Содержание
«Военная Литература»
Мемуары

Глава вторая.

Организация обороны силы обороны

(Схема 4)

Уже с начала борьбы, в то самое время, когда наши начальники и войска вели себя с таким изумительным мужеством, повсюду во Франции распространялись самые странные и неправдоподобные слухи: говорилось, будто бы местное командование пренебрегало своими обязанностями, а потому до отношению к виновным необходимо применять суровые репрессии. При моем вступлении в должность я счел себя обязанным проверить эти абсурдные утверждения. Командир укрепленного района и его начальник штаба дали все доказательства своей замечательной предусмотрительности и благодаря разумным указаниям ген. Лангль-де-Кари, встретили в наилучших условиях нападение, которое ими предусматривалось.

То, что после ужасного напора неприятеля Верден 25 февраля оставался еще в наших руках, являлось доказательством действительных успехов. Потеря передовых позиций глубиной в 5–6 км не выходила за пределы допустимого, а потому последствия ее не могли вызывать особого беспокойства. Однако, занятие немцами форта. Дуомон, пункта, командовавшего над окружавшей местностью, являвшегося ключом всего боевого участка, безусловно могло привести всю систему обороны в серьезное материальное и моральное расстройство.

Как бы то ни было, штаб 2-й армии, прибывший утром 26-го, тотчас же принялся за работу, чтобы разослать мои первые указания. Эти указания устанавливали прежде всего единую «позицию сопротивления», которая должна была защищаться всеми имевшимися у нас средствами, — позицию, определявшуюся на правом берегу реки теми рубежами, которые [32] мы удерживали и которые уже не оставляли достаточного пространства хотя бы для самого незначительного отступления. Эта позиция, обращенная фронтом на север, состояла из передовой: Тиомон и Сувиль, непосредственно примыкавший к массиву Дуомон, и другой, обращенной фронтом [33] на восток, определявшийся линией фортов Во, Таванн, Муленвиль и гребнем Маасских высот, возвышающихся над Вевр. На левом берегу реки позиция проходила через Кюмьер, Мор-Ом, высоту 304, Авокур. Маас между Кюмьер и Шарни образовывал линию обороны и связи между обоими берегами реки.

Задача армии, изложенная в оперативном приказе № 1, заключалась в следующем: остановить во что бы то ни стало наступление противника и безотлагательно вернуть все захваченные им участки местности.

Столь определенная формулировка задачи армии внушала каждому исполнителю решительное стремление к упорной обороне указанных позиций. Несмотря на перенесенные уже тяготы и предстоявшие испытания, исполнители должны были реагировать так, как если бы они находились в «полной силе», и притом, услышав этот первый призыв, сказать себе: «Нельзя больше совершать ни одной ошибки, нельзя больше терять ни одной пяди земли». Все должны были сосредоточить свои силы на передовых позициях, не оглядываясь назад.

Расположенные на фронте войска были размещены следующим образом:

— группа Гильомá (две дивизии со штабом 1-го корпуса) занимала оба берега р. Маас и фронт, непосредственно примыкавший с востока; группа Бальфурье (четыре дивизии со штабом 20-го корпуса) обороняла высоты между деревней Дуомон и фортом Во; к западу от реки ген. Базелер выполнял приказание удерживать фронт от всевозможных случайностей; 14-й и 2-й корпуса, расположенные фронтом на восток от Муленвиль до Эпарж, удерживали Маасские высоты.

В резерве оставались только части 30-го корпуса, абсолютно истощенные, но Ставка главнокомандующего сообщила о предстоящем прибытии штабов двух армейских корпусов (13-го и 21-го с четырьмя дивизиями); третий должен был прибыть в ближайшее время (33-й корпус). Поэтому не представлялось срочно необходимым направлять в состав 2-й армии еще какие-либо другие крупные войсковые соединения; мы об этом уведомили Ставку главнокомандующего и просили выслать нам в кратчайший срок более значительные средства артиллерии, ибо мы продолжали сильно страдать от обстрела тяжелых орудий противника.

Три основные директивы дополнили общую организацию обороны. Прежде всего надо было передвинуть к восточному подножию Маасских высот передовую линию 14-го и 2-го армейских корпусов, чтобы действительным и окончательным [34] образом обеспечить прикрытие наблюдательных пунктов И уменьшить излишне большой в некоторых пунктах отход от склонов Вевра, выполненный перед тем по приказанию ген. Лангль-де-Кари; мелкие действия, необходимые для выполнения этого приказа, были проведены без всяких инцидентов.

Командование армией оставило за собой право разрушить в случае необходимости мосты через р. Маас, чтобы никто не считал для себя возможным неожиданно отступить на левый берег реки и «сжечь за собой мосты».

Наконец, секторы правою берега реки были предупреждены, что они не должны рассчитывать на какое бы то ни было подкрепление, которое могло бы дать возможность эшелонировать на левом берегу реки резервы, готовые встретить между р. Маас и Аргоннами неприятельское наступление, продолжавшее представлять здесь наибольшую опасность.

Вечером 26 февраля ген. Кастельно телеграфировал в Шантильи:

«Положение еще недостаточно ясно, чтобы ген. Петэн и я смогли дать точную оценку. Я думаю, однако, что если бы мы смогли выиграть два или три дня, которые дали бы возможность командованию 2-й армии привести все дела в порядок и заставить почувствовать свою активность, опасность потерять Верден была бы окончательно устранена».

Ген. Жоффр решил, что 2-я армия будет подчиняться ему непосредственно без промежуточной инстанции группы армий и что 3-я армия ген. Эмбер (Humbert) перейдет в мое оперативное подчинение. Он усилил приток подкреплений и занялся всевозможными мероприятиями, направленными к облегчению нашей задачи. Изложив британскому командованию обстановку, в силу которой мы должны были располагать всеми нашими войсками, чтобы привести к успешному результату то ужасное сражение, в которое были втянуты, Жоффр добился того, что ген. Хэйг признал необходимым освободить нашу 10-ю армию, находившуюся еще на участке англо-бельгийского фронта. Телеграммой от 27 февраля главнокомандующий одобрил мои первые распоряжения:

«Я вам свидетельствую мое удовлетворение по поводу быстроты, которую вы внесли в организацию командования на поле боя... В том положении, в каком находится в настоящее время сражение, вы ясно чувствуете, подобно мне, что лучший способ отразить напор противника — это в свою очередь атаковать его. Нужно вернуть территорию, которую он захватил у нас. Боевых припасов [35] у вас будет достаточно; фланкирующие позиции левого берега реки дадут вам возможность непрерывно поражать своим огнем противника».

Это последнее утверждение в указанный момент выражало скорее пожелание, чем возможность. Но я не отчаивался дать ответ по этому вопросу в духе взглядов главнокомандующего, поскольку он хотел предоставить мне для этого необходимые средства.

Распределение сил 2-й армии

В течение последних чисел февраля и в начале марта я много думал о неизбежности: наступления на левом берегу. Каждое утро, когда полк. Барескю приходил ко мне с докладом о происшедших за ночь событиях, я регулярно спрашивал его: «Что нового к западу от р. Маас?» Я очень спешил закончить то, что называл «перегруппировкой» 2-й армии, еще до начала угрожавшего со стороны противника удара между р. Маас и Аргоннами: нужно было расположить войска на позициях; расставить по своим местам артиллерию, которая до того момента являлась каким-то странным и импровизированным соединением всех видов и калибров орудий; организовать службу тыла, от которой зависели жизнь и здоровье всей армии.

Распределить войска на правом берегу реки, где 1 и 2 марта группы Гильомá и Бальфурье выдержали сильный напор врага, направленный на высоту Пуавр и деревню Дуомон, — оказалось делом весьма трудным. Повсюду войска в соответствии с полученными указаниями удерживали занятое ими положение, но их сопротивление на заранее намеченном фронте было таким же чудом ловкости, как удержание равновесия на туго натянутой веревке. Столь сильно поколебленный фасад нашего здания мог ежеминутно треснуть, и благоразумие требовало его подпереть. Вследствие этого я решил позади упомянутой уже «позиции сопротивления» на обоих берегах реки организовать «позицию заграждения» на линии Авокур, форт Map, северо-восточная окраина Вердена и форт Розелье.

С другой стороны, было чрезвычайно важно, чтобы происшествия, подобные оставлению форта Дуомон 25 февраля, больше не повторялись. С 5 по 10 марта командующие полосами обороны получили по этому поводу подробные указания: каждый форт должен был иметь своего собственного командира и специальный гарнизон, сменять который следовало как можно реже; каждый фронт должен быть снабжен на срок [36] до 15 дней продовольствием и боевыми припасами; гарнизонам должны быть даны точные инструкции, согласно которым форт не мог быть эвакуирован или сдан неприятелю даже в случае полного его окружения. Таким образом, форты становились основными опорными пунктами сопротивления и остовом обороны, а превосходная сеть связи, которая соединяла их друг с другом, должна была облегчить работу командования.

Что касается артиллерии, то ген. Базелеру, (командовавшему левобережной полосой обороны, было предложено расположить его батареи фронтом на северо-восток так, чтобы они, хотя бы в небольшом числе, но с хороших позиций, могли встретить своим огнем артиллерию, которую немцы подтягивали к своей пехоте на правом берегу реки.

Чтобы в еще большей степени усилить это мероприятие, я но переставал стимулировать активность артиллерии. Когда делегаты связи армейских корпусов, прибывавшие ежедневно для доклада ко мне в Суйи, начинали подробно рассказывать о сражениях, происходивших на соответственных фронтах, я всегда прерывал их вопросом: «Что делают ваши батареи? Мы после поговорим о прочих деталях». Вначале ответы были сбивчивы... Но затем мое беспокойство и опасения передались заинтересованным штабам, в докладах которых вскоре можно было отметить заметный прогресс. Согласно моим указаниям наша артиллерия начала активно действовать сосредоточенным огнем, в результате чего появилась возможность проведения серьезных операций. Я постоянно повторял:

«Необходимо, чтобы артиллерия создавала своей пехоте впечатление, что она ее всегда поддерживает и что над ней никто не доминирует».

Тем временем армия, сосредоточенная в единственном выступе фронта, рисковала целиком погибнуть, если бы обстреливание ее центра и путей сообщения стало более интенсивным. Нужно было удержать мощные батареи противника на достаточном удалении, чтобы избежать этого риска, но добиться такого результата можно было лишь при значительном подкреплении наших материальных средств, а артиллерия противника все еще оставалась значительно сильнее нашей. В Вердене дома рушились под снарядами и в еще большей степени гибли от пожаров; в казармах войска и органы командования несли большие потери. Только прекрасные подвальные помещения могли служить хорошими убежищами для органов снабжения войск. Подъездные пути, [37] ведшие к городу и к предместью Регре, куда прибывали подкрепления, продовольствие и материальная часть, беспрестанно обстреливались германской тяжелой артиллерией и авиацией.

Проблема сообщений

К перекрестку Регре — Верден — передовой базе снабжения армии — подходили с тыла четыре пути:

1) железная дорога из Коммерсии, проходившая вдоль р. Маас; она была непригодна для пользования, потому что проходила через Сен-Миель, находившийся в руках противника;

2) железная дорога от Сен-Менеульд и Клермон-ан-Аргонн; по ней можно было перевозить только часть инженерного имущества, так как на линии Обревиль она часто разрушалась снарядами;

3) узкоколейная железная дорога, названная «Маасской», которая служила для перевозки продовольствия и части материального снабжения;

4) шоссейная дорога местного значения из Бар-ле-Дюк, но которой беспрерывно двигались автомобильные колонны, подвозившие войска и боевые припасы для ведения операций; эта дорога, находившаяся в ведении автомобильной «комиссии регулирования», была разделена на шесть «участков»; во главе каждого из участков находился офицер, ответственный за движение и располагавший отрядами жандармерии (prévoté) на основных перекрестках; функционировала служба «регулирования» (un «pilotage») для пропуска, колонн войск в промежутках между обозами.

Когда 28 февраля началась оттепель, эта дорога стала непроходимой. Надо было немедленно найти способ привести ее в хорошее состояние, — это было вопросом жизни и смерти для 2-й армии. Так как мы не могли брать материалы издалека, что потребовало бы много времени и усложнило бы проблему транспорта, я воспользовался между Бар-ле-Дюк и Верденом большим количеством каменоломен, которые гражданские и территориальные бригады начали сейчас же разрабатывать. Другие бригады, распределенные между шестью участками, неустанно разбрасывали по шоссе материал, прибывавший из каменоломен; вереница грузовиков производила своими колесами работу катков. В конце концов мы восторжествовали над оттепелью благодаря самоотверженной работе всего состава дорожной службы армии. Но мы были поставлены перед другим кризисом — покрышки колес грузовиков [38] разрывались на камнях, недостаточно глубоко вдавленных, а моторы сильно портились. Управление военных сообщений проявило необыкновенное усердие и изумительную изобретательность: автомобильные парки в Бар-ле-Дюк и Труа быстро улучшили свое техническое оснащение; гидравлические прессы работали день и ночь; добились изготовления запасных частей; поставили на ноги ремонтные отделения; грузовики могли следовать по дороге друг за другом через каждые 14 секунд.

Автомобильная служба армии и комиссия регулирования в Бар-ле-Дюк, организовавшие столь напряженное движение, насчитывали в конце февраля 300 офицеров, 8 500 солдат и 3 900 автомобилей, сведенных в 175 автомобильных взводов. С 27 февраля по 6 марта они подвезли к Регре в общей сложности. 23 000 т боевых припасов, 2 500 т разных материальных запасов и 190000 бойцов.

Приведенные цифры подчеркивают значение этого знаменитого «священного пути» и ту опасность, (которая нам угрожала в случае немецкого натиска между Аргоннами и р. Маас, тем более что этот удар одновременно направлялся и на маленькую «Маасскую» узкоколейку, которая на пять шестых обеспечивала снабжение продовольствием армии, насчитывавшей 16000 офицеров, 420000 бойцов и 136000 лошадей и мулов.

Ввиду ненадежности наших путей сообщения я в начале марта не разделял общего настроения в тылу, который резко перешел от сильного возбуждения к чрезмерному, может быть, спокойствию. Я был счастлив, однако, узнать о доверии, которым мы пользовались в тылу, и надеялся оправдать оптимистическое заявление военного министра ген. Галиени, которое он сделал 2 марта главнокомандующему:

«Противник может возобновить свою попытку... Франция, уверенная и полная доверия, знает, что барьер, который представляет собой армия, не будет опрокинут»...

Серьезный час: атака на левом берегу реки

(Схема 5)

Выдержит ли «позиция сопротивления» между р. Маас и Аргоннами атаку, которую мы ожидали с подлинным беспокойством? Каждый минувший день позволял надеяться на это во все большей мере. Ген. Базелер направил всю свою деятельность на то, чтобы лучше сгруппировать СБОИ части и расположить главные силы на линии от Кюмьер на Авокур [39] через Мор-Ом и высоту 304. Эту линию мы хотели удерживать всеми своими силами. Сверх этого мы оставили за собой у ручья Форж передовую позицию, занятую достаточным количеством войск, с целью расстроить наступление противника и причинить ему чувствительные потери, прежде [40] чем он доберется до настоящей «позиции сопротивления». Когда, наконец, 5 марта после полудня противник открыл артиллерийский огонь, генерал Базелер имел на фронте силы, примерно, четырех дивизий и одну дивизию в резерве. Вечером 5 марта 7-й корпус доносил о положении в следующих выражениях:

«Вся позиция сопротивления и зона тыловых батарей представляют собой как бы шумовку; воротки заходят одна на другую; проволочные заграждения на обратном скате Мор-Ом и на высоте Уа разорваны»...

С другой стороны, противник в течение 4-го и 5-го настолько усилил свои атаки на правом берегу реки и 20-й корпус подвергся таким испытаниям, что я вынужден был подчиниться необходимости и заменить последний 21-м (корпусом (ген. Мэтр). Чтобы подержать 7-й корпус на левом берегу реки, я рассчитывал только на 13-й корпус; к счастью, Ставка главнокомандующего сообщила мне, что 33-й корпус начал выгружаться в районе Бар-ле-Дюк. Перед нами 5-я немецкая армия продолжала маскировать свой боевой порядок: некоторое движение колонн отмечалось в районе Монфокон, но мы рассчитывали, что 6-й резервный корпус не должен был получить подкреплений больше трех или четырех дивизий.

После артиллерийското обстрела, во всех отношениях сходного с тем, который имел место 21 и 22 февраля, немецкая пехота 6 марта в 10 часов начала наступление. Она, очевидно, надеялась, как и раньше на правом берегу реки, успешно продвигаться в зоне смерти, созданной артиллерийскими снарядами, и действительно, на ручье Форж и непосредственно к югу от него она наткнулась вначале только на наши слабые части, оставленные на передовой позиции. Но перед позициями между Кюмьер и Мор-Ом наступление немецких частей было остановлено мощным и точным артиллерийским и ружейно-пулеметным огнем. «Заграждение» нашей «позиции сопротивления» сыграло свою роль — барьер держался. В течение целого дня 6-го там разыгрывались исключительной силы бои, возобновившиеся 7-го, после нового разрушительного огня тяжелой артиллерии. Дебушируя из оврагов между Форж и Бетинкур, немцы карабкались по склонам высоты Уа и пытались проникнуть в леса Кюмьер и Корбо, надеясь там спуститься к долине р. Маас через Кюмьер и заставить пасть таким образом обойденные с востока, высоты Мор-Ом. Они не рассчитывали на бдительность и активность наших войск, которые, несмотря на их малочисленность, поднятые по тревоге, показали свою решимость не дать разбить себя по частям [41] на позициях, порученных их охране. Части 7-го корпуса, взаимно прикрываясь огнем своей пехоты, имели прекрасную связь как с артиллерией, так и с авиацией. Их хорошо организованный бой принес свои плоды. Они обеспечили неприкосновенность «позиции сопротивления», а проведенная 8-го же утром мощная контратака привела их в лес Корбо; при этом они понесли большие потери, правда компенсированные такими же потерями противника.

Я был готов поддержать ген. Базелер 33-м и 32-м корпусами, но искренне желал не трогать своих резервов. Однако, обстоятельства еще раз принудили меня к этому, так как на правом берегу реки противник развернул с 8 марта ожесточенную борьбу против фронта Дуомон, Во. Я должен был предоставить две резервные дивизии в распоряжение ген. Мэтр.

9-го несколько неприятельских батальонов, которым удалось пробраться в мертвый угол у подножья Маасских высот, бросились с необычайной силой на форт Во и даже добрались до прикрывавших ров проволочных заграждений. Только благодаря сильным контратакам 21-го корпуса батальоны были отброшены. Вечером германское сообщение опубликовало донесение:

«Форт Во, а также многочисленные соседние неприятельские укрепления после сильной артиллерийской подготовки захвачены блестящим наступлением 6-го и 9-го познанских полков под руководством командира 9-й резервной дивизии генерала-от-инфантерии фон-Гурецкого-Корниц».

Последовавшее за этим ошибочным извещением разочарование немцев вознаградило наши войска за их труды.

В Шантильи уже праздновали победу. Ген. Жоффр немедленно прибыл на место, чтобы констатировать силу нашего сопротивления. 11-го мы получили волнующий приказ главнокомандующего, кончавшийся словами: «Вы будете теми, о которых будут говорить: они преградили немцам путь к Вердену». Но, продолжая оставаться на поле сражения, жестоко оспариваемом обеими сторонами, я находился в слишком беспокойном состоянии, чтобы считать достигнутые результаты прочными; накануне я ограничился следующим призывом:

«Мужайтесь, мои друзья, объединим наши усилия, мы приближаемся к цели»...

Я вспоминаю посещение нас в эти тяжелые дни президентом Пуанкарэ. Он был несколько удивлен моими поведением и намерениями, когда, присутствуя на одном из ежедневных [42] докладов, услышал произнесенную мною перед командирами групп речь, в которой я больше проявлял заботы о том, чтобы «держаться», чем высказывал надежду на скорое наступление. Во время этого совещания наши лица отображали безусловно непреклонную решимость, но, главным образом, — я должен в этом признаться, — большую озабоченность; одержанная победа нисколько на нас не отражалась. Мы говорили исключительно о трудностях, которые нужно было преодолеть. С моей стороны преобладали предостережения, иногда очень серьезные, несмотря на то, что я был абсолютно удовлетворен преданностью всех. Однако, большое количество деталей подлежало еще урегулированию, а именно: нужно было обеспечить согласованные действия различных родов войск и организовать бесперебойность снабжения.

Следует иметь в виду, что мы еще не дошли, как это нужно было ожидать, до конца наших бедствий. В течение нескончаемых недель противник напирал на нас, пытаясь сделать этот напор решающим; на левом берегу реки, с помощью 6-го и 22-го резервных корпусов, он все время сохранял в среднем от 6 до 8 дивизий для атаки, потрясавшей наши позиции на высоте 304 и Мор-Ом при поддержке все возраставшей массы мортир и тяжелых пушек. С 10 по 15 марта жуткий бой разыгрался за обладание Мор-Ом. Генерал Дэбенэ, описывая действия своей дивизии, писал в одном из своих донесений:

«Я дал указание, что никто не должен отступать. Это указание точно выполнено: один командир бригады и три командира полка пали, показывая пример... Ни один солдат не отступил назад».

В последующие дни противник вернулся к своей прежней мысли обойти наши центры сопротивления — Мор-Ом и высоту 304, но на этот раз с запада. Спускаясь вдоль опушки Аргоннского лесного массива, немецкая пехота внезапно развернула здесь свое наступление и захватила с 20 по 22 марта опорные пункты Авокура и леса Маланкур. Наблюдательные пункты вершины Монфокон давали немцам исключительно широкий обзор. Этим первым реальным успехам на левом берегу реки немцы были обязаны 2-й баварской дивизии, внезапное вторжение которой захватило врасплох наши войска. Однако, вскоре наши войска оправились, и 29-го их контратака под руководством подполковника Маллерэ, павшего смертельно раненным у самой цели, привела обратно к «редюиту» Авокур. Хотя неудача целиком не была исправлена, все же брешь, открытая на некоторое время на [43] фланге Аргонн, кое-как закрылась; эти события не отразились неблагоприятно на моральном состоянии наших войск.

Во второй половине марта и в начале апреля положение оставалось исключительно напряженным на всем фронте наших позиций, на обоих берегах реки, от Авокура на западе до Во на востоке. Продвигая вперед свои 20 ударных дивизий, — иногда одновременно, иногда постепенно одну за другой, — противник пытался прорвать наши позиции, чтобы покончить с ними. Кронпринц располагал для этой цели двумя атакующими группами, которыми он не переставал усиленно действовать: на западном фронте — ген. фон-Гальвиц и на восточном — ген. фон-Мудра. Странным кажется, почему фон-Мудра был использован неверно, ведь, это тот генерал, который на Западном фронте всегда провозглашал наступление и который лучше, чем другие, знал преимущества обстановки между р. Маас и Аргоннами. Я часто спрашивал себя об этом. Быть может, именно этому было обязано наше спасение, ибо подобная организация командования не принесла результатов, которых от нее ожидали. Ген. фон-Мудра должен был нормально оставаться на левом берегу реки, чтобы использовать там свое отличное знание местности, где он безусловно использовал бы наши неудачи 20 марта у леса Маланкур и, быть может, смог бы подвергнуть серьезной опасности наше сопротивление на высоте 304.

Ставка главнокомандующего не видела всех наших трудностей. Ей казалось, что борьба приняла затяжной характер и что наши ответные действия запаздывали. Я доложил 9 апреля о выпрямлении одной из наших позиций к югу от Бетинкур; это был опорный пункт, являвшийся до тех пор совершенно бесполезным выступом впереди всей нашей «позиции сопротивления», — и вскоре получил приказ восстановить «Status quo ante» (прежнее положение) путем смелого и мощного наступления, которое следовало выполнить в наикратчайший срок»... Я ответил 9-го следующей телеграммой:

«Положение на левом берегу неплохое. Надеюсь добиться полной остановки противника. Но выбор позиции имеет очень большое значение. Я прошу поэтому, чтобы мне было оказано доверие и чтобы не обращалось внимания на некоторые преднамеренные частичные отступления».

Ген. Жоффр не допускал ни малейших недоразумений между ним и кем-либо из командующих армиями. Он сейчас же прибыл в Суйи, и я откровенно изложил ему исключительное напряжение в ходе операций, начиная с 6 марта. К тому же испытание приближалось уже к концу, и главнокомандующий [44] при своем прибытии познакомился с моим приказом от 10 апреля, в котором в первый раз после принятия командования я говорил о настоящих успехах и возможностях ближайшей победы:

«9 апреля — славный день для наших войск. Неистовые атаки солдат кронпринца были всюду отбиты. Пехотинцы, артиллеристы, саперы и летчики 2-й армии состязались в героизме. Слава всем. Немцы безусловно будут еще наступать. Пусть каждый работает и стремится к тем же успехам, что и вчера. Смелее! Мы их заберем».

Я доложил главнокомандующему о новой реорганизации фронта. На западе старая группа Базелера разделилась теперь на три: группу Альби со штабом 13-го корпуса, группу Бальфурье со штабом 20-го корпуса (едва восстановленного) и группу Бертело со штабом 32-го корпуса. На востоке северный фронт удерживали две группы: группа Дэкуэн со штабом 12-го корпуса и группа Никель со штабом 3-го корпуса. Два штаба армейских корпусов (7-го и 21-го) оставались в моем распоряжении вместе с четырьмя изнуренными дивизиями, мало пригодными для возвращения на позиции. Судя по большому числу дивизий, числившихся в составе этих корпусов, можно было бы подумать, что мы имели, по крайней мере в некоторые моменты, численное превосходство. Однако, подобное представление отпадает при тщательном рассмотрении обстановки. Действительно, по соглашению со Ставкой главнокомандующего, мы производили быстрые и частые смены, чтобы не позволять соединениям долго оставаться на поле сражения, где они рисковали истощиться как морально, так и численно. Дивизии проходили как бы через «черпалку» (noria{9}), оставляя на Верденском фронте свою долю усталости и крови, затем возвращались в тыл или на более спокойные участки, чтобы там вновь ожить и быть использованными для других целей. Противник, наоборот, мало менял свой боевой состав и ограничивался пополнением людьми и материальной частью своих соединений, оставшихся на месте. При такой системе противник должен был дойти до полного истощения своих кадров, но в начале весны этот предел еще не был им достигнут, и немцы сохраняли, по сравнению с нами, большое превосходство.

Таким образом, мое убеждение, что мы не были еще готовы к большим ответным ударам, оставалось в силе. В соответствии [45] с моими указаниями ген. Нивель методически изучал и подготовлял захват форта Дуомон, ничуть не торопясь и готовый использовать благоприятные обстоятельства. Ген. Жоффр одобрил эту точку зрения, и 11-го, после возвращения в Шантильи, он подтвердил мне об этом по телеграфу:

«Во время инспектирования мною участка ген. Нивеля я констатировал с большим удовлетворением, что ваши указания относительно внедрения наступательного духа принесли свои плоды и что командование участка рассчитывает использовать свои преимущества с одной и с другой стороны Дуомона».

О сроках вмешательства других союзных армий. Продолжение поединка между Францией и Германией

Я ценил полную согласованность взглядов, установленную мной с главнокомандующим в результате моих переговоров с ним, тем более, что я возлагал мало надежд на быстрое вмешательство союзников.

Союзные штабы собрались, однако, в Шантильи 12 марта и решили, что переход в наступление всей коалиции должен развернуться «в самый короткий срок». В Париже 27 и 28 марта представители правительств утвердили эту хорошую резолюцию, имея в виду направить все усилия «к решительному сражению», и расстались, подтвердив свою готовность продолжать борьбу до окончательной победы.

Но от слов далеко до дела. С одной стороны, в России реорганизация армии требовала еще многих недель, и ген, Брусилов не считал возможным предпринять свое наступление против Австрии ранее начала июня; с другой стороны, Англия лишь понемногу увеличивала численность своей армии новым для нее способом — призывом новобранцев. И хотя Англия честно готовилась нанести большой удар на р. Сомме в связи с нашим левым флангом, но думала быть готовой к этому не раньше чем к июлю. Таким образом, до лета мы должны были переносить всю тяжесть борьбы одни.

27 марта, после первого собрания представителей союзных правительств в Париже, ген. Жоффр писал в следующих выражениях ген. Хэйг:

«Мощное наступление, которое германские армии предприняли в районе Вердена, не должно иметь следствием изменение выполнения нашего плана действий, который мы выработали сообща. Речь идет как для нас, так и для вас о том, чтобы посвятить нашему наступлению на р. Сомме всю совокупность сил, которые [46] только возможно применить; успех, на который мы рассчитываем, покоится в большой своей части на протяжении фронта наступления наших армий. Наше намерение должно заключаться в том, чтобы ударить противника, пытаясь прорвать его фронт от Эбютэрн до Лассиньи; зона действий британских и французских армий будет разграничена общей линией Эбютэрн, Ардекур, Морепа, Бушавен».

Командование показало исключительный пример энергии, предлагая, несмотря на Верден, придать сражению на р. Сомме предусмотренную заранее силу, а именно — наступление на фронте в 70 км (из которых 45 на французском фронте) и создание атакующей группы французских войск в составе 40 дивизий и 1 700 орудий тяжелой артиллерии. Оно одобрило 22 марта план ген. Фоша, основанный на этих данных... Чтобы спасти подготовку этого плана, ген. Жоффр был принужден противиться моим неоднократным просьбам о подкреплении, которое я был вынужден настойчиво требовать, начиная с конца марта; я с глубоким волнением вспоминаю телеграмму, полученную мною 2 апреля из Ставки главнокомандующего:

«Вы знаете общую обстановку у противника и состояние французских сил... Вследствие этого вы должны сделать все, чтобы я не был принужден в данный момент пустить в ход последний совершенно свежий корпус, который я имею в данный момент свободным (9-й корпус) и удержание которого в резерве имеет большое значение по отношению к нашим союзникам, а также ввиду наших дальнейших предположений.».

Это был действительно драматический конфликт интересов, внешне противоположных, но направленных к одной и той же цели. Мы находились в состоянии непрерывного кризиса. Я не был в состоянии продолжать свое существование при наличных силах, а потому с душевной болью ответил 12-го на этот призыв так, как подсказывала моя совесть:

«Посылка новых соединений необходима... Я настойчиво прошу, чтобы эти новые части были отобраны из числа тех, которые никогда не появлялись на Верденском фронте. Сила и продолжительность бомбардировки, трудность связи и снабжения, размеры понесенных потерь — все это достаточно для того, чтобы объяснить быструю изнашиваемость войск, привлекаемых для вторичного пребывания на столь тяжелом фронте.

...Следует отметить, что войска, которые возвращаются на фронт вторично, пополняются контингентом призыва 1916 г.; эти молодые солдаты еще не были под огнем и потому быстрее, чем старые [47] контингенты, подпадают под впечатление бомбардировки, которой они подвергаются».

Когда я видел идущих под огонь двадцатилетних молодых людей, мое сердце сжималось при мысли, что с легкостью, свойственной их возрасту, они слишком быстро перейдут от энтузиазма первой схватки с противником к усталости, вызванной страданиями, а, может быть, даже к упадку духа перед поставленной им грандиозной задачей. Со ступенек мэрии в Суйи — моего командного пункта, столь удачно расположенного на перекрестке дорог, ведущих к фронту, — я оказывал им самое горячее внимание, когда они появлялись со своими частями; трясясь в неудобных грузовиках или сгибаясь под тяжестью боевого снаряжения, на походе, они старались песнями и шумом сохранить присутствие духа.

Главнокомандующий понимал мою озабоченность и уступил моим доводам. 12 апреля, в ответ на мой призыв, он отправил на Бар-ле-Дюк тот самый 9-й корпус, который предполагал оставить свободным, и просил меня только вернуть ему в обмен один из утомленных армейских корпусов. «Нория» (черпалка) у Вердена продолжалась, но и подготовка к сражению на р. Сомме шла своим чередом. В тот же самый день ген. Жоффр ввел на р. Сомме, к югу от 6-й армии, 10-ю армию с тем, чтобы разделить на две группы все силы, находившиеся в распоряжении ген. Фоша для наступления; эти силы насчитывали еще около 30 дивизий и 700 орудий тяжелой артиллерии; они были уменьшены, приблизительно, на одну треть по сравнению с предварительными предположениями. Однако, они являлись тяжелой нагрузкой для французской армии, которая под Верденом и без того находилась в единоборстве с немецкой армией, располагавшей всеми свободными средствами.

Твердость нашего высшего командования в выполнении своих намерений, постоянство взглядов, настойчивое стремление сохранить, несмотря ни на что, инициативу в ведении операций — все это привлекает внимание историков и вызывает их восхищение.

Высшее германское командование начало отдавать себе отчет в серьезности положения. Логика подсказывала необходимость постепенно ослабить кольцо у Вердена с тем, чтобы найти, как это сделало высшее командование союзников, какой-то другой оперативный район. Однако, немцы упорствовали в выполнении своего плана; они держали в тисках французскую армию и не собирались ее выпускать; они все еще пытались расшатать барьер северного фронта Вердена, чтобы [48] пробить в нем брешь. Если бы оборону на левом берегу реки не удалось прорвать, они собрали бы вновь свои пополненные силы на правом берегу и передвинули бы их прямо перед собой к препятствиям, образуемым большими фортами Во и Оувиль, чтобы отбросить нас на р. Маас и за ее пределы.

Какое громадное число людей обрекалось на смерть этим грубым решением! Кронпринц был недоволен, так как усиления его группировки не предполагалось, а возобновления атак Вердена требовали. Свое огорчение он пространно изливает в «Воспоминаниях» и жалуется на роль, которую играл в этих обстоятельствах начальник его штаба ген. фон-Кнобельсдорф — вместо того, чтобы поддержать взгляды своего командующего армией, он соглашался с начальником генерального штаба. По-моему, кронпринц правильно оценивал положение. Поскольку невозможно было в достаточной мере увеличить его силы, чтобы преодолеть наше сопротивление, было бы правильнее попытаться найти какой-либо другой участок, на котором мы оказались бы гораздо слабее.

Германский план действий предусматривал, таким образом, усиление в ближайшее время наступательной активности на правом берегу реки. Ген. фон-Мудра, который, как казалось командовал с недостаточным усердием и энергией, был перемещен на командование сектором Аргонн, а наступательная группа на правом берегу реки перешла в подчинение ген. фон-Лохова, который отличился со своим 3-м армейским корпусом во время атак против фронта Дуомон, Во.

Ген. Нивель принимает командование 2-й армией

Впоследствии для ведения операций французское командование наметило «комбинацию сражений», а именно: наступление на р. Сомме; оборона и наступление у Вердена, где мы намеревались, как только осуществится согласованное наступление союзников, (возобновить боевые действия в целях возвращения потерянных районов. Ставка, главнокомандующего намеревалась возобновить с этого момента обычный порядок руководства, т. е. оказывать свое воздействие на любом оперативном участке исключительно через командующих группами армий.

19 апреля ген. Кастельно сообщил мне по телефону из Шантильи, что главнокомандующий передаст мне вскоре — в момент перехода в резерв ген. Лангль-де-Кари — группу армий центра, постепенно восстанавливаемую из всех частей 2-й, 8-й, 4-й и 5-й армий. 2-я армия, командование которой должен [49] был принять ген. Нивель, перестанет непосредственно подчиняться Ставке главнокомандующего; продолжать же руководить ее операциями должен буду я при выполнении моих новых обязанностей.

Это известие меня нисколько не обрадовало. Я предпочел бы не удаляться от моих войск, прежде чем они не испытали под моим непосредственным руководством удовлетворения от больших ответных ударов, на которые я рассчитывал. Но время для этих ударов, как мне казалось, еще не наступило, и 3-му корпусу в конце апреля предстояло еще долгое время ожидать, пока он достигнет своей цели. Жестокая борьба шла в овраге Кайет, между фортами Сувиль и Дуомон. Батальоны дивизии Манжена настойчиво продвигались вперед шаг за шагом и методически цеплялись за выступы, подымавшиеся к форту Дуомон; они получили задачу окружить это крепостное сооружение и приблизиться к нему при помощи саперных работ, чтобы уменьшить до минимума расстояние для атаки. Проявленные ими мужество и выносливость для доведения до благоприятного результата этой крайне тяжелой работы превзошли наши ожидания. Ничего не могло быть более ободряющего, как видеть их с наблюдательного пункта в Сувиль ежедневно захватывающими по нескольку клочков земли и немедленно организующими их оборону. Смотря и любуясь ими, я часто думал, что они возродили лучшие традиции осады Севастополя, но насколько — под неумолимым огнем современных орудий, в атмосфере удушливого газа и под угрозой «огнеметов» — наши солдаты превосходили боевыми качествами своих предшественников в Крымской кампании! Неприятель ни на минуту не оставался пассивным: каждую группу смельчаков, которая появлялась перед ним, он встречал уничтожающим огнем минометов и мортир, а затем бросал один за другим свои контратакующие отряды. Жуткие схватки врукопашную разыгрывались между этими группами солдат, которые дрались за каждый клочок земли.

Глубока была моя печаль, когда объявленное мне решение необходимо было привести в исполнение. 1 мая в 00 часов я передал командование 2-й армией ген. Нивелю. Я организовал мой новый полевой штаб в Бар-ле-Дюк и принял все меры для наилучшего выполнения приказа, отданного 28-го главнокомандующим:

«Задачa ген. Петэна — обеспечить на всем фронте группы армий центра неприкосновенность позиций, а на Верденском фронте — овладеть фортом Дуомон». [50]

Мне было предписано, кроме того, снабжать верденскую армию в составе 24 дивизий за счет средств группы армий центра. Я должен был даже постараться уменьшить указанное число дивизий.

Итоги к 1 мая

(Схема 6)

Посмотрим, каковы были к этому моменту итоги двух месяцев сражения.

2-я армия насчитывала к 1 мая 13600 офицеров, 525 тыс, солдат, 170 тыс. лошадей и мулов, имея в своем составе 7 армейских корпусов{10}. Огромная численность армии охватывала не только бойцов. Работа служб поглощала значительное количество людей; кроме того, наша система частых и быстрых смен требовала присутствия на территории армии двойного количества войсковых соединений.

«Нория» заставила пропустить под Верденом, в общем, 40 дивизий, хотя это еще абсолютно не говорит о том, что все они были истощены. Действительно, большая часть этих дивизий, выведенная из боя перед окончательным своим истощением, занимала вначале спокойные участки и лишь позднее перебрасывалась на участки боевых операций. Их восстановление обеспечивалось большей частью возвращением из тыла раненых первого года войны, и только в конце марта началось пополнение молодыми людьми набора 1916 г.

Таким образом, несмотря на наши потери, достигавшие уже 3 тыс. офицеров и 130 тыс. солдат, положение нашего наличного состава еще не было критическим и набор солдат в возрасте 20 лет производился в очень небольшом количестве. Большая часть бойцов состояла из взрослых людей, «поседевших на полях сражения»; средний возраст их был от 25 до 26 лет. Они стойко переносили нечеловеческие испытания и мужественно выполняли свои тяжелые обязанности. Когда наступал момент выхода на позицию, они шли вперед твердым шагом, не думая об участи, которая их ожидала...

Страна оказывала им огромное доверие. В восторженных представлениях общественного мнения о героизме защитников Вердена были элементы преувеличения. Веря в существование каких-то мистических сил, общественное мнение было склонно не понимать действительных бедствий наших [51] солдат и ограниченности их возможностей; это и было причиной лихорадочного нетерпения общественного, мнения в ожидании и подталкивании скорейшего наступления, час которого еще не пробил. Тем не менее мы правильно оценивали высокое уважение к нам наших соотечественников и, чтобы [52] быть достойными его, стремились работать с каждым днем больше и лучше, чем это делали накануне.

Влияние нашего поразительного сопротивления распространилось далеко за пределы страны, и повсюду в лагере коалиции возродилась надежда. Каковы же должны были быть возможности объединенных сил союзников, если одна Франция сумела достичь таких результатов. Поздравительные письма не переставали получаться в Шантильи из столиц и полевых штабов дружественных стран. Англия первая присоединилась к нашему торжеству и готовилась к началу наступления. Ген. Кадорна, при своем визите на французский фронт, восхищался «спокойной выдержкой наших войск». Итальянские делегаты восторгались французской армией, утверждая, что она спасла Европу. Принц Александр Сербский, после того что он видел у Вердена, выразил свое восхищение кабинету министров. Французский посол в Петербурге получал от наших союзников на востоке свидетельства наиболее трогательного восхищения и обещание ближайшего и весьма активного сотрудничества.

Итак, Верден продолжал держаться. Истощение французской армии, в одиночестве вовлеченной на целых три месяца в сражение неслыханной силы, не внушало тревоги, а потому свобода действий нашего высшего командования оставалась обеспеченной. Перед нами 5-я германская армия располагала 7–8 корпусами{11}, имевшими, приблизительно, до 20 дивизий на передовых линиях с чрезвычайно мощной артиллерией и авиацией. Число дивизий, снятых с фронта, начиная с 21 февраля, не превосходило 7 или 8, а общая сумма германских сил, находившихся под Верденом, определялась в 26 дивизий. Эта цифра, значительно меньшая по сравнению с нашей, объяснялась тем, что противник применял другой метод комплектования. Растянутые в глубину дивизии восстанавливались своими собственными средствами, и войсковые части перестраивались на месте. В 20 или 30 км от позиций резервные депо дивизий, бригад или полков создавали свои передовые звенья пополнений, где солдаты пополняли свое военное обучение и ожидали очереди отправки на фронт. Такой способ питания армейских корпусов позволил им, в общем, держаться весьма длительный срок. Тем не менее полное истощение двух из них, 18-го и 3-го, было настолько абсолютным, что они не смогли ограничиться своим [53] обычным способом восстановления потерь на месте и были на короткое время сняты с фронта для реорганизации.

Очень трудно оценить потери противника; быть может, он никогда в них не признается. Однако, кронпринц писал о положении в июне месяце:

«Мне казалось чрезвычайно сомнительным, чтобы французы, которые применяли систему частой смены, имели в конце концов больше потерь, чем мы».

Я считаю это замечание верным, ибо оно относится ко второй половине сражения, т. е. к моменту, когда мы собирались взять в свои руки инициативу и когда немцы упорствовали в своих безуспешных попытках, но в течение двух месяцев (марта и апреля), — я так думаю, — потери противника были меньше наших. Если в своих повторных наступлениях они чаще оказывались более беззащитными, чем наши войска, и употребляли при этом иногда весьма уязвимые боевые порядки, то было совершенно очевидно, что их многочисленные снаряды, падавшие беспрерывно на ограниченное пространство, где действовали наши части, причиняли им огромные потери. Наоборот, наши батареи, менее многочисленные и гораздо хуже снабженные, не могли наносить таких же потерь войскам противника, расположенным на более широком пространстве с хорошо устроенными укрытиями и действовавшим в лесных районах, благоприятствовавших маскировке сосредоточения.

Немецкий набор рекрутов 1916 г. появился в боевых частях в начале года, т. е. несколько раньше, чем у нас, так что к концу апреля на сборных пунктах внутри страны оставалось около 900 тыс. солдат. Вспомнив, что их было 1 500 тыс. в конце 1916 г., мы можем отсюда заключить, что в состав действующей армии влилось от 500 до 600 тыс. солдат. 5-я германская армия, единственная из немецких армий, серьезно втянутая в бои в этот период времени, должна была поглотить большую часть пополнения. Мы полагаем, что ее потери, даже не сравнивая с нашими, были все же очень значительны.

Неудачи под Верденом отразились на общественном мнении в Германии. В конце апреля в «Гамбургер Нахрихтен» появилась весьма характерная статья, доказывавшая, что начатое большое сражение, якобы, привело к задержке наступления в Лотарингии.

«Всякий беспристрастный критик, — писал автор статьи, — хорошо знает, что крепость, которая составляет столь мощную систему опорных пунктов, не может быть захвачена быстро и что [54] успехи, которые мы одерживали до сих пор, составляют в современных условиях максимум возможного. Можно ли признать Верден неприступным или нет? Мы не будем обсуждать этого вопроса. Будущее даст нам ответ. Мы укажем только на результаты, которых мы уже добились. Цель войны заключалась в том, чтобы вывести из строя армии противника. Крепости сами по себе не имеют значения; они имеют ценность только как поддержка армии либо, при известных обстоятельствах, как исходное положение для наступления. Мы совсем недавно узнали, что большое французское наступление по направлению к Мецу было намечено на 15 апреля. Но 15 апреля прошло, и большое наступление не состоялось. Этого совершенно достаточно, чтобы показать, насколько наше наступление на Верден было эффективным».

Германия с ее сильнейшим военным могуществом, Германия, которая обладала в борьбе против Франции всеми преимуществами своей исключительной военной системы и превосходством материальных средств, замечательно приспособленных к требованиям современного сражения, — Германия не была больше уверена в будущем и начинала понимать, что звезда ее меркнет.

Во второй раз нам удалось предотвратить счастливый для Германии исход событий. [55]

Дальше