Правительство Лаваля

I. Финансовые и политические трудности (7 июня — 17 июля 1935 года)

Новое правительство было сформировано 7 июня 1935 года. Оно имело следующий состав: председатель совета министров и министр иностранных дел — Пьер Лаваль, товарищ министра при председателе совета министров — Камилл Блезо; государственные министры: Луи Марэн, Пьер-Этьенн Фланден, Эдуард Эррио; министр сельского хозяйства — Пьер Катала; министр авиации — генерал Денэн; министр колоний — Луи Роллен; министр торговли — Жорж Бонне; министр просвещения — Марио Рустан; министр финансов — Марсель Ренье; военный министр — Жан Фабри; министр внутренних дел — Жозеф Паганон; министр юстиции — Леон Берар; министр военно-морского флота — Франсуа Пьетри; министр торгового флота — Вильям Бертран; министр пенсий — Анри Мопуаль; министр здравоохранения — Эрнест Лафон; министр труда — Фроссар; министр общественных работ — Лоран Эйнак; министр связи — Жорж Мандель.

В «Эко де Пари» Анри де Кериллис высказал в мой адрес ряд комплиментов, которых я не желал и которые были неприемлемы для меня, поскольку он угрожал парламенту. «Гнев нарастает, — писал он. — Дело кончится тем, что революция грянет, подобно взрыву бомбы, и никому не придется даже зажигать фитиль». Леон Блюм в «Попюлер» пытался расколоть партию радикалов и привлечь на свою сторону нашу молодежь путем подрыва авторитета «старых вождей». Так как он того же возраста, что и я, то я не чувствую себя уязвленным; при этом я констатировал, [668] что в условиях происходящего кризиса социалистическая партия не сделала нам никаких практических и действенных предложений.

Правительство заявляет, что его целью является борьба против спекуляции и защита франка; оно обязуется уважать органический и политический статус страны, сокращать расходы, ликвидировать злоупотребления, работать над оздоровлением национальной экономики. «Наша внешняя политика, направленная с очевидной для всех последовательностью и всеми одобряемой мудростью на поддержание безопасности и мира, могла бы быть подорвана лишь в том случае, если бы вы потеряли всякую веру в нее. Но вы этого не захотите». Правительство предлагает проект закона, состоящего из одной-единственной статьи: «Дабы избежать девальвации, сенат и палата депутатов уполномочивают правительство провести до 31 октября 1935 года с помощью чрезвычайных декретов все меры, имеющие силу закона, необходимые для борьбы против спекуляции и для защиты франка. Эти декреты после принятия их советом министров будут представлены на утверждение палатам до 1 января 1936 года». Эта формулировка была предложена фракцией радикалов.

Деа говорил о конфликте между законной и действительно существующей властью; он напомнил о положении во Франции накануне 1789 года. Жан Зей произнес от имени молодых радикалов, которые собирались воздержаться при голосовании, энергичную речь о будущих политических учреждениях, которым предстоит создать экономическую демократию. При этом он допустил обидную фразу в адрес «старого штаба». Я, по-видимому, действительно сильно состарился после 6 февраля! Бэсс смело настаивал на применении закона 1933 года и на установлении различия между фронтовиками и тыловиками. Мой друг Альбер Мило выступил в мою защиту в «Эр нувель»; я очень признателен ему за то, что он столь правильно выразил мои мысли: «Эррио... мог бы махнуть на все рукой и после целого ряда нанесенных ему оскорблений вообще замкнуться в свою скорлупу. Никто бы не осудил его за это. Но он счел своим долгом еще раз выручить растерявшийся радикализм и, спасая свою партию, сохранить для демократии ряд ее представителей, поддавшихся панике. Он сплотил значительную часть центра палаты в тот момент, когда этот центр стоял на грани распада... Правительству [669] нужен был фундамент; руководитель партии радикалов дал возможность разрешить кризис, перегруппировав свои войска и выведя их на передовую линию...»

Правительство получило 324 голоса против 160, но эта победа была одержана в мрачной атмосфере усталости и даже уныния.

Буиссон был переизбран председателем палаты 285 голосами из 444 голосовавших.

Вновь возникли внешнеполитические трудности. Сначала Соединенные Штаты направили нам перечень долгов, которые мы должны выплатить к 15 июня. «Представляя этот перечень, — ответил Пьер Лаваль 12 июня, — вы желали подтвердить, что правительство Соединенных Штатов согласно обсудить дипломатическим путем любые предложения правительства Республики по вопросу об урегулировании этого долга и внимательно их изучить для возможного представления американскому конгрессу. Французское правительство благодарит правительство Соединенных Штатов за то, что оно вновь подтвердило эти заверения. Напоминая о своих прошлых заявлениях, оно желает со своей стороны вновь подчеркнуть свою готовность, как только позволят обстоятельства, заняться вопросом урегулирования своего долга на приемлемых для обеих стран условиях. Но так как в настоящее время оно пока еще не в состоянии сформулировать свои предложения, оно может лишь надеяться на такое изменение существующего положения, которое в ближайшем будущем позволит начать переговоры, способные обеспечить быстрое достижение соглашения, в котором в равной степени заинтересованы оба правительства». На заседании совета министров 14 июня я буду просить, чтобы было официально отмечено мое особое мнение в данном вопросе и моя верность своей прежней точке зрения.

С другой стороны, мы получили довольно тревожные сообщения из Италии. После состоявшегося в Кальяри парада частей дивизии «Савойя», которая должна в ближайшее время отправиться в Африку, Муссолини произнес следующую речь: «Вы присутствовали на замечательной демонстрации силы и дисциплины, достойной героического и воинственного народа Сардинии. Само имя «Савойя», которое носят ваши войска, является лучшим лозунгом. Нам необходимо свести старые и новые счеты, и мы их сведем. Мы не будем обращать никакого внимания на то, что [670] скажут за границей; так как только мы, только мы одни и никто другой, можем судить о наших интересах и о гарантиях нашего будущего. Мы в точности подражаем тем, кто дает нам урок. А они доказали, что когда необходимо было создать Империю и защищать ее, они совершенно не считались с мировым общественным мнением. Если режим чернорубашечников призывает молодежь Италии к оружию, то делает это потому, что это является его неукоснительным долгом, и потому, что он стоит перед лицом высшей необходимости. Весь итальянский народ сознает это, и весь народ готов подняться как один человек, когда речь идет о могуществе и славе родины». Во всяком случае, Муссолини откровенен и не скрывает своих целей. Тем временем в прессе продолжалась резкая антианглийская кампания. Гайда утверждал в «Джорнал д'Италиа», что Великобритания имеет виды на Эфиопию и хочет превратить Лигу наций в орудие своего мирового господства.

Действительно, эфиопский вопрос с каждым днем занимал все большее место в политике итальянского правительства и особенно в политике его руководителя. Муссолини не скрывал своего намерения довести дело до конца; его решимость становилась тем большей, чем больше приходилось ему подавлять сопротивление внутри страны, особенно в армии. Моральная поддержка, оказываемая негусу Англией, вызывала в Риме резкое недовольство. Что же касается Франции, то ее упрекали за «слишком строгий» контроль, осуществляемый при перевозке оружия в Джибути. В заявлении, сделанном нашему представителю заместителем начальника Европейского управления министерства иностранных дел Италии, говорилось: «Незаинтересованность Франции в Эфиопии является ключом африканских соглашений от 7 января, и только эта незаинтересованность позволила Муссолини убедить итальянские колониальные круги принять эти соглашения». За Францией следят, Германии угрожают. Между Государственным секретариатом по делам печати и посольством рейха установился постоянный контакт. Г-н Хассел укреплял свои позиции, и это беспокоило представителей Советской России.

Из секретных и достоверных источников мы узнали, что Титулеску благосклонно относится к франко-советскому пакту и стремится способствовать его эвентуальному применению. [671]

Четверг, 13 июня. В 9 часов 55 минут я явился на заседание совета министров. Еще до начала заседания я занял свое место, чтобы привести в порядок кое-какие бумаги. Маркомб с улыбкой подошел ко мне: «Мне необходимо встретиться с вами, чтобы поговорить о делах моего министерства. Вы не возражаете, если мы это сделаем на будущей неделе?» Через три минуты нам сообщили, что ему стало плохо и вызван врач. Я нашел его лежащим на диване в первом салоне Елисейского дворца, справа от входа. По-видимому, он был уже мертв: не было ни пульса, ни дыхания. Два или три судорожных вздоха — вот и все. Прибежал Денэн; он был того же мнения, что и я. Пришли врачи. Затем появилась г-жа Маркомб, которая попросила прислать священника. Все было кончено.

14 июня. Заседание совета министров. Финансовое положение стало довольно серьезным. Обострился денежный кризис. Золотой запас Французского банка, который колебался между 82 и 83 миллиардами в начале года, упал к 1 июня до 71 779 миллионов; таким образом, за два месяца из Французского банка было изъято золота на 11 миллиардов. Довольно медленный вначале, этот процесс принял в конце мая поистине панический характер. Французский банк повысил учетный процент и ссудную ставку на слитки золота, которые повысились соответственно с 2,5 до 3,5 процента к 1 марта и до 6–7 процентов к 28 мая. 27 мая утечка золота достигла 1223 миллионов франков.

Конечно, утечка золота не должна сама по себе рассматриваться как непременный показатель глубокого неблагополучия. Свободный обмен по золотому паритету вызывает усиленное движение золота. Опасен не сам по себе этот факт, а те условия, в которых он проявляется; усиленная утечка золота свидетельствует о том, что вместо нормальной финансовой деятельности у нас налицо острый кризис, осложняемый спекуляцией, которая пытается повторить с нашим франком ту операцию, которую ей удалось проделать с бельгой. Перепуганные вкладчики бросились в кассы банков обменивать на золото банковские билеты и облигации. А ведь изъятие вкладов всегда нарастает, как снежный ком. Наш народ легко смешивает общественное богатство с кассовой наличностью Французского банка. Требования погашения бон, изъятие вкладов из сберегательных касс ставили казначейство в довольно [672] тяжелое положение. К тому же казначейство задолжало 18 миллиардов, чтобы оказать помощь бюджету и покрыть чрезвычайные расходы, предусмотренные специальными законами (национальная оборона, борьба против кризиса в сельском хозяйстве, социальные мероприятия). Ни одно государство не может долго жить в условиях хронической задолженности. Наличие необходимых разрешений ничего не даст, если невозможно разместить займы. Следовательно, необходимо восстановить общественное доверие.

Дефицит бюджета составил в 1930/31 году — 2638 миллионов; в 1931/32 году — 5508 миллионов; в 1932 году — 6017 миллионов; в 1933 году — 7036 миллионов; в 1934 году — 6418 миллионов. В 1935 году опасаются еще более высокого дефицита. В первом квартале поступления от косвенных налогов были на 1 миллиард меньше предусмотренного уровня. После принятия финансового закона расходы увеличились. Бюджет 1935 года даст дефицит по меньшей мере в 7 миллиардов.

На заседании совета министров 14 июня министр финансов сообщил о наступлении некоторого успокоения.

Генеральный прокурор сообщил нам, что он не располагает никакими уликами против Далимье.

* * *

В области внешней политики нас беспокоили англогерманские морские переговоры. В памятной записке, переданной 7 июня нашему послу в Лондоне, британское правительство запросило мнение французского правительства относительно германских предложений о морском перевооружении рейха, которые британское правительство со своей стороны считает приемлемыми. Основные пункты проекта соглашения были следующие: 1) Германия ограничится для своего флота 35 процентами британского флота и будет постоянно придерживаться этой цифры; 2) это соотношение будет в принципе касаться не общего тоннажа британского флота, а существующего тоннажа по различным категориям военных кораблей; 3) ограничение будет сохранено при любых обстоятельствах независимо, в частности, от военно-морского строительства, предпринимаемого третьими державами. [673]

В ответе французского правительства от 17 июня указывалось, что последствия предусматриваемого соглашения не ограничатся морским вооружением; поэтому оно считает своим долгом сделать ряд серьезных возражений по поводу возможного заключения этого соглашения:

1. Основываясь на лондонских переговорах и на переговорах в Стрезе, а также на совместно выработанной в Женеве позиции, оно считает, что в вопросе о вооружениях ни одно из солидарно выступивших тогда правительств не должно вставать на путь одностороннего соглашения с Германией, предусматривающего пересмотр основных положений Версальского договора. Оно опасается, что попытка решения общей проблемы перевооружения рейха путем частичного урегулирования может привести к тому, что постепенно, без всякой компенсации будут удовлетворены все германские требования. Оно, в частности, напоминает, что еще не известно, можно ли будет заключить разумное соглашение в области военной авиации, а также откажется ли рейх от своих планов увеличения численности сухопутных войск, отражающих его намерение обеспечить себе военное превосходство на континенте. Для соседей Германии на континенте проблема вооружения является единым целым. Кроме того, эта проблема тесно связана с политическими условиями, указанными в лондонском коммюнике от 3 февраля 1935 года в качестве основы общего урегулирования. За истекшее с тех пор время в деле организации взаимопомощи не было достигнуто никакого прогресса, который мог бы в какой-то степени уменьшить опасность, связанную с существенным изменением равновесия военных сил.

2. При определении уровня своего флота правительство республики никогда не исходило из относительной мощи военно-морских сил Великобритании. Оно исходило из географических условий, из необходимости обеспечения безопасности французской колониальной империи, а также из уровня германского флота. Принятие предложений рейха увеличило бы в четыре раза предусмотренные для него Версальским договором военно-морские силы, что вынудило бы Францию также увеличить свой тоннаж. 3. Правительство республики уверено, что проекты Германии вызовут беспокойство держав Северного и Балтийского морей, а также Советского Союза, который в свою очередь увеличит свои военно-морские силы. [674]

В тот же день, 17 июня, сэр Сэмюэль Хор принял нашего посла Корбена. До этого он встретился с фон Риббентропом и недвусмысленно заявил ему, что морское соглашение с Германией не изменит британской политики в отношении Франции. Если ведущиеся переговоры не приведут к положительному результату, это вызовет враждебное отношение к нам британского общественного мнения. В доказательство этого английский министр иностранных дел сослался на вопросы, которые были заданы ему в палате общин главой либеральной оппозиции сэром Робертом Сэмюэлем. В конечном итоге Англия по-прежнему ставит нам в вину ноту от 17 апреля 1934 года.

Вторник, 18 июня. Заседание совета министров. Лаваль зачитал нам посланную им ноту. Я указал, что Англия порвала не только с соглашением, заключенным в Стрезе, и с соглашением от 3 февраля 1935 года, но и с политикой Лиги наций. Она взяла на себя серьезную ответственность. В тот же день, 18 июня, в Лондоне было подписано морское соглашение путем обмена письмами между министром иностранных дел сэром Сэмюэлем Хором и главой германской делегации, главным представителем фюрера по вопросам вооружений фон Риббентропом. Англия действовала за нашей спиной; это было ее ответом на ноту от 17 апреля.

По сообщению военного министра, официально численность германской армии составляла минимум 550 тысяч человек.

19 июня. Лионская секция Лиги прав человека снова заявила о моем исключении. В своем ответе я резко подчеркнул, что не намерен отдавать ей отчет в своей политической деятельности. Политические страсти явно разгораются. Алжирские радикалы сообщили мне телеграммой и письмом о серьезных инцидентах, происшедших 7 июня; «Огненные кресты» добились для проведения своей демонстрации специальных поездов; полковник де ла Рокк произвел смотр своих формирований; состоялся настоящий военный парад, а республиканцы, собравшиеся для выражения мирного протеста против фашизма, были разогнаны полицией.

20 июня. Трудно переоценить всю важность последствий англо-германского морского соглашения. Лондон хорошо отдавал себе в этом отчет. По всему было видно, что Германия начинала ставить вопрос о колониях (Камерун, [675] покупка у Португалии Анголы, переуступка Маршалловых островов). Самым существенным является то, что Англия не предупредила нас о своем решении; успех ее состоит в том, что она добилась зависимости германского тоннажа от английского тоннажа, но это отказ от политики 3 февраля и от политики Стрезы; это первое соглашение по вопросам вооружений, которого удалось добиться Германии; это триумф политики силы и совершившегося факта. Я часто защищал Англию; на этот раз я ее полностью осуждаю. К тому же осложнилась обстановка на Дальнем Востоке.

Пятница, 21 июня. Заседание совета министров. Лаваль зачитал нам свою ноту Германии по вопросу Локарно. Ефтич подал в отставку. Берлин с полным основанием торжествует по поводу заключения морского соглашения. Я вновь настаивал на необходимости сообщить Идену о том, что мы не одобряем образ действий английского правительства.

Активизация фашистских лиг все больше и больше беспокоила моих левых друзей, и я разделял их чувства. Я исключительно резко выступил против «Огненных крестов», осуждая терпимость, которую проявляют по отношению к ним наряду со строгостью в отношении левых деятелей. Мне возразил Паганон; подозреваю, что все это тайны сераля. Я возражал против запрещения демонстрации у Пантеона в честь Виктора Гюго. Я доказывал изо всех сил, что партию радикалов толкают к Общему фронту; показательным является вчерашнее голосование радикалов по заявлениям Лаваля (44 за, 83 против). Блезо зубоскалил. Бертран и Бонне поддерживали меня, если не на словах, то по крайней мере своим поведением. Фроссар, видимо, хотел высмеять меня; он заявил Бертрану: «Остается только закрыть заседание под возгласы «Да здравствует республика!» Эти господа, ныне раскаявшиеся бывшие коммунисты или социалисты, не очень-то жалуют рассудительных, но последовательных демократов. Я выступил с протестом против терпимости, проявляемой по отношению к «Огненным крестам», которые организовали военный парад в Алжире, а также против того, что во время праздника Жанны д'Арк правительство подчинилось угрозам молодчиков из «Аксьон франсез». Бедная Жанна! Теперь от ее имени выступают уже роялисты и клерикалы. Это абсурдно и возмутительно, но факт остается фактом. [676]

Политическая неразбериха все возрастала. Лионская секция Лиги прав человека, моя малая местная инквизиция, вновь возобновила дело о моем исключении, в то время как «Попюлер» комментировала мои заявления в совете министров, содержание которых она узнала помимо меня. Лихорадка усиливалась. Как отметил Альбер Мило, партию радикалов раздирали на части.

25 июня. Заседание совета министров. Лаваль информировал нас о своих переговорах с Иденом. Повторив наши возражения по поводу существа, метода и формы подписания англо-германского морского соглашения, он отклонил настойчивые предложения Идена начать в ближайшее время переговоры между французскими и английскими военно-морскими экспертами. И действительно, общественное мнение расценило бы эти переговоры как окончательное признание соглашения, заключенного за нашей спиной. Великобритания еще больше затруднила дело общего урегулирования всех стоящих перед нами проблем. Лаваль сделал ряд оговорок относительно переговоров и немедленного заключения военно-воздушного пакта, расценивая его как средство нажима во время дискуссии о наземных вооружениях. К тому же Иден должен совершить поездку в Рим и надеется получить там конкретные предложения. Париж попросил Москву занять сходную с нами позицию, так как мы защищаем идею неделимого мира. С другой стороны, Лаваль заявил протест по поводу отказа британского эксперта Крейги сообщить нам программу военно-морского строительства рейха. Муссолини заявил о своем согласии с нами, но у меня создалось впечатление (как я отметил это тогда же в своих записках), что он прежде всего согласен с Германией, поддержка которой ему нужна для эфиопского дела. Фон Нейрат повысил тон; о Дунайском пакте он~ сказал: «Это заснувшая собака, которую не следует будить».

26 июня я был в Оксфорде, где местный университет присвоил мне звание доктора гражданского права honoris causa. Я говорил моим английским друзьям о необходимости преодолеть возникшие между нашими странами недоразумения, вызывающие тревогу. Церемония проходила в полном соответствии с установившейся традицией; меня принимали исключительно любезно. 30 июня в Фонвьей состоялся несколько сумбурный, но сердечный провансальский праздник в честь Альфонса Доде. Леон [677] не приехал; но его брат и мать с настоящей французской любезностью попросили меня выступить с речью.

В ночь с 29-го на 30 июня палаты были распущены на каникулы.

2 июля. Заседание, совета министров. По просьбе англичан германское министерство военно-морского флота сообщило нам программу своего военно-морского строительства. Оно уже приступило или приступит в 1935 году к строительству следующих военных кораблей: 1) двух линкоров водоизмещением 26 тысяч тонн с орудиями калибром 28 см; 2) двух крейсеров водоизмещением 10 тысяч тонн с орудиями калибром 20 см; 3) шестнадцати контрминоносцев водоизмещением 1625 тонн с орудиями калибром 12,7 см; 4) а) двадцати подводных лодок водоизмещением 250 тонн, первая из которых недавно вошла в строй; б) шести подводных лодок водоизмещением 500 тонн; в) двух подводных лодок водоизмещением 750 тонн; 5) различных мелких судов (exempt ships). Эти сведения будут переданы другим державам — участницам Вашингтонских соглашений (Америке, Италии, Японии). Дипломатическая переписка, переговоры Корбена с Крейги доказывают, по мнению Лаваля, что англичане скрыли от нас свои переговоры с немцами и что в ходе переговоров немцы становились все более и более требовательными.

Ренье и Мопуаль представили нам свои декреты. Все это в тот момент выглядело довольно мелко; были назначены комиссии и подкомиссии. У меня даже создалось впечатление, что некоторые предложенные меры, как, например, пересмотр пенсий и система взаимопомощи, потребуют увеличения расходов.

В среду, 3 июля, состоялось весьма важное заседание Исполнительного комитета партии радикалов. В печати разгорелась по этому поводу большая полемика; несмотря на мои опровержения, было опубликовано много фантастической информации. Зал был переполнен. Радикалы были очень многочисленны и весьма экспансивно настроены. Произошел явный сдвиг влево. Мое двойственное положение председателя партии и члена правительства становилось невозможным. Я уточнил свою позицию в следующем заявлении:

«Вы не ждете от меня в этот вечер подробного описания политических событий, происшедших после нашего последнего собрания. Вам они известны, и вы даже были [678] их непосредственными участниками. Во время последних правительственных кризисов партия в лице своих представителей регулярно созывалась; она следила за всеми нашими действиями, за всеми нашими дискуссиями. И если наши решения, что совершенно естественно, не принимались единогласно, то никто не может отрицать, что процедура, которой мы следовали, была безупречно правильной. Мы руководствовались в своей деятельности решениями партии. И в соответствии с этими решениями некоторые из ваших представителей входят в правительство; как и прежде, они могут заявить, что действовали согласно наказу своей партии.

Серьезность финансового положения, утечка золота, достигшая за два месяца 11 миллиардов, спекуляция, которая после белый посягала на наш франк, другие симптомы, о которых я не хочу даже упоминать, сделали необходимым принятие этих мудрых решений. Финансовая проблема продолжает оставаться в центре нашего внимания. Я также серьезно обеспокоен зависимостью политики от экономики, опасностью, которую представляет зависимость казначейства, в том что касается краткосрочных бон, в то самое время, когда оно призвано заботиться не только о непосредственных нуждах государства, но и о всякого рода дополнительных нуждах. У меня всегда стоит перед глазами ряд цифр: дефицит бюджета 1935 года равен 7 миллиардам; с 1930 года по сегодняшний день государственный долг увеличился с 269 до 319 миллиардов. Оздоровление государственных финансов является в настоящее время, по моему мнению, самой насущной необходимостью не только с финансовой, но и с политической точки зрения. Нельзя бороться против кредиторов, которые нужны нам каждый день и каждый час. Сбалансировать бюджет — это лучшая услуга, которую можно оказать республике, чтобы обеспечить ей полную свободу в принятии своих решений и в определении своей судьбы. Во всяком случае, это является моим убеждением, и все последние годы я неустанно стремился сделать это убеждением моей партии и всего критически мыслящего общества. Бельгийский опыт доказал, что девальвация не устраняет сама по себе необходимости соблюдать экономию. И именно по этим причинам некоторые из нас решили следовать политике экономии, рискуя подвергнуться многочисленным нападкам и несправедливым обвинениям. Но я помню слова [679] Эмиля Комба{187}: «Пусть погибнет мое имя, лишь бы жили Франция и Республика».

Самое меньшее, чего следует пожелать, это чтобы оздоровление финансов и не менее необходимое оздоровление экономики могло протекать в спокойной обстановке. Недавно в Англии я был свидетелем замечательного подъема, которого может добиться народ в течение нескольких месяцев благодаря добровольной дисциплине. Следовательно, дело, которое мы начали, является осуществимым.

К сожалению, слишком многие стремятся увеличить и без того уже вызывающий тревогу беспорядок. Кое-кто старается даже использовать возникшие трудности, перед лицом которых следовало бы объединиться всем честным французам, для посягательств на республику и на ее институты. Наша партия снова поднялась против этих попыток. Республика — неизменный строй Франции, и мы не позволим посягать на нее. Мы не можем ни допустить, ни понять некоторых приготовлений к насилию; нам непонятно, как могут некоторые французы, которые заявляют о своей преданности национальным интересам, говорить о своем намерении переоборудовать гражданские самолеты в военные, чтобы использовать их против своих соотечественников, и о создании отрядов сестер милосердия для ухода за ранеными во время гражданской войны, как об этом свидетельствуют некоторые документы. Мы не хотим гражданской войны, как и войны вообще, мы не хотим никакого насилия, от кого бы оно ни исходило. Мы хотим свободы мнений и собраний для всех, согласно законам государства. Но представительное и ответственное правительство республики должно обеспечивать порядок, разрешать трудности, заботиться о безопасности каждого гражданина. Мне хочется верить, что республиканцы, даже умеренные, так же как и мы, возмущены имитацией (чтобы не сказать больше) грозного и торжественного акта мобилизации, ибо право обращаться с призывом к своим сынам может принадлежать только находящейся в опасности родине.

Эти угрозы не только вызвали беспокойство; они пробудили республиканскую энергию всех демократических [680] масс страны. Крайне левые партии осознали, что республиканская свобода является непременным условием всех других свобод (в том числе свободы мысли) и всего прогресса. Мы можем лишь поздравить себя с тем проявлением преданности строю, которое будет продемонстрировано 14 июля в районе площади Бастилии{188}. Всякому свободомыслящему человеку будет интересно отметить, что порою против республики выступают те, кто извлекает из нее наибольшую выгоду, в то время как защищают ее люди, на долю которых выпали сейчас наибольшие страдания.

Однако я категорически настаиваю на том, чтобы в этом сплочении сил, решивших защищать республику, партия радикалов и радикал-социалистов сохранила свою индивидуальность, свое лицо. Вы знаете, я всегда думал и говорил, и продолжаю думать и говорить, что для защиты страны и ее институтов нужна сильная и независимая партия радикалов и радикал-социалистов, не допускающая никаких компромиссов с врагами строя, враждебная любой диктатуре, не берущая на себя обязательств, которые она не может выполнить, стремящаяся сохранить, в такой же степени, как и другие партии, свою независимость. Как на нашем левом, так и на нашем правом фланге мы не отвергаем никого, кто захочет встать на защиту республики. Я со своей стороны готов бороться за нее, но только под ее трехцветным знаменем».

В заключение я заявил, что в связи с окончанием срока действия моего мандата председателя партии я хотел бы снова стать ее рядовым членом. Я отдавал себе отчет в том, что занимаемая мною позиция подвергается нападкам с различных сторон. К тому же я был серьезно обеспокоен. Бек прибыл в Берлин с первым официальным визитом; внутри страны велся подкоп под республику, на внешнеполитической арене — под Францию. А председатель совета министров занимался созданием комитета по изучению финансового управления департаментов и коммун.

9 июля. Заседание совета министров. Осложнилось дело с Абиссинией. Великобритания по-прежнему резко настроена против Италии, но часть ее прессы бьет отбой. Соединенные Штаты отказались вмешаться. Отношение Германии [681] к Восточному пакту было по-прежнему враждебным. Она упрекала Чехословакию в том, что та стала «авианосцем России». Поездка Бека как будто подтверждает установление хороших отношений между Польшей и Германией.

Ренье представил два декрета о реорганизации министерств.

Фабри просил и добился ассигнования 600 миллионов на военные расходы.

Четверг, 11 июля 1935 года. Венское правительство возвратило личную собственность бывшей императорской семье и разрешило ей проживать в Австрии; Малая Антанта заявила против этого решения энергичный протест.. Отмена запрещения на проживание касается лишь эрцгерцогов. Отто и Зита не получат разрешения на въезд. Трудно должным образом оценить эти меры: для одних — это шаг к реставрации, для других — простое урегулирование. Малая Антанта предпочитает реставрации аншлюс, заявляя, что «Габсбурги — это война».

Визит посла Потемкина. Он просил ускорить, насколько это возможно, ратификацию франко-советского соглашения и сообщил о прибытии Мурадзяна для ведения экономических переговоров.

Придя к Лавалю после беседы с Фроссаром и Бонне, которые выражали беспокойство по поводу политической ситуации и чрезвычайных декретов, я заявил ему, что не смогу согласиться с его проектами, если они не обеспечат равенства жертв со стороны всех французов и если мероприятия по дефляции в фискальной области не будут сопровождаться мерами экономической дефляции. «Француз, — заявил я ему, — более чувствителен к равенству, чем к справедливости». Я предложил, например, увеличить налог на доходы с капитала. Что касается метода нашей работы, то я предложил, чтобы заседания совета кабинета проводились до заседаний совета министров. Он согласился со мной.

Обедал вместе с Леоном Блюмом, который очень озабочен возможностью создания в ноябре крайне левого правительства. Он выразил сожаление в связи с моим намерением оставить пост председателя партии радикалов; его беспокоила возможность образования скороспелого, лишенного будущего политического формирования. Отдает ли он себе отчет в том, что кампания, ведущаяся на страницах «Попюлер», крайне затрудняет и делает невыносимым мое положение? [682]

Празднование 14 июля 1935 года в Париже и в Лионе стало важной датой. В Лионе мне стоило больших трудов убедить радикалов не участвовать в шествии, организованном Общим фронтом. Несмотря на мое желание сохранить за нашей партией роль республиканского посредника, некоторые радикалы присоединились к этому шествию. Демонстрация радикалов перед памятником Республики во второй половине дня прошла несколько сумбурно и нарушалась криками коммунистов. В Париже демонстрация Народного фронта имела больший успех, чем об этом сообщалось в печати. Это была преимущественно коммунистическая демонстрация, в которой роль социалистов, как мне кажется, была весьма незначительной. Толпа требовала поставить у власти Даладье.

16 июля 1935 года. 10 часов. Первое заседание совета кабинета. В этой обстановке всеобщей сумятицы нам нужно было приступать к восстановлению финансового равновесия в стране. Ренье сделал обзор положения; он сообщил об увеличении долга и объяснил наличие дефицита проводившейся ранее политикой уступок, а также экономическим кризисом. Нужно сбалансировать расходы и поступления или же пойти на девальвацию, что, впрочем, не устранит необходимости проводить политику экономии. Перед девальвацией фунта стерлингов Англия заставила своих налогоплательщиков пойти на жертвы, достигающие суммы в 20 миллиардов. Бельгия, проведя девальвацию, вынуждена была прибегать к экономии. В настоящее время мы сводим концы с концами только благодаря помощи, которую нам оказывают в надежде на оздоровление финансов; мы почти исчерпали возможность дальнейшего размещения облигаций. В этом году сверх бюджетных поступлений необходимо изыскать 20 миллиардов. Громадное усилие уже было сделано; оно дает свои результаты, но этого пока недостаточно.

Чтобы окончательно добиться сбалансированного бюджета, нужно ограничить ассигнования на некоторые социальные нужды{189}, прекратить рост расходов, привести бюджет в соответствие [683] с уменьшившимся в результате кризиса национальным богатством Франции, не допустить объединения неоплаченных кредиторов с неплатежеспособными должниками, снизить процентную ставку. Следовательно, мы должны с болью в сердце просить французов пойти на жертвы ради собственного спасения. Логически эти жертвы не так велики: заработная плата была установлена в 1930 году, исходя из индекса 600; в настоящее же время этот индекс равен примерно 500. Стоимость жизни уменьшилась на 17 процентов в Париже и на 20 процентов в провинции. При этом мы постараемся, чтобы эти жертвы охватывали возможно более широкий круг лиц, ведя борьбу против мошенничества и подлогов, увеличив налоги на процентные бумаги (24-процентный налог на ценные бумаги на предъявителя, 17-процентный — на именные бумаги). Доходы, превышающие 100 тысяч франков, будут обложены дополнительным налогом. Бюджеты департаментов и коммун будут урезаны. Мы изучим вопрос о концессиях. По словам Ренье, бюджет Парижа и Марселя находится в плачевном состоянии.

Председатель совета министров поддержал предложения и выводы министра финансов.

Принятие декрета № 4, согласно которому Государственному управлению по делам инвалидов предоставлялась половина средств, сэкономленных при пересмотре пенсий, и декрета № 6 о департаментах и коммунах было отложено. Были приняты декрет № 7 об увеличении сроков продвижения по службе, декрет № 8, отменяющий квартирные деньги; декрет № 9, касающийся Эльзаса и Лотарингии, а также декреты № 10 и 11 (о совмещении пенсии за выслугу лет и реверсионной пенсии (pension de reversion){190}).

Во время всего обсуждения Лаваль вел себя весьма гибко. Мопуаль высказал ряд возражений относительно бывших фронтовиков. Декрет № 12 о резервировании должностей решили изучить позже; никаких затруднений не вызвал декрет № 13, отменявший одновременную выплату пособия на содержание семьи и надбавки к пенсии [684] на детей, установленной законом от 31 марта 1919 года (50 миллионов экономии); так же обстояло дело с декретами № 14, 15, 16 и 17 (особый контроль над доходами свыше 80 тысяч франков). Принятие декрета № 18 (упразднение ряда льгот на прямые подоходные налоги) было отложено; что касается декрета № 19, устанавливавшего специальный налог на доходы предприятий, работающих на национальную оборону, то текст его был так плохо подготовлен военным министром, что мне было поручено упростить его. Декретом № 20 налог на доход от процентных бумаг на предъявителя был повышен до 24 процентов. Декрет № 21 устанавливал именную форму для четырехпроцентной ренты 1925 года. Я отклонил проект, предусматривавший сокращение на 600 миллионов налоговых поступлений с железных дорог. Прения продолжались весь день, обсуждение шло медленно, но тщательно и в дружеской обстановке. Вот к чему нас привела пресловутая политика уступок!

Леон Берар внес два проекта о квартирной плате. Один из них предоставляет всем главным квартиросъемщикам и лицам, снимающим часть помещения у главных нанимателей, право на немедленное расторжение договора; второй в качестве чрезвычайной и временной меры уменьшает на 10 процентов размер квартирной платы. В 19 часов приступили к обсуждению большого декрета № 22 о сокращении на 10 процентов расходов на социальные мероприятия. Фроссар и я просили освободить от налогов чиновников, получающих меньше 10 тысяч франков. Марэн предлагал распространить эту льготу на престарелых. Ренье возражал. Было решено отложить принятие решения до окончания обсуждения вопроса о пенсиях.

Покончив с рядом менее важных декретов, в 9 часов вечера перешли к обсуждению статута бывших фронтовиков. Мопуаль изложил свою точку зрения с добродушной прямотой, но и с большой настойчивостью. Был урегулирован вопрос о чиновниках, получающих менее 10 тысяч франков (3 процента с тех, кто получает менее 8 тысяч, и 5 процентов с тех, кто получает от 8 до 10 тысяч). Я добился принятия предложения о повышении на 15 процентов налога с тотализатора. Эйнак предложил понизить плату за электричество. Фроссар просил, чтобы эта массовая дефляция не использовалась для снижения заработной платы. Заседание закончилось в 12 часов ночи, после того как Лаваль [685] зачитал подробное изложение мотивов. В течение всего Дня бедные французы находились на операционном столе. Но и министрам пришлось нелегко!

Состоявшееся затем заседание совета министров было посвящено подписанию декретов, которые были опубликованы в «Журналь оффисьель» 17 июля 1935 года. Общий доклад президенту республики об этих чрезвычайных декретах заканчивался следующим образом: «Такова совокупность мер, которые в решительный для страны час правительство сочло своим долгом принять и провести в жизнь. Оно повторяет, что оно отдает себе отчет в суровости и порою слишком тяжелом характере принятых постановлений. Оно не считает, следовательно, что эта программа не дает оснований к критике ее отдельных положений, но оно убеждено в ее общей эффективности. Люди, стоящие сегодня у власти, не стремились взять на себя эту тяжелую ответственность. Их заставила необходимость, и они не отступят перед ней.

Правительство хочет уберечь страну от финансового и валютного кризиса, последствия которого скажутся не на спекулянтах, а на основной массе вкладчиков и трудящихся. Не часто правительству приходится просить страну оказать ему доверие, призывая ее к подобному усилению дисциплины. Это доверие не будет обмануто. История доказала, что наша страна всегда шла за тем, кто имел мужество сказать правду и призвать французов сплотиться в едином порыве, чтобы спасти достояние, свободу и достоинство нации».

17 июля состоялось заседание совета в составе нескольких министров для окончательной доработки декрета о коммунах. [686]