II. Лозаннская конференция (4 июня — 22 июня 1932 года)
В состав правительства вошли: Эдуард Эррио — председатель совета министров и министр иностранных дел; Рене Рену — министр юстиции; Камилл Шотан — министр внутренних дел; Поль Бонкур — военный министр; Жорж Лейг — министр военно-морского флота; Поль Пенлеве — министр авиации; Жермен Мартен — министр финансов; Максим Пальмад — министр бюджета; Анатоль де Монзи — министр просвещения; Эдуард Даладье — министр общественных работ; Жюльен Дюран — министр торговли; Альбер Далимье — министр труда; Леон Мейер — министр торгового флота; Абель Гарде — министр сельского хозяйства; Жюстен Годар — министр здравоохранения; Анри Кей — министр связи; Альбер Сарро — министр по делам колоний; Эме Берто — министр пенсий. Маршандо — товарищ министра по совету министров и делам Эльзас-Лотарингии; Патенотр — товарищ министра экономики; Паганон — товарищ министра иностранных дел; Исраэль — товарищ министра внутренних дел; Митлер — товарищ министра искусств; Дюко — товарищ министра технического образования; Маркомб — товарищ министра физического образования; Бернье — товарищ министра авиации; Марген — товарищ министра общественных работ; Гурдо — товарищ министра туризма; Кандас — товарищ министра по делам колоний.
Г-н Пенлеве, уполномоченный председателем совета министров, возглавил высокий комитет, ведавший координацией нужд и вопросов национальной обороны.
В субботу, 4 июня, г-н де Флёрио направил мне довольно туманное сообщение об американском участии [379] в международной экономической конференции по стабилизации цен на сырье. Британский премьер и сэр Джон Саймон выразили желание встретиться со мной. Сэр Джон Саймон — превосходный знаток древних, уединяющийся каждый год в Оксфорде, — прислал мне свои стихи по поводу смерти президента Думера, навеянные «Хоэфорами» Эсхила. По мнению Флёрио, мы не можем и не должны отказывать немцам в моратории, который становится неизбежным. Фон Нейрат{126}, по его словам, чрезвычайно воспитанный человек, слабого здоровья, совершенный тип вестфальского дворянина.
Я имел длительное свидание с Тардье по поводу передачи дел. Он ввел меня в курс различных дел скорее административного, чем политического характера и сообщил мне о болезни Филиппа Бертело{127}, заставляющей его взять отпуск; затем беседа коснулась вопросов политики и парламентских дел, нисколько не утратив своего приятного характера. Вошел Филипп: я увидел человека, искренне расстроенного тем, что он не может доказать мне работой свою привязанность, в которую я верил. «Тан» от 5 июня вполне дружелюбно отзывалась о новом кабинете: «Новое министерство, — писала она, — было встречено республиканцами прежнего большинства без предубеждения и враждебности и с бескорыстным желанием плодотворно сотрудничать в смысле преемственности национальной политики». Устраиваюсь в министерстве. Обнаружил на столе всякие канцелярские мелочи, оставленные мною в 1925 году и промелькнувшие передо мной на мгновение в 1926 году. Они послужили Бриану. Я вновь обнаруживаю гобелен, изображающий бракосочетание Генриха IV с Марией Медичи в Лионе.
Воскресенье, 5 июня. Заседание кабинета. Жермен Мартен сообщил нам, что казначейство располагает всего [380] лишь 56 миллионами. Он изложил те серьезные меры, которые необходимо будет принять, чтобы восстановить наше финансовое положение и успокоить владельцев «замороженных» сбережений, говорил о необходимости жертв, на которые вынуждены были пойти и другие нации. По сравнению с 1930 годом наше промышленное производство сократилось на 24 процента по всем видам. Внутренняя торговля сократилась за год на 25 процентов. Что касается объема внешней торговли, то его уменьшение достигло за два года 50 процентов; экспорт готовых изделий сократился на 40 процентов.
7 июня я зачитал правительственную декларацию: «Господа, правительство, которое представляется вам, создано, чтобы служить интересам Франции в соответствии с благородными традициями нашей демократии, которую оно намерено защищать всеми средствами и в духе международного порядка, чье развитие оно считает необходимым для обеспечения высшего блага — мира.
У нас ограниченная, но четкая программа. Что касается внутренней политики, то наша преданность родине ставит перед нами неотложные задачи. Мы находимся перед лицом серьезного финансового положения. В условиях непрерывных бюджетных дефицитов и стесненного положения казначейства метод оттяжек приведет к тяжелым последствиям для всех граждан. И, наоборот, желание восстановить положение, подкрепленное делами, должно быстро оздоровить наши финансы и нашу экономику в целом. В связи с этим мы представим вам в кратчайший срок полный и подробный отчет о ситуации. Затем, перед закрытием очередной сессии, мы предложим вам принять законопроект, включающий ряд мер по сокращеник расходов и финансовому оздоровлению.
Это немедленное восстановление, которого мы надеемся достигнуть, зная, что вы готовы всем пожертвовать во имя общественного блага, должно вновь возродить доверие в стране, столь необходимое для здоровой финансовой политики и все более активного обращения капиталов. Таким образом, вы позволите нам разработать программу общественных работ, которые мы считаем лучшим лекарством от безработицы и решающим фактором оживления деловой жизни. Мы предоставим владельцам сбережений, которых так часто разочаровывали или обманывали, возможность надежно поместить свои средства; одной из [381] наших главных забот является их поощрение и защита, поскольку они представляют самую могущественную силу нашей страны.
Неизбежные жертвы, которые всякий разумный человек должен предпочесть опасному самотеку, будут намечены в соответствии с духом равенства и справедливости, свойственным законам демократии. Та же забота о нормальном и длительном равновесии заставит нас реорганизовать всю систему транспорта, координировать его работу и провести реформы, ставшие необходимыми как вследствие развития современной техники, так и в силу неотложных экономических нужд. Мы потребуем усилий от каждого, но и будем ко всем справедливы. Так, например, для упорядочения фискальной системы, которую мы собираемся предложить вам, мы проведем дальнейшую реформу налога с оборота не только в смысле его изменения для некоторых видов дохода, но и для того, чтобы постепенно освободить от существующих ныне формальностей известные категории налогоплательщиков.
Мы хотим верить, что эти меры смягчат последствия экономического кризиса, от которого Франция страдает так же, как и другие нации. Для защиты различных отраслей национального производства был принят ряд охранительных мер. Эти вводимые постепенно полезные предохранительные меры, не препятствуя более совершенной организации производства и обмена, должны, как нам кажется, согласовываться с общим расширением международного обмена и соглашений. Наша политика приобретет, таким образом, характер единства, который мы хотим ей придать с вашего одобрения. С экономической точки зрения, а также в международном плане законы современной цивилизации диктуют нам международное сотрудничество. Как можно изолировать нашу национальную экономику от наших великолепных заморских владений, на которых также сказались последствия мирового кризиса? Правительство республики приложит все усилия для защиты производства в наших колониях, не допустит прекращения разработки их природных богатств и таким образом сделает возможным на благо туземного населения осуществление братского дела социального прогресса, высокий пример которого должна дать демократическая Франция.
Господа, вы будете судить нашу программу в целом, тем не менее нам хотелось бы представить ее вам во всех [382] ее взаимосвязях. Создать прежде всего экономические и финансовые условия, которые обеспечат нормальную и здоровую жизнь для всей нации. Гарантировать труду его права. Питая глубокое уважение ко всем профсоюзным свободам и к делу, предпринятому некогда благодаря смелой и мудрой инициативе Вальдека-Руссо, мы полагаем, что и в этой области, как и во всех других, республика должна содействовать и руководить всеми усилиями, направленными на создание более совершенной международной организации труда. Законодательство о социальном страховании применяется в стране уже в течение двух лет. Имелась возможность оценить как благотворные последствия этой великой реформы, так и критику, которой она подверглась. Мы не допустим посягательств на основные принципы закона. Учитывая уроки практики, мы попытаемся усовершенствовать и упростить его на основании этого опыта. Руководствуясь скорее моральными мотивами, чем политическими, мы придем на помощь труженику, лишенному прожиточного минимума. Мы решили уже теперь отменить предел (180 рабочих дней в году), в случае превышения которого помощь уже не оказывалась. Мы считаем своим долгом обеспечить ремесленникам, полностью безработным, где бы они ни проживали, и частичным безработным, занятым не более трех дней в неделю, выплату необходимых пособий. Общественный порядок должен основываться, по нашему мнению, на справедливости и солидарности. Мы встанем на защиту здравоохранения, проводя политику создания гигиенических жилищных условий и стараясь принести их в скромное деревенское жилище, приют незаметного труда. Мы окружим заботой старость, то есть всех тех, кто был творцом настоящего нашей страны, и детство, являющееся ее будущим. Выражая волю всей нации, мы уделим жертвам войны львиную долю того внимания, которого заслуживают все бывшие фронтовики.
Наряду с материальной жизнью следует развивать жизнь духовную, развивать все духовные богатства народа, призванного завоевать свое место качеством своей работы. Верные принципу светскости, чуждому каких бы то ни было агрессивных намерений, но гарантирующему личную свободу и национальное единение, полные решимости переделать всю нашу систему образования по рациональному плану, мы решили уже теперь ввести бесплатное среднее [383] образование, чтобы открыть всем детям Франции одинаковый доступ к знаниям. Такова, господа, наша программа внутренней политики. Мы прибавим к ней, руководствуясь духом примирения, проект политической амнистии, с оговоркой, что это никоим образом не затронет ни жизненных принципов республиканского порядка, ни наказаний, все более и более необходимых для преступлений и нарушений общего права.
В своей внешней политике наше правительство, помнящее об оказанных услугах и верной дружбе, будет руководствоваться неотложной необходимостью установить мир с помощью всеобщей европейской и мировой организации. Оно сделает все от него зависящее, чтобы содействовать ослаблению политического напряжения, экономическому согласию и моральному разоружению.
Что касается репараций, Франция не может допустить, чтобы оспаривали права, вытекающие не только из договоров, но и из договорных соглашений, соблюдение которых гарантируют поставленные под ними подписи. Если бы мир отрекся от прерогатив права, он был бы очень скоро подчинен власти насилия. Утверждая эти принципы, правительство республики уверено, что защищает не эгоистические привилегии, а интересы всего мира. Оно, впрочем, готово обсудить любой проект и взять на себя любую инициативу, которые могли бы привести к большей устойчивости в мире и к чистосердечному примирению в духе мира.
В соответствии с Уставом Лиги наций — основной хартией будущего — и в духе Парижского пакта{128} мы будем стремиться к безопасности, и не только для одних нас, но для всех государств, малых или больших, имеющих, на наш взгляд, равные права. Мы будем руководствоваться в наших действиях принципами, завещанными нам Леоном Буржуа, которые мы защищали начиная с 1924 года и которые стали, особенно в результате благородной деятельности Аристида Бриана, основным и постоянным фактором французской политики. Учитывая все это, правительство республики объявляет о своем благожелательном отношении к любым решениям, даже частичным, которые в свете женевских дискуссий и после лояльного сопоставления мнений позволили бы, не подвергая угрозе [384] национальную безопасность, облегчить бремя военных расходов и явились бы шагом к прогрессивному, одновременному и контролируемому разоружению. Чтобы внести вклад в это дело, правительство уже сейчас осторожно приступит к осуществлению всех возможных мер экономии.
Многие народы страдают, и мы не можем оставаться равнодушными к их бедствиям. Мир в смятении. Если бы объединить энергичные усилия и волю, можно было бы по крайней мере прекратить царящий повсюду страх и тем самым уменьшить кризис, смягчив недоверие и опасения. Мы предлагаем нашу помощь в этом деле. Спокойствие должно возродиться, если учесть, что существуют правительства, которые, как наше, страстно стремятся восстановить мир в мыслях и делах, которые обращаются с искренним призывом ко всем людям с совестью и стараются объединить тех, кто вместе с ними считает войну преступлением против закона и человеческого права.
Наш дорогой народ только что проявил с волнующим спокойствием свою волю, с которой мы сообразуем свои действия. В это неспокойное время он сохранил свои традиционные качества, любовь к труду, страсть к бережливости, привязанность к семье. Мы призываем его верить в свои силы, не ослаблять своей деятельности и продолжать мирно трудиться и торговать. Мы будем на страже его интересов. Но, чтобы исполнить этот долг, нам необходимо, господа, ваше доверие.
Мы имеем честь просить вас об этом».
В ходе прений, развернувшихся по этой декларации, выступление г-на Тардье было самым главным. Будучи настроен весьма агрессивно, он привел все доводы, которыми пользовался во время выборов и которые были осуждены всеобщим голосованием, он допустил скрытые и злобные намеки на так называемые финансовые скандалы; казалось, он задыхался от досады. Палата за ним не последовала; его порицали его собственные друзья.
За вотум доверия проголосовали 384 депутата, против 115, 110 воздержалось.
8 июня. Визит русского посла, которому я сообщил о своем разочаровании в том, что касалось его страны. Он сообщил мне о переговорах по поводу пакта о ненападении, [385] начатых с г-ном Бертело, и передал мне текст ноты Советского правительства от 1 мая 1931 года:
«Париж, 1 мая 1931 года»
1. Советское правительство соглашается на предложение, сделанное г-ном Бертело 24 апреля, а именно начать немедленно в Париже переговоры по поводу пакта о ненападении с согласительной конвенцией и временного торгового соглашения.
2. Советское правительство не возражает против упоминания в тексте пакта взаимного обязательства в отношении подписания в установленный срок конвенции относительно процедуры соглашения.
3. В соответствии с соглашением, достигнутым с г-ном Бертело, декреты, ограничивающие торговлю между СССР и Францией (французский декрет от 3 октября и применение советского декрета в отношении Франции), будут аннулированы после первых двух или трех заседаний с момента начала переговоров о торговом соглашении.
4. Советское правительство согласно также предпринять параллельно с переговорами по поводу временного торгового соглашения переговоры с представителями французской промышленности и правительства в отношении заказов и кредитов, как это имело место между СССР, с одной стороны, и Германией и Италией — с другой. Переговоры будут начаты, как только аннулирование декретов вернет свободу торговле между обеими странами.
5. Советское правительство согласно начать после заключения пакта о ненападении и временного торгового соглашения переговоры по поводу: 1) торгового договора, 2) вопроса о долгах».
Г-н де Вьенн, наш посланник в Будапеште, сообщил мне, что его кузен фон Папен держит на своем столе в своем доме в Сааре портрет Вильгельма II в Дорне. Италия и Венгрия будто бы заключили между собой военные конвенции; он заявил мне, что наша роль международного жандарма в Женеве очень вредит нам в Центральной Европе. По мнению г-на де Пейеримгофа, Папен — это министр морального порядка, некий Рошбуэ. Баварцы называют его правительство кабинетом моноклей.
9 июня. Правительственное заседание. Я сообщил своим коллегам о ходе переговоров, которые я вел по поводу займа [386] Австрии, и об обязательствах насчет аншлюса, содержащихся в письме австрийского посланника от 9 июня 1932 года, которых я добился.
Заседание совета министров 10 июня. Мы начинаем вносить ясность в проблему репараций. Я предлагаю остановиться на плане, выработанном накануне. «I. Никакого аннулирования. В основе должно лежать американское мнение, подкрепляющее французский тезис (беседа Клодель-Стимсон от 1 июня). II. Нечто большее, чем простой мораторий плана Юнга. Придерживаться плана экспертов от декабря 1931 года. Следовательно, рабочий мораторий (короткий или продолжительный). Назначение двух комиссий: 1) поиски окончательного урегулирования в Европе, которое не обременило бы мировую экономику. Окончательный платеж путем передачи мобилизованных облигаций (система Рюэфа). Реконструкция европейской экономики (Центральная Европа, цены на продукты сельского хозяйства); 2) изучение валютной проблемы с оговоркой, что а) нам дадут достаточные сроки для работы и что б) европейское урегулирование будет достигнуто при непременном условии последующего соглашения с Соединенными Штатами». Совет министров единогласно одобрил этот план работы.
Поль Бонкур изложил нам положение в Женеве и неотложную проблему, возникшую в связи с перевооружением Германии, требующей заменить часть V Версальского договора международной конвенцией. Равенство в правах, которого добивается рейх, является для него, очевидно, средством добиться фактического равенства. Мой план состоял в том, чтобы попытаться избегнуть дискуссии и проявить нашу добрую волю и даже продемонстрировать ее, но, если бы нас заставили сделать принципиальное заявление, сказать нет, возложив ответственность на тех, кто заставил бы нас изложить свою позицию. Мы не отказываемся работать над конвенцией, но отклоняем всякое предварительное условие. Даже если нас разобьют по принципиальным вопросам, мы будем продолжать свою работу. Леон Блюм придерживается такой же точки зрения; он изложил ее 13 июня в «Попюлер». Совет министров единогласно одобрил мое мнение.
10 июня, вторая половина дня. Очень интересное свидание с генералом Вейганом. Я заявил ему, что, отозвав его из Сирии, я отнюдь не желал показать своего нерасположения [387] к нему, но лишь хотел воздать должное генералу Сарайлю за ту роль, которую он сыграл в победе на Марне и в Восточной экспедиции. Вейган изложил мне свой взгляд на то, как будет обеспечена безопасность Франции в 1934 году.
Визит германского посла. Он сообщил мне следующие цифры: выплата загранице процентов по государственным и частным займам достигает полутора миллиардов золотых марок, в то время как в 1932 году доходы от расширения экспорта составили лишь 1200 миллионов. Следовательно, дефицит в 300 миллионов может быть пополнен лишь при наличии доверия. Иначе необходимо прибегнуть к мораторию. Он предполагает рассмотреть на дальнейших заседаниях конференции следующие вопросы: стабилизация валюты, приспособление долгов к золотому и товарному исчислению, меры для регулирования валютных ограничений.
11 июня. Заявления Жермен Мартена вызвали волнение, которое нашло выражение в кампании, поднятой в печати, и в статье Леона Блюма в «Попюлер» против бюджетной дефляции, а также в падении курса на бирже. Поистине оружие министров — молчание.
Я ознакомился с бумагами капитана фон Папена, военного атташе в Вашингтоне во время последней войны; эти бумаги были захвачены в Фалмуте Британским адмиралтейством. Воспроизведение чеков превращает эти документы в подлинный альбом (Miscellaneous, № 6 (1916). Selection from papers found in the possession of Captain Von Papen, London, 1916 (Cd., 8174). Были представлены обеим палатам парламента в феврале 1916 года). Я нашел случай показать эти документы генералу Першингу; они его очень развлекли, так как чеки выписаны на банк, председателем которого он стал. Энар, столь ратовавший в свое время за франко-германское сближение, теперь усиленно предостерегает нас против Папена и Шлейхера. Он требует, чтобы мы держались с ними «сухо, корректно и холодно». По его мнению, Папен — «мошенник и фанатик», а Шлейхер — «солдафон». Бизо настаивал на преимуществах соглашения с Англией относительно финансовой акции в Европе.
9 июня 1932 года Флёрио писал мне из Лондона:
«Я позволю себе изложить вам свое личное мнение о нашей позиции в отношении англичан накануне ваших бесед с г-ном Макдональдом и Лозаннской конференции. [388]
Ваш приход к власти вызвал у англичан чрезмерные надежды на возможность склонить французское правительство принять их тезис о немецких репарациях, и возможно, что в Париже в свою очередь возникли надежды добиться согласия англичан с нашей точкой зрения. На самом деле обе стороны занимают совершенно определенные позиции. Говоря об англичанах, нужно признать, что здесь не скрывают желания отмены репараций и надеются добиться нашего согласия на эту меру, как мне это высказал сэр Джон Саймон во время нашей беседы в прошлый понедельник 6 июня. Он был поражен моим категорическим заявлением, что ни вы и никакой другой министр не смогли бы в настоящее время согласиться на отмену германских репараций без всяких условий.
С тех пор казначейство воздействовало в этом же смысле на г-на Рюэфа, финансового атташе. Очевидно, что в обоих случаях подготавливаются к переговорам с вами, защищая и укрепляя позицию, которую с некоторых пор проповедуют в своих выступлениях английские министры.
Эта позиция объясняется несколькими причинами: главное намерение англичан — отказаться от достигнутого (как они сделали, например, в Китае) при наличии существующих трудностей и исходя из английских интересов, противных прежнему положению вещей; нажим кредиторов (краткосрочные кредиты) в Германии; беспокойство (главным образом казначейства) по поводу бремени военных долгов Соединенным Штатам, от которых, как полагают, будет легче освободиться, если в Европе будет ликвидирован вопрос о репарациях, и, наконец, мировое экономическое положение.
Мое сугубо личное мнение, что экономический кризис, усиливающийся с каждым днем, делает весьма сомнительным возобновление репарационных платежей, даже сведенных к минимуму. Однако простой и безусловный отказ от них противоречил бы международным приличиям и общим интересам. Надо дать времени совершить свое дело и позволить нам следовать за эволюцией, приостановить или направлять которую у нас нет средств. Я не приводил англичанам общих соображений подобного рода, так как они их не понимают. Я главным образом отстаивал перед сэром Джоном Саймоном занятую вами позицию как факт, с которым надо было считаться. [389]
Затем я рекомендовал ему поиски временных решений, напомнив о конъюнктурной политике, которой так долго придерживалась Англия; мы даже обменялись по этому поводу личными записками; приложенная здесь копия телеграммы покажет вам, как сдержанно отнесся сэр Джон Саймон к этим предложениям. Он не отвергает их, и я думаю, что в конечном счете, повоевав и поспорив, вы придете к чему-то среднему по вопросу о репарациях.
Позвольте заметить вам, что в этой общей дискуссии побочные вопросы не будут играть важной роли и что мы не добьемся отказа англичан от полной отмены германских репараций, уступив им в вопросе Австрии. Подобная уступка в настоящий момент создаст у них впечатление, что мы слабы, и они потребуют еще большего; эти люди из британского казначейства упорно торгуются, и наилучший способ вести с ними переговоры — это обсуждать вопросы объективно, после внимательного изучения затронутых вопросов.
Я констатировал у сэра Джона Саймона странное желание помочь германскому правительству Папена, несмотря на его происхождение и авторитарные принципы. Это желание разделяет также Макдональд. Это еще одно подтверждение стремления англичан идти по линии наименьшего сопротивления. Г-н фон Нейрат держался со мной очень миролюбиво; он склонен признать желательность временных решений, но, конечно, не стал расхолаживать англичан относительно их плана отмены репараций».
11 июня. Японский посол сообщил мне, что в вопросах разоружения его страна будет поддерживать Францию. Турецкий посол жаловался на осложнения, мешающие установлению отношений между его страной и нашей: задетое самолюбие, недостаточное внимание к Турции в дунайских делах.
11 июня. Макдональд и сэр Джон Саймон прибыли на Северный вокзал в 17 часов 40 минут. Публика оказала им радушный прием, раздавались выкрики: «Да здравствует мир!» Чай в английском посольстве. Затем до 20 часов 15 минут предварительная беседа в самом дружеском тоне.
Макдональд изложил мне свою точку зрения; ему бы хотелось заключить между Англией и Францией прелиминарное соглашение, подобное соглашению 1924 года. Нужно о многом позабыть. Я со смехом прервал его: кто же заплатит за это? Он сторонник полной отмены репараций [390] во имя восстановления европейской экономики; но с самого начала он заявляет и уточняет, что европейское соглашение до своей ратификации должно быть подчинено соглашению с Америкой. Нужно нечто большее, чем мораторий. С другой стороны, он склонен требовать от Германии обязательств, которые гарантировали бы приблизительно на 15 лет восточные границы. Таким образом, он устанавливает связь между Женевой и Лозанной.
Я ответил, что расположен согласиться на большее, чем мораторий на план Юнга, но не хочу отмены репараций; что я не возражаю против окончательного урегулирования при условии, что оно будет считаться недействительным без Соединенных Штатов; что не следует позволять Германии укрепляться за наш счет и нарушать экономическое равновесие для своей выгоды. Пример с железными дорогами и каменным углем произвел сильное впечатление на Макдональда. Я доказал ему, что Германия может продолжать платить. Не отвергая идеи об отсрочке, я заметил, что эта отсрочка ограничила бы пакты и Локарнские соглашения и что ее исход был бы чреват опасностью. Другая проблема: с кем вести переговоры?
В конце беседы Макдональд любезно выразил свое удовольствие по поводу встречи со мной. Обед прошел в очень дружественной обстановке. Мы еще не обсуждали вопросов, относящихся к Центральной Европе.
Мы возобновили беседу в воскресенье в 10 часов 30 минут утра. На ней присутствовал Жермен Мартен. Англия утверждала, что она не намерена отказываться от прав; по ее мнению, было бы опасно ссылаться на платежеспособность. Труднее всего уточнить окончательные условия урегулирования. Я предложил следующий текст: «Мы прибыли в Лозанну, чтобы найти способ урегулировать европейскую проблему при условии всемирного урегулирования». Вопрос в том, как будет сформулирован факт неуплаты 1 июля, — нужно, чтобы эта формулировка не содержала никаких обязательств на будущее. Мы пришли к согласию в следующем: необходимо так сформулировать факт неуплаты 1 июля, чтобы он имел характер простой отсрочки.
Что касается Центральной Европы, то мы решили с сэром Джоном Саймоном попытаться достичь предварительного [391] соглашения между Францией и Великобританией. По мнению английских министров, недавний провал Лондонской конференции объясняется как раз тем, что не сговорились с нами.
13 июня. Прибытие в Женеву. Конференция на мертвой точке. Первые беседы с нашими экспертами для уточнения. Присутствовал Бонкур.
14 июня. Г-н Гибсон{129} передал мне американскую памятную записку по поводу контингентов, инициатива которой принадлежала Гуверу. Прения открыл несколькими словами Макдональд. Сэр Джон предложил провести предварительное совещание пяти держав: Франции, Великобритании, Италии, Соединенных Штатов и Японии, чтобы установить, какие виды вооружения можно отменить или ограничить, например танки. Он предложил, чтобы количественному ограничению предшествовало качественное ограничение. Немцев лишь предупредят об этом совещании, но не пригласят. Бонкур доказывал на примере германских линкоров, что качественного ограничения недостаточно. Он настаивал на необходимости бюджетного контроля. Я предложил урегулировать сначала вопросы химической и бактериологической войны.
Перед заседанием бюро г-н Надольный, представитель Германии, вручил мне и Бонкуру свой проект, однако воздержался его комментировать. В своей ноте германская делегация предлагала осуществить качественное разоружение в отношении артиллерийских снарядов калибром свыше 100 мм, танков и броневиков, подвижных бронированных башенок, в отношении крепостей, линейных кораблей тоннажем свыше 10 тысяч тонн, авианосцев и подводных лодок, мин, военно-воздушных кораблей, а также запретить химическое и бактериологическое оружие.
Я составил следующий ответ:
«Французская делегация изучит документ, который ей только что передал г-н германский делегат. В надлежащее время она выскажется по поводу принципов, лежащих в основе этих предложений, и относительно возможности их применения. Но уже сейчас она вновь подтверждает, поскольку это необходимо, [392] все оговорки, которые Франция сочла нужным сделать по этому вопросу».
Заседание бюро. Гендерсон заявил, что мы достигли той стадии обсуждения, когда необходимо начать переговоры. Мы потребовали немедленно принять текст относительно химической и бактериологической войны. По мнению Гендерсона, сами эти выводы должны стать предметом переговоров. Надольный зачитал свой проект, которому был предпослан комментарий. Я зачитал свою декларацию; возвращаясь на свое место, я заметил, как Гранди и Луначарский обменялись улыбками со своими делегациями. Дело в том, что Италия и Россия поддерживают предложение Германии{130}. Сэр Джон Саймон одобрил предложение о переговорах и настаивал на качественном разоружении. Был принят тезис Гендерсона. Мы поддержали испанское предложение относительно контроля над частной торговлей оружием и предложение Португалии о бюджетных ограничениях.
Меня сразила перемена, которая произошла в Женеве с 1924 года. Во всех отношениях в эти грозовые июньские дни воздух насыщен электричеством. Повсюду ощущается, не только сдержанность, но и двуличие. Попытки наладить международную жизнь ничуть не изменили традиционные нравы дипломатии. У меня был с продолжительным визитом г-н Гранди, и хотя он был чрезвычайно вежлив, я чувствовал, что ждать от него нечего. Он выражался как реалист, который намерен сознательно пренебречь воспоминаниями о том, что называют латинским братством. Мне не удалось найти путь к сердцу Италии; он объяснял мне причины своей позиции в отношении морского соглашения; уверял, что фашисты намерены прийти к соглашению с левыми партиями, но все это лишь формула вежливости. Гранди заявил мне, что он — единственный человек в Италии, возражающий против Аншлюса. К глубокому сожалению, я пришел к следующему убеждению: отныне со стороны Италии надо всего опасаться и ни на что не [393] надеяться. Впоследствии я часто повторял эту формулировку, за которую меня неоднократно упрекали, но которая была мне подсказана здравым смыслом.
Как раз тогда, 15 июня 1932 года, я получил письмо от Гульельмо Ферреро{131}, написанное в Женеве же:
«Вы, вероятно, не знаете, что я живу теперь в Женеве. При всеобщей трусости лишь эта маленькая республика и ее университет имели мужество предложить мне убежище. Я преподаю новую историю в университете и в Институте международных исследований и переехал сюда со всей семьей, захватив часть моих книг.
Я не забыл любезный прием, который вы оказали г-же Ферреро и мне в 1930 году, когда, мы приехали в Лион, после того как нас первый раз выпустили из тюрьмы. Мы были бы счастливы засвидетельствовать вам нашу признательность. Но я не смею надеяться увидеть вас в этом вихре дел, от которых вы, вероятно, не сможете избавиться до окончания обеих конференций.
Мне хочется, по крайней мере письменно, дружески напомнить вам о себе и пожелать, чтобы ваши усилия увенчались успехом. Европа переживает сейчас самый тяжелый период со времени страшных испытаний 1810–1815 годов. На этот раз страдает не только она, но весь мир. Нужно, чтобы люди с сердцем и разумом, такие люди, как вы, посвятили все свои усилия спасению того, что еще может быть спасено».
15 июня. Австрийский канцлер выступил с подтверждением принятых обязательств. Беседа с англичанами об австрийском займе. Сэр Джон Саймон предложил следующее: Англия поможет Австрии, но в отношении других стран Центральной Европы она отвергает всякую мысль о гарантии.
17 часов 30 минут. В Лозанне в целях подготовки конференции состоялось заседание держав-инициаторов: Германии, Бельгии, Франции, Великобритании, Италии и Японии. Я и Гранди предложили избрать председателем Макдональда. Генеральным секретарем был избран сэр Морис Хэнки. Были обсуждены формальности: вопросы радиовещания, кино и фотографии; было решено создать комиссию [394] по выработке программы; никаких речей, кроме речи председателя, не будет.
После нашей утренней беседы сэр Джон Саймон набросал проект, согласно которому платежи по репарациям должны быть приостановлены в течение июля; ему очень хотелось, чтобы его текст был принят без промедления, против чего я возражал; он пригласил меня к обеду с Невилем Чемберленом, убеждая меня согласиться по крайней мере с тем, чтобы голосование было назначено на утро 16 июня. Я сослался на отсутствие Жермен Мартена и Дюрана, которые еще не прибыли, и оговорил их права. 16 июня состоялось свидание с сэром Джоном Саймоном и Невилем Чемберленом; мы включили в проект оговорку, что принятые в Лозанне решения должны будут «осуществляться в рамках всеобщего урегулирования». При прощании Невиль Чемберлен не скрывал своего разочарования, я старался его подбодрить.
16 июня 1932 года. Г-н Мотта, президент Швейцарской конфедерации, произнес речь в очень приподнятом тоне. Присутствовали следующие делегаты:
от Франции — Жермен Мартен, Дюран, Паганон, Жорж Бонне и я;
от Великобритании — Макдональд, Невиль Чемберлен, сэр Герберт Семюэл, сэр Джон Саймон и Ренсимен;
от Италии — Гранди, Москони, Бенедуче и Пирелли;
от Германии — фон Папен, фон Нейрат, Шверин фон Крозиг и Вармбольд;
от Бельгии — Ранкэн, Гиманс и Франки;
от Чехословакии — Бенеш, Поспишил, Осусский;
от Новой Зеландии — сэр Томас Уилфорд;
от Польши — Залесский и Мрозовский;
от Южно-Африканского Союза — Те Уотерс;
от Японии — Иосида, Курияма и Цусима;
от Австралии — Латам и сэр Грэнвил Райри;
от Канады — Говард Фергюсон;
от Португалии — Бранко, Казиро де Мата и Фернандес;
от Югославии — Маринкович и Фотич.
Представитель Румынии еще не прибыл.
Макдональд взял слово в качестве председателя конференции.
Он напомнил, что совещание должно было состояться [395] в январе и что оно собралось «под знаком самого тяжелого экономического кризиса, который когда-либо испытывал мир в мирное время». Мировая торговля сократилась наполовину или даже несколько больше по сравнению с первым кварталом 1929 года. Количество безработных составляет от 20 до 25 миллионов человек. «Мир тесен, и никто из нас не может устраниться от дела восстановления и реконструкции». Вопрос уплаты военных долгов изучался двумя комитетами экономических экспертов, из которых один был учрежден после Лондонской конференции в июле; другой был создан в декабре по просьбе германского правительства. Второй комитет заявил:
«Приспособление вопроса межправительственных долгов в целом к нынешнему критическому мировому положению, приспособление, которое должно быть осуществлено без промедления во избежание новых катастроф, является единственным надежным средством, способным восстановить доверие, которое само по себе представляет условие экономической стабильности и подлинного мира... Мы обращаемся с призывом к правительствам, которым надлежит действовать. Мы надеемся, что они без промедления примут решения, которые позволят надеяться на смягчение кризиса, причиняющего столь тяжкие страдания всем народам».
Макдональд потребовал быстрых действий. Нельзя отказаться от обязательств путем одностороннего акта; необходимо совместно пересмотреть договоры, которые, как выяснилось, не могут быть выполнены. Европа, впрочем, не может действовать одна; мы нуждаемся в сотрудничестве Соединенных Штатов. Работа в Лозанне связана с работой в Женеве.
С 12 до часа дня я совещался с канцлером фон Папеном; он торжественно заверял меня в своей лояльности, держался не только вежливо, но даже дружественно и описал мне положение своего правительства, которое намерено включить в свой состав известное количество гитлеровских элементов. Брюнинг всегда обещал, но постоянно оттягивал момент осуществления этой сделки, что и привело к его падению. Канцлер высказался против изменения режима, хотя и считал, что для современного положения Германии нынешняя конституция слишком либеральна; ему хотелось бы «возложить ответственность» на гитлеровцев, включив их в правительство; июльские выборы назначены, чтобы предупредить движение, слишком [396] ярко проявившееся в марте. Фон Папен подчеркивал бедственное положение германского народа и указывал на волнения среди населения. Я заверил его, что готов ему помочь в разумных пределах. Он даже говорил мне о возможности прямого соглашения между Францией и Германией (соглашения, направленного против коммунизма, а на самом деле против России), об относительных политических гарантиях, например в отношении восточных границ, о контактах между генеральными штабами. Он просил аннулировать репарации, против чего я возражал, однако заявил, что готов искать выхода в рамках плана экспертов. Мы пришли к соглашению свести наших министров финансов и работать над Annaherung{132}.
Завтрак с английскими министрами прошел в очень искренней и дружественной обстановке; мы открыто говорили о наших расхождениях.
16 июня. Дневное заседание. Было решено, что завтрашнее заседание, на котором выступит фон Папен, будет закрытым. Был установлен список выступающих на завтрашний день. Я нанес ответный визит канцлеру.
Пятница, 17 июня. Состоялось расширенное заседание, в присутствии всех делегатов, но закрытое. Макдональд зачитал декларацию, которую мы выработали и в которую я смог ввести формулу «должно быть осуществлено в рамках всеобщего урегулирования».
«Глубоко озабоченные возрастающей серьезностью экономических и финансовых опасностей, угрожающих миру, и неотложностью проблем, рассмотрение которых является задачей Лозаннской конференции; твердо убежденные, что эти проблемы требуют окончательного и ясного решения с целью улучшения условий в Европе и что это решение должно быть изыскано без промедления и отсрочки и осуществлено в рамках всеобщего урегулирования, и констатируя, что срок некоторых платежей по репарациям и военным долгам наступает 1 июля 1932 года.
Нижеподписавшиеся правительства в целях обеспечения непрерывной работы конференции и не предрешая решений, которые могут быть приняты впоследствии, пришли к выводу, что платежи по репарациям или военным долгам, причитающиеся правительствам, участвующим в конференции, должны быть приостановлены на [397] время работы конференции, которая, согласно желанию нижеподписавшихся правительств, должна достигнуть результатов в кратчайший срок.
Установлено, что эти решения не будут касаться уплаты процентов по займам, имеющим хождение на рынке.
Нижеподписавшиеся правительства заявляют, что со своей стороны они готовы руководствоваться в своих действиях настоящим соглашением, и приглашают все другие правительства-кредиторы, участвующие в конференции, занять аналогичную позицию.
Подписано в Лозанне 16 июня 1932 года.
За правительство Соединенного Королевства Великобритании и Северной Ирландии Н. Чемберлен
Франции — Эррио
Италии — Москони
Бельгии — Ж. Ранкэн
Японии — С. Иосида»
Затем зачитали бельгийскую оговорку по поводу соглашения, заключенного между Германией и Бельгией 13 июля 1929 года. Германский канцлер огласил коротенькую декларацию, в которой выразил свои надежды в выражениях, вполне приемлемых. Маринкович хотел было выступить с замечаниями от имени Югославии, но не получил разрешения председателя. Как и в 1924 году в Лондоне, я вновь был неприятно поражен тем, как Англия обращается с малыми и средними нациями.
Канцлер фон Папен изложил германскую точку зрения, начав с замечания: «Ни в памятной записке от 19 ноября 1931 года, предлагающей созыв специального консультативного комитета, ни в настоящее время не было речи о том, чтобы обсудить юридический аспект репарационного вопроса или поставить под сомнение законность немецких подписей под предыдущими соглашениями. Никто не оспаривает того, что подписанные в Гааге в августе 1929 года и в январе 1930 года соглашения были заключены законным образом. Поэтому нет надобности это подтверждать». Канцлер хотел исследовать лишь фактическое положение; он сравнивал состояние мировой экономики в 1929 и 1932 годах. В 1929 году «существовала система международного кредита, работавшая, казалось, без всяких помех, между странами происходил активный и плодотворный обмен капиталов». Вполне конкретные торговые договоры, никакой [398] изоляции, промышленность, работающая с прибылью, процветающее сельское хозяйство, банки и частные лица охотно ссужали капиталы за границу, безработица была неведома — таково было положение вещей, отвечавшее духу плана Юнга. В 1932 году — 25 миллионов безработных, капиталистическая система подвергается в Германии сильной критике, некоторые государства приостановили свои внешние платежи, международное обращение кредитов сведено к нулю. «У стран-кредиторов золото стало непроизводительным, а в Германии отсутствие золота вызвало прогрессивный паралич экономики». По мнению канцлера, «германская проблема является центральной проблемой среди тех трудностей, которые переживает весь мир. Положение Германии характеризуется: 1) высоким учетным процентом, который обременяет сельское хозяйство и промышленность; 2) давлением налогового бремени, которое, по мнению специального консультативного комитета, нельзя больше увеличивать, но которое пришлось все же за последние дни дополнить новыми налогами, дабы обеспечить само существование государства; 3) внешним долгом, уплата которого становится все затруднительнее по причине прогрессивного сокращения активного внешнеторгового баланса; 4) безработицей, относительно большей, чем в какой-либо другой стране, в силу которой от 20 до 25 процентов населения состоит на иждивении касс общественной помощи. Число молодых людей, не имеющих ни возможности, ни надежды найти себе место или заработать на жизнь, все возрастает. Это приводит их в отчаяние и способствует их политической радикализации». Уже с середины 1931 года Германия не в состоянии платить по частным иностранным кредитам. Платежи по процентам и в счет погашения нынешних долгов достигают в текущем году примерно 1 3/4 миллиарда марок. Прежние резервы Рейхсбанка исчерпаны. Запас золота и девизов{133} Рейхсбанка не превышает 390 миллионов марок, в то время как в обращении находится бумажных денег на 3800 миллионов марок — иными словами, законное покрытие денежного обращения, которое должно достигать 40 процентов, на самом деле составляет лишь 10 процентов. Между тем активный баланс внешней торговли Германии за 1931 год составил 3 миллиарда марок. Однако, по [399] мнению канцлера, это превышение ненормально; он заявил, что Версальский договор и соглашения о репарациях повинны в конфискации состояний, в инфляции, в повышении учетного процента, в увеличении налогового бремени, в социальных бедствиях. «Один шаг отделяет нас от бездны. Настал момент, когда надо действовать».
В свою очередь я взял слово. Несомненно, франко-германское согласие является существенным элементом европейской безопасности. Мы будем говорить не как требовательные заимодавцы, но как люди, старающиеся понять точку зрения других народов. Я напомнил, в каких условиях был решен и подготовлен созыв Лозаннской конференции: она возникла в результате обращения Германии 19 ноября 1931 года к Банку международных расчетов с просьбой совместно исследовать ее положение. Доклад базельского комитета экспертов должен быть для нас правилом и законом; мы принимаем его выводы; мы допускаем, что размах кризиса превысил «сравнительно короткий период депрессии, предусмотренный планом Юнга»; мы также допускаем, что финансовые трудности Германии делают необходимым совместные действия. Мы также рады констатировать, что Лозаннская конференция уже провозгласила принцип, согласно которому европейское урегулирование может быть достигнуто только в рамках всеобщего урегулирования, — принцип, включенный в Вашингтонское коммюнике от 25 октября 1931 года.
Однако доклад базельского комитета экспертов констатировал, что Германия создала экономическое оборудование большой мощности, позволяющее достигнуть высокой производительности. «Таким образом, — сказал я, — у Германии большие трудности, но и большие надежды». За всяким кризисом наступает период равновесия и процветания. Аннулирование репараций уменьшило бы бремя, лежащее на германской экономике в виде государственного долга, в условиях, которые могли бы создать для нее значительные привилегии. Таблица, составленная английским экономистом сэром Уолтером Лейтоном, дает разоблачающие цифры. Если сравнить задолженность Германии, Франции и Великобритании, то в рейхсмарках она составляет: Германия — 12 миллиардов, Франция — 51 миллиард, Великобритания — 130 миллиардов, которые могут в 1932 году соответствовать 105 миллиардам. Инфляция, о которой говорил канцлер, не пощадила и Францию. В результате [400] применения моратория Гувера только в течение одного года дефицит французского бюджета достиг примерно 1800 миллионов, который мое правительство вынуждено будет покрывать с помощью чрезвычайно суровых мер. Сошлемся и на другой пример, на железные дороги. Доля репараций, падающая на немецкую железнодорожную сеть, составляет 660 миллионов марок в год, что не является чрезмерным; согласно докладу базельских экспертов, с 1925 по 1929 год доходы железных дорог превышали их расходы ежегодно в среднем на 833 миллиона марок, то есть очень широко покрывали расходы по репарациям. В 1930 году, несмотря на экономический кризис, прибыль снова позволила покрыть ежегодный взнос по репарациям, причем запасы предыдущих лет были использованы лишь частично. Начиная с 1 июля 1931 года, согласно плану Гувера, уплата репараций растягивалась фактически на десять лет начиная с 1 июля 1933 года. Если же отменить на будущее все платежи по репарациям, то обязательства немецких железных дорог (акции и займы) составят примерно 10 миллиардов франков, тогда как обязательства французских железных дорог составляют 65 миллиардов франков, а английских — 100 миллиардов франков. Подобное исключительно привилегированное положение германских железных дорог позволило бы им провести значительные сокращения тарифов. Это позволило бы им снизить продажные цены на товары низкой стоимости, продающиеся на вес, вроде угля, на 15–25 процентов по сравнению с существующими ценами, и дало бы таким образом Германии огромное преимущество в той жестокой конкурентной борьбе, которая идет сейчас на внешних рынках. «В рамках плана Юнга и Гаагских соглашений превышение доходов Франции над платежами по ее собственным долгам, за вычетом уплаты процентов по займу Юнга, достигает примерно 360 миллионов марок в год. Достаточно сравнить эту цифру с другими сальдо, чтобы оценить крайнюю несправедливость жертвы, которую потребовала бы от Франции, по сравнению с другими странами, отмена репараций. Впрочем, от последствий отмены репараций пострадают многие другие страны. Имеется даже такая страна, которая была записана в Гаагских соглашениях как располагающая сальдо около 70 миллионов рейхсмарок и которая смогла выдержать мораторий Гувера лишь благодаря значительной помощи Франции. Чтобы [401] восстановление Германии стало окончательным, необходимо, чтобы и другие нации вернулись к удовлетворительным условиям финансового и экономического существования и им также была бы дана возможность участвовать в нормальном торговом обмене, от которого зависит всеобщее процветание. Отмена репараций отнюдь не представляет, по мнению самих экспертов, справедливого и действенного решения проблемы, поставленной Лозаннской конференцией. Франция полагает, что улучшение безопасности создало бы с помощью гораздо более надежных средств то доверие, которое придало бы обращению капиталов необходимую подвижность. Не может быть политического мира без мира экономического, но нет и экономического мира без мира политического. Поэтому мы будем просить для Французской республики долю той справедливости, которой она желает для всех наций».
После меня выступил Невиль Чемберлен, подтвердивший заявление Макдональда о торжественном характере международных обязательств и о необходимости внести в них с общего согласия необходимые изменения. По мнению громадного большинства народов Соединенного Королевства, во избежание гибельных последствий необходимо отказаться от огромных межправительственных обязательств, затрудняющих товарообмен или обмен услуг. Великобритания возражает против односторонних платежей. Она является кредитором не только Германии, но и других государств. Сумма, которую должны были Великобритании по этим статьям, достигала вначале 2 миллиардов фунтов стерлингов; заключенные конвенции аннулировали две трети или даже более этой суммы. «Мы не получили, — заявил Невиль Чемберлен, — от наших должников суммы, способной компенсировать произведенные нами платежи. Фактически общая сумма наших платежей превысила на сегодняшний день наши поступления на 200 миллионов фунтов стерлингов за вычетом процентов... И все же мы настолько глубоко убеждены в том, что только радикальные меры способны восстановить доверие, без которого механизм кредитов никогда не сможет свободно действовать, что вполне готовы внести наш вклад в дело всеобщего забвения прошлого (Wiping of the slate), лишь бы другие заинтересованные государства сделали то же самое».
Во время заседания сэр Джон Саймон переслал мне любезную записку: «Позвольте мне выразить вам почтительную [402] признательность за ваше выступление, столь разумное по духу и столь ценное для нашего всеобщего сотрудничества».
Во второй половине дня были заслушаны выступления бельгийского премьер-министра, послов Японии, Португалии и Югославии и Микалакопуло. Маринкович потребовал не обрекать некоторые государства на непреодолимые трудности во имя помощи Германии. По плану Юнга в результате получения репараций Югославия имела сальдо примерно 70 миллионов золотых марок. Эту сумму она использовала для покрытия ежегодных платежей по займам восстановления. Югославия была сильно задета экономическим кризисом: как сельскохозяйственная страна, она сильно страдала от значительного падения цен на сельскохозяйственные продукты и от сокращения своего экспорта. Румынский делегат сообщил, что в результате сокращения ежегодных платежей, предусмотренных планом Дауэса, в его стране наблюдается пассивный баланс в том, что касается ее обязательств по политическим долгам. Ежегодный платеж по плану Юнга перекладывает восстановление разоренных областей и компенсацию частных убытков на румынскую экономику, которая сама страдает от обесценивания сельскохозяйственных продуктов и сырья.
Суббота, 18 июня. Заседание совета министров. Все мои коллеги единогласно одобрили мои действия. Леон Блюм в «Попюлер» отметил важное значение того, что произошло 17 июня. «Общая декларация, — писал он, — проникнута желанием достигнуть результатов. Она одновременно утверждает серьезность, срочность и тесную связь вопросов, внесенных в ее программу. Тем самым она отвечает чаяниям народов». В «Актюалитэ» от 18 июня сенатор Анри Беранже назвал большой день Лозанны прекрасным «как с международной, так и с французской точки зрения».
Заседание кабинета. Мои коллеги допускали мысль о финансовом, экономическом или политическом соглашении.
Вместе с Пальмадом, Шотаном, Лейгом и Бонкуром (Пенлеве отсутствовал по болезни) мы приступили к обсуждению вопроса о сокращениях. Пальмад изыскивал возможность сэкономить 4300 миллионов. Он предложил разложить [403] 1500 миллионов на военные министерства (800 миллионов на военное министерство, 400 миллионов на министерство морского флота и 300 миллионов на министерство авиации), 1700 миллионов сократить за счет других расходов и 1 миллиард за счет финансовых мероприятий (700 миллионов даст сокращение штатов).
Воскресенье, 19 июня. Первый акт Лозаннской конференции получил одобрение; теперь надо было думать о последующих. Анри Беранже в «Ревю де Пари» от 1 июня высказал превосходные мысли. Не следует ли в самом деле в первую очередь составить таблицу сальдо для каждой страны?
Беседа с Жозефом Кайо. Что касается причитающихся остатков, то он предусматривал справедливое распределение тягот, созданных аннулированием; он советовал выпустить для восстановления Европы международный заем, связанный с Европейским таможенным союзом. Беседовавший со мной Беранже безоговорочно одобрял декларацию. Он вручил мне свою очень важную статью для «Ревю де виван» (июнь 1932 года), с таким выводом: сокращение — да, аннулирование — нет.
Понедельник, 20 июня. После моего возвращения в Лозанну Жермен Мартен информировал меня о ходе дел. Накануне было два рабочих заседания. Приглашающие нации наметили рамки, установив дату 11 февраля 1932 года. «По их мнению, целью конференции будет решающее урегулирование вопросов, затронутых в докладе базельского комитета экспертов, а также разработка мероприятий, необходимых для разрешения прочих экономических и финансовых вопросов, вызвавших или могущих продлить кризис, от которого страдает мир». Англия подчеркнула, что она не может существовать, если международная торговля будет и дальше разваливаться; она приписывала перемещениям капиталов, которые не могут быть оправданы перемещением товаров, расстройство мировой кредитной системы и обращения капиталов. Она требовала, чтобы Германии позволили снова стать страной с высокой покупательной способностью. Она не смела признаться, что ее желание всеобщего аннулирования долгов отвечало запросам банкиров Сити, которые требуют финансовых мероприятий, способных защитить замороженные кредиты Соединенного Королевства в Германии и сделать возможным их выплату. [404]
Согласно плану Юнга, Германия должна ежегодно выплачивать Франции около 2 миллиардов рейхсмарок, из которых 612 миллионов по разделу репараций, признанных эквивалентными коммерческому долгу. Эта сумма в 612 миллионов была установлена по оценке экспертов, в том числе д-ра Шахта, как соответствующая платежеспособности Германии, по самой низкой оценке. Представляется вполне справедливым, несмотря на кризис, требовать уплаты этих бесспорных ежегодных взносов; их пересмотр мог бы быть оправдан лишь при переоценке золотого эквивалента.
Г-н де Лабуле встретился с фон Бюловым, немецким Бертело, статс-секретарем по иностранным делам, племянником бывшего канцлера, который ссылался на свою принадлежность к демократической партии, а сейчас как будто примкнул к левому крылу консерваторов. Фон Бюлов заявил, что он желал бы урегулирования вопроса безопасности. Он также предполагает переговоры между генеральными штабами, но не с генералом фон Шлейхером, более политиком, чем военным, а с генералами фон Хаммерштейном и фон Бломбергом.
Понедельник, 20 июня{134}, с 10 утра до часу дня. Беседа с Макдональдом и Ренсименом (Чемберлен болен). Я вновь отклонил аргументы, выдвинутые Макдональдом в пользу аннулирования долгов. По его мнению, проблему нужно рассматривать не с точки зрения платежеспособности, а с точки зрения трансферта. Ренсимен настаивал в том же смысле; трансферты отразились на финансах, промышленности и торговле Великобритании; уплата репараций препятствовала предоставлению займов Центральной Европе. Жермен Мартен доказывал, что передача железнодорожных облигаций никак не повлияла бы на трансферты.
Визит Титулеску. Маринкович жаловался на недостаток девиз у Югославии; страна находится накануне провозглашения моратория на трансферты. Мой сербский коллега уведомил меня, что Бенеш, который бы выиграл от аннулирования, возражает против него из чувства солидарности. Мне кажется, что мое свидание с японским послом не было бесполезным: я обрисовал ему, как осуществляется германский демпинг на Дальнем Востоке; он [405] одобрил французский тезис, и я хочу верить, что это не простая вежливость.
19 часов. Позвонил Поль Бонкур и сообщил, что г-н Гибсон хочет сделать мне срочное сообщение. После визита бельгийского премьер-министра, заявившего о своем согласии с французской точкой зрения, я встретился с Бонкуром, Гибсоном и Норманом Дэвисом в Морже, в гостинице Монблан. Американцы сообщили нам, что накануне, в воскресенье, звонил президент Гувер; он работает над «радикальным» предложением о разоружении, по поводу которого хотел бы сговориться с нами. Я сделал оговорки, объяснив сложность и затруднительность нашего положения. В ходе беседы я узнал, что Соединенные Штаты продолжают возражать против аннулирования репараций и что в английском правительстве мнения по этому вопросу разделились. Соединенные Штаты опасались, как бы во время выборной кампании против них не образовалось Европейской коалиции.
20 июня мы вручили британской делегации ноту, в которой уточняли нашу позицию. «Чистые сальдо» разных наций в рамках Гаагских соглашений достигают, за вычетом процентов по займу Юнга, следующих сумм: Франция — 359,5 миллиона рейхсмарок, Великобритания — 66,9, Италия — 35,7, Бельгия — 68,2, Румыния — 5, Югославия — 68,9, Греция — 3, Португалия — 5,9, Япония — 12,5. Эти цифры показывают неравенство вклада, который аннулирование потребовало бы от каждого, если только не согласятся справедливо их распределить согласно какому-нибудь новому методу, который надлежит выработать. С другой стороны, аннулирование привело бы к тому, что невозмещенный еще остаток расходов, на которые прежние кредиторы должны были пойти для ликвидации всех разрушительных последствий войны, окончательно лег бы на их плечи. Аннулирование поставит Германию в привилегированное экономическое положение, как только будет преодолен нынешний период острого кризиса; оно создаст благоприятные условия для практики демпинга, и Германия сможет употребить значительную часть своих бюджетных ресурсов на производительные расходы. Франция готова обсудить формы платежей, которые не вызывали бы никаких возражений с точки зрения трансфертов, поскольку решение проблемы следует искать в той связи, которая существует между платежами Германии и ее экономическим [406] восстановлением. И, наконец, ни одно из соглашений, достигнутых в Лозанне, не должно выходить за рамки общего урегулирования вопроса межправительственных долгов. Соединенные Штаты довели до сведения, что они категорически против какой бы то ни было формы аннулирования репараций как военных долгов.
21-го, во вторник, в 10 часов, мы возобновили нашу дискуссию с Макдональдом и Ренсименом. Макдональд с явным смущением заявил, что он разочарован нашей нотой, утверждал, что со времени доклада базельского комитета экспертов положение еще ухудшилось, и настаивал на «аннулировании». Я вновь перечислил все наши аргументы. Жермен Мартен заметил, что видные британские специалисты (Лейтон, Кейнс и Сэлтер) одобряют тенденции французского проекта; он привел высказывания из «Файненшел Таймс», которые одобряют тезис моего доклада. В течение всей дискуссии Лейт-Росс забрасывал записочками невозмутимого Ренсймена. Жермен Мартен опирался на повторные заявления Соединенных Штатов и учитывал их страх перед созданием против них единого фронта аннулирования. Сенатор Бора высказался категорическим образом и примкнул к плану Левинсона. Таким образом, точку зрения Франции разделяла значительная часть мирового общественного мнения; кроме того, она соответствовала мнению всех ее наиболее компетентных политических деятелей. Наш план позволяет считаться с положением Европы; он безупречен с точки зрения трансфертов и учитывает как настоящее, так и будущее. Что касается настоящего времени, то он предусматривает полную приостановку платежей, за исключением некоторых пунктов, вроде завершения работ, связанных с товаропоставками. Это первое решение, приобретающее окончательную силу лишь с согласия Соединенных Штатов, позволило бы изучить эффективность проекта аннулирования. Впрочем, эта мера приведет к положительному результату лишь в том случае, если мы в Лозанне сумеем наладить дело экономического восстановления и обеспечим финансовую безопасность в Центральной Европе. Такова первая часть нашей программы. Нам могут задать вопрос: не мораторий ли это, с последующим возмещением? Мы мыслим это не как мораторий, но как опыт аннулирования. Каковы пределы этого опыта? На это ответить труднее. Продолжительность этого эксперимента, поскольку проблема трансфертов поставлена, [407] предполагает возвращение к значительно улучшенной германской экономике в том, что касается числа безработных и торгового баланса. Сформулировать вторую часть нашего плана гораздо труднее. Каковы наши политические, моральные, экономические и практические основания?
1. Политические основания. Ни одно французское правительство не может пренебречь национальным общественным мнением, считающим, что Германия должна нести разумное бремя. Рейх сознательно влез в долги. 2. Основания моральные. Фактически, если не юридически, Германия нарушила свою подпись. Неуважение принятых на себя обязательств может сделаться всемирным явлением и даже распространиться на частные отношения. 3. Основания экономические. Если над германской экономикой останется тяготеть лишь бремя частных долгов, тем самым мы предоставим ей громадные возможности для демпинга. Промышленные нации подобного же типа — как Бельгия, Великобритания и Соединенные Штаты — понесут еще большие потери, чем сама Франция. 4. Основания практические. Мы уверены, что полное аннулирование репараций вызовет большое волнение в Соединенных Штатах, особенно в период предвыборной кампании; нужно бережно относиться к американскому самолюбию и предусмотреть некоторый остаток долга.
Англичане хорошо приняли это энергичное выступление. Макдональд как будто одобрил его. Труднее всего, продолжал Жермен Мартен, установить такой остаток долга, который бы не поставил Германию в затруднительное положение и не привел к раздражающему контролю. При установлении этого остатка долга необходимо, по мнению г-на Анри Беранже, учитывать нынешнюю слабость Германии. Мы заявили о своей готовности изучить вопрос о сведении этой суммы к разумному пределу; точно установить его в настоящий момент невозможно; так как немцы будут торговаться, надо сделать накидку. Как можно обеспечить эту сумму? Мы подумали о железнодорожных облигациях; известный контроль возможен, как, например, британский контроль в Бразилии. Другой вопрос: когда этот взнос окажется производительным? Можно спорить о степени процветания. И, наконец, как использовать сумму, выплаченную Германией? Ее можно передать Банку международных расчетов, который распределит [408] ее в соответствии с расчетами по долгам после соглашения с Америкой.
Как мне кажется, Ренсимен сопротивляется гораздо больше Макдональда; он использовал заметки Лейт-Росса, являющегося, по-видимому, истинным руководителем английского общественного мнения. По его словам, Лейтон изменил свое мнение; Англия хочет «четкого сокращения», «всеобщей чистки», восстановления кредита и промышленности Германии.
В 16 часов дискуссия возобновилась. Макдональд прокомментировал статью, опубликованную Лейтоном в «Экономист» 18 июня 1932 года; он оспаривал эффективность плана Жермен Мартена. Англичане совещались между собой. Казначейство втихомолку как будто сопротивлялось. Макдональд перечислил четыре важных пункта, по которым достигнуто соглашение: 1) необходимо окончательное урегулирование; 2) чтобы ни решили, одним из результатов должно быть восстановление доверия, необходимого для торговли и кредита; 3) Германия не может ничего платить ни сейчас, ни в течение всего периода, необходимого для ее восстановления (for his recovery), и 4) когда платежи будут произведены, они должны явиться результатом товарооборота и не вызвать трансфертов, осуществляемых силой.
Мы встретились с новыми трудностями, когда захотели подчинить окончательное урегулирование соглашению с Соединенными Штатами. Макдональду, по-видимому, нужна была некоторая свобода для обсуждения этих вопросов со своими министрами. Мы уточнили, что если Германия восстановит свое хозяйство, то платежи, соответствующие девидендам ценных бумаг, будут рассматриваться как нормальные трансферты, поскольку они не затронут расчетного баланса. Британская делегация удалилась для подготовки меморандума и предложила французской делегации последовать ее примеру.
Дело нисколько не прояснялось. Мы все еще топтались на одном месте, когда в 19 часов 45 минут Поль Бонкур позвонил мне из Женевы. Гибсон только что сообщил ему, не без некоторого замешательства, что президент Гувер не может долее сопротивляться требованиям печати и общественного мнения. Вследствие этого он передаст завтра конференции по разоружению послание, которое будет зачитано перед генеральной комиссией, созванной для [409] этого по просьбе Гибсона. Поль Бонкур указал своему собеседнику, что это вмешательство не облегчит переговоров, начатых по поводу численности сухопутных войск. Совершенно очевидно, что президент Гувер хочет предпринять этот шаг накануне предстоящего в скором времени собрания демократической партии, на котором будет намечен кандидат.
Среда, 22 июня. Мне нанес визит федеральный канцлер Австрийской республики Энгельберт Дольфус, чье приятное обращение я уже имел случай оценить при встрече в Лионе. Он изложил мне все преимущества предоставления займа Австрии, который должен будет привести к восстановлению доверия, к урегулированию дела «Кредит Анштальт» и восстановлению торговых отношений с заграницей. Австрийский Национальный банк оказался в очень тяжелом положении. Между австрийцами существует сильное расхождение во мнениях, но влиятельная группа, к которой примыкает канцлер, полагает, что страна может жить, если ей помогут и если удастся избежать моратория на трансферты.
Мы согласовали с ним текст следующего коммюнике:
«Федеральный канцлер Австрийской республики имел в среду, 22 июня, беседу с председателем совета министров Франции. Канцлер изложил положение своей страны и указал на необходимость срочной финансовой помощи. Г-н Эррио детально проанализировал возникшие трудности и посоветовал прибегнуть к помощи экспертов, собравшихся в настоящее время в Лозанне. Он заявил, что сделает все возможное, чтобы благоприятствовать этим консультациям, и предоставляет себя в распоряжение канцлера для продолжения изучения этого вопроса».
Визит федерального советника Жан-Мари Мюзи, директора финансового департамента Швейцарской конфедерации. Мы обсудили вопрос австрийского займа в том виде, в каком он стоит перед финансовой комиссией Лиги наций. По мнению г-на Мюзи, Великобритания не заинтересована в этом деле. «Европа, — сказал он мне, — представляет собой лестницу, на которую она — Великобритания — не опирается». Швейцария, как и мы, опасается Аншлюса. Италия не может не интересоваться вопросом Бреннера. Австрийский заем составит 300 миллионов шиллингов, из которых на 100 миллионов подпишется Англия, 100 миллионов — Франция, 30 миллионов — Италия, [410] а остаток будет распределен между другими государствами. Нужно опасаться runs{135} в австрийских банках, поскольку это усилит прогитлеровское движение. Я испытывал подлинную симпатию к канцлеру Дольфусу — он мне казался честным и мужественным патриотом. Я считал, что для Франции было бы разумно и правильно его поддержать.
Среда, 22 июня. 16 часов. Предстояло свидание с англичанами, но так как Макдональд плохо себя чувствовал, мы отложили это свидание на следующий день. Я воспользовался этой отсрочкой, чтобы встретиться с Жермен Мартеном и нашими экспертами, которые вновь изучили представленные проекты и высказались за уплату Франции окончательного платежа (lumpsum). Англичане вновь вручили нам длинную памятную записку; они хотят окончательного урегулирования, не подлежащего дальнейшему пересмотру. Они выдвинули следующий основной тезис: «Нельзя отделять торговлю от финансов, и мировая торговля будет самым серьезным образом расстроена не только действительными платежами по репарациям, но даже возможностью их возобновления в будущем. Пока немецкий народ не займет должного места среди мировых потребителей, не может быть никакой надежды поднять цены на мировом рынке и восстановить международное благосостояние».
Я советовался с нашими экспертами по поводу арбитражного решения. Конфликт между Францией и Великобританией очевиден; он касался вопроса возможностей для Германии. Я не соглашался на аннулирование; это означало бы пожертвовать правами Франции и других наций, не достигнув никаких результатов. Если Великобритания не откажется от своего меморандума, я откажусь следовать за ней. Если она будет угрожать мне как кредитор, я не уступлю. Безоговорочное аннулирование представлялось мне невозможным по пяти причинам:
1) потому что оно узаконило бы фактическое положение, угрожающее Франции;
2) потому что оно предполагало значительное неравенство жертв, требуемых от разных наций, как это видно из таблицы сальдо; [411]
3) потому что, соглашаясь на него, Франция не только пожертвовала бы своими интересами, но и интересами других наций, чье положение может от этого еще ухудшиться;
4) потому что этим она одновременно лишит себя всех аргументов в отношении Соединенных Штатов и рискует тем, что ежегодно к убытку в 2 миллиарда, вызванному отказом от ее чистого сальдо с Германии, прибавится тяжесть ее долга Соединенным Штатам и таким образом на нее падет вся тяжесть трансферта, испрашиваемого для Германии;
5) потому что те финансовые затруднения, которые возникнут для Франции, будут тяготеть над ней не только завтра, но и в будущем, в период, когда Германия, полностью освобожденная от своего бремени, добьется привилегированного экономического положения.
У нас создалось впечатление, что конференция потерпела провал. [412]