Содержание
«Военная Литература»
Военная история
Павшим, ушедшим и живым однополчанам посвящается

Глава I.

Формируется бригада особого назначения. Начало фронтовой и партизанской истории

Москва... Центр... Улица Дмитрия Медведева... Москва... Вешняки... Улица Лазаря Паперника. Москва... Район ВДНХ... Улица Бориса Галушкина. Москва... Улица Карла Маркса, дом 20... Мемориальная доска: «В этом доме с 1940 по 1942 г. жил Герой Советского Союза Николай Иванович Кузнецов».

Москва... Стадион «Динамо», северная трибуна... Мемориальная доска: «Здесь, на стадионе «Динамо», в суровые дни Великой Отечественной войны, 27 июня 1941 г., из спортсменов-добровольцев были сформированы первые отряды Отдельной мотострелковой бригады особого назначения (ОМСБОН), героически сражавшейся на фронтах и в тылу немецко-фашистских захватчиков»{*1}.

Такие названия улиц, мемориальные стелы и памятные доски, музеи и комнаты боевой славы в честь и в память о воинах ОМСБОНа имеются во многих городах и других населенных пунктах Советского Союза, особенно в Белоруссии, на Украине, на Брянщине, а также за пределами нашей страны — в Польше, Словакии, Болгарии...

ОМСБОН известна в нашей стране и за ее пределами героическими подвигами ее солдат и сержантов, офицеров и политработников, проявленными на фронте и особенно в партизанском движении. Об этом говорят сухие цифры и достоверные факты. Вот некоторые из них: за четыре года Великой Отечественной войны в тыл врага [4] и на фронт было направлено 212 отрядов и групп специального назначения общей численностью 7316 человек{1}. Бригада гордится не только своими Героями Советского Союза, четырьмя Героями Социалистического Труда, тысячами орденоносцев, активно действующими академиками АН СССР, профессорами, докторами и кандидатами наук, заслуженными деятелями науки, лауреатами государственных премий, заслуженными мастерами и мастерами спорта, а каждым (именно каждым) своим солдатом, сержантом, офицером и генералом. Без преувеличения каждый из них личность, а вместе часть той Великой армии, которая избавила человечество от фашизма, сохранила нашу свободу.

Формирование Отдельной мотострелковой бригады особого назначения НКВД СССР проходило в конце июня — начале июля 1941 г. Оно было связано с необходимостью выполнения специальных заданий в борьбе с фашистскими захватчиками, вторгшимися на территорию Советского Союза. После обнародования директивы Совнаркома СССР и ЦК ВКП(б) партийным и советским организациям прифронтовых областей от 29 июня 1941 г. эта общая задача уточняется и конкретизируется. ОМСБОН был призван вести разведывательные и диверсионные действия на важнейших коммуникациях противника, ликвидировать вражескую агентуру, действуя отдельными подразделениями, мелкими группами и индивидуально. Развитие событий выдвинуло еще одну, не менее важную задачу: оказывать всестороннюю помощь в развитии и расширении партизанского движения, создании подполья, сплочении патриотов в тылу врага.

В соответствии с этими целями необходимо было создать такое формирование, подобного которому Красная Армия фактически еще не знала. Его подразделениям предстояло действовать не на одном каком-то участке фронта, как это было с другими воюющими частями, а в самых разных местах всех фронтов — от Баренцева до Черного моря, а главное — не только на линии самого фронта, но и далеко за его пределами, вплоть до Берлина.

В летописи Великой Отечественной войны каждый миг, каждый час, каждый из 1418 дней имеет свое особое значение. Эти мгновения, часы и дни неповторимы и вписаны огненными строками в общую победу. [5]

Неповторимы и своеобразны «биографии» всех частей, соединений, армий и фронтов Красной Армии в Великой Отечественной войне. Но, к сожалению, мало изучены, чтобы стать достоянием советского народа. Одной из героических частей Красной Армии была и ОМСБОН. В первый период своего существования она именовалась войска Особой группы при Народном комиссариате внутренних дел СССР{*2}. Начальником Особой группы был комбриг Павел Михайлович Богданов, начальником штаба — Вячеслав Васильевич Гриднев. Она тогда состояла из двух бригад, делила свои батальоны на отряды, а отряды — на спецгруппы. В октябре 1941 г. войска Особой группы были переформированы в Отдельную мотострелковую бригаду особого назначения НКВД СССР в составе двух мотострелковых полков: четырехбатальонного и трехбатальонного со специальными подразделениями (саперно-подрывная рота, авторота, рота связи, отряды спецназначения, школа младшего начсостава и специалистов). В таком составе и с таким наименованием она просуществовала до октября 1943 г., когда в связи с переходом ОМСБОНа исключительно на выполнение спецзаданий высшего командования в тылу врага бригада переименовывается в Отдельный отряд особого назначения НКГБ СССР. Однако в сознании солдат и офицеров, а также в литературе сохранились названия ОМСБОН, «омсбоновец».

История ОМСБОНа отражена в книгах Дмитрия Медведева, Михаила Прудникова, Станислава Ваупшасова, Ильи Давыдова, брошюрах Альберта Цессарского о Дмитрии Медведеве, в мемуарах «Динамовцы в боях за Родину»{2}, в стихах и поэмах Семена Гудзенко и Юрия Левитанского, в очерке В. Кардина «Открытый фланг», в других работах, художественных произведениях и кинофильмах.

Комплектование войск Особой группы, а затем и бригады начинается в связи с указанием ЦК ВКП(б) о мобилизации коммунистов и комсомольцев на фронт. Она состояла в основном из добровольцев: рабочих, студентов, спортсменов, выпускников школ, командиров [6] пограничных и внутренних войск. Закаленные пограничники, преподаватели и слушатели Высшей школы погранвойск и Высшей школы НКВД, других учебных заведений НКВД СССР составили костяк командного состава бригады, а ее рядовые бойцы в основном пришли в бригаду по путевкам ЦК ВЛКСМ. Исполком III Коммунистического Интернационала направил в бригаду большую группу коммунистов — эмигрантов из стран Европы и Востока. Когда формирование бригады завершилось, а ее состав приобрел опыт боевых действий на фронте и в тылу врага, начался процесс «отдачи» ее бойцов и командиров в отдельные части Красной Армии (например, на укомплектование Отдельной, впоследствии 70-й армии, погранчастей, спецшкол и др.). Только с 1941 по 1944 г. из ОМСБОНа было откомандировано 5074 человека{3}.

Слава и подвиги ОМСБОНа воплощены в боевых делах ее солдат и командиров.

1.
На защите Москвы. Участие в историческом параде

С конца сентября 1941 г. на подступах к столице развернулись ожесточенные бои. Гитлеровцы развернули генеральное наступление на Москву. Подковой, обращенной концами на восток, двигались полчища фашистов к городу. Угроза нависла над сердцем Родины.

В этой обстановке — грозной и ответственной — в ночь с 15 на 16 октября части ОМСБОНа, расположенные в это время в районе подмосковных станций Зеленоградская, Клязьма и Кратово, поднятые по боевой тревоге, на электропоездах (электричках) прибыли в Москву.

В своем дневнике омсбоновец Иван Карсали записал: «Никогда, никогда не забуду этого дня, вернее, ночи. Всю ночь шел снег... И мы шли... Шли тихо, молча. Потом вагоны... Красная площадь, Москва! Мы ждали на площади приказа, затаив дыхание...»{4} Такой приказ пришел. Он гласил: ОМСБОН вместе с другими воинскими частями, особенно военными академиями, должен стать ядром обороны внутри самой столицы. Бригаде придается танковый батальон и артдивизион.

Была получена первая команда — обеспечить оборону центра столицы, ее площадей: Красной, Свердлова, [7] Пушкинской, Маяковского, а также Дома правительства, музеев Ленина и Исторического. Оборона была, как говорят, активной. Она имела целью не допустить прорыва фашистов через Садовое кольцо, улицу Горького и одновременно быть готовыми к действиям в направлениях: Белорусский вокзал, Ленинградское и Волоколамское шоссе{5}.

1-й полк разместился в Доме союзов и здании ГУМа, 2-й — в школе на Малой Бронной, в Литературном институте на Тверском бульваре и в опустевшем здании Камерного театра. Штаб бригады в это время был в Доме союзов. Солдаты расположились так, чтобы по сигналу тревоги мгновенно выступить.

Бригаде вскоре был выделен уточненный сектор обороны Москвы: ее осью была улица Горького от Белорусского вокзала до Кремля. Передний край проходил вдоль Московско-Белорусской железной дороги и соединительной ветки. На правом фланге — до Бутырской заставы, на левом — до Ваганьковского кладбища{6}. В дальнейшем этот приказ видоизменялся и уточнялся: 24 июля, 4 ноября и в другие дни в соответствии с боевой обстановкой. В сектор бригады входили и районы, примыкавшие к Ржевскому и Савеловскому вокзалам, Хорошевское и Ярославское шоссе, зона Ярославской железной дороги. Приказывалось вести разведку на Можайском и Подольско-Серпуховском шоссе и т. д.{7} Если эти приказы перевести с лаконичного военного языка на «гражданский», то можно сказать так: ОМСБОНу приказывалось закрыть подступы к центру Москвы и Кремлю.

Обстановка в самой Москве была весьма сложной и даже драматичной. Началась массовая эвакуация фабрик и заводов, учреждений, научно-исследовательских и учебных заведений, партийных и правительственных учреждений, трудящихся. Столица с каждым днем становилась все безлюднее. Однако утверждения, что город вымер, были бы неверными, и мы, живые свидетели этого, видели, что он жил, но по другим меркам и стандартам, жил, как и всякий другой прифронтовой населенный пункт, с той лишь разницей, что это была жизнь столицы, столицы, осажденной врагом, но не взятой в полное вражеское кольцо.

Для более полного представления картины опишем улицу Горького — одну из главных магистралей, по [8] которой фашисты намеревались подойти и пройти к святыне Родины — Красной площади и Кремлю.

Первые этажи домов и витрины магазинов были укреплены мешками с песком, кирпичом, сваями. Строились баррикады, первая из них (считая от Красной площади) перегородила район Пушкинской площади от тогдашнего кинотеатра «Центральный» (ныне на этом месте протянулось новое здание «Известий») до недостроенного дома, в котором сейчас разместился магазин «Наташа». Баррикада представляла собой нехитрое с точки зрения инженерной мысли сооружение: мешки песка, кирпичи, обхваченные стальными обручами, веревками и другим связывающим и цементирующим материалом; справа и слева имелись пока еще открытые ворота для прохода троллейбусов и другого транспорта, особенно военных машин, мчавшихся к фронту.

Следующая баррикада — в районе нынешней площади Маяковского и такая же — у Белорусского вокзала...

Еще о Москве тех дней... Погашены огни, и не светятся редкие в то время рекламы. Оконные стекла в домах и учреждениях оклеены бумажными полосами. Воздушная тревога объявлялась до пяти — семи раз в сутки.

Но город жил, работал, он стал городом-воином.

Оставшиеся в городе предприятия — их было около семисот — выпускали орудия, боеприпасы, налаживалось производство знаменитых ракетных минометов «Катюша», ремонтировались танки. Работали по 12 часов в смену{8}.

В один из этих дней — 7 октября 1941 г. — бригаде было приказано организовать отряд подрывников для минирования важных объектов и сооружений государственного и оборонного значения в Москве и на подступах к ней{*3}. По времени это одно из самых первых боевых заданий совпало с переформированием бывшего отряда войск в ОМСБОН. В связи с этим уместно такое заключение: рождение ОМСБОНа непосредственно связано с обороной Москвы. Это особое воинское соединение было во всех отношениях московским. [9]

Во главе группы подрывников были поставлены старший лейтенант Жулябин, комиссар Потапов и начальник штаба капитан Сорока. В нее были включены две роты — старшего лейтенанта Мансурова и старшего лейтенанта Лазнюка. С 8 октября по 20 ноября 1941 г. были проведены большие военно-инженерные и строительные работы, и особенно в Москве и Подмосковье. Важные стратегические объекты столицы были заминированы{9}. В дальнейшем в районе Каширы против 2-й танковой армии Гудериана и к западу от Москвы, а также в зоне 5, 17, 33-й армий и 1-го кавкорпуса Красной Армии действовали 290 подрывников под командованием Жулябина{10}. С именами командиров и солдат этой группы мы встретимся еще не раз на страницах книги.

Вся боевая учеба воинов бригады осуществлялась по особой программе: ведь им предстояло действовать группами, а многим и в одиночку в глубоком тылу врага. В программу входило минноподрывное дело, стрельба из разных видов оружия, тактика лесного боя, ночные прыжки с парашютом, самооборона с оружием и без него, вождение мотоцикла и автомобиля; обучение радиоделу и навыкам медицинской самопомощи. Бойцов готовили к суровым условиям жизни и борьбы в подполье, в партизанских лесах.

Однако вскоре стали видны серьезные недостатки в этом важном деле. Предполагалось основное внимание при обучении бойцов и командиров уделять специальной подготовке, но она проводилась эпизодически и часто не предусматривала важнейших моментов десантной, разведывательной работы. Изучение оружия велось на устаревшей основе.

Значительно позже стали обучать специально выделенных бойцов применению противотанкового ружья, хотя это оружие, как подтвердил опыт, необходимо было знать каждому бойцу. Серьезным недостатком было то, что не изучался в должной мере уже имеющийся опыт второй мировой войны, не обучали тактике ведения боя в условиях современной войны, действиям подразделений, мелких групп и одиночек в условиях окружения, приемам ведения фронтовой разведки. К ведению занятий не привлекались опытные офицеры-фронтовики. Все это не могло не сказаться отрицательно на уровне подготовки бойцов и командиров, их готовности к решению [10] боевых задач. Подлинной, но тяжелой школой для них стал личный опыт, накопленный на фронте и в тылу врага.

Одной из главных задач бригады была подготовка к обороне отведенного ей сектора Москвы.

Административные здания, многоэтажные жилые дома, подвалы превращались в мощные оборонительные пункты, куда стягивались пулеметы, боеприпасы и другое оружие; создавались пулеметные опорные точки, каждая из которых имела свой сектор обстрела. Некоторые из них были расположены на подступах к Кремлю: в недостроенном тогда доме (ныне магазин «Наташа»), в здании Центрального телеграфа и в других местах. Несколько пушек бригады были помещены у здания нынешнего Историко-архивного института на улице 25 Октября, у стены бывшего Китай-города. На площади Маяковского оборудовались огневые точки с широким спектром обзора и обстрела. За Белорусским вокзалом вдоль выемки железной дороги рыли окопы. Одновременно ставились противотанковые ежи, строились блиндажи, проводилась телефонная связь и т. д. Командовал одной из этих групп испанец-интернационалист капитан Перегрин Перес Голарса{11}.

Вот характерный эпизод из жизни бригады в эти дни, рассказанный М. Ф. Орловым: «И. И. Гомберг (заместитель начальника инженерной службы бригады) ведет нас в соседний двор. Там стоят наготове противотанковые ежи. Капитан показывает нам тележку на тросах. «Мы их загрузим, — говорит он, — толом и спрячем в подворотне, а трос протянем в другую сторону улицы. Если прорвутся танки, тросом вытянем тележку на середину улицы прямо под гусеницы».

Идем дальше. На мостовой раскрытый люк. Из люка высовывается голова бойца.

— Что вы здесь делаете?

— Пробую. Отсюда по танку гранатой или бутылкой (бутылкой с горючей смесью. — Авт.). Здорово получится.

И, помолчав, вдруг спросил:

— Разрешите вопрос, товарищ полковник.

— Пожалуйста.

— Это правда, что кому-то из наших огневая точка досталась в собственной квартире.

— Не знаю, но очень может быть. [11]

— Здорово, — сказал боец. — Выходит, война пришла прямо к нам в дом».

Диалог М. Ф. Орлов заканчивал следующими словами: «В прямом смысле»{12}.

Омсбоновцы патрулировали улицы Москвы, они прошли по ним в строю с песней бригады, сложенной коллективно бывшими студентами МИФЛИ. Но ее главными авторами были С. Гудзенко, Ю. Левитанский, В. Кардин. Вот ее слова:

Звери рвутся к городу родному,
Самолеты кружатся в ночи,
Но врага за каждым домом встретят пулей
Патриоты-москвичи!..
Мы за все сполна ответим гадам,
Отомстим за наши города.

Песня призывала ее защитников:

Нет патронов — бей прикладом.

Заканчивалась песня, исполнявшаяся на мотив «Бригантины», призывом: «В бой за Красную столицу — москвичи!»

Появление на улицах Москвы подтянутых солдат в строю с полной боевой выкладкой и их песня, утверждавшая: «Мы не отдадим Москвы», имели огромное мобилизующее и психологическое воздействие на жителей осажденной столицы. И авторы книги — свидетели того, как хмурые лица москвичей светлели, выражая надежду. Люди видели, что Москва имеет надежных и крепких защитников.

Все приведенные данные дополняют новым фактическим материалом тезис советской историографии о том, что Москва была готова усиленно и целенаправленно вести борьбу в самом городе, на ее важнейших магистралях.

Одной из славных страниц в летописи бригады было ее участие в историческом параде 7 ноября 1941 г. Каждый, кто в этот день прошел в строю по Красной площади, справедливо считает себя причастным к событию мирового значения. И действительно, парад, как известно, произвел потрясающее впечатление на всех честных и прогрессивных людей, объединившихся под знаменем борьбы с фашизмом. Для советских же граждан это было не только неким символом решимости [12] бороться до победы над фашизмом, но и показателем возможности одержать эту победу, огромным мобилизующим фактором. Для солдат, командиров и политработников Красной Армии эти факторы удесятерялись, закаляя их решимость победить врага.

Будет ли парад? Этот вопрос задавали себе многие и многие люди как в нашей стране, так и за рубежом в первые дни ноября 1941 г. Вот как на этот вопрос отвечает интернационалист Иван Винаров:

«...Никто из нас не сомневался в том, что на этот раз парад и демонстрация московских трудящихся не состоятся... Гитлеровская авиация могла долететь до Кремля буквально в считанные минуты и превратить праздничный парад в парад смерти... Так думали мы, и никто из нас не связывал обучение отдельных войсковых соединений и их строевую подготовку с предстоящим праздником»{13}.

Такие мысли приходили в голову многим. Но парад состоялся.

Небезынтересно привести здесь свидетельство командующего парадом генерал-полковника в отставке Павла Артемьевича Артемьева (оно в литературе приводится редко): «Как командующему военным округом и Московской зоной обороны, мне каждый день приходилось докладывать Верховному Главнокомандующему оперативную обстановку. Обычно это делалось около четырех часов утра. Так было и в ночь с 31 октября на 1 ноября. Выслушав мой доклад, Сталин спросил, собираемся ли мы организовывать парад войск Московского гарнизона в ознаменование 24-й годовщины Великого Октября. Для меня это был неожиданный вопрос. Сославшись на обстановку, я высказал сомнение в целесообразности проведения этого парада. Кроме того, участвовать в нем могла только пехота, так как артиллерийские части стояли на огневых позициях, а танков вообще не было в гарнизоне.

Но решение было принято: парад 7 ноября провести. Партия считала, что проведение парада в прифронтовой Москве по политической значимости будет равнозначно выигранной фронтовой операции. О подготовке к параду никто, за редким исключением, не должен знать до исхода дня 6 ноября: нужно было опасаться вражеских ушей и глаз. Принимать парад было поручено маршалу С. М. Буденному. [13]

На следующий день после этого разговора секретарь ЦК, МК и МГК ВКП(б) А. С. Щербаков и я, как командующий округом, вызвали командиров частей. Участвовать в параде должны были батальоны курсантов Училища имени Верховного Совета РСФСР, Артиллерийского училища, Военно-политического училища МВО, части стрелковых дивизий, формируемых из призывников Москвы и области, стрелковый и кавалерийский полки дивизии НКВД им. Дзержинского, батальон бывших красногвардейцев — участников Октябрьской революции, два артиллерийских полка Московской зоны обороны, два танковых батальона из резервов Ставки и некоторые другие части»{14}.

ОМСБОН не названа в данном тексте. И это по той причине, что ее существование тогда не рекламировалось, исходя из его главной задачи — деятельности в тылу противника.

Подготовка бригады к историческому параду, посвященному 24-й годовщине Октября, и ее участие в нем описаны в воспоминаниях командира 2-го полка майора (впоследствии полковника) Сергея Вячеславовича Иванова{15} и многих других. Это замечательное событие запечатлено в бесценной исторической кинохронике.

Вот как развернулась подготовка к параду. Уже в последних числах октября 1941 г. командир бригады М. Ф. Орлов вызвал к себе командиров полков и приказал сколачивать роты и отрабатывать линию взводных колонн. Взвод должен был состоять из четырех отделений по 11 человек; рота из 178 бойцов, по четыре роты в каждом батальоне, всего около 2 тыс. человек. Эти факты подтверждают, что подготовка к историческому параду 1941 г. начиналась в канун праздника и в начале ноября шла уже полным ходом. Об этом говорят и следующие факты: уже в конце октября во 2-м полку ввели строевые занятия. Они проходили на набережной реки Москвы, около Крымского моста. Это было непонятно для большинства солдат и командиров: враг около Москвы, и вдруг «четче шаг».

2 ноября, по свидетельству С. В. Иванова, у Исторического музея военный комендант Москвы К. Р. Синилов собрал командиров и комиссаров частей, которые должны были участвовать в параде.

Готовность к параду была объявлена, но приказ о нем еще не был отдан. [14]

Да, решение о параде держалось в строжайшей тайне до вечера 6 ноября, когда после торжественного заседания на станции метро «Маяковская», посвященного 24-й годовщине Великого Октября, узкому кругу лиц было объявлено об этом.

Тем временем начал формироваться сводный полк НКВД из батальонов 1-го и 2-го полков ОМСБОНа, а также из солдат 9-го полка 2-й дивизии войск НКВД. Командиром этой части назначается Сергей Вячеславович Иванов, а комиссаром — Сергей Трофимович Стехов.

6 ноября 1941 г. на станции метро «Маяковская» шло торжественное заседание Моссовета и общественных организаций в честь 24-й годовщины Октябрьской социалистической революции, а в это время командиры частей — участники парада были вызваны к военному коменданту Москвы.

Уточняются детали, предусматриваются возможные варианты действий в случае непредвиденных обстоятельств, связанных с возможностью прорыва немецкой авиации, и т. д. И самое главное, все присутствующие понимают и проникаются чувством: если даже одному или нескольким самолетам удастся прорваться к столице, даже к Красной площади, ни один участник парада не имеет права, не должен покинуть строй, уйти с той передовой, которой 7 ноября 1941 г. станет Красная площадь. Это должно быть передано всем. И этим прониклись все те, кому довелось быть зачисленным в списки участников парада. Так Красная площадь становилась еще одним рубежом стойкости и преданности Родине.

Во 2-м полку, расквартированном в здании Литинститута на Тверском бульваре, вряд ли кто спал в эту ночь. Атмосфера общего напряжения и ожидания чего-то особенного, неповторимого передавалась всем, кто был зачислен в какие-то списки, которые, согласно «солдатскому телефону», значились как списки участников парада.

7 ноября. Подъем. Объявляется он в 4 утра, и уже ровно в 5 ч 30 мин. построение. Маршрут необычен: через Пушкинскую площадь, к Петровским воротам и дальше по Петровке вниз к Большому театру. Здесь присоединяется парадный батальон 1-го полка, все еще расквартированный в Доме союзов, а со Старой площади [15] движется батальон 9-го полка НКВД. По улице Куйбышева сводный полк направляется к Историческому музею. По пути сюда на одной из последних остановок комиссар полка С. Г. Стехов, обходя строй, взволнованно, но как всегда точно, кратко и ясно сказал о чести представлять на праздничном параде сражающуюся Красную Армию.

Полки двигались к Красной площади в предрассветном мерцании зарождающегося дня. На тротуарах — старики, женщины, школьники. Никто не говорил им о параде, но многие москвичи не могли заснуть в ночь на 7 ноября 1941 г. Они ликовали и плакали, приветствуя бойцов Красной Армии.

...Валил густой снег. Но когда полк стал около Исторического музея, снегопад как будто стих, и нашим взорам предстал Мавзолей Ленина. До этого он был укрыт фанерным павильоном и маскирующей сеткой. Сейчас же он вновь сверкал полированным гранитом и казался особенно торжественным и величественно строгим.

Начинается марш частей, участвующих в параде.

Впереди омсбоновцев шли С. В. Иванов и С. Т. Стехов. За ними побатальонно шел полк.

Всмотритесь внимательно в историческую кинохронику того дня. Если вы в одно мгновение увидите солдат, идущих с винтовками с отомкнутыми штыками, взятыми на вытянутые руки, — это омсбоновцы.

Вот несколько омсбоновцев — участников парада. Командир 1-го батальона 2-го полка капитан Михаил Прудников, ныне Герой Советского Союза, генерал-майор, командир партизанской бригады «Неуловимые», насчитывавшей до 1200 бойцов. О нем мы подробно расскажем в другой главе. Подробно опишем также борьбу отряда под руководством Федора Озмителя, тоже Героя Советского Союза. Из солдат отметим Дмитрия Червякова. С войны он вернулся с солдатским орденом Славы и орденом Ленина, с боевыми орденами Польши и Чехословакии. С мая 1949 г. работает токарем на заводе Минского приборостроительного объединения им. В. И. Ленина. За успехи в труде награжден орденами Ленина и «Знак Почета». Ему присвоили звание Героя Социалистического Труда. Был депутатом Верховного Совета Белорусской республики. [16]

В числе других участников парада по брусчатке Красной площади прошли и авторы книги{*4}.

Возвращались назад, в казармы, с песней «Роты ифлийцев». Ее заключительные строки были: «Мы по улицам Берлина флаг победный пронесем». После парада уверенность, что так и будет, стала еще сильнее. С. В. Иванов впоследствии напишет: «...проходя в тот день торжественным маршем по Красной площади, сводный полк ОМСБОНа представлял и тех отважных солдат «невидимого фронта», которые уже вступили в бой с фашистскими захватчиками на оккупированной территории»{16}.

Те из омсбоновцев, кто были 7 ноября на Красной площади, представляли всю бригаду, весь ее замечательный состав.

Парад длился 1 час 2 минуты. Но сколько было пережито теми, кто был эти 62 минуты на самой площади, и теми, кто слушал сообщение о параде по радио во всей стране и на оккупированной врагом советской территории, а также за рубежом!

Боец медведевского отряда П. Г. Борисов рассказывает о том, как в Клетнянских лесах, близ деревни Мамаевка Мглинского района, партизаны слушали речь Верховного Главнокомандующего на Красной площади 7 ноября 1941 г. Отрядную радиостанцию вынесли из палатки и установили ее так, чтобы все слышали доносящиеся из Москвы слова. Они вселяли уверенность, что враг будет разбит. Все понимали: начинается новый этап войны. После митинга, на котором выступили Д. Н. Медведев и комиссар Г. Н. Кулаков, командование отряда направило бойцов по деревням и селам, чтобы они рассказали населению о параде на Красной площади» распространили листовки. Партизанские листовки и рассказы о параде в Москве произвели огромное впечатление на советских людей. Сам факт военного парада, состоявшегося на Красной площади, несмотря на то что враг находился на подступах к столице, был воспринят как предвестник значительных перемен в ходе войны, близкого контрнаступления Советской Армии, разгрома врага и изгнания его с нашей земли...{17} [17]

Из всей гаммы чувств, пожалуй, главными тогда были: Москва выстоит, а это — залог общей победы; надо делать все возможное и невозможное, чтобы приблизить день, час конца фашизма, ненавистного врага.

Приведя этот эпизод, С. В. Иванов справедливо заключил: «И кто знает, может быть, слушая радио, они (партизаны. — Авт.) хоть на миг позавидовали нам — участникам парада, как мы завидовали тому, что они уже громят ненавистного врага. В этот час бойцы ОМСБОНа, куда бы ни забросила их судьба, были рядом, вместе»{18}.

«На очередной воскресной перекличке, — пишет он далее, — в глазах бойцов уже не было тоскливого вопроса: «Когда?» Каждый твердо знал, что будет непременно бить врага как участник парада, как солдат, на долю которого выпала огромная честь представлять Вооруженные Силы страны на Красной площади 7 ноября 1941 года»{19}.

7 ноября 1941 г. для ОМСБОНа было знаменательно еще одним событием — принятием воинской присяги. Вот что об этом в тот же день сообщила бригадная многотиражка в первом своем номере:

«В одном из подразделений принимал присягу младший лейтенант Галушкин — участник многочисленных боев с немецко-фашистскими захватчиками. Комсомолец Галушкин вместе с горсткой бойцов под огнем противника вывез наше зенитное орудие... Галушкин, в совершенстве владеющий техникой, готов в любую минуту снова пойти в бой, на защиту завоеваний Октября, на разгром фашистских варваров»{20}. Эти скупые газетные строки выражали в те дни общее настроение.

Не многим участникам парада 1941 г. довелось еще раз пройти по Красной площади в день 40-й годовщины нашей Победы. Но известно, что в «партизанском батальоне» (был такой!) комиссаром шел и на этот раз С. Т. Стехов, а на гостевых трибунах были многие омсбоновцы. Представляя весь ОМСБОН, они вспоминали живых и тех, кого уже нет с ними, тех, кто сделал возможным этот второй парад.

Оценивая парад 1941 г. с точки зрения его участников, можно выделить несколько характерных моментов. Пойдем от частного к общему: между собой мы говорили, что провели «психическую атаку» на врага. И действительно, парад показал, что фашистская армия, [18] несмотря на все ее победы, не смогла помешать советскому народу отметить традиционно день рождения Советской власти. Парад окрылил нас и в то же время нанес колоссальной силы удар по престижу гитлеровского вермахта. Наконец, мы понимали, что Москва показала всему миру, что она стоит твердо и враг никогда не пройдет по брусчатке ее Красной площади.

2.
В трудную зиму 1941

К исходу третьего месяца Великой Отечественной войны положение на фронте оставалось крайне сложным и опасным. Гитлеровское руководство считало, что в конце лета наступило время для нанесения последнего удара по нашим войскам с целью окончательного разгрома Советского Союза, Главным препятствием для осуществления целей фашизма оставалась Москва — важнейший политический, экономический и культурный центр страны. Захват Москвы должен был устрашить весь мир, показать якобы имеющееся превосходство фашизма, его организации, политики и идеологии над советским общественным и государственным строем и демократией, продемонстрировать триумф стратегии «молниеносной войны».

Насколько тщательно и упорно готовилась «Московская операция» (операция «Тайфун»), видно хотя бы из следующих данных: на 1 октября группа гитлеровских армий «Центр» имела в своем составе 1 800 тыс. человек, свыше 14 тыс. орудий и минометов, 1700 танков. Это составляло 42 % людей, 33 % орудий и минометов, 75 % танков от общего их количества на советско-германском фронте. Добавим к этому: для поддержки наступления на Москву выделялось 1390 самолетов{21}.

Напомним о наших силах, противостоявших врагу. В составе трех фронтов, в той или другой мере прикрывавших столицу, насчитывалось около 1 250 тыс. человек, 7600 орудий и минометов, 990 танков, 667 самолетов. Если эти данные сравнить с силой врага, то соотношение выглядит так: превосходство войск противника в живой силе в 1,4 раза, в артиллерии — в 1,8, в танках — в 1,7, в самолетах — в 2 раза. Чтобы картина была еще полнее, нельзя не сказать, что большинство наших танков были легкими, с невысокими боевыми возможностями, а на вооружении авиации лишь 20% [19] самолетов новых типов{22}. Ощущалась острая нехватка боеприпасов, горючего, автотранспортных средств.

Для понимания задач ОМСБОНа в защите Москвы приведем такой факт: на Московском направлении гитлеровцы сосредоточили большую часть своих разведывательно-подрывных органов. С передовыми частями 4-й армии неуклонно следовала специально созданная команда полиции, гестапо и СД «Москва» с задачей ворваться с наступающими войсками в столицу, захватить здания руководящих партийных и советских органов, арестовать видных деятелей Коммунистической партии и Советского государства, учинить расправу над партийным и советским активом, над трудящимися города{23}. Готовилась тотальная операция под кодовым названием «Кремль».

В эти дни у одного пленного офицера было обнаружено такое обращение немецкого командования: «Солдаты! Перед вами Москва! За два года войны все столицы континента склонились перед вами, вы прошагали по улицам лучших городов. Вам осталась Москва... Пройдитесь по ее площадям. Москва — это конец войны. Москва — это отдых. Вперед!»{24}

Уже 5 октября Государственный комитет обороны (ГКО) принял специальное решение о защите столицы, а 12 октября в связи с еще большим приближением фронта к Москве он принял постановление о строительстве на ближайших подступах и непосредственно в столице Московской зоны обороны (МЗО). Она включала полосу обеспечения и два оборонительных рубежа. Основной рубеж проходил по линии Хлебниково, Сходня, Звенигород, Кубинка, Наро-Фоминск и далее по левому берегу Пахры до ее впадения в Москву-реку. Городской рубеж проходил по окраинам столицы. К обороне был подготовлен и сам город, к северу и югу от Москвы оборудовались позиции флангового обеспечения{25}.

Тяжелой для Москвы оказалась середина октября, когда враг рвался к городу по кратчайшему пути. Столица уже тогда стала прифронтовым городом. Фашистское командование намеревалось взять Москву в гигантские клещи: с севера — через Клин, Рогачёво и с юга — через Тулу и Каширу. Началось генеральное наступление против главных сил Западного фронта.

Всей стране стал памятен день 19 октября, когда было обнародовано постановление Государственного [20] комитета обороны о введении с 20 октября в городе и прилегающих к нему районах осадного положения. Особо отметим, что в постановлении намечались меры по укреплению тыла войск и пресечению подрывной деятельности вражеской агентуры. И еще об одном относящемся к ОМСБОНу: охрана общественного порядка в Москве возлагалась на внутренние войска.

«Не бывать фашистам в Москве» — таков был главный и решающий лозунг для всех ее защитников, для всех воинов.

Осенью и зимой 1941/42 г. омсбоновцы вместе и во взаимодействии с инженерными и другими частями Красной Армии в непосредственной близости от врага и преимущественно под его огнем создавали на подмосковных рубежах линию минных заграждений и минных полей, ставили противотанковые и противопехотные фугасы, готовили к взрыву мосты, путепроводы.

Чем была вызвана эта боевая деятельность, почему к ней были привлечены именно омсбоновцы и как она оценена командованием Красной Армии? Вот несколько важных вопросов, на которые необходимо прежде всего ответить.

Известно, что когда в середине сентября на Московском направлении наступило временное затишье, Советское командование сознавало, что это ненадолго, что враг готовится к новому крупному наступлению. Для его успешного отражения совершенствовалась и развивалась организация обороны дальних и ближних подступов к Москве.

10 сентября 1941 г. Ставка направила директиву Западному фронту: перейти к обороне, жестокой и упорной. Однако, к сожалению, одновременно проводилось на дальних участках и наступление, что привело к раздвоению в действиях и отрицательно сказалось на дальнейших событиях.

В конце сентября, как уже отмечалось, окончилось и затишье. Враг, его армейская группировка «Центр» по плану «Тайфун», названному «решающим сражением года», была готова к броску на Москву.

Он начинается 30 сентября 1941 г., первоначально в полосе Брянского фронта, а 2 октября — против Западного и Резервного фронтов. Прорывается Вяземская линия обороны, которая к тому времени не была завершена строительством. [21]

Несколько раз в октябрьские и ноябрьские дни гитлеровцы сообщали о сроках взятия столицы. Несколько раз в газетах Германии оставлялись места для публикации чрезвычайного сообщения.

Развивая наступление, гитлеровские войска двинулись к Можайской линии обороны, готовность которой составляла 40%. Бои разгорелись в 80–100 км от Москвы{26}.

Необходимо было создать новые оборонительные рубежи вокруг столицы. «Главной задачей тех дней... — писал в книге «Беспримерный подвиг» Маршал Советского Союза Г. К. Жуков, — был выигрыш времени для создания непреодолимой линии обороны»{27}. И она создается.

В военно-исторической литературе, в многочисленных мемуарах тяжесть этих дней описана довольно подробно{28}. Поэтому отметим лишь несколько моментов, важных для понимания роли ОМСБОНа в развитии событий, неумолимо нараставших и грозивших существованию нашей Родины.

Фашистские войска двигались к столице огромной дугой с юго-запада, запада и северо-запада на Тульском, Малоярославецком, Можайском и Волоколамском направлениях. Красная Армия отступала с боями. Как сейчас установлено в советской историографии, судьбу Москвы во многом определяли и наши войска, попавшие в малые и большие «котлы» под Вязьмой и в других местах, но героически сражавшиеся до последней капли крови.

И еще обстоятельство: «юнкерсы», «мессершмитты» день и ночь кружились в воздушных просторах Подмосковья. Объектом нападений были не только военные укрепления, заводы, железные дороги, мосты, шоссе. С каким-то особенным, садистским наслаждением фашистские летчики направляли пулеметы против женщин и детей.

Воздушные пираты прорывались и в небо столицы. И часто вечером мы наблюдали, как женщины, старики и дети, взвалив на плечи небольшой багаж, направлялись к спасительным станциям метро.

После того как оборонительный рубеж Волоколамск — Можайск — Малоярославец — Серпухов местами был захвачен врагом, Военный совет Западного фронта основным рубежом обороны избрал новую линию: [22] Ново-Заводский — Клин — Истринское водохранилище — Истра — Красная Пахра — Серпухов — Алексин{29}.

Непосредственные фронтовые действия воинов ОМСБОНа начались во время вражеской операции под кодовым наименованием «Волжское водохранилище» и попытки охвата Москвы с севера. Здесь действовали 3-я и 4-я немецкие танковые группы в составе семи танковых, трех моторизованных и четырех пехотных дивизий. Всего непосредственно для захвата Москвы немецкое командование выделило 51 дивизию, в том числе 13 танковых и 7 моторизованных{30}.

Тяжелое положение в связи с этим сложилось в середине ноября в полосе действий 30-й и 16-й армий (командующие Д. Д. Лелюшенко и К. К. Рокоссовский). Здесь врагу удалось устремиться по Ленинградскому шоссе к Клину, а отсюда до Солнечногорска и вдоль Волоколамского шоссе до Истры. Не случайно поэтому в литературе эти дни называются «днями наивысшей опасности для столицы»{31}.

Названия этих городов и населенных пунктов прочно вошли в летопись Московской битвы и в героическую историю ОМСБОНа. Так было суждено, что его солдаты, командиры и политработники оказались на острие удара главных сил гитлеровцев, рвавшихся к Москве. Стойкость и мужество воинов-омсбоновцев, умение точно и профессионально выполнять боевые приказы должны были влиться могучей струей в общий поток героизма защитников Родины.

И еще об одном моменте, если можно так сказать, личностного характера. С этого времени начинается крепкая боевая дружба омсбоновцев с Константином Константиновичем Рокоссовским — выдающимся полководцем Великой Отечественной войны. Если под Москвой отряды ОМСБОНа помогали солдатам армии, которой он тогда командовал, то в дальнейшем, в 1942 г., 16-я армия, освободив окончательно древний русский город Сухиничи, выполнила огромную работу по созданию условий для переброски через свой передний край обороны отрядов особого назначения в тыл врага. Эта дружба, скрепленная в совместной борьбе, продолжалась, когда Рокоссовский стоял во главе фронта в 1943 г. в битве под Курском и Орлом и во главе 1-го Белорусского фронта в 1944 г. Многие омсбоновцы [23] гордятся тем, что наряду со знаком «Ветеран ОМСБОНа» они награждены памятным знаком «Ветеран 16-й (11-й гвардейской) армии».

Вернемся к событиям на фронте. Командование Красной Армии должно было в обстановке, о которой уже говорилось, немедленно создать прикрытие Москвы со стороны Волжского водохранилища, уже скованного льдом.

Выполнение этой задачи осложнялось во многом тем, что во вновь сформированных бригадах и дивизиях, особенно ополченческих, саперных частей было крайне недостаточно. К этому добавим: они не были еще достаточно укомплектованы подрывными средствами и вооружением.

В этих критических условиях Главное военно-инженерное управление Красной Армии (ГВИУ) и командование Западного фронта возложило большие надежды на ОМСБОН. И эти надежды полностью оправдались.

Командир бригады М. Ф. Орлов уже в сентябре был вызван к начальнику Главного военно-инженерного управления генералу Л. З. Котляру и получил задание: готовить бригаду к принятию участия в прикрытии важнейших стратегических подступов к Москве. По воспоминаниям М. Ф. Орлова, эту же задачу тогда же подтвердил и уточнил начальник Генерального штаба Красной Армии Борис Михайлович Шапошников{32}.

В первых числах октября 1941 г. из штаба Московской зоны обороны (МЗО) и ГВИУ в ОМСБОНе был получен приказ: приступить к выполнению поставленной задачи.

24 октября (по другим данным — 23) 1941 г. Военный совет Московской зоны обороны (частный приказ № 014) предложил приступить к устройству на подмосковных рубежах сплошной зоны заграждений{33}, чтобы не допустить фашистов к столице или, скажем скромнее, всячески замедлить их продвижение к центру нашей Родины.

Как же выполнялась эта задача? И как в ее выполнении участвовали омсбоновцы? Сразу же отметим, что воины ОМСБОНа это боевое задание осуществляли и в 20-х числах октября, и в ноябре{34}.

Одной из главных магистралей, по которой тогда, в октябре — ноябре 1941 г., наступали фашисты, было [24] Ленинградское шоссе на участках Завидово — Ямуга — Солнечногорск.

Сюда направляется для руководства работами по созданию заграждений начальник военно-инженерной кафедры академии им. М. В. Фрунзе, тогда полковник Евгений Варфоломеевич Леошеня. Вскоре по решению Ставки Верховного Главнокомандования от 17 ноября создаются три оперативно-инженерные группы (ОИГ). Начальником ОИГ-2 назначается генерал И. П. Галицкий, а начальником штаба — Е. В. Леошеня. Именно ему подчиняется сводный отряд ОМСБОНа под общим командованием бригадного инженера, тогда майора (позже генерал-майор в отставке) Михаила Никифоровича Шперова.

Михаил Никифорович к этому времени, несмотря на свои тридцать лет от роду, имел уже интересную и богатую биографию. Несколько лет он прослужил на Дальнем Востоке начальником инженерной службы полка. В 1936 г. он зачисляется в Военно-инженерную академию им. В. В. Куйбышева, однако зимой 1939 г. учеба прерывается — М. Н. Шперов участвует в войне с Финляндией. Здесь, на знаменитой «линии Маннергейма», он приобретает первый боевой опыт, занимаясь разминированием военных объектов, наведением переправ. Военный инженер с таким богатым опытом встал во главе инженерной службы бригады.

Его помощником был опытный специалист и организатор капитан Иван Иванович Гомберг.

В холодных, почти нетопленых казармах в доме около Белорусского вокзала, где в это время располагались части бригады, штаб и политотдел, рано утром 16 ноября была объявлена боевая тревога. В этот день 30-я и особенно 16-я армии вели кровопролитные бои против 4-й немецкой танковой группы (против 16-й армии повели наступление не менее 400 танков){35}. Два мотострелковых батальона под командованием капитанов М. С. Прудникова и П. А. Коровина, саперная рота и два отдельных саперных взвода были сведены в 11 отрядов заграждения (около 800 человек){36}.

...Боевая тревога! К этому часу мы были давно готовы, готовы с 22 июня 1941 г., когда большинство из нас записались добровольцами в Красную Армию, готовы с того дня, когда были направлены в ОМСБОН.

— Куда? — вопрос, который можно было прочесть [25] в глазах зачисленных в списки первой готовности. Ответ на него в общих чертах был ясен: на фронт, на оборону Москвы.

Выражая чувства своих товарищей, сержант Николай Лукашенко, вчерашний аспирант МИФЛИ, писал в газете «Победа за нами»: «Я клянусь драться с врагом, защищая родную Москву, мужественно и умело»{37}. Молодой коммунист сдержал свою клятву: в 1942 г. под Москвой, действуя в тылу врага, он попал в засаду и сражался с врагами до последнего патрона.

Вот как описан выезд омсбоновцев на фронт:

«Где-то в небе гудели самолеты. Часто хлопали зенитки, установленные на крышах московских домов. Лучи прожекторов метались по непроглядному ночному небу. Гремели глухие взрывы, от которых вздрагивала земля. Небо светилось отблесками близкого пожара...

Полуторки двигались по затемненным улицам. Выбравшись из города, грузовики прибавили скорость и помчались по Ленинградскому шоссе... где отряду предстояло строить оборонительные сооружения. Мимо проплывали, словно вымершие, без единого огонька, подмосковные деревни и поселки. Тянулись перелески, заснеженные поля. Жгучий ветер сек обветренные, хмурые лица минеров, зло рвал с них плащ-палатки.

— Эй, ребята, заснули, что ли?.. А ну, запевай!.. — послышался голос Владимира Крылова.

— «Прощай, любимый город, уходим завтра в море!» — запел сержант Владимир Милутка.

Несколько человек подхватили куплет. Песня зазвенела в морозном воздухе, донеслась до задних грузовиков. Сразу стало как-то веселее...

Фронт неумолимо приближался. По шоссе шли измотанные длительными боями красноармейцы, группы беженцев с детскими санками, нагруженными узлами, чемоданами. Ребятишек несли на себе, вели за руки. В сторону Москвы мчались грузовики с ранеными. Навстречу им двигались автоколонны с войсками, боеприпасами»{38}.

Все это в какой-то мере тормозило продвижение вперед наших машин. Им приходилось также по нескольку раз прерывать путь из-за налета вражеской авиации.

Отряды ОМСБОНа сосредоточились в районе Ямуги, в 5 км севернее Клина. Была поставлена задача по [26] устройству заграждений с целью предотвратить возможность выхода противника на восточный и юго-восточный берега Волжского водохранилища и на левый берег Волги на участке Видогощ — Горки, было приказано также взорвать лед вдоль берега, мосты на шоссе севернее Безбородова и железнодорожный мост у Селиверстова{39}.

В дальнейшем эта общая задача конкретизировалась и уточнялась. В частности, минировалось не только Ленинградское шоссе на участке Завидово — Ямуга — Солнечногорск — Яхрома{40}, но также шоссе в районах Рогачева, Дмитрова, Истры{*5}.

Слово «заграждения» — очень емкое для памяти фронтовика. Если сказать, что оно включало в себя только сооружение противотанковых и противопехотных препятствий, то это не объяснит всю ту сложную и многогранную работу, которую в эти дни вели омсбоновцы. «Заграждения» должны были любыми инженерными и другими средствами перекрыть дорогу на Москву. Особое значение имело минирование дорог, полей, зданий, сооружение завалов, засек, рвов, ложных препятствий и т. п.

Приводить все эти сооружения в действие можно было по приказу штаба фронта.

Необходимо было создать глубокоэшелонированный фронт обороны, который бы стал неуязвимым для врага. Как он создавался?

Все необходимое для минирования было получено по разнарядке Главного военно-инженерного управления Красной Армии с промышленных предприятий. По данным М. Ф. Орлова, бригаде был предъявлен счет в 9 млн руб.{41} Это свидетельствует не только о количестве снаряжения, но и о размахе задач, поставленных перед ОМСБОНом. [27]

По приказанию капитанов М. Прудникова и П. Коровина бойцы были сгруппированы попарно или по три — четыре — пять человек. Назначался старший группы и «наблюдатель» за воздухом и окружающей обстановкой. Через несколько сот метров опять такая же группа. Каждая из них должна была почти примитивными средствами — саперной лопатой и ломом — в смерзшейся земле вырыть шурф и заложить в него взрывчатку, которую несли в основном на своем хребте. И прав был один из участников операции, задав в своем дневнике вопрос: «Как этот хребет не сломался от многих тонн фугасов?»{42} Не сломался, ибо сознание чрезвычайной ответственности удесятеряло силы.

Они были особенно нужны на морозе, когда руки коченели, а малейшая неточность движений вела к «незапланированному» взрыву, а значит, и к гибели. Но должен был найтись смекалистый изобретатель, который придумал бы выход. И он нашелся — бывший инженер, предложивший особый предохранитель, спасший жизнь многим и многим защитникам Москвы.

И еще один пример солдатской смекалки. Довольно часто непослушные на мор9зе пальцы не могли вставить в фугасы, в тол взрыватель. А без этого — каждый сапер знает — подготовленный для немцев «подарок» мертв. Тогда по чьей-то команде, возможно Шперова, заряжать мины стали в крестьянских избах, а затем они переносились к готовым лункам. Так бывало часто. Те, кто в хате отогрелся, шел опять к фугасу. Уносили готовые мины наиболее выносливые бойцы, бывшие спортсмены. Пример показывал Шалико Чихладзе.

Бойцы начали привыкать к постоянным бомбежкам. Часто пытались огнем своих винтовок отразить налеты фашистских самолетов{43}.

Вот несколько эпизодов из боевой жизни. Командиром одного из отделений был известный спортсмен по прыжкам в воду, призер Спартакиады 1928 г. Георгий Мазуров. Как только отряд прибыл на место, минеры тотчас приступили к делу. Кирками и ломами долбили схваченную морозом землю, копали двухметровые ямы-шурфы для закладки мощных фугасов на обочинах Ленинградского шоссе. Минировали мосты через реки, водопропускники под насыпями дорог и шоссе. Устраивали минные поля. И все это — под непрерывной бомбежкой и обстрелом вражеских самолетов{44}. [28]

О последнем в этих же воспоминаниях написано так:

— Самолет! — послышался голос дежурного бойца.

— Воздух! — тут же закричал Крылов, увидев черные фашистские кресты на самолете. Он схватил командира за руку и стащил в яму.

И в этот момент самолет с гулом спикировал на шоссе, пронесся над ними, строча из пулемета. Выскочив из ямы, Крылов схватил винтовку, его примеру последовали другие. Вернувшегося стервятника минеры встретили дружным огнем из винтовок. Самолет круто взмыл вверх, развернулся и скрылся за линией фронта. Опустив винтовку, Крылов выругался, потом вдруг громко рассмеялся.

— Послушай, командир, что это у тебя?

Мазуров повернулся к нему спиной. Из его продырявленного вражескими пулями вещевого мешка высыпались остатки пшена от каши-концентрата.

— Вот, гад, оставил-таки нас с тобой голодными! — сказал Крылов. Потом нахмурился, похлопал по плечу, серьезно добавил: — Хорошо, что в кашу долбанул, а то бы... Будь жив, командир»{45}.

К этому добавим: велся по нашим позициям и артиллерийский обстрел.

Одновременно с минированием Ленинградского шоссе отряды омсбоновцев проводили такую же работу на Дмитровском, Рогачёвском, Наро-Фоминском, Осташевском, Пятницком, Подольском, Каширском и Можайском шоссе, на грунтовых дорогах и других танкоопасных направлениях. К взрывам готовились мосты, трубы, путепроводы, железнодорожное полотно. И здесь, как и на Ленинградском шоссе, велась та же опасная для жизни, но важная для защиты Москвы работа. Мало кто знает, что омсбоновцы заминировали подступы к Химкам и речному порту, обе стороны большого моста с памятной многим довоенным москвичам узорчатой аркой близ самых окраин Москвы, а теперь в ее нынешних границах.

Одновременно с минированием велась и разведка. Она преследовала двойную задачу: во-первых, выяснить оперативную обстановку в районе ведущихся минных работ; во-вторых, оказать помощь сражающимся частям в выяснении намерений противника и в целом боевой обстановки.

Помнится, как ночами, сдав комиссару партийные [29] и комсомольские билеты, а старшине другие документы, став на лыжи, мы уходили к передовой линии, к фашистским окопам, к деревням, занятым ими, и к утру приносили добытые данные о расположении врага, его передвижениях, а если удавалось, то добывали и «языка», и документы, и оперативные карты. По неполным данным, с октября 1941 по февраль 1942 г. было выполнено 179 выходов с разведывательными заданиями{46}.

О разведывательной работе многотиражка «Победа за нами» писала:

«В выполнении почетной задачи по охране подступов к столице блестящие примеры показывают бойцы, командиры и политработники нашего соединения. Товарищи Бреусов, Рындин, Барсуков, Грехнев проявили немало мужества, отваги, смекалки, пробрались в тыл врага и доставили командованию ценные сведения об одном важном участке. Под ураганным огнем противника успешно выполняли специальные задания командования красноармейцы Лягушев, Худолеев, Дешин и многие другие»{47}.

Редактор газеты Е. Шистер писал:

«Это стало как бы прологом, словно лучом прожектора, высветившим дорогу к подвигу. Спустя немногим более месяца Лягушев, Худолеев, Дешин и другие бойцы отряда Кирилла Лазнюка вступили в неравный бой с батальоном фашистов в деревне Хлуднево Калужской области»{48}.

Иван Карсали — тогда один из младших командиров (впоследствии погиб в тылу врага в районе Запорожья) — с первых дней пребывания в ОМСБОНе вел дневник{*6}. На титульном листе — заголовок: «Отечественная война. 1941 год, 22 июня»{49} — и далее слова А. С. Пушкина:

Не вдруг увянет наша младость,
Не вдруг восторги бросят нас,
И неожиданную радость
Еще обнимем мы не раз.

«Младость» Ивана Карсали и его однополчан пришлась на самые тяжелые дни, переживаемые Родиной, и их радости были связаны с победой над врагом, с той первой победой, которая была одержана под Москвой. [30]

В день, когда были убиты и ранены его боевые товарищи, он писал: «Я поклялся еще раз — отомстить за раны и смерть товарищей. В мире идет битва; не время думать о своем личном Я»{50}. И там же: «У нас одна цель... одна! — уничтожить коричневую чуму, где бы она ни появилась»{51}. Он также записал в своем дневнике: «В одном из населенных пунктов нам довелось найти много листовок, сброшенных с самолетов этих черных собак. Они думают, что у нас непрочный тыл — поднимется мятеж. Нет, фашистская сволочь!»{52}

В дневнике есть еще по крайней мере две удивительные записи, которые характеризовали настроение всех участников операции: «...только борьбой можно преодолеть трудности»{53} и «Только одно желание, одно лекарство, которое меня излечит, — бой. Я рвусь в бой»{54}. Так думали и могли сказать о себе все защитники Москвы.

Одновременно с минированием омсбоновцам пришлось вести и боевые действия с внезапно прорвавшимся на том или другом участке противником.

Пример мужества показал командир 1-й роты 2-го полка старший лейтенант Алексей Мальцев. Его рота работала на относительно большом участке. Он всегда был с бойцами, показывая пример отваги, не уходя с позиций во время бомбежки. При одной из них он не успел лечь в кювет, взрывная волна подняла его вверх и бросила на землю. Алексей Мальцев первым из омсбоновцев погиб на работах по минированию, защищая Москву. Это было в середине ноября 1941 г.

24 ноября на другом участке был убит командир 2-й роты лейтенант Сергей Золин. Так как один из авторов был свидетелем этих трагических событий, есть возможность об этом рассказать подробнее.

Наш взвод (командир лейтенант-пограничник П. Исаков), где в это время находился командир роты, располагался на еще не заминированном участке шоссе, и его внезапно атаковали прорвавшиеся немецкие танки. Было видно, как вслед за движущимися и стрелявшими танками идут рослые и уверенные в себе солдаты в черных мундирах (возможно, эсэсовцы). В перерывах между взрывами было слышно, как солдаты-фашисты горланят фашистскую песенку с припевом: «Deutschland, Deutschland über alles»{*7}. [31]

Командир роты приказал залечь в придорожном ельнике и открыть огонь, что и было сделано. Двум бойцам он сказал: «Выдвинуться вперед, приготовить бутылки с горючей смесью, подпустить танки на близкое расстояние и поджечь их». В это мгновение из одного танка раздалась пулеметная очередь. Командир замертво упал. Был ранен и его заместитель А. П. Михайлов. Его вынес из боя через заснеженное поле Шалико Чихладзе. Один танк был подбит, а пехота, отрезанная от танкового прикрытия, повернула назад. Это была одна из первых больших схваток омсбоновцев с фашистами под Москвой{*8}.

События 22 ноября под Клином, когда сюда прорвались немцы и необходимо было взорвать заминированные поля, подробно описаны И. Давыдовым. Он особенно выделяет мужество, проявленное здесь А. П. Шестаковым, Шаровым, парторгом батальона Гудковым, младшим лейтенантом Слауцким, замполитрука Юдичевым и др. Задача была выполнена. «...Красноармейцы, — пишет автор, — подбегали к шоссе и отскакивали назад. По снегу ползли струйки дыма. И как-то внезапно десятки взрывов, слившись в один, раскололи воздух. Образовалось густое, черное облако. А люди, не ожидая, когда осядут комья и пыль, бежали к другим фугасам. И новые десятки взрывов сотрясали землю. Самолеты противника, прошивая очередную густую пыль, пытались отогнать батальон от дороги. Но тщетно»{55}.

Танковую атаку отразили и другие подразделения. Особенно ожесточенными они были против роты под командованием старшего лейтенанта К. Лазнюка. Здесь отличились отделения Круглякова и Худолеева. Был убит на боевом посту Пантелеймон Лепешинский, комсомолец, племянник соратника В. И. Ленина Пантелеймона Николаевича Лепешинского. Общее руководство боями осуществляли командиры батальонов М. С. Прудников и П. А. Коровин, комиссар П. П. Шаров и начальник штаба А. П. Шестаков.

В воспоминаниях А. Авдеева об этом же говорится: «Когда на шоссе между немцами и батальоном не осталось советских войск, поступил приказ немедленно взорвать шоссе. Вслед за командованием батальона [32] поднялась рота во главе с Кириллом Лазнюком, а за ними и другие подразделения. Они поджигали бикфордовы шнуры, подведенные к заложенным минам.

Затем волна бойцов быстро отхлынула от шоссе, залегла, ожидая, когда тонкая струйка огня добежит до фугаса. И тут раздались мощные взрывы, разворотившие шоссе; в воздух взлетели куски камней и мерзлой земли. На месте взрыва еще стояло густое облако, а воины уже бежали к новым фугасам и поджигали их. Так, отходя в сторону Солнечногорска, омсбоновцы на протяжении двадцати километров взорвали шоссе, отбиваясь огнем стрелкового оружия и гранатами от наседавших автоматчиков»{56}.

Героизм проявили мотоциклисты бригады, и особенно бесстрашный сержант 1-го батальона Эдуард Соломон (Э. Колошин), бывший испытатель мотоциклов. Достоянием всей бригады стал такой эпизод. На мотоцикле он влетел в Ямугу, где несколько часов назад была наша часть. Но Ямугу только что взяли немцы. Быстро оценив обстановку, Эдуард бросил в их сторону всегда припасенные в мотоцикле гранаты и, развернувшись на бешеном ходу, умчался{57}.

М. Ф. Орлов характеризовал его как человека, не знавшего страха, а его мотоцикл называл то разъяренным зверем, то кроткой овечкой, но всегда послушным хозяину{58}.

Отличился и другой мотоспортсмен — неоднократный призер соревнований на первенство СССР Равиль Губайдулин. Еще в боях с белофиннами он был награжден медалью «За боевые заслуги».

Когда на одном из участков шоссе под Клином минерам срочно потребовались детонаторы, Равиль, сделав на телогрейке надрезы, вставил в них детонаторы, надел сверху полушубок и, рискуя ежеминутно взорваться, доставил опасный груз по назначению{59}.

Хорошо показали себя и другие мотоциклисты: Юрий Король — связной при М. Шперове, Василий Лебедев, Виктор Сафронов, Георгий Брягин, Виктор Дробицкий, Хосе Гросс и др.

Связь между подразделениями поддерживалась и посредством радио. В распоряжение М. Шперова начальник службы связи майор А. Л. Ломоносов выделил специально группу во главе с воентехником 2-го ранга А. Гусевым. В нее вошли испанец-интернационалист [33] Адольфо Мартинес, а также механик-водитель М. Орлов и другие бойцы.

Одно из подразделений работало около Солнечногорска. Этот город представлял собой в ноябре 1941 г. важный стратегический пункт, где проходило северо-западное острие «клещей», которыми немцы пытались охватить Москву с севера и юга. Поэтому вывод из строя нескольких километров такого шоссе, как Ленинградское, в этом месте в значительной степени способствовал срыву планов врага.

Как это произошло, подробно отражено в мемуарах командира саперной роты М. И. Загородникова{60}. Ее бойцам и командирам из 40 человек было поручено подготовить к электрическому взрыву участок Ленинградского шоссе. За короткое время вручную были вырыты в твердом грунте 80 шурфов двухметровой глубины, заложено в них по 100 кг взрывчатки и по 400-граммовой толовой шашке с электродетонатором. Каждая пара шурфов подсоединялась параллельно к главной электромагистрали, проложенной вдоль шоссе от взрывной машины до самой дальней пары шурфов.

Солнечногорск внезапно заняли немцы, но приказ о взрыве не поступил. Фашистские автоматчики уже обстреливали саперов из леса, а танки из Солнечногорска открыли орудийный огонь вдоль шоссе. Приказа о взрыве все еще не было. Обстановка складывалась тяжелая. Снаряд из танковой пушки перебил электрический провод подготовленной системы. Рядовой Селезнев под огнем автоматчиков и танковых орудий ликвидировал обрыв. Но почему запаздывает приказ? Минуты казались часами. Скромные саперские боеприпасы были на исходе, но бойцы не дрогнули, не отступили, паникеров не оказалось. Приказ привез отважный связной-мотоциклист испанец Гросс.

Подрывникам была дана команда отойти от дороги. Один поворот рукоятки ПМ-2 — и четыре километра шоссе взлетели на воздух. Все 40 электродетонаторов сработали безотказно.

На Рогачёвском шоссе события разворачивались так же, как и в районе Клина. Здесь через небольшой населенный пункт Мостки шла прямая дорога на Яхрому и на Москву. Перекрыть здесь дорогу означало преградить ближайший путь к Москве{61}.

Что происходило на Рогачёвском шоссе, подробно, [34] день за днем, зафиксировано в дневнике лейтенанта (позже — полковник в отставке) А. И. Авдеева. Омсбоновцы этой группы появились здесь 22 ноября и приступили к работе на правом берегу реки Киморша, в 65 км от Москвы, во взаимодействии со 126-й дивизией{62}. Здесь заминированные объекты не только «сдавались» армейским саперам, но и зачастую их и взрывали омсбоновцы. Как и везде, осуществлялось минирование дороги, мостов и т. д.

Но вот новое направление работы. 25 ноября минеры предприняли удачную попытку взорвать фугасы у деревни Клаусово, чтобы заманить на них побольше врагов. Для этого подожгли первые фугасы и дали несколько выстрелов. Немцы заметили наших бойцов и двинулись на них. Загремели выстрелы. Гитлеровцы приблизились к первым фугасам, которые сработали мощным взрывом. Еще несколько секунд — и... взрыв второй пары.

Этот эпизод показывает, что омсбоновцы не только минировали передний край, но и фактически вызывали огонь на себя, чтобы удержать подольше врага.

Или другой случай в описании Авдеева:

«27 ноября. Ясное утро. Холоднее, чем накануне. После обеда противник открыл сильный огонь. Наши ответили. Взрывы сливались в общий гул, дрожала земля. Из леса показались гитлеровцы. Уперев автоматы в живот, шли на нас, стреляя на ходу. На бруствер вскочил рослый командир. Сбросил полушубок, поднял винтовку над головой.

— Вперед! За мной! За Москву!.. У-рра-а!!

Нам, минерам, запрещалось участвовать в открытых стычках, пока в системе обороны оставались заминированные и еще не взорванные объекты. Но легко ли было удержаться, видя, как другие бросились в контратаку!.. Матросов, Омельчук, Белинский, Нахмансон, Левкин, Лазарев тоже ринулись вперед. Откуда-то, прихрамывая, выбежал начальник инженерной службы полка, участок которого мы обеспечивали. Угрожающе подняв автомат, закричал:

— Назад! Кто разрешил? А мины кто ставить будет?!

Ребята растерянно сгрудились вокруг меня, исподлобья бросая взгляды на подполковника. Тот прислушался к шуму боя, чуть успокоился, усмехнулся: [35]

— Тоже мне воины! У каждого свое дело. Ясно? А теперь — чтоб я вас тут не видел!

Рукопашная схватка подходила к концу. Гитлеровцы не выдержали и отступили. Красноармейцы в грязных маскировочных халатах медленно возвращались, неся раненых и убитых{63}.

О других событиях на этом же шоссе рассказано в книге И. Ю. Давыдова, в которой описано, как М. С. Прудников и А. П. Шестаков разрабатывали операцию по отражению танковой атаки{64}.

В обороне Москвы приняли участие омсбоновцы-интернационалисты. Об этом интересно рассказано в книгах Ивана Винарова, Серны Роке. Воспоминания омсбоновцев-интернационалистов публиковались на страницах «Правды» и других газет, а также в печати ряда стран мира.

Авторы справедливо отмечают, что их борьба определялась тем, что в Великой Отечественной войне решалась не только судьба СССР, но и судьбы народов всего мира. И еще одно немаловажное обстоятельство — воины-интернационалисты имели богатейший опыт борьбы с фашизмом. Это особенно относилось к испанцам. Свой опыт они передавали молодым омсбоновцам. Их вклад в разгром врага под Москвой нельзя исчерпать только количеством взорвавшихся на минах и заложенных ими фугасов, предназначавшихся для фашистов и их танков.

Иван Винаров свидетельствует:

«Испанские коммунисты, бывшие защитники Мадрида, сейчас защищали с тем же мужеством Москву, словно она была Мадридом, словно позади них была Испания... Настоящими героями были и австрийские шутцбундовцы{*9}, многие из которых здесь тоже пролили свою кровь. Героически сражались и все остальные интернационалисты полка»{65}.

Несколько эпизодов участия испанцев-интернационалистов в боях под Москвой приведены в книге Серны Роке{66}.

Героически сражались под Москвой интернационалисты [36] из Вьетнама — Выонг Тхук Тинь и его земляки, героически погибшие здесь.

В течение всего времени битвы за Москву в ОМСБОН, и особенно в интернациональный полк, постоянно приезжали Долорес Ибаррури, Вильгельм Пик, Иоганн Коплениг и другие руководители Коминтерна. Они живо интересовались, как сражаются их соотечественники, проводили беседы, выступали с информацией, укрепляли боевой дух бойцов. Как вспоминает Иван Винаров, он регулярно, раз в неделю являлся на доклад в Коминтерн к Георгию Димитрову, который уделял много внимания и заботы интернациональному полку{67}.

Под Москвой в рядах омсбоновцев и в других частях Красной Армии была еще больше скреплена в совместной борьбе пролитой кровью интернациональная солидарность народов, братство коммунистов.

На поставленных минах и фугасах рвались немецкие танки, гибла пехота. Это срывало планы немцев и один из самых авантюристических их замыслов — провести свой парад на Красной площади перед уничтожением города.

Первый и важнейший итог боевой деятельности отрядов заграждения ОМСБОНа состоял в том, что они вместе с частями Московской зоны обороны сорвали план гитлеровцев прорваться к Москве на самом кратком, прямом и выгодном для них направлении. Поэтому фашисты искали обходных путей, и в том числе на Рогачеве — Дмитров. Именно сюда перебрасывались омсбоновцы. Они вместе с другими частями развернулись в двух направлениях: отряды подполковника Мельникова (армейские части) — вдоль дороги Клин — Рогачеве — Дмитров, отряды майора Шперова (ОМСБОН) — вдоль фронта 16-й армии Рокоссовского, ближе к Москве.

Рогачёвское шоссе было в короткое время разрушено, а в промежутках сооружены завалы и минные поля. Одновременно минировались промежутки Ленинградского шоссе южнее Клина (под руководством А. П. Шестакова и П. П. Дмитриева, заменивших Мальцева и Золина), делались также проходы для отхода войск 16-й армии. Минеры отходили последними{68}.

Здесь солдатами и командирами были совершены новые подвиги. Один из них был под деревней Давыдково, [37] когда появились немецкие танки. Старший сержант Яковлев пробрался к фугасам и взорвал их, остановив немецкое наступление{69}. Был также подорван мост на Рогачёвском шоссе у деревни Клусово. Операцию осуществили под руководством А. Авдеева Ф. Белинский и К. Башкетов, В. Милутка и др.{70}

Остановимся еще на двух событиях Московской обороны, связанных с омсбоновцами.

Известно, что в 20-х числах ноября на стыке 16-й и 30-й армий в результате наступления немецких танковых групп образовался разрыв. На их пути стоял мост у Яхромы. Он был нами заминирован. Но не было ясно, удалось ли его взорвать, так как саперы, которые должны были разрушить мост, не вернулись. Возникла необходимость выяснить обстановку. В разведку пошла группа из трех человек во главе с лейтенантом госбезопасности Михаилом Бреусовым, одним из авторитетных командиров 2-го полка. Он отличался приветливостью, жизнерадостностью и чекистской смекалкой. Выяснили, что саперы ценою жизни выполнили свой долг. Немецкие танки не смогли переправиться на восточный берег канала{71}.

Подвиг совершил и командир саперного взвода младший лейтенант Николай Бодров. Ему при отходе наших войск в конце ноября 1941 г. командование поручило заминировать старинное здание в Ольгове, где размещалась школа. Он заложил несколько сот килограммов взрывчатки в подвале, тщательно замаскировав место минирования, в фундамент замуровал часовой замыкатель электрической цепи. Такой «подарок» был оставлен немцам.

Немцы недолго занимали Ольгово. После их отхода в школе разместились штаб части и красноармейский госпиталь. Требовалось срочное разминирование, а часовой механизм отстукивал минуту за минутой. До взрыва оставалось полтора часа. Его «секреты» знал только Бодров.

Начался его розыск по всем участкам, где были отряды ОМСБОНа.

За двадцать минут до взрыва Бодров в кромешной темноте, осторожно, метр за метром обследуя стены, нашел ящик с замыкателем, рванул его на себя и пальцем нащупал металлический мостик, медленно двигавшийся к контакту. Мгновение — и механизм замер{72}. [38]

События на фронте в период с 16 по 21 ноября и в последующие дни начала декабря показали, что танковые группы врага (3-я и 4-я, в частности), имевшие задачу совершить быстрые, оперативные прорывы и стремительный обход Москвы, оказались втянутыми в затяжные бои{73}.

Операция «Тайфун» по существу уже в это время начала все больше проваливаться. Это свидетельствовало о кризисе гитлеровской стратегии блицкрига.

Последующие боевые действия ОМСБОНа связаны уже не с обороной столицы, а с выполнением заданий в ходе начала контрнаступления под Москвой.

Чтобы зримее представить историю участия ОМСБОНа в контрнаступлении, заметим, что ее воины взаимодействовали не только с 16-й и 30-й армиями, но и с 1-й Ударной и 20-й армиями.

Известно, что 1-я армия совместно с 30-й и 20-й должна была нанести удар на Клин и далее в направлении на Теряеву Слободу; 20-й армии ставилась задача во взаимодействии с 1-й Ударной и 16-й из района Красная Поляна — Белый Раст наступать в направлении на Солнечногорск и далее на Волоколамск; 16-й армии и предстояло своим правым флангом нанести удар на Крюково{74}.

Омсбоновцам нужно было в значительной мере восстановить то, что раньше ими было разрушено, а также провести части Красной Армии по тем минным полям, ключ к разминированию которых фашисты так и не смогли найти. Такова была своеобразная диалектика военной службы. Эта работа выполнялась с еще большим воодушевлением, чем прежде, ибо она была связана с наступлением, с освобождением наших городов и сел. К этому добавим, хотя это пока явственно не ощущалось, работа эта была скорее ради жизни, а не смерти.

Приведем следующее наблюдение М. Ф. Орлова: «Минные поля, созданные нашими подразделениями, были настолько мощными, что вражеские саперы не успели их обезвредить. Если они раньше препятствовали продвижению немецких войск вперед, то теперь, оказавшись в их тылу, они мешали отступлению. В узких проходах, проложенных через минные поля, создавались пробки, застревали машины, тягачи, орудия, танки. Пытаясь объехать эти заторы, гитлеровцы наскакивали [39] на мины, взлетали на воздух... Позже я читал в одной книге, что наших летчиков удивляло, почему немцы беспомощно топтались под бомбами и не рассредоточивались по полю. Секрет был, — заключает автор, — в наших минах. Бежать гитлеровцам было некуда»{75}.

Уже в начале декабря было приказано навести переправу на канале Москва — Волга в районе Яхромы, там, где был разрушен омсбоновцами мост. Здесь должна была наступать 1-я Ударная армия. Нужно было проложить переправу по тонкому льду для танков и артиллерии, спешивших на помощь пехоте. Дело осложнялось тем, что поблизости не было ни одной части ОМСБОНа. 6-я рота второго полка находилась на 20-километровом расстоянии. Эта рота была выбрана не случайно: во главе ее стоял коммунист капитан Никита Семенович Горбачев. Вот как охарактеризовал его ветеран В. Лысов:

«Высокий, стройный, широкоплечий, с фигурой спортсмена и выправкой кадрового военного, Горбачев был опытным, грамотным командиром, строгим и требовательным к подчиненным. В то же время он был справедливым, отзывчивым, внимательным и терпеливым воспитателем молодых бойцов. Того же он требовал и от командиров взводов. Он понимал, что большинство бойцов еще очень молоды. Бойцы любили, уважали капитана, а себя называли «горбачевцами»{76}. Под стать командиру был и политрук К. П. Николаенко.

3 декабря рота была поднята по тревоге. Об этом тот же автор повествует:

«Горбачев и политрук довели до сведения бойцов, что надо совершить 20-километровый марш-бросок, выйти в район города Яхромы и выполнить поставленную задачу.

— Знаю, вы устали, — сказал капитан, — вам тяжело, но вы — комсомольцы, и я в вас уверен, не подведете!

Сверив маршрут по карте, командир, встав во главе роты, повел ее за собой обходным путем к Яхроме.

Смертельная усталость валила бойцов с ног. Много ночей и дней без сна и отдыха на морозе голыми руками минировали они дороги, мосты, устраивали минированные лесные засеки, непроходимые минные поля. Но сейчас, сознавая важность задачи, они подтянулись, [40] усилием воли приободрились. Помогая уставшим, поддерживая друг друга, бойцы продвигались вперед.

Вот уже видны окраины Яхромы, шлюз, взорванный мост. Цель близка.

С ходу приступили к наведению переправы у деревни Деденево. В дело пошли подсобные материалы — телеграфные и осветительные столбы, бревна и доски разрушенных немцами домов и сараев.

Строительство переправы велось у самого переднего края, работали всю ночь под артиллерийским и минометным огнем.

Самоотверженно, подавая пример мужества, героизма и выдержки, трудились плечом к плечу капитан Горбачев, политрук К. Николаенко, красноармейцы С. Черний, Лавришков, И. Василенков, В. Алексеев, М. Грознов, сержанты В. Борисевич, Н. Свинцов, болгарин Асен Драганов, санинструктор А. Ценина и многие другие»{77}.

Переправа к рассвету действовала. Выполнив задание, 6-я рота с гордостью и восторгом смотрела, как части 1-й Ударной армии — танкисты и артиллеристы — устремились в бой.

В конце ноября и начале декабря несколько небольших групп и отдельные бойцы-подрывники не ушли без команды от заложенных ими фугасов и поставленных минных полей и попали в окружение, а некоторые — в полуокружение врага. И только тогда, когда была полностью выполнена поставленная перед ними задача — взрыв и уничтожение объекта, после того как прошли основные силы частей Красной Армии, омсбоновцы стали пробиваться к своим, к основным силам. Все имущество, которое не могло быть унесено, уничтожалось. Известно несколько примеров героического прорыва. Расскажем о них.

В окружении оказалась часть минеров под командованием лейтенанта А. Авдеева. Взорвав поставленные фугасы на Рогачёвском шоссе, бойцы получили приказ пробраться к своим. Вот как это описано в мемуарах А. Авдеева{*10}. [41]

«1 декабря. Всю ночь крутила и завывала метель. Это хорошо: отдохнули от вражеской бомбежки. Часть гитлеровских солдат, преследовавших колонну, попала под взрывы наших фугасов, другие, видимо, повернули назад. Во всяком случае их не слышно. Отряд благополучно миновал деревни Храброво, Ивлево, Свистуху, не оставив невзорванным ни одного фугаса на Рогачёвском шоссе. К рассвету подморозило. Ясное утро встретило нас перед селом Каменка. Оно и верно: дома почти сплошь кирпичные. Немцы превратили их в огневые точки. Здесь у противника в достатке было орудий и минометов. Не только пробиться через Каменку на Москву, но и подступиться к ней по открытой местности мы не смогли. Вновь отошли к деревне Левково, которую пока еще не занял противник. Собрались в коровнике на окраине. Пересчитали людей. Нас было больше сотни, изнуренных, голодных, сутками не спавших. Комиссар отряда Кожаев, заменивший заболевшего командира отряда, сказал:

— Товарищи, оружие наше в порядке. У нас достаточно боеприпасов. Мы пробьемся к Москве! Но только при условии быстрых, решительных действий и железной дисциплины. Вот мой партийный билет! — Он вынул из нагрудного кармана красную книжечку и, подняв ее над головой, подсветил фонариком. Скомандовал:

— Коммунисты, ко мне!

Коммунисты без слов достали партбилеты, комсомольцы — комсомольские. И эта верность партии, Родине взволновала всех, прибавила сил.

Наступила ночь. Предвидя, где советские части попытаются вырваться из окружения, противник методически обстреливал участок открытого поля шириной менее километра. Но именно здесь нам предстоял переход.

Первым пошел комиссар. За ним, растянувшись гуськом, двинулись два взвода.

Шли по глубокому снегу след в след, без остановок. Передние часто менялись. Остановились лишь тогда, когда разведчики доложили, что лежащее на пути село Языково занято немцами, а по большаку, который нам предстояло пересечь, движутся автоколонны противника и, кроме того, он усиленно охраняется лыжными патрулями. Пока мы шли, отряд наш удвоился за счет красноармейцев других частей, тоже выходивших из [42] окружения. У нас было немало раненых, больных и обмороженных. Переходить в таком составе большак было сложно и опасно. Комиссар создал группу прорыва из восемнадцати спортсменов. В нее вошли В. Крылов, Ф. Белинский, Г. Мазуров, К. Башкетов, Д. Распопов, А. Горбунов, М. Левкин, В. Лобко и др. А возглавили чекисты — лейтенант Л. Токарев и старшина П. Омельчук. Бойцам группы отдали более чистые и сохранившиеся маскировочные костюмы, и они молча, словно тени, скрылись между заснеженными деревьями.

Четыре пулемета заработали одновременно. Загремели взрывы гранат. Атака наших «штурмовиков» стянула к одному участку вражескую охрану, а это позволило основной части отряда перейти большак в другом месте без потерь, сберечь раненых и больных. Спортсмены догнали отряд на трофейных лыжах.

2–3 декабря. И эти дни были полны напряжения и тревог. Отряд подвергался воздушным налетам, несколько раз нам приходилось вступать чуть ли не врукопашную с немецкими лыжниками, вооруженными автоматами. Но, голодные, изнуренные боями и переходами, бойцы нашего отряда упорно прокладывали путь вперед, проявляя поистине железную волю, отвагу и героизм.

Когда, казалось, мы вышли из окружения и опасность была уже позади, до нас докатилось эхо близкого ожесточенного боя. Разведчики отсутствовали недолго. Бой, и верно, был почти рядом. Его вела небольшая группа красноармейцев, выходивших, как и мы, из окружения. И вновь комиссар Кожаев собрал отряд. И на этот раз его речь была краткой:

— Товарищи! У нас только один путь — вперед. Другого нет. Коммунисты и комсомольцы, со мной!

Выдвинув пулеметчиков и автоматчиков в центр и на фланги, отряд, развернувшись в цепь, с ходу устремился в атаку. Завидев помощь, поднялись в атаку и красноармейцы. Совместным дружным ударом мы смяли фашистов и обратили их в бегство.

Лес кончился. Впереди деревня Ртищево. Что ожидает нас там?.. Какова же была наша радость, когда мы увидели своих! Несмотря на то что деревня оказалась непосредственно в полосе фронта, население не покинуло ее. И нас, оборванных, исхудавших, заросших, жители окружили теплом и заботой. Достали из тайников [43] сало и другие продукты, изрезали простыни и холст на бинты для раненых, а затем где-то раздобыли сани и лошадей. До Дмитровского шоссе, где находились наши войска, оставалось всего четыре-пять километров.

В эти счастливые для нас минуты мы не знали еще, что наши войска изготовились для мощного удара, который завершился разгромом немецко-фашистских войск под Москвой, и что в эту победу и мы внесли свой скромный вклад»{78}.

Весь ОМСБОН вскоре узнал о группе сержанта А. Саховалера. Она охраняла минные поля у деревни Вельмогово, пропуская через проходы подразделения 16-й и 30-й армий{79}. Обстрелянные с немецких танков, прорвавшихся со стороны Октябрьской железной дороги, и получив приказ «на выход», они не сразу смогли его выполнить. Один из бойцов, бывший рабочий Виктор Кувшинников, дежурный у поста, уйти отказался, заявив, что не все еще красноармейцы успели выйти.

— Что же, нашим на наших минах подрываться? — заявил он.

Группа солдат осталась поддержать Кувшинникова. Через проход прошло еще несколько групп красноармейцев. Один из раненых сказал: «Дальше никого нет, и по следу идут немцы». Все отступающие прошли, а сами омсбоновцы попали в трудное положение: фашисты отрезали пути отхода и 12 танков начали обстрел местности, продвигаясь к шоссе.

Было принято единодушное решение немедленно пробиваться из окружения. Небольшой отряд возглавил бывший студент МИФЛИ и участник добровольного лыжного комсомольского батальона на советско-финской войне А. Саховалер. В этом образовавшемся подразделении в большинстве оказались студенты: В. Москаленко, Черний, Гречаник, а также мастер 1-го Московского часового завода, комсомольский вожак Л. Паперник и В. Лапинский. К ним примкнули бойцы и командиры 16-й армии, отставшие от своих частей и выходившие ранее из окружения.

Саховалер принял их под свое командование, разбил на отделения и потребовал строжайшего выполнения его приказов. Путь прокладывал Валерий Москаленко. Разведкой занимались зам. политрука Новиков и Паперник. Двинулись в сторону деревни Давыдково. Но здесь уже были немцы. Саховалер приказал двигаться [44] строго по компасу в сторону Клина, но здесь также были немцы. Поэтому пошли в сторону Солнечногорска, но город был у врага. Тогда свернули на Рогачёвское шоссе и только на четвертый день вышли к своей части{80}.

М. Ф. Орлов об этом написал: «Это само по себе малозначительное событие для нас было очень важным». И дальше пояснил почему: «В начале войны слово «окружение» часто вызывало панический страх, лишало боеспособности целые части. Как выдержат это испытание полки, еще не обстрелянные бойцы, — вот что волновало меня. Тем более что «окружение» должно было стать их военной специальностью: им предстояли действия в тылу врага. Тот факт, что наши бойцы, оказавшись за линией фронта, не растерялись и смогли пробраться к своим, было большой победой»{81}.

Эти слова командира подтверждаются и следующим эпизодом: подрывные группы 3-й роты лейтенанта Дмитриева оказались растянутыми вдоль шоссе от Клина до Давыдкова. Пятерки подрывников дежурили у фугасов на расстоянии 1,5–2 км одна от другой. Бойцы круглые сутки попарно патрулировали на своих участках.

Вначале предполагалось, что враг будет наступать со стороны Клина, соответственно этому был отдан приказ: поочередно рвать фугасы по направлению с северо-запада на юго-восток.

Но события развивались иначе. Немцам прежде всего удалось прорваться на Ленинградское шоссе в районе Солнечногорска.

...Пятерка замполитрука П. Б. Рындина в составе командира и бойцов А. Вытулева, Н. Семенова, М. Меньшонка и Ф. Курлата, действовавшая под самым Клином, оказалась отрезанной от роты. Но через два дня, 25 ноября 1941 г., она без потерь и с полным вооружением вернулась в часть. О том, как развивались события, стало известно из доклада замполита Рындина командиру роты: «Часов в 12 дня 22 ноября ко мне подбежал боец Курлат и доложил: «Со стороны деревни Давыдково слышна стрельба и раздаются взрывы фугасов». Я велел ему вернуться к фугасам и ждать дальнейших распоряжений»{82}.

Через некоторое время Рындину удалось связаться с командованием отступавшей артиллерийской части. Он узнал, что на этом участке больше нет советских [45] войск. Прошло еще часа два. Отступавших больше не было. Но на окраине Клина появились немецкие мотоциклисты. Тогда Рындин отдал приказ поджечь бикфордовы шнуры. Но это оказалось не просто: 25-градусный мороз сделал свое дело — шнуры отсырели. Пришлось подрезать их до предела. Бойцы еле успевали отбегать от дороги, как мощные взрывы вздымали на огромную высоту каскады снега, льда, асфальта и земли. Но, к счастью, никто не пострадал. Вдоль участка шоссе образовалось несколько гигантских воронок. Опасаясь новых взрывов, немцы приостановили наступление на несколько часов. Примерно так же обстояло дело и на других участках шоссе, вплоть до Головинова.

...Группе Рындина удалось пройти незамеченной по южной окраине Клина. В течение двух дней она отходила к Рогачёвскому шоссе и вечером 25 ноября вернулась в часть{83}.

Почти одновременно в роту явились сержанты А. Дорофеев, И. Щигалев и бойцы С. Батуро и М. Нехайчик, оказавшиеся в подобной ситуации в районе Давыдкова. Под обстрелом врага они взорвали фугасы и, оказавшись в окружении, все же вышли к своим войскам{84}.

В истории ОМСБОНа был эпизод, связанный с удачной попыткой избежать окружения самым настоящим «перехитриванием» противника. Это осуществила рота капитана Л. М. Лекомцева. Она вместе с ротами капитанов Е. И. Мирковского (впоследствии Герой Советского Союза), М. П. Куриленко и Гунько действовала правее Ленинградского и Рогачёвского шоссе.

Бойцы Лекомцева вышли к шоссе невдалеке от Солнечногорска, когда там уже были немецкие танки и автоматчики. Поэтому Лекомцев решил отойти по льду Сенежского озера и продолжить минирование и закладку фугасов южнее города. Но немецкие самолеты их обнаружили. Было убито несколько человек, среди них сержанты Оськин и Воробьев, имелись раненые, но задание было выполнено{85}.

Мужество при выводе людей, оставшихся на фугасах, проявил и младший лейтенант Бородин. Выйти из тыла противника отдельным группам и указать направление дальнейшего движения помогали бойцам политработники. Вот как пишет об этом в своих воспоминаниях Л. А. Студников:

«Подразделения бригады действовали мелкими [46] группами, минируя отдельные участки и объекты, занятые фашистами. И нередко случалось, что, выполнив задание, группа оставалась в тылу немецких войск и выходила оттуда самостоятельно. Так произошло с шестнадцатью бойцами в районе Клина. Измученные, усталые, они с трудом волокли тяжелые сани по земле, слегка припорошенной снежком. Где-то рядом немцы, скорее, скорее к своим... А впереди — поле. Решили сократить расстояние и двинулись напрямик. Вдруг послышался гул мотора. Автомашина! Немцы?! Мгновение — и рядом останавливается грузовик. Из кузова выскакивает человек.

— Стой! Дальше ни шагу! — раздается его повелительный окрик. — Куда вы, хлопцы?.. Участок заминирован. — И бойцы узнали комиссара Стехова. — Насилу успел... Еще бы несколько шагов и — на своих же минах... Проход вот тут, правее...

Случайно ли оказался здесь Сергей Трофимович? Нет. Он знал, что где-то на этом участке должны пройти наши бойцы. Знал он и о минном поле. И не мог комиссар, коммунист сидеть сложа руки в штабе, успокаивая себя тем, что, может, бойцы не выйдут к минному полю. Он бросился им навстречу. Под пули, под снаряды.

Почти тут же встретил группу и второй комиссар — Сергей Иванович Волокитин. Покурил с бойцами, рассказал, как идти к своему батальону...»{86}

В ходе контрнаступления (начиная с 6 декабря 1941 г.) враг, потеряв позиции на Ленинградском шоссе, решил использовать для обороны естественные преграды — реку Истру и Истринское водохранилище. 16-й армии, которая здесь вела бои, опять помогли омсбоновцы.

Одновременно с работами на севере Москвы такая же опасная работа велась омсбоновцами под Тулой. Сюда прибыл отряд в 250 человек. Южнее города были отрыты 1500 шурфов, в которые были заложены заряды. Одновременно были разведаны и составлены «отчетные карточки» на 122 минных поля{*11}.

Минирование проводилось и в других местах: на Можайском шоссе — западнее Сетуни, по реке Сетунь — у Осколково и Переделкино, на Киевском шоссе — западнее Чертанова, у совхоза Никулино, на [47] Пятницком шоссе — участок от деревни Митино до деревни Жилино, а также у поселка Покровское-Стрешнево{87}.

Когда началось общее контрнаступление под Москвой с одного из крайних пунктов продвижения врага — у деревни Горки, что на Пироговском водохранилище, омсбоновцы проделали проходы в заминированных ими же полях для 20-й армии. В целом обезвреживание велось на большом пространстве: от Московского моря до р. Москва (в районе Химок) в границах р. Лама и восточного берега канала Москва — Волга.

В ходе разминирования бойцы ОМСБОНа несли потери. Мины нужно было искать в глубоком снегу. Погиб минер Матросов, был контужен сержант, впоследствии комсорг 2-го полка Федор Солдатов и другие товарищи.

Одновременно выполнялась и другая боевая работа. Так, 7 декабря около ст. Крюково (ныне Зеленоград) отряд разведчиков из 26 человек 1-го полка под командованием Ключникова получил от 16-й армии задание выйти в тыл врага, вызвать удар на себя и обеспечить внезапность наступления панфиловской дивизии и 1-й гвардейской танковой бригады. Совершив 20-километровый обходный маневр, переправившись через реку Сходня, отряд появился в 40 м от немецких позиций и открыл огонь по противнику. Гитлеровцы сосредоточили огонь на этом участке. Это дало возможность главным силам Красной Армии перейти в наступление. Через несколько дней эта же небольшая часть повторила свой подвиг у города Истра{88}.

Во время завершения контрнаступления командир бригады М. Ф. Орлов и комиссар А. А. Максимов были вызваны к командующему Западным фронтом Г. К. Жукову. Бригаде были поставлены новые задачи. Они сводились к следующему: в тылу фашистов вести глубокую разведку для определения количества и рода войск, которые сосредоточиваются и перебрасываются на фронт против Красной Армии, выводить из строя и блокировать ряд железнодорожных узлов и линий, уничтожать живую силу и технику противника. Главной же задачей было ведение глубокой разведки.

В дни обороны Москвы (7 ноября 1941 г.) в бригаде стала выходить красноармейская многотиражка «Победа [48] за нами». Инициаторами ее создания были комиссар бригады А. А. Максимов и начальник политотдела Л. А. Студников. Редактором был назначен омсбоновец — участник гражданской войны, в 30-е годы закончивший Коммунистический институт журналистики (КИЖ), работавший в «Комсомольской правде», на Всесоюзном радио, Анатолий Тугманов. В редакции работали бывшие аспиранты МИФЛИ Семен Беркин, Николай Лукошенко, студент Эмиль Аркин (В. Кардин), опытный газетчик Евгений Шистер (заместитель редактора), а затем — побывавший уже в боях и выписавшийся после ранения из госпиталя Семен Гудзенко.

Характерный факт: когда стала выходить «Победа за нами» и С. Гудзенко предложили перейти из роты в штат редакции, он решительно отклонил это предложение, хотя сотрудничать в редакции стал сразу. Первые его военные стихи были написаны в декабре 1941 г. Он часто подписывался как П. Гударов. И только после ранения в июне 1942 г. перешел в газету. В ее составе он находился до ноября 1945 г. и регулярно печатался на ее страницах, хотя выезжал в многомесячные командировки в Сталинград, на 1-й и 2-й Украинские фронты. Многие стихотворения С. Гудзенко посвящены однополчанам{89}. Художником газеты работал Диодор Циновский, ныне заслуженный художник РСФСР.

Корреспондентами газеты стали многие солдаты и командиры, особенно бывшие ифлийцы, студенты МГУ и др. В названии газеты «Победа за нами» точно выражалось главное чувство, владевшее воинами, — уверенность в Победе.

В специальных рубриках регулярно печатались советы бойцу: «Ведение уличного боя», «Разведка зимой в лесу», «Как выбирать лыжи», «Тактика просачивания мелких групп через линию фронта» и др.

В рубрике «Из опыта фронтовиков» приводился конкретный материал о находчивости и инициативе, проявляемых советскими воинами на фронте. Материал большого воспитательного значения публиковался под рубрикой «Из истории Красной Армии».

Почти в каждом номере газеты рисовались призывные плакаты и злободневные карикатуры с острыми подписями, сатирическими стихами, фельетонами{90}.

В первом номере многотиражки через всю полосу [49] было напечатано: «Во что бы то ни стало остановить врага». Газета вместе с плакатами «Боевая сатира», выходившими во 2-м полку, стала другом и воспитателем омсбоновцев.

«Победа за нами» стала и первым летописцем истории бригады. Пожелтевшие страницы номеров газеты запечатлели день за днем боевые будни и подвиги омсбоновцев.

Исключительно высокими были интеллектуальный потенциал бригады и уровень политико-воспитательной и культурно-просветительной работы.

В эти же месяцы — месяцы обороны Москвы — развернулась в бригаде большая партийно-политическая работа. Начальник политотдела Л. А. Студников вспоминает: «Политотдел и партийные организации были опорой и помощниками командиров. Они вникали во все стороны жизни и боевой деятельности бригады. Общие собрания первичных партийных организаций помогали формировать у коммунистов чувство ответственности за выполнение стоящих перед бригадой задач, а решения партийных конференций оказывали воздействие не только на коммунистов — они способствовали повышению политической и боевой активности всего личного состава.

Коммунисты и комсомольцы работали агитаторами, редакторами «боевых листков» и стенных газет, помогали бойцам овладевать военным делом и физической подготовкой.

После того как 19 августа 1941 г. ЦК партии изменил порядок приема в партию в действующей армии, наша парторганизация стала быстро расти. Сотни бойцов ОМСБОНа вступили в партию, находясь в тылу врага{*12}. Месяцами в полевых сумках парторгов бережно хранились заявления с просьбой принять в партию, написанные на клочках бумаги, пожелтевшие от времени и лесной сырости дневники с лаконичными записями о партсобраниях, на которых бойцы и офицеры были приняты в ряды ленинской партии. Немало пришлось потрудиться работникам парткомиссии над восстановлением этих ценных партийных документов и боевых характеристик, чтобы оформить прием в партию. [50]

И каким торжественным днем был всегда день вручения партийных билетов{91}.

Тут же заметим, что, говоря об этом событии применительно к омсбоновцам, находившимся в тылу врага, Л. А. Студников справедливо замечает: «По меркам сегодняшних, мирных дней это тоже был своего рода подвиг: проводить партийные собрания, выпускать стенгазеты — и все это в тылу врага, в двух шагах от гестапо, от полицаев, карателей, от войск СС»{92}.

В гарнизонном клубе велась большая политико-воспитательная работа. Давали концерты артисты московских театров и эстрады, коллективы художественной самодеятельности, демонстрировались кинокартины, проводились встречи с представителями науки, военачальниками, Героями Советского Союза, учеными. Ветераны ОМСБОНа и сейчас вспоминают выступления Александра Фадеева, Ильи Эренбурга, Константина Симонова, Алексея Суркова, Вадима Кожевникова, солистов Большого театра Неждановой, Пирогова, дирижера Голованова, академика Минца и др. Композитор и дирижер Новицкий — омсбоновец — написал «Марш бригады». Прав И. Винаров, считавший, что «вся наша бригада была на особом счету у советских людей»{93}.

Омсбоновцы в числе первых экскурсантов посетили только что восстановленный Дом-музей Л. Н. Толстого в Ясной Поляне.

Политотдел организовывал по пятницам литературные вечера, на которых выступали с чтением своих произведений офицеры и бойцы ОМСБОНа, видные писатели, поэты, журналисты и литературные критики. Организаторами «литературных пятниц» были воины-ифлийцы В. Гусев, Л. Розенберг, А. Саховалер.

Вот как прошла, например, литературная пятница, посвященная поэзии Маяковского. Доклад «Маяковский и революция» прочитал профессор Тимофеев. Сержант Н. Лукашенко прочитал отрывки из поэмы «Владимир Ильич Ленин». С чтением стихов Маяковского выступили майор Гриднев, бойцы Мачарет, Ступин и др.{94}

Обдумывая и анализируя сквозь призму прошедшего почти полустолетия события под Москвой в 1941 г., повторяешь вопрос, который закономерно много раз возникал у многих участников тех грандиозных событий: «Почему мы выстояли и победили?» Научный ответ [51] на него ищет военно-историческая наука. Но с позиций очевидцев этих событий необходимо подчеркнуть: все бойцы этой грандиозной битвы, сражаясь не на жизнь, а на смерть, в той или иной мере прониклись сознанием того, что «Россия велика, но отступать некуда — за нами Москва». Каждый на свой лад, исходя из своего жизненного опыта, миропонимания и психологического фактора, интеллектуального потенциала, если не дословно повторял эти слова, то по сути — с ними жили и боролись, доказывали их своей жизнью и смертью. Для омсбоновцев, среди которых было много коренных москвичей или учившихся и работавших в столице, этот призыв звучал по-особому, вызывал особые патриотические чувства. Добавим к этому, что в ОМСБОНе, как уже отмечалось, были собраны люди особого нравственного закала.

По неполным данным, более 1 тыс. омсбоновцев защищали Москву. Их вклад в защиту столицы, однако, не исчерпывается этой цифрой. Сравним ее со следующими фактами: если минеры ОМСБОНа поставили на Западном фронте 40 тыс. мин, то весь Калининский фронт — 4500{95}; особенностью этой работы было то, что исключительно широко была применена новая техника: управляемые фугасы, огневые фугасы ПТ, МЗД. И все это на дальность свыше 100 км; по тем же неполным данным, было определено, что на фугасах и минах, установленных сводным отрядом в Подмосковье, подорвалось 30 немецких танков, 20 броневиков, 68 машин с мотопехотой, 19 легковых автомобилей с офицерами, 53 мотоцикла. Подразделения бригады захватили в исправном состоянии 17 автомашин, 35 мотоциклов с колясками, много пулеметов, радиоприемников и другого военного имущества{96}; кроме того, 156 автомашин были уничтожены авиацией на пробках у минных полей.

Почему сказано «по неполным данным»? Дело в том, что потери фашистов были значительно больше приведенных, так как немцы довольно быстро убирали свою технику, а также трупы.

Эти цифры могут показаться не столь уж большими. Возможно, это так. Но эти данные необходимо помножить на более важный показатель — выигрыш времени, столь важный для Красной Армии, воевавшей на подступах к столице, что давало возможность затормозить оперативный темп моторизованных и танковых частей [52] врага, потерявших на минных полях значительную часть боевой техники. В более узком плане эти данные говорят о том, что фашисты не смогли пробиться к Дмитрову, а также перебросить танки на восточный берег канала Москва — Волга. Следовательно, стратегический план врага — обход Москвы с севера — был сорван. Наконец, бесспорно и то, что инженерные заграждения, поставленные отрядами ОМСБОНа вместе с другими частями Западного фронта, сыграли свою роль в подготовке контрнаступления под Москвой. Добавим к этому и такое обстоятельство: при разгроме немецких войск под Москвой и их отступления созданная омсбоновцами система инженерно-минных заграждений вторично сыграла свою роль: она заставляла фашистов бросать свою многочисленную моторизованную технику у проходов через минные поля, а в создававшихся пробках в панике под ударами Красной Армии гибли тысячи фашистов.

Боевую задачу по устройству заграждений на подступах к Москве омсбоновцы выполнили блестяще. Вот их официальная оценка, выраженная в приказе по инженерным войскам Западного фронта в июле 1942 г.: «Характерной для ОМСБОНа особенностью является четкость и отличная организованность, проявленные при выполнении заданий фронта. Работой ОМСБОНа фронту оказана большая помощь»{97}. «Заградительные работы, проведенные ими, имели большой размах... и сыграли большую роль в обороне Москвы»{98}. За проявленные доблесть и мужество 75 отважных воинов ОМСБОНа были награждены орденами и медалями Советского Союза. Среди них: М. Ф. Орлов, М. Н. Шперов, М. С. Прудников, А. П. Шестаков, П. П. Шаров, М. В. Бреусов, А. И. Авдеев, И. Ю. Давыдов, А. Драганов, А. Л. Саховалер, А. П. Мальцев, А. П. Кругляков, Мария Петрушина, Александра Павлюченкова{99}.

Эти ордена и медали особые. Особые не только потому, что в суровом и тяжелом 1941 году награды давались редко, но и потому, что они связаны со спасением Москвы.

Высокое официальное признание не исчерпывает, однако, всего того, что дала битва за Москву всем омсбоновцам, кто в ней участвовал. Солдаты, офицеры и политработники выдержали первую проверку огнем, встретившись лицом к лицу с фашистами. А это самая [53] главная проверка для защитника Родины. Без этого не могло быть того беззаветного мужества и преданности, которые проявились впоследствии в тылу врага.

В Александровском саду, около стен Кремля, у Вечного огня, где покоятся останки Неизвестного солдата, погибшего в боях за Москву, выбиты слова, прочитанные уже многими миллионами благодарных посетителей этого святого места: «Имя твое неизвестно, подвиг твой бессмертен». Они по праву относятся и к неизвестному солдату-омсбоновцу.

Это подтверждается и данными о действиях ОМСБОНа на линии фронтов за 1941–1943 гг.: солдаты и офицеры подготовили к разрушению 128,5 км железнодорожных, шоссейных дорог и автомагистралей, вырыли на них 11 564 фугасные воронки, изготовили и перезарядили 8998 мин, заложили 2057 фугасов, взорвали полотно шоссейных дорог и автомагистралей протяженностью 71,5 км, заложили 49 252 минных поля, подготовили к взрыву 205, взорвали 95 мостов; установили 94 км минных завалов, подготовили к разрушению и выводу из строя более 36 промпредприятий; подготовили 2469 подрывников из числа рабочих и служащих местных предприятий и т. д.{100}

К этим данным добавим еще несколько фактов и цифр: когда началось контрнаступление, было снято 26 779 мин разных систем, разминировано 500 км нефтепроводов, обезврежено 1500 авиабомб противника, уничтожено более 1 тыс. солдат и офицеров вермахта{101}.

За каждой цифрой — большой или малой — огромный ратный подвиг, труд и жертвенность во имя общей победы.

И еще об одном: ряд бойцов сводного отряда Шперова привлекались в качестве инструкторов по установке мин в частях и подразделениях Красной Армии, оборонявших Москву.

Вскоре большая часть защитников Москвы — омсбоновцев была отозвана в город. Это было вызвано не только тем, что они выполнили свои задачи, но и тем, что взамен их пришли вновь сформированные части саперных и инженерных частей. Учитывалось и то, что, несмотря на контрнаступление наших войск, опасность возможного прорыва врага на каком-нибудь участке фронта была вероятна, и поэтому укрепление самой [54] обороны города, и особенно его центра, не снималось с повестки дня.

Омсбоновцы внесли свой вклад в то, что под Москвой был развеян миф о непобедимости немецко-фашистской армии, что здесь было нанесено первое жестокое поражение фашизму и появилась надежда на коренной перелом в ходе Великой Отечественной войны.

Так завершился первый фронтовой период в истории Отдельной мотострелковой бригады особого назначения. Он может быть вкратце охарактеризован такими словами: мы выстояли и, проявив мужество и отвагу, окрепли и возмужали, приобрели боевой опыт, который был приумножен в боях в тылу фашистских войск.

* * *

Начало Нового 1942 г. было для ОМСБОНа продолжением его фронтовой биографии.

Как это часто бывало на фронте, события развернулись в какой-то мере неожиданно, а возможно — закономерно.

11 и 13 января 1942 г. командование Западного фронта приказало командиру ОМСБОНа полковнику М. Ф. Орлову сформировать четыре отряда для выполнения главным образом разведывательных и диверсионных заданий в ближайшем тылу врага в районе Вязьма — Дорогобуж.

Командование бригады решило отобрать по 80–90 человек для каждого отряда, в основном спортсменов, саперов, студентов и рабочих. Из 1-го полка — два отряда и столько же из 2-го. Их организация в 1-м полку была поручена капитану Николаю Александровичу Васину и старшему лейтенанту Михаилу Константиновичу Бажанову, а во 2-м — старшему лейтенанту Кириллу Захаровичу Лазнюку и капитану Никите Семеновичу Горбачеву.

Кто они, эти люди, прославившие ОМСБОН в ближайших боях? О Никите Семеновиче Горбачеве мы уже писали. Добавим еще, что он был уроженцем Смоленщины и должен был действовать на Родине, в районе Вязьма — Дорогобуж. Комиссар — политрук Николаенко. А бойцами стали почти все его соратники по прежним тяжелым боям: Борисевич, Афанасьев, весельчак [55] и балагур Константинов, Черний, Новичков, болгарин Асен Драганов, Вася Комаров и санинструктор Саша Ценина.

Кирилл Захарович Лазнюк — кадровый пограничник, комиссар — М. Т. Егорцев, его заместитель Л. X. Паперник. О нем надо сказать отдельно.

Ровесник Октября, выпускник ФЗУ. В 15 лет токарь-механик недавно открывшегося 1-го Московского часового завода. Перелистывая заводскую многотиражку «За советские часы» 30-х годов, находим там много интересного о Лазаре Папернике. В праздничном номере за ноябрь 1934 г. читаем: «Два года назад Лазарь Паперник, 15-летний парень, пришел из ФЗУ на завод. Придя в бригаду, он сразу почувствовал себя на месте. Быстро освоил автоматы. Он не полагался на практическую сметку, учился в техническом кружке, читал технические книги. Через короткое время его выдвигают на сложнейшую операцию — нарезку зубьев анкерного колеса. Эта операция ему труднее далась. Настойчивостью и любовью к работе он и эту операцию освоил. За последний год его заработок увеличился в три раза, он стал зарабатывать 300–350 рублей в месяц, а ведь ему только 17 лет.

Лазарь — первый стахановец нашего цеха, он добился 200 процентов производительности. Он сейчас работает наладчиком большой бригады и с работой справляется»{102}.

В 18 лет Лазарь — диспетчер завода, в 19 — начальник механического цеха № 2. Затем начальник платино-корпусного цеха. 30-е годы — время больших дерзаний и строек — требовали молодых талантов, и они находились. Это видно на примере молодой жизни будущего воина-героя{103}.

В отряд К. Лазнюка были зачислены лейтенант Лавров, младший лейтенант Слауцкий, старшина Пятков, сержант Кругляков, бывший студент МИФЛИ Семен Гудзенко, студент МГУ Валерий Москаленко, студент Института физкультуры, мастер спорта Николай Худолеев, вчерашний школьник-десятиклассник Евгений Ануфриев и др.

Вкратце задание отрядам формулировалось так: васинцы направляются в северную часть Брянского леса, в район, где уже действовал отряд Д. Н. Медведева, остальные продвигаются к участку Московско-Смоленской [56] железной дороги между Смоленском — Вязьмой — Оршей и Минскому шоссе, которое захвачено, парализуют здесь движение боевой силы, вооружений, боеприпасов и т. д.

Окрыленные успехами и накопленным опытом под Москвой, отправиться немедленно в тыл мечтали если не все, то подавляющее большинство омсбоновцев, чтобы выполнить ту главную задачу, которая стояла перед бригадой.

Это нетерпение так описано в воспоминаниях М. Ф. Орлова. Прибыв в расположение 2-го полка, находившегося в том же здании около Белорусского вокзала, он спросил у дежурного: «Почему у вас такой шум?»

«На лице дежурного появилась улыбка:

— Отправляем две роты, товарищ полковник, а ехать просится весь полк.

Вскоре я убедился в этом. На лестнице меня остановил голос, полный отчаяния и решимости:

— Товарищ полковник! Красноармеец такой-то. Разрешите обратиться!

И не давая мне ответить, выпалил:

— Прошу зачислить меня в роту, убывающую на боевое задание!

При всей серьезности момента я едва сдержал улыбку и как можно строже ответил:

— Во-первых, отряды уже сформированы. Во-вторых, разве вы не знаете, что положено обращаться по команде?

Паренек несколько сник и торопливо, словно боясь, что я его уже больше не буду слушать, затараторил:

— Я подавал. Но пока до вас дойдет по команде, они уедут. Пошлите меня, товарищ полковник, — прибавил он с мольбой в голосе. Но я ответил:

— С другими отрядами и вы поедете.

Еще несколько раз то робко, то грозно «разрешите обратиться» останавливало нас в длинных коридорах»{104}.

Этот небольшой эпизод, описанный Михаилом Федоровичем Орловым, многократно варьируется и в других воспоминаниях омсбоновцев. И авторы книги, бывшие тогда в казармах 2-го полка, могут со всей ответственностью сказать, что отправиться в тыл к врагу были готовы многие и многие, что в январские дни они по-доброму [57] завидовали тем, кто уже садился в машины, отправлявшиеся через центр города в сторону Калужского шоссе, и считали себя в резерве для новых отрядов.

Участком, на котором должен был произойти переход линии фронта 14 января 1942 г., был избран район, где наступала 10-я армия генерала Ф. И. Голикова. И это не было случайным. По крайней мере два обстоятельства определили этот выбор: 10-я армия, действовавшая на левом фланге Западного фронта, глубже других вклинилась в расположение группы фашистской армии «Центр», и поэтому здесь был кратчайший путь в тыл к врагу; переход облегчался отсутствием сплошной линии фронта и укрепленных полос.

Первым выехал отряд капитана Васина. Здесь были комиссар бригады А. А. Максимов и заместитель командира полковник И. М. Третьяков, бывший преподаватель Высшей пограничной школы в Москве. Им поручалось организовать и координировать переход линии фронта всех отрядов на данном участке.

При всеобщем подъеме, возможно, никто и они сами не могли предчувствовать, что это последние дни их жизни, что больше они не увидят Москвы, омсбоновцев, своих родных и близких. И в целом эта операция, трудно даже сказать по чьей вине, если не считать главных виновников — гитлеровцев-фашистов, повлекла за собой невосполнимые жертвы и огромные страдания. Трагедия войны здесь показала, что жертвы «соседствуют» с героизмом, мужеством, а может быть, беззаветное мужество и подлинный героизм и вызвали эти жертвы.

Маршрут васинцев пролегал через города и деревни, где недавно гремели бои, — через Тулу, Козельск и другие населенные пункты. Немецкая авиация почти каждодневно налетала на движущиеся колонны войск Красной Армии. За Козельском оставили машины и встали на лыжи, двигаясь вперед в тридцатиградусные морозы, в основном по ночам. Об этом в дневнике Семена Гудзенко скупо записано: «Остановил машины. Немцы летают. Нагло низко и обстреливают. Ночью пошли на лыжах. Вел Лазар (Лазарь Паперник. — Авт.). Бродили по снегу по оврагам. Ночью пришли в Мехово. Здесь штаб армии. Собираются уезжать. Лежали на снегу. Потом ночью в дымной хате ели вкусно»{105}. «Почти бегом 15 км. Спим тревожно, не раздеваясь»{106}.

20 января резко изменилась обстановка в полосе [58] 10-й армии. Блокированной в Сухиничах немецкой дивизии командование фашистов бросило на помощь свою довольно усиленную группировку (208-ю пехотную и 18-ю танковую дивизии). Им удалось захватить районный центр Думиничи и, продвигаясь вперед, занять несколько близлежащих деревень.

Для понимания обстановки, в которой оказались омсбоновцы, необходимо подчеркнуть, что к этому времени 10-я армия прошла с боями около 300 км. Коммуникации ее растянулись по снегам и бездорожью; дивизии поредели{107}.

В этой обстановке командующий 10-й армией с согласия Военного совета Западного фронта изменяет первоначальное задание отрядов ОМСБОНа. Он приказывает приостановить движение к передовой для перехода линии фронта не только отряда Васина, но и прибывших уже в район Сухиничей отрядов Лазнюка и Горбачева. Им всем ставилась задача внезапными атаками, короткими, но быстрыми кинжальными ударами вынудить врага притормозить наступление и заставить его перейти к обороне хотя бы на несколько дней, до подхода наших резервов{*13}.

Нельзя не сказать и о таком немаловажном обстоятельстве: Ф. Голиков дополнительно приказал своим частям довооружить отряды ОМСБОНа станковыми пулеметами и использовать их в основном для нанесения ударов по тылам и флангам прорвавшихся войск, запретив бросать лыжников в лобовые атаки. «К сожалению, — пишет М. Ф. Орлов, — все это осталось благим пожеланием»{108}. Омсбоновцы остались со своими ручными пулеметами, гранатами, карабинами и немногими автоматами. К тому же вместо внезапных ударов они вынуждены были вести затяжные бои, а фланговые атаки мало чем отличались от лобовых. И еще об одном: омсбоновцы не были подготовлены к ведению общевойскового боя.

Обо всем этом пишется отнюдь не для того, чтобы кого-то обвинить или, наоборот, возвеличить героизм отрядов ОМСБОНа. Дело крылось в той сложной и в какой-то мере даже роковой обстановке, в которую попали наши командиры и бойцы. [59]

Отряд Васина был направлен в сторону деревни Бринь, а отряды Лазнюка и Горбачева передавались в распоряжение командира 328-й дивизии полковника П. А. Еремина.

И тут пришла первая печальная весть... 21 января погибли комиссар и заместитель командира бригады. Они. направлялись в штаб 328-й дивизии. Немецкие летчики, все время кружившие в этом районе, заметили «бьюик». Максимов и Третьяков успели выскочить из насквозь прошитой пулеметной очередью машины. Фашистские самолеты сделали, как это почти всегда бывало, еще разворот. Полковник Иван Максимович Третьяков погиб на месте, а смертельно раненный комиссар Алексей Алексеевич Максимов вскоре скончался в госпитале.

События в районе Сухиничей и в окрестностях города разворачивались так, будто направлял их «злой гений». Чем трагичнее было, тем значительнее был героизм.

328-я дивизия была ослаблена предыдущими наступательными боями. Ее полки, куда направлялись отряды Н. Горбачева и К. Лазнюка, насчитывали к этому времени не более чем полусотню бойцов, способных вести активные действия. Прибытие сюда к 20 января 180 закаленных солдат (среди которых было много выдающихся спортсменов), выдержавших экзамен в боях на ближних подступах к Москве, было серьезным пополнением. Все молодые, сильные.

Командир дивизии первую задачу поставил отряду Горбачева — боем разведать расположение немцев в деревне Кишеевка, а затем совместно с силами бывшего стрелкового батальона (всего 30 человек!) овладеть ею. На рассвете 21 января начался бой, не удачный для лыжников. Им фактически нечем было подавить огонь укрепившихся в кирпичных домах немцев. Дело осложнялось тем, что штаб дивизии не имел точных сведений о противнике. Людей из стрелкового батальона на месте не оказалось, в первой схватке горбачевцы отступили. На помощь Горбачеву 22-го пришли бойцы отряда Лазнюка, и они вместе ударили по противнику с двух сторон. Немецкие автоматчики обстреливали отряд, тогда старший сержант В. Борисевич вышел из укрытия и на близком расстоянии остался один на один с немецким автоматчиком и на глазах у других фашистов [60] уничтожил его. Под покровом темноты он подобрался к дому, откуда бил станковый пулемет, и гранатой, брошенной в окно, уничтожил пулеметный расчет. Бойцы ворвались на окраину деревни. Бой шел всю ночь, то затихая, то нарастая с новой силой. Боеприпасы у наших подходили к концу. Части 328-й дивизии не смогли поддержать огнем отряды Горбачева и Лазнюка. Командиры вывели отряды из боя и отошли.

В отряде Горбачева осталось не более 50 активных бойцов. Было много раненых, убитых и пропавших без вести{109}.

В этом бою отличился студент Института физкультуры, мастер спорта Николай Худолеев. Когда немцы попытались отрезать путь отступления лыжников из деревни и Лазнюк бросился вперед, отдав команду «отходите, я прикрою», с ним остался сержант Худолеев. Они не переставали стрелять, пока все лыжники не покинули деревню.

Перекрывая шум боя, Худолеев, вводя в заблуждение врага, закричал:

« — Первая и вторая роты — с флангов, третья рота, за мной!

— В атаку, вперед!

Но тут мужественный патриот был убит»{110}.

Назавтра омсбоновцы получили новые задачи — отряд Горбачева направляется в сторону деревень Сорочки и Чваново, а Лазнюка — к месту, которое стало славой и доблестью ОМСБОНа. Мы ведем рассказ о боях в деревне Хлуднево.

В разведку направилось отделение сержанта Алексея Круглякова. Особенно отличился бывший студент МГУ В. Москаленко, доложивший старшему лейтенанту обстановку. В Хлудневе оказались танки и минометы, мотопехота — человек четыреста вместе с пополнением, прибывшим вечером.

Фашисты, видимо, были намерены любой ценой прорвать наш фронт и соединиться со своими войсками в Сухиничах. Все эти данные тут же были переданы полковнику Еремину. Он приказал: на рассвете 23 января лыжники ударят на Хлуднево с юга, чтобы отвлечь внимание противника, а в это же время пойдут в наступление подразделения дивизии.

К. З. Лазнюк поставил задачи каждой группе, установил сигналы. Дальнейшие события разворачивались [61] по намеченному плану. С наступлением рассвета, сняв лыжи, бойцы двинулись по снежной целине и сосредоточились в полуразрушенном сарае, стоявшем на возвышенном месте. Вскоре ударили армейские орудия. Лишь несколько снарядов разорвалось в деревне, это был сигнал для атаки лазнюковцев. Бой начался в пользу омсбоновцев. Группа, возглавляемая В. Захаровым, пробралась к штабу и, уничтожив часовых, забросала дом гранатами. Кругляков бросил противотанковую гранату в дом, в котором находилось больше 20 гитлеровцев. Ни один из них живым не вышел. Вначале немцы в растерянности метались по деревне и попадали под меткий огонь лыжников. Отличился и Паперник с винтовкой с оптическим прицелом. Немцы стали отвечать на огонь, особенно когда рассеялся морозный туман и были пушены в ход танки. Появились первые раненые лыжники, среди них был и командир К. Лазнюк. Перевязав наскоро раны, он продолжал руководить боем. Постепенно врагу стало ясно, что их атаковало небольшое подразделение. Лыжников было 30 человек против 400. Они продолжали вести огонь по домам, по выбегавшим из них фашистам, обходившим горстку бойцов с флангов.

Старший лейтенант, командовавший боем, опытным ухом пограничника не улавливал боевых действий на противоположной стороне деревни. 1103-й полк не начал атаку, которую заранее обговорили.

Трудно объяснить, почему так получилось и кто в этом был виноват. Но это до смертельной опасности осложнило обстановку для всех омсбоновцев. На помощь засевшему в Хлудневе немецкому гарнизону из Маклаков шла мотоколонна, оцепившая деревню, где шел неравный бой.

Старший лейтенант подал сигнал к отходу. И в этот момент его ранило вторично. Но он продолжал командовать до момента, когда потерял сознание. Командование отрядом принял комиссар М. Т. Егорцев.

— Вынести из боя Лазнюка. — Таков был его первый приказ.

Выполнить его пришлось раненому сержанту Алексею Круглякову. Из последних сил он бросился вытаскивать из снега раненого командира. Ему пришел на помощь солдат Евгений Ануфриев. По небольшой лощине, не перекрытой еще огнем, они выбрались к своим. [62]

Так была спасена жизнь отважного командира и прекрасного человека.

Егорцев приказал: «Все к сараю», «Занять круговую оборону!» Здесь оказалось 22 человека, оставшихся в живых.

Вот как описаны дальнейшие события{111}:

« — Сражаться будем до последнего патрона, до последней гранаты, — послышался тот же голос комиссара.

Бой усиливался, кольцо сжималось. Вскоре в неравной схватке был ранен Егорцев, пал смертельно сраженный командир взвода младший лейтенант Слауцкий. «Рус, сдавайся!» — кричали немцы. Свинцовым шквалом из автоматов ответили лыжники на это предложение. Бой затянулся до утра. Рассветало. Кругом на снегу виднелись красные пятна. Подступы к сараю были усеяны вражескими трупами. В этом бою лыжники уничтожили более ста фашистских солдат и офицеров. Утром по сараю начали бить из миномета. Смертью храбрых погиб комиссар. Командование оставшейся горсточкой принял на себя раненый заместитель комиссара Паперник. Лыжников оставалось все меньше и меньше, всего несколько человек. Гитлеровцы хотели взять их в плен. Они прекратили минометный огонь и, сжимая кольцо, предлагали: «Рус, сдавайся!» «Советские патриоты в плен не сдаются!» — крикнул кто-то из оставшихся, и в цепь немцев полетели гранаты, последовало несколько очередей из автоматов. Враг рассвирепел и в звериной ярости бросился к сараю»{112}.

За атакой следовала атака, И всякий раз гитлеровцев встречал беспощадный огонь. Тогда они усилили обстрел из минометов. Земля вздыбливалась возле сарая. Рухнула пылающая крыша. И уже казалось просто невероятным, как в таком кромешном аду можно уцелеть.

В бессильной злобе неистовствовал враг, ураганным огнем пытавшийся подавить сопротивление совсем уж малой горстки бойцов. Вот упал Валерий Москаленко. Навсегда затих Георгий Серяков. Перестал стрелять Иван Копылов. Паперник оглянулся и понял: в живых он остался один. Раненный, истекая кровью, он еще яростнее разил наседавших солдат в зеленых шинелях.

— Рус, сдавайся! — горланили фашисты, надеясь [63] хоть одного да взять живым. Паперник ответил огнем. Но вдруг его автомат замолк: кончились патроны. В отчаянии Лазарь выбросил автоматный диск и схватил гранату. Последнюю...

Враги совсем близко. Рядом. Превозмогая дикую боль, Паперник выбрался из развалин и гордо выпрямился во весь рост.

— Большевики в плен не сдаются! — крикнул он и, шагнув навстречу оккупантам, сорвал с противотанковой гранаты чеку{113}. Вместе с героем погибли десятки фашистов.

«Три дня — и нет отряда», — записал в своем дневнике С. Гудзенко{114}.

В три дня сплошных кровавых боев физически было уничтожено большинство его бойцов. Но он не умер, не умер потому, что его подвиги живут в сердцах советских людей, в делах тех немногих, кто остался жить и, не забывая январские дни 1942 г., продолжает славно трудиться и поныне за тех парней, которых нет.

Среди раненных в боях был и Семен Гудзенко. «Но было мне не суждено погибнуть в переделке этой», — скажет он после о себе.

Лаконично, по-солдатски рассудительно и с большой горечью он записал в своем дневнике: «Ранен в живот. На минуту теряю сознание. Упал. Больше всего боялся раны в живот. Пусть бы в руку, ногу, плечо. Ходить не могу. Бабарыка перевязал. Рана — аж видно нутро»{115}. Мог ли он тогда знать, что каждая рана — это «мина замедленного действия», которую носил в себе и носит каждый, кто побывал в смертельном бою. Его «мина» сработала раньше, чем у других...

В его записной книжке есть еще одна поразительная запись, сделанная в дни боев за Хлуднево. «Хлебников писал: «Когда умирают люди — плачут». Я бы плакал, но не умею. Мы не учились этому тяжелому, вернее, трудному ремеслу плакать»{116}. И в том же 1942 г. в одном из удивительных по своей честности, солдатской мудрости и даже философскому осмыслению боя, который был на его глазах, стихотворений — «Перед атакой» — он писал:

Когда на смерть идут — поют,
а перед этим можно плакать
Ведь самый страшный час в бою — [64]
час ожидания атаки...
Разрыв — и умирает друг.
И, значит, смерть проходит мимо.
Сейчас настанет мой черед.
За мной одним идет охота...
Мне кажется, что я магнит,
что я притягиваю мины.
Разрыв — и лейтенант хрипит.
И смерть опять проходит мимо.
Но мы уже не в силах ждать.
И нас ведет через траншеи
окоченевшая вражда,
штыком дырявящая шеи.
Бой был коротким. А потом
глушили водку ледяную,
и выковыривал ножом
из-под ногтей я кровь чужую{117}.

Фашисты набросились на трупы, срывали полушубки, ватники, валенки, кололи мертвых штыками. Все это видели местные жители.

Но это была пиррова победа.

Ценой своей жизни горстка бойцов-омсбоновцев остановила движение гитлеровцев.

О своих погибших товарищах С. Гудзенко писал:

Мы на краю разбитого селения
Товарищей погибших погребли.
Последний заступ каменной земли —
И весь отряд рванулся в
наступленье{118}.

14 февраля 1942 г. о подвиге героев-лыжников узнала вся страна. В газете «Правда» была опубликована статья, которая уже цитировалась, члена Военного совета 16-й армии дивизионного комиссара А. Лобачева (в это время дивизии бывшей 10-й армии были переданы под руководство К. К. Рокоссовского — командующего 16-й армией). Трагический момент последнего боя запечатлен и в картине художника П. П. Соколова-Скаля «Герои-лыжники», хранящейся в Третьяковской галерее. Имена героев-лыжников были названы в Указе Президиума Верховного Совета СССР от 21 июня [65] 1942 г. Лазарю Хаимовичу Папернику — первому среди омсбоновцев — присвоено звание Героя Советского Союза.

Командир отряда Кирилл Захарович Лазнюк и погибшие в бою комиссар М. Т. Егорцев, младший лейтенант П. Н. Слауцкий, старшина И. Е. Бойченко, военфельдшер А. П. Молчанов, сержант Г. В. Серяков, красноармейцы В. П. Аверкин, М. А. Аулов, П. И. Бочаров, А. А. Бриман, М. В. Головаха, Е. В. Дешин, В. Я. Захаров, А. И. Кишкель, И. Г. Копытов, П. Ф. Лебедев, И. И. Лягушев, В. Ф. Москаленко, А. Н. Олесик, М. В. Соловьев, А. П. Храпин, М. М. Ястребов были награждены орденом Ленина.

Вынесшие из боя раненого командира А. Кругляков (в боях уничтоживший много врагов) и Е. А. Ануфриев были награждены орденом Красного Знамени{*14}.

В заключение в статье «Правды» было сказано:

«Пройдут годы. Разрушенная немцами деревня залечит свои раны, кровавые следы немецких захватчиков будут стерты, а память о героических лыжниках сохранится навеки. Слава о 23 героях будет передаваться из поколения в поколение»{119}.

Так оно и есть на деле. Подвиг 23 омсбоновцев является одним из ручейков могучего потока героизма советских людей в Великой Отечественной войне. Деревня Хлуднево Калужской области переименована в Хлуднево-Москаленко в память о бесстрашном разведчике Валерии Москаленко{*15}.

В братской могиле у Хлуднева-Москаленко были погребены и те, кто был убит в знаменитом бою, и те, кто погиб при окончательном освобождении.

В ту же ночь — 23 января — омсбоновцы-горбачевцы вели свой бой. Им, как уже отмечалось, было приказано не пропустить немцев в Сухиничи со стороны [66] деревень Сорочки и Чваново. Вот почти протокольный рассказ о развернувшихся событиях, составленный в штабе бригады их участником В. Лысовым и дополненный материалами М. Ф. Орлова.

Было шесть часов утра.

Капитан Горбачев разделил свой отряд, к тому времени третьи сутки бывший в боях, на две группы: взводу лейтенанта Т. А. Кривцова он приказал двигаться в Сорочки, а сам с двумя взводами направился в обход к Чванову, в двух километрах от которого и завязался бой с колонной фашистов.

Отделение сержанта Шмелева отправилось в разведку. С ним пошел комиссар отряда политрук К. Николаенко. Разведка доложила, что по большаку, неподалеку от отряда, со стороны села Брынь в направлении Чванова движется обоз гитлеровцев — 50–60 подвод. Горбачев принял решение — атаковать!{120}

Атака была внезапной и вызвала панику во вражеских рядах. Гитлеровцы начали разбегаться, крики солдат, стоны раненых, ржание лошадей, выстрелы карабинов, треск автоматов — все смешалось в общий гул. В хвосте колонны в небо вдруг взвились ракеты, и при их свете Горбачев увидел, что имеет дело не с обозом, а с немецкой воинской частью в составе 350–400 человек{121}.

Бой затянулся. На помощь врагу из Чванова подоспело подкрепление. Фашисты стали теснить отряд, стремясь окружить его, возникали рукопашные схватки.

Отряд Горбачева сражался героически. Более сотни вражеских солдат нашли смерть на этом заснеженном поле.

Но силы отряда таяли. Санинструктор Саша Ценина под огнем, раненная сама, не успевала перевязывать бойцов, ждущих ее помощи. Были убиты и пропали без вести 31 лыжник{122}.

Упал, сраженный насмерть, капитан Горбачев... Был убит также полковник Орлов — начальник разведки 328-й дивизии.

С большими потерями под натиском противника, значительно превосходившего силы отряда, горбачевцы вышли из боя.

Все погибшие под Чвановом, в их числе и капитан Горбачев, остались лежать на поле боя под глубоким снежным покровом. [67]

Оставшиеся в живых бойцы отряда Горбачева собрались в полусгоревшей избе сожженного села. Израненные, измученные, подавленные тяжелыми утратами, люди готовы были в любую минуту снова вступить в бой с ненавистным врагом, отомстить за гибель товарищей, за смерть любимого командира.

За время боев с 20 января по 10 февраля 1942 г. в схватке с отрядом капитана Горбачева противник оставил на поле боя только убитыми несколько сот солдат и офицеров.

Бойцы из отряда Горбачева и Лазнюка были объединены в один, командиром которого стал лейтенант Т. А. Кривцов. Вместе с частями, 328-й дивизии (впоследствии 31-я гвардейская) этот отряд принял участие в освобождении Кишеевки, Полян, Маклаков{123}. Отвагу проявил сержант Иванов, вызвавший на себя огонь противника с целью обнаружения его огневых точек. То же самое сделал и старший сержант Коринфельд. Отряд Кривцова выбил немцев — 200 человек — из Хлуднева.

Ко всему сказанному добавим: жизнь и подвиг Никиты Семеновича Горбачева не забыты. В музеях школ Дмитрова, Яхромы, в одной из школ Москвы, в Ложковском детдоме собрано много материалов о Горбачеве и его отряде. Юные следопыты Думиничского района Калужской области, Москвы и Подмосковья ведут большую работу по сбору новых материалов о героях-горбачевцах.

Коммунист Никита Семенович Горбачев был настоящим героем. Его короткая жизнь стала образцом мужества и верности Родине{124}.

Что же произошло с двумя другими отрядами ОМСБОНа?

Отряду Васина было приказано первоначально прикрывать отход артиллерии, чтобы она могла занять новые позиции. Это было выполнено, затем велась разведка позиций наступавших немецких войск, где отличился взвод Григория Пыльнова, мастера спорта, и, наконец, была занята оборона в деревне Попково, все на том же пути в Сухиничи.

Пятьдесят восемь бойцов выдержали осаду многочисленных войск. Немцы бросили против горстки обороняющихся авиацию, танки, артиллерию, пехоту. Танки появились внезапно: они шли под прикрытием возов с сеном и ворвались на улицы Попково. Сражение с [68] танками велось, когда на вооружении имелись только гранаты, винтовки и найденные с помощью местного населения минометы и пушки, оставшиеся еще с боев 1941 г.

Петр Ткаченко и Загир Гайнанов подбили первый танк. Выдающийся спортсмен страны Александр Долгушин из снайперской винтовки перебил экипаж еще одного танка. Два танка подбили Али Исаев и Константин Медэй. Немецких пехотинцев контратаковало отделение сержанта Виктора Зайпольда. Вражескому танку удалось проникнуть к командному пункту. Убит был капитан Васин, умирал смертельно раненный политрук Хусаин Утяшев. Но бой продолжался до темноты{125}.

Оставшихся в живых омсбоновцев отозвали в Москву, часть из них присоединилась к новым отрядам (под руководством А. П. Шестакова), отправлявшимся в тыл «врага.

В 20-х числах февраля отряд, возглавляемый Михаилом Константиновичем Баженовым, перешел линию фронта и, совершив бросок, оказался в тылу у врага. В январе — феврале 1942 г. он выполнил ряд боевых заданий в районе деревень Дубровка, Репица и др.{126} Смертью героя погибли военком отряда Назаретский и командир отделения Рогачев.

В результате действий четырех отрядов омсбоновцев за период с 20 января по 14 февраля было уничтожено 600 солдат и офицеров врага, 3 танка, 28 подвод с боеприпасами и продуктами, захвачено 8 подвод с боеприпасами. Потери омсбоновцев были немалыми: погибло 56, ранено 36, пропало без вести около 40 человек.

Завершить рассказ о героической эпопее февральских дней 1942 г. можно словами из стихотворения участника событий Семена Гудзенко:

К рассвету точки засекают,
а днем начнется наступленье.
Но есть стратегия секунд,
и есть секундные сраженья{127}.

В разрезе всей Московской битвы, возможно, то, что произошло под Сухиничами, и было «секундным сраженьем», но оно осталось вехой в летописи тех «стратегий секунд», которые в своей совокупности и обеспечили победу над врагом. [69]

Боевые действия подразделений (отдельных отрядов и групп) ОМСБОНа на фронте продолжались до весны 1942 г. Выполнив фронтовые задания и понеся значительные потери, они вернулись в бригаду. В соответствии с реальной обстановкой и состоянием того или иного отряда командование ОМСБОНа решало вопрос о его дальнейшем использовании: выход в тыл врага, возвращение в бригаду на отдых, пополнение, расформирование и т. п. При формировании новых отрядов и групп для действий на фронте и в тылу врага предпочтение отдавалось воинам, хорошо проявившим себя в битве под Москвой и в составе первых отрядов, направленных в тыл врага.

Некоторые же подразделения и отряды ОМСБОНа оставались на фронте более длительное время и до особого распоряжения действовали в непосредственном подчинении командующих фронтовыми частями. Так, в феврале 1942 г. после выполнения задач, поставленных штабом 16-й армии, командир отряда старший лейтенант М. К. Бажанов запросил разрешения на выход отряда в глубокий тыл врага с целью выполнения основного задания. Командующий 16-й армией генерал К. К. Рокоссовский и член Военного совета армии генерал А. А. Лобачев в своем приказе предписали командиру отряда: «Впредь до особого распоряжения оставаться в подчинении командования 322-й стрелковой дивизии»{128}. В соответствии с этим приказом отряд продолжал выполнять боевые задачи на участке 322-й дивизии. В марте 1942 г. с согласия командования 16-й армии он был отозван на переформирование в Москву.

Ранней весной 1942 г. по просьбе начальника инженерных войск Западного фронта генерал-майора М. Воробьева подразделения ОМСБОНа проводили проверку и разминирование ранее установленных воинами бригады минных полей и заграждений на фронте протяжением от Московского моря до Серпухова и Тулы{129}.

Одновременно пять команд подрывников бригады были направлены на борьбу с ледяными заторами на реке Москве во время весеннего паводка{130}

В июне 1942 г. обстановка, сложившаяся на Западном и Брянском фронтах, вновь продиктовала необходимость направить в распоряжение командования этих фронтов крупное формирование омсбоновцев. От действовавших в тылу немецкой армии отрядов ОМСБОНа [70] и от фронтовой разведки непрерывно поступали сведения о концентрации немецко-фашистских войск на стыке Западного и Брянского фронтов. Советскому командованию стало ясно, что гитлеровцы готовят фланговый удар против наших армий, прикрывавших подступы к Москве с запада и юго-запада.

Наступательная операция фашистских войск имела второстепенное, отвлекающее значение по отношению к основной, имевшей целью прорыв фашистских войск на Кавказ и к Волге. Однако в случае успеха немецких войск на этом участке фронта она могла создать реальную угрозу Москве. В любом случае эта операция призвана была, по расчетам немецкого командования, помешать переброске резервов Красной Армии на юг, где в это время разворачивалось решающее сражение летней кампании 1942 г.

По указанию Генерального штаба и командующего Западным фронтом командование ОМСБОНа сформировало сводный отряд из офицеров и бойцов 1-го и 2-го полков бригады численностью 1200 человек. Отряд под командованием М. Ф. Орлова прибыл на фронт и был направлен в район Белёва — Плавска — Мценска. Здесь за короткий срок омсбоновцами была создана система минноподрывных заграждений.

Ставка Верховного Главнокомандования и Наркомат обороны СССР поставили перед командованием ОМСБОНа задачу усилить удары по коммуникациям, снабжавшим войска противника, находившиеся против Калининского, Западного и Брянского фронтов{131}. Тогда же начальник инженерных войск Западного фронта генерал-майор М. Воробьев обратился в НКВД СССР с просьбой направить в распоряжение штаба фронта бойцов-минеров ОМСБОНа для включения их в сводные отряды минеров Западного фронта{132}. Вскоре в штаб Западного фронта выехали командир бригады полковник В. В. Гриднев и начальник инженерной службы подполковник М. Н. Шперов. Штаб фронта, как вспоминает В. В. Гриднев, размещался в одном из довоенных санаториев в районе Малоярославца. Командующий Западным фронтом поставил перед омсбоновцами конкретные задачи.

Находясь на фронте, омсбоновцы участвовали в оборонительных и наступательных боях, в поиске разведчиков, захвате «языков», обучали фронтовиков минноподрывному [71] делу, минировали объекты, подлежащие уничтожению на случай отступления советских войск. При этом широко использовался опыт, накопленный в битве за Москву осенью 1941 и зимой 1942 г.

В конце 1942 г. во время наступательных операций Красной Армии в районе Сталинграда и на Кавказе немецко-фашистское командование усилило маневрирование своих войск. Необходимо было наладить поступление точных разведывательных данных. На Западный фронт была направлена группа омсбоновцев во главе с опытным командиром Г. Мазуровым, в состав которой входили спортсмены-воины С. Бабаев, В. Иванов, А. Крехов и др. Они организовали подготовку снайперов и охотников за «языками», ходили в разведку и на захват «языков». Так, в марте 1943 г. во встречном бою группа Мазурова уничтожила разведчиков противника и захватила в плен «языка», давшего ценные сведения штабу 70-й армии{133}.

Одновременно минеры ОМСБОНа из отряда Е. Ободовского разминировали объекты и обезвреживали мины противника в районе Тулы, в Лихвине, Белёве, Харькове и во многих других городах и населенных пунктах, освобожденных в 1941–1942 гг. от фашистской оккупации.

В ходе боевых операция 1941–1942 гг. под Москвой и на Западном фронте бойцы и офицеры ОМСБОНа приобрели большой опыт миннозаградительных работ и разминирования в боевых условиях, а также опыт ведения разведки, оборонительных и наступательных боев, перехода линии фронта, действий в условиях прифронтового тыла врага.

3.
Первые партизанские десанты

Уже летом 1941 г. командование ОМСБОНа приступило к формированию и заброске в тыл врага первых отрядов и групп. Перед ними, наряду с разведывательными и диверсионными, были поставлены задачи сбора подробной и квалифицированной информации о конкретной обстановке, сложившейся на оккупированной территории; о политике оккупационных властей; о системе охраны тыла гитлеровских войск; о развитии партизанского движения и борьбе подпольщиков, о характере необходимой [72] им помощи. Первые отряды ОМСБОНа призваны были установить контакты с партизанами, наладить их связь с Москвой, способствовать формированию новых отрядов и активизации боевых действий партизан. Им предстояло также создать на местах базы для развертывания деятельности отрядов ОМСБОНа; проверить на практике эффективность предложенных командованием тактики и методов борьбы в условиях вражеского тыла, выявить новые возможности их развития; накопить определенный опыт, который был бы взят на вооружение теми отрядами и группами, которые вслед за ними будут направлены в тыл врага.

При формировании отрядов командование ОМСБОНа руководствовалось рекомендацией ЦК ВКП (б) выделять на посты руководителей партизанского движения боевых, преданных нашей Родине офицеров, имевших опыт партизанской борьбы, разведывательной и диверсионной работы, полученный в годы гражданской войны, и проявивших себя в истребительных батальонах и в отрядах народного ополчения{134}. Этот принцип оставался основополагающим для командования ОМСБОНа при подборе кадров командиров спецотрядов и спецгрупп на протяжении всех лет войны. Командирами первых отрядов, ушедших в августе 1941 г. в тыл врага, стали чекисты Д. Н. Медведев и А. К. Флегонтов, имевшие опыт партизанской и подпольной деятельности.

Летом 1941 г. в тыл врага на территорию Смоленской области были заброшены отряд старшего лейтенанта В. Зуенко{135} и разведывательная группа в составе доцента МГУ Я. С. Кумаченко, З. А. Пивоваровой, бывшей преподавательницы Института иностранных языков, и радиста Н. Г. Абрамкина{136}.

Разведчики сумели устроиться переводчиками в штаб немецкой танковой дивизии и завоевать доверие гитлеровского командования. Через отряд Зуенко группа Кумаченко передавала в Москву ценнейшую разведывательную информацию. До октября 1941 г. З. А. Пивоварова и ее разведчики продвигались вместе с танковой дивизией к Москве. И все это время в Центр поступали от них все новые и новые сведения. В октябре группе Пивоваровой удалось незаметно покинуть штаб дивизии, соединиться с отрядом Зуенко и вместе с ним возвратиться в Москву{137}. [73]

В конце лета 1941 г. на оккупированную территорию Орловской и Курской областей, а также в ряд районов Белоруссии и Украины были направлены еще несколько оперативных групп под командованием В. И. Пудина, И. П. Галковского, Л. Л. Чанцева и других чекистовомсбоновцев с целью сбора информации и разведданных{138}. Группа Чанцева готовила к переброске в тыл врага отряд «Митя» — отряд Д. Медведева{139}.

С августа по октябрь 1941 г. в Смоленской области успешно действовал отряд под командованием А. К. Флегонтова. Опытный чекист, он в начале 20-х годов возглавлял партизанское движение на Дальнем Востоке. Отряд проводил смелые налеты на вражеские кавалерийские разъезды и обозы, осуществил несколько диверсий на коммуникациях противника, собрал ценные разведывательные данные и в октябре 1941 г. вернулся в Москву{140}.

С июля по октябрь 1941 г. особая спецгруппа ОМСБОНа создавала базы для действий отрядов бригады на территории Гомельской, Брянской, Орловской областей{141}.

Важнейшее значение в эти первые, наиболее трудные месяцы Великой Отечественной войны имела организационная, разведывательная и диверсионная деятельность первого крупного отряда омсбоновцев, вышедшего в августе 1941 г. в тыл врага и получившего кодовое наименование «Митя» — по имени своего легендарного командира, впоследствии известного писателя Дмитрия Николаевича Медведева. Жизнь этого замечательного чекиста и писателя широко известна читателям по книгам партизанского врача и писателя А. Э. Цессарского, А. Руднецкой и журналиста Т. Гладкова{142}. Лучше всего Д. Н. Медведева характеризует его ответ на вопрос: «Кто же Вы, Дмитрий Николаевич? Разведчик, партизан или писатель?» — «Был и остаюсь чекистом!»{143}

В книгах Д. Н. Медведева «Это было под Ровно», «Сильные духом», «На берегах Южного Буга» с документальной достоверностью и достаточно подробно описана боевая биография второго отряда, действовавшего под его командованием в 1942–1944 гг., — «Победители». Значительно менее известно об отряде «Митя».

Этот пробел частично восполнил своей небольшой, но прекрасно написанной книгой бывший адъютант [74] Д. Н. Медведева, выдающийся советский спортсмен Н. Королев. Сегодня она является для исследователей ценным источником по истории ОМСБОНа, и особенно отряда «Митя»{144}.

Деятельность этого отряда нашла достаточно подробное отражение и в очерках, написанных командиром бригады М. Ф. Орловым, что уже само по себе говорит о том значении, которое она имела для всей последующей борьбы омсбоновцев, как и брянских партизан, в тылу врага.

Получив задание сформировать отряд для действий в тылу врага, Д. Н. Медведев, комиссар отряда инженер Г. М. Кулаков и начальник штаба, полярник, инженер-геолог Д. Д. Староверов сразу же приступили к тщательному отбору кандидатур бойцов из числа многих «добровольцев из добровольцев», выразивших желание вступить в отряд. Они подолгу присматривались к каждому во время проводившихся в — ОМСБОНе боевых учений, беседовали с бойцами, интересовались местом их рождения, профессией, фронтовым опытом, физической закалкой. Так было отобрано 30 бойцов отряда, главным образом из числа воинов-спортсменов, участников Московской битвы. В состав отряда были включены боксеры Н. Королев, ставший адъютантом командира, известные спортсмены. Поскольку отряду предстояло действовать и в Белоруссии, ему была также придана группа минских железнодорожников во главе с командиром отделения П. Г. Лопатиным. Врачом отряда был назначен А. Файнштейн, а радистом — полярник А. Шмаринов.

13 сентября 1941 г. после нескольких неудачных попыток отряд перешел линию фронта у деревни Белоголовка Жуковского района, стоящей на реке Десне, на участке обороны 217-й дивизии{145}. Помог лейтенант-артиллерист, неоднократно ходивший в разведку и хорошо знавший местность. Предварительно он с тремя медведевцами перешел линию фронта. Разведчики изучили обстановку, уточнили путь следования, а затем перевели весь отряд. Переход, осуществленный днем, на открытой местности, отличался дерзостью и смелостью решения. При этом воспользовались педантичностью немцев: они обедали всегда ровно в полдень и снимали на это время часть постов. Медведевцы и разведчики проползли рядом с немцами под прикрытием мельничной [75] плотины. В 1968 г. на этом месте был установлен памятный знак.

Когда отряд оказался за линией фронта, Д. Н. Медведев сказал, обращаясь к бойцам во время одного из привалов:

— Товарищи! Мы в тылу фашистов. Но помните, мы на своей земле! Советская власть на Брянщине — это мы! Каждый из нас!{146}

И почти сразу же отряд вступил в свой первый бой, разгромив у деревни Сальникове колонну вражеских автомашин. Первая база отряда находилась в Клетнянских лесах, где он пополнился группой окруженцев, в состав которой входили Герой Советского Союза майор М. Сипович, офицеры В. Чиканов, А. Творогов, Н. Саркисян, М. Оборотов. Вскоре офицер И. М. Кузин привел в отряд 16 бойцов. К концу 120-дневного рейда численность отряда выросла до 300 человек, главным образом за счет «окруженцев», небольших групп местных партизан и бежавших из лагерей военнопленных{147}. Действуя в Брянской области, а затем на территории Могилевской и Орловской областей, отряд совершил более 50 боевых операций, наиболее значительные из которых — разгром гитлеровских гарнизонов в Хотимске, Жиздре, Клетне, налет на фашистский аэродром в Мглине{148}, разгром 12 сентября группой бойцов под командованием Д. Д. Староверова совместно с местным отрядом Соколова 576-го немецкого саперного батальона, в результате которого был уничтожен штаб батальона, захвачены его знамя, важные документы, много боевых трофеев, продовольствие{149}.

21 декабря 1941 г. взвод П. Г. Лопатина получил задание вывести из строя магистраль Брянск — Сухиничи. Перебив охрану, подрывники взорвали мост близ станции Зикеево, на которой скопилось много вражеских эшелонов. Координаты были переданы в штаб фронта. Дело довершили советские летчики. Группа Лопатина вывела из строя на длительный срок железную дорогу Кричев — Унеча{150}.

Одной из наиболее значительных и результативных явилась операция под условным названием «Ночь перед Рождеством». В связи с усилением движения военных эшелонов противника к фронту по железным дорогам Рославль — Киров и Брянск — Сухиничи в штабе отряда был разработан план одновременного удара по этим [76] магистралям с целью выведения их из строя. В ночь на 25 декабря 1941 г. на диверсию вышли четыре группы. Первая, под командованием Д. Н. Медведева, взорвала мост южнее ст. Зикеево; вторая, в составе комиссара отряда Г. Н. Кулакова, нового начальника штаба майора М. А. Сиповича и взвода бойцов, четырьмя минами взорвала эшелон и железнодорожные пути на магистрали Рославль — Киров; третья, в составе местных партизан, совершила налет на ст. Судимир, где скопилось много эшелонов врага; четвертая группа во главе с начальником разведки отряда Печенкиным проникла в Жиздру, разгромила полицейский гарнизон, освободила арестованных советских людей, захватила пленных, в числе которых оказался бывший белогвардеец, подвизавшийся на службе у Гитлера, сын князя Львова, возглавлявшего Временное правительство летом 1917 г. У этого фашистского лакея, скрывавшегося под фамилией Корзухин, были изъяты адреса явок немецкой агентуры. Матерый шпион был переправлен в Москву. Утром медведевцы собрали жителей на митинг. По приговору народа медведевцами были казнены начальники полиции г. Людинова и г. Новосельцева и несколько полицейских, отличавшихся особой жестокостью{151}.

В результате действий отряда «Митя» было взорвано три железнодорожных и семь шоссейных мостов; истреблено девять самолетов врага; в 13 местах сильно разрушено железнодорожное полотно; спущено под откос три военных эшелона противника. Бойцы отряда разгромили несколько гарнизонов и полицейских постов, уничтожили шесть пунктов телеграфной связи, вывели из строя шесть заводов, выполнявших военные заказы; уничтожили двух генералов, 17 офицеров, более 400 гитлеровских солдат.

Справедливое возмездие постигло 45 предателей Родины и фашистских прихвостней. Отряд сыграл существенную роль в организации партизанского движения на Брянщине, в Могилевской и Орловской областях, оказал помощь Бежицкому, Дядьковскому и Людиновскому местным отрядам, способствовал организации 15 подпольных групп{152}.

Но основной задачей отряда были сбор и передача в Центр разведывательной информации. Почти ежедневно в эфир шли шифрованные радиограммы о дислокации и перемещениях воинских частей; о вражеских [77] объектах, в том числе аэродромах; об интенсивности, характере и направлениях движений живой силы и военной техники по железнодорожным и шоссейным магистралям; о концентрации сил немцев в Брянске и Бежецке; о строительстве укреплений на берегах Десны и Болвы. Разведчики добыли схему этих укреплений. Многие из данных поступали от местных жителей, но, как правило, дополнительно проверялись разведчиками отряда и только после этого передавались через линию фронта.

Медведевцы быстро завоевали большой авторитет у местных жителей, оказывавших им всяческую помощь и поддержку. С любовью и надеждой встречали москвичей в деревнях и селах Брянской, Орловской и Могилевской областей. Внимательно слушали агитаторов и пропагандистов, с нетерпением ждали новых сообщений с Большой земли, и особенно в решающие дни битвы за Москву в ноябре — декабре 1941 г.

В ходе почти ежедневных боев с карателями и боевых операций отряд «Митя» понес тяжелые потери. Погиб начальник штаба отряда Д. Д. Староверов, бесстрашный офицер, инициатор и неизменный участник ряда дерзких боевых операций. Были убиты в боях политрук А. Ф. Боголюбов, бойцы С. Рогачев, И. Шведов, П. Донченко. Начальником штаба стал майор М. Сипович.

Фашисты неотступно преследовали отряд Медведева. Однажды каратели окружили лагерь отряда под Клетней и внезапно открыли огонь из автоматов и минометов. Бойцы, отстреливаясь, отходили. В бою был ранен Медведев. Н. Королев взвалил командира на плечи, но вскоре они нарвались на немцев. Решение пришло мгновенно. Положив командира на землю, Королев встал во весь рост и поднял руки. Бойцы недоумевали. Кто-то уже взял было фигуру Николая на прицел. Но вот Королев подходит к немцам. Офицер снимает с него автомат, улыбается, хлопает по плечу: «Рус, партизан, гут, гут!» Когда Королева подводили под охраной к партизанской землянке, он обернулся и мгновенными приемами бокса сразил трех своих охранников, а затем гранатой уничтожил бывших в землянке немцев. Отряд воспользовался замешательством врага и вырвался из кольца. Много километров Королев нес командира на себе{153}. [78]

14 января 1942 г., успешно выполнив задание, отряд в составе 272 человек перешел линию фронта в районе Людинова и вернулся в Москву{154}. И вскоре об отряде Медведева узнала вся страна. 12 февраля 1942 г. газета «Правда» писала: «Из глубокого тыла возвратился партизанский отряд, которым командовал Д. Медведев. Отряд пробыл на территории, занятой гитлеровцами, четыре месяца и совершил за это время немало славных дел».

Радостно встречали омсбоновцы участников многомесячного рейда, жадно расспрашивали товарищей о пройденном пути; интересуясь каждой деталью. Опыт, накопленный медведевцами, как и другими первыми отрядами, тщательно изучался и обобщался в штабе бригады. На его основе разрабатывался план организации разведывательных и диверсионных действий в глубоком тылу врага. Не меньшее значение имел и опыт организации партизанского движения. Отрядом Медведева был внесен свой вклад в организацию будущего Брянского партизанского края. В то же время отряд «Митя» явился своеобразной школой подготовки командиров будущих омсбоновских партизанских бригад, отрядов, разведывательных и диверсионных групп.

Его командиры и бойцы составили основной костяк второго отряда под командованием Д. Н. Медведева — «Победители», действовавшего свыше двух с половиной лет в лесных районах северо-западной Украины. Отряд «Митя» подготовил и таких замечательных партизанских вожаков, как П. Г. Лопатин и И. Н. Кузин.

Разведчики и радисты-омсбоновцы входили в ядро многих подпольных отрядов и групп, созданных летом и осенью 1941 г. в крупнейших городах и других населенных пунктах оккупированных территорий. Наиболее известные из них действовали под командой чекистов В. М. Молодцова (Бадаева) в Одессе, И. Д. Кудри — в Киеве, В. А. Лягина — в Николаеве{155}. Эти трое прославленных руководителей подпольной борьбы на Украине при разных обстоятельствах оказались в руках фашистских палачей и, как подлинные патриоты-чекисты, приняли мученическую смерть за Советскую Родину.

Но и за короткий срок они успели нанести врагу тяжелый урон, добыть и передать в Центр много чрезвычайно важных разведданных, заложить основы героического [79] подполья, действовавшего в этих крупнейших городах Украины вплоть до их освобождения.

В числе подпольщиков, схваченных фашистами в Одессе, был инструктор стрелкового спорта И. Петренко. В ночь перед казнью мужественный патриот писал в письме-завещании своим сыновьям: «...будьте верны партии, своему народу, Родине. И если нужно, отдайте ей свою жизнь, как отдал ваш отец»{156}. [80]

Дальше