Причина
Быть может на предыдущих страницах я слишком усердно подчеркивал выгодные стороны обороны, сравнительно с наступлением. Будучи прикомандирован к японской главной квартире и имея возможность близко наблюдать все операции японцев, естественно, что я мог видеть не только хорошие стороны их действий, но также многие ошибки и не вполне обдуманные движения, которые они несомненно делали; между тем о действиях русских я могу судить лишь по результатам, а таковые большую часть времени, вплоть до конца ноября, в значительной степени были для защитников благоприятны.
Следует указать, что русские, ведя все время оборонительную войну и занимая очень сильные позиции, находились в гораздо более выгодном положении, чем японцы; это являлось единственным преимуществом, на которое защитники могли надеяться и до известной степени это несомненно верно. Японцы не только должны были вести наступательные действия, но все расположение укреплений, взаимно друг друга поддерживающих, с флангами по берегам моря, делало невозможным обходное движение и вынуждало их повсюду и всегда предпринимать фронтальные атаки. Понятно, что задача их была более трудной.
С другой стороны, следует помнить, что осаждающие армии пользуются некоторыми преимуществами, в значительной степени облегчающими всю трудность их задачи. Наиболее важной выгодой является возможность располагать временем по собственному усмотрению. Осаждающие могут вынести с боевой линии войска, выдержавшие тяжесть сражения или понесшие значительные потери и отправить их на отдых в лагеря, вне сферы неприятельского огня. Они все время получают подкрепления на пополнение поредевших рядов, как бы вливая новую жизнь и бодрый дух в усталую от борьбы армию. Атакующим принадлежит инициатива; они могут заставить неприятеля принять бой, когда обстоятельства им благоприятствуют, когда все готово и люди, хорошо отдохнув, рвутся в бой, между тем оборонявшийся должен вступать в борьбу, когда это угодно его противнику; он никогда не может воспользоваться настоящим отдыхом, спокойно и беззаботно; он всегда должен быть начеку, готовым ко всякому движению со стороны осаждающих, не имея никаких подкреплений; он видит [206] как гибнут один за другим его товарищи, как быстро редеют ряды, но не видит ни одного нового лица, которое могло бы ободрить его, помочь перенести его задачу и облегчить тяжелое напряжение.
Эти преимущества, более или менее связанные со всеми наступательными действиями, становятся еще заметнее во время осады. Инженерная атака ставит осаждающих в очень выгодное положение по сравнению с защитниками. Последние вынуждены для прекращения или противодействия успеху атакующих войск переходить в наступление и предпринимать контратаки, которые приходится вести на открытом месте, и таким образом, роли противников на некоторое время меняются.
Атакующий с превосходящими силами, если он не опережает события, а наступает методически посредством апрошей и параллелей, должен довести свою цель до конца, пока к защитникам не подошли подкрепления и собственные средства, в смысле людей и орудий, еще не исчерпаны; осада может затянуться на недели, даже годы, но результат должен быть неизбежно одинаков и сознание этого является моральным импульсом величайшей важности{77}. Прибавьте к этому, что наступающий лучше накормлен и одет, в постоянном сношении с родиной и внешним миром и разница между преимуществами осажденного и осаждающего в значительной степени сгладится.
Я считаю, и вероятно это всеми признано, что Порт-Артур не был, собственно говоря, сильной крепостью, как предполагали; тем не менее взятие Порт-Артура было подвигом, создавшим величайшую славу 3-й армии и прибавившим новые лавры к приобретенным уже японцами в этой войне.
Оборона русских великолепна, солдаты сражались с величайшей храбростью и презрением к смерти. Японцы за каждый шаг вперед должны были поплатиться огромными жертвами. Хотя до сего времени в Токио не опубликованы официальные отчеты, но на основании сведений из вполне авторитетного источника я могу сообщить, что итог японских потерь перед Порт-Артуром достигает 105 000, включая убитых, раненых и больных и что общая численность осаждающей армии во время капитуляции составляла 97 000 человек; таким образом, войска генерала А. М. Стесселя сражались последовательно не менее как с 200 000 человек. Такую огромную армию удерживал Порт-Артур в течение семи месяцев, препятствуя ей принять участие в операциях в Манчжурии против армии А. Н. Куропаткина. Это следует всегда помнить при оценке действий генерала A. M. Стесселя.
Но чем превосходнее и упорнее оборона, тем более похвалы заслуживает, конечно, атака, ее преодолевшая. Почему же японцы повсюду одерживали победы, так как причиной их нельзя считать слабость их противников? Почему везде наступление их было непреодолимым? На эти вопросы, естественно возникающие для всякого, кто следил за [207] событиями войны, многие пытались ответить. На одних произвела огромное впечатление превосходная организация японской армии, на других — удивительно деятельный разведывательный отдел, некоторых поражала разработка плана до мельчайших деталей и точное выполнение его во всех операциях, другие нашли, что центр тяжести лежит в моральных и физических качествах офицеров и солдат.
Все это справедливо, все эти факторы заставляют признать достоинства японской армии, одни имеют перевес над другими, но есть причина, которая, по моему мнению, затмевает их всех и более, чем что-либо другое объясняет успех японцев в этой войне.
Организация японской армии создана совершенно по германскому образцу и система ее выдержала в этой войне свое первое практическое испытание удивительно; к сожалению детальное рассмотрение этого вопроса заняло бы слишком много времени.
По отношению к разведовательному отделу я считаю, что он был замечательно хорошо осведомлен о всем, относительно неприятельских войск, их намерений, мест действия на других театрах войны, но того же нельзя сказать о постановке этой отрасли дела при осаде Порт-Артура. Японцы не только были неверно осведомлены относительно силы гарнизона, которую они исчисляли в начале осады приблизительно в 20 000 человек, но и совершенно не знали или же имели неверные сведения о силе, устройстве и расположении укреплений; факт этот, на который я указывал неоднократно, был причиной серьезных ошибок в тактических приемах. Объясняется это, вероятно, тем, что в начале войны укрепления Порт-Артура не были закончены и большая часть их даже вовсе не существовала. После первого нападения на флот 9 февраля русские приняли меры против распространения каких было ни было сведений.
Японцы, конечно, заранее подготовили все до мельчайших деталей — случай единственный в военной истории; естественно, такая полная подготовленность, при коей ничего не было забыто, все обдумано и вперед рассчитано, в значительной степени содействовала успеху всех начинаний. Я могу привести сотни примеров в подкрепление моих слов, но ограничусь одним, свидетелем которого я был в самом начале войны. Вечером 8 февраля японцы высадили первые отряды в Корее, у Чемульпо. Четыре транспорта перевозили войска из Японии. Гавань Чемульпо, 30 футов глубиной в прилив, такова, что пароходы должны бросать якорь в 2 милях от дамбы. С целью обеспечить быструю высадку, на транспортах перевозилось известное количество барж, которые могли вмещать от 60 до 100 человек; некоторое количество паровых катеров, снятых с военных судов, буксировали баржи.
По прибытии к пристани солдаты высаживались со всем багажом и оружием и выстраивались на дамбе. Здесь они разбивались на группы в 10, 12 или 20 человек и под командой унтер-офицера отправлялись в различные части города, где им были приготовлены квартиры. Каждый унтер-офицер получал длинную бумажку с надписью японскими иероглифами и, хотя он никогда ранее не бывал в этой местности, в нем, однако, не было заметно какого-либо сомнения относительно того, куда вести солдат. [208]
Я пошел за одним из таких небольших отрядов по улицам, где, тем временем, сразу появились на фасаде каждого дома огромные фонари в японском вкусе с большими красными китайскими иероглифами; зажжена была полная иллюминация. Руководствуясь этими фонарями и свертком бумаги командир отряда повел людей по набережной к главной улице, свернул через некоторое время в одну из боковых улиц, отсюда в другую, где и остановился перед одним домом. Солдаты были распущены, вошли в дом, разместили свой багаж и сложили оружие. Через 2 мин они уже сидели на полу, курили и болтали, как будто жили в этом доме всю жизнь. В течение вечера высадились четыре батальона; все кругом работало как часовой механизм; не слышно было громких команд, крика, разговора; шесть школьных учениц наделали бы больше шума, чем все эти 4000 человек, вместе взятые.
Кроме людей на берег было выгружено много лошадей, большие запасы провианта, госпитальные склады и боевые запасы; способ выгрузки их еще более замечателен. Точно по волшебному знаку набережную заполнили кули армии, которых легко узнать по форме. Господь их знает, откуда они появились, никто их раньше не видел, не подходили они и с судов, пока последние здесь еще стояли. Удивительнее всего, что, хотя большое японское население Чемульпо несомненно знало о предстоящей высадке и все эти кули армии должны были быть на месте через известное время, все дело держалось в полнейшем секрете. Никаких слухов не было и никто из европейцев, проживавших в Чемульпо, не имел ни малейшего представления о том, что каждому японцу было уже известно.
Замечателен также способ выгрузки и складывания на набережной провианта и других материалов. Казалось, всякий знал, какой мешок или ящик ему взять и куда нести. Никаких инструкций, насколько я мог заметить, не было; кули поднимали свою ношу и несли туда, их ожидали другие, принимали груз и складывали. И за все время ни одного слова, ни одного звука, только слышался деловитый шелест массы ног. Такая полная предусмотрительность во всех отношениях превосходит все, что я когда-либо видел при подобного рода обстоятельствах. Но самая превосходная организация, наиболее совершенная разведочная служба и тщательнейшая подготовка принесли бы мало пользы, если бы войска, идущие в бой не были по существу своему превосходным материалом; офицеры умели им пользоваться, а солдаты исполняли свой долг решительно и разумно. Таким образом, истинную силу японской армии надо искать в моральных и физических качествах людей, высоком положении, тщательном обучении и огромных способностях офицеров.
Взгляните на марширующую роту японской пехоты. Люди небольшого роста, но отлично держатся, все одинаково одеты, черноволосые, узкоглазые, круглоголовые, большинство с плоскими носами, выдающимися скулами и сильно развитыми челюстями. Все они похожи друг на друга лицом и фигурой и видно, что принадлежат к одной расе, с известными характерными чертами внешности, у всех что-то общее, подобного сходства людей нет ни в одной из европейских наций. Вид их, поэтому, производит впечатление компактности, твердости и аккуратности, [209] точно отлично устроенный механизм, где все многочисленные, небольшие частицы совершенно однородны и хорошо приспособлены друг к другу.
В действительности, японская современная армия вероятно наиболее совершенное орудие войны, которое когда-либо существовало. Качества, наиболее развитые в японской расе, именно и создают отличных воинов. Японские солдаты физически сильны, способны выносить тяжелые лишения, сметливы и проворны, в то же время упорны как бульдоги, с очень здоровым телосложением, позволяющим им довольствоваться весьма малым, можно сказать гораздо более скудной пищей (хотя, по счастью, несомненно более здоровой для них), чем в какой-либо европейской армии. Морально они самые дисциплинированные солдаты в мире, очень смышленые и совершенно бесстрашные; они искренно любят свою страну и очень гордятся ею; император для них Бог, офицеры его заместители и они охотно жертвуют своей жизнью по одному их слову. Они гордятся своей профессией, которая дает им право сражаться рядом с настоящими самураями (старинным военным сословием Японии), и они предпочитают умереть, чем совершить позорный поступок. У них врожденная дисциплина, воспитанная веками, когда они, как низшая каста, были еще под властью самураев; храбрость их поддерживается фатализмом, верой в офицеров и благоговением к императору — Богу. Подумайте, что могут сделать под руководством опытных офицеров и при разумной работе 100 000 человек, совершенно одинаковых моральных и физических качеств, и вы перестанете удивляться успехам японцев.
Офицеры заслуживают самой высшей похвалы, они — ум армии. Нигде в мире нельзя найти офицеров, так преданных во всем своей профессии. По окончании отличных школ, дающих им солидный фундамент для будущей работы, они всю жизнь стараются добросовестно принести наивысшую пользу. Они не ищут развлечений и не легкомысленны, не тратят времени на приобретение познаний, ненужных для их профессии; все время они посвящают службе и знают ее до мельчайших деталей; обращаются с солдатами мягко и разделяют с ними все лишения. У Порт-Артура они жили с ними в окопах и траншеях, питаясь и одеваясь одинаково. Всегда впереди своих солдат, они соперничали с ними, вызываясь охотниками на самые опасные дела. У них не было никаких сентиментальных колебаний, если признавалось необходимым жертвовать жизнью людей, но они не задумывались рисковать и своей собственной жизнью, всегда предводительствуя и подвергаясь опасности при атаках и многих небольших стычках, где требовалась отвага.
«Я хотел бы умереть в ближайшую атаку», — говорил мне один полковник, — «такая смерть была бы самой славной».
«Разве не лучше жить и работать для родной страны?», — спросил я.
«Нет», — сказал он очень серьезно, — «если я погибну, найдутся сотни подходящих людей, готовых немедленно заменить меня, разве вы не видите? Если я паду здесь, перед Порт-Артуром, — помните, что для японцев нет более славного имени, чем Порт-Артур, — мои дети и внуки, все потомки сочтут своим долгом следовать в жизни примеру [210] своего предка, который умер героем у Порт-Артура и слава, связанная с моим именем, будет для них решительным импульсом благородства, который удержит их от дурных поступков и даст моей родине сотни храбрых и честных граждан. Разве не стоит для этого умереть?».
Так говорил полковник и говорил искренно, но его желание не осуществилось. Насколько я знаю японских офицеров, едва ли найдется один, который бы не подтвердил его слова. Можно спорить о правильности взглядов, но армия, воодушевленная такими чувствами, непобедима. Япония стала победоносной, благодаря своим офицерам.
На Дальнем Востоке была нация, жившая особняком; у нее были воины, моряки, артисты и великолепные ремесленники, старая и во многих отношениях высоко развитая культура; мало по малу она входит в сношения с другими народами, которые развивались по совершенно иным путям западной цивилизации; она чувствует, что эта другая культура выше ее собственной и, чтобы достигнуть такого же высшего развития, надо изменить весь строй ее национальной жизни. Одаренная редкой способностью ассимиляции и оценки, эта нация усваивает все лучшее и полезное в новой культуре, воспринимает ее успешно, и даже создает новые пути прогресса. В удивительно короткое время переворот совершен, цивилизация воспринята и согласована с их более старой культурой; возрождение, примера которому нет в мире, осуществилось менее, чем в полвека, подняв полуварварский народ на уровень с наиболее образованными западными нациями.
Возрождение Европы в XVI столетии в сущности было духовным и создано на основах культуры родственного народа; возрождение Японии, наоборот, носило, главным образом, практический характер и основано на опыте и развитии совершенно чуждых наций. Но есть и сходство между обоими событиями — энтузиазм, который могучим движением охватил всю нацию, энергичное, настойчивое желание всех классов народа принять участие в этом развитии, усилия в достижении вполне определенной и ясно понятой цели, новая сила, самоуверенность, гордость и самолюбие, которые это движение вдохнули в душу народа. В такой исторический момент жизни нации все лучшие дарования развиваются до высшей степени; энергия и честолюбие мчатся вперед с непреодолимой силой и нация способна совершить чудеса.
В Японии, — нации воинов и моряков, где люди главным образом практического склада, естественно на первый план было поставлено развитие военного и морского могущества. Огромное число офицеров было послано в различные страны Европы для изучения разнообразных отраслей службы. Можно было их встретить повсюду в важных военных и морских центрах, в школах и на маневрах. Вежливые, улыбающиеся, с приятными манерами, с неутомимой работоспособностью, всегда без устали изучая и наблюдая все своими блестящими, умными глазами, запоминая огромное количество фактов, теорий и новых идей, они возвращались на родину с массой сведений, которые они здесь проверяли, приводили в порядок, чтобы применить их для успешного развития своей армии и флота.
Всеобщая воинская повинность была также введена. Каждый мужчина обязан служить своей стране; японцы сильно этим гордятся, считая [211] службу своим особым правом; как я упоминал, в старое время сражаться могла лишь привилегированная каста самураев, членами которой теперь стали все солдаты. С таким сознанием важности современного прогресса, во всех отношениях, в особенности военного и морского дела, неудивительно, что японцы вложили в настоящую войну все свое сердце и душу с силой, энтузиазмом и беззаветной преданностью, благодаря чему они были непобедимы. Другие факторы, содействовавшие их успеху — физическая крепость и здоровье народа, воздержанный, здоровый образ жизни, простая рациональная пища, все это дало возможность им выдержать страшное напряжение современной войны. Они разбили русских и я убежден, что та же участь постигла бы всякую другую армию, и если после войны изгладится некоторая надменность и приобретенное знание удержится, Япония, вероятно, станет мировой державой первой величины. Принимая во внимание то, что ими достигнуто, а также интеллектуальные и физические качества народа, несомненно, что молодая по духу и старая по возрасту нация имеет великую будущность.
Но есть одна опасность. Или скорее надежда, так как, несмотря на высказываемые взгляды людей, которые не знают истинного положения вещей, прогресс Японии представляется серьезной опасностью для европейских интересов не только на Дальнем Востоке, но и для всей Азии — единственная надежда, следовательно, та, что усваивая западную цивилизацию, нация, не только воспримет, как до сего времени, хорошие и здоровые начала, но и научится ценить отрицательные стороны современной западно-европейской жизни. Признаки того, что это может случиться, на лицо. Так, например, в местностях, где имеются большие иностранные сеттльменты{78}, более богатые классы японской нации постепенно привыкают к удобному и комфортабельному образу жизни европейца, даже в низших слоях народа жизненные потребности сильно увеличились; народ желает более удобств и роскоши и насколько жизнь становится приятнее, настолько уменьшается готовность отказаться от нее ради тяжелой, опасной жизни солдата. Пока признаки немногочисленны, хотя солдаты, в особенности второго призыва, из Йокогаммы, Кобе и Осаки, больные и усталые от войны, неоднократно мне высказывали сильное желание возвратиться домой. Одно печальное событие во время осады, резко выделяющееся, указывает на эту опасность для Японии: отказ одного полка идти вперед на неприятеля, об этом я упоминал в главе 11. Полк этот прибыл из той местности в Японии, где семейная и общественная жизнь подверглась сильному влиянию западно-европейских привычек. Одновременно с сильным расцветом, который последует за войной, возможно ожидать развития этой болезни. Пока всякая нация, подпавшая под влияние западно-европейской цивилизации, теряла более, чем приобретала. Япония — единственное исключение. Такой ли она останется?