Отход
Сколько мы ни ждали, больше противник на нашем берегу не появлялся...
Однажды мы получили письмо от Йожефа Паппа из Киева. Он писал, что чувствует себя хорошо, но ему до чертиков надоело в госпитале и он ждет не дождется возвращения в полк. Жаловаться ему не на что, часто навещают друзья, рассказывают о жизни в полку и о положении на фронте. Папп сообщал, что Иво Крутни и других наших тяжелораненых увезли в московский госпиталь для интернационалистов.
Украинские товарищи из реввоенсовета рассказали нам о трудном положении на юге Советской республики. Мы и раньше слышали, что белые наступают с юга, и небезрезультатно. Началось это наступление несколько месяцев назад, как раз в то время, когда мы целиком были поглощены своим крошечным участком фронта и событиями у нас на родине. Так что до поры до времени положение на Южном фронте как-то выпадало из нашего поля зрения. Теперь же мы узнали, что армия белого генерала Деникина взяла Курск, Орел и угрожает Туле. Части Красной Армии ведут бои не на жизнь, а на смерть. Социалистическая революция в России в опасности.
На нашем же участке все еще стояла подозрительная тишина. Конники лишь иногда замечали дозоры противника. Пошла вторая неделя, а мы только и делали, что укрепляли свои позиции. Между тем положение красных войск на Южном фронте все ухудшалось. Мы понимали, что и наше топтание на одном месте в какой-то мере объясняется общей обстановкой на фронте.
Через несколько дней части, находившиеся на юго-западном участке фронта, были отведены на линию Ровно, Житомир, Белая Церковь. Штаб полка тоже перебрался на новое место.
«Это делается для укрепления и сокращения Южного фронта. Командование концентрирует силы для нанесения серьезного удара по противнику. Передислокация проводится по плану и должна быть завершена в короткий срок...» — говорилось в приказе.
И хотя мы прекрасно понимали необходимость всего [131] этого, на душе было тяжело. После удачных, хотя и продолжительных боев нам трудно было смириться с мыслью, что части Красной Армии временно оставляют эти районы. Мы очень полюбили Украину, чувствовали себя здесь как дома, украинский народ по-братски относился к нам. Поэтому приказ об отходе огорчал нас. Мы понимали, что после падения Венгерской советской республики интервенты все свои силы бросили против Советской России. В сложившейся ситуации Красная Армия находится в очень трудном положении, так что, возможно, придется отказаться от некоторых завоеваний во имя окончательной победы. Однако, несмотря ни на что, мы твердо верили, что скоро не только с победой вернемся в эти края, но и вообще мировая революция восторжествует.
Командиры и комиссары проводили во всех подразделениях партийные собрания. На них откровенно говорилось, что положение довольно сложное, ставились задачи на будущее. Эта политическая работа дала свои результаты.
С болью в сердце прощались мы с украинскими добровольцами. За время боев мы крепко подружились с ними. По железной дороге они отправлялись на новый участок фронта.
Передвижение частей нужно было проводить в строжайшей тайне, чтобы противник не догадался об этом и не сорвал наши планы. Поэтому в эшелонах, которые командование присылало для переброски войск, мы выделяли по нескольку человек в каждом вагоне, чтобы они создавали больше шуму: пусть противник думает, что тут всего-навсего меняются войска — одна часть прибывает, другая убывает.
Через два дня украинскую артиллерийскую часть с северного крыла нашего участка перебросили в Проскуров для прикрытия передислокации войск.
За последние месяцы мы получили немало ответственных задач и все их с честью выполнили. Однако такого важного задания, как сейчас, нам еще никогда не давали: нам поручили прикрывать отход частей на всем участке фронта. В случае малейшего упущения с нашей стороны опасность подстерегала не только нас самих, но и многие части Красной Армии. Мы прекрасно понимали это и готовились как можно лучше выполнить столь ответственное задание. [132]
В ходе боевых действий интернациональный кавалерийский полк окреп и стал грозной силой. Он насчитывал около девятисот человек, из них восемьсот — кавалеристы, остальные — пулеметчики, артиллеристы, хозяйственники, инженеры и медики. Полк имел тысячу лошадей, четырнадцать орудий, пятнадцать тачанок, оборудованных пулеметами «максим» и пулеметами других систем, восемьдесят двуконных повозок, двадцать походных кухонь. Наш полк состоял из двух кавалерийских отрядов (по десять эскадронов в каждом), пулеметного отряда на тачанках, артиллерии, роты связи, инженерной роты, хозяйственного, медицинского, ветеринарного подразделений и санитарного отряда. Только один наш обоз растягивался на марше более чем на два километра.
На перевоз обоза и его охранение приходилось обращать особое внимание. Около двадцати подвод перевозили продовольствие, обмундирование, боеприпасы и взрывчатку, бывшие в резерве полка. Те времена, когда мы доставали лошадей у киевских извозчиков, ушли в далекое прошлое.
За время боев выросло и самосознание бойцов полка. Революционная убежденность русского народа передавалась и нам. Мы добровольно вступили в Красную Армию и получили оружие для защиты завоеваний революции. Русские товарищи приняли нас как братьев по классу, и мы своими делами старались оправдать это доверие. В боях мы сплотились в одну боевую семью.
Вот уже прошло десять дней, как мы распрощались с украинскими добровольцами, и неделя, как от нас уехали артиллеристы. Жизнь на нашем участке, казалось, замерла. Дозоры порой углублялись на пятнадцать — двадцать километров и не встречали ни одного вражеского солдата, а ведь совсем недавно здесь стояли воинские части.
Небо над нами будто раскололось: целую неделю лил дождь, дули сильные ветры. Ни люди, ни кони не могли ни обсохнуть, ни согреться. Дороги во многих местах стали непроходимыми. Окопы наполнились водой, и ими уже при всем желании нельзя было пользоваться. Солдаты на чем свет стоит ругали скверную погоду и наше бездействие. А приказа на отход все не было.
Наконец одно известие обрадовало нас. Мы узнали, что красный казацкий полк, вместе с которым мы сражались у Днепра в июне, теперь находится недалеко от Черкасс. [133] Казаки сообщали, что с юга наступают значительные силы белых и часть этих сил уже выгрузилась из вагонов. Казаки предложили нам поддерживать с ними постоянную связь. «Мы, красные кавалеристы, остались здесь, на Украине, для выполнения особо важного задания», — писали они в своем письме. В самом конце стояло слово «дружба» на венгерском языке. Нас это очень удивило. Позже мы узнали, что в казачьем полку сражалось несколько венгерских интернационалистов. Вот они-то и приписали это слово.
И хотя приказа на отход все еще не поступало, мы подтянули свои тылы и артиллерию. В эскадронах оставили только продовольствие и боеприпасы, забрав все лишнее, что могло стеснить боевые действия. Наш начальник тыла получил приказ четырьмя колоннами отправить обоз в Казатин. Охранял обоз девятый эскадрон, командиром его вместо раненого Иво Крутни был назначен Шандор Шагвари. Покидать Казатин без особого приказа штаба полка никому не разрешалось. Сам же штаб оставался в Проскурове.
Нам сообщили, что на линии Житомир, Ровно натиск противника сдерживает третий пехотный полк интернационалистов. Огнем артиллерии нашим удалось заставить уйти бронепоезд белых.
— Началось! — говорили бойцы.
— Хватит, поспали. Пришло время шевелиться!
Однако на нашем участке все еще стояла тишина и не было заметно никакого движения.
Еще несколько дней безо всяких происшествий, и вот наконец получен приказ — отходить на восток. Группе Дюрицы предписывалось передислоцироваться под Тульчин, установить связь с красными казаками и действовать совместно.
Начальник тыла доложил в штаб, что тылы благополучно прибыли в указанный район; в городе наши солдаты бывают лишь в случае необходимости. Через четыре дня Дюрица со своим отрядом прибыл под Тульчин. Жители города, уже знавшие наших конников, встретили их как старых знакомых. Женщины накормили гусар обедом, выстирали белье. Все это оказалось очень кстати: после продолжительной распутицы вид у наших бойцов был не ахти какой. [134]
На Украине развертывалось партизанское движение. На оккупированной интервентами территории руководители партии и союза молодежи уходили в подполье и, опираясь на широкие массы рабочих и крестьян, организовывали отпор врагу.
В Тульчине партизаны сообщили Дюрице, что противник, уверенный в том, что красных кавалеристов поблизости нет и в помине, подался в северном направлении. По мнению партизан, разномастные банды противника больше всего боялись попасть в ловушку.
От партизан мы узнали и о том, что в районе Каменец-Подольского и Могилева формируются довольно крупные партизанские отряды. Они передавали нам большую благодарность за то оружие и боеприпасы, которые мы им оставили, и особенно радовались двум станковым пулеметам. Все оружие они нашли в тайниках, куда мы его в свое время спрятали.
Командир красного казацкого полка товарищ Казаков сообщил Дюрице, что их полк к югу от Умани вел тяжелый бой с контрреволюционными частями. Казакам удалось удержаться на своих позициях, но имеются убитые и раненые. Потери противника выяснить не удалось.
«А что делается в вашем районе? — спрашивал в конце своего письма Казаков. — Я слышал, что и у вас объявились банды? Подпустите их поближе, а потом мы им сообща всыплем по первое число, так что долго помнить нас будут. Желаю вам больших успехов. Дружба».
Постепенно продвижение контрреволюционных частей к северу было приостановлено.
Командование Красной Армии приказало оставить Киев и отойти в направлении Чернигова и Гомеля. В районе Житомир, Ровно в течение нескольких дней вели бои пехотные интернациональные отряды.
В следующем письме Казаков сообщал, что его полк вел тяжелые бои с противником, силы которого определить не удалось. Неприятель ввел в бой артиллерию, но казаки мужественно держались и, только когда пришел приказ, отошли на север.
На участке железной дороги между Ровно и Жмеринкой действовал бронепоезд противника. Наша «Октябрьская революция» выступила против него. Нам вновь пришлось прощаться с товарищами, с которыми мы так сдружились. [135]
Через несколько дней пришел приказ переместиться и нам на новый участок между Казатином и Житомиром. Наши тылы перебазировались в район Фастова.
События развивались с молниеносной быстротой. С горечью узнали мы, что противник занял на левом берегу Днепра Золотоношу, о которой он давно мечтал. В сложившейся ситуации нужно всеми силами удерживать Киев, по крайней мере до тех пор, пока все красные части не отойдут на левый берег Днепра. Под натиском превосходящих сил противника полк Казакова был вынужден оставить Умань и переместиться в северном направлении. Он получил приказ форсированным маршем выйти в район Белой Церкви и там переправиться на левый берег Днепра.
Начальник тыла полка Йокличка получил приказ пройти через Киев и, переправившись по мосту на противоположный берег Днепра, выйти к Чернигову. Йокличка рассказал, что в Киеве он навестил в госпитале нашего Паппа и что тот вопреки приказу не захотел эвакуироваться из города, заявив, что поедет туда, куда и полк. Йокличка стал упрашивать главного врача санитарного эшелона, стоявшего на станции, передать Паппа в полковой лазарет. Главврач, однако, сказал, что положение Паппа еще довольно серьезное, раны у него еще не затянулись и он в любой момент может получить заражение крови. Следовательно, Папп нуждается в серьезной медицинской помощи. «А если он сам этого не понимает, — продолжал главврач, — мы увезем его силой. Что за поведение? И как только такой человек мог быть заместителем командира полка? Запомните, Паппа мы все равно увезем!»
Разумеется, этот строгий доктор и слышать не хотел, что нашему Паппу будет лучше выздоравливать вместе с нами.
Шел девятый день марша. Все ближе и ближе Киев. Тем временем полк Казакова переправился на левый берег Днепра и сразу же вступил в бой с противником.
«Командование поставило перед нами задачу — во что бы то ни стало остановить противника у Киева. Вот уж когда мы докажем, чьи казаки лучше и храбрее — красные или белые. Мы поддерживаем тесную связь с партизанами. Они предупредили нас, что в только что оставленных ими районах бесчинствуют самые разные контрреволюционные банды. В Жмеринке, например, расквартировались [136] бандиты, которые называют себя «спасителями украинского народа».
Бандиты стремились как можно скорее захватить Киев. Особенно активно они наступали с восточного и юго-восточного направлений. На железнодорожной линии, идущей от Винницы, у белых действовало несколько бронепоездов. Левый фланг нашего полка, выходивший к правому берегу Днепра в пятидесяти километрах от Киева, взаимодействовал с полком Казакова, ведущим очень тяжелые бои.
Разведчики подтвердили все, о чем рассказали нам партизаны: банды украинских националистов хотели захватить власть в Киеве еще до начала наступления белых и укрепиться там.
Мы в нескольких местах разобрали железнодорожную линию, связывающую Казатин с Фастовом. Белые, сосредоточив крупные силы, вышли к мосту через Днепр. Нам грозила опасность быть отрезанными, так как белые каждую минуту могли захватить железную дорогу. Партия большевиков обратилась к киевским рабочим с призывом помочь удержать столицу Украины до тех пор, пока оттуда не будут выведены все войска. Это обращение нашло широкий отклик. Остановились заводы и фабрики, рабочие ушли в ополченские отряды. Ополченцы вскоре отбросили противника километров на двадцать от Днепра.
А тем временем белые захватили Белую Церковь. Часть населения города бежала в Фастов. Украинские националисты вместе с белогвардейцами грабили и убивали мирных жителей по малейшему поводу. Предводительствовал всей этой бандой какой-то гетман. Он похвалялся, что войдет в Киев раньше белых.
Отряд Новака получил приказ выйти к Киеву. На марше правый фланг у железнодорожной линии натолкнулся на кавалеристов противника. Гусары стали преследовать бандитов в западном направлении. Другая банда украинских националистов пыталась приблизиться к Фастову, где находился левый фланг нашего полка. Нам удалось взять в плен пятерых бандитов, трое из них оказались белогвардейцами. Они утверждали, что летом уже встречались с нами под Уманью. Пленные показали, что большинство солдат в их кавалерийском и пехотном полках — украинцы. Белогвардейцев же украинские националисты используют как военных специалистов. Вот эта-то армия и собиралась [137] за два дня взять Киев, так как в противном случае столицу Украины могли захватить интервенты.
В борьбе против молодого Советского государства интервенты действовали заодно с русскими буржуа, помещиками, кулаками и офицерами белой армии. Кроме того, по всей Украине гуляли разномастные банды Махно, Зеленого и т. п. Все они были единодушны в своей лютой ненависти к большевикам и беспощадной жестокости к мирному населению.
В середине августа белые сосредоточили крупные силы на левом берегу Днепра, недалеко от моста. Ценой больших потерь им удалось перерезать шоссе Киев — Чернигов километрах в двенадцати от Киева. К тому времени Киев, по сути дела, был уже эвакуирован. Наш полк тоже получил приказ — через час поэскадронно отойти. В приказе говорилось, что отходить нужно по разным улицам, минуя Крещатик. Останавливаться во время отхода категорически запрещалось. Мост через Днепр должен был взлететь на воздух через двенадцать часов после того, как по нему пройдет первый эскадрон.
Когда Новак с эскадроном подошел к мосту через Днепр, командир полка с эскадроном Виницкого и нашей артиллерией были на шоссе. Остальные подразделения под командой Дюрицы вот уже двое суток вели тяжелые бои в окрестностях Фастова против украинских националистов, натиск которых все усиливался.
Приказ предусматривал каждый час пропускать по мосту один эскадрон. Но Новак доложил, что раньше чем через два-три часа к мосту не попасть. Начальник гарнизона принял во внимание это заявление и изменил время взрыва моста. В течение всей ночи мы пробирались к мосту. Из города мы вышли в десять часов вечера.
Киевская буржуазия с нетерпением ждала, когда в городе появятся белые. Коммунистам пришлось уйти в подполье.
Когда мы подошли к мосту, на противоположном берегу мелькали вспышки выстрелов и гремела артиллерия. Мост переходили повзводно, так как вражеская артиллерия держала его под обстрелом. На противоположном берегу нас ждал Новак. [138]
— На Черниговское шоссе не попадешь, оно под огнем пулеметов, — сообщил Новак.
Полк двигался по левому песчаному берегу Десны, поросшему кустарником. Эскадроны вел Новак. Я со взводом гусар остался у моста. Через два часа Новак прислал донесение: «Лошади вязнут в песке и грязи, поэтому пришлось спешиться. За час проходим не больше трех километров. После двух часов марша приходится объявлять часовой привал. Эскадрон Альберта Сабо движется впереди нас в десяти километрах. Он доносит, что почва становится тверже. Мне приказано выслать усиленный дозор в сторону Чернигова, чтобы развезти наш обоз с продовольствием и овсом».
Ночью Хорват тайком послал в Киев взвод кавалеристов из эскадрона Виницкого, чтобы они обшарили весь город и хоть из-под земли нашли Йожефа Паппа. Если же в госпитале окажутся и другие транспортабельные раненые из нашего полка, забрать и их: пусть уж лучше будут вместе с нами. Но ребята Виницкого так и не нашли Паппа.
— Наверное, его увез с собой строгий доктор, — говорил Хорват. — И хорошо сделал. Выздоровеет, все равно нас найдет. Лишь бы не попал в лапы противнику.
Кавалеристы Виницкого привезли с собой двух раненых венгров из третьего интернационального полка. Они были ранены неделю назад. Их привезли в Киев накануне. Один из них осколком снаряда был ранен в руку, другой — в шею. Они очень обрадовались, когда мы их забрали. Раненые рассказали, что их полк вел тяжелые кровопролитные бои, в полку много раненых, всех их отправили в Гомель. Командир полка Нетич тоже ранен.
Дюрица получил приказ соединиться с Хорватом. Подразделения Дюрицы несколько суток вели кровопролитные бои под Фастовом. И вот, когда гусары, только что поужинав, собирались хоть немного отдохнуть, раздалась команда: «Сбор! По коням!» И опять отдыха не получилось. Конники помчались по направлению к Киеву. Предстояло пройти не менее полсотни километров. На месте остался лишь эскадрон Ваша, который должен был тронуться в путь через два часа в арьергарде.
Уже рассветало, когда четыре эскадрона Дюрицы прибыли в распоряжение Хорвата. В это же время поступило донесение от дозорных, что в десяти километрах от города [139] замечен крупный кавалерийский отряд под черным знаменем. По-видимому, он готовится войти в город. Дюрица тут же получил приказ — выйти навстречу банде и уничтожить ее. Сделать это было, разумеется, нелегко. На левом берегу Днепра противник сосредоточил крупные силы и продолжал наступление. Силы были неравные. Бой продолжался всю ночь. Артиллерия противника несколько раз нащупывала мост, но, к счастью, он уцелел. Приказ гласил: к рассвету закончить переправу. Нас все время подгоняли и каждые четверть часа запрашивали, как у нас идут дела, так как на рассвете мост должен быть взорван.
Вдруг по мосту зацокали копыта. Это были десять конников Виницкого. Они привезли донесение от командира полка. «В ближайшие часы всем нам переправиться на другой берег не удастся, — говорилось в донесении. — Сейчас предоставляется случай посчитаться с противником. Такой случай жаль упускать. Дюрица с четырьмя эскадронами атаковал большую банду анархистов под самым Киевом. Прошу командование подождать со взрывом моста, так как не добить этих анархистов было бы преступлением. Если на вашей стороне произойдет что-либо серьезное, пришлите нам связного обратно. Если все будет в порядке, пусть связной остается у вас».
Это известие и обрадовало, и в то же время огорчило меня. Радовало, что гусары остановили банду контрреволюционеров, которые рвались в Киев, полагая войти в город без особых осложнений. Огорчало же потому, что задерживало нашу переправу на тот берег. Если не успеет подойти подкрепление, Хорват окажется в опасном положении, чего ни в коем случае нельзя допускать.
С рассветом бой у моста разгорелся с новой силой. Все подразделения, переправившиеся на другой берег, расположились в укрытиях. Раненых вскоре отправили в Чернигов.
От Новака пришло сообщение о том, что найти Йокличку с обозом не удалось: шоссе забито повозками, и проехать по нему прямо-таки невозможно. Конники прошли двадцать пять километров в северном направлении, почва стала лучше, но люди и лошади были измучены. Пока ни одного населенного пункта на пути не встретилось.
Я сразу же отослал Новаку приказ — в первом же селе дать отдых людям, а затем разведать, что делается в селе [140] Козелец. Нам предстояло идти тем путем, и потому необходимо было заранее расчистить шоссе.
Через два часа от Хорвата никакого донесения не пришло, хотя мы договорились давать сведения каждые два часа. Я начал беспокоиться. Наше положение осложнялось. Из города по мосту изредка проходили мелкие подразделения.
— Вон железнодорожники! — закричал вдруг кто-то.
И действительно, по мосту шли железнодорожники в своей черной форме. Каждый был как-то вооружен. Я окликнул одного из железнодорожников. Он рассказал, что наши конники на том берегу ведут тяжелый бой. У кого какое положение, ему неизвестно, но с самого утра там стреляют пушки.
«Вероятнее всего, это наша артиллерия», — подумал я.
— Под вечер белые вряд ли появятся, — улыбнулся железнодорожник и, похлопав меня по плечу, побежал догонять товарищей.
Батальон добровольцев-железнодорожников сразу же вступил в бой в каких-нибудь двухстах метрах от моста. Постепенно звуки боя стали отдаляться.
Известий от Хорвата все еще не поступало. В три часа пополудни к мосту прибыли начальник артиллерии Иштван Ивани и командир пулеметной роты Шандор Надь. Они сообщили, что город словно вымер, все окна закрыты, на улицах — ни души.
«Что с Хорватом? Почему от него нет никаких вестей?» Я очень беспокоюсь за него.
Прибывшие товарищи тоже не могли ответить на мой вопрос. Они получили приказ переправиться, вот и переправляются. Я приказал перетащить по мосту сначала пушку и станковые пулеметы. Все сошло благополучно.
— Ну, а теперь переправляйте все остальное, пока противник не обстреливает мост, — сказал я.
Дальше артиллерии и пулеметчикам предстояло двигаться по шоссе. Из эскадрона Микульчика выделили усиленный головной дозор под командой Надя и арьергард во главе с начальником артиллерии.
Когда переправлялась наша артиллерия, на мост неожиданно въехала двуконная повозка. В ней сидели какие-то люди в тельняшках. Перескочив через мост, повозка свернула на обочину дороги, а матросы вдруг начали ругаться и стучать по какому-то железному ящику. Десять [141] конников из эскадрона Виницкого подъехали к ним. Послышалось несколько выстрелов, а потом наступила тишина. Минут через десять ко мне привели матроса и принесли несгораемый ящик. Выяснилось, что бандиты стащили где-то в Киеве кассу и не сумели поделить между собой добычу.
— Товарищ Ивани, повозку и кассу заберите с собой. Берегите ее как зеницу ока! Передадим все это местным властям! — приказал я.
Постепенно огонь по мосту стал затихать, а когда стемнело, совсем прекратился. Я ломал голову над тем, что замышляет противник и не готовит ли он новую пакость. От Хорвата все еще не было никаких известий.
Потом вдруг на мосту появилось несколько конников: впереди — командир первого эскадрона Дюла Морваи с десятком гусар, за ними несколько повозок, во главе которых в новом шарабане катил командир наших саперов Дьердь Михаи. И лошади под гусарами, и повозки были не наши. Что бы это могло значить?
Подъехав ко мне, Михаи доложил:
— Привез двадцать семь раненых. Всем им необходима срочная медицинская помощь. Часа через три Хорват с эскадронами будет здесь. Киев будто вымер, на улицах — ни души, но из окон домов в нас стреляли.
— Сколько подвод привели? И что в них?
— Двадцать шесть подвод и тридцать лошадей. На десяти подводах раненые, четверо из них в очень тяжелом состоянии, с переломами.
— Сколько раненых с кровотечением?
— Все без исключения, — ответил Михаи.
Спрашивая о состоянии раненых, я лихорадочно соображал, что же, собственно, делать, ведь своего врача у нас нет, а действовать нужно немедленно.
— Товарищ Морваи! — подозвал я к себе командира первого эскадрона. — Возьми с собой пять человек и гони вовсю по шоссе. Если у артиллеристов и пулеметчиков есть перевязочный материал и кто-нибудь понимает в фельдшерском деле, немедленно доставьте их к раненым. Потом разыщи Новака и доложи ему, что у нас все в порядке, дня через два мы снова будем вместе. Пусть Новак навстречу раненым вышлет врача из нашей санчасти.
Морваи тотчас же отправился выполнять приказ. [142]
— На остальных подводах — оружие, шесть станковых пулеметов и, главное, продукты: сало, копченое мясо, жир, хлеб и прочее, — продолжал докладывать Михаи.
— А этот господский шарабан?
— Мы захватили его у националистов. Мы на них так неожиданно нагрянули, что они все побросали. Шарабан мы нашли в кювете. Хорват прислал его лично тебе...
— А где же твоя старая линейка?
— Тут она, среди повозок. В ней сидит машинистка, толковая девушка. Хорват прислал ее к тебе...
— Ну хватит шуточек! — прервал я его. — Отправляйтесь дальше! Все повозки нужно немедленно убрать отсюда, мост все время обстреливают. Быстро на шоссе! Первые десять километров дорога очень опасна. Справа можете попасть под пулеметный огонь. Ни в коем случае не останавливайтесь! Все время — только вперед, на север. С шоссе не съезжайте, увязнете в болоте! Дам я вам еще пять гусар для прикрытия... А свои сказки, — добавил я, — доскажешь потом, в более подходящее время! Привет!
Колонна тронулась, а я стоял и считал повозки. Насчитал тридцать, а они все ехали и ехали. Всего оказалось тридцать восемь повозок и один шарабан.
— Черт бы побрал этого Михая! Ведь сказал, что всего двадцать шесть повозок, — проворчал я. — Грамотный, а считать не умеет!
В это время недалеко от моста вновь послышалась стрельба. Сначала затрещал пулемет, потом раздались винтовочные выстрелы.
«Если так будет еще час, — подумал я, — мы можем попасть в беду. Пора бы прибыть и Хорвату». У моста кроме меня остались пять кавалеристов Виницкого и сорок русских железнодорожников. Приказ на взрыв моста был получен еще вчера. И он давно бы взлетел на воздух, если б не оговорка: мост взорвать после того, как переправится интернациональный кавалерийский полк.
Артиллерия противника вновь начала обстрел, но уже с новых огневых позиций. Чувствовалось, что противник нащупывает мост, снаряды рвались метрах в ста правев или левее.
И вот наконец появились наши. Впереди ехал Дюрица, за ним его конники. Даже в темноте было видно, что многие из них ранены. [143]
— Товарищ Дюрица! — крикнул я. — От моста бери влево, двигайтесь по левому берегу Десны!
— Пошел к черту! — ответил Дюрица. — Вот уж какой день мы без отдыха в седлах мотаемся. Если ты что-нибудь смыслишь в кавалерии, должен понимать, что и люди и кони падают от усталости!
— Да дело не в том, понимаю я в кавалерии или нет. Здесь нужно считаться с огнем артиллерии противника! Разве ты не слышишь?! — крикнул я. — Кончай торговаться и отправляйтесь дальше! Предупреждаю, места болотистые. Километров двадцать придется идти пешком. На привалах выставляйте усиленную охрану...
В этот момент неподалеку разорвались два снаряда. Раздался такой грохот, что я не слышал даже собственных слов.
— А где Хорват? — только и смог выкрикнуть я.
Дюрица нагнулся ко мне:
— Наводит порядок в городе. Вот-вот они будут здесь. Нас с той стороны так обстреляли, что еле ноги унесли.
— А что у тебя с головой?
— Какой-то гайдамак, или как их там называют, полоснул меня саблей по голове. Спасибо, шапка спасла. Я-то все-таки свалил его с лошади. А кровь все идет и идет... Вон ухо продырявил...
— Ты чего мелешь, Дюрица? Ведь на голове у тебя пилотка! — перебил я его.
— Конечно пилотка. У одного раненого попросил на время. А у кого именно — не помню. Скажи, старина, нам действительно не удастся передохнуть?
Я замотал головой.
Все три эскадрона перешли через мост. Было видно, что люди и лошади очень измучены. Дюрица, не говоря больше ни слова, поехал вслед за ними.
Наконец артиллерия противника все же нащупала мост, и три снаряда один за другим попали в него. Мост содрогнулся. Ружейно-пулеметная стрельба все приближалась. Командир саперов то и дело напоминал мне, что мост пора взрывать, а то, чего доброго, вражеский снаряд угодит во взрывчатку, и мост взлетит на воздух неожиданно для всех нас. Я же тянул время и ждал.
Наконец подъехал Виницкий и спросил, может ли Хорват со своими гусарами въезжать на мост. [144]
— Пусть въезжает, только повзводно, чтобы на мосту не скоплялось много народу. Нам же надо держаться, пока все не перейдут по мосту.
Виницкий ускакал. Через полчаса ко мне подъехал командир эскадрона Оскар Каспар с одним взводом.
— Оскар, галопом еще двадцать километров! — сказал я ему.
Взвод поскакал по шоссе. Каспар, дождавшись, пока перейдет весь его эскадрон, поехал следом.
Примерно через час на мост вступил эскадрон Ваша.
Как и предыдущим товарищам, я приказал ему двигаться дальше. Крепко выругавшись, Ваш крикнул своим гусарам громовое «За мной!».
И вновь передо мной появился Виницкий. Он передал мне приказ Хорвата: обстрелять из пушек местность справа от моста.
— Черт бы вас побрал! — взорвался я. — Передай Хорвату, пусть не умничает, а пошевеливается, иначе противник сам расстреляет его из пушек!
В этот момент в мост попало еще два снаряда.
— За нами по пятам идут националисты, они уже почти у самого моста, — продолжал Виницкий.
— Так вам и надо, — сказал я. — Если б вы не умничали, давным-давно были бы здесь! А на что у вас гранаты? Почему вы разрешаете преследовать себя по пятам? — сердился я. — Забросайте их гранатами — и быстро через мост! Понятно? Как только вы окажетесь на другой стороне, мост тотчас же будет взорван!
Я сел в седло и тут заметил Хорвата. Он ехал мне навстречу. Мы пожали друг другу руки и обнялись. После рукопожатия Хорвата ладонь у меня стала влажной, но было темно, и я не сразу понял, в чем дело.
Конники наши тем временем уже въехали на мост. Некоторые лошади скакали без седоков, но можно было увидеть и по два гусара на одной лошади. На середине моста осколком снаряда ранило одну из лошадей.
— Молодцы эти кавалеристы Вишщкого, — проговорил Хорват. — Устали, но так и рвутся в бой.
— Товарищ Хорват, вы ранены, — заметил я командиру полка. — У вас правая рука в крови.
— Возможно, — ответил Хорват. — Я еще в городе почувствовал, как будто меня укололи чем-то в плечо. Ну что нам дальше делать? [145]
. — Как можно скорее продвигаться по шоссе в северном направлении! Нужно уйти от моста по крайней мере километров на двадцать... И безо всяких остановок!..
— Ты что — спятил, что ли? — удивился Хорват. — Люди третьи сутки сражаются, не ели, не пили по-человечески, а ты...
В этот момент противник возобновил артиллерийский обстрел моста.
Конники Виницкого с пятнадцатью повозками уже переправились на другой берег.
— Все перешли? — спросил я Виницкого.
— Как бы и националисты не перешли вслед за нами, — ответил он.
— Могут попытаться! — крикнул я.
Эскадроны вытянулись на шоссе. Шли молча. И вот тишину разорвал взрыв, озарив ночную мглу кровавым пламенем. Мост через Днепр взлетел на воздух. От страшного грохота лошади еще быстрее помчались по шоссе. Гусары невольно задумались... Киев! Здесь, в этом городе, был создан наш полк. Многие бойцы здесь впервые сели в седло, став красными конниками. Здесь мы получили оружие, чтобы защищать революцию. Здесь мы впервые поняли, что такое пролетарский интернационализм. Здесь мы учились у русских братьев сражаться за свободу, за революцию. Всем нам было грустно сейчас, но мы не отчаивались. Борьба продолжалась и будет длиться до тех пор, пока Красная Армия не разгромит всех врагов.
Тяжелым месяцем был для нас август. Пала Венгерская советская республика. В тяжелом положении находилась молодая Советская Россия, но мы верили в партию большевиков, верили в ее победу.
Что же произошло в эти дни в Киеве? Об этом нам рассказал командир полка Хорват.
— Противник, безусловно не без помощи контрреволюционных элементов, которые оставались в Киеве, оказался довольно хорошо осведомлен об эвакуации красных войск. Передвижения частей Красной Армии, в том числе и нашего полка, не остались без внимания со стороны противника. Когда Новак со своими гусарами двинулся в восточном направлении, банды националистов стали распространять самые невероятные слухи и небылицы. Кое-где обнаружились наши старые знакомые, которых мы считали давным-давно разбитыми. Контрреволюционные отряды, [146] расположившись на правом берегу Днепра, ждали удобного случая, чтобы первыми ворваться в Киев, как только из него уйдут части Красной Армии. Они жаждали взять власть в свои руки, сформировать контрреволюционное правительство и диктовать свои условия как интервентам, так и белогвардейцам. Таким образом, любая контрреволюционная банда, будь то белые или интервенты, пыталась отвести себе главную роль.
В тот вечер, когда Новак со своими ребятами перешел через мост, — продолжал Хорват, — противник решил, что ночью переправится весь наш полк. Часов в десять вечера разведка доложила, что километрах в двадцати от города около шоссе на Житомир и Белую Церковь группируются отряды противника. Кавалеристов много, но большая часть бойцов пешая, очень много подвод. Солдаты громко разговаривают, чувствуют себя в полной безопасности, многие из них пьяны.
Из следующих донесений наших дозорных мы узнали, что бандиты двинулись к городу. И если б части Красной Армии не приняли надлежащих мер, бандиты легко бы вошли в город и объединились с прятавшимися там контрреволюционерами. Тогда бы нам пришлось туго.
Наши дозоры, пройдя по Житомирскому шоссе около десяти километров, заметили противника. И тогда Дюрица, не ожидая приказа сверху, бросил три эскадрона на шоссе. Он хотел уничтожить основные силы противника. Так ведь было, Дюрица?
Теперь заговорил Дюрица:
— Житомирское шоссе мы хорошо знали. Километрах в двенадцати от Киева мы развернулись. Эскадрон Морваи, поддержанный двумя орудиями, остался на шоссе. Гусары Эрдеи подались влево, а гусары Ваша — вправо от шоссе. Часа в два ночи наши эскадроны настолько близко подошли к противнику, что можно было идти в атаку. Первыми бросились в атаку гусары Эрдеи. Конники Ваша немного запоздали, и противник на правом фланге сумел продвинуться вперед, однако пулеметчики Морваи остановили его. Среди националистов началась паника, и они бросились врассыпную, побросав и подводы, и другое имущество. Ребятам Морваи ничего не оставалось, как собрать эти трофеи и отослать Хорвату. Эскадроны преследовали противника до тех пор, пока не рассеяли его.
Когда совсем рассвело, гусары еще раз прочесали местность [147] километрах в пятнадцати западнее Киева, а затем не спеша возвращались на исходные позиции. И вдруг из кустов на нас налетело около тридцати конных бандитов. Они мчались во весь опор и что-то дико кричали. Когда между нами осталось шагов сто, заговорили пулеметы Морваи...
Дюрица разошелся еще больше:
— Не успел я как следует осмотреться, вижу: прямо на меня на отличной лошади мчится здоровенный детина с саблей наголо. Я бросился на него и выбил из седла. Однако ухо он мне все же зацепил. Вот посмотри, что у меня от него осталось. Я ужасно разозлился, и мы порубали всех бандитов. Потом собрали трофейных лошадей. Жаль, что много коней было убито или ранено. На исходные позиции вернулись с богатыми трофеями: захватили много оружия, лошадей и четыре пулемета. Националисты не успели сделать из них ни одного выстрела. У нас оказалось девять раненых, из них — четверо с переломами ног. Их нужно было немедленно отправить в госпиталь.
— Да, — произнес Хорват. — Мы дали хороший урок этим «освободителям». Правда, я немного побаиваюсь, как бы мне не попало за самовольство. Ведь принимать бой мне никто не приказывал. Приказывали отходить. Но зато теперь моя совесть чиста. Часа в два ночи у нас в штабе были трое мужчин в гражданском. В одном из них я сразу же узнал члена реввоенсовета Украины, двое других оказались членами партии большевиков. По Житомирскому шоссе они заехали в расположение Дюрицы, а оттуда уже к нам. Товарищи похвалили нас, сказав, что задержать врага даже на одни сутки, — значит, очень много сделать для тех, кто уходит в подполье. Следующей ночью мы вновь встретились с этими товарищами и пообещали им, что уходим недалеко и скоро вернемся. Пожелав друг другу успехов, мы расстались.
— А что произошло за это время на юго-западном направлении, под Фастовом? — поинтересовался я.
Командир пятого эскадрона Иштван Ваш рассказал следующее:
— Когда Дюрица приказал мне продержаться в Фастове часа два с половиной, я направил два взвода к Белой Церкви. Не проехали наши ребята и пяти километров, как столкнулись с какой-то бандой. Бандиты быстро съехали с шоссе, мы за ними. А было уже темно. Вдруг с обеих [148] сторон по нас открыли огонь. Троих ранило. Вскоре два наших пулемета заставили противника замолчать. По-видимому, враг уже знал о том, что нашему кавалерийскому дивизиону приказано оставить Фастов. Опоздав на час, мы уходили из города. Жители Фастова успели нас полюбить. Многие провожали нас до самой окраины. Однако контрреволюционные элементы, оставшиеся в Фастове, тоже не дремали. Только мы вышли из города, как с тыла нас обстреляли из пулемета. «Ну подождите, сволочи, — разозлился я, — мы вас сейчас угостим пулеметами!» После нескольких длинных очередей все стихло. Мы продвинулись еще километров на пять. На рассвете, часов в пять, наши дозорные доложили, что навстречу по шоссе движется кавалерия противника. Я решил задержать противника и, вступив с ним в бой, попросить помощи у Хорвата. Донесение с просьбой о помощи я послал Хорвату с ранеными. Один взвод я расположил справа от шоссе, другой — слева, в молодом лесочке, придав ему станковый пулемет. «Подпустим их поближе и встретим пулеметным огнем! Вторую засаду устроим у подножия холма. Вот так и обманем их...»
— Получив донесение от Ваша, — вновь заговорил Хорват, — Дюрица со своими молодцами занял позицию на Житомирском шоссе. Эскадрон Морваи продолжал контролировать шоссе и собирал трофеи. Эскадрон Виницкого остался в Киеве нести патрульную службу, создавая, таким образом, впечатление, будто в городе еще находятся красные части. Я приказал эскадрону Дюрицы с двумя орудиями двигаться в направлении Фастова на помощь Вашу. Командиру саперного взвода Михаи я приказал подготовить раненых и захваченные в бою трофеи к отправке в тыл. Такой же приказ получил и командир пулеметного эскадрона. Гусары Дюрицы едва успели поесть и покормить лошадей, как снова нужно было трогаться в путь. В десяти километрах от Фастова на шоссе Дюрицу поджидал эскадрон Ваша.
— Посоветовавшись с Вашем, мы решили установить на этом месте нашу артиллерию, — сказал Дюрица. — Только мы построили походную колонну, как увидели, что нам навстречу мчатся какие-то конники. Было это около полудня. В бинокль я определил, что конников не меньше сотни. За ними следом тянулся длинный обоз. «Пусть подойдут поближе! Эрдеи ударит справа, а Ваш — слева. [149]
Зажмем их, как ночных «освободителей», а то и покрепче. Опыт у нас теперь уже есть. Если побегут, в погоню не бросаться, а открыть огонь из пушек. Пусть бегут, да побыстрее!»
Между тем дозорные из эскадрона Ваша доложили, что в двух километрах от шоссе справа и слева они столкнулись с дозорами противника. Наши пулеметчики вновь остановили неприятеля. Мы решили обстрелять из пушек хвост вражеского обоза, чтобы помешать бегству противника. Конники неприятеля были от нас метрах в двухстах, а обоз — в пятистах. «Огонь!» — скомандовал Ивани. Слева и справа заговорили наши пулеметы. У противника началась паника.
— Дюрица тем временем уже был на склоне холма и руководил оттуда завязавшимся боем, — рассказывал Иштван Ваш. — Я крикнул: «Бандитов бейте, а лошадей берегите!» Бандиты несколько раз пытались прорваться, но повсюду их встречал огонь. Начался встречный бой. Мы провели его блестяще. Захватили больше полсотни лошадей и двадцать подвод, груженных всевозможным барахлом. Когда бой закончился, уже смеркалось. Противник был полностью разгромлен, а уцелевшие его конники разбежались кто куда. «Трофейных лошадей и подводы немедленно отправить в тыл! — приказал Дюрица. — Оружие и боеприпасы оставить у себя!» На все это ушло часа два, потом мы вновь тронулись в путь, охраняемые эскадроном Каспара.
— Вечером того же дня, — продолжал рассказывать Хорват, — я получил категорический приказ — немедленно начать переправу через мост. В это время пулеметный эскадрой, артиллерия, саперы и обоз с трофеями и ранеными уже были на пути к мосту. Эскадрон Дюрицы двигался не останавливаясь. Со мной остался только Виницкий со своими ребятами. Я вызвал их из города. Противника не было видно ни со стороны Житомира, ни со стороны Фастова. Наверное, он никак не мог привести в порядок свои части. В Киеве подняли голову контрреволюционные элементы. Открыто выступить они не решались, даже когда узнали, что мы должны покинуть город. Они обстреливали нас с крыш домов, из окон, из-за угла. Бросали в нас гранаты. Мы отстреливались из пулеметов. Когда мы, собственно говоря, подошли уже к мосту, противник так на нас насел, что нам пришлось трижды отбивать его атаки. Вот [150] тогда-то я и попросил, чтобы ты обстрелял правый берег из пушек, — повернулся ко мне Хорват. — Подумать страшно, что сейчас творится в Киеве, — закончил он. — Ну ничего! Красная Армия скоро вернется и тогда уж наведет здесь порядок.