Снова в Париже

Итак, меня передавали французам. К нам подошел мой новый провожатый — французский офицер. Он обменялся рукопожатием со своим английским коллегой, затем с меня сняли наручники, и британец — о чудо! — пожал мне руку.

Когда он ушел, французский офицер повернулся ко мне и спросил:

— Вы меня знаете, месье Жан?

Я с удивлением взглянул на офицера:

— Нет, не помню.

— Но я вас знаю, — продолжал он. — Вы арестовали моего лучшего друга Пьера де Вомекура, он же Люка, из французского движения Сопротивления.

Да, Люка я помнил. В марте 1942 года я направил его в Лондон с секретным поручением, но он вернулся в Париж, не выполнив задания. Люка был связан с разведкой противника и получил приказ убить меня. Вовремя узнав об этом, я первый нанес удар: Люка арестовали. Я позаботился о том, чтобы этого человека не предавали военному суду. Мне удалось направить его в лагерь военнопленных.

Я спросил:

— Значит, Люка рассказал вам, что обязан своей жизнью моему вмешательству? [197]

— Да, мы знаем.

Встреча с французским офицером вселила в меня надежду, что в Париже со мной обойдутся неплохо. А покидая концентрационный лагерь, я испытывал серьезное беспокойство за свою дальнейшую судьбу.

Комиссар парижской Сюрте, веселый человек в гражданском костюме, встретил нас на аэродроме. Он поздоровался с сопровождавшим меня офицером, а затем обратился ко мне:

— Как летели, месье Жан? Вас радует возвращение в Париж?

Когда машина проезжала по улицам города, я невольно подумал о прихотях судьбы, которая снова привела меня в столицу Франции, на этот раз в качестве пленника. Комиссар даже назвал меня месье Жан. Под этим именем я прожил в Париже четыре года. Париж пробудил во мне волнующие воспоминания.

— Вы, конечно, везете меня во Френскую тюрьму? — спросил я комиссара.

— Что вы! — воскликнул он. — Вы не осужденный, месье Жан. Мы вызвали вас из Лондона потому, что рассчитываем получить от вас некоторые сведения. Считайте себя гостем министерства внутренних дел, в министерстве вы и будете находиться. Вы, разумеется, знаете, что оно расположено на улице Соссэ, — добавил он с улыбкой.

Знаю ли я! Во время войны на этой улице размещалось гестапо. Признаться, меня не очень обрадовала мысль, что я попаду туда, даже в качестве гостя.

Перед нами открылись массивные двери, и мы вошли в кабинет начальника одного из отделов министерства, который представил [198] меня своему заместителю. Оба были весьма любезны со мной. Пока происходила эта церемония, в кабинет один за другим бесшумно входили чиновники министерства — всем им не терпелось взглянуть на легендарного месье Жана. Наконец начальник отдела попросил всех удалиться. Я стоял, теряясь в догадках, что может означать такой странный прием.

— Пожалуйста, присаживайтесь, месье Жан, — сказал начальник отдела. — Вам придется иметь дело в основном с моим заместителем, который с вашей помощью уточнит все интересующие нас вопросы.

Он откинулся в кресло, улыбнулся, предложил мне сигарету и перевернул пачку бумаг на столе. Затем он осторожно спросил:

— Когда вы в последний раз видели Сюзанн Лоран, месье Жан? Вы знаете, где она?

Меня с новой силой охватило волнение и недоверие. Как и ранее, я ответил истинную правду, хотя мне стоило огромных усилий взять себя в руки.

— В последний раз мы виделись в Ротрупе, в Вестфалии, в конце 1944 года. С тех пор я не видел Сюзанн и ничего не слышал о ней.

Теперь я решил задать вопрос:

— А вы ничего не знаете о судьбе Сюзанн?

Начальник отдела с улыбкой покачал головой, быстро написал несколько слов на листе бумаги и передал его секретарю. Тот вышел, и через минуту в кабинет вошла Сюзанн...

— Я сказал вам, месье Жан, что вы наш гость, — нарушил мучительное молчание начальник отдела. — Вы будете жить в подвале. В нем не так комфортабельно, как в лагере в Англии, но не забывайте, что в этот подвал [199] гестапо бросало французов. Днем вы будете находиться в одном из наших кабинетов и писать воспоминания военных лет.

Я вздрогнул. Что это? Игра начинается сначала? Уже дважды я описывал эти длинные и утомительные военные годы — раз, коротко, в Амстердаме и второй раз, подробнее, в Англии.

Начальник отдела заметил мое волнение.

— Не беспокойтесь, месье Жан, — сказал он, — никто не причинит вам зла, пока вы у нас. Распоряжайтесь своим временем сами. А теперь я оставляю вас.

Когда он ушел, Сюзанн рассказала мне свою историю. После того как я оставил ее на попечение полковника Реллинга, у нее произошло столкновение с майором фон Ф., последним моим начальником по контрразведывательной работе. Он не только пытался заставить ее работать на кухне, но и принуждал к сожительству. И когда Сюзанн отвергла его, галантный майор отправил ее в женскую трудовую колонию для иностранных рабочих.

На пути из Голландии в Германию ее выручил полковник Реллинг. И хотя Сюзанн, расставаясь со мной, дала мне слово не вести шпионской работы в пользу Германии, ее завербовали в школу немецких агентов в Бад-Крейцнах. После обучения этих агентов предполагалось выбросить на парашютах в тыл противника для ведения шпионажа и диверсий. Те же условия — кухня и постель — предложил Сюзанн начальник школы в Бад-Крейцнах.

В казармах происходили дикие оргии, и каждая женщина, которая отказывалась участвовать в них, попадала в разряд «неповинующихся». Когда с приближением противника обстановка стала угрожающей, [200] начальник школы майор Д. и его штаб бежали, бросив всех под предлогом нехватки транспорта.

Сюзанн прошла курс обучения, но она отказывалась выполнять секретные задания. Поскольку она пользовалась покровительством полковника Реллинга, а также потому что я был известен в разведке как человек, с которым следует считаться, Сюзанн не подвергалась преследованиям. И вот теперь, когда начальник школы удрал, она собрала свои немногочисленные пожитки и бежала.

Сюзанн не владела немецким языком, у нее не было денег, она не знала страну. Как и многие другие иностранцы, сотрудничавшие с немцами и, в конечном счете брошенные на произвол судьбы, она бесцельно бродила по стране. Затем, в надежде узнать что-нибудь обо мне, Сюзанн направилась в Теттнанг, где жила моя мать. В этом городе она пробыла несколько дней, а когда к нему подошли войска союзников, перебралась в Линдау, на Боденском озере, где в течение некоторого времени работала на пересыльном пункте для беженцев. Всеобщее бегство вынудило ее сняться с места — она оказалась в Зальцбурге, в Австрии, и здесь попала к американцам.

Американский полковник, к которому она обратилась с просьбой о помощи, нашел ей работу в администрации Организации Объединенных Наций по вопросам помощи и послевоенного восстановления.

Сюзанн была слишком откровенна по натуре, чтобы скрывать свое прошлое. Она рассказала полковнику историю своей любви к немецкому унтер-офицеру и о причинах бегства из Франции. [201]

Полковник понял, какой опасности она подвергается, и решил для ее спасения пойти на маленькую хитрость.

— Вы француженка и можете выйти за меня замуж. Тогда американское гражданство защитит вас от преследования французских властей. Это будет чисто формальный брак. Когда вы найдете своего возлюбленного, вы сразу же вернетесь к нему.

Сюзанн с радостью приняла предложение любезного американца. Однако тут же сделала крупную ошибку, за которую едва не поплатилась жизнью: написала открытку своей сестре в Кан с просьбой прислать свидетельство о рождении и другие документы, необходимые для регистрации брака. Ничто не могло в такой степени облегчить французской полиции поиски Сюзанн, как этот неосторожный шаг. Не следует забывать, что во Франции ее считали немецкой шпионкой.

Полковник и Сюзанн жили на вилле в Зальцбурге. Случилось неизбежное. Однажды в отсутствие полковника к вилле подъехала машина французской военной полиции. Сюзанн втолкнули в автомобиль и на предельной скорости доставили на оккупированную французами территорию.

В Фельдберге она предстала перед французским военно-полевым судом и была приговорена к смертной казни за сотрудничество с немцами и шпионаж. Это был самый мрачный час в ее жизни. Никакой надежды на спасение.

В камеру пришел священник, он уже предложил ей исповедаться, когда из Парижа прибыл приказ: «Немедленно отправить Сюзанн Лоран во Францию». [202]

Поступи этот приказ несколькими часами позже, Сюзанн расстреляли бы.

...Наступил вечер. В кабинет вернулся начальник отдела и объявил, что свидание прекращается. Надзиратель отвел нас на первый этаж. Меня снова обыскали, и мы спустились в подвал.

На верхней площадке лестницы, круто уходившей вниз, мы почувствовали удушливый запах. Сюзанн рассказывала мне об этих подвалах, однако в действительности они выглядели куда мрачнее.

Ступеньки вели вниз, к двум узким коридорам, расходившимся в разные стороны. В коридоры выходили двери многочисленных камер. Недалеко от входа за маленьким столиком сидел надзиратель. Сюзанн простилась со мной и направилась в женское отделение. Конвойный открыл передо мной камеру № 1.

Это была вместительная камера на пятнадцать коек. Все они были заняты. Моими соседями по заключению оказались французы — наши бывшие агенты — либо люди, сотрудничавшие с нами. Теперь меня — врага — посадили в одну камеру с ними. Я решил не говорить, что я немец.

Первые дни были ужасны. Сравнивая английский концентрационный лагерь с местом моего нынешнего заключения, можно сказать, что там был настоящий рай. Здесь же ни свежего воздуха, ни солнечного света, ни связи с внешним миром. Днем и ночью комната освещалась ярким электрическим светом. Воздух приходилось нагнетать в подвалы ручным вентилятором, который непрерывно вращали двое заключенных. Каждые полчаса их сменяла [203] другая пара, и все же воздух оставался тяжелым.

Так выглядели подвалы на улице Соссэ — камеры службы безопасности. Я не имел права жаловаться. Французы лишь унаследовали их. Именно это место наиболее подходило для такого человека, как я.

Но если помещение не шло ни в какое сравнение с тем, в котором я жил в Англии, то обращение с людьми здесь было значительна лучше. Там я жил в атмосфере дисциплины, которой могли бы позавидовать пруссаки, здесь же снова убедился в приветливости и дружелюбии французов. Приятно было встретить такое отношение после чопорных, корректных и сдержанных англичан.

Пока я жил в подвалах на улице Соссэ, заключенные то прибывали, то убывали. Закончив допросы, их переводили во Френскую тюрьму, чтобы освободить место для других.

Однажды я встретил Марсака. Оба мы были поражены и рады встрече. Марсак протянул мне руку и воскликнул:

— Бог мой, месье Жан! Вы еще живы? А впрочем, почему бы и нет? Ведь вы не принимали участия в ужасных преступлениях, которые совершали немцы. Рад снова видеть вас. Надеюсь, все обойдется хорошо.

Я знал, что Марсак долго сидел в заключении в Германии, и не мог скрыть своего изумления, увидев его во французской тюрьме.

— Господин Марсак! Вы столько пережили в немецкой тюрьме, борясь за интересы Франции. Как же случилось, что вас арестовали, ваши же соотечественники?

Оказалось, Марсака арестовали по подозрению [204] в том, что он выдал немцам свою группу Сопротивления.

— Месье Жан, — попросил он, — убедите начальника отдела, что я не был предателем, когда попал в ваши руки. Я искренне верил, что в вашем лице нашел друга Франции. Мог ли я знать, что вы обманываете меня?

Марсак был прав: я обманом выудил у него нужные данные. Я попытался объяснить это начальнику отдела, но безрезультатно.

— Руководитель организации не имел права допустить, чтобы его так обманули, — отрезал он.

Позднее мне все-таки удалось убедить его, и Марсак был освобожден.

Среди заключенных я встретил одного французского офицера — человека, которого в 1943 году разыскивал по всему Парижу. Тогда это был неуловимый участник движения. Сопротивления. Теперь он оказался в тюрьме из-за потери секретных документов. Вот они превратности судьбы!

* * *

Роже Бардэ здесь! Эту поразительную новость однажды сообщила мне Сюзанн. Я сразу представил себе смелого и неуловимого француза, который прибыл в Париж из Сен-Жориоза, чтобы навестить в тюрьме своего друга Марсака, того самого Роже, который был арестован вместе с остальными членами группы и стал агентом немецкой контрразведки. Итак, Роже жив и тоже находится на улице Соссэ.

Сюзанн рассказала, что он доставлен из Френской тюрьмы [205] для допроса и содержится а строгом одиночном заключении.

Роже также стало известно, что в той же тюрьме находится его старый знакомый месье Жак. и вскоре мы начали тайком обмениваться записками.

Я сообщил Роже, что есть только один способ встретиться — вызваться поработать у вентилятора. Если удастся попасть в одну смену, мы сможем поговорить в течение получаса.

Через несколько дней я встретился с Роже. Он сильно изменился. С трудом я узнал в нем того подвижного беззаботного юношу, который приходил ко мне на квартиру на бульвар Сюше в годы войны.

Мы крутили тяжелый вентилятор. Его громкое жужжание заглушало наши голоса, нам приходилось кричать, чтобы услышать друг друга. Пот лил с нас ручьями. В жаре и шуме, напрягая голосовые связки, мы обменивались короткими фразами о недавнем прошлом.

На последнем свидании с майором Анри Фраже я сказал ему, что хотел бы свести счеты с Роже Бардэ. Но мог ли я предполагать, что наша встреча произойдет при таких странных обстоятельствах?!

Мы заговорили о благородном человеке, который погиб в концентрационном лагере Бухенвальд.

Под жужжание вентилятора я прокричал Роже слова Поля, которые он произнес в тюремной камере после того, как я открыл ему глаза на двурушничество Роже: «Обещайте, месье Жан, не причинять вреда Роже Бардэ. Я всегда любил его, как родного брата».

Слова погибшего друга произвели на Роже глубокое впечатление. [206]

Он продолжал работать, молчаливый и задумчивый.

— Поль! Он был лучшим из людей, каких я когда-либо знал, — вдруг вырвалось у него. — Именно пример Поля заставил меня пойти к маки. А затем я не знал, что делать. Уже не было сомнений, что Германия проиграла войну. Я потерял почву под ногами. Придут победители и предъявят мне счет. Что мне оставалось делать? Я был молод. Я еще только начинал жить.

Мы ни на минуту не могли прекратить работу, не рискуя привлечь внимание стражи, и все крутили и крутили тяжелую ручку вентилятора.

Роже понимал, что конец его близок, и спешил высказаться до конца.

— Я пошел к маки, чтобы реабилитировать себя. Кто мог выдать меня? Кто знал о моем прошлом? Только вы, месье Жан. Тогда я пришел к выводу, что должен убить вас.

Волнение Роже возрастало с каждой минутой. Словно опасаясь, что ему могут помешать, он в исступлении кричал, как готовил мое убийство. Это была ужасная сцена: мы раскачивались, как два борца, схватившиеся не на жизнь, а на смерть.

— Это я украл вашу машину в Озере, — прокричал Роже — я хотел помешать вам скрыться. У меня было десять отчаянных молодцов, готовых пойти на все. Мы не спускали глаз с вашего дома ни днем, ни ночью и ждали удобного случая, чтобы убить вас и Сюзанн. Сегодня я рад, что такая возможность не представилась, рад, что на моей совести нет убийства... [207]

Так вот какой он, этот Роже — человек, который работал со мной столько лет! Признание окончательно измотало его. В этот момент мы походили на двух грешников, искупающих свои грехи в аду, который они сами для себя создали.

* * *

Постепенно меня все реже и реже вызывали на допрос. Видимо, я не мог сообщить ничего нового. Меня пробовали обвинить в отсутствии гуманности, в присвоении чужой собственности и во всех других преступлениях, которые может совершать во время войны военнослужащий оккупационной армии. В конце концов, было установлено, что я сделал не больше, чем требовал от меня мой служебный долг.

Сюзанн освободили по указанию центрального комиссариата в ноябре 1945 года.

Вскоре ее снова арестовали и препроводили во Френскую тюрьму. Новый, 1946-й год мы встречали в тяжелом настроении. Я обратился к начальнику отдела и с его помощью добился временного освобождения Сюзанн. Пока шла подготовка к судебному, процессу, ей разрешили жить у сестры в Кане.

В течение долгого времени судьба Сюзанн, а также двух основных моих агентов Роже Бардэ и Кики оставалась для меня неизвестной. Меня освободили, я вернулся в Германию и приступил к своей прежней работе. В январе 1950 года я получил от Сюзанн письмо. Она писала, что недавно закончился судебный процесс в Париже: Роже Бардэ и Кики приговорены к смертной казни. Сюзанн приговорили [208] к трем годам тюремного заключения, конфискации имущества и штрафу в сто тысяч франков.

Приговор потряс меня. Я надеялся, что Роже и Кики будут помилованы...

Дело Роже Бардэ и Рауля Киффе слушалось в суде департамента Сены 16 декабря 1949 года. Они были приговорены к смертной казни, однако приговор не был приведен в исполнение. Сначала смертную казнь заменили тюремным заключением, а затем их вообще освободили.