II. Эфиопский вопрос (17 июля — 3 октября 1935 года)

19 июля 1935 года. В Женеве состоялся съезд Объединения интеллигентов.

21 июля. Из-за болезни я не смог выехать в Карпантра, где Даладье произнес речь о присоединении партии к Общему фронту.

25 июля. Заседание совета министров. Чрезвычайные декреты были встречены не слишком плохо. Если бы не трудности с голландскими флоринами, биржа могла бы отметить повышение деловой активности. Лаваль поставил вопрос о принятии других мер и, в частности, о так называемых моральных декретах. Я настаивал на необходимости продолжать начатое дело, принимая: 1) уравнительные меры (например, обложение тантьем членов административных советов акционерных обществ); 2) меры экономической дефляции; 3) позитивные меры защиты интересов вкладчиков, изменив в случае надобности закон об акционерных обществах. Бонне в свою очередь заявил о необходимости экономической дефляции; он хотел бы, чтобы компаниям была предоставлена возможность рассчитаться по слишком обременительным займам путем предоставления им капиталов, необходимых для конверсии. Ренье заметил, что он понизил учетный процент Французского банка. Лаваль отмечал помощь, которую нам оказывает управляющий Французским банком. Я предложил лучше информировать общественное мнение о наших усилиях; оно должно знать, что бюджет в целом снизился с 51 миллиарда в 1932 году до 36 миллиардов в 1935 году.

Правительство решило применить в качестве максимальной санкции против демонстрантов на площади Оперы удержание четырехдневной заработной платы. Из 15 тысяч [687] демонстрантов было арестовано примерно 1500 человек. Это также составляет 10 процентов!

Затем Лаваль сделал сообщение об Эфиопском вопросе. Франция обязана учитывать интересы как Англии, так и Италии, а также интересы Лиги наций; Муссолини отклонил все сделанные ему предложения с просьбой изложить свои претензии. 18 июля Лаваль дал следующие инструкции нашему послу в Италии: 1) французское правительство, как и британское, не имеет достаточных аргументов, которые могли бы убедить правительство Эфиопии принять примирительно-арбитражную процедуру. Положение изменится, если итальянское правительство уполномочит нас сообщить Аддис-Абебе, что в том случае, если не будет достигнуто соглашения между четырьмя арбитрами, будет несомненно назначен пятый арбитр; 2) при нынешнем положении вещей в соответствии со второй резолюцией от 24 мая необходимо созвать заседание Совета; дата заседания не установлена, но оно должно состояться не позже 25 июля. Генеральный секретарь Лиги наций считает, что Совет совершенно не компетентен назначать пятого арбитра. Итальянское правительство могло бы, следовательно, счесть выгодным для себя заявить Совету Лиги наций, что затруднение, возникшее в Гааге, является следствием различного толкования полномочий комиссии, и попросить Совет дать свое толкование имеющегося соглашения. Если это предложение не будет принято, то Совет будет вынужден поставить вопрос по существу на основании статьи 15, на которую уже ссылается Эфиопия. Итальянскому правительству указывалось также на опасность, которую может повлечь для него отказ от участия в заседании Совета.

19 июля Лаваль послал нашему послу в Италии новые инструкции, которые он конфиденциально сообщил нашему послу в Англии. Муссолини положительно отзывается о лояльной и дружественной позиции Франции, о ее верности декларации от 7 января 1935 года. «Но, — писал Лаваль, — наше отношение к Италии обязывает нас дать понять Риму, что мы не можем ни поощрять, ни поддерживать действия, несовместимые с принципами, записанными в Уставе Лиги наций. Вся европейская политика Франции тесно связана с Лигой наций; именно на базе Лиги наций были заключены Локарнские соглашения, являющиеся основным фактором французской безопасности и в рамках которых были заключены конвенции, которые связывают нас [688] с нашими друзьями в Центральной Европе, и, наконец, лишь в Лиге наций стало возможным установление франко-британского сотрудничества.

Следовательно, разрыв Италии с Женевской организацией создал бы самые серьезные препятствия на пути нашей совместной политики, явился бы причиной возникновения напряженной обстановки в Центральной Европе, которую могла бы попытаться использовать Германия, и мог бы положить начало серьезнейшим осложнениям».

Я был полностью согласен с Лавалем относительно этих заявлений. В своей телеграмме от 19 июля он напоминал, что, не отступая от этих принципов, сделал все возможное, чтобы помочь Италии. Лаваль хотел бы добиться назначения пятого арбитра и убедить Муссолини умерить свои требования.

30 июля. Заседание совета министров. Итальянский вопрос по-прежнему находится в центре нашего внимания. Италия с трудом согласилась прислать в Женеву своего представителя; она желала обсуждать лишь Уал-Уальский инцидент в соответствии с резолюцией, принятой 24 мая Лигой наций. Лаваль намерен оставаться в намеченных им процедурных рамках; у него создается впечатление, заявил он нам, что он теряет время и что Муссолини хочет войны. Как сообщают, Абиссиния якобы закупила у Японии 10 миллионов патронов. Английское правительство будто бы разрешило провоз оружия через Сомали.

Так как срок, предусмотренный резолюцией от 24 мая, истек, то Совет Лиги наций снова должен рассматривать этот вопрос. Среди малых держав наметилась тенденция перенести урегулирование этого вопроса в Совет Ассамблеи. Итальянское правительство поднимает бесконечные процедурные вопросы.

Англия заявила о своей готовности заключить с нами двусторонний воздушный пакт.

В прошлое воскресенье в Клермон-Ферране состоялись неудачные для партии радикалов выборы депутата вместо умершего Маркомба. Движение в поддержку Народного фронта усилилось.

Ренье сообщил, что последний урожай винограда дал 90 миллионов гекталитров вина, в то время как потребление внутри страны составляет 77 миллионов. В связи с этим государство приняло ряд ограничительных мер, которые, во всяком случае, показывают, в какой степени частные интересы [689] превалируют над идеями, когда навязывается плановое хозяйство. Теперь речь идет о том, чтобы вырвать кусты на площади в 200 тысяч гектаров и увеличить перегонку винограда на спирт. Финансирование проекта обеспечивается реформой и расширением государственной винно-водочной монополии. Только государство будет закупать спирт и перепродавать его промышленникам, причем по более высокой цене, чем они платят сейчас. Виноделы юга снова навязывали нам свой закон. Я пытался убедить своих коллег, что это приведет к повышению цен на вино в то самое время, когда мы сообщаем о дефляции цен. Ренье зачитал очень сложный декрет; по моему мнению, было бы проще перечислить то, что осталось разрешенным, чем все то, что запрещено.

Подготовляется военное соглашение между Венгрией и Германией.

8 августа 1935 года. Заседание Совета кабинета. Лаваль представил нам новую серию декретов. За последние дни усилилось движение против финансовых мероприятий; серьезные инциденты произошли в Тулоне и особенно в Бресте; становилось очевидным, что Народный фронт расширяется.

Берар представил свои законопроекты о «демаршах» и об изменении закона об акционерных обществах. Ренье предложил целую серию декретов. Декреты Фроссара показались мне очень удачными. В 18 часов 10 минут нам сообщили о захвате Тулонского почтамта. По моему настоянию было принято решение об обеспечении почтовой связи при помощи авиации и о замене телеграфной связи радиосвязью.

В 19 часов состоялось заседание совета министров для подписания декретов, которые были 9 августа опубликованы в «Журналь оффисьель». Лаваль поставил нас в известность о трудностях, с которыми ему пришлось столкнуться в Женеве в связи с итало-абиссинским вопросом. У него довольно мало надежды на мирное урегулирование этого дела. Его план состоит в сохранении нашей дружбы с Италией и в еще большей степени — наших связей с Англией и нашей верности Лиге наций. Его рассказ был очень прост и, по-видимому, вполне правилен.

Учетный процент снизился до 3 процентов, ссуды под ценные бумаги — до 4 процентов, ссуды под боны казначейства — до 3,5 процентов. В течение второй половины августа [690] движение против чрезвычайных декретов несколько утихло. На заседании Генерального совета департамента Роны я добился голосования резолюции, требующей разоружения мятежных лиг; несмотря на предложение префекта предварительно обсудить, следует ли рассматривать данный вопрос на этом заседании, резолюция была принята. Бонневе с нескрываемым удовлетворением голосовал вместе с представителями левых партий.

28 августа. Заседание совета министров. Я был назначен делегатом в Женеву; но я заявил, что если мне придется заниматься итало-абиссинским вопросом, я буду действовать в соответствии со своими убеждениями. Лаваль согласился; он дал пояснения к франко-итало-английскому проекту об установлении мандата над Эфиопией, который стал теперь франко-английским проектом, призванным заменить договор 1906 года{191}, при соблюдении принципа независимости Эфиопии. Алоизи{192} не принял этого проекта; кроме того, не было проведено консультации с Эфиопией. Алоизи представил другие предложения, обеспечивающие политическое господство Италии. Англия согласна на уступку Эфиопией Огадена при условии передачи ей порта Зейла. Муссолини утверждал, что договоры гарантируют целостность Абиссинии, а не ее независимость. Следовало бы пересмотреть итало-английские переговоры 1891–1894 и 1902–1903 годов, трехсторонний договор 1906 года, а также англо-итальянское соглашение 1925 года.

Лаваль заявил, что в Риме он лишь признал экономическую незаинтересованность Франции; в письме, которое он нам зачитал, действительно говорится только об интерпретации декабрьского соглашения 1906 года в экономическом плане. В ходе последних переговоров Лаваль подчеркнул, что в политических вопросах он намерен придерживаться решений Лиги наций. В этом суть конфликта: Англия и Франция согласны на экономические решения; Италия же хочет политических решений. Возражая против этих притязаний, Англия ссылается, в частности, на статью [691] 10 Устава Лиги наций. Муссолини отклонил все предложения трехсторонней конференции; по его признанию, он намерен уничтожить военные силы Абиссинии, насчитывающие 450 тысяч человек; для него неприемлемы «туманные формулировки в духе Лиги наций»; он послал в Африку 200 тысяч солдат, затратив на это 2 миллиарда лир. Он отказался от проведения каких бы то ни было переговоров до Женевы. Иден заявил, что он не видит никакой возможности прийти к соглашению по этому вопросу. Италия согласилась участвовать в работе Ассамблеи Лиги наций и готовится к выступлению в защиту своей позиции. Чувствовалось, что Лаваль относился к Абиссинии со скрытой враждебностью и сожалел о ее принятии в Лигу наций; он полагал, что Англия не потребует на Ассамблее применения санкций, а выступит за коллективные действия. «Британская мощь больше не существует», — заявил Лаваль. Он намерен был еще раз воздействовать на Англию с тем, чтобы она «умерила» свои требования; он уверен, что в случае применения санкций Италия нападет на Англию.

Итак, карты раскрыты. Я категорически изложил свою точку зрения: «Да, необходимы переговоры до конца, да, следует воздерживаться от резких санкций. Но если наступит такой момент, когда придется выбирать между Великобританией и Муссолини, я не стану колебаться и десяти секунд: я пойду вместе с Великобританией. Я не хочу отрекаться от Лиги наций, являющейся оплотом нашей безопасности». Я подчеркнул свою верность доктрине, кратко сформулированной в телеграмме Лаваля от 19 июля. Фабри выразил свои проитальянские симпатии. «Я никогда не буду голосовать за санкции», — заявил Лаваль. — «Я никогда не отрекусь ни от Англии, ни от Лиги наций», — ответил я. Позиции определились. Ни разу еще мой конфликт с Лавалем не принимал столь острой формы.

Заявление, сделанное Лавалем на Совете Лиги наций, в какой-то степени успокоило меня:

«Я хотел бы сделать краткое заявление в дополнение того, что сообщил вам господин Иден о наших переговорах: Франция по-прежнему горячо поддерживает усилия по примирению, предпринятые под эгидой Лиги наций; она по-прежнему убеждена, что мир можно еще обеспечить, действуя в соответствии с Уставом Лиги наций. Это означает, что при исполнении задачи, которая отныне возложена на Совет, он может полностью рассчитывать на сотрудничество представителя Франции. [692]

Я не хочу верить, что это последнее усилие будет напрасным и что невозможно добиться справедливого урегулирования, способного обеспечить удовлетворение законных требований Италии при уважении основных суверенных прав Эфиопии.

Сейчас перед нами выступит наш итальянский коллега; я не сомневаюсь, что его претензии будут рассмотрены Советом самым тщательным образом. Я убежден, что представитель Итальянского королевства со своей стороны встретит предложения, которые могут быть ему сделаны, в духе самого широкого примирения.

Устав связывает нас всех. Вы только что выслушали выступление представителя Соединенного Королевства, который заявил о верности своей страны принципу коллективной безопасности, выразителем которого является Лига наций. Подобное утверждение радует представителя Франции более чем кого бы то ни было. Я не хочу ссылаться на прошлое, но я вправе сказать, что ни одно правительство не защищало с таким рвением, как правительство Франции, этот принцип, на котором основаны все международные обязательства моей страны. Сейчас мир задает себе вопрос: сумеет ли женевский институт выдержать испытание, которое ему предстоит. Моя вера в будущее Лиги наций непоколебима. Скоро год как я имею честь представлять здесь правительство республики, и за все это время, преодолевая самые опасные затруднения, Совет с неизменным успехом справлялся со своей высокой и благородной миссией. Благодаря лояльному содействию Соединенного Королевства, Италии и других держав были урегулированы проблема Саара и венгро-югославский спор. Тесное, смелое и благородное сотрудничество всех представленных здесь ответственных правительств позволило нам устранить в ряде случаев угрозу войны.

Я не собираюсь напоминать вам все, что Лига наций имеет в своем активе; чтобы укрепить наши надежды, достаточно и этого. Мы будем продолжать свои усилия. Мы исполним свой долг членов Лиги наций, не пренебрегая ничем ради достижения мирного разрешения рассматриваемого нами спора. Все «мы заботимся о соблюдении обязательств Устава. Все мы полны решимости служить делу мира».

Никогда еще «дух Лиги наций», повторяя, выражение Муссолини, не был воплощен в более ортодоксальной речи. [693]

Неужели я ошибался относительно истинных намерений Пьера Лаваля?

8 сентября Лаваль телеграфировал французскому послу в Лондоне, предложив ему поставить перед британским правительством конкретный вопрос относительно готовности Англии выступить в духе немедленной и эффективной солидарности в случае нарушения Устава и применения силы в Европе. (Донесения французского посла в Лондоне, № 1634–1640). «Опасаясь неблагоприятного развития итало-эфиопского конфликта и военного выступления Италии, сэр Сэмюэль Хор пришел к выводу, что в случае явной агрессии со стороны Италии необходимо, в силу статьи 16 Устава, прибегнуть к немедленным санкциям. Несомненно, с правовой точки зрения Устав в этом случае применим, поскольку Эфиопия является — правильно или неправильно — членом Лиги наций. Со своей стороны в своих вчерашних заявлениях я также подтвердил верность Франции принципам и процедуре Устава. Тем не менее, когда речь идет о государстве, занимающем в европейской политике такое большое место, как Италия, французское правительство считает своим долгом подумать о фактическом положении, которое могло бы возникнуть в случае применения санкций, иными словами, об осложнении и расширении вооруженного конфликта, который, в случае невозможности помешать его возникновению, напротив, надлежало бы ограничить в пространстве и времени».

Лаваль напоминал при этом, что до сих пор британское правительство уклонялось от принятия каких бы то ни было обязательств в рамках всеобщей системы взаимопомощи, в частности в 1930 году, во время морской конференции. «Английское правительство должно понять, — писал Пьер Лаваль, — что в настоящее время мы вправе задать себе вопрос, не могли ли измениться основные принципы британской политики в такой степени, чтобы гарантировать нам отныне в Европе, в любом случае и при аналогичных условиях, такое же эффективное выполнение своих обязательств, которого она требует сегодня. В связи с тем, что в декларации от 11 декабря 1932 года английское правительство провозгласило принцип отказа от применения силы в Европе, готово ли оно теперь уточнить, что во всех случаях, когда будет констатировано применение силы со стороны какого-либо европейского государства, члена или нечлена Лиги наций, Великобритания возьмет на себя обязательство [694] немедленно и эффективно применить против такого государства все санкции, предусмотренные статьей 16? Вопрос этот может быть поставлен в еще более конкретной форме: если применение санкций было бы признано возможным и необходимым в случае с Италией и привело бы к расширению конфликта в Европе и Германия захотела бы воспользоваться этим обстоятельством для того, чтобы осуществить свои планы в Австрии, что будет делать Англия? Сочтет ли она себя обязанной гарантировать независимость Австрии, от чего она до сих пор отказывалась? Мне известно, что лондонское правительство не любит основывать свои обязательства на гипотезах. Однако рассматриваемая возможность слишком непосредственно связана с нынешним кризисом, чтобы мы не имели права на точный ответ». Телеграмма от 8 сентября предлагала нашему послу поставить эти вопросы перед министром иностранных дел Англии в порядке информации, не связывая правительство Франции.

* * *

Я прибыл в Женеву 8 сентября вместе с Поль Бонкуром. По правде сказать, ознакомившись на заседании совета министров с взглядами Лаваля на итало-эфиопский конфликт, я принял это поручение не без некоторого беспокойства. Речь Лаваля в Совете Лиги наций, полностью отвечавшая принципам этой организации, явилась для меня приятной неожиданностью. Чем объяснить такую перемену? Я не осмеливаюсь думать, что этому способствовало мое выступление. По-видимому, в дело вмешались Кэ д'Орсе и Леже{193}. Вопреки моим опасениям Лаваль не рассорился с Англией. Он содействовал образованию Комиссии пяти, которая в настоящее время занимается разбором конфликта. По прибытии в Женеву я был проинформирован Леже; он почти не надеется на мирное урегулирование. Италия и Эфиопия занимают одинаково непримиримые позиции.

Понедельник, 9 сентября, ушел на всякого рода формальности и выборы. Я завтракал с Политисом{194}, который [695] с присущей ему прямотой резко выступает против претензий Италии. Председателем Ассамблеи был избран Бенеш. При выборах вице-председателей на первом месте оказалась Франция, получившая 46 голосов из 50 (Англия и Италия получили 41 голос). Это было явным доказательством влияния, которым пользуется наша страна. Россия оказалась забаллотированной; это произошло не в силу какого-то политического маневра, а потому, что выставленные ею неожиданные кандидатуры вызвали раскол голосов; постараемся уладить этот инцидент.

10-го утром вернулся Лаваль.

Я долго беседовал с Жезом{195} по поводу Эфиопии. Он сообщил мне, что уполномочен предложить ряд уступок, но что негус никогда не согласится на итальянский контроль в какой бы то ни было форме, так как иначе он будет дезавуирован своим народом и даже убит. Я подсказал ему следующую мысль: если негус отклонит предложения, которые будут ему сделаны, то, может быть, ему стоит самому выдвинуть идею всеобщего контроля со стороны Лиги наций, членом которой является Абиссиния. Я посоветовал также, чтобы в случае объявления войны Италией негус не ответил таким же объявлением. Жез согласился изучить эти предложения, которые я и сам хотел обдумать. По его мнению, Италия сможет довольно легко завладеть пограничными районами Абиссинии, но не самой страной.

Сегодня произошла встреча между Хором и Лавалем. Вечером 9 сентября Иден сообщил мне, что Алоизи по-прежнему непримирим, но зато Англия и Франция приходят к согласию и Хор выступит с речью, которая должна понравиться французам.

В Бюро Ассамблеи с помощью Ван-Зееланда был урегулирован инцидент с Россией.

Среда, 11 сентября. Вчерашнее заседание Комитета пяти не дало никаких результатов. От имени Муссолини Алоизи продолжал отклонять все предложения. Лаваль познакомил меня с посланной им в Рим телеграммой, в которой он умоляет Муссолини принять во внимание невозможность для Франции отказаться от линии Лиги наций. Муссолини возразил, что он не принимает этого; однако на него должно было произвести впечатление изменение позиции французской печати, до сих пор слепо стоявшей на стороне Италии [696] Д'Аннунцио направил президенту Франции бестактное письмо.

В 11 часов утра на трибуну Ассамблеи поднялся сэр Сэмюэль Хор. Элегантная осанка, тонкие черты лица, высокий открытый лоб. Он почти не жестикулировал, лишь изредка подчеркивал свою речь мягким движением правой руки. Его ясный голос отчетливо слышен в абсолютной тишине переполненного зала Ассамблеи. Я восхищался его спокойствием, самообладанием, его механической, ровной, спокойной манерой речи без всякой патетики, без резких телодвижений. Он произносит фразу за фразой, не делая особого ударения ни на одной из них. Речь его обращена не к Ассамблее, а к председателю. Было бы напрасным трудом искать в ней какой-то след волнения или желания взволновать. Это простое изложение доводов, стремление убедить, не прибегая ни к каким ухищрениям. Только к концу оратор несколько оживился. Речь его была очень хорошо принята Ассамблеей. Однако в зале царит скорее смятение, чем энтузиазм.

Сэр Сэмюэль Хор заявил, что в своей политике, лишенной всякого национального эгоизма, Англия придерживается Лиги наций и принципа коллективной безопасности. Он говорил о безошибочности британского инстинкта, о решимости правительства Англии не возвращаться к осужденной системе союзов и о его готовности поставить свое влияние на службу международной справедливости. «Возможно, что нашим друзьям за границей было порою нелегко следить за эволюцией британской мысли; и порой трудно понять психологию британского народа. В самом деле, даже благожелательные критики считают нас странным народом, который часто стоит в стороне от вопросов, имеющих жизненный интерес для других стран, и который занят главным образом своими обычаями, своими симпатиями и предрассудками. Что касается критиков, настроенных к нам менее благосклонно, то наша политика давала им повод для гораздо более горьких обвинений».

«На этой Ассамблее, — продолжал сэр Сэмюэль Хор, — я самый последний из тех, кто мог бы выступить поборником национальной непогрешимости или отказаться признать ошибки, которые, без сомнения, допускались в прошлом правительством Его Величества в Соединенном Королевстве и английским народом, как и всеми другими правительствами и народами. Но я убежден, что, несмотря на [697] свои национальные недостатки и ошибки, английское общественное мнение проявило в общем весьма надежный инстинкт в решении серьезных вопросов, сумев занять в критические моменты твердую, справедливую и здравую позицию. Вступая в Лигу наций, английский народ руководствовался отнюдь не эгоистическими побуждениями. Он убедился в том, что старая система союзов непригодна для предотвращения мировой войны, и его практический ум стремился поэтому найти более эффективный инструмент мира. После четырехлетних бедствий он старался предпринять все усилия, чтобы помешать вовлечению не только своей страны, но и всего мира в новую аналогичную катастрофу. Он был полон решимости бросить всю тяжесть своего могущества на чашу весов международного мира и международного порядка». («They were determined to throw the whole weight of their strength into the scales of international peace and international order».) Сэр Сэмюэль Хор давал, таким образом, публичный ответ на телеграмму Лаваля от 8 сентября. В своей речи, имевшей существенное историческое значение, он подтвердил, что Лига наций воплощает идеал англичан. «В нашей политике, — подчеркнул он, — мы не руководствуемся абсолютно никакими эгоистическими или империалистическими мотивами». Однако недостаточно иметь и определить свой идеал; необходимо претворить его в жизнь. Лига наций не является ни сверхгосударством, ни четко выраженным единством; государства-члены остаются суверенными, будучи при этом связаны обязательствами Устава. При этом коллективная безопасность — это не только статья 16, но весь Устав в целом. Она предполагает строгое соблюдение всех принятых обязательств: стремиться к мирному урегулированию всех разногласий не прибегая к войне; принимать коллективные действия для прекращения войны в случае ее возникновения. Таковы принципы, выдвинутые сэром Сэмюэлем Хором в связи с сложившейся ситуацией. Государства не разоружились; более того, они перевооружаются; образовался «порочный круг необеспеченной безопасности». Ряд больших государств ушли из Лиги наций. Тем не менее Великобритания намерена выполнить обязательства, налагаемые на нее Уставом. «Малые нации имеют право на независимое существование и на коллективную защиту, призванную помочь им отстоять свою национальную жизнь». («We believe [698] thai small nations are entitled to a life of their own and to such protection as can collectively be afforded to them in the maintenance of their national life»). Отсталые народы (backward nations) имеют право рассчитывать на помощь со стороны более развитых народов (more advanced peoples). Остановившись затем на вопросе о распределении сырьевых ресурсов, сэр Сэмюэль Хор вновь подтвердил свои заявления и обязательства. «Политика правительства Его Величества была всегда основана на непоколебимой верности Лиге наций и всем защищаемым ею принципам. И вопрос, который мы разбираем в настоящее время, никоим образом не представляет исключения из этого правила; напротив, он является следствием его применения. («The case now before us is no exception but, on the contrary, the continuance of that rule».) Последняя реакция общественности свидетельствует о том, что английский народ всецело поддерживает правительство в его решимости полностью и безоговорочно выполнить обязательства, вытекающие из членства Англии в Лиге наций, решимости, являющейся одной из основ ее внешней политики, как мы неоднократно провозглашали... В соответствии со своими точными и ясными обязательствами Лига наций, а вместе с ней и моя страна, выступает за коллективное соблюдение Устава в целом и, в частности, за решительное коллективное сопротивление любым актам неспровоцированной агрессии. («In conformity with its precise and explicit obligations the League stands, and my country stands with it, for the collective maintenance of the Covenant in its entirety and particularly for steady and collective resistance to all acts of unprovoked aggression».) Позиция английской нации на протяжении последних недель ясно доказала, что это не изменчивое и временное настроение, а принцип международного поведения, верность которому народ и правительство Англии будут твердо хранить везде и всегда» («a principle of international conduct to which they and their Government hold with firm, enduring and universal persistence»). Эта последняя фраза являлась, по-видимому, прямым ответом на вопрос, поставленный Лавалем 8 сентября. Речь Хора вновь вернула нас к временам женевского протокола. Наконец-то Великобритания брала на себя обязательства и тем самым политическое и моральное руководство Ассмаблеей. Она заняла позицию, которую я целиком разделяю: «Верность Уставу, только Уставу, Уставу в целом». [699] Англия заговорила языком, которого я ждал в течение одиннадцати лет. Но это пока лишь холодный свет. Теперь необходима была французская теплота.

* * *

В тот же день, в среду, 11 сентября, в 16 часов на трибуну поднялся представитель Эфиопии и произнес простую, но своеобразную речь, проникнутую заботой о высокой нравственности и упованием на божью милость. Эфиопия требовала посылки международной комиссии по расследованию. Она готова была принять «любое разумное предложение». Она с должным вниманием отнесется к экономическим интересам и к требованиям прогресса цивилизации. Она взывала «к сердцу человечества»; она хотела «способствовать сохранению мира в божьем царстве на земле».

Сэр Сэмюэль Хор, принимая мои поздравления, настаивал на том, чтобы Франция дала свой ответ.

Четверг, 12 сентября. Мне по-прежнему неизвестны намерения Лаваля, с которым я не виделся. Ван-Зееланд сообщил мне, что Бельгия поддержит Лигу наций на все «сто процентов». Повсюду задают один и тот же вопрос: «Как поступит, что скажет Франция?» Лаваль разыскал меня на Ассамблее, чтобы узнать мое мнение о подготовленной им речи. То, что он мне сообщил, на мой взгляд, соответствует традиционной доктрине Франции, хотя в речи имеется ряд шпилек в адрес Англии, которые я посоветовал ему смягчить.

Министр иностранных дел Нидерландов г-н де Грефф выразил недовольство нападками на идею коллективной безопасности и высказался в поддержку Лиги наций. В свою очередь он также затронул вопрос о распределении сырьевых ресурсов, актуальность которого в этом году ощущается повсеместно, потребовав, однако, чтобы этот вопрос был разрешен в соответствии с принципами права. Он высказался за экономическую политику открытых дверей. «Необходимо, — заявил он, — чтобы, принимая решение, каждый осознал свою ответственность». Речь де Греффа имела большой успех. Министр иностранных дел Швеции Сандлер, также встреченный громкими аплодисментами, подчеркнул интерес малых государств к обсуждаемым вопросам. «Проблема рабства касается не только Италии; она должна интересовать всю Лигу наций». [700]

Таким образом, мнение мировой общественности постепенно определялось. Мужественно и ясно изложил свою точку зрения Ван-Зееланд. Он согласен нести свою долю бремени коллективных решений и полностью поддержал представителя Великобритании. «Бельгия до конца выполнит свои обязательства».

Завтрак с Хором и Иденом. После завтрака Лаваль, Поль Бонкур, Бонне и я обменялись мнениями относительно принципиального содержания подготавливаемой Лавалем речи. В пятницу, 13 сентября, до начала заседания, Лаваль передал мне текст своего выступления. По моему предложению он внес в текст ряд поправок, усиливавших места, где говорилось о нашей верности Лиге наций и о франко-британской солидарности.

Взяв слово и напомнив о своих заявлениях в Совет Лиги наций, Лаваль вновь подтвердил верность Франции Уставу и ее решимость выполнить свои обязательства и всемерно содействовать росту авторитета высшего международного института. Со времени протокола 1924 года и вплоть до конференции по разоружению Франция постоянно поддерживала доктрину коллективной безопасности. «Устав, — заявил Лаваль, — остается для нас международным законом. Разве мы можем допустить ослабление этого закона? Это означало бы измену нашему идеалу и противоречило бы нашим интересам. Политика Франции всецело основывается на принципах Лиги наций... Любое посягательство на женевский институт явилось бы посягательством на нашу безопасность. Заявляя о нашей верности Уставу, я лишь повторяю и подтверждаю все заявления, с которыми выступали с этой трибуны представители моей страны...»

Трудно было сделать более определенное заявление. Лаваль поздравил сэра Сэмюэля Хора с его речью, «явившейся новым свидетельством либеральной традиции Англии и свойственного ей чувства универсальности. Солидарность в принятии ответственных решений любого порядка, при любых обстоятельствах места и времени, к которой обязывает на будущее подобное заявление, является важной вехой в истории Лиги наций, — справедливо указывал он. — Я радуюсь этому вместе с моей страной, которая понимает всю необходимость тесного сотрудничества с Великобританией во имя защиты мира и спасения Европы». Далее Лаваль напомнил о программе 3 февраля. «Это было моей [701] чудесной мечтой. Неужели она близка к осуществлению?» Он напомнил о римских соглашениях, о соглашениях в Стрезе, о своих усилиях добиться примирения. В заключение он заявил: «В Комитете пяти мы изучаем все предложения, способные удовлетворить законные требования Италии в той мере, в какой это совместимо с уважением суверенитета другого государства, являющегося членом Лиги наций. Необходимо, чтобы все знали, что между Францией и Великобританией нет никаких разногласий в деле, эффективных поисков мирного решения... Всех нас связывают узы солидарности, которая укажет нам наш долг. Наши обязательства записаны в Уставе. Франция не намерена уклоняться от их выполнения».

Речь Лаваля, неоднократно прерывавшаяся аплодисментами, была очень хорошо принята всей Ассамблеей. Когда Лаваль сходил с трибуны, его остановил и поздравил сэр Сэмюэль Хор. Его поздравили также Ван-Зееланд, Политис, Осусский, Мадариага и Бек. Иден любезно поблагодарил меня за ту роль, которую я, по его мнению, сыграл при подготовке выступления. 13-го я получил записку от Гастона Жеза, в которой говорилось: «Не нахожу слов, чтобы выразить вам свою признательность за благотворное влияние, оказанное вами при окончательной редакции французской декларации. Особое внимание обращает на себя конец выступления. Я последовал вашим добрым советам. Как стало известно, сегодня вечером император выступит с заявлением по радио. Не будет ли это ответом на посланные ему мною телеграммы?»

На трибуне Ассамблеи один оратор сменял другого. Представитель Южно-Африканского Союза Те Уотерс отметил беспокойство, вызванное в его стране стремлением некоторых европейских государств к новому расчленению Африки, а также угрозой уничтожения одной из последних суверенных стран этого континента. «Если допустят это преступление, если Африка будет использована Европой в своих корыстных планах и целях, — заявил он, — то настанет час — и мы глубоко убеждены в этом, — когда, вооружившись, она восстанет и добьется свободы, как это уже случалось прежде в ее долгой и мрачной истории. И тогда она снова впадет в то состояние первобытного варварства, на преодоление которого мы затратили на Юге столько усилий». Те Уотерс выразил свое удовлетворение по поводу того, что представитель Франции нарушил свое [702] молчание, так как «правительство и народ Южной Африки с законным основанием считают великую французскую нацию, обладающую столь высокой культурой, основным оплотом коллективной системы и самым эффективным поборником коллективных действий и коллективной безопасности... Было бы непостижимо, если бы Франция продолжала колебаться в утверждении той идеи, что все мы связаны обязательствами, принятыми нами на себя согласно Уставу Лиги наций, и торжественными формулировками Парижского пакта».

Замечательные дебаты! Впервые за все время, прошедшее со дня обсуждения протокола 1924 года, прозвучал голос международной совести; мир стремился к единству на основе разума. Выступление министра иностранных дел Португалии г-на Монтейро в защиту Устава было проникнуто глубоко возвышенными мыслями. Малая Антанта также стоит на позиции коллективной безопасности: ее точка зрения была изложена Пуричем. Представители Скандинавских стран и Латвии высказались в том же духе. Теперь международное согласие было достигнуто. Я нахожу, что сами итальянцы смягчили свою позицию. Барон Алоизи, зная о моей любви к народу Италии и о моих симпатиях к нему лично, просил меня о содействии, не подозревая, что это несовместимо с моими убеждениями.

Настала очередь Литвинова. Он впервые участвовал в общей дискуссии. Он держался очень скромно; похвалил деятельность Лиги наций, оспаривал тезис барона Алоизи об агрессии, выразил сожаление, что конференция по разоружению не была преобразована, как он предлагал, в постоянную конференцию мира, возобновил свое предложение о всеобщем полном разоружении, выразил сожаление по поводу того, что Восточный пакт не получил более широкого применения, одобрил франко-английское соглашение от 3 февраля и приветствовал речь сэра Сэмюэля Хора, которая, по его мнению, является благоприятным предзнаменованием для будущего Лиги наций. Литвинов предпочел бы обсудить вопрос о мире в целом, не ограничиваясь рассмотрением итало-абиссинского конфликта; однако Советское правительство рассмотрит и этот конфликт со всей беспристрастностью и решимостью. Советский Союз принципиально враждебен любым проявлениям империализма, он выполнит все свои международные обязательства; он не [703] хочет повторения недавних ордалий{196}. Литвинов выступал по-английски. Его последними словами было: «No more of such Ordalies».

* * *

Задержавшись 16 и 17 сентября в Лионе из-за плохого самочувствия, я возвратился в Женеву 18 сентября. Комитет пяти уже закончил свою работу, подготовив проект итало-абиссинского соглашения. Проект предусматривал территориальные уступки со стороны Франции и Великобритании в пользу Италии, а также установление международного контрольного мандата с ее участием. Однако уже вечером в среду, 18 сентября, стало известно, что Муссолини отклонил этот проект. На следующий день в четверг, было опубликовано его интервью, в котором он заявлял, что не желает коллекционировать пустыни. Он поднял на смех уступки, бескорыстно сделанные Францией. Великобритания проявляла все большую твердость; точнее говоря, она не намерена отступать от однажды принятого решения. Обманутый в своих надеждах, Лаваль вечером 18 сентября произвел на меня впечатление человека, убежденного в невозможности соглашения. «Имеется лишь полшанса на успех», — сказал он мне. Он был особенно настроен против русских, обвиняя их в том, что они хотели бы заменить его мною. Действительно, на банкете представителей международной печати мне был оказан самый теплый, братский прием, в то время как часть французской печати обрушилась на меня с нападками. Особенно отличился де Кериллис, а также газета «Тан», которая потребовала, чтобы представители Франции в Женеве были «честными в своем рвении»; все это меня смешит. Два сенатора из департамента Об, бескорыстие которых обычно весьма относительно, выступили в поддержку Италии. Лаваль, разумеется, против принятия каких бы то ни было военных санкций. Он согласен в лучшем случае на экономические санкции. Я заявил ему, что на его месте, убедившись в истинных намерениях Муссолини, я предпринял бы поиски [704] такой линии, на основе которой можно было бы добиться единодушия Лиги наций по вопросу необходимых действий. По моему мнению, это было бы самым «честным» и наименее опасным для Франции решением.

19 сентября Лаваль послал из Женевы французскому послу в Риме следующие инструкции:

«Я уже телеграфировал вам анализ предложений, передать которые барону Алоизи было поручено председателю Комитета пяти г-ну Мадариага, а также резюме франко-британского заявления, приложенного к этому документу. Прошу вас добиться аудиенции у г-на Муссолини с тем, чтобы сообщить ему мое мнение.

Мне нет необходимости напоминать о тех усилиях, которые были предприняты мною для того, чтобы добиться удовлетворения «законных требований Италии», как было сказано мною в выступлении на Ассамблее. В ходе обсуждения, прошедшего без каких бы то ни было инцидентов, Комитет пяти одобрил предложения, выдвинутые в качестве основы для переговоров. Правительство Италии должно определить свое решение. Оно должно принять или отклонить предлагаемый ему текст. Настал момент, когда Муссолини должен сопоставить опасность разрыва с выгодами соглашения. Мне нет необходимости говорить о том, что я более всего желаю, чтобы г-н Муссолини согласился на переговоры.

Простое отклонение предложений Комитета пяти или же отказ г-на Муссолини от переговоров подтвердили бы и без того широко распространенное подозрение, что он систематически противится всякому мирному урегулированию конфликта. Это привело бы к бесполезному и опасному осложнению его международных позиций. Я слишком опасаюсь раскола фронта Стрезы, чтобы не бояться подобной возможности. По моему мнению, итальянскому правительству не следует отклонять наш проект. Выражая эту точку зрения, я исхожу из чувства дружбы, связывающего мою страну с Италией. Г-н Муссолини будет, без сомнения, удивлен, не найдя в проекте уточнений, которых он вправе был бы ожидать: не определен состав международных органов, не уточнены их функции. Он, конечно, обратит внимание на то, что в предусмотренных постановлениях нет специального упоминания об Италии. Вы можете заявить г-ну Муссолини, что в силу своего международного характера эти формулы не могли быть составлены иначе. Если [705] он согласится с предлагаемой ему основой для дискуссии, то ему будет предоставлена возможность поставить любые вопросы и требовать любых уточнений и справок относительно проведения в жизнь проекта Комитета пяти. Тем самым он докажет свою волю к сотрудничеству и воздаст должное замечательным усилиям к примирению, предпринятым Советом Лиги наций.

Я констатировал в Женеве столь большое желание добиться примирения, что он может надеяться на ответы, способные рассеять беспокойство, которое может вызвать у него этот проект. Реальные факты, скрывающиеся за этими формулами международного характера, не замедлят проявить себя. Он убедится в этом, детально изучив наши предложения. Если он уполномочит итальянскую делегацию приступить к переговорам, он может рассчитывать на мою всемерную поддержку. Я не пожалею усилий, чтобы поддержать требования Италии, если они не будут противоречить Уставу Лиги наций. Я изложил барону Алоизи причины, в силу которых я присоединился к британскому предложению об эвентуальном отказе в пользу Эфиопии от ряда территорий пограничного района английского Сомали и побережья французского Сомали. Я согласился на эту жертву, чтобы компенсировать негуса за территориальные уступки, которые он должен будет сделать Италии. Мне известно, что г-н Муссолини отклонил это предложение Англии. Однако теперь, в связи с нашим планом, предусматривающим для Эфиопии новый режим, я полагаю, г-н Муссолини не может не видеть всех выгод принятия такой системы. Я рассчитываю на то, что вы скажете г-ну Муссолини, какое огромное значение я придаю его согласию участвовать в переговорах. Скажите ему, что я поручил вам передать ему это послание, руководствуясь чувством доверия и дружбы.

Пьер Лаваль, передано Ш. Роша»

Пресса не дремала. «Мы хотим мира», — восклицал 19 сентября в газете «Ла Журне эндюстриэль» К. Ж. Жинью, весьма симпатизировавший главе правительства. «Мы не прислужники коммунизма, этого проповедника войны». В тот же день в газете «Эко де Пари» Анри де Кериллис, поздравляя Дорио в связи сего исключением из III Интернационала, обрушился на меня за мои симпатии к Советскому Союзу, якобы «принимающие совершенно бредовые [706] формы». Все это позволило мне сделать ряд любопытных сопоставлений. «Необходимо, — писал он, — решительно покончить с этим невыносимым русским «интервенционизмом». Нынешнее правительство в первую очередь заинтересовано в решительных действиях. Ультиматум Москве и в случае необходимости — угроза... которая будет понята!» Итак, для того, чтобы щадить Италию, нужно рисковать войной с Советским Союзом. Позднее мы увидим, как Анри де Кериллис будет выражать иные настроения. В тот же день в газете «Тан» был заклеймен «агрессивный пацифизм», причем не обошлось без нападок на меня. Лондонская газета «Таймс» встревоженно вопрошала, будет ли французское правительство хранить верность обязательствам.

Заседание совета министров 21 сентября в Рамбуйе. Перед заседанием Пьетри поздравил меня с «работой» в Женеве. Лаваль зачитал нам инструкции, посланные им 28 августа в Рим, и ответ Муссолини от 3 сентября. Инструкции были вполне правильны и соответствовали нашей традиционной политике. Однако Муссолини требовал военного контроля и не хотел санкций. Министр иностранных дел резюмировал свои выступления в Женеве, зачитал свою телеграмму от 8 сентября Англии и последнюю депешу в Рим. Сегодня ночью в 3 часа 54 минуты получен из Рима ответ Шамбрена, имевшего более чем двухчасовую беседу с Муссолини. Глава итальянского правительства «не дал себя убедить». Он сваливает ответственность на Великобританию. Он утверждает, что его подвергали постоянным унижениям! В настоящее время он ограничивается пожеланием и просьбой не применять против него военных санкций. В ответ на запрос Лаваля Великобритания дала понять, что она не желает военных санкций, но без возражений исполнит решения Лиги наций.

Ренье изложил проект бюджета на 1936 финансовый год (приложение к протоколу заседания от 28 июня 1935 года). «Нынешний бюджет, — пишет он в изложении мотивов, — отражает самые большие усилия, которые предпринимались с начала экономического кризиса для восстановления финансового хозяйства страны. Масштабы и всеобщий характер жертв, которых пришлось потребовать у нации, не имеют прецедента в истории наших финансов. Наш народ пошел на эти жертвы с сознанием гражданского долга, достойным великого народа, и они принесли ожидаемый эффект. Не может быть никакого сомнения относительно полезности [707] начатого дела, результаты которого были бы сведены на нет, если бы Франция не признавала переживаемых ею финансовых трудностей и если бы в момент их преодоления она поставила под сомнение правильность выбранных для этого средств». Ренье резюмировал историю развития наших финансов со времени стабилизации франка, дал анализ чрезвычайных декретов и перечислил причины, в силу которых правительство выносит на обсуждение наряду с общим бюджетом вопрос о создании фонда на расходы по вооружению, техническому оснащению и кредитованию работ на сумму 6230 миллионов франков. Фонд состоит из двух частей: из крупных дотаций на усиление темпов производства по линии военного министерства и министерства военно-воздушных сил и темпов строительства по линии министерства военно-морских сил; а также из ассигнований на сумму один миллиард франков на расходы по линии противовоздушной обороны (отчет в парламенте об осуществлении законопроекта № 5446). В заключение изложения мотивов говорилось: «История не скажет, что мы заслужили суровое предостережение, сделанное Людовику XVI его канцлером, не сумевшим добиться согласия на проведение необходимых реформ: «Если король хочет потерять свою корону, то это в его власти».

Лебо был назначен генерал-губернатором Алжира.

24 сентября наш посол в Лондоне сообщил нам, что он имел беседу с государственным секретарем (№ 1338–1342). Совет британского кабинета утвердил ответ на вопросы Лаваля относительно применения Устава в случае агрессии в Европе. Ответ этот будет передан нам. Со своей стороны Лондон запросил Париж о позиции Франции в том случае, если в период напряженности государство, находящееся под угрозой санкций, совершит акт агрессии против Англии путем нападения на ее корабли или военно-морские базы.

Женевская Ассамблея объявила перерыв в своей работе. Перед закрытием последнего заседания председатель Бенеш подвел итоги проделанной работы: «Никогда еще делегации великих держав, — сказал он, — не выступали со столь ясными и конкретными заявлениями по поводу работы женевского института и неукоснительного соблюдения Устава Лиги наций». Их заявления «могут означать, что после многолетнего периода больших испытаний Лига наций вступает в новый период своей истории и становится новой моральной, политической и даже материальной силой». [708]

Бенеш продолжал надеяться на возможность примирения. «Во всяком случае, — сказал он, — мы все сознаем, что мы сделали все возможное для сохранения мира».

26 сентября в 11 часов 40 минут открылось заседание Совета Лиги наций. Представители Эфиопии, гг. Текле Хавариат и Жез, заняли свои места. Г-н де Мадариага зачитал доклад Комитета пяти. Делегация Эфиопии заявила, что ее правительство «несомненно, подвергнет самому глубокому и внимательному изучению все предложения Совета». Председатель поблагодарил Комитет пяти за проделанную им (увы, безрезультатную) работу, выразив при этом надежду, что примирение остается возможным; он предложил Комитету продолжать свою работу, а Совету, после того как он подготовит свой доклад, также не считать завершенной свою миссию. Иден согласился с этим решением и подтвердил верность Великобритании своим заявлениям. Лаваль занимал такую же позицию: «На Совете и на Ассамблее, — заявил он, — я выступил с заявлениями, которые определили позицию Франции. К этому мне нечего добавить. Совет выполнит свою задачу в соответствии с буквой и духом Устава». Литвинов также подтвердил свои обязательства. От имени одной из стран, не представленных в Комитете пяти, он выразил свое согласие с принципами, принятыми этим комитетом. Он заявил, что Совет не должен оставаться пассивным и ограничиваться ожиданием развития этого серьезного конфликта. После единогласного принятия заявления председателя заседание было объявлено закрытым. Каждый добросовестный человек должен признать, что у органов Лиги наций — Комитета пяти, Совета и Ассамблеи — не было недостатка ни в терпении, ни в осторожности.

29 сентября Кэ д'Орсе и Форейн оффис одновременно опубликовали ноту сэра Сэмюэля Хора Лавалю. Это был ответ на французскую ноту от 10 сентября сэру Роберту Ванситарту. Министр иностранных дел Великобритании ссылался на речь, произнесенную им в Женеве 11 сентября: «Мною было заявлено, — подчеркнул он, — и я искренне рад предоставившемуся случаю со всей ответственностью подтвердить, что народ нашей страны поддерживает все принципы Лиги наций в целом, а не некоторые из них. Всякий иной взгляд означал бы сомнение в добросовестности и искренности британского народа. В соответствии со своими точными и ясными обязательствами, — говорил я [709] тогда и повторяю сейчас, — Лига наций, а вместе с ней и моя страна, выступает за коллективное соблюдение Устава в целом и, в частности, за решительное коллективное сопротивление любым актам неспровоцированной агрессии».

Британское правительство указывало, что его позиция является предельно ясной и определенной. «Я говорил и пишу теперь, — указывал Хор, — о любых актах неспровоцированной агрессии». Однако, по его мнению, процедура, предусмотренная статьей 16 Устава, «неприменима к негативному акту, заключающемуся в невыполнении условий договора». Более того, даже в случае применения силы характер санкций может быть различным. «Гибкость является составной частью безопасности... Мир не статичен». Английский народ широко поддерживает и одобряет заявления нынешнего правительства. «Правительство Его Величества уверено, что орган, который, по глубокому убеждению нашей страны, представляет единственную реальную надежду избежать повторения бессмысленных бедствий прошлого и обеспечить миру в будущем мир путем коллективной безопасности, не совершит необдуманного шага, обрекая себя на бессилие из-за недостаточной веры в свои идеалы и из-за отказа от эффективных действий во имя этих идеалов. Однако эта вера и эти действия, как и безопасность, должны быть коллективными. Вопрос этот имеет такое жизненно важное значение, что я хочу в заключение вновь напомнить слова, сказанные мною в Женеве: «Если в интересах мира необходимо пойти на риск, то сделать это должны все». Пока существование Лиги наций будет гарантировано ее собственным поведением, Англия и ее правительство будут полностью поддерживать все ее принципы».

Заявление, датированное 26 сентября, носило категорический характер. [710]