно исчезали в неизвестном направлении, как и появлялись. Никто не знал, где и когда они появятся снова, как не знали и того, где они скрываются. Местные жители находились в постоянном страхе, и не каждый решался идти в органы власти, так как с новым налетом бандитов это грозило смертью...

Постановление Реввоенсовета Республики объявляло беспощадную войну бандитам всякого рода. Для борьбы с бандитскими отрядами из Белой Церкви прибыли пехотные части. Заместитель командира нашего полка товарищ Папп получил приказ преследовать бандитов силами шестого эскадрона. Командир эскадрона Янош Шалашич и его бойцы прекрасно понимали всю важность этого приказа и были полны решимости как можно скорее окружить и уничтожить бандитов.

Уже на другой день после получения приказа конники Шалашича поймали девятнадцать бандитов в районе Гайсина.

Нас это немало удивило: ведь всего несколько дней назад в районе Гайсина находился штаб нашего полка, а теперь там поймали бандитов...

Стремясь ввести в заблуждение местных жителей, бандиты называли нас не интернационалистами, а интервентами, которым, мол, здесь и делать-то нечего. Когда однажды Шалашич приказал белому атаману сдать оружие, он и не подумал подчиниться этому приказу. Его пришлось разоружить силой. Бандитов под конвоем отправили в [100] Умань, а десять подвод с награбленным бандитами добром роздали хозяевам. Местные жители были очень удивлены таким поворотом дела: к этому они не привыкли.

Пленные подтвердили слухи о том, что их основные силы находятся в Гайсине. Переговорив между собой, Новак и Шалашич решили в полночь поднять своих бойцов по тревоге. Вечером разведчики доложили, что около Гайсина они видели дозоры бандитов по три-четыре конника.

Под покровом ночи эскадрон подошел к Гайсину. Из села доносилась пьяная брань и беспорядочная стрельба. Красноармейцы бесшумно убрали часовых и окружили село. Противник не оказал серьезного сопротивления, так как многие бандиты были мертвецки пьяны. Когда они пришли в себя, то оказались уже связанными.

Новака прежде всего интересовало, где атаман банды. Его нужно было обязательно поймать и привлечь к ответственности за все преступления. В боях с бандитами мы потеряли девять бойцов.

Атаман, сказали нам, находится на постое в доме попа. На центральной площади села мы увидели тридцать подвод с награбленным имуществом. Охрана спала. Заметив красных, стоявшие в карауле у дома попа часовые хотели было бежать, но их тут же схватили. Новак и несколько бойцов ворвались в хату. В первой комнате на полу спали шесть бандитов. Во второй комнате поп с женой и двумя дочерьми молились.

Не глядя на попа, Новак прошел дальше. В следующей комнате на кровати спали два пьяных мужика. У спавших забрали оружие и документы, но они даже не пошевельнулись. Когда пьяных бандитов вывели на улицу, они и там не сразу пришли в себя.

Атамана мы не нашли. Как оказалось, он вместе со своими телохранителями сбежал из села еще за день до этого. А куда сбежал, никто из бандитов не знал.

Два взвода Новака и Шалашича отправились в соседние села ловить попрятавшихся бандитов, однако атамана поймать так и не удалось.

Вскоре оба наших эскадрона присоединились к полку. Снова все были вместе. И снова двигались к границам родины. На освобожденной нами территории остался полк добровольцев из рабочих, прибывших из Киева. [101]

К этому времени наш кавалерийский полк довольно сильно вырос. Одному командиру приходилось командовать десятью кавэскадронами, отрядом пулеметчиков и артиллерией. Наш полк наступал на широком фронте, боевая обстановка частенько оказывалась очень сложной, а решения, несмотря ни на что, нужно было принимать быстро. Назрел вопрос о реорганизации полка. Штаб остался в прежнем составе. Из полка были сформированы два кавалерийских дивизиона по пять эскадронов в каждом. На знамени первого дивизиона, командиром которого был назначен Матьяш Дюрица, наши гусары написали: «Бойцы Октябрьской революции», на знамени второго отряда — «Бойцы Венгерской советской республики». Командиром второго отряда был назначен Иштван Новак.

Накануне боев за Проскуров ряды интернационального кавалерийского полка пополнились новыми бойцами, командирами и комиссарами.

Вместе с представителями реввоенсовета Хорват, Папп, Дюрица и Новак в течение нескольких дней детально изучали положение на фронте. Мы узнали, что десять из двенадцати путей нроскуровского железнодорожного узла постоянно заняты военными эшелонами с живой силой и техникой. На первом пути стоят два бронепоезда противника, и только второй путь отведен для гражданских поездов. На Могилев-подольской ветке никакого движения не было, так как в пятидесяти километрах от Жмеринки мы уже целый месяц контролировали эту железнодорожную линию.

Теперь нам предстояло любой ценой изолировать Проскуров от внешнего мира. Для успешного проведения этой операции нужно было захватить участок дороги километрах в шестидесяти от города и разобрать пути. Таким образом, рано или поздно подвижной состав проскуровского узла попал бы в наши руки. Контрреволюционные отряды, захватившие Тернополь, оценив создавшуюся обстановку, начали постепенно разгружать станцию и город.

Эскадрон Виницкого долгое время находился южнее Жмеринки. Бойцам удалось наладить хорошие отношения с местным населением, особенно с железнодорожниками. К северо-западу от Жмеринки железную дорогу контролировали конники Иштвана Ваша. Ваш докладывал, что противник не осмеливается отходить от железной дороги более чем на десять километров. На севере днем железнодорожные [102] пути охраняли конные дозоры противника, а ночные перевозки прикрывались бронепоездами. Железнодорожные мосты также охраняли бронепоезда, которых у противника, видимо, было не один и не два.

Наступление на Проскуров началось со всех сторон. Четыре эскадрона Дюрицы двинулись в направлении железной дороги, связывающей Проскуров с Каменец-Подольским. На одной из небольших станций гусары встретились с австрийцами и еще какими-то интервентами, которые уже второй месяц безмятежно жили здесь в свое удовольствие, не думая о том, что их может ожидать неприятный сюрприз. Интервенты были в полном неведении относительно военной обстановки. Об этом красноречиво свидетельствовало хотя бы поведение начальника одного из эшелонов — австрийца майора Келергрубера. До армии Келергрубер занимался торговлей. Он немного говорил по-венгерски. Когда Дюрица приказал майору сдаться, тот заявил:

— Австрийцы не подчиняются венграм, так что лучше вы по-хорошему присоединяйтесь к нам...

— Идиот, — ответил ему Дюрица, — вашего батальона уже давно нет! А для вас будет лучше, если вы перестанете умничать и сдадитесь в плен. Поймите же наконец, что мы — красные, революционные солдаты!

Майор не на шутку перепугался и сдался. Дюрица приказал бойцам немедленно отправить захваченный эшелон в Киев.

Подойти ближе к железнодорожной ветке, ведущей на Проскуров, а это как раз интересовало нас больше всего, оказалось делом нелегким. По обе стороны железнодорожного полотна местность полосою в десять километров противник заминировал. И все же, несмотря ни на что, в шестидесяти километрах от Жмеринки мы сумели перерезать железнодорожное полотно на участке в три километра. Сделали это бойцы из эскадронов Виницкого и Каспара. Уничтожив вражескую охрану, они в нескольких местах разобрали полотно, справа и слева от него поставили пушки, готовясь встретить любого противника. Оба эскадрона были усилены одной артиллерийской батареей, пулеметным взводом и одним эскадроном Оскара Микульчика из резерва полка.

Ночью на этот участок прибыл заместитель командира полка товарищ Папп. Он остался доволен нашими приготовлениями [103] и приказал Виницкому немедленно выдвинуть на переднюю позицию одно орудие и пулеметный извод, чтобы застраховаться от любых неожиданностей.

Микульчик получил задачу удерживать позиции на левом берегу Буга.

Таким образом, образовался клин, нацеленный на Проскуров. Нужно было как можно скорее вбить его в оборону противника.

Перерезав железнодорожные пути, мы решили захватить мост через реку, и притом целым и невредимым. И конечно, мы очень обрадовались, когда узнали, что к нам на помощь идет бронепоезд «Красная Украина». К этому составу был прицеплен и наш броневагон, из которого с улыбкой махали руками наши соотечественники.

— Крепкий орешек этот Проскуров: окружить — окружили, а вот взять тяжело! И силы у нас вроде бы есть, а не развернешься! Теперь перед нами не бандиты, а регулярные воинские части!

Два орудия мы установили в километре от моста. Позиция была очень удачной — с хорошим обзором и обстрелом. Тут же разместились и станковые пулеметы. Вражеские дозоры не раз подходили к нашим позициям, но артиллеристы не открывали своего расположения.

Темнело. К мосту медленно подошел бронепоезд противника и остановился перед разобранным участком пути. По другую сторону холма стоял наш бронепоезд «Красная Украина». По плану первой должна была открыть огонь наша артиллерия, а уж потом и «Красная Украина». Всей операцией руководил товарищ Хорват. Наша стошестидесятимиллиметровая гаубица тоже должна была первой открыть огонь.

Бронепоезд противника подошел ближе.

— Огонь! — скомандовал Хорват. — Хорошо! Еще раз — огонь!

Бронепоезд не двигался, но и огня не открывал.

Со стороны моста заговорили наши пулеметы.

Противник молчал. Мы даже пожалели, что разобрали железнодорожное полотно. Сейчас бы двинуть наш бронепоезд вперед и захватить вражескую крепость на колесах, которая наверняка повреждена, иначе бы не стояла на месте.

На следующий день мы убедились в правоте своего предположения. Бронепоезд противника действительно [104] оказался поврежденным. Из его вагонов повыскакивали солдаты и окопались за насыпью, намереваясь, видимо, защищать свою крепость до последнего.

Нам было достаточно дня, чтобы собрать рельсы на одном пути. Теперь можно попытаться утащить бронепоезд противника к себе. Бойцы с нетерпением ждали приказа. И вот настал решительный момент. Бронепоезд «Красная Украина» на большой скорости выскочил на мост. Такая дерзость ошеломила противника. Опомнившись, он открыл бешеный огонь из стрелкового оружия. Тем временем «Красная Украина» все ближе и ближе подходила к белякам... Вдруг неожиданно раздался страшный взрыв.

— Вот гады, заминировали пути! — досадовал Хорват.

— Тогда почему же «Украина» не дает задний ход?

Наступила звенящая тишина.

— Ну-ка потруби нашим, — приказал Хорват горнисту. Но сколько горнист ни трубил, «Украина» не трогалась с места.

Нужно было срочно что-то предпринимать, иначе теперь белые могли утащить нашу «Красную Украину». Новак ломал себе голову. К нему подошел командир десятого эскадрона Альберт Сабо и попросил разрешения вместе с несколькими добровольцами подойти к нашему бронепоезду. Отец у Сабо был паровозным машинистом, так что сын кое-чему у него научился. Может, «Украину» нужно лишь чуть-чуть толкнуть, и все встанет на свое место.

— Я смотрю, фантазии у тебя хватает, — заметил Новак. — Валяйте, ребята!

Одновременно мы запросили Жмеринку — прислать нам паровоз. Вскоре паровоз действительно прислали, и до особого распоряжения он встал за холмом. Вернувшись со своими людьми, Сабо доложил, что «Украина» не повреждена, испорчен лишь паровоз противника, его нужно столкнуть с места, но одним нашим с бронепоезда с этим не справиться.

Сабо попросил разрешения вместе с десятком смельчаков подъехать на прибывшем паровозе к «Украине» и помочь нашим. При этом Сабо заверял, что через какой-нибудь час все будет в порядке.

И вот, развив большую скорость, паровоз выехал на открытую местность. [105]

— Проскочили, — заметил Хорват с удовлетворением и облегченно вздохнул.

В этот момент оба паровоза, выпустив облака пара, растворились в нем. Стукнулись буфера, но бронепоезд с места не сдвинулся. Тогда машинист дал задний ход — и состав вздрогнул. Машинист еще раз сильно стукнул своим паровозом, и состав медленно покатился по рельсам.

Остановился бронепоезд уже за холмом. Когда состав проходил мимо нас, из окна высунулись Надь и Хедеши.

— Бронепоезд в порядке, все живы и здоровы! — доложил Хедеши Хорвату.

От раненых, которые были обнаружены во вражеском бронепоезде, мы узнали, что в Проскурове больше никаких бронепоездов нет, и если они где и есть, так это в Жмеринке, но их оттуда почему-то не присылают. Раненый офицер-артиллерист рассказал, что на железнодорожной станции артиллерии нет, на путях стоят лишь четыре эшелона с военным имуществом да два эшелона с солдатами-пехотинцами — по батальону в каждом.

— Из двух захваченных бронепоездов противника мы можем теперь составить один — наподобие «Красной Украины», — предложил Хорват Новаку. — Попросите в депо рабочих. Они помогут вам сделать это. Если за ночь удастся оборудовать такой бронепоезд, утром будем наступать на Проскуров.

С большим волнением мы ждали рассвета. Какова же была наша радость, когда стало известно, что бронепоезд уже на ходу! Мы убрали с путей все обломки, чтобы состав мог беспрепятственно пройти. Впереди бронепоезда мы пустили несколько вагонов, груженных камнями, — на случай, если противник заминировал полотно. Если же оба пути окажутся незаминированными, бронепоезда минуют мост и направятся к Проскурову. Эскадрон Ваша тем временем незаметно зайдет в тыл противнику. Железнодорожный вокзал решили атаковать с трех сторон.

Все шло по разработанному плану. Оба бронепоезда тронулись в путь, толкая перед собой груженные камнями вагоны. У моста их обстреляли. Метров за двести до моста груженные камнями вагоны были отцеплены, и бронепоезда с силой толкнули их на мост. Вагоны подкатились к мосту, вот они уже на середине, но все тихо. И лишь когда вагоны съехали с моста, раздался взрыв... Это бойцы с «Красной Украины» забросали ручными гранатами [106] вражеские позиции вдоль железнодорожного полотна. Наступление началось по плану.

Конники Ваша вступили в бой с солдатами противника, окопавшимися у моста через Буг. Противник упорно оборонялся, и лишь в самый последний момент беляки бросились бежать, прячась по кустам. Конники Ваша взяли в плен сорок солдат и четырех офицеров, захватили шесть пулеметов с большим запасом патронов к ним и целую тонну взрывчатки. Значит, наши опасения, что противник мог заминировать мост, не были напрасными. В трех местах под фермами моста действительно оказалась взрывчатка, и в довольно большом количестве. Приходилось только удивляться, что мост все-таки остался невзорванным. Как выяснилось потом, мост минировал один немецкий офицер, который сделал что-то не так, и мост не взлетел на воздух. Увидев это, офицер пустил себе пулю в лоб.

От моста до железнодорожного вокзала было километров пять. Оба наших бронепоезда продолжали идти к цели. Тем временем отряд во главе с Сабо разминировал мост: чего доброго, еще взорвется случайно. После разминирования мост тотчас же взяли под охрану.

Эскадрон Ваша, следуя на рысях по обеим сторонам железнодорожного полотна, охранял наши бронепоезда от нападения с флангов. Каспар и Виницкий получили задачу отбивать контратаки противника, если он будет таковые предпринимать. Эскадрон Микульчика продвигался вперед, прочесывая местность и подбирая отступавших солдат противника. В нескольких километрах от города Папп, следуя вместе с эскадроном Микульчика, натолкнулся на группу железнодорожников. Они с готовностью предложили интернационалистам свои услуги. Железнодорожников было человек семнадцать. Они рассказали, что местные жители ждут не дождутся, когда красные освободят их от бандитов. Несколько железнодорожников вызвались помочь отремонтировать наши бронепоезда.

От железнодорожников мы узнали, что в четырех эшелонах, которые стоят на станции, находится военное имущество. Охраняют эти эшелоны главным образом немцы. Два других эшелона — с солдатами, которые, собственно говоря, разбежались кто куда. Вряд ли кто из них остался в городе, так как жители ненавидят оккупантов. [107]

Первыми в Проскуров ворвались бойцы эскадрона Микульчика.

Рассветало. Город, казалось, мирно спал, будто и не было никакой войны. Наши бойцы остановились перед зданием гостиницы. Папп, захватив с собой нескольких гусар, хотел войти в гостиницу, но дверь оказалась запертой. В окна же было видно, что внутри бегают по коридору, суетятся.

— Бросьте-ка парочку гранат! — приказал Папп бойцам. — А сами — ложись!

От взрыва гранат двери разлетелись в щепки.

— Бегом на верхние этажи! — крикнул Папп. — Закрытые двери взламывайте. Всех задержанных сгонять вниз!

Один из железнодорожников сообщил Паппу, что в гостинице жили одни офицеры и среди них был даже полковник.

Через несколько минут Микульчик доложил, что задержаны двадцать два офицера и семь сестер милосердия.

— Обыщите гостиницу еще раз! — строго приказал Папп. — Полковник должен быть где-то здесь!

Не успел он это проговорить, как в сопровождении двух сестер милосердия появился и сам полковник.

— Что желают господа? — спросил полковник по-немецки и представился: — Полковник фон Шлоссер.

Все молчали.

— С кем я имею честь говорить? — проговорил полковник. — И что это за банда? Я наведу у вас порядок!

Затем, будто ничего не произошло, он обратился к своим офицерам и стал отдавать им какие-то распоряжения.

— Связать эту развалину и всех его офицеров! — приказал Папп.

По предложению одного железнодорожника всех пленных заперли в каком-то складе.

Тем временем бойцы полка с помощью местного населения вылавливали разбежавшихся беляков. В плен попало около шестидесяти человек. Мы разоружили охрану у эшелонов и складов и выставили своих часовых.

На вокзале царила невообразимая кутерьма: ни одного боеспособного подразделения у противника не оказалось. Мы довольно быстро заняли станцию и начали наводить порядок в городе. Вскоре прибыли члены реввоенсовета. Им хотелось в первую очередь узнать, почему противник [108] так легко сдал город, — ведь Проскуров был важным железнодорожным узлом.

Во время допроса пленных многое прояснилось. Оказалось, что в последнее время в армию были призваны «старики», которых мобилизовали еще в 1915–1916 годах. В 1917 году их распустили по домам, а теперь вновь призвали на службу. Сначала им говорили, что они будут нести только караульную службу в соседних районах и дальше Киева их никуда не пошлют. И вот тебе на! Дальше Киева они действительно не попали, но их послали в бой неизвестно ради чего. А вот теперь еще они попали в плен, и их загонят бог знает куда. В Проскурове они стоят уже две недели, а до этого некоторые успели побывать в Виннице. Пленные признались: они со дня на день ждали приказа на отступление, так как им хорошо было известно, что красные части уже находятся в Виннице.

Членов реввоенсовета интересовал также вопрос, с какой целью находились эшелоны противника в Проскурове. Оказалось, что два эшелона прибыли в город в сопровождении бронепоездов в самое последнее время. В двух эшелонах было награбленное у населения имущество, в двух других — продукты. Эшелоны с оружием неприятель успел захватить с собой. На путях стояли еще два эшелона, но их обитатели разбежались кто куда. Все эти эшелоны мы направили в Киев. На каждом вагоне прибили маленькую табличку с надписью «В Киев» или «Во Львов». Так что мы, можно сказать, выполнили просьбу начальников этих эшелонов и направили их туда, куда они сами того хотели.

Изучив обстановку, члены реввоенсовета решили продолжать наступление в западном направлении. Для лучшего руководства подразделениями штаб нашего полка перемещался из Умани в Жмеринку.

* * *

Члены реввоенсовета подробно ознакомили нас с положением в Венгрии. Мы узнали, что страны Антанты предъявили правительству Венгерской советской республики ультиматум с требованием отвести успешно наступающие войска венгерской Красной Армии за демаркационную линию. В то же самое время правительство монархической Румынии организовало нападение на территорию Венгерской республики. Говорили о трудностях внутри нашей [109] партии. Узнали мы и о том, что венгерские рабочие самоотверженно защищают свою республику и что международный пролетариат выражает свою солидарность с ними.

Трудно описать, с каким вниманием слушали мы обо всем, что касалось нашей родины. Сложная обстановка, в которой оказалась Венгерская советская республика, еще больше убеждала нас в необходимости и дальше бороться с врагами революции. Международный пролетариат стоял плечом к плечу с русскими рабочими и крестьянами, и нельзя было допустить, чтобы империалисты задушили революцию в России.

Однако как мы ни бодрились, усталость давала себя знать. Устали не только наши гусары и русские пехотинцы, но, не скрою, даже мы, командиры и комиссары. На большом участке фронта боевые действия фактически прекратились. Велась лишь разведка да шли небольшие бои.

В начале августа в Проскуров прибыло несколько членов реввоенсовета. В это время в городе находились Хорват, Деспотович, Папп, Новак, Дюрица и штаб полка. На совещании присутствовали многие командиры, подразделения которых сражались на данном участке фронта. Собралось человек сорок.

Один из членов реввоенсовета сообщил:

— Под натиском превосходящих сил империалистов Запада и сил внутренней контрреволюции пролетарская диктатура в Венгрии пала. Советское правительство вынуждено уйти в отставку. В Венгрии пришло к власти так называемое профсоюзное правительство, правительство предателей. Лучшие представители венгерского рабочего класса брошены в тюрьмы. Бела Куну удалось спастись, а вот товарища Самуэли, который совсем недавно был нашим гостем, схватили на австрийской границе и зверски убили. Свободе в Венгрии пришел конец. Восторжествовали темные силы. Международная реакция потопила в крови Венгерскую советскую республику. Но нет такой силы на свете, которая смогла бы уничтожить революционные традиции венгерского народа!.. Я понимаю, как тяжело вам слушать об этом. Это большая потеря не только для вас, но и для всех нас, для всего мирового рабочего движения. Однако нельзя унывать, товарищи! Мы и впредь будем бороться за завоевания Октябрьской социалистической революции и за установление в Венгрии новой, пролетарской власти!.. [110]

Известие о падении Венгерской республики мы восприняли с глубокой болью. Всего несколько дней назад члены реввоенсовета говорили нам о том, что Венгерская республика находится в тяжелом положении, о том, что Антанта решила во что бы то ни стало задушить венгерскую революцию. Слушая горячие споры о роли правых социал-демократов, о наступлении румынской армии, мы хорошо понимали, какое трудное время переживает советская республика у нас на родине, однако мы и в мыслях не могли допустить, что дни республики сочтены. Бойцу интернационального отряда Красной Армии трудно было представить, что реакция вновь восторжествовала в Венгрии.

Слово попросил командир полка Иштван Хорват.

— Октябрьскую революцию мы считаем и своей революцией, — начал Хорват. — Мы благодарим партию большевиков за то, что нам, пленным, дали в руки оружие, дали возможность сражаться за социалистическую революцию. От души благодарим за это доверие. Мы обещаем, что и впредь будем высоко нести звание интернационалистов, будем храбро сражаться против врагов Октябрьской революции. Нам трудно поверить, что Венгерская советская республика пала. Но я хочу сказать, что у нас еще будет Венгерская советская республика, и тогда уж никто не сможет ее одолеть! Так давайте и дальше самоотверженно бороться против наших общих врагов, против интервентов и бандитов всех мастей, бороться плечом к плечу с русскими братьями за победу Великой Октябрьской социалистической революции и за установление пролетарской диктатуры в Венгрии!

* * *

Падение Проскурова, очень важного железнодорожного узла, стало событием для всего фронта. Из Проскурова по железной дороге можно было попасть в любой уголок Украины. Вскоре мы узнали, что пехотные полки интернациональной бригады двинулись в направлении Ровно, Житомир. Наступило время, когда решающее значение имели не только дни, но даже часы.

Взяв Проскуров, Красная Армия захватила ценную стратегическую инициативу. Третий полк пластунской бригады вскоре получил подкрепление. С занятием Проскурова в наших руках оказались железнодорожные пути. [111]

И поскольку нас было относительно немного по сравнению с противником, хотя сил его мы точно не знали, нам было приказано действовать решительно, не давая противнику опомниться. Однако кавалерии пришлось нелегко, так как берег Буга во многих местах оказался болотистым.

Приказ реввоенсовета гласил: не давать противнику ни минуты покоя. С этой целью эскадроны Дюлы Морваи и Шандора Эрдеи, действуя вдоль реки Случь, постоянно тревожили противника, распыляя его силы. Действиями обоих эскадронов руководил Дюрица. Хорват вместе с двумя членами реввоенсовета внимательно изучал поведение противника, стараясь отгадать его планы.

Под руководством заместителя командира полка Паппа двум бронепоездам и конникам Новака удалось занять новую позицию северо-западнее Проскурова. Прибыв на новое место, мы воочию убедились, что беляки панически бежали, бросив обмундирование и снаряжение.

Десятый эскадрон под командой Альберта Сабо был оставлен в городе для несения караульной службы. Сабо, который в последнее время обеспечивал со своими людьми безопасность бронепоездов, сначала запротестовал, но Папп так посмотрел на него, что Сабо только козырнул, не став спорить: приказ есть приказ, и тут уж ничего не поделаешь.

Бойцам Сабо и в городе нашлось немало работы: всю ночь они вместе с местными жителями вылавливали белых, которые попрятались кто куда.

Железнодорожники и рабочие попросили у Сабо оружие, чтобы организовать свою рабочую дружину. Комендант послал их в Жмеринку, и там им действительно выдали оружие и боеприпасы. Через несколько дней вооруженные рабочие сами взяли под охрану железнодорожную станцию, ремонтные мастерские и склады. Этим они оказали нам существенную помощь, так как освободили наших бойцов от несения караульной службы.

Эскадрон Ваша, продвигаясь в северо-западном направлении, противника не встретил. Виницкий тем временем вышел к реке Случь. От него пришло сообщение, что части противника по железной дороге отошли в направлении Львова. Наши бронепоезда ждали приказа на преследование, но такового почему-то не поступило.

Медленно, но верно красные части продвигались вперед. Наши бронепоезда тоже следовали на запад, обстреливая [112] противника из своих пушек. И чем дальше на запад мы уходили, тем меньшее сопротивление оказывал противник. Это было довольно подозрительно, и мы стали особенно осторожны.

На одном полустанке, где стояла наша «Красная Украина», рельсы оказались заминированными. Особой беды этот взрыв нашему бронепоезду не причинил: впереди паровоза шли две груженные камнем платформы — они-то и сошли с рельсов. Этот случай лишний раз убедил нас в том, что враг не дремлет и нам следует быть особенно бдительными.

В соседней деревушке эскадрон Виницкого натолкнулся на противника, но тот отошел, почти не оказав сопротивления.

— Тут что-то не так. Не нравится мне эта картина. Видимо, чего-то мы не знаем! — недоумевал Папп.

Жители села встретили нас хорошо, гостеприимно, разместили всех наших бойцов. От населения мы и узнали, что белый комендант гарнизона накануне отступления из села выпустил воззвание к жителям. В нем говорилось, что, учитывая приближение крупных сил пехоты и кавалерии красных, комендант гарнизона во избежание ненужного кровопролития отводит свои войска за реку, с тем чтобы подготовиться к большому сражению.

Железнодорожники сообщили, что до нашего прихода на разъезде стояли четыре эшелона с украинскими и польскими гражданами, с лошадьми и крестьянскими телегами. Мирных жителей везли на принудительные работы. В каждом составе было по одному пассажирскому вагону, в котором размещались охрана и два-три офицера. Люди, которых насильно угоняли на работу, надеялись, что Красная Армия их освободит. С помощью железнодорожников и местного населения мы захватили эти эшелоны и распустили крестьян по домам.

Продвигаясь в южном направлении, мы заняли крупную станцию, захватили один эшелон с горючим, а другой с артиллерийскими снарядами. Третий эшелон был гружен продовольствием, в основном консервами и сахаром. Из штаба фронта поступило распоряжение — все трофейные эшелоны немедленно направлять в Жмеринку. С помощью железнодорожников мы за несколько дней отправили все эти эшелоны и разгрузили станцию. [113]

В то время как бойцы прочесывали местность, командиры обдумывали, как нам лучше и скорее двигаться в западном направлении.

— Думаю, что легким боям пришел конец... — высказал свое мнение Новак.

По полученным сведениям, противник сосредоточил против нас значительные силы. Конечно, мы знали, что в белой армии служит много простых честных тружеников, которым надоела война, которые не хотят стрелять в своих же братьев, русских. У них было одно желание — разойтись по домам. Иногда они открыто говорили об этом. Такие настроения солдат причиняли белому командованию немало хлопот и, естественно, были на руку Красной Армии.

Пленных немцев часто ошеломляло известие, что в Красной Армии кроме русских служат также солдаты и других национальностей. Белогвардейские офицеры обычно обманывали своих солдат, говоря, что на Украине многие банды состоят из дезертиров, а дезертиров особенно много среди венгров. И вот якобы эти венгры-дезертиры выдают себя за красных партизан, чтобы расположить к себе местное население. На самом же деле число венгров невелико и их, мол, легко уничтожить. Когда же пленные немцы узнавали правду, они теряли дар речи.

Много внимания пленным немцам уделял командир восьмого эскадрона Франц Моргауэр — австриец по национальности. Раньше он служил в егерском полку, в плен попал в 1916 году. Эскадрон Франца на шестьдесят процентов состоял из немцев и австрийцев. Сам командир эскадрона и его бойцы подолгу беседовали с пленными, объясняя им, за что они борются.

Рассказывали они и об эскадроне Каспара, тоже немца По национальности. Оскар Каспар родился в Кельне, работал официантом. В плен он попал в 1915 году. Находясь в Любиме, работал фотографом, а в конце 1918 года вступил в любимский батальон ЧК. В Киеве Каспар попал в кавалерийский полк.

Такие беседы не проходили бесследно. Узнав правду, некоторые пленные немцы просили принять их в отряд. Они хотели отомстить своим офицерам за то, что те их обманули и заставили воевать вопреки интересам трудового народа. [114]

Воодушевление наших кавалеристов не знало границ. Даже после утомительных многодневных переходов и боев мы не слышали от наших бойцов ни одной жалобы. У нас были серьезные перебои с питанием, но и тут никто не жаловался. Однако если голодной оказывалась лошадь, ее хозяин любой ценой доставал своему четвероногому другу корм.

В свободное время разговоры велись только об одном — о падении Венгерской советской республики. И хотя известие это потрясло нас до глубины души, однако революционного пыла у нас не убавилось. Более того, нас еще больше сжигала ненависть к врагам революции. Интернационалисты с еще большим нетерпением рвались на родину. Многие наши бойцы, крестьяне по происхождению, видя, как русские защищают каждую пядь земли, говорили: «Вот поможем русским братьям выбить контрреволюционную сволочь из России и тогда в Венгрии снова поднимем народ. Тогда и мы поделим у себя землю между бедными!»

Рабочие оказывались более дальновидными: они на чем свет стоит ругали продажных социал-демократических лидеров; доставалось и венгерским коммунистам за то, что не были достаточно последовательными и решительными. «Но не все еще потеряно, — говорили рабочие. — Советская Россия крепка, как утес. Русские коммунисты будут вести борьбу до полной победы, и мы навсегда останемся солдатами этой армии. Будет новая революция в Венгрии, как будет и мировая революция!»

Нам прислали подкрепление: несколько сот украинских добровольцев и долгожданные пушки. Мы чувствовали, что находимся накануне очень важных событий. Реввоенсовет готовил новое наступление.

Прибывшее пополнение позволило нам освободить от несения караульной службы бойцов полка.

Командиры рот получили указание — в бой без нужды не ввязываться.

Однажды осенним утром Микульчик вместе с шестью конниками отправились в разведку вдоль железнодорожной ветки к западу от Проскурова. Готовились к боям, — значит, нужно было иметь точные сведения о противнике. Вдруг вдали послышался шум идущего поезда. Через несколько минут показался состав. Он шел в сторону Тернополя. Установить, чей это состав, было невозможно, но [115] люди, ехавшие в эшелоне, были одеты в незнакомую форму.

— Таких мы еще никогда не видели, — заметил кто-то из гусар.

— Главное не в этом, — проговорил Микульчик. — А вот эшелон идет в сторону Тернополя... Может, интервенты опять хотят захватить путь на Проскуров?..

Решили сразу же послать донесение в штаб.

Между тем разведчики подошли слишком близко к железнодорожному полотну и, не желая попусту рисковать, спустились к переправе. Там их ждали дозорные Новака. Отослав дозорных, они остались вчетвером. И вдруг заметили, что к ним приближается конный разъезд противника.

— Стойте! — сказал Микульчик. — Трое спешимся, заляжем в кустах и захватим их! Ты же, Янчи, оставайся с лошадьми здесь. Внимательно следи за нами. Если увидишь, что нам нужны лошади, не зевай. Понял? Смотри, от тебя многое зависит! Если все обойдется благополучно, быстро вскочим в седла и доставим «языка» в штаб. А если сорвется — дай бог самим унести ноги.

Трое бойцов, пригибаясь, побежали к кустам. Приготовили карабины, вставили запалы в гранаты. Вражеский дозор из трех человек медленно приближался...

— Тихо! — приказал бойцам Микульчик.

Он считался австрийцем, но родители его были венграми. В 1910 году они переселились в Австрию, где получили десять хольдов земли и осели на ней. Микульчик поэтому знал и венгерский язык. В русский плен Микульчик попал в 1916 году. Как командир, он много времени и внимания уделял обучению подчиненных.

— Ложись! Подпустим их поближе! Не стрелять! Брать живыми!

Бойцы замерли в кустах и, затаив дыхание, ждали.

— Вперед! — крикнул вдруг Микульчик.

Все трое мигом вскочили и закричали:

— Стой! Руки вверх!

Вражеские солдаты от неожиданности выпустили поводья и подняли руки вверх. Однако на окрик «Слезай о лошадей!» ни один из них не прореагировал.

Тогда Микульчик сам подскочил к одному из всадников и рывком стащил его с седла. Тот упал на землю. Сорвав со спины пленного карабин, Микульчик прижал неприятеля к земле. Примеру Микульчика последовали и [116] его подчиненные. Пленные за все это время не проронили ни слова.

Их обыскали, отобрали оружие, связали руки. Рассветало. Теперь можно было и рассмотреть пленников. По виду и по одежде это были европейцы.

Микульчик подгонял лошадей, стараясь поскорее попасть к своим. Вот и расположение эскадрона. Расседлали лошадей и пустили их пастись. Бойцы расхваливали захваченное у пленных оружие. На одном из карабинов было написано слово «Франция».

— Вот как! — воскликнул командир эскадрона. — Так, значит, это французы! Вовремя вы к нам попали!

Выяснилось, что ни один человек в эскадроне по-французски не понимает. Времени для размышлений не было, и Микульчик предложил отослать пленных в Проскуров: уж там-то сумеют с ними поговорить.

В Проскурове один из пленных рассказал, что до войны он был рабочим — грузчиком в Шербуре. Кавалерийский отряд их состоит преимущественно из пожилых людей сорока — пятидесяти лет. Почти все эти солдаты — в армии с 1914 года. В 1917 году они ушли в запас, а через два года их снова призвали в армию. В начале августа их привезли в Польшу. В Тернополь они попали в составе польского легиона, в городе выполняли обязанности патрульных. Неделю назад весь их полк отступил под натиском красных. Сейчас полк охраняет железнодорожную линию между Тернополем и Проскуровом.

Во время разговора один из пленных выругался:

— На кой черт нужно было нас сюда привозить!

Пленные поинтересовались, что их ждет и отпустят ли их домой. Узнав, что они в плену у красных, французы с облегчением вздохнули: видимо, знали, что попали в хорошие руки.

* * *

Разрабатывая план нового наступления, штаб полка учитывал стремление интернационалистов отомстить контрреволюционерам за Венгерскую советскую республику и старался предоставить бойцам такую возможность.

Эскадрон Крутни с приданной ему артиллерией ночью занял позиции по соседству с эскадроном Микульчика.

Иво Крутни, хорват по национальности, до войны работал столяром. В уланском полку служил унтер-офицером, [117] в 1915 году попал в русский плен. В плену жил в Перми. В начале 1918 года добровольно вступил в Окскую флотилию, через год мы познакомились с ним в Нижнем Новгороде.

Пехотный батальон находился у нас в резерве, километрах в двух от железной дороги.

Последняя проверка перед выступлением. В полной тишине конники колоннами по пятьдесят человек двинулись в путь. Погода благоприятствовала нам: по земле стелился густой туман, небо затянули тучи. Конники, ехавшие впереди, уже подошли к железнодорожному полотну, как вдруг кто-то окликнул их на незнакомом языке.

— Вперед! — приказал я.

Вышли к самому полотну, внимательно осмотрели рельсы. Справа и слева от дороги установили на огневой позиции пушки.

— Выслать вперед разведку! Двум пехотным ротам окопаться впереди позиций артиллерии... Конникам переместиться на километр западнее! — приказал Новак.

Пехотинцы схватили пятерых вражеских конников, а через полчаса пленных стали приводить со всех сторон.

— Если так пойдет и дальше, то к утру у нас в плену окажется весь полк, — довольно потирая руки, шутил Новак.

На радостях он даже забыл сразу отправить в штаб полка в Проскуров донесение о том, что занятие позиций прошло без особых приключений.

Артиллерия красных, находившаяся на огневых позициях западнее Проскурова, вот уже несколько дней молчала. И наконец однажды в шесть часов утра раздались первые артиллерийские залпы. Новак слушал эту канонаду, как самую прекрасную музыку на свете.

— Когда же мы пойдем в бой? — беспокоились бойцы.

— Терпение, ребята, терпение! И главное — смотреть в оба! — успокаивал их Микульчик. — Бой не заставит себя ждать.

* * *

В последние дни противник все чаще стал нападать на красные отряды вдоль железнодорожной линии, идущей на юг. В боях участвовали и пехотинцы, и кавалеристы, и артиллерия. И вот получен приказ — перерезать железную дорогу. [119]

Мы вышли ночью и остановились в пяти километрах от указанного участка. Папп с двумя эскадронами и двумя орудиями продвигался к лежащему на нашем пути селу. За конниками следовали два пехотных батальона. Недалеко от железнодорожного полотна конники наткнулись на вражеский дозор, но вместо того, чтобы тихо убрать его, гусары подняли невообразимую стрельбу. Вражеский разъезд стал удирать, наши — за ним. В темноте никто ничего толком не видел. Наше продвижение застопорилось, а противник тем временем поднял по тревоге свои части, и уже кое-где заговорили вражеские пулеметы.

В километре от нас находилось село, но мы не имели ни малейшего представления о том, какие сосредоточены там силы. Решив не действовать вслепую, мы стали продвигаться вперед с большой осторожностью. Наш правый фланг вскоре был остановлен огнем станковых пулеметов. Почти два часа мы толклись на одном месте. Вот к чему; привела никому не нужная стрельба!

На рассвете к нам присоединились следовавшие за нами два стрелковых батальона. Решили пехоту пустить вперед. Противник открыл огонь из пулеметов, но расстояние оказалось слишком большим, и потому мы не понесли никаких потерь.

В создавшейся обстановке нужна была предельная осторожность. От Новака прибыл посыльный. Весть об успехах Новака облетела бойцов с быстротой молнии и подняла наш дух.

— А мы что, разве хуже Микульчика? Вперед! — шумели бойцы.

Находившийся перед нами противник, сил которого мы не знали, фактически был окружен: с запада — Новаком, с севера — Паппом, с юга — Виницким. Это вселяло в нас уверенность.

Вскоре на западе начался сильный артиллерийский обстрел. Бойцы пошли в атаку.

Впереди показался первый населенный пункт — какой-то хуторок. Ваш с четырьмя бойцами обшарил весь хутор, но кроме насмерть перепуганной старухи никого не нашел. Путая польские слова с немецкими, старуха рассказала, что днем сюда постоянно наведываются какие-то конные. Показав на гусарскую пилотку Ваша, женщина проговорила, что месяц назад здесь были солдаты точно в [120] таких же шапках, только другого цвета — не то серого, не то черного. Больше она не проронила ни слова.

Через несколько минут мне доложили о том, что рельсы гудят — со стороны Тернополя шел поезд.

Артиллеристы замерли у своих пушек.

— Конникам укрыться в кустах и не выходить, пока артиллеристы не остановят состав! — приказал Ваш. — Потом будет всеобщая атака на эшелон! Третий взвод в резерве!

Артиллеристы нервничали, эшелон был еще далеко.

— Никакой спешки, ребята! — успокаивал их Ваш. — Пусть подъедет поближе! Подойдет метров на триста, тогда и бейте без промаха!

— Огонь! — раздалась наконец долгожданная команда.

И никакого результата! Видимо, снаряды прошли мимо. Артиллеристы сочно выругались. Ваш скомандовал еще раз:

— Огонь!

Едва смолк залп, как над паровозом поднялся столб белого дыма, а потом взрыв огромной силы потряс воздух.

— Ура! Попали! — закричали конники.

— Внимание! На горизонте показался еще один эшелон! — прокричал командир первого взвода.

Во втором эшелоне, видимо, заметили, что с первым поездом что-то случилось, и машинист дал тихий ход.

— Артиллерия, огонь! Огонь!

Через несколько минут остановился и второй эшелон.

— Ну, ребята, теперь нужно действовать быстро! — приказал Ваш.

Возле эшелонов вдруг выросла фигура командира полка Хорвата.

— Слушай мою команду! Вперед! О результатах докладывать мне через каждый час! — распорядился Хорват. Похвалив артиллеристов за меткую стрельбу, он обратился к Вашу: — Сейчас нужно быстро собрать всех пленных в одно место и усилить их охрану.

Пехотинцы тем временем проверили эшелоны: в первом оказались боеприпасы, паровоз был полностью выведен из строя.

— Вот так артиллеристы! Если б они видели свою работу! От души желаю им и впредь таких же успехов!

Паровоз первого эшелона и двенадцать вагонов остались на рельсах. В шести вагонах были артиллерийские [121] снаряды, в остальных — бензин, керосин, масло и продукты питания. Под вторым паровозом взорвался снаряд, и он сошел с рельсов, так что определить его пригодность было прямо-таки невозможно. В десяти вагонах второго эшелона находилось различное оборудование. Мы взяли в плен более восьмидесяти человек, из них десятерых офицеров во главе с подполковником и двух паровозных машинистов, говоривших по-польски. Два других машиниста погибли при взрыве. Кроме них в обоих эшелонах оказалось шестеро убитых.

Как стало известно, оба эшелона были пущены друг за другом в целях большей безопасности. Они ехали от Тернополя в южном направлении, не подозревая, что эта дорога находится в руках партизан.

Наша разведка установила, что мост, обороняемый противником, не заминирован. Не захватив моста, нельзя было обеспечить нашим двум бронепоездам свободу действий. Команды «Октябрьской революции» и «Красной Украины» с радостью выслушали приказ — взять мост. Поскольку по мосту шла двухпутка, мы решили, что оба бронепоезда будут двигаться одновременно, толкая перед собой по пять груженных камнями вагонов. На ходу нужно было уничтожить охрану моста. На обоих бронепоездах разместили роту бойцов. Им предстояло захватить мост и удерживать его.

И вот приказ отдан. Оба поезда на всех парах устремились к мосту. Метров за триста до моста бронепоезда замедлили ход и, отцепив, сильно толкнули вагоны с камнями на мост. Бронепоезда остановились, «Красная Украина» даже немного подалась назад. Все напряженно следили за отцепленными вагонами. Вот они въехали на мост... Вот выехали на его середину... Начали съезжать с моста... Никаких взрывов не последовало. Лишь заговорили вражеские пулеметы, а вагоны себе катились и катились...

«Октябрьская революция» медленно въехала на мост. Пулеметы противника забили по бронепоезду. Им отвечали пушка и два наших пулемета. Поезд стал набирать скорость. Через несколько минут стрельба прекратилась, и поезд остановился. Пехотинцы закрепились на правом берегу реки, установив две пушки и четыре пулемета. «Октябрьская революция» приблизилась к составу противника, оборудованному под жилье и складские помещения. [122]

Погрузив пленных, раненых и трофейное оружие в эти вагоны, «Октябрьская революция» спокойно дала задний ход и направилась в Проскуров.

«Красная Украина» подошла к другому эшелону из тридцати восьми вагонов; в тридцати из них находились военные материалы и боеприпасы, в восьми — горючее. Такое количество вагонов наш бронепоезд мог увезти только за два захода.

«Октябрьская революция» остановилась у позиций Новака, но дальше путь был разобран. Конники Микульчика на чем свет ругали себя за то, что сняли рельсы. В свое время ребята с подъемом разбирали полотно дороги. Они и не думали, что через некоторое время им же самим придется восстанавливать его. Железнодорожники посмеивались над ними: мол, ломать всегда легче, чем строить.

— Эта работа не для гусар, — ворчали конники.

Однако с помощью железнодорожников гусары быстро восстановили путь, и вечером бронепоезд проследовал дальше на запад.

Пока поезд стоял, Новак накоротке уточнил с членами реввоенсовета стоящие перед нами задачи, а затем, обсудив их в штабе, поставил в известность и всех бойцов.

На следующий день события развернулись не в нашу пользу. К четырем часам дня на окраину села удалось выйти только эскадрону Виницкого. Противник упорно оборонялся и даже дважды пытался исправить свое положение контратаками, но безрезультатно. Из деревни слышалась пулеметная стрельба, ухали пушки. Видимо, здесь и на соседней станции у противника были размещены основные силы. За целый день мы не смогли захватить ни одного пленного. Настроение у нас было скверное. Все ругали Паппа за то, что он дал противнику закрепиться на местности. За день мы не продвинулись ни на шаг. Шестерых у нас ранило.

Члены реввоенсовета, Хорват, Папп и Новак, который только что прибыл в штаб, вместе с командиром бронепоезда «Октябрьская революция» обсудили сложившееся положение. В конце концов решили до наступления темноты атаковать противника всеми имеющимися у нас силами. Наступлению предшествовали артиллерийская подготовка и обстрел с «Октябрьской революции».

Виницкому со своими конниками удалось наконец войти в село, но приходилось драться за каждый дом. В селе [123] засели украинские националисты. На одной из улиц села наши взяли в плен двенадцать человек. Пленные говорили только по-украински, но наши ребята сумели понять главное: в центре села происходит что-то очень важное. Виницкий бросил часть людей к центру. Дорога вывела их к зданию школы, в которой, как выяснилось позже, находился штаб белых. На площади перед школой выстроились в колонну кавалеристы противника, даже оркестр здесь был. Казалось, белые собираются на парад.

«Что же это такое?» — подумал Виницкий, но гадать не было времени, и он приказал:

— Первый эскадрон, сабли к бою! За мной — галопом марш! Ура!..

Гусары ворвались на площадь. В это время и наши артиллеристы дали по школе два залпа из пушки. Часть беляков добровольно сдалась в плен. Лошади, обезумев от стрельбы, вырывались из рук. Через несколько минут на площадь, в центре которой горела подожженная артиллеристами школа, ворвались и конники Микульчика.

— Пусть горит! — воскликнул Виницкий. — А кто будет сопротивляться — побросаем в огонь!

Гусары стаскивали с лошадей беляков, которые от страха, казалось, приросли к седлам. За это время наша пехота полностью окружила село.

— Ребята, берегите трофейных лошадей! Посмотрите, что за кони! Загоните их куда-нибудь в безопасное место! — приказал Микульчик.

Виницкий подошел к группе пленных офицеров. Те и впрямь стояли как на параде — при всех регалиях, с саблями на боку.

— Чего стоите? — крикнул Виницкий. — Снимайте с себя оружие!

Однако офицеры продолжали стоять как истуканы. В этот момент раздался одинокий револьверный выстрел. Конники бросились было на офицеров, но оказалось — это застрелился один из белогвардейцев. Увидев такой оборот дела, офицеры быстро сдали оружие.

— Подполковник Фридрих, — представился седоволосый офицер. — Командир отряда особого назначения. С кем имею честь?

Говорил подполковник на довольно сносном немецком языке, хотя и с французским акцентом. [124]

— Радости вам мало! Вы попали в плен к красным, — ответил офицеру Микульчик. — Скоро мы с вами разделаемся...

— Я протестую! Что значит — вы с нами разделаетесь? — сорвался на крик подполковник. — Кто вы такие, что смеете подобным тоном разговаривать с офицером? Вы, наверное, партизаны?..

— Ну допустим, что мы — красные партизаны, — с гордостью перебил беляка Микульчик. — Партизаны — такие же бойцы Красной Армии. А если вам не нравится мой тон, зачем же вы тогда нам сдались? В бою мы обращались бы с вами так, как вы того заслуживаете.

— Лучше было бы пустить себе пулю в лоб, чем сдаться таким в плен... — высказался один из офицеров.

— Тихо, когда я говорю! Я еще не кончил! — повысил голос Микульчик. — Я не ошибся, господа, мы действительно очень скоро разделаемся с вами. А сейчас не будем попусту тратить время, мы спешим. Если кто хочет пустить себе пулю в лоб, скажите об этом. Думаю, командование Красной Армии против этого не будет возражать... Тот, кто пришел сюда задушить революцию, может стреляться. Понятно? Говорильню закрываю. Уведите их! — приказал солдатам Микульчик и повернулся спиной к застывшим от изумления офицерам.

В это время к командиру эскадрона подошел командир взвода, звали его Михаил, и доложил:

— В плен взято сто семнадцать солдат и одиннадцать офицеров. Но пленные все прибывают и прибывают, и черт их разберет, кто из них офицер, а кто унтер-офицер. Что делать с пленными? Убитых сносят в одно место. Пленных охраняют, чтобы чего не затеяли...

— А сколько захватили лошадей? — перебил его Микульчик.

— Не знаю, — ответил Михаил. — Я этим не интересовался.

— С пленными только одни неприятности. С ними в такое время хлопот не оберешься.

— Поехали на станцию, — сказал Виницкий.

* * *

Когда в штаб полка пришло донесение о том, что Виницкий и Микульчик захватили штаб полка особого назначения, Хорват только головой покачал и сказал: [125]

— Сто тридцать человек! А где же остальные, черт бы их побрал?! Это, конечно, хорошо, что мы отрезали им голову, остальных тоже найдем. Важно, что мы продолжаем наступать...

Прибыл бронепоезд «Красная Украина». Реввоенсовет в своем приказе подчеркнул, что необходимо и впредь развивать наступление и до темноты выйти на более выгодные позиции.

Один из членов реввоенсовета говорил по-французски. Он допросил пленных французов. С немцами и украинцами мы обходились без переводчиков, так как кое-что понимали сами.

Оба наших бронепоезда один за другим, с интервалом около километра, вышли в направлении соседней станции. Первой следовала «Красная Украина», так как ее пушки били на меньшее расстояние.

Бронепоезда обстреляли станцию. Со стороны вокзала в небо взвились языки пламени, повалил густой дым. Противник упорно оборонялся, но кольцо окружения сжималось все теснее и теснее.

Бронепоезда медленно приближались к станции. Противник открыл ураганный огонь, но безрезультатно. «Красная Украина» сделала рывок вперед и вышла из-под обстрела. На станции поднялась настоящая паника. На путях горели два эшелона. Взрыв раздавался за взрывом...

— По зданию вокзала — огонь!

Артиллерия противника стреляла через пень колоду. «Октябрьская революция» огнем из своих пушек подожгла станционные склады. Один снаряд попал в водонапорную башню. Горело депо.

К ночи огонь противника стал стихать.

— Отходят, мерзавцы, — заметил Хорват. — Теперь в погоню!

Преследовали противника эскадроны Паппа и Иво Крутни, но они вскоре нарвались на сильный пулеметный огонь. Многие были убиты или ранены.

В этот момент послышались крики «ура». Это мчались конники Новака, Салашича и Моргауера. За ними наступала пехота, закрепляя за собой местность.

Однако противнику все же удалось потеснить наш девятый эскадрон. Куда-то пропали Иво и десять его конников. [126]

«Куда они делись? — думал Папп. — Наверное, прорвались». И тут же приказал:

— Вперед!

И снова наши конники помчались в атаку, но их опять встретил сильный пулеметный огонь. Я обернулся. Многих скосили пулеметные — очереди. Паппа тоже не видно. Его лошадь плелась без всадника.

— Гоните назад! — приказал Хорват. — Нужно занять выгодную позицию и не отступать. Когда подойдет пехота, пустим ее вперед. Выберем удобный момент и снова атакуем... Сейчас главное — вынести раненых.

Каспар и Ваш четырьмя взводами продвигались вперед. Виницкий и Микульчик теснили противника с юга. Чтобы попасть на железнодорожную станцию, им нужно было пересечь улицу и площадь. Однако противник вел такой сильный огонь, что сделать это им не удавалось. Противник начал стягивать свои силы к вокзалу: здесь были пехотинцы, конники, одна пушка и несколько бронированных вагонов. Командование белых собиралось, видимо, удрать в этих вагонах, но не тут-то было.

Наша артиллерия подоспела вовремя. Расстояние до противника было небольшое, и на фоне горящих зданий все отлично просматривалось.

— Огонь! — послышалась команда.

Четыре пушки одновременно ударили по вокзалу.

— Хорошо бьете! — воскликнул Виницкий и приказал артиллеристам продолжать огонь.

На станции началась паника. В зареве пожара хорошо было видно, как метались люди. До нас доносились разноязыкие вопли.

Когда наши прекратили огонь, Виницкий крикнул:

— Вперед!

— В атаку, за мной! — приказал и Микульчик, выхватив из ножен саблю.

Красные гусары рывком бросились на площадь и захватили станционное здание. Увидев красные пилотки, враги кинулись врассыпную, бросая оружие и сбивая друг друга с ног. Неразбериха была ужасная.

На первом пути стоял эшелон с красными крестами. Однако оказалось, что это не санитарный поезд, а офицерские квартиры на колесах: прекрасно оборудованные спальные вагоны, ресторан и даже клуб. Подумав, Виницкий [127] решил поместить в них пленных, а их набралось более двухсот человек. Здесь они будут в безопасности.

Часы показывали полночь. В селе все еще шел бой. Белые никак не могли смириться с тем, что их разбили. Мы же почти полностью были уверены в своей победе. Еще день-другой, и можно будет считать эту операцию законченной, хотя она стоила нам больших жертв.

Эскадроны Каспара и Ваша продолжали преследовать бегущего в панике противника.

Конники Новака, наступавшие на вокзал с востока, теперь снимали с поездов попрятавшихся беляков. Эти горе-герои имели жалкий вид.

На железнодорожной станции бой закончился после полуночи, а в селе продолжался до самого рассвета. Пехотинцы из числа добровольцев-украинцев наводили порядок на вокзале, охраняли пленных и собирали раненых.

Конники вели ожесточенный уличный бой. Вслед за ними шла пехота, закрепляясь на местности. Противник оборонялся отчаянно, хотя по всему было видно, что участь его решена. Белогвардейцы то тут, то там пытались пробиться из кольца окружения, но каждая такая попытка лишь увеличивала их и без того большие потери.

Было уже совсем светло, когда стихли выстрелы. Красноармейцы еще раз прочесали село, вылавливая попрятавшихся беляков. Наконец настало время привести в порядок и собственные подразделения. Мы еще не знали точно своих потерь. Нужно было дать отдохнуть и людям и коням.

Вскоре стало известно, что у нас тридцать один раненый, среди них заместитель командира полка Йожеф Папп и командир девятого эскадрона Иво Крутни. Тринадцать раненых находились в очень тяжелом состоянии.

Своих раненых мы не без труда разыскали в одном из вагонов поезда с красными крестами. Они очень обрадовались нам. Папп сразу же спросил об исходе боя. О своем ранении он рассказал следующее.

— Во время атаки вдруг затарахтел пулемет с чердака одного дома. Я видел, как пулеметной очередью скосило шесть или восемь гусар. Видел, как свалился с лошади Крутни, и тут же почувствовал, что падаю в какую-то пропасть. Всю ночь пролежал в беспамятстве, а когда пришел в себя, то увидел, что лежу в луже крови. Понял — ранен, но никак не мог сообразить, где же я. Пошевелиться не [128] мог. Все тело горело. Около меня неподвижно лежали четыре наших товарища. Я слышал отдельные выстрелы. Хотел закричать, что я жив, но не смог произнести ни слова. Через некоторое время меня подобрали наши пехотинцы...

Папп был ранен в обе ноги. Раны очень нехорошие, сообщил нам врач, так как пули оказались разрывными. В довершение ко всему Папп потерял много крови.

Командира эскадрона Крутни ранило трижды: в правую руку, в грудь и левое плечо. Предполагалось, что одна из пуль задела и легкое. У Крутни произошло внутреннее кровоизлияние, и он находился в тяжелом состоянии. В 1921 году я встретил Крутни в Москве в госпитале для интернационалистов. Положение его и тогда оставалось все еще довольно серьезным. Позже я узнал, что его, как инвалида войны, поместили в специальный дом инвалидов.

Пока мы беседовали с ранеными, на станции шла горячая работа: оба наши бронепоезда расчищали станцию от вагонов.

Вскоре из Проскурова прибыли первые два состава. Приехали врачи и другой медицинский персонал с медикаментами и перевязочным материалом. Раненым оказали необходимую помощь. За день все пути на станции были расчищены.

Кавалерия тем временем вышла к небольшой, но довольно быстрой речушке. Здесь уже окопалась наша пехота. На этом участке полоса обороны красных состояла из двух укрепленных линий, находящихся в пяти километрах друг от друга. На противоположном берегу речушки наблюдалось движение противника. Около берега было много лодок и плотов. С наступлением темноты противоположный берег заметно оживал.

Разведчики внимательно следили за приготовлениями противника. Командир 2-го эскадрона, чьи конники находились ближе всех к неприятелю, считал, что враг готовится к переправе. Временами на реке появлялись какие-то фигуры, но они быстро исчезали.

— А ведь это вовсе и не солдаты, — разглядел в бинокль Дюрица.

— Мне кажется, это цыгане, — согласился с ним Эрдеи. — Вон у них какие широкие шаровары, я хорошо их вижу.

— Это становится интересным, — заметил Дюрица. — На том берегу стоят четыре больших плота. Видимо, противник [129] готовится к переправе. Ну что же, пусть только сунется, мы его встретим как положено.

К вечеру все небо затянуло тучами. Над рекой поплыл туман. Темнело. Конники эскадронов Дюрицы и Эрдеи спешились, укрыли лошадей в безопасном месте и залегли вдоль берега. Нашли удобные позиции для двух станковых пулеметов. У каждого бойца было по нескольку гранат.

Примерно в полночь на реке послышались всплески воды.

— Внимание, приближаются! — предупредил Дюрица. — Никому не шевелиться! Пусть подплывут ближе. Не стрелять! Возьмем всех живыми!

Вскоре можно было рассмотреть очертания большой лодки, в ней сидело человек десять. Лодка приближалась к нашему берегу. Вот она остановилась... Кто-то выпрыгнул в воду, сказал что-то на незнакомом языке. По тону можно было понять — отдает команду.

Вслед за первым человеком из лодки вылезли остальные и, не торопясь, стали приближаться к дереву, росшему неподалеку. Шли они уверенно, как люди, хорошо знающие местность.

— Лодку тихо столкнуть в воду! Чтоб не вздумал кто удрать! Вперед! — приказал Дюрица.

Молниеносный бросок — и все пришельцы в наших руках. Среди них оказались офицер и два унтера. Оружие и гранаты диверсанты побросали, словно они и не имели к этому никакого отношения.

— Назад, в укрытие! — приказал Дюрица. — Вдруг еще пожалуют гости. А этих быстро уведите в тыл!

На допросе пленные показали, что за последние две недели они не раз переправлялись на этот берег и ходили в село за продуктами. Офицер рассказал, что он сам побывал на этом берегу четыре раза, а вот теперь попался.

— Позавчера я был в Тернополе, — сообщил один из унтер-офицеров, — и там собственными глазами видел, как на станцию прибыло несколько эшелонов. Я слышал, что на днях мы начнем крупное наступление на широком фронте и будем форсировать реку. Задача — как можно глубже вклиниться в вашу оборону...

Нужно было немедленно передать эти сведения командованию в Проскуров. Теперь нам стало ясно, почему вот уже несколько дней на нашем участке царила необычная тишина. Это было затишье перед бурей. [130]