Вторая генеральная атака
Вторая генеральная атака Порт-Артура оказалась, как и первая, преждевременной. Первую атаку еще можно было оправдать тем, что стратегические соображения первостепенной важности вынуждали взять крепость в возможно кратчайший срок, а также тем, что тогда имелась, хотя и сомнительная, возможность одержать победу одним решительным натиском. Но при второй атаке не было никаких подобных соображений для оправдания этой попытки и особой надобности в ускорении хода событий. Сражения под Ляояном и Шахэ были выиграны{56}; критический момент миновал и стратегическое положение северной армии нисколько не изменилось бы от присоединения к ней части осадной армии.
Как видно будет из моего отчета об этом событии, японцы были очень плохо подготовлены к атаке. Они отлично знали, им что не справиться с этим делом. Вторая атака Порт-Артура была вызвана исключительно сентиментальными соображениями, а сентиментальность, при всех обстоятельствах жизни неуместная, в военном деле, безусловно, ведет к роковым последствиям.
Японский народ был недоволен генералом Ноги. О северной армии и флоте постоянно получались известия и всегда хорошие. Только о Порт-Артуре ничего не было известно. Полная таинственность окружала этот театр войны, к которому были обращены все взоры, с напряженным ожиданием и величайшей сосредоточенностью; хотя никакие официальные сведения не публиковались и военные власти не допускали распространения в народе даже неофициальных сведений, нельзя было предотвратить рассказы и слухи, которые рисовали положение под Порт-Артуром далеко не в удовлетворительном виде. Достаточно было одного того факта, что крепость не была еще взята; народ с уверенностью ожидал, что армия овладеет крепостью в июле, [139] а между тем прошло еще три месяца, но никто не объяснил народу, какая невероятно трудная задача была возложена на армию. Знали только, что самое важное дело в этой кампании пока не удалось. Газеты начали требовать немедленного взятия Порт-Артура и посылки для этого значительных сил. Несколько недель спустя «Джиджи», японский «Times», стали требовать, чтобы в случае необходимости, были посланы еще 100 000 человек на подкрепление осадной армии и чтобы последняя полностью была послана на штурм фортов, с тем, чтобы сразу покончить с этим делом. Не может быть никаких сомнений в том, какая судьба постигла бы эту армию, если бы было исполнено это требование. Всеобщее недовольство царило против 3-й армии и неудивительно, что это обстоятельство сильно задевало самолюбие офицеров и солдат, которые в течение многих месяцев с отчаянной и беззаветной храбростью боролись против чрезвычайно сильных позиций, обороняемых войсками не менее храбрыми и самоотверженными, чем они сами. В данном случае, как и неоднократно бывало раньше, общественное мнение хотело слишком ускорить ход событий и заставило даже хладнокровных людей действовать против своего убеждения.
Еще одна причина, тоже чисто сентиментальная, но которой японцы придают огромное значение, побуждала генерала Ноги попытаться атаковать крепость: 3 ноября был день рождения императора. Не только вся Япония, но и весь мир ожидали, что армия сделает отчаянное усилие, чтобы взять к этому дню Порт-Артур и поднести его императору, как подарок ко дню рождения. Хотя я и не думаю, чтобы даже самые отчаянные японские офицеры рассчитывали, что им удастся взять к этому дню всю крепость, но они с уверенностью надеялись что, по крайней мере, некоторые из главнейших фортов перейдут к ним.
Таким образом, атака была решена и план ее выработан. В течение нескольких дней и ночей продолжалась ужасная бомбардировка и все было подготовлено для решительного штурма восточной линии фортов на 30 октября. Во многих местах сапы не были доведены до самих контрэскарпов и траншей, но японцы думали, что легко на бегу проскочат остающееся пространство. Они знали, что самые сильные форты окружены рвами, но сведения о размерах последних отсутствовали, хотя было известно, что рвы широки и глубоки. Японцы приготовили много штурмовых лестниц, при помощи которых рассчитывали перейти рвы, и нисколько не сомневались в том, что, достигнув вершины бруствера, они будут в состоянии ворваться во внутренние части фортов и уничтожить защитников превосходящими силами.
30 октября был прекрасный осенний день. На темно-голубом небе не было ни облачка, но было очень прохладно, дул легкий северный ветерок. Всю предыдущую ночь бомбардировка не прекращалась. С рассветом она еще усилилась, а между 8 и 9 ч стала чудовищной. После 10 ч она немного стихла, но около 12 ч 30 мин возобновилась с такой силой, какой я никогда раньше не замечал и вероятно не увижу. За эти дни из одних крупных орудий было выпущено более 20 000 снарядов (из них более 1800–11-дюймовыми мортирами), не считая тысяч шрапнелей, которыми осыпали позиции полевые батареи. Огонь [140] был направлен против всей ограды фортов восточного участка, против разных частей прикрытого пути и высоких артиллерийских позиций за ними, но он был особенно сильно сконцентрирован на Северном Кикване и Эрлунге.
Зрелище было единственным в своем роде. Дым от тысяч рвущихся снарядов и шрапнелей разостлал свой голубоватый покров над всей местностью, умеряя все яркие оттенки, смягчая все резкие линии, и скоплялся в долинах и ущельях, представляя как-бы вечернюю мглу. Ежесекундно вспыхивали клубки белого дыма и большие столбы красноватой пыли, скрывая лучи солнца, которые нежно их освещали, окрашивая в золотые и медные тона, и самые пестрые цвета.
С нашего места Северный Кикван был похож в тумане на усеченный конус, поставленный на площадку, образуемую гласисом. На этот форт большие гаубицы выпускали столько снарядов, что дым от разрыва их внутри делал его похожим на вулкан во время извержения. Вспышки огня от разрывающихся снарядов, клубки белого дыма от шрапнелей, похожие на куски лавы, выбрасываемой из кратера, еще усиливали иллюзию.
Ровно в 13 ч пехота пошла в атаку одновременно на все позиции. По всем склонам холма и гласисам японцы ползли как муравьи. Но люди вышли из траншей только тогда, когда залп шрапнелей был выпущен над ними и над траншеями, по которым подходили подкрепления. С брустверов русская пехота открыла по ним пальбу, убивая сотнями и уничтожая штурмовые колонны, прежде чем они успевали развернуться.
Японцы на мгновение опешили. Они были так уверены, что ужасная бомбардировка, а в особенности огонь гаубиц, произвели сильное разрушение в фортах, и что неприятель потерял всякую возможность сопротивляться, а между тем им пришлось убедиться, что все их расчеты не оправдались и что защитники так же бодры, как и раньше. Как это случилось, они даже ценой своих жизней не могли понять и эта загадка разъяснилась для них лишь спустя два месяца, когда они наконец овладели фортом и могли лично убедиться, что форты современной конструкции могут хорошо противостоять даже такой бомбардировке, какой они подвергались.
Но японцы не растерялись и менее чем за полчаса продумали план атаки.
У форта Суншу атакующий отряд дошел до рва, но тут был остановлен. Сюда доставили штурмовые лестницы, но так как японцы неверно определили ширину рва, то лестницы оказались слишком короткими, а потому бесполезными. Эта ошибка оказалась в действительности счастливой для них. Кажется невероятным, чтобы японский генеральный штаб, который разработал план этой атаки мог предположить, что возможно перейти ров долговременного форта при помощи лестниц. Думать, что тот, кто решился на вырытие в твердой скале рва в 30–40 футов глубины, 40–50 футов ширины и несколько сот саженей длины, оставит его без обороны и позволит неприятелю просто перекинуть через него лестницы и перейти через него, весьма наивно и трудно предположить, что это сделал штаб генерала Ноги. [142]
Но факт остается фактом и я совершенно отказываюсь его объяснить. Как будет видно дальше, японцы употребили месяц на то, чтобы дойти до рва и более семи недель, чтобы его перейти.
Вторая атака, как и первая, была отбита со значительными потерями. Оставшимся в живых пришлось, кто как мог, бежать обратно в последнюю параллель, и попытки атаковать этот форт больше не повторялись, даже и тогда, когда японский снаряд попал в склад боевых запасов и от сильного взрыва на форте возник пожар, продолжавшийся почти 2 ч.
У Эрлунга сапы были доведены до самого рва, ширина которого оказалась также слишком большой для лестниц, так что не было сделано даже попытки овладеть этим фортом приступом. Вместо этого японцы пробовали наполнить ров мешками с землей. Конечно, для этого требовалось огромное количество мешков и они набрасывали их беспрерывно в течение целых часов и время от времени длинным стержнем нащупывали, на какую высоту заполнен ров, но, хотя их стержень был длиной в 40 футов, им не удавалось достать дна. Долгое время они не могли понять, в чем дело, так как по числу наброшенных мешков они считали, что работа должна была идти успешнее, как бы широк и глубок ни был ров. Наконец стало ясным, что русские уносили мешки по мере того как они набрасывались, и японцы оставили эту затею.
Атаки на Северный Кикван слишком интересны, их трудно рассказать в нескольких словах и потому они составляют предмет особой главы. Здесь японцам пришлось также сильно поработать в течение месяца, пока им не удалось захватить ров.
Счастливее были их атаки на укрепленный холм, расположенный между Восточным Панлунгом и Северным Кикваном, который они переименовали в форт «D», хотя это простая траншея, снабженная блиндажем из бревен и земляных мешков, окаймляющая один из многочисленных отрогов Вантайского холма. Первый натиск был отбит, но через 20 мин была произведена новая атака и японцам удалось овладеть позицией и оттеснить русских за Китайскую стену.
Позже в этот же день были сделаны две попытки прорваться через Китайскую стену, в тылу занятой позиции, но сосредоточенный шрапнельный и ружейный огонь скоро заставил атакующих отступить в занятую траншею.
Около 22 ч 40 мин русские сделали вылазку против форта «Р». Ползком через валы и прикрытый путь втемную ночь они ворвались в траншеи и завязали с японцами отчаянный рукопашный бой. Обе стороны дрались как дьяволы; японцы мужественно отстаивали свою позицию против неприятеля, значительно превосходившего их числом, пока почти все они не были убиты, и на каких-нибудь полчаса позиция была опять в руках русских.
Тогда генерал-майор Ишинобе, начальник 6-й бригады, стал во главе одного из батальонов и лично повел своих солдат снова в атаку против мужественно обороняемой позиции. Его пример воодушевил войска и с несокрушимой силой они пошли на неприятеля. Крики «банзай» огласили воздух; несколько выстрелов послышались с русской [143] стороны, но японцы были среди них и снова противники схватились в дикой битве, пуская в ход штыки, ручные гранаты, ружейные приклады и по временам даже зубы и ногти. После очень упорного сопротивления русские были опять оттеснены за Китайскую стену. На следующий день было официально объявлено, что форт «Р» будет впредь называться фортом Ишинобе.
Японцы удержали за собой эту позицию до конца, так же как они удерживали перед тем несколько месяцев Панлунгшанские форты, несмотря на постоянные старания русских выбить их оттуда. Из всех блестящих воинских подвигов, оказанных японцами во время осады Порт-Артура, ничто, по моему мнению, не может сравниться с непоколебимой стойкостью, с которой они отстаивали эти временные укрепления, несмотря на тяжкие потери, сильную бомбардировку в течение целых недель и постоянный ружейный обстрел с других командовавших над ними пунктов.
Я считаю, что японцы чудом ухитрились там удержаться. Констатируя этот факт, я объяснить его не могу.
Форт Кобу представляет собой очень незначительное временное укрепление, расположенное на бугре к востоку от Северного Киквана. Его гарнизон был без труда выбит 44-м полком. Оставив небольшой отряд на занятой позиции, полк прошел дальше для атаки Китайской стены, но не мог пробиться под сильным огнем, направленным на него из-за стены и с форта «Q». Убедившись в невыполнимости этого плана, и не желая возвращаться ни с чем, командир полка взял на себя инициативу — без приказания повернуть влево и попробовать атаковать высокий Кикванскийфорт с запада, зная, что 12-й полк атакует с фронта.
Восточный Кикван самый высокий и, конечно, сильнейший из всех фортов восточного участка и не представляет из себя, как Суншу, Эрлунг и Северный Кикван, позиций, главным образом, для пехоты. Он состоит из двух артиллерийских позиций: северной, построенной целиком из бетона, очень сильной, вооруженной четырьмя 6-дюймовыми орудиями Канэ, полевыми орудиями и пулеметами, и южной, соединенной с предыдущей коротким перешейком. Южная батарея представляла из себя временное укрепление, вооруженное двумя 6-дюймовыми морскими орудиями, защищенными дюймовыми стальными щитами и установленными на бревенчатых платформах. Китайская стена проходила между обеими батареями. От форта Кобу по крутому склону Кикванского холма, в юго-восточном направлении, была проложена к следующему форту траншея, снабженная траверзами и блиндажами; позднее эта траншея стала называться у нас «Трагической траншеей». Расстояние от этой траншеи к форту было около 70 саженей по очень крутому склону.
На эти позиции командир 44-го полка решил повести атаку. От беглого огня защитников с фронта и правого фланга сильно поредели ряды японцев, но, раз они пустились в это предприятие, им оставалось только идти вперед и попробовать взять позицию приступом. Отступление под сосредоточенным огнем с форта, Китайской стены и более возвышенных артиллерийских позиций равносильно было бы разгрому, [144] если не полному их уничтожению. Части атакующих удалось достигнуть перешейка между двумя батареями, но здесь они были встречены русскими, которые вступили с ними в рукопашный бой. Японцы уже пострадали от сильного огня и были утомлены подъемом на гору, и хотя сражались с обычной храбростью, но не могли оказать серьезного сопротивления русским. Почти весь отряд поплатился жизнью за это смелое нападение.
Тем временем 12-й полк атаковал позицию с севера, наступая двумя колоннами. В течение почти 10 мин склоны холма чернели от двигающихся по ним людей. Они обошли «Трагическую траншею» и начали последний трудный подъем к вершине. Это было тяжелое дело и русские шрапнели и ружейные пули страшно опустошили их ряды. Число людей, которые все еще поднимались в гору, быстро уменьшалось, пока весь склон холма не покрылся телами убитых и раненых. Несмотря на это, они все подвигались вперед, пока, задыхаясь и с подгибающимися от усталости коленями, не достигли вершины и не свернули вправо, к перешейку, соединяющему обе батареи, так как не могло быть и речи о попытке атаковать через бруствер.
Здесь они были встречены так же, как и их товарищи 44-го полка — штыками и ручными гранатами. Схватка была непродолжительна, так как у японцев не было никакой надежды на успех. Мы недолго видели на горизонте их силуэты наносящие и парирующие удары. Потом они внезапно дрогнули. Некоторые бежали в диком беспорядке вниз по склону к форту Кобу, большая же часть пала под безжалостным огнем, направленным на них со всех сторон. Другой отряд начал отступать по тому же пути, по которому наступал, но скоро японцы заметили, что путь отступления для них отрезан. Русские послали отряд с позиции к востоку, вдоль «Трагической траншеи», и беспомощные японцы оказались между двух огней. Случайно они набрели на безопасное место, где можно было хорошо укрыться от огня с форта и траншей; здесь, на небольшой площадке, на склоне холма собрался отряд в 100–150 человек, выкинувший два маленьких белых флага.
Склон холма вокруг них был усеян телами их убитых и раненных товарищей. Ветер посвежел и стал очень холодным, а у них не было шинелей и пищи было очень мало. Многие из этих людей уже имели ранения и, кроме того, с отдаленных позиций их расстреливали русские стрелки. Они знали, что их не скоро выручат. Не могло быть и речи о посылке к ним носильщиков и отпор, который был оказан при первой атаке, не мог побудить японцев сделать новую попытку. Единственная надежда оставалась на ночь, но и она оказалась тщетной.
В продолжение всей ночи русский прожектор был направлен на них и на тропинки, ведущие к ним, и уроки, вынесенные из августовских атак были еще слишком свежи в памяти японцев, чтобы они рискнули пойти в ночную атаку под лучами неприятельских прожекторов. На следующий день этот несчастный отрядик был еще там, оба флажка еще развевались, и весь день мы могли видеть их молчаливый призыв, но помощь не приходила и они были осуждены на смерть. Одни из них были безжалостно убиты русскими пулями, другие умерли от ран, но большая часть погибла от холода и голода. На следующий день [145] утром флаги уже лежали на земле, но число людей, по-видимому, не уменьшилось. Сколько времени они еще прожили я не могу сказать, но насколько мне удалось узнать, всех их постигла одинаковая судьба — ужасная медленная смерть после страданий, которые легче вообразить, чем описать.
Так окончилась необдуманная вторая генеральная атака. Настоящий бой продолжался всего несколько часов и если сравнить ее с первой атакой, то мы будем поражены разницей в настроении людей в обоих случаях. Штурм велся уже не с той стремительностью и нечеловеческой отвагой, которыми так отличались августовские атаки. Люди так долго находились перед этими чудовищными позициями, понесли столько потерь во время осадных работ к этим фортам, что не только солдаты, но и старшие начальники стали терять веру и хладнокровие.
Атаки велись без должной поддержки. После взятия форта «Р», эта позиция была оставлена под защитой такого незначительного отряда, что русские имели возможность взять ее обратно и выбить японцев, пока не подоспели подкрепления. На Восточном Кикване сравнительно большой отряд японцев был брошен на погибель безо всякой попытки их выручить. В обоих случаях причина была одна и та же — сапы не подвели достаточно близко к неприятельским позициям. Уроки, вынесенные из сентябрьских атак должны были еще раз повториться, чтобы японцы, наконец, достаточно прониклись ими и извлекли из них пользу. Как я уже говорил с самого начала, атака оказалась преждевременной и плохо подготовленной.
Японцы приобрели две незначительные и неважные позиции и некоторый весьма полезный опыт. Они потеряли около 3000 человек, и что хуже, эта неудача сильно подействовала на дух осаждающих и лишила их уверенности и хладнокровия во время третьей и самой большой атаки на русскую твердыню, которая была произведена месяц спустя. [146]